Главная » Книги

Веселовский Александр Николаевич - В. А. Жуковский. Поэзия чувства и "сердечного воображения", Страница 9

Веселовский Александр Николаевич - В. А. Жуковский. Поэзия чувства и "сердечного воображения"



убитого в сражении 14/26 мая 1813 года.
   ______________________
   Он уже очарован ею и ему видятся чудеса - и он набрасывает в нескольких стихах очертания поэмы "Владимир", которую затеял еще в 1810 году. Ты чародей, а не поэт, продолжает Жуковский: прочтя послание Воейкова, он "готов дерзнуть за обольстительной славой".
  
   Что сделал ты, певец лукавый!
   Мою ты душу погубил!
   И кто, сказки мне, научи!
   Тебя предречь оемью стихами
   В сей книге с белыми листами
   Весь сокровенный жребий мой?*
   ______________________
   * В последующих изданиях текст этого отрывка несколько изменен.
   ______________________
   "Книга с белыми листами" - это, пока не написанная, поэма; если книга наполнится, пусть знает "что счастлив жребий мой", если останется пустою, то да будет она Воейкову в залог воспоминанья,
  
   Увы! и в знак, что в жизни сей
   Милейшие души моей
   Не совершилися желанья!
   Прими ее ... и пожалей.
  
   Тем же днем, днем рождения Жуковского, помечено и его стихотворение, очевидно, обращенное к Маше (хотя против этого стихотворения рукою Александры Андреевны Протасовой написано: Маминьке): если бы жить значило пойти в путь без цели, бежать за мечтой, чтоб уснуть в гробовой колыбели, - зачем было бы жить? Но у него жребий иной:
  
   Мне ангел мой хранитель,
   Твой вид приняв, сказал: я друг навеки твой!
   В сем слове все сказал небесный утешитель:
   В сем слове цель моя, надежда и венец!
   Благодарю за жизнь, Творец!
  
   ("29 января 1814 г.").
  
   Жуковский посвятил Воейкова в свои надежды, твердо рассчитывая на его помощь, и обманулся. Воейков был тип своеобразный, в котором порой трудно различить долю прирожденности от влияния условий, в которые поставил его перебой общественных настроений. Первая несомненно преобладала в его ранних отношениях к Жуковскому; в литературном деятеле позднейшего времени сказался древний человек. Это был страстный эгоист, с громадным самомнением, поддержанным случайным успехом, воспитанный на классиках и философах XVIII века, которых он читал с братьями Тургеневыми ("тремя братьями Гракхами" его дневника); он был чуток к новым литературным веяниям, не проникаясь ими, не понимая их и не признавая того, что было в них шагом к новой жизни: его "Дом сумасшедших" - сатира без исхода в будущее. "Он был вольнопрактикующий литератор, не принадлежал ни к какой партии, ни к какому разряду"; у него было много ума, но "в душе его не было ничего поэтического, и стихи, столь отчетливо, столь правильно им написанные, не произвели никакого впечатления, не оставили никакой памяти даже в литературном мире". В члены Арзамаса, где он носил кличку "Дымной Печурки", его приняли по предложению Жуковского, но неохотно: были какие-то предубеждения*. Он хотел быть чем-то, но это не давалось и раздражало; чуткость обращалась в чередование гиперболических восхвалений, деланных восторгов и пасквилей; среди всего этого его самосознание торжествовало дешевую победу; отсутствию твердых убеждений, кроме культа своей личности, отвечала неразборчивость средств и легкие переходы от грязного поступка к раскаянию. Его боялись и признавали его вкус: кн. Вяземский доволен его злостной характеристикой Антонского, о котором сам он дал сочувственный отзыв в своей "старой записной книжке", - и говорит о Воейкове в письме к Тургеневу, как о vilain monsieur (мерзком человеке - фр.)**. Пушкин называл его своим "покровителем и другом", тогда как он либеральничал и льстил, дружил с Дубельтом, писал доносы и поклонялся рангам, соединяя Вольтера с святошеством и квасным патриотизмом. Так кончилась его тревожная погоня за славой и положением***.
   ______________________
   * Воспоминания Ф.Ф. Вигеля, часть пятая, стр. 44-5.
   ** Остафьевский Архив I, письмо N 132, 8 ноября 1818 г., ел. N 136, стр. 525-6 и 538.
   *** "В молодости он был приятелем многих известных литераторов, - говорит о нем Ксен. Полевой (Записки, стр. 98-99), - писал довольно тяжело, но едко, зло, и стал особенно известен стихотворением: "Дом сумасшедших", куда поместил он и друзей, и недругов своих, изобразив некоторых довольно смешно. Он написал также несколько посланий, замечательных резкими личностями и современными портретами. Все остальное, писанное им, было ниже посредственности, но его общественные связи, особенно с тех пор, как он сделался родственником поэта Жуковского, гораздо больше, нежели авторское дарование, помогли ему к достижению разных целей... Чудное психологическое явление представлял этот человек! ... Безобразный до невероятности, с искаженным лицом, хромой, гугнявый, плохо образованный, он имел доступ в лучшие общества, умел добиваться всего, получать все, о чем и мечтать не могут люди с, обыкновенными средствами. Жуковский, Ал. Тургенев, многие другие литераторы и покровители просвещения, вельможи - делали для Воейкова все, единственно из уважения к необыкновенной женщине, которая была его женою". Ал. Тургенев так характеризовал его в (неизданном) письме к Жуковскому 29 августа 1810 года: "Почти ежедневно вижусь с Воейковым и люблю его по-прежнему, если не больше, ибо прежде почитал его склонным к разврату, а теперь, кажется, нравственность его очистилась. В нем есть жар к добру, который я люблю во всех, не только в моих старинных приятелях, есть талант, но мало вкуса и разборчивой критики. Сведения его ограничиваются одной французской литературой: недостаток общий почти всем нашим писателям, даже и первостатейным. В немецкой поэзии нашел бы он богатую руду для своего скромного таланта и перестал бы писать для двух последних стихов длинные послания к Мерзлякову, в которых нет ни новых мыслей, ни новых образов:
  
