Джонсон Бен - Сеян

  

  

   Бен Джонсон. Драматические произведения

   М.,-Л., ACADEMIA, 1931

   Перевод И. А. Аксенова

  

  

  

  

  

   МИЛОРД! Если была когда-нибудь развалина настолько великая, чтобы себя пережить, мне кажется именно такую я вам и посылаю - Падение Сеяна. Это поэма, которая, если не изменяет мне память, на глазах у вашей милости потерпела здесь, от нашего народа не меньше, чем ее герой потерпел от гнева народа римского, но с некоторым отличием в судьбе и, надеюсь, в заслугах. Так как эта пережила вражду и заслужила себе большие блага, чем все потерянные тем: любовь хороших людей. Если же, подумав о них, я вспоминаю вас первым, делается это не без откровенного признания тех уз, которыми ваша любезность обязала и навсегда привязала к себе меня, Вашей милости вернейшего почитателя

  

   Следующий за этим, добровольный труд моих друзей, предпосланный моей книге, избавляет меня от многого, что мне пришлось бы иначе затронуть. Теперь же мне осталось сделать три-четыре необходимых замечания и успокоиться.

   Во-первых, если мне возразят, что опубликовываемое мной не является настоящей поэмой, в строгом понятии времени, я признаю это: равно как и отсутствие настоящего хора, вид и действия которого таковы и настолько трудно понимаются, что ни один из кого я видел, после древних, даже и наилучше усвоившие правила, с ним не справились. Бесполезно также или невозможно, в наши времена и при тех слушателях, каким обычно играют пьесы, соблюдать древний стиль и великолепие драматических поэм, с сохранением удовольствия для народа. Но об этом я приведу более развитые доводы в своих замечаниях на Поэтику Горация, которые с переводом текста, я намерен издать в скорости. Пока же, если в правильности трактовки, достоинстве лиц, важности и возвышенности речей, полноте и частности сентенций я выполнил другую часть обязанностей сочинителя трагедии, да не вменится мне отсутствие полной формы в вину, пока я не дам вам дальнейшего случая, не хвастаясь, полагать, что я умею предписывать лучше, чем исполнять, за недостатком надлежащих познаний.

   Засим, ввиду того, что кое-каким чувствительным носам цитаты покажутся неприятны, должен довести до вашего сведения, что ничто мне более не ненавистно, как они, а привел я их, только в доказательство моей верности истории и дабы спасти себя от тех добровольных заплечных мастеров, которые готовы вздернуть любую игру ума на дыбу, чьи рыла, как свиные, вечно расковыривают и перегрызают корни в саду Муз, а все тело глубоко упрятано под землю, чтобы, по подобию кротов, хоть маленькую кучку грязи, а выбросить на чужую порядочность.

   Так как они сделаны по-латыни, а все произведение написано по-английски, предполагается, что только образованные люди потрудятся их сличением, тем более, что и авторы их все изложены по-латыни, кроме одного, с английской версией которого мне мало пришлось иметь дела. Тем, кого это касается, ввиду пространности ссылок, могу указать издания, которым я следовал: Tacit. Lips. in quarto, Antwerp, edit 1600. Dio. folio, ed Hen Steph 1592. Для прочих, Sueton, Seneca... либо глава достаточный определитель, либо издание то же.

   Наконец считаю долгом осведомить вас, что текст этой книги не тот, который игрался на сцене, когда второе перо принимало на себя часть трудов, вместо чего, я предпочел включить хоть и более слабые и менее приятные строки, написанные мной, тому, чтобы своим проклятым присвоением лишать его прав столь счастливый гений.

   Будьте здоровы и если вы прочтете дальше и вам понравится, я этого не испугаюсь, хоть бы вы меня расхвалили

  

   Neque enim mihi cornea fibra est.

  

   Но вздумай я основать свое благополучие на вашем общем суждении: "хорошо", "превосходно" и т. д., это было бы слабостью, за которую лучшие из вас могли бы достойно презирать, если и вовсе не ненавидеть меня, а не Quem Palma negata macrum, donata reducit optimum.

