Джонсон Бен - Сеян, Страница 18 - Книги

n="justify"> И заткнуты. Вот, вот: тот и блажен,

Кто в поле зрения сидит. Счастливей,

Кто слышен и кому слыхать, а больше

Ласкать их нежный лоб или жужжать

Ему на ухо мухой.

Претор.

Звать Сенат!

И объявить эдикт про сбор.

Прекон.

Молчанье!

Во имя Цезаря и вас - молчанье!

"Меммий, Регул и Фулькуний Трио, Консулы, в календы сего Июня, с первым светом, должны созвать Сенат во храме Аполлона Палатинского. Всем отцам и записанным в качестве отцов, имеющим право присутствия в сенате: мы предлагаем и приказываем явиться немедленно, имея в виду государственные дела. От того, кто не явится, пеню или штраф - принимать, оправданий не принимать".

Трио.

Заметь и запиши, кто не явился.

Регул.

Отцы конскрипты! Пусть, все, что скажу,

Пойдет Республике к добру и славе!

Ты ж, Аполлон, во чьем святом дому

Мы собрались, всех вдохнови нас правдой

И здравою свободою сужденья!

Величество Тиверия Цезаря

Высокому Сенату предлагает

Вручить любимому им, славному Сеяну

Трибунские достоинства и власть.

Его письмо - здесь, под его печатью.

Отцы! Что вам угодно предпринять?

Сенаторы.

Читать! Читать! Открыто, всенародно!

Котта.

Цезарь сам превознес свое величье

Таким деяньем.

Трио.

Эта мысль удачна

И Цезаря достойна.

Латиарий.

Как достоин

Ее и тот, кто был ее предметом,

Гатерий.

Достойнейше!

Санквиний.

Рим избегал за доблесть

Хвалить, чтоб зависть смолкла, но Сеян...

1-й сенатор.

Славен и благороден!

2-й сенатор.

Благ и славен!

Аррунций.

О рабство смирное и гордость хамства!

Прекон.

Молчать!

ТИВЕРИЙ ЦЕЗАРЬ - СЕНАТУ, ПРИВЕТСТВУЯ

Отцы конскрипты, если вы и дети ваши пребываете в добром здравии - это изобилие благ: мы здесь с друзьями нашими пребываем в таком. Попеченья о республике, несмотря на телесное наше отсутствие, не могут не присутствовать в мыслях наших; хотя, часто, даже и более присутствующему государю бывает сокрыта истина о его личных делах, чего хуже для государства не случается и чем до крайности бывает затруднено искусство управления. Однако, удостоившись благотворного счастья пользоваться содействием и искусством столь бдительного сената, мы, признаемся, разрешили себе некоторую снисходительность в отношении собственных удовольствий, не по небрежению к должности, но по уверенности в отсутствии нужд. В равной мере, ни низкие слухи, многими распространяемые про наше уединение, ни гнусные подметные письма, ничуть нас не огорчили: порожденные людским невежеством в большей мере, нежели злым умышлением, они обречены в небрежении ими найти скорую свою могилу, тогда как воспринятые, с чрезмерной чувствительностью способны усвоить нам свою клевету. Не угодно нам также, чтобы авторов их, хоть и сысканных, покарали, зане в государстве столь свободном как наше, всем подобает свободно пользоваться мыслью и речью".

Аррунций.

А! пиголица! пиголица!

"Тем не менее, в некоторых вещах, действительно и ближайшим образом касающихся величества государя, мы, боимся, были столь неестественно жестоки к собственной славе, что ими пренебрегли. Правда то, отцы конскрипты, что мы возвысили Сеяна из темного и почти неизвестного рода..."

Сенаторы.

Как, как?

"до высшей и пресветлейшей степени, величья и, надеемся, по заслугам, хотя и не без опаски: отъявленной дерзостью со стороны правителя является - ради любви к одному навлекать на себя ненависть всех своих подданных".

Аррунций.

Задело - в пот вогнал!

"Но мы полагаемся на вашу любовь и понимание и никоим образом не подозреваем, что заслуги нашего Сеяна способны обидеть кого-либо, оказанными ему почестями".

Сенаторы.

О! Правда! Правда!

"Хотя нам желалось, чтобы ревность его с большим спокойствием проявлялась в отношении Агриппины и наших племянников, несмотря на то, что явность их действий обнаружила всю их виновность и чтобы он помнил, что невинность никогда так не бывает защищена, как тогда, когда она подкрепляется милосердием, возможность пользоваться которым он настолько, в правом гневе своем отнял у нас, что сейчас наше помилование сочтут лишь усталой жестокостью, буде мы решим его применить".