   Что пчеле надобно?
   Цвет и убежище.
  
   Это хорошо, но вот и все; но этих двух стихов читатель совсем не ожидает". Другой недостаток Воейкова - это его "привязанность и уважение к Шишкову, которого он почитает большим знатоком русского языка и тонким критиком. Я по сю пору не мог переуверить его, что он большой невежа в славянской литературе, которая не ограничивается нашими церковными книгами, но которой богатства рассеяны от Ледовитого до Адриатического моря".
   ______________________
   Такой-то человек впутался в сердечную историю Жуковского. За ним была литературная репутация, он интересовал рассказами о том, что видел недавно во время своего путешествия по югу России; по рассказу Греча*, он, промотавшийся дворянин (как называл его Милонов), будто бы явился к Протасовым в глубоком трауре с плерезами и могильным голосом объявил, что его брат умер от ран, полученных им при взятии Парижа, и сам он осиротел: "У меня теперь 2000 душ, а я - беднейший человек в мире". Эта непритворная, казалось, горесть тронула, 2000 душ также произвели свой эффект, послышались произносимые в таких случаях шепотом фразы: "девушку пристроить", "женится переменится", и Сашеньку за него отдали; 2000 душ, разумеется, не оказалось, потому что брат Воейкова и не думал умирать.
   ______________________
   * Записки, стр. 478 след.
   ______________________
   Греч относит эту сцену к апрелю 1814 года, тогда как Воейков был объявлен женихом 23 марта; можно не верить подробностям рассказа, но что Воейков играл какую-то комедию, которую приняли за "чистые деньги" несмотря на то, что Ек. Аф. Протасову о Воейкове предупреждали, что у самой невесты явились подозрения за несколько дней дс свадьбы, о том вспоминали впоследствии Маша и Жуковский: он будто бы советовал тогда не отказывать Воейкову, не приглядевшись к нему, она надеялась на него по тем же причинам, по которым надеялся и Жуковский*.
   ______________________
   * См. письмо М. А. Протасовой к Жуковскому 6 декабря 1815 г. с его примечаниями и письмо к ней Жуковского от 25 декабря того же года.
   ______________________
   На этого-то "товарища и друга" (ел. послание Жуковского к Воейкову) положился Жуковский, и тот взялся помогать ему, но скоро понял, что может обеспечить свое положение в семье, лишь став на сторону Ек. Аф. Протасовой. И он втерся в ее доверенность, ведет двойную игру. Он любит как человек положительный, надежный, тогда как Жуковский испаряется в грезах: это должно было внушить доверие. "Хочешь видеть жребий свой в зеркале, Светлана?" спрашивал в 1813 году Жуковский, обращаясь к Александре Андреевне; стихотворение было ответом:
  
   Милый друг, в душе твоей
   Непорочной, ясной
   С восхищеньем вижу я,
   Что сходна судьба твоя
   С сей душей прекрасной!
   Непорочность спутник твой
   И веселость гений
   Всюду будут пред тобой
   С чашей наслаждений.
  
   Ее жизненный путь безопасен, сердце будет "к счастью предводитель" ("Светлане"). Александре Андреевне (родилась в 1795 г.) минуло 18 лет, когда в пиесе 1814 г. "К осьмнадцатилетнему младенцу" Воейков позировал в отеческую любовь, полную поучений: на это у него есть право:
  
   Я опекун твой, старше вдвое...
   И в одном разряде с Тредьяковским
   Записан маклером Жуковским...
   Один любезный мне поэт,
   Сказав в одном стихотворенье,
   Что ты прекрасное творенье,
   "И что веселость спутник твой",
   Мое предупредил лишь мненье
   Такой правдивою хвалой.
  
   Но у нее один большой недостаток: неосторожность и незабота о здоровье:
  
   слабое сложенье
   Имеешь от природы ты,
   И то не бред и не мечты,
   А докторов Орловских мненье.
  
