Веселовский Александр Николаевич - В. А. Жуковский. Поэзия чувства и "сердечного воображения"

ед. в разборе показаний Зейдлица.

   **Письмо 1811 г., из второй половины мая. Сл. примечания издателя.

   ______________________

   Послания "о деятельности" не могло быть написано; большая часть стихотворений 1810 - 1811 годов, свои и заимствованные, выражают тревоги и перебои романической любви. В письме 7 ноября 1810 года извещал Тургенева, что у него почти готова баллада, вдвое длиннее "Людмилы" (1808 г.) и лучше ее, с главным действующим лицом диаволом, и этот дьявол будет посвящен его "милой переписчице", А.А. Протасовой, сестре его Маши. Разумеется "Громобой"; к Маше, вероятно, обращено стихотворенье "К ней", найденное после ее смерти в ее портфеле*. Знакомые мотивы сентиментальной поэзии вторгаются в послание "К Блудову" (1810 г.), повторяются в "Песне" (то милый друг! теперь с тобою радость!", подражание немецкой 1811 г.), в "Подписи к солнечным часам", в "Цветке" (с французского 1811 г.), в "Жалобе" (из Шиллера, Der Jungling am Bache (Юноша у ручья); 1811 г.), в "Желании" (из Шиллера, Die Sehnsucht; 1811 г.), в "Певце" (1811 г.).

   ______________________

   * Зейдлиц 1. С, стр. 45.

   ______________________

   Шиллеровский Jungling, Knabe, очутился знакомым нам Усладом: оба сидят у ручья, в волны которого бросают венок; все воскресло с весною, для них же нет счастья без милой. Жуковский идет об руку с текстом, не переводя, а подражая, и кончает третьей строфой:

  

   Что в природе, озаренной

   Красотою майских дней?

   Есть одна во всей вселенной -

   К ней душа, и мысль об ней;

   К ней стремлю, забывшись, руки;

   Милый призрак прочь летит.

   Кто ж мои услышит муки,

   Жажду сердца утолит?

  

   У Шиллера все разрешается призывом к счастью: Сойди, моя красавица, покинь свой гордый замок; я осыплю тебя весенними цветами. Слышишь, как лес оглашается песнями, как звонко журчит ручей! И в малой хижине есть место для двух любящих. - Усладу-Жуковскому такой хижины не предвидилось, и он опустил последнюю строфу. Стихотворение, хотя и подражательное, получает характер биографический.

   Как Элегия "Вечер" (1806 г.) кончалась ожиданием, что унылая Минвана с Альпином придут мечтать "над тихой юноши могилой", так теперь поэт приглашает нас погрустить над прахом "бедного певца", который:

  

   Дружбу пел, дав другу нежну руку,

   Но верный друг во цвете лет угас;

   Он пел любовь - но был печален глас;

   Увы! он знал любви одну лишь муку...

   Что жизнь, когда в ней нет очарованья?

   Блаженство знать, к нему лететь душой,

   Но пропасть зреть меж ним и меж собой,

   Желать всяк час и трепетать желанья...

  

   ("Певец", 1811 г.)

  

   "Бедный певец" - это сам Жуковский: на его могилу придет друг (Блудов) с своей Людмилой, пусть соберутся туда и друзья: когда

  

   Луна сквозь облак дымный

   При вечере блеснет,

   И липэ разольет

   Окрест благоуханье,

  

   он будет летать под зыбкой сенью деревьев невидимою тенью об руку с Филоном:

  

   Тогда вам тихим звоном

   Покинутая мной

   На юном клене лира

   Пришельцев возвестит

   Из таинственна мира,

   И тихо пролетит

   Задумчивость над вами.

  

   ("К Блудову" 1810 г.).

  

   Но надежда еще не умерла: если прошла весна любви, то на смену ей явится "дружба мирная" ("Надпись к солнечным часам", 1811 г.), либо дружба и труд, водворяющий в сердце "ясность и покой", повторяет поэт за Шиллером ("Мечты" 1812 г.).

