Байрон Джордж Гордон - Вернер или наследство, Страница 6 - Книги

одятъ Штраленгеймъ, слуги, Иденштейнъ и Габоръ).

ВЕРНЕРЪ (одинъ).

Это онъ!

Сомнѣнья нѣтъ: попался я въ тенета.

Предъ тѣмъ, какъ я изъ Гамбурга уѣхалъ,

Мнѣ Джул³о, его дворецк³й бывш³й,

Далъ тайно знать, что онъ досталъ приказъ

Курфюрста Бранденбургскаго: сейчасъ же,

Какъ Крюйцнера (такъ звался я тогда)

Увидятъ на границѣ,- чтобъ аресту

Его подвергли. Только вольный городъ

Хранилъ мою свободу; не безумно ль

Я поступилъ, уйдя изъ вѣрныхъ стѣнъ!

Но думалъ я, что бѣдная одежда

И неизвѣстность, по какой дорогѣ

Поѣхалъ я, собьютъ ищеекъ съ толку.

Что жъ дѣлать мнѣ? Меня, положимъ, личко

Не знаетъ онъ; и я, не будь мой глазъ

Такъ изощренъ опасностью, конечно

Его бъ не могъ узнать: вѣдь двадцать лѣтъ

Другъ друга мы не видѣли, и прежде

Лишь изрѣдка встрѣчались и почти

Не говорилъ я съ нимъ, Но свита, свита!

Теперь венгерца щедрость мнѣ понятна:

Конечно, онъ-клевретъ его, шп³онъ,

Который обличить меня пытался

И задержать, а я - безъ всякихъ средствъ,

И боленъ я, и бѣденъ; какъ нарочно,

Еще и рѣки вздулись всѣ вокругъ

И переправа стала невозможной

Не только мнѣ, но даже богачу,

Который можетъ въ ходъ пустить всѣ средства,

За деньги даже жизнь людей купить!

На что же мнѣ надѣяться! За часъ лишь

Тому назадъ я клялъ свою судьбу

И находилъ, что хуже быть не можетъ;

Теперь же то, что было-сущ³й рай

Въ сравненьи съ настоящимъ. Сутки, двое,-

И пойманъ я,- какъ разъ теперь, когда

Стою я на порогѣ правъ, наслѣдства

И почестей, когда меня могла бъ

Горсть золота спасти,- сласти навѣки,

Давъ мнѣ возможность ускользнуть.

(Входятъ Иденштейнъ и Фрицъ, разговаривая).

ФРИЦЪ.

Немедля!

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Я говорю вамъ, это невозможно!

ФРИЦЪ.

И все жъ исполнить это вы должны.

Одинъ курьеръ потерпитъ неудачу,-

Другого шлите, третьяго,- пока

Къ намъ не придетъ отвѣтъ отъ коменданта

Изъ Франкфурта.

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Конечно, что могу,

Я сдѣлаю.

ФРИЦЪ.

И помните: не надо

Жалѣть тутъ ни издержекъ, ни труда,-

Баронъ за все вамъ въ десять разъ заплатитъ.

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Баронъ теперь изволитъ почивать?

ФРИЦЪ.

Теперь сидитъ онъ у камина въ креслѣ

И дремлетъ, отдыхая; какъ пробьетъ

Одиннадцать, войти къ нему велѣлъ онъ,

Не ранѣе,- тогда пойдетъ онъ спать.

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Надѣюсь, часу не пройдетъ,- исполню

Все, что могу, чтобъ услужить ему.

ФРИЦЪ.

Смотрите жъ, не забудьте! (Уходитъ).

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Чтобы черти

Побрали этихъ знатныхъ всѣхъ особъ!

По мнѣнью ихъ, весь свѣтъ лишь суще ствуетъ

Для нихъ однихъ. Придется мнѣ теперь

Съ полдюжины запуганныхъ вассаловъ

Поднять съ ихъ ложа бѣднаго и гнать ихъ

Въ опасный путь, во Франкфуртъ, черезъ рѣку.

Казалось бы, что господинъ баронъ

Самъ испыталъ еще совсѣмъ недавно,

Что значитъ этотъ путь; но нѣтъ: "такъ надо",

И дѣло все съ концомъ. А, каково?

Вы здѣсь еще, герръ Вернеръ?

ВЕРНЕРЪ.