   Между тем она скачет стремглав на арабском коне, рисует до боли в груди:
  
   Вот вижу: с слезною мольбою
   Твой песнопевец, дядя, друг,
   Отец твой крестный пред тобою,
  
   советует поберечь себя, а она не слушает. Пусть не забудет и "чадолюбивой матери", которая ею счастлива; счастлив тобой и опекун
  
   Из злата жизнь сестры прядется
   И все вокруг тебя смеется*.
  
   ______________________
   * См. Славянин, изд. Воейковым 1827 г., ч. IV, N L, отделение второе, стр. 432 след.
   ______________________
  
   Жизнь Маши спрялась не из злата, да и судьба сестры не пошла в уровень с ее душой "прекрасной". Жуковский обманулся, как долго обманывался насчет Воейкова, но и у него могли являться сомнения, и его стихи, написанные в альбом А.А. Протасовой, проникнуты какой-то тихой грустью не только о своем минувшем, но о судьбе своей любимицы, стоявшей "у входа в свет".
  
   Ты свет увидела во дни моей весны,
   Дни чистые, когда все в жизни так прекрасно,
   Так живо близкое, далекое так ясно,
   Когда лелеют нас магические сны...
   Лета прошли - твои вес спутники с тобою;
   У входа в светс живой и ждущею душою
   Ты в их кругу стоишь, прелестна, как они.
   А я, знакомец твой в те радостные дни,
   Я на тебя смотрю с веселием унылым;
   Теснишься в сердце ты изображеньем милым
   Всего минувшего, всего, чем жизнь была
   Так сладостно полна, так пламенно мила,
   Что вдохновением всю душу зажигало,
   Всего, что лучшего в ней было и пропало...
   О, упоение томительной мечты,
   Покинь меня! Желать- безжалостно ты учишь,
   Не воскрешая, смерть мою тревожишь ты;
   В могиле мертвеца ты чувством жизни мучишь.
  
   Еще до приезда к Протасовым, Воейков обратился к помощи своего старого товарища, Тургенева: он искал места. В Дерпте, за смертью убитого при Ганау А.С. Кайсарова, открылась кафедра, манила и кафедра в Казани. 25-го ноября 1813 г. Тургенев писал Воейкову и Жуковскому вместе; оказывается, что уже в письме 8-го мая Воейков выразил Тургеневу предпочтение Казани перед Дерптом - и Тургенев с ним согласен: Казань ближе к Азии, может стать для России центром восточных изучений, "Дерпт заражен к тому же политическим фанатизмом и члены сего сословия большею частью волки, которые все в лес смотрят, несмотря на то, что русское правительство их и кормит и греет. Незабвенный Андрей, как верный сын России, сражался с ними беспрестанно, но прения его обращались во вред его здоровью без всякой пользы pour le bonne cause". Тургенев готов содействовать Казанскому проекту, если есть там кафедра. Он любит приятелей и всегда о них радеет; "грусть душевная, сердце наполненное одним чувством, в котором morta ё la speme e vile la fede (мертва надежда и слаба вера - ит.) - вот истинная причина мнимой холодности к приятелям", но стоит их голосу отозваться в его сердце, и в нем окажется "огонь, дружбою хранимый", который не погаснет - "разве с жизнью; но и туда,
  
   Туда душа перенесет
   Любовь и образ милых!
  
   ("Певец во стане русских воинов"),
  
   О, Жуковский, милый сердцу и обожаемый мною Жуковский! Мысль о святом, всемогущем чувстве дружбы и любви неразлучна во мне с мыслию о нем, равно, почти равно, как и о той,
  
   Кто все для нас!
   ("Певец во стане русских воинов").
  
   Читал ли ты его послание ко мне? - обращается Тургенев к Воейкову. - Какие мысли и какая дружба! Я возьму стихи его в сень бессмертных и там стану услаждать и утешать их в скуке бессмертия. Она же мне даст право восседать между Орестом и Пиладом, Мюллером и Бонштеттеном, между двумя Андреями* и с ними ожидать вас, друзья мои". Тургенев спохватился, что по условию он должен был писать Воейкову на имя Жуковского, что, стало быть, Жуковский будет читать его письмо, - и он обращается к нему: "Слезы, которые несколько раз проливал я при чтении послания твоего, слезы восхищения и благодарности за дружбу к незабвенным и ко мне, лучше слов выразят тебе все, что душа моя желала бы передать твоей. Я ожидал писем от тебя и стихов и письмо кн. Голицына и того, что ты должен сделать в память двух незабвенных; иначе я вместо надгробной надписи вырежу на их памятнике твое послание ко мне... Ты обещал мне писать о себе... Скажи мне свои мысли и открой мне свою душу так, как и моя только перед тобою открыта. Пиши, пиши ко мне. Я читаю Тацита и Петрарка и Мюллера и люблю тебя, и вот весь я"**.
   ______________________
   * Тургеневым и Кайсаровым.
   ** Письмо это не издано.
   ______________________
   31 января Воейков уехал по своим делам; "об нашем обо всем узнаешь от Воейкова, который, вероятно, с тобой увидится", - писал того же дня Жуковский Ал. Тургеневу*. Покидая "гостеприимный кров", Воейков обратился к Ек. Аф. Протасовой с посланием, в котором изобразил себя бесприютным странником, скитающимся вдали от родных и милых и уже приучившимся к ударам судьбы, когда внезапно она похитила у него "героя-друга" (А.С. Кайсарова), а смерть во цвете лет "любезнейшего брата". Тщетно искал он "утехи и подпоры", и вот сердце привело его "к обители твоей",
  