   Он сам изобразит себя в влюбленном юноше, с душою ясной, как весенний день - в послании "К Батюшкову" (1812 г.), который знал о его горе и советовал "сложить печалей бремя" ("Мои пенаты" 12 апреля 1812 г.):

  

   При ней - задумчив, сладкой

   Исполненный тоской,

   Ты робок, лишь украдкой

   Стремишь к ней томный взор:

   В нем сердце вылетает;

   Несмел твой разговор;

   Твой ум не обретает

   Ни мыслей, ни речей;

   Задумчивость, молчанье

   И страстное мечтанье -

   Язык души твоей;

   Забыты вес желанья;

   Без чувства, без вниманья

   К тому, что пред тобой,

   Ты одинок с толпой.

  

   И Батюшков в послании к А. Тургеневу (1812 г.) характеризует Жуковского как певца любви, утопающего в восторге и забывающего строгий голос рассудка:

  

   Для двух коварных глаз,

   Под знаменем Киприды,

   Сей новый Дон-Кишот

   Проводит век с мечтами,

   С химерами живет,

   Беседует с духами,

   С задумчивой луной,

   И - мир смешит собой!

   Для света равнодушен,

   Для славы и честей,

   Одной любви послушен,

   Он дышет только ей,

   Везде с своей мечтою,

   В столице и полях,

   С поникшей головою,

   С унынием в очах,

   Как призрак бледный бродит,

   Одно твердит, поет:

   "Любовь, любовь зовет..."

   И рифмы лишь находит.

   (Ответ А.И. Тургеневу).

  

   Пока оставалось мечтать, жить воображеньем, отвечает он своей племяннице, Авдотье Николаевне Арбеневой:

  

   "Рассудку глаз, другой воображенью!"

   Так пишет мне мой стародавний друг.

  

   Воображение - это волшебный фонарь, являющий нам "на плате роковом Блестящее блаженства привиденье. О! друг мой! Ум всех радостей палач!" Оставим его тем, кто благами богаты,

  

   Но у кого они на перечет,

   Тому совет: держись воображенья!

   Оно всегда в печальной жизни счет

   Веселые приносит заблужденья!

   Нетленного нет на земле,

   Оно нас ждет за дверью гробовою;

   А на земле всего верней - мечтать!

   Его желанья скромные:

   ... мирный труд, свобода с тишиной,

   Посредственность и круг друзей священной,

   И муза, вождь моей судьбы смиренной.

  

   Он не рожден под той звездой, которая влечет в храм Фортуны: нет у него ни отважности, ни пламенного рвенья, ни дара ловить летящее мгновенье, препятствия в удачу обращать:

  

   Полжизни я истратил в тишине:

   Застенчивость, умеренность желаний.

   Привычка жить всегда с одним собой,

   Доверчивость с беспечной простотой -

   Вот вес, мой друг! Увы! запас убогой!

  

   Зачем ему дары счастья? "С кем их делить? Кому их в дар принесть?.." Быть полезным? Но это дело сильных, "их круг большой! ты действуй в малом круге!" Ему быть певцом,

  

   Кому дано бряцаньем лиры стройным

   Любовь к добру переливать в сердца

   ("К А. И. Арбеневой", 1812 г.).

  

   Мы знаем, что Протасова обязала Жуковского ничего не говорить дочери о его предложении и ее, Протасовой, отказе, а он, казалось ей, нарушил обещанье: на семейном празднике у соседей Плещеевых 3 августа 1812 г. он пропел своего "Пловца".

   "Пловец" 1811 года навеян, так сказать, мотивами двух стихотворений Жуковского, относящихся к тому же году: "Добрая мать" написана по адресу Ек. Аф. Протасовой; оказывается, Бог послал ее в мир "себе на прославленье", дабы она примирила с надеждой того, кто разуверился в счастии (Жуковского), а в награду ее "доблестей чудесных" послал ей "двух ангелов прелестных", т. е. двух дочерей. В "Желании" (из Шиллера) поэт ищет желанного исхода, хочет воскреснуть душой: видит где-то цветущие холмы, "предел очарованья", но путь туда прегражден ужасным потоком. У берега лодка:

  

   Едем!., будь, что суждено...