  

  

   Элин Сеян, сын Сея Старбона, римского дворянина, рожденный в Вользиние, по долгой службе при дворе, сначала Августа, а потом Тиверия, вошел у последнего в такую милость и овладел им с таким искусством, что только по имени не был соправителем империи. Друз, сын императора, не переносил этого возвышения и, после различных сдерживаемых проявлений неудовольствия, однажды ударил Сеяна при всех по лицу. В отместку за такое оскорбление, Ливия, жена Друза, которую Сеян совратил к позору ее дома и в раскрытие намерений Друза, по соглашению с Сеяном и при содействии врача Эвдема и некоего Лигда, евнуха, отравила Друза. Успех и благополучный исход этого бесчеловечного предприятия, воодушевил Сеяна к дальнейшим и все более дерзким намерениям, до овладения верховной властью. Здесь, найдя, что препятствия ему многочисленны и трудны, в лице потомства Германика, являвшегося ближайшими наследниками, он решил самого Тиверия обратить в свое орудие и нашептал ему много сомнений и подозрений против принцев и матери их - Агриппины; Цезарь внимал усердно и жадно согласился на истребление их и их друзей. Одновременно, дабы подготовить и укрепить свои намерения, Сеян работал в направлении своего брака с Ливией и всеми средствами старался отстранить Тиверия от общественных дел, удовольствиями уединенной, частной жизни, из чего последнее Тиверий по склонности к разврату и желанию скрыть те противоестественные наслаждения, предаваться которым он на виду не решался,- принял, первое же зажгло в нем сомнения и подозрения в отношении Сеяна, против которого он тайно выдвинул новое орудие, некоего Сертория Макрона и при сотрудничестве его открывал намерения противника, его средства, цели, испытывал преданность сенаторов, разделял и рассеивал их. Наконец когда Сеян меньше всего ожидал этого и был спокойнее всего, под предлогом воздания ему сенатом неожиданной и необычной почести, отлучил его от его стражи и, посредством длиннейшего, двусмысленного письма, в один и тот же день заставил его заподозрить, обвинить, осудить и растерзать в куски яростью народа.

  

  

         Тиверий

         Друз Старший

         Нерон

         Друз Младший

         Калигула Кай

         Люций Аррунций

         Кай Силий

         Тит Сабиний

         Марк Лепид

         Кремуций Корд

         Азиний Галл

         Регул

         Теренций

         Градиний Лакон

         Эвдем

         Руфий

         Сеян

         Латиарий

         Варрон

         Серторий Макро

         Котта

         Домиций Афер

         Гатерий

         Санквиний

         Помноний

         Юлий Постум

         Фулькуний Трио

         Минуций

         Сатрий Секунд

         Динарий Натта

         Онсий

         Трибуны

         Преконы

         Фламины

         Тубицины

         Вестник

         Ликторы

         Жрецы

         Тибицины

         Рабы и пр.

         Агриппина

         Ливия

         Созиа

  

  

  

             Сабиний.

  

         Здравствуй, Кай Силий!

  

             Силий.

  

                   Тит Сабиний, здравствуй.

         Вас редко встретишь здесь.

  

             Сабиний.

  

                       Тем лучше встреча.

  

             Силий.

  

         Да. Правда - ведь дворец не наша сфера.

  

             Сабиний.

  

         Нет, Силий, мы плохие интриганы,

         Не знаем тонких дел, ни штук доходных,

         Способных нас прославить в нашем веке.

         Лицо все тоже, языки не вилкой,

         Тела не пухлы, не жадны: улиткой

         Не влипнут в краску стен, не поползут

         На брюхе перед гордецом-вельможей,

         Кто ценит раболепство, а не службу.

         Мы не бесчестны - значит не в чести,

         Мы здесь без мест, без службы в государстве.

         Вот как мы признаем свои грехи:

         Не жгут нас тайны черные, за них же

         Любить нас должен бледный автор, в страхе

         От ревности бессильной, как бы нам

         В его паденьи не искать удачи.

         Мы не на том пути, каким приходят

         К столь лестной цели.

  

  

             Силий.

  

                       Вот, как раз идет

         Такая пара.

  

  

                   Здравствуйте, свояк!

  

             Силий.

  

         Сатрий Секундий и Пинарий Натта

         Клиенты славного Сеяна. Оба

         Известнее пословиц. Если груди

         Их вскрыть, найдут бессильный, жалкий дух,

         Без прав владевший телом; лгать способны,

         Льстить, клясться, отрекаться, извращать,

         Смеяться и продать; донесть и клянчить

         За преданых и этим жить. Нашептом

         Резать людей; просителям разиням

         Дворца пустые сплетни продавать.

         Смеяться за патроном, с ним потеть

         Или дрожать, сменяя настроенья,

         Привычки, платье, вперегонку с ним;

         Следить его, как часовой часы,

         И бирюзой владыки дорогого,

         Меняться как его здоровье; славить

         Господское отхарканье, мочу,

         Хорош ли стул и как выходят ветры,

         Не упуская ничего.

  

             Сабиний.

  

                       Ах, это

         Не стоит поминать, в ряду иных

         Грязнейших раболепств, отравы века,

         Когда не только граждане теперь

         Благополучье строят на паскудстве,

         А консулы, не малое число

         Из бывших прэторов; да, большинство

         Сената иначе не голосует -

         Встают и состязаются о том,

         Кто худшую из них предложит гнусность,

         Так что слыхали часто, как Тиверий,

         Их покидая, плакался: "О, род,

         Созревший к рабству!" - Значит - даже он,

         Кто должен меньше всех любить свободу,

         Совсем подавлен подлым подхалимством.