   В Жуковском обнял я утраченных друзей
   И спутников живых, рассеянных судьбою;
   В нембыл соединен весь мир мой предо мною...
   Я поспешал сюда в объятья только брата,
   И что же? Я нашел твой дом семьей родных! ...
   И быстро по цветам сей месяц пробежал,
   В неизмеримую пучину лет и веков!
   И своенравный рок стезю мне указал
   Из мира ангелов в мир низкий человеков.
  
   Его судьба - "находить в сем мире - и терять", но где бы он ни был, он сердцем будет с ними, к ним стремиться душой.
   ______________________
   * Русская Старина 1901 г., апрель, стр. 129 след.
   ______________________
   Дождуся ли тебя, возврата день прекрасный?
И скоро ль положу дорожный посох свой?..*
   ______________________
   * Послание напечатано в Вестнике Европы за 1814 г., ч. LXXIV, март N 5, стр. 33 след.
   ______________________
  
   В отсутствие Воейкова, Жуковский принялся хлопотать о себе; убедился, что мнение Лопухина может повлиять на решение Протасовой, и отправляется к нему. 12-е февраля был для него "день счастия и восхитительной надежды",что он и записал в своем дневнике под 22-м февраля. "Я ехал с веселыми мыслями. Более нежели когда-нибудь мне весело было смотреть на ясное небо, которое было так же прекрасно, как надежда, которою в ту минуту украшалось мое будущее; я немолился, но чувствовал, что Бог, скрытый за этим ясным небом, меня видел, и это чувство было сильнее всякой молитвы. Я, право, с восхищением давал Создателю своему сердечное обещание быть его достойным своею жизнию в благодарность за то счастие, которое он давал мне предчувствовать в этой надежде".Он чувствовал, "что можно быть счастливым в этой живой жизни",что, разделив ее с Машей, сам он преобразится, усовершенствуется во всем добром. "Мне представляется, как будто сквозь какой туман: спокойствие, душевная тишина, доверенность к Провидению. Одна уже надежда дает мне большую привязанность к религии, к святой и чистой религии. О! как она нужна для того, чтобы счастие было прочно и чисто!" Он благодарит Промысел за прежние горести, если они поведут "к полной радости"; верить теперь для него необходимо, "вера есть то святое убежище, в которое переношу счастие в жизни. Когда буду с ней вместе, когда получим свободу вместе мыслить и чувствовать, тогда более всего будем укоренять себя в этой утешительной вере".
   И.В. Лопухин благословил его, и Жуковского обуяло "какое-то темное предчувствие чего-то необыкновенно счастливого".Он мечтает о тихой жизни, в которой и Ек. Аф. Протасова получит свое место: она будет единственной ее свидетельницей и судьей; жизни деятельной, потому что она вся обратится на себя; чувства, не находившие исхода, получат свободу, исчезнет чувство одиночества, нестерпимого "в виду той семьи, где желал бы иметь все и где всего лишен незаслуженным подозрением - и сверх всего этого вера живая, идущая из сердца вера, не на одних словах и наружных обрядах основанная, но вера, радость души, ее счастие, ее необходимая подпора, истинная жизнь, чувство, до сих пор мало мне знакомое, убитое одиночеством и унылостью, заглушённое непривяэанностью к жизни ... До сих пор я часто замечал в себе какое-то отдаление от религии - я ее никогда не отвергал, но она казалась мне причиною всех утрат моей жизни, и я не отделял ее от того предрассудка, который лишил меня всего. Но суеверие не религия!" Теперь он видит все в ином свете, и этим всем обязан лишь Маше: она избрана Промыслом, чтобы дать ему "способ удостоиться гражданства в Божьем граде"*.
   ______________________
   * Русск. Старина 1883 г., январь, стр. 206 след. В письме к Арбеневой и Свечиной 7 марта 1814 года, в описании поездки к Лопухину, Жуковский пользовался записью своего дневника. Приведу несколько фраз в соответствии с напечатанным выше курсивом. "12 февраля, день, в который я поехал к Ивану Владимировичу, ... был для меня одним из счастливейших в моей жизни. Неужели надежда, которая тогда наполнила мою душу, есть обман!... Я в эту минуту живо и ясно чувствовал, что можно быть счастливым в жизни... Я не молился, ... но то, что было в моей душе, была клятва, которую давал я Богу удостоиться того счастия, которое мне в этой надежде изображалось... Вдали, как будто сквозь тень, представлялось мне совсем новое существование: спокойствие, душевная тишина, доверенность к Провидению... До этого времени, признаюсь, я замечал какую-то холодность к религии - предрассудки ее слишком для меня были убийственны; но в эту минуту, с живою надеждою, оживилось во мне и живейшее чувство ее необходимости". У него явилось предчувствие чего-то необыкновенно приятного и, сверх всего, "вера живая, идущая из сердца вера, не на словах, не на обрядах основанная, но вера, радость души, ее счастие, ее необходимая подпора" и т. д. (Русск. Архив 1883 г. кн. II, стр. 311 след.).
