Байрон Джордж Гордон - Вернер или наследство

nbsp;           ГАБОРЪ.

  

         Идти мнѣ тѣмъ путемъ, какъ я вошелъ?

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

         Да; этотъ путь еще пока свободенъ;

         Но только въ Прагѣ долго не броди:

         Не знаешь ты, съ кѣмъ ты имѣешь дѣло.

  

             ГАБОРЪ.

  

         Я это знаю слишкомъ хорошо,-

         Зналъ ранѣе тебя, отецъ несчастный!

         Прощайте же! (Уходитъ).

  

         ЗИГЕНДОРФЪ (одинъ, прислушиваясь).

  

                   Онъ съ лѣстницы сошелъ...

         А, вотъ я слышу: дверь за нимъ со стукомъ

         Захлопнулась... Теперь спасенъ, спасенъ!

         О, духъ отца! Мнѣ дурно...

  

             УЛЬРИХЪ.

  

                       Поспѣшите!

         Онъ здѣсь.

  

             ЛЮДВИГЪ.

  

                   Но это графъ!

  

             УЛЬРИХЪ (узнавая отца).

  

                             Какъ? Это вы!

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

         Да, это я. Нужна другая жертва,-

         Такъ убивай.

  

         УЛЬРИХЪ (замѣчая, что у отца сорваны драгоцѣнности).

  

                   Но гдѣ же тотъ злодѣй,

         Который васъ ограбилъ? Эй, вассалы!

         Сейчасъ его спѣшите разыскать!

         Вы видите,- все такъ, какъ говорилъ я:

         Злодѣй ограбилъ моего отца,

         Взявъ кучу драгоцѣнностей, как³я

         Годились бы наслѣдьемъ принца быть!

         Въ дорогу! Я сейчасъ пойду за вами!

         Что это значитъ? Гдѣ же тотъ бездѣльникъ?

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

         Ихъ два: о комъ изъ двухъ ты говоришь?

  

             УЛЬРИХЪ.

  

         Оставимъ этотъ вздоръ! Мы непремѣнно

         Должны его найти. Да ужъ не вы ли

         Ему возможность дали убѣжать?

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

         Да, онъ бѣжалъ.

  

             УЛЬРИХЪ,

  

                   Черезъ потворство ваше?

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

         Ему я самъ охотно въ томъ помогъ.

  

             УЛЬРИХЪ.

  

         Ну, такъ прощайте жъ! (Хочетъ уйти).

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

                       Стой! Тебѣ велю я!

         Прошу, молю! О, Ульрихъ, неужели

         Покинешь ты меня?

  

             УЛЬРИХЪ.

  

                       Какъ, чтобы я

         Остался здѣсь, былъ обвиненъ, быть можетъ,

         Закованъ въ цѣпи,- все благодаря

         Врожденной вашей слабости ничтожной,

         Гуманности неполной и пустой,

         Себялюбивымъ вашимъ угрызеньямъ

         И жалости, не во-время готовой

         Пожертвовать весь родъ нашъ, чтобъ спасти

         Злодѣя?.. Чѣмъ же? Нашимъ разореньемъ!

         Нѣтъ, графъ, у васъ отнынѣ сына нѣтъ!

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

         Да ты и не былъ сыномъ, и напрасно

         Названье это ты носилъ! Куда жъ

         Уходишь ты? Безъ помощи оставить

         Тебя я не хочу.

  

             УЛЬРИХЪ.

  

                   Ужъ это дѣло

         Мое! Я вовсе не одинъ; не только

         Пустой наслѣдникъ я владѣн³й вашихъ.

         Пойдутъ за мною тысячи, повѣрьте.

         Да, десять тысячъ преданныхъ мечей,

         Сердецъ и рукъ!

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

                       Разбойники лѣсные,

         Съ которыми во Франкфуртѣ тебя

         Венгерецъ видѣлъ!

  

             УЛЬРИХЪ.

  

                       Да, и эти люди

         Достойны имени людей! Скажите

         Сенаторамъ своимъ, чтобъ хорошенько

         За Прагою смотрѣли! Черезчуръ

         Ужъ рано что-то празднества въ честь мира

         Затѣяли устраивать они!

         Не всѣ еще погибли съ Валленштейномъ,

         Немало безпокойныхъ есть умовъ!

  

  

             ЖОЗЕФИНА.

  

         Что слышу я? Ты здѣсь, мой Зигендорфъ,

         Мой милый мужъ! Благодаренье Небу,-

         Ты невредимъ, я вижу!

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

                       Невредимъ!

  

             ИДА.

  

         Да, дорогой отецъ!

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

                       Нѣтъ, не имѣю

         Дѣтей я больше! Не зови меня

         Отнынѣ этимъ именемъ злосчастнымъ!

  

             ЖОЗЕФИНА.

  

         Что это значитъ, мужъ мой?

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

                             Это значитъ,

         Что жизнь дала ты демону.

  

             ИДА (беретъ Ульриха за руку).

  

                       Кто смѣетъ

         Такъ говорить объ Ульрихѣ?

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

                             Стой, Ида!

         Кровь на рукѣ его.

  

         ИДА (наклоняясь, чтобы поцѣловать руку Ульриха).

  

                       Я поцѣлуемъ

         Ту смою кровь, хотя бъ она моею

         Была!

  

             ЗИГЕНДОРФЪ.

  

             Да; такъ и есть.

  

             УЛЬРИХЪ.

  

                       Оставь же руку!

         Кровь твоего отца на ней! (Уходитъ).

  

             ИДА.

  

                       О Боже!

         И мной любимъ былъ этотъ человѣкъ!

  

             ЗИГЕНДОРФЬ.

  

         Злодѣй убилъ обоихъ! Жозефина!

         Вновь одиноки мы теперь! О, еслибъ

         Такими были мы всегда! Увы,

         Все для меня покончено! Открой же,

         Отецъ, свою могилу мнѣ: мой сынъ

         Мнѣ углубилъ ее; твое проклятье

         Исполнилось надъ головою сына!

         Родъ Зигендорфовъ умеръ навсегда!

  

  

  

   Стр. 43. Въ черновой, измаранной рукописи "предислов³я", въ концѣ, было еще нѣсколько строкъ:

   "Пьесу эту я не имѣлъ намѣрен³я ставить на сцену ни въ Англ³и, ни въ какой-либо другой странѣ. Объ этомъ вовсе не слѣдовало бы и упоминать; но такъ какъ одно мое стихотворное произведен³е, никогда не предназначавшееся для представлен³я, не взирая на моя протесты, все-таки появилось на сценѣ, и не въ одной только странѣ, то я и думаю, что съ моей стороны не сочтено будетъ неумѣстнымъ, если я еще разъ повторю свой протестъ противъ этого безум³я, которое ни для кого не можетъ быть полезно, а меня можетъ только оскорбить. Я не согласенъ съ тѣмъ, что всякое драматическое произведен³е вообще назначается для сцены {Возражая Джоффри, Байронъ писалъ: "Драма - не одинъ только д³алогъ, но и дѣйств³е; она необходимо предполагаетъ нѣчто, происходящее на глазахъ у собравшихся зрителей... Если авторъ не имѣетъ этого постоянно въ виду и не представляетъ себѣ, во время сочинен³я, разношерстной и жадно внимающей толпы, то онъ, можетъ быть, и поэтъ, но ужъ никакъ не драматургъ".}. За исключен³емъ Шекспира, ни одна изъ пятидесяти пьесъ нашихъ старинныхъ драматурговъ никогда не была играна на сценѣ, хотя ихъ и часто читали. Изъ пьесъ Мэссинджера сыграна была только одна, изъ пьесъ Форда ни одной, изъ Марло - тоже ни одной, изъ Бенъ-Джонсона - одна, изъ Уэбстера и Гейвуда- ни одной; даже изъ комед³й Конгрива играется только одна, да и то рѣдко. Я вовсе не пытаюсь подняться на одинаковый уровень съ перечисленными писателями; я хочу только, чтобы мои произведен³я не появлялись на сценѣ, которая закрыта для ихъ пьесъ. Можетъ быть, замѣчан³я г. Лэмма о впечатлѣн³и драматическаго представлен³я на интеллигентнаго зрителя {Чарльзъ Лэммъ говоритъ: "Быть можетъ мои слова покажутся парадоксомъ, но я не могу отрѣшиться отъ мысля, что драмы Шекспира гораздо менѣе разсчитаны на сценическое представлен³е, чѣмъ пьесы всѣхъ прочихъ драматурговъ".})... справедливы въ этомъ отношен³и... не исключая и самого Шекспира, и во сто разъ больше примѣнимы къ прочимъ писателямъ".

   "Я началъ эту трагед³ю еще въ 1815 г"., писалъ Байронъ Муррею, 9 октября 1821 г., "но фарсъ лэди Байронъ заставилъ меня забыть о ней, на все время, пока длилось его представлен³е (т.-е. семейная ссора и разводъ").

   Стр. 48. Съ нимъ погибли

   Пять лошадей почтовыхъ, обезьяна, Собака и лакеи. "Свиту Байрона въ Пизѣ составляли: обезьяна, большая дворняжка, бульдогъ, два кота... нѣсколько слугъ въ ливреяхъ и вѣрный Флетчеръ въ качествѣ дворецкаго и управляющаго всѣмъ этимъ звѣринцемъ". (Медвинъ).