   Паруса се крылаты

   И весло оживлено.

   Верь тому, что сердце скажет;

   Нет залогов от небес;

   Нам лишь чудо путь укажет

   В сей волшебный край чудес.

  

   Чудо совершается в "Пловце": пловец-Жуковский гибнет в волнах океана, но Провидение занесло его в райскую обитель, там он видит трех ангелов (Ек. Аф. Протасову с дочерями). Какая

   Жуковский затевал еще какое-то послание к Арбеневой, о чем писал ей 15 декабря 1813 года: "У меня еще сидит в голове и стихотворное к вам послание; но стихи пишутся тогда только, когда на душе ясно; а на моей душе часто и очень часто сумерки". Русский Архив 1883 г., II, стр. 309.

  

   ... радость

   Ими жить, для них дышать,

   Их речей, их взоров сладость

   В душу, в сердце принимать.

   О судьба! Одно желанье:

   Дай все блага им вкусить;

   Пусть им радость, мне страданье,

   Но ... не дай их пережить.

  

   Протасова приняла это за намек, нарушивший ее приказание, и попросила Жуковского удалиться. 12 августа он поступил в Московское ополчение и вернулся к своим лишь 6 января 1813 года, проболев в Вильне горячкой. "Минута энтузиазма, весьма естественного при чтении манифестов нашего Государя, заставила меня броситься на такую дорогу, которая мне совсем не известна", писал он впоследствии*. В сражениях он не участвовал, не видел подробностей "кровавой свалки", хотя получил чин штабс-капитана и орден Анны 2-й степени за отличие под Бородиным и Красным, но видел картины войны, что-то стихийное, несказанное в контрастах тихого неба и борющихся армий - и вернулся со славой "Певца во стане русских воинов". Он уже испытал свою лиру в патриотическом песнопении, но "Песня барда" с ее гипотетическими славянами, Дидом и Святовидом - это восторг вчуже; "Певец" переводит нас на более историческую, если и не реальную почву: над войском по-прежнему мчатся воздушные полки, но между ними Святослав, Донской, Петр, Суворов; вооружение классическое: мечи, стрелы, кольчуги. Жуковский не заметил противоречия и позже, когда в издании своих сочинений 1848 г. в виньетке перед "Певцом" изобразил сам себя в виде певца без бороды, в казачьей куртке, - но с лирой, перед бородатыми товарищами, расположившимися вокруг сторожевого огня. Впечатление роковых контрастов, вынесенное им из действительности, отразилось в Певце идиллическими картинами: здесь "за гибель - гибель, брань, за брань", а там отчизна,

  

   Страна, где мы впервые

   Вкусили сладость бытия,

   Поля, холмы родные,

   Родного неба милый свет,

   Знакомые потоки,

   Златые игры первых лет

   И первых лет уроки.

  

   ______________________

   * "Рассуждение о Певце во стане русских воинов". СПб. 1822 г. Сл. письмо к Ал. Тургеневу 9 апреля 1813 г.

   ______________________

  

   Там и милая, давшая витязю щит со святым обетом: "Твоя и за могилой". Там (в Муратове), за синей далью,

  

   Твой ангел, дева красоты,

   Одна с своей печалью,

   Грустит, о друге слезы льет;

   Душа се в молитве,

   Боится вести, вести ждет:

   "Увы! не нал ли в битве?"

   И мыслит: "Скоро ль, дружний глас,

   Твои мне слышать звуки?

   Лети, лети, свидания час,

   Сменить тоску разлуки!"

  

   И милый является - к "Светлане".

   Баллада, лишь в 1814 году поднесенная, как свадебный подарок, сестре Маши, А. А. Протасовой, затеянная, быть может, еще в 1808 году, написана была, вероятно, в 1812 г. "Певец" напечатан в Вестнике Европы 1812 г. NN 23 - 4, баллада там же в NN 1 - 2, 1813 г.