   ______________________
   "Приезжай, приезжай; наши дела идут сильно к развязке, - пишет он Воейкову 13 февраля, - ничто не испорчено, хотя и могло бы испортиться, струны только более натянуты, или они лопнут, или будет совершенная гармония. При всей трусости, верю более последнему... Твои дела идут хорошо: говорят о тебе как о своем, списывают твои стихи в несколько рук". О визите к Лопухину 12-го февраля ни слова: он будет у него 15-го, но выражения почти те же, что в приведенном отрывке дневника: "я вчера с восхищением смотрел на ясное светлое небо, и благодарность к Создателю этого неба и надежда наполнили мою душу. Я говорил Отцу, который скрывался за этим светлым небом: ты готовишь мне счастье, Тебя достойное, и я клянусь сохранить его как залог милости, и не унизиться, чтобы не потерять на него право". В эту минуту жизнь и земля казались мне иными. И я не мог усидеть в кибитке (я ехал в Чернь); надобно было выйти и подышать на свободе. Как бы мы жили вместе: согласие во всем, одинакие занятия и стремления к одному не по пустой скучной дороге, но вместе с верными товарищами, которых цель не особенная, но общая, и которые не могли бы желать дойти к этой цели одни". Он даже готов благодарить Создателя за несчастие: "тем прочнее покупка, чем выше цена"; сам он станет лучше; он живет надеждой, и только боится, что его ослепят все радости, которые ожидают его: "семейственные, дружба, деятельность, самая религия, - все для меня еще надежда". Приезжай, "в белой книге наполнятся страницы" и "Владимир" будет дописан*.
   ______________________
   * Русск. Арх. 1900 г., N 9, стр. 17 след.
   ______________________
   Жуковский знал о профессорских планах Воейкова, но был в полной уверенности, что теперь они оставлены: Воейков влюблен, женится, он и ему нужен здесь - для общего счастья; его поездку он объяснял необходимостью устроить "нужные дела". Он хотел было запечатать письмо Воейкову, который ехал в Петербург за кафедрой. "Ветреный осел! - приписывает Жуковский, - я тебя, право, не постигаю. Ты точно из ослиного упрямства лезешь на профессорскую кафедру. Ради Бога, скажи мне, на что может быть тебе нужно теперь твое профессорство? Ты не хотел бросать надежды на него единственно для того, что другая твоя надежда казалась тебе неверною, но она теперь верна, а ты скачешь Бог знает куда и Бог знает за чем". От профессорства надо отказаться. "Сделавшись профессором, надобно быть профессором, и быть им не неделю, а целый год по крайней мере, дабы после иметь неизреченное счастие быть отставным надворным советником! А время? А жизнь-изменница? Все к черту! Сделай милость, желай решительно и желай одного; и будь немного попонятнее - ты для меня загадка". И в Муратове очень хмурятся на твой Дерпт "и говорят: или Дерпт, или Муратове".
   20-го февраля Жуковский сообщал Воейкову о свой поездке к Лопухину (12 февраля) и рисовал картину муратовского счастия. "Счастливец! Другому я стал бы завидовать, но ты поддевичевской: наше счастие общее. Худо бы ты меня знал, когда бы мог подумать, чтобы твое не было мне утешением даже и при уничтожении моего. Но мы будем счастливы... Сердце бьется, когда подумаю о той жизни, которую мы можем еще вести в этом свете: жизнь, обращенная на внутреннее наслаждение собою, наслаждение верное, для других невидимое, но тем более драгоценное. Брат, несмотря на твое буйное прошедшее, я уверен, что ты способен чувствовать цену такой жизни". Пока он только еще кандидат на счастливый чин и находится "в Герольдии Надежды в списке Терпения". Но ему мерещится, как они будут жить в своем уголке, вместе трудиться, утверждать свое счастие, служа друг другу подпорою в горе, а вдали кружок общих друзей: "Вяземский, Батюшков, я, ты, Уваров, Плещеев, Тургенев должны быть под одним знаменем: простоты и здравого вкуса"; с ними Дашков. "Министрами просвещения в нашей республике пусть будут Карамзин и Дмитриев и папою нашим Филарет"*.
   ______________________
   * Ibid., стр. 21 след.
   ______________________
   Поиски Воейкова за кафедрой пока ему не по сердцу: Воейков нужен ему здесь, в Муратове.
   В ночь с 25 на 26 февраля перед говеньем Жуковский сводил счеты с собою. "Говеть не значит: есть грибы, - пишет он в дневнике, намекая на формальную религиозность Протасовой, - в известные часы класть земные поклоны и тому подобное, это один обряд, почтенный потому только, что он установлен давно, но пустой совершенно, если им только и ограничится говение... В эти дни, более нежели в другие, должно быть в самом себе, обдумать прошедшую жизнь, рассматривать настоящее и мыслить о будущем, и все это в присутствии Бога, вот что есть пост". Размышления о прошлом повторяют печалования юношеского дневника 1805 г. "Вот мне тридцать лет, а то, что называется истинной жизнью, мне еще не знакомо. Я не успел быть сыном своей матери - в то время когда начал чувствовать счастье сыновнего достоинства*, она меня оставила; я думал отдать ее права другой матери, но эта другая мать дала мне угол в своем доме, и отделена была от меня вечным подозрением; семейственного