; Онъ встрѣтилъ смерть въ бездонномъ морѣ крови!
ПР²ОРЪ.
Въ постели жъ вѣдь онъ умеръ, не въ бою?
ЗИГЕНДОРФЪ.
Онъ умеръ... Какъ,- я самъ не знаю точно...
Я вамъ открою... Ночью умеръ онъ...
Ударъ ножа сразилъ его въ постели.
Да, да! Смотрите на меня! Не я
Его уб³йца! Я могу спокойно
Въ глаза глядѣть вамъ такъ, какъ въ очи Бога
Глядѣть на Страшномъ буду я Судѣ!
ПР²ОРЪ.
Не по желанью вашему, не вашимъ
Оруд³емъ, не вашими людьми
Убитъ покойный?
ЗИГЕНДОРФЪ.
Нѣтъ, клянусь вамъ въ этомъ
Творцомъ, Который видитъ и казнитъ!
ПР²ОРЪ.
Уб³йца неизвѣстенъ вамъ?
ЗИГЕНДОРФЪ,
Я только
Подозрѣвать могу лишь одного.
Онъ мнѣ чужой, я съ нимъ ничѣмъ не связанъ,
Не поручалъ ему я ничего,
Узналъ его лишь въ день передъ уб³йствомъ,
А ранѣе не видѣлъ никогда.
ПР²ОРЪ.
Такъ вы свободны отъ грѣха.
ЗИГЕНДОРФЪ (горячо).
О! правда?
ПР²ОРЪ.
Вы сами такъ сказали; это знать-
Кому же лучше, какъ не вамъ?
ЗИГЕНДОРФЪ.
Отецъ мой!
Я правду, только правду вамъ сказалъ,
Хотя не всю, быть можетъ; но скажите,
Что я невиненъ! Эта кровь на мнѣ
Лежитъ тяжелымъ бременемъ, какъ будто
Ея я пролилъ самъ, хотя, клянусь
Той Силой, что уб³йство запрещаетъ;-
Ея не только я не проливалъ,
Но даже пощадилъ врага однажды,
Когда я могъ, и можетъ быть, былъ долженъ
Убить его, насколько извинить
Самозащиту можно, отражая
Опаснаго и сильнаго врага.
Прошу, усердно за него молитесь
И за меня, какъ и за весь мой домъ;
Хотя, какъ я сказалъ вамъ, я невиненъ,
Но все-таки, не знаю, почему,
Мою невольно душу мучитъ совѣсть,
Какъ будто палъ онъ отъ меня иль близкихъ
Моихъ. Отецъ, молитесь за меня!
Мои молитвы были тщетны.
ПР²ОРЪ.
Буду
За васъ молиться. Не тревожьтесь, графъ:
Невинны вы,- такъ будьте же спокойны,
Какъ свойственно невинности.
ЗИГЕНДОРФЪ.
Увы!
Нѣтъ, не всегда невинности присуще
Спокойств³е,- я чувствую, что нѣтъ!
ПР²ОРЪ.
Но такъ должно быть, если, обсуждая
Свои поступки, ясно видимъ мы
Ихъ истинную сущность. Не забудьте,
Какой велик³й праздникъ будетъ завтра;
Вы будете присутствовать на немъ
Среди знатнѣйшихъ всѣхъ особъ, и съ вами
Вашъ храбрый сынъ; примите жъ бодрый видъ
И посреди всеобщаго моленья
Къ Творцу за то, что благостью Своей
Онъ положилъ конецъ кровопролитью,-
Пусть эта кровь, которая не вами
Исторгнута, не отягчаетъ васъ,
Не омрачаетъ вашихъ думъ, какъ туча.
Иначе думать-значитъ быть чрезмѣрно
Чувствительнымъ. Забудьте этотъ страхъ:
Пусть угрызеньемъ мучится виновный.
Большая и великолѣпная готическая зала въ замкѣ Зигендорфъ, украшенная трофеями, знаменами и оруж³емъ этой фамил³и.
Входятъ Арнгеймъ и Мейстеръ, слуги графа Зигендорфа.
АРНГЕЙМЪ.
Поторопись! Вернется скоро графъ,
А дамы ужъ у самаго подъѣзда.
Послалъ ли ты людей, чтобъ разыскать,
Кого велѣлъ намъ графъ найти?
МЕЙСТЕРЪ.
Повсюду
По Прагѣ мной разосланы гонцы;
Они снуютъ, ища, насколько можно
Узнать его по платью и лицу.
Чтобъ чортъ побралъ всѣ помпы и парады!
Все, что въ нихъ есть пр³ятнаго (а что
Въ нихъ можетъ быть пр³ятно?), достается
Лишь зрителямъ на долю, а изъ насъ
Никто не радъ имъ: въ этомъ я увѣренъ!
АРНГЕЙМЪ.
Ну, ладно! Вотъ графиня ужъ идетъ.
МЕЙСТЕРЪ.
Я предпочту день цѣлый на охотѣ
Трястись на скверной клячѣ, чѣмъ торчать
На этихъ глупыхъ празднествахъ и свиту
Вельможъ надутыхъ составлять!
АРНГБЙМЪ.
Пошелъ!
Иди къ себѣ и тамъ ругайся вволю! (Уходятъ).
Входятъ графиня Жозефина Зигендорфъ и Ида Штраленгеймъ.
ЖОЗЕФИНА.
Ну, кончился спектакль - и слава Богу!
ИДА.
Какъ можете вы это говорить!
Мнѣ красота такая и не снилась!
Цвѣты, гирлянды, гордыя знамена,
Знать, рыцари, брильянты, платья, перья,
Веселость лицъ, прекраснѣйш³е кони,
Дымъ ѳим³ама, солнца ярк³й свѣтъ,
Струивш³йся въ цвѣтныя стекла оконъ,
И тишина спокойная гробницъ,
И дивные, торжественные гимны,
Которые, казалось мнѣ, не столько
Стремились къ небу, сколько къ намъ сходили
Съ небесъ; органа рокотъ величавый,
Раскатами гремѣвш³й въ вышинѣ,
Какъ гармоничный громъ; и бѣлизна
Одеждъ священныхъ, и толпы всей взоры,
Стремивш³еся къ небу; миръ всеобщ³й,
Миръ каждаго и всѣхъ,... О, мать моя...
ЖОЗЕФИНА.
Любимое дитя мое! Надѣюсь,
Что скоро буду матерью тебѣ!
ИДА.
О, я ужъ ваша дочь! Какъ бьется сердце!
Послушайте!
ЖОЗЕФИНА.
Я чувствую, мой другъ!
Дай Богъ ему всегда лишь счастьемъ биться,
Не зная горя!
ИДА.
Горя? Никогда!
Что можетъ опечалить насъ, родная?
Какъ горевать мы можемъ, если любимъ
Другъ друга такъ всецѣло, Вы, графъ, Ульрихъ
И я, дочь ваша!
ЖОЗЕФИНА.
Бѣдный мой ребенокъ!
ИДА.
Какъ, вы меня жалѣете?
ЖОЗЕФИНА.
Нѣтъ, другъ мой,
Тебѣ я лишь завидую, но съ грустью,
Не въ смыслѣ грѣшной зависти,- порока
Всеобщаго людского, если только
Одинъ порокъ назвать всеобщимъ можно
Въ сравнен³и съ другими въ этомъ м³рѣ.
ИДА.
Я не хочу, чтобъ вы бранили м³ръ,
Гдѣ вы и Ульрихъ мой живете. Развѣ
Вы видѣли подобнаго ему?
Какъ гордо онъ межъ всѣми возвышался,
Какъ всѣ глаза смотрѣли на него!
Изъ всѣхъ окошекъ пышный дождь цвѣточный
Какъ сыпался къ ногамъ его,- обильнѣй,
Чѣмъ на другихъ! Вездѣ, гдѣ онъ ступалъ,
Цвѣты, казалось, сами вырастали,
И я готова клясться, что они
Растутъ еще и не увянутъ вѣчно!
ЖОЗЕФИНА.
Льстецъ маленьк³й! Ты Ульриха испортишь
Такими похвалами, если онъ
Услышитъ ихъ.
ИДА.
Нѣтъ, ихъ онъ не услышитъ!
Ему не смѣю столько я сказать;
Вѣдь я его боюсь.
ЖОЗЕФИНА.
Зачѣмъ же? Ульрихъ
Тебя такъ любитъ.
ИДА.
Да, но не могу
Въ бесѣдѣ съ нимъ я выразить словами
Всего того, что думаю о немъ.
Притомъ порой онъ трепетъ мнѣ внушаетъ.
ЖОЗЕФИНА.
Но почему жъ?
ИДА.
Какой то мрачной тучей
Взоръ голубыхъ очей его порой
Внезапно покрывается. При этомъ
Угрюмо онъ молчитъ.
ЖОЗЕФИНА.
У всѣхъ мужчинъ
Въ такое время смутное, какъ наше,
Есть много думъ.
ИДА.
А я имѣть не въ силахъ
Иныя думы, кромѣ думъ о немъ.
ЖОЗЕФИНА.
Есть много и другихъ, по мнѣнью свѣта,
Ничуть не хуже Ульриха, мой другъ.
Вотъ, напримѣръ, хоть молодой графъ Вальдорфъ.
Съ тебя онъ глазъ все время не спускалъ.
ИДА.
А я и не замѣтила: я только
На Ульриха смотрѣла. На него
Взглянули ль вы въ тотъ мигъ, когда колѣна
Всѣ преклонили? Прослезилась я,
Но, хоть глаза мнѣ слезы застилали,
Казалось мнѣ, что на меня съ улыбкой
Смотрѣлъ онъ.
ЖОЗЕФИНА.
Нѣтъ, я видѣла лишь небо,
Къ которому глаза я подняла,
Со всѣмъ народомъ вмѣстѣ.
ИДА.
Я на небѣ
Сама была душою, но смотрѣла
На Ульриха.
ЖОЗЕФИНА.
Пойдемъ теперь къ себѣ;
Сюда придутъ мужчины ждать обѣда,
а мы пока освободимся тамъ
Отъ пышныхъ перьевъ и отъ длинныхъ шлейфовъ.
ИДА.
Да и отъ драгоцѣнностей тяжелыхъ,
Давящихъ мнѣ и голову и грудь,
Сверкая въ д³адемѣ и въ корсажѣ.
Иду я съ вами, дорогая мать.
(Входятъ графъ Зигендорфъ, возвращающ³йся съ торжества, въ полномъ парадномъ костюмѣ, и Людвигъ).
ЗИГЕНДОРФЪ.
Что жъ, онъ еще не найденъ?
ЛЮДВИГЪ.
Ищутъ всюду
Старательно, и если въ Прагѣ онъ,
Его найдутъ навѣрное.
ЗИГЕНДОРФЪ.
Гдѣ Ульрихъ?
ЛЮДВИГЪ.
Онъ кружною дорогою поѣхалъ
Съ толпою знатныхъ юношей, но ихъ
Оставилъ вскорѣ. Кажется, минуту
Тому назадъ графъ молодой проѣхалъ
Со свитою черезъ подъемный мостъ.
(Входить Ульрихъ великолѣпно одѣтый).
ЗИГЕНДОРФЪ (Людвигу).
Идите же, ищите неустанно
Того, о комъ я говорилъ (Людвигъ уходитъ).
Ахъ, Ульрихъ!
Какъ страстно видѣть я тебя желалъ!
УЛЬРИХЪ.
Исполнилось теперь желанье ваше;
Вотъ я: смотрите!
ЗИГЕНДОРФЪ.
Я уб³йцу видѣлъ!
УЛЬРИХЪ.
Какого? Гдѣ?
ЗИГЕНДОРФЪ.