   На приглашение Ал. Тургенева приехать в Петербург Жуковский отвечал, что у него и денег на то нет, да он ничего иного и не желает, как жить в деревне, жить авторством, пользоваться свободой и "писать с вольным духом... Впрочем могут случиться такие и обстоятельства, которые заставят меня искать приюта в службе. Тогда ты будешь моим прибежищем. Думая о том, что может со мной случиться худого, думаю всегда, что ты мне останешься и что в тебе найду замену того, чего, может быть, должно лишиться. Это покажется тебе мистическим. Объяснимся после. Дорого бы дал, чтобы с тобою увидеться: я так давно уже не имел этого счастия. Но что говорить о счастии; нельзя сказать, чтобы оно было со мной знакомо" (20 мая 1813 г.).

   Маша между тем узнала о предложении Жуковского и отказе матери, и ее здоровье пошатнулось. Первые письма Жуковского к его племяннице А.П. Киреевской от июля 1813 г. полны забот о здоровье Маши. Киреевская собралась в свое Долбинское имение, где все напомнило бы ей ее покойного мужа, и Жуковского заботит, что она даст над собою волю печальному чувству, что ее воображение будет "трудиться над изобретением новых горестей". И он пространно наставляет ее: она обязана сохранить свой душевный покой для детей - и для Маши, ее спокойствие должно быть для вас главное, на спокойствии основана ее жизнь, душевное волнение для нее пагубно. Надо беречь ее, не огорчать, "пожертвовать всеми будущими досадами". "Какое счастие для вас быть ее хранителем!" - "Собственного счастия, которое мне нужно, я иметь не буду! - говорит он в другом письме, - мне остается только видеть его в вашем милом круге - оно все будет моим".

   Письма Жуковского 1813 - 14 годов к Ал. Тургеневу, Воейкову, Свечиной, Арбеневой и др. покажут нам, как это самоотречение перебивалось надеждами, как он всюду искал себе пособников, которые могли бы повлиять на решение Протасовой, искал среди родных и друзей, в Лопухине, Воейкове, архимандрите Филарете, епископе Досифее; рассчитывал при помощи Ал. Тургенева на влияние Государыни и Синода. Во всем этом было более фантастики, чем разборчивости, и Жуковскому пришлось разочароваться во многих, которых он считал свои ми друзьями. Он жаловался и попрекал, но порой справлялся с собой и брал на себя часть вины; требуя свободы своему чувству, он не считался с практическою стороною дела. Екатерина Афанасьевна была упрямой блюстительницей церковного обряда и, разумеется, канонического предания, "у нее сложились очень самостоятельные и строгие нравственные правила, и она крепко придерживалась того, что признавала за правду-истину, - качество души, которое при известных обстоятельствах иногда может перерождаться в упрямство". Так говорит Зейдлиц, коротко ее знавший и любивший (1. с, стр. 13); Вилламов отзывался о ней в 1820 г. как о "нашей доброй маменьке"; Воейков упрекал ее в "ложной чувствительности". Сентиментальные мечты юных лет, выродившиеся в некоторый ригоризм, сделали ее опасливой: она боялась следствий "романической" страсти и не верила Жуковскому, когда, отказавшись от идеи брака, он уверял ее в своей духовной, дружеской привязанности к Маше и лишь для этого чувства просил свободы. Она упрекала его, что он отстранил от нее дочь; Жуковский несомненно воспитал ее и ее сестру Александру Андреевну в духе amitie amoureuse, мечтательности и пиетизма; обе в известной мере его создания, и он привязался к ним, душевно любил Машу - и давал ей читать Мендельсона, Uber die Unsterblichkeit der Seele (О бессмертии души). На экземпляре издания 1776 г. на заглавном листе написано: Marie de Protasoff; Маша читала эту книгу в 1813 г. в Орле; на первой странице Жуковский пометил карандашом: "О пользе несчастия". Мотив для размышления*.

   ______________________

   * Указанный экземпляр книги Мендельсона находится в библиотеке А.Ф. Онегина.