счастья для меня не было, всякое чувство надобно было стеснять в глубине души; несмотря на некоторые признаки дружбы, я сомневался часто, существует ли эта дружба и всегда оставался в нерешимости чрезмерно тягостной; сказать себе: дружбы нет - я не мог решительно, этому противилось мое сердце; сказать себе, что она есть, этому многое, слишком многое противилось". К этому присоединилась теперь любовь, которой ставят помехи; он не желал ни невозможного, ни недозволенного, никто его не переуверит; искал счастья "не в низком, не в том, что противно Творцу и человеческому достоинству, а в лучшем и благороднейшем; я привязывал к нему все лучшее в жизни - не будет его, не будет прочего, не моя вина". Он надеялся купить себе счастье "покорностью и терпением", а за последние годы не помнит ни одного "дня истинно счастливого"; питал надежду, что все может перемениться, что настоящее заменится прекрасным будущим, но и эта мысль не помешала ему приобрести равнодушие к жизни, которое сделалось главным его чувством; чувством убийственным для всякой деятельности. - Беседа с Лопухиным была "воскресительной" для его души: снова он увидел перед собой возможность счастья, новой жизни. "Сердце у меня билось, когда я смотрел на чистое небо, и я мысленно давал клятву быть достойным своею жизнью божества, обещающего мне такое счастье в своем мире: я чувствовал необходимость более любить его, к нему все относить, ибо в нем видел крепость своего счастья. Религия есть благодарность. В эту минуту твердая вера представлялась мне ясно нужнейшею потребностью человеческого сердца, ... деятельность, мне свойственная, самая религия - все для меня в одном! Как же не желать его всеми силами души! Что иное может мне быть заменою? ... Сам бросить своего счастия не могу: пускай его у меня вырвут, пускай его мне запретят, тогда по крайней мере не я буду причиной своей утраты... Мои намерения достойны моего Творца и моя молитва к нему: чтобы Он исполнением их дал мне единственный способ Его удостоиться в жизни, или чтобы скорее взял от меня обратно жизнь, совершенно бесплодную. Вот вся моя исповедь"**.
   ______________________
   * Сл. дневник 22 ноября 1810 г. в письме к Ал. Тургеневу 4 декабря того же года: "связи мои с матушкою становятся для меня драгоценны".
   ** Русская Старина 1883 г., N I. стр. 209-212.
   ______________________
   В марте Воейков объявлен был женихом*, дело о его профессуре в Дерпте шло успешно, хотя Жуковский полон сомнений, и по тем же соображениям**, а дело Жуковского не подвигалось: иные из его пособников, на которых он рассчитывал, изменили, как Арбенева, запуганная монахом, другие играли в двойную игру, как Воейков. И друг Тургенев не знает, что ему делать. "Ожидаю вашего общегоразрешения о профессорстве Воейкова, - писал он Жуковскому, вероятно, в марте 1814 года***, - и пока вы оба, единогласнона это не согласитесь, то я никаких окончательныхмер принимать не буду... Желаю от всей души видеть вас счастливых. Помните, что свободу на одно только счастие променять можно, несравненное и - редкое. Любите меня, я в вашей любви счастлив буду столько, сколько можно быть счастливым одною дружбою, ибо в любви по сю пору находил я одну мечту,
   тоску без разделенья
   И невозвратное надежд уничтоженье"
   (Из послания "К Фигалету" 1808-1809 года).
   ______________________
   * Сл. приписку Воейкова к письму Жуковского к Тургеневу 16 апреля "в 24-й день счастья, лето первое".
   ** Сл. письмо Жуковского к Тургеневу середины марта 1814 г.
   *** Тургенев посылает Жуковскому "Бутервековы сочинения в стихах". Жуковский отвечает 16 апреля, что получил их. Письмо Тургенева не издано.
   ______________________
   Дело о профессорстве зашло однако слишком далеко, чтобы Воейкову можно было отказаться от кафедры. Так порешили на общем совете Тургенев с Кавелиным, о чем последний и писал Воейкову 20 марта: "Зачем было поднимать небо и землю для достижения к профессорству месяц тому назад, если оно перечит счастию? ... Как могло в такое короткое время надежнейшее средство обратиться в препятствие? Рассуждайте, взвешивайте, решайтесьи поскорее разрешитенас, только разрешите решительно".
   Жуковский вскрыл это письмо и приписывает: "И я приписываю к тебе в этом милом письме, друг, брат, товарищ. Дело наше не испорчено, профессорство тебе остается. И так не сердись на меня. Ты сам виноват, что мне не открыл надлежащей причины, для чего этого места желаешь". Он извиняется, что прочитал письмо Кавелина, думая найти в нем что-нибудь его касающееся. "Твой Жуковский. И дай Бог чтобы всегда остался твоим - это слово все для меня заключает в себе"*.
   ______________________
   * Русский Архив 1900 г. N 9, стр. 28-29.
   ______________________
   Пусть вспомнит о нем в день счастья, писал Тургенев Жуковскому: Nei giorni tuoi felici ricordati di me*; Жуковский ответил на это письмом от 2б марта 1814 года и стихами, назначенными для Тургенева - и для нее:
  