Аррунций.

Спасибо! Ждал я этого. Лисище!

"Были некоторые такие, которые хотели объяснить его общественное усердие личным честолюбием и тем, что, под предлогом служения нам, он желал удалить помеху себе: ссылаясь на связи, которые он создавал себе среди преторианских солдат, своими сговорами в Сенате, и при дворе, должностями, которые он занимал и раздавал другим, на его известность и от него зависимость, его настойчивость и почти принужденье нас к отъезду и, наконец, на его стремление стать нашим зятем".

Сенаторы.

Странно!

Аррунций.

Приметам вашим буду верить, Марк!

"Премудрость ваша, отцы конскрипты, может разобрать и оценить эти наущения. Но что касается нашего разрешающего голоса, думаем признать их, как и считаем их, весьма хитрыми".

Сенаторы.

О, все восстановил он этим! Слушать!

"И если предложат поверить их, то под ручательством жизнью доводчика. А то, что мы должны сказать или, вернее, чего мы не должны бы сказать, господа Сенат, если это верно, то да поразят нас боги и богини, если мы знали о том. Мы можем думать только, что плохо поместили свое достояние и заключить, что в этом выборе или мы забыли богов, или боги нас".

Сенаторы вскакивают с мест.

Аррунций.

Сиденья накаляются - вскочили.

"Мы не скупились, почтенные отцы, на пере мены; никогда, однако, новое желанье не изменяло нашей привязанности или старой ненависти, но только необходимая ревность к государству, заставляющая мудрых правителей ежечасно заботиться о его благополучии и это показывает, какая сложная вещь оборона от скромнейшего врага, тем более от вельможи, который данную ему милость обращает на устрашение".

1-й сенатор.

Уйдем.

2-й сенатор.

Сиди, отец.

Котта.

Позвольте место.

Аррунций.

Боги! как листья треплет ветерок.

"Мы потому желаем, чтобы им исполняемые обязанности были схвачены Сенатом, а сам он отрешен от всех должностей и прав..."

Сенаторы.

Как?

Санквиний.

Можно?

Аррунций.

Черепаха! Где Гатерий?

Подагрой к постоянству принужден,

Но пляска признак бури.

Сеян.

Не читайте!

Регул.

Отцы Сената, по местам! Читай.

Сеян.

Письмо подложно.

Регул.

Стража! Успокойтесь.

Входит Лакон со стражей.

Аррунций.

Вот смена.

Регул.

Успокой и дальше.

Прекон.

Тише!

"...а сам отрешен от всех должностей и прав, пока не будет вынесен должный и полный приговор, устанавливающий его невиновность, в которой мы теперь вынуждены ощутить явную необходимость усомниться. Если отцы конскрипты, вашей далеко проницательной мудрости откроются дальнейшие дела - или дальнейшие меры, как-то: конфискация земель, имущества или более того - не нашей власти ограничивать ваше могущество и не нашему благоволенью разлагать ваше правосудие: последнее было бы оскорбительно для вас, а то и другое слишком безжалостно к нам самим. Мы охотно бы присутствовали в вашем совещании по этому делу, но опасность столь мощной партии; если заговор доказан, запрещает нам отважиться на это: разве только, если одному из консулов, безопасности нашей ради, поручено будет стать на стражу нашего дома, мы должны будем поспешить решиться на это. Вместе с тем, не пристало нам стеснять столь правосудный Сенат, знающий, насколько обижает невинного тот, кто щадит виновного и насколько благодарно бывает жертвовать богам жизнь неблагодарной личности. Этим мы не имеем в виду Сеяна (независимо от того, хотели ли вы к нему приглядеться - и там еще имеется Латиарий, сенатор и Пипарий Натта, двое наиболее доверенных его пособника, совершенно отъявленных, против которых мы не хотели бы создавать предубеждения), но точную необходимость настоящего обстояния".

Регул.

Под стражу Латиария!

Аррунций.

О, шпик,

Почтенный шпик попался! Кто жалеет?

Вот вам за службу: вы ее считали

Собственностью - вот куда пришла!

Уходят Латиарий и Натта под стражей.

Убрать прохвоста!

Сеян.

Разрешите...

Лакон.