  

             Силий.

  

         Да! Заслужили все и даже больше.

         Мы мятежами, спесью, личной местью

         Призвали кару правую богов.

         Мы, восемьдесят лет тому назад

         Быв вольны, равными царями мира,

         Не знав владык, привязанности только -

         Однажды изменив своим свободам

         Мы стали воли одного рабами,

         А там и многих: всякий шпик казенный

         Лишь захоти солгать под клятвой - вот

         И царь нам: властен над добром и жизнью.

         Наш взгляд - предлог допросу, наши речи

         Как ни невинны - станут преступленьем.

         Нам скоро не позволят видеть сны

         И думать: все измена.

  

             Сабиний.

  

                       У тиранов

         Льстецы в почете, клеветник у власти:

         Ловить добычу ненасытной пасти.

  

  

         Привет, Кремуций Корд!

  

             Корд.

  

                       Привет и вам!

  

         Натта, шепчет Латиарию.

  

         Кому он кланялся?

  

             Латиарий.

  

                       То некий Корд.

         Он римский гражданин и написал

         Анналы, говорят и превосходно.

  

             Натта.

  

         Анналы? Чьих времен?

  

             Латиарий.

  

                       Со дней Помпея

         И Кая Цезаря до ближних лет.

  

             Натта.

  

         А как он думает о наших днях?

         Кто он: Друзьянец ли? Германиканец?

         Наш? иль ничей?

  

             Латиарий.

  

                   В подробности не вник.

  

             Натта.

  

         Болезненно таких времен касаться.

         Видали иль слыхали вы анналы?

  

             Латиарий.

  

         Нет. Он их скоро сам опубликует.

  

             Натта.

  

         О, Кордом звать его?

  

             Латиарий.

  

                       Да.

  

  

             Сабиний.

  

                             Времена

         Не те, Аррунций!

  

             Аррунций.

  

                   Времена! Нет, люди,

         Люди не те. Как низки мы, бедны,

         Какие выродки перед пышным ростом

         Отцов великих! Где теперь душа

         Богоподобного Катона? Добрым

         Смел быть, когда был Цезарь злым. Сумел

         Не жить рабом, но умереть владыкой!

         Иль постоянный Брут, что победя

         Лесть выгод, свой удар великолепный

         Направил в сердце изверга, который

         Безжалостно порабощал страну?

         О, унеслись они! Могучий дух

         Смешанный с пеплом спит в их гордых урнах

         И нет ни искры вечного огня

         В дыханье нынешнем. Все эти вспышки,

         Сверканье, дым, которыми живем,

         Не римское в нас. Здесь никто не благ,

         Не честен, не велик. Прав Корд, сказавший:

         "Отважный Кассий был последним в роде".

  

  

             Сабиний.

  

         Вниманье! Друз.

  

             Гатерий.

  

                   Владыки сын! Дорогу!

  

             Силий.

  

         Люблю я принца.

  

             Аррунций.

  

                   Молодой буян -

         Надежды мало.

  

             Сабиний.

  

                   Время излечит

         Ошибки. Он, день ото дня честней

         Являясь, приобрел любви не меньше,

         Чем потерял отец. Он дорог мне

         Во-первых за его отпор Сеяну.

  

             Силий.

  

         А мне за то, что пощадил родню -

         Детей Германика, в том признак чести,

         Великодушья: зависти в нем нет

         К прославленному имени отца их.

  

             Аррунций.

  

         При жизни выше зависти стояло

         То имя - а по смерти - вне. О, муж!

         Будь семена у древней римской чести,

         Они в нем жили.

  

             Силий.

  

                   И плоды, Аррунций,

         Не только семена. Я и Сабиний

         Его знавали близко, мы свидетель -

         Мы шли за ним, он нас друзьями звал,

         Он изо всех к добру был ближе; всюду

         Во всех делах подобней божеству,

         Чем людям был; и телом столь прекрасен

         Как и душой; столь чествуем в лицо,

         Как и заочно; обращенье знал он

         И строгостью величье умерял,

         В себе уничтожая самолюбие

         И зависть в ближних. Хоронили тихо

         Без пышности, она была вполне

         Возмещена печалью, скорбью рати

         Безмолвной грустию, какую люди,

         Гнавшие слезы лишь у побежденных,

         Ими способны выражать.

  

             Корд.

  

                       Я думал

         Сравня их внешность, возраст, образ смерти

         И сходство мест, где оба они пали

         Его сравнить с великим Александром:

         Красавцы были оба, родом славны,

         Под тридцать лет и оба на чужбине

         Своими воинами похоронены.

  

          &n