   В день счастьявспомнить о тебе!
   На что такое, друг, желанье?
   На что нам поручать судьбе
   Священное воспоминанье?
   Когда б любовь к тебе моя
   Моим лишь счастьем измерялась
   И им лишь в сердце оживлялась,
   Сколь беден ею был бы я!
   ______________________
   * Письмо это мне неизвестно.
   ______________________
   Другое воспоминание для него вечно: что в дни печали друг его всегда с ним, что и любовь его не изменится.
  
   Дождусь иль нет счастливых дней,
О том, мой милый брат, ни слова!
Каким бы я ни шел путем -
Все ты мне гением-вождем!
Со мной до камня гробовова
Не изменяясь, друг, иди!
Одна мольба: не упреди!
  
   Стихи Жуковского заставили Тургенева забыть свой флюс и мигрень: "в самый тот день, когда ты просишь меня не упредить тебя, я читал стих Бутервека: Euch in diesem Tal zu iiberleben (Пережить вас в этой долине - нем.), думал о тебе и почти об одном тебе и о братьях". Их сердца бьются в один лад; он готов пожертвовать своим собственным благополучием для благополучия друга*.
   ______________________
   * Письмо 17 апреля 1814 года, неизд.
   ______________________
   В апреле Жуковский узнал стороной, что свадьба Воейкова, уже получившего кафедру, назначена в июле и после свадьбы все поедут в Дерпт, поедет и Маша. "Я поглядел на своего спутника, больную, одержимую подагрой надежду, которая, скрепя сердце, тащится за мною на костылях и часто отстает. - Что скажешь, товарищ? - Что сказать? Нам недолго таскаться вместе по белу свету. После 2-го июля, что бы то ни было, мы расстанемся. Или пошлю тебя одного, и бреди, как хочешь, или оставлю тебе твою сестрицу, исполнение. С ней дурной человек становится хуже, а добрый гораздо добрее. Она приготовит тебя к тому обетованному краю (Жуковскому вспомнились здесь стихи Андрея Тургенева),
  
   Где вера не нужна, где места нет надежде,
   Где царство вечное одной любви святой.
  
   А если останусь один? - Тогда готовься, как умеешь сам, к переселению в этот край, но едва ли удастся получить пропускной билет.
  
   Разве чудо путь укажет
   В сей прелестный край чудес?*
   ______________________
   * Из "Желания" Шиллера: "Нам лишь чудо...".
   ______________________
  