Что то скоро

Со знатнымъ гостемъ вы разстались.

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Да

Онъ дремлетъ и, мнѣ кажется, желаетъ,

Чтобъ тутъ никто вокругъ него не спалъ.

Послать велѣлъ пакетъ онъ къ коменданту

Во Франкфуртъ, презирая всяк³й рискъ

И не щадя издержекъ. Но, однако,

Никакъ нельзя мнѣ времени терять;

Спокойной ночи! (Уходитъ).

ВЕРНЕРЪ (одинъ).

Такъ! Пакетъ во Франкфуртъ;

Да, да! Бѣда назрѣла. Къ коменданту!

Все это согласуется вполнѣ

Съ его шагами прежними: я вижу,

Какъ этотъ врагъ, разсчетливо-холодный,

Стоитъ межъ домомъ моего отца

И мною. Да, онъ проситъ, безъ сомнѣнья,

Прислать отрядъ, чтобъ увести меня

И гдѣ нибудь тайкомъ упрятать въ крѣпость.

Но прежде, чѣмъ случится это, я...

(Озирается и хватаетъ ножъ, лежащ³й въ ящикѣ стола).

Теперь, по крайней мѣрѣ, я владыка

Самъ надъ собой. Чу, слышатся шаги!

Какъ знать, угодно ль будетъ Штраленгейму

Ждать этой внѣшней власти, чтобъ прикрыть

Свой произволъ? Что онъ подозрѣваетъ

Меня,- въ томъ нѣтъ сомнѣнья. Я - одинъ,

Съ нимъ-свита многолюдная; я слабъ,

а онъ могучъ и золотомъ, и саномъ,

Слугъ множествомъ, своимъ авторитетомъ;

Я имени лишенъ, иль у меня

Такое имя, что одни несчастья

Съ нимъ связаны, пока я не достану

Своихъ владѣн³й; онъ же гордо носитъ

Свой пышный титулъ, здѣсь, въ глухой деревнѣ,

Имѣющ³й для темной мелкоты

Значен³е огромнѣйшее,- больше,

Чѣмъ гдѣ нибудь. Опять шаги,- все ближе!

Не скрыться ль мнѣ въ тотъ тайный корридоръ,

Ведущ³й... Нѣтъ, все тихо... Шумъ мнѣ только

Почудился... Вотъ онъ, безмолвный мигъ

Межъ молн³ей и громомъ!.. Пусть молчитъ

Моя душа среди тревогъ... Да, лучше

Теперь я скроюсь, чтобы убѣдиться,

Остался ли невѣдомъ для враговъ

Тотъ тайный ходъ, который я недавно

Открылъ: онъ можетъ, въ случаѣ несчастья,

Мнѣ послужить, какъ норка для звѣрька,

На нѣсколько часовъ по крайней мѣрѣ.

(Открываетъ потайную дверцу и уходитъ, закрывъ ее за собою. Входятъ ГАБОРЪ и Жозефина).

ГАБОРЪ.

Но гдѣ жъ вашъ мужъ?

ЖОЗЕФИНА.

Я думала, что здѣсь онъ;

Еще недавно въ комнатѣ онъ былъ

Со мною вмѣстѣ. Но покои эти

Имѣютъ много выходовъ; быть можетъ

Пошелъ за кастеляномъ онъ.

ГАБОРЪ.

Баронъ

Разспрашивалъ подробно кастеляна

О вашемъ мужѣ; право, очень жаль,

Но кажется, что мнѣнье онъ составилъ

О немъ едва ль хорошее.

ЖОЗЕФИНА.

Увы!

Что общаго межъ нимъ, барономъ знатнымъ,

И неизвѣстнымъ Вернеромъ?

ГАБОРЪ.

Вамъ лучше

Знать это.

ЖОЗЕФИНА.

Ну, а если это такъ,

То почему жъ о немъ у васъ забота,

А не о томъ, кому вы жизнь спасли?

ГАБОРЪ,

Въ опасности спасти его помогъ я,

Но я ему себя не отдавалъ

Въ помощники для угнетенья слабыхъ.

Отлично знаю этихъ я вельможъ,

Которые бѣднягъ ногами топчутъ

На тысячу ладовъ; моя душа

Кипитъ, когда я вижу притѣсненья

Съ ихъ стороны. Сочувствую я вамъ

По этой лишь одной причинѣ,- вѣрьте.

ЖОЗЕФИНА.

Вамъ трудно будетъ мужа убѣдить

Въ своихъ благихъ намѣреньяхъ.

ГАБОРЪ.

Настолько

Онъ недовѣрчивъ?

ЖОЗЕФИНА.

Не былъ онъ такимъ;

Но время и тяжелыя тревоги

Внушили подозрительность ему,

Какъ сами убѣдились вы.

ГАБОРЪ.

Жалѣю!

Такая подозрительность - оружье

Тяжелое: подъ бременемъ его

Тревогъ, пожалуй, больше, чѣмъ защиты.

Спокойной ночи! Я надѣюсь завтра

Съ нимъ встрѣтиться. (Уходитъ).

(Возвращается Иденштейнъ съ нѣсколькими крестьянами. Жозефина уходитъ въ глубину сцены).

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ.

А если утону?

ИДЕНШТЕЙНЪ,

Тебѣ за это хорошо заплатятъ.

Вѣдь много разъ ты больше рисковалъ,

Чѣмъ утонуть за этакую цѣну.

ВТОРОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ.

А какъ же наши жены, наши семьи?

ИДЕНШТЕЙНЪ,

Что жъ, имъ не хуже будетъ, чѣмъ теперь,

А при удачѣ можетъ быть и лучше.

ТРЕТ²Й КРЕСТЬЯНИНЪ.

Нѣтъ у меня ни женки, ни дѣтей,-

Пожалуй, я рискну.

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Вотъ молодчина!

Годишься, право, ты солдатомъ быть.

Тебя я къ принцу въ гвард³ю зачислю,-

Въ томъ случаѣ, когда вернешься ты,-

И дамъ еще два талера блестящихъ.

ТРЕТ²Й КРЕСТЬЯНИНЪ.

Не болѣе?

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Какъ? Это что за жадность?

Тебѣ, который такъ честолюбивъ,

Приличенъ ли порокъ такой позорный?

Послушай, другъ, что я тебѣ скажу:

Два талера, на мелочь размѣнявши,-

Вѣдь это будетъ цѣлый капиталъ!

Вѣдь ежедневно тысячи героевъ

Своей рискуютъ жизнью и душой

Изъ-за десятой доли этой платы!

Скажи, имѣлъ ли ты когда нибудь

Полталера?

ТРЕТ²Й КРЕСТЬЯНИНЪ.

Имѣть то не имѣлъ я,

Но три хочу теперь имѣть,- никакъ

Не менѣе.

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Такъ ты забылъ, мерзавецъ,

Чей ты вассалъ?

ТРЕТ²Й КРЕСТЬЯНИНЪ.

Вассалъ, конечно, принца,

А не чужого барина.

ИДЕНШТЕЙНЪ.

Холопъ!

Когда нѣтъ принца,- я одинъ твой баринъ!

Баронъ же мнѣ приходится сродни;

Онъ такъ сказалъ мнѣ: "сдѣлай милость, братецъ,

Двѣнадцать душъ пошли ка мужичья!"

а потому вы, мужичье, сейчасъ же

Въ дорогу собирайтесь и - маршъ, маршъ!

И если только уголокъ пакета

Замочите,- такъ я вамъ покажу!

За каждый я листокъ сдеру съ васъ шкуру

И натяну ее на барабанъ,

Какъ кожу Жижки, чтобы бить тревогу

На страхъ другимъ вассаламъ непокорнымъ,

Которые не сдѣлаютъ того,

Что невозможно сдѣлать! Прочь отсюда,

Прочь, черви земляные!

(Уходитъ, гоня передъ собою крестьянъ).

ЖОЗЕФИНА (выходя на авансцену).

Тяжело

Мнѣ видѣть эти частыя здѣсь сцены

Тиранства феодальнаго надъ бѣднымъ

Народомъ! Не поможешь тутъ ничѣмъ;

Глаза бъ мои на это не глядѣли!

И даже здѣсь, въ глухомъ и безыменномъ

Мѣстечкѣ этомъ, даже и на картѣ

Едва ли обозначенномъ, царитъ

Насилье злое знати обѣднѣвшей

Надъ тѣми, кто еще бѣднѣй ея.

Царитъ надменность рабская сильнѣйшихъ

Надъ рабскою судьбою бѣдняковъ,

И въ нищетѣ порокъ, надувшись спесью,