   ______________________

   Несчастие, страдание - ко благу, это искус, очищающий человека; в этой вере Жуковский часто будет искать успокоения; и теперь он старается порой не горевать, а - ждать "с тихим упованьем". Эпиме-сид возмущен жребием, выпавшим по воле Зевса на долю человека: прошедшее ему враг, в настоящем он осужден влачить бремя забот и скуки, а сон будущего счастья улетает, и если

  

   случайно оживит

   Он сердце радостью мгновенной, -

   То в бездне луч уединенной:

   Он только бездну озарит.

  

   И вот Эпимесид молит Зевса послать ему "дар небытия", хочет броситься с утеса в волны, но голос из облаков велит ему не гневить Творца роптаньем, потому что

   ______________________

   * У Pamy, Ephimecide:

  

   Si quelque douceur passagere

   Un moment console ses maux,

   C'est une rose solitare

   Qui fieurit parmi des tombeaux.

  

   (Если какая преходящая радость и смягчит на мгновение его горести, то это одинокая роза, расцветшая средь могил. - фр.)

   ______________________

  

   Богам любезен человек,

   И благ источник наслажденья.

  

   Эпимесид простерся в прах, покорный, с тихим упованьем. Через два месяца он приходит на тот же берег и ставит под сенью миртов "лик дружбы в честь благим богам", через год алтарь любви и, наконец, сельский храм "благотворенью" ("Эпимесид", из Парни, 1813 г.). Невольно вспоминается одна из ранних отметок дневника 1805 года: верный друг, верная жена и - "удовольствие некоторых умеренных благодеяний".

   Привязанность Маши к Жуковскому не перебила влияния матери. Девушке приходилось молчать, уходить в себя; не даром Жуковский пытался впоследствии создать ей в лице ее двоюродной сестры, Киреевской, такого семейного друга, который стоял бы на его стороне: "ей (Маше) так часто бывает нужно говорить без закрышки. Весь век таиться в себе - ужасно" (16 апреля 1814 года).

   Может быть, еще до приезда Воейкова, оживившего надежды Жуковского, написано было стихотворение "К самому себе", напечатанное в N 4 (февраль) Вестника Европы следующего года, стр. 286-7:

  

   Что посылает судьба, принимай и не сетуй! Безумно

   Скорбью бесплодной о благе навеки погибшем

   То отвергать, что нам предлагает минута!

  

   ("К самому себе").

  

   Между тем еще в начале апреля 1813 года кн. Вяземский писал Ал. Тургеневу из Москвы: "Ожидаю Жуковского, ... ему дует теперь попутный ветер, и непременно нам, то есть, его друзьям, надобно его заставить воспользоваться хорошею погодою. Полно ему дремать в Белеве. Он мне пишет о получении ордена Святыя Анны ... Жуковского надобно освежить: он теперь вянет, и я, ей Богу, боюсь, чтобы он вовсе не увял. Характер его, обстоятельства, ход жизни его - все, мало-помалу, его томит. Нельзя долго жить в мечтательном мире и не надобно забывать, что мы, хотя и одарены бессмертною душою, но все-таки немного причастны скотству, а, может быть, и очень. Жуковский же пренебрегает вовсе скотством: это гибельно. Свинью можно держать в опрятном хлеве; но, чтобы она была и здорова и дородна, надобно ей позволить валяться иногда в грязи и питаться навозом. И человек, который, по излишнему почтению к сему, конечно, весьма почтенному животному, стал бы держать его в благоуханной оранжерее, кормить ананасами и померанцами, купать в розовой воде и класть спать на ложе, усыпанном жасминами, скоро бы уморил почтенного своего кумира"*.

   ______________________

   * Остафьевский Архив I, письмо N 11, начало апреля 1813 г.

   ______________________

  

   В конце 1813 года появился в кругу Протасовых Ал. Фед. Воейков (1778 - 1839), воспитанник Московского Университетского Пансиона, приятель Мерзлякова, знакомый Жуковского и Тургенева по Дружескому Литературному Обществу, собиравший друзей на вечерниках в своем доме на Девичьем поле. Вечеринки эти долго были памятны, как и "ветхий дом", о котором говорил Андрей Тургенев:

  

   Сей ветхий дом, сей дикий сад глухой,

   Убежище друзей, соединенных Фебом,

   Где в радости сердец клялися перед небом,

   Клялись своей душой,

   Запечатлев обет слезами,

   Любить отечество и вечно быть друзьями*.

  

   ______________________

   * Славянин, изд. Воейковым. Ч. ХIII (1830 г.), стр. 147: "К ветхому Поддевическому дому А.Ф. В-ва". О литературных вечерах и попойках у Воейкова, в которых принимали участие Мерзляков, Сумароков, Каченовский и друг., говорит Жихарев под 1806 годом. Сл. Записки С.Н. Жихарева, стр. 159, 207-8.

   ______________________

   Когда друзья разъехались, Жуковский в деревню, Ал. Тургенев и А.С. Кайсаров за границу, Мерзляков скучал по тем часам прекрасным,

  

   Когда мы в кочках, под шатром,

   В сентябрски вечера ненастны,

   С любезной трубкой и вином,

   Родные песенки певали

   И с бурей голос соглашали,

  

   тогда как в небе "с тьмой ночной огонь сражался Оссиана", скрипели старые березы и стлались по земле желтые листы, а они с улыбкой мирной на челе сидели вкруг огня

  

   И с удовольствием смотрели,

   Как гретое рукой твоей,

   Любезный, милый мой Андрей,

   Готовилось на общу радость.

  

   Теперь все переменилось и домик развалился,

  

   И Оссиан уже забыт!

   И на разрытую могилу

   Прошедших радостей, забав,

   Никто, никто уже не взглянет!

   Никто, никто не воспомянет

   Тот сад, где дружба расцвела,

   Мое блаженство мне явила,

   Утехи века в час стеснила

   И - все с собою унесла*.

   ______________________

   * Сл. Сухомлинов, А.С. Кайсаров и его литературные друзья, Известия Отдел. Русск. языка и слов. Ими. Ак. Наук 1897 г. Т.П, кн. I, стр. 25 след.: письмо А.Ф. Мерзлякова к Ал. И. Тургеневу и А.С. Кайсарову 17 сентября 1802 г.

   ______________________

  

   И Жуковский и Воейков вспоминали впоследствии о "ветхом доме", где они столь сладко пировали,

  

   Который мы мечтами населяли;

   Где цвел тот сад, который мы

   В поверенные тайн сердечных избирали,

   Где, распалив вином и спорами умы

   И к человечеству любовью,

   Хотели выкупить блаженство ближних кровью,

   При звуке радостном покалов, хоров, лир,

   Преобразить спешили мир;

   Нам, юношам неосторожным,

   И невозможное казалося возможным...

  

   Но золотой возраст пролетел, опыт спустил мечтателей в мир действительности, кружок распался, иных унесла смерть (Андрея Тургенева, А.С. Кайсарова), другие разбрелись каждый своей тропою, и Воейков помнит, как он

  

   В житейское пустился море.

   Пловец неопытный среди ревущих волн

   В краях безвестных мыкал горе*.

  

   Он уже успел создать себе некоторую известность**. Как Жуковский, Глинка, Загоскин, А.А. Перовский (Погорельский) и многие другие, он вступил в ряды русской армии и, выйдя в отставку по окончании войны, предпринял путешествие по России***. С дороги он писал Жуковскому. "Брат, я получил твое письмо из Сарепты, - отвечал ему Жуковский****, - и получил его в то время, когда писал к Тургеневу послание, касающееся и тебя, ибо в нем говорится о прошлом времени, о нашем лучшем времени; я доставлю его и к тебе, ибо ты имеешь на него такое же право, как и Тургенев. Ты один из действующих лиц той прекрасной комедии, которую мы играли во время оно и которая называется счастье. Многие из актеров сошли со сцены, а для остальных пиеса кончилась; они разделись, устали и просят, чтобы их скорее отпустили по домам". Таково и настроение послания Жуковского к Тургеневу, на которое намекает письмо; это настроение его старой элегии "Вечер" (1806 г.); теснятся воспоминания о тех годах,

  

   Когда мы все, товарищи-друзья,

   Делили жизнь на лоне у свободы,...

   Грядущее надеждой украшали -

   И радостным оно являлось нам!

   Где время то, когда по вечерам

   В веселый круг нас музы собирали?

   Нет и следов! Исчезло все - и сад

   И ветхий дом, где мы в осенний хлад

   Святой союз любви торжествовали

   И звоном чаш шум ветров заглушали.

   Где время то, когда наш милый брат

   Был с нами, был всех радостей душою?

  

   ______________________

   * Воейков, Послание к жене и друзьям, Сын Отечества 1821 г., ч. 67, N IV, стр. 177 след.: оно подписано "1816 г. августа 20 дня. Дерпт", но несколько стихов в конце добавлено несколько лет спустя.

   ** Сатира к Сперанскому: Об истинном благородстве. Вестник Европы 1806 г. N 19, октябрь стр. 195 след.; перевод сочинения Вольтера: Царствование Людовика XIV и Людовика XV, 1808-1809 г.

   *** См. его стихотворение: Послание к моему другу-воспитаннику о пользе путешествия по отечеству, Вестник Европы 1818 г. ч. XCIX, N 12 (июнь), стр. 265 след.; это же послание под заглавием "к М. М. М(ихайлову)". О пользе путешествия по отечеству перепечатано с некоторыми изменениями в Славянине, 1827 г., ч. III, N XXXVIII. отд. 2-е, стр. 450-462; см. также указания Жуковского в его послании к Воейкову.

   **** В сентябре 1813 г.; cл. Русский Архив 1900 г., N 9, стр. 16-17 и письмо Жуковского к Ал. Тургеневу от 2 сентября того же года.

   ______________________

   Жуковский вспомнил Андрея Тургенева и прелестно характеризует его отца, старика-юношу.

  

   Увы! их нет!., мы ж каждый по тропам

   Незнаемым за счастьем полетели,

   Нам прошептал какой-то голос: там!..

   Но опыт вдруг накинул покрывало

   На нашу даль - и там один лишь мрак!

   И верою в грядущее убоги,

   Задумчиво глядим с полудороги

   На спутников, отставших назади...

   Мы разными дорогами пошли:

   Но что ж, куда они нас привели?

   Все к одному, что счастье - заблужденье, ...

   Что ничего нам жизнь не обещает.

   И мы еще, мой друг, во цвете лет...

   Дай руку, брат! Как знать, куда наш путь

   Нас приведет, и скоро ль он свершится,

   И что еще во мгле судьбы таится -

   Но дружба нам звездой отрады будь!

   (А.П. Тургеневу в ответ на его письмо 1813 г.)

  

   Жуковский приглашал Воейкова приехать: "Поговорим о прошлом, поплюем на настоящее и еще теснее сдружимся, что главное"; Воейков познакомится с двумя милыми семействами (Протасовыми и Плещеевыми), а Жуковский передаст ему из рук в руки послание к нему в ответ на послание Воейкова, "прекрасное и слишком уже для меня обольстительное". Дело идет о послании Воейкова, написанном в народно-реторическом вкусе, метром, встречающимся у Державина*, в карамзинском "Илье" (1794) и "Бахарияне" Хераскова ( - ? - ? - ? - ? ? )**; им пользовался и Жуковский***, и Пушкин****. Послание полно лести и - непонимания Жуковского, как поэта:

  

   Ты, который с равной легкостью,

   С равным даром пишешь сказочки,

   Оды, песни и элегии;

   Муз любимец и учитель мой

   В описательной поэзии (?).

  

   ______________________

   * Добрыня: "Ах, столица это солнышка, ... Ах! того ли Володимира".

   ** Бахарияна или Неизвестный, Вступление:

  

   Древним пой стопосложением,

   Коим пели в веки прежние

   Трубадуры царства русского;

  

   Иль таким стопосложением,

   Коим справедливо нравится

   Недопетый Илья Муромец.

  

   *** В стихотворных партиях переведенного с Флориана Дон-Кихота (1804 г.). 4 В отрывках "Бовы".

   ______________________

   Далее перифразируются идеи посланий Жуковского "К Делию" (подражание Горацию 1809 г.) и "К Батюшкову" (1812 г.), но черты его милого гедонизма подчеркнуты рукой реалиста: будто Жуковский поощряет "к сладострастию изящному", напоминая, что жизнь есть миг, что следует наслаждаться настоящим днем, топить грусть в чаше радости, чтобы смерть нечаянно посетила нас среди пиршества*. Упоминание "Людмилы" и "Светланы" не приготовляют к следующему панегирику:

  

   О соперник Гете, Бюргера!

   Этой сладкою поэзией,

   Этой милой философией

   Ты пленяешь, восхищаешь нас,

   Превосходен и в безделицах,

   Кисть Альбана в самых мелочах.

  

   ______________________

   * Сл. послание "К Делию": "Пусть смерть зайдет к нам ненароком, как добрый, но нежданный друг".

   ______________________

   Но пора бросить мелочи для состязания "с истинными, увенчанными поэтами"; пусть воспоет "четыре части дня", "четыре времени". Чувствуется, что говорит переводчик "Делилевых садов" (1816 г.) и Георгик (Вестник Европы 1817 г.); далее народник: отчего бы Жуковскому не взяться за "поэму славную - В русском вкусе повесть древнюю"*, он будет нашим Виландом, Ариостом, Баяном. И Воейков подсказывает ему сюжеты: Святослав с Добрынею, Владимир - "русско солнышко, Наш Готфрид или Великий Карл"; Димитрий Донской, Петр-Самсон, разодравший челюсть льва, Суворов, Кутузов, Платов, который так, как волхв, Серым волком рыщет по лесу, Сизым орлом по поднебесью, Щукой зоркою по реке плывет, И в единый миг и там и здесь Колет, гонит и в полон берет. Воспой,

  

   И тебе, орел поэзии,

   Подле Грея, подле Томсона,

   Место на небе готовится.

   (Вестник Европы 1813 г., март N 5-6. стр. 26 след.).

   ______________________

   * Пушкин Дельвигу, Кишинев 1821 г., 23 марта: "Напиши поэму славную, только не четыре частидня, и не четыре времени года".

   ______________________

  

   Воейков быстро освоился в семье Протасовых и стал ухаживать за младшей сестрой Маши, Александрой Андреевной. После Маши она была всего ближе сердцу Жуковского, смолоду он глубоко привязался к своей "милой Грации", переписывавшей в Муратовском уединении его стихи*, и эта дружба с "прелестным товарищем", "нежнейшим товарищем" его души**, полная отеческих забот и оберега, длилась всю жизнь. Она знала сердечную тайну поэта, которую, говорят, угадал и Воейков: в дневник Жуковского он вписал тайком несколько стихов, касавшихся его отношения к Маше***. На них-то намекает Жуковский в своем послании 29 января 1814 г. (Вестник Европы 1814., март N 6 стр. 97-106), приглашая Воейкова, заведенного дружескою рукою в обитель "брата", вспомнить призраки златые

  

   Невозвратимых тех времен,

   Когда мы - гости молодые

   У милой жизни на пиру -

   Из полной чаши радость пили

   И счастье наше) говорили

   В своем пророческом жару ...

   Мой друг, пророчество прелестно!

   Когда же сбудется оно?

   Еще вдали и неизвестно

   Все то, что здесь нам суждено ...

   А время мчится без возврата,

   А жизнь - изменница за ним;

   Один уходит за другим;

   Друг, оглянись... еще нет брата...****

   Час от часу пустее свет;

   Пустей дорога перед нами!

   Но так и быть!.. Здесь твой поэт

   С смиренной музою, с друзьями,

   В смиренном уголке живет

   И у моря погоды ждет.

   И ты, мой друг, чтобы мечтою

   Грядущее развеселить,

   Спешишь волшебных струн игрою

   В нем спящий гений пробудить.

   ______________________

   * Жуковский к Ал. Тургеневу 1810 г., 12 сентября.

   ** Письмо к Тургеневу 1829 г. 16 марта.

   *** Зейдлиц 1. С. стр. 59, 60.

   **** Андрея Сергеевича Кайсарова,