   Но ждать чуда? Кто его дождется? - И я то же думаю. - Что же делать? - Не знаю, а для меня верно только то, что мы расстанемся".
   У Протасовых Жуковского встретили намеренно холодно. "Терпи, - шепчет ему на ухо приятель Плещеев, - тебя будут любить, когда получишь свободу быть тем, каким быть хочешь и можешь. И сердце скрепилось, но было ли оно довольно так, как бывает довольным у человека, возвратившегося в тот круг, где его счастие, где его настоящая жизнь?" За Воейковым, у которого разболелась голова, ухаживают, а на него поглядывают "с торжествующим, радостным видом - в самом деле торжество и радость! Я посматривал исподлобья, не найду ли где в углу христианской любви, внушающей сожаление, пощаду, кротость. Нет! Одно холодное жестокосердиев монашеской рясе с кровавою надписью на лбу: должность(выправленною весьма неискусно из слова: суеверие) сидело против меня и страшно сверкало на меня глазами"*.
   ______________________
   * К Киреевской 16 апреля 1814 г. Как это письмо, так и следующие, обращенные к родным и приводимые без указания на источник, взяты из собрания писем Жуковского, изданного Зейдлицом и проф. Висковатовым в Русской Старине 1883 г.
   ______________________
   Остаться ли ему? Ехать ли с другими в Дерпт? Но Протасова не даст разрешения, пишет он Киреевской*; решительного объяснения у него еще не было, хотя он несколько раз писал ей**, но он приготовил для нее какое-то письмо, которое передаст непременно, когда будет надобно***. Воейков просил, чтобы ему разрешили явиться в Дерпт к сентябрю, чтобы успеть "привести в порядок и свое и мое", и Жуковский подтверждает его просьбу****.
   ______________________
   * То же письмо.
   ** Сл. письмо к Тургеневу 1 февраля 1815 года.
   *** То же в письме к Арбеневой 2 марта 1814 г. Русск. Арх. 1883 г., II, стр. 310.
   **** К Тургеневу 16 апреля; сл. приписку Жуковского к письму Воейкова к Кавелину 23 апреля 1814 г., Русский Архив 1900 г., N 9, стр. 29-80.
   ______________________
   Объяснение с Протасовой произошло в апреле. Жуковский возобновил просьбу о браке. "Она (Протасова), сказала мне, что ей невозможно согласиться, потому что она видит тут беззаконие, - писал Жуковский Тургеневу 5 мая 1814 года. - Я отвечал ей, что ничего подобного тут не вижу, что я не родня ей, потому что закон, определяющий родство, не дал мне имени ее брата... Я прибавил, что уверен в нашем счастии, если бы она на него согласилась, но что готов от всего отказаться, если мое счастие не сделает ее счастия или его разрушит. Теперь она со стороны моих намерений покойна, уверена в моей готовности ей собой пожертвовать. Но еще не все пропало". И он придумывает новые влияния на Протасову: Лопухин будет ей писать, Воейков еще не объяснялся с ней, теперь он уехал, но после свадьбы, назначенной 2-го июля, "начнет говорить". Жуковский хотел бы привлечь к делу и Орловского архиерея Досифея, если согласятся отдаться на его суд - и он просит Тургенева немедленно написать Досифею (другу И.П. Тургенева и Лопухина)*: "более всего в письме своем утверждай, что между нами родства нет. Ты знаешь, в чем состоит это родство: я сын ее отца. Скажи в своем письме, что ищешь его покровительства, еще не зная, будут ли ему об нас говорить, но что хочешь только предупредить его в нашу пользу" Но дело не в том, чтобы вырвать у Протасовой согласие: "в добрую минуту она и может согласиться. Но какое же выйдет следствие? Расстройство общего спокойствия. Счастия, на таком хилом фундаменте основанного, желать не могу. Надобно убедить и разрушить предрассудок. Если ничто не удастся, то надобно будет отсюда бежать, и все, все для меня переменится. На что решусь, еще не знаю".
   ______________________
   * Сл. неизданное письмо Ал. Тургенева к Жуковскому 19 ноября 1814 г.
   ______________________
   Петербургская и Московская жизнь его пугают, теперь ему нужно "совершенное уединение", чтобы он был покоен в своих четырех стенах и перо его не покинуло. "Ты велишь мне писать. Нет, друг! Теперь перо мое как будто в параличе, и в воображении моем большая засуха. Смотрю на все прекрасные свои планы как на развалины. Одно только счастие или совершенное уединение могут на этих планах что-нибудь построить". И он снова цепляется за судьбу Воейкова - и покровительство Тургенева: надо устроить так, чтобы Воейкову дали из Дерпта отсрочку до 1-го сентября: "в течении августа он должен привести в порядок свои и мои дела"; надо избавить его и от обязательства прослужить в Дерпте шесть лет; для него "такое обязательство крайне невыгодно; прибавлю: и для меня. Но мое должно решиться прежде, и во всяком случае это профессорство много мне вреда сделает. Но об этом нечего и говорить. Для меня верное на сем свете одно: твоя дружба и ее любовь. Прочее оставим Провидению"*.
   ______________________
   * О получении этого письма Тургенев известил приятеля 19 ноября, сообщая ему о своих хлопотах по его делу (писал Досифею); если б оно затянулось, то пусть приедет в Петербург, либо "к нам, на Волгу; поселись в обители отцов наших, я скоро буду с тобою... Воейкову отпуска не нужно, университет будет уведомлен, что он приедет к началу следующего курса, а не прежде. Шестилетний срок, будучи беззаконным, не должен страшить его... Боже мой, Боже мой! как бы я был счастлив, если бы я мог содействовать к совершению твоего счастия! Тайное предчувствие говорит мне, что мне не останется никакого другого утешения в жизни, как жить в памяти милых ближних и забыть то, что миновало меня.
  
   &

Другие авторы
  • Тихомиров Лев Александрович
  • Крейн Стивен
  • Борисов Петр Иванович
  • Медзаботта Эрнесто
  • Тассо Торквато
  • Горохов Прохор Григорьевич
  • Попугаев Василий Васильевич
  • Якубовский Георгий Васильевич
  • Шелехов Григорий Иванович
  • Карпини, Джованни Плано
  • Другие произведения
  • Леонтьев Константин Николаевич - Письма о восточных делах
  • Касаткин Иван Михайлович - Касаткин И. М.: биографическая справка
  • Ходасевич Владислав Фелицианович - Петербурские повести Пушкина
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Журнальная заметка
  • Оленин-Волгарь Петр Алексеевич - В Светлую ночь...
  • Марло Кристофер - Из трагедии "Эдуард Ii"
  • Анненская Александра Никитична - Брат и сестра
  • Айхенвальд Юлий Исаевич - Слепцов
  • Соловьев Сергей Михайлович - История России с древнейших времен. Том 1
  • Анненков Павел Васильевич - Заметки о русской литературе 1848 года
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (25.11.2012)
    Просмотров: 338 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа