Лесков Николай Семенович - А. Н. Лесков. Жизнь Николая Лескова. Том 2, Страница 23 - Книги

но только девять, почти всегда небольших, и едва ли их было вообще больше двух десятков ³⁸. Погибло, должно быть, немало и лесковских. Бросается рядом в глаза живость переписки Льва Николаевича с Н. Н. Страховым, хотя, по свидетельству П. А. Сергеенко, в бочках с медом Страхова, как и Лескова, Толстой видел "изрядную дозу дегтя" **³⁹.

Не все гладко выходило и с некоторыми произведениями. В "Зимнем дне" "парлирующим" дамам оказались предоставленными рискованные реплики: "Ну, к Толстому, знаете... молодежь к нему теперь уже совсем охладевает. Я говорила всегда, что это так и будет, и нечего бояться: "не так страшен черт, как его малютки". Или: "но вдруг сорвется и опять начинает писать глупости: например, зачем мыло!"

А в дальнейшем беседа их затрагивает картины толстовца H. H. Ге, и одна из дам восклицает: "Мне его самого показывали... Господи! Что это за панталоны и что за пальто!" ***

Толстовские "малютки" были глубоко оскорблены, они уклонялись от встреч с автором очерка.

Как известно теперь, очерк этот не встретил сочувствия в Хамовниках. В дневнике С. А. Толстой за 21 сентября 1894 года имеется беспощадная запись: "После обеда мальчики готовили уроки, а я прочла Леве вслух рассказ Лескова "Зимний день", - ужасная гадость во всех отношениях. Я и прежде не любила Лескова, а теперь еще противнее он мне стал, так и просвечивает грязная душа из-за его якобы юмора, но мы не смеялись, а просто гадко".

Такая зарядка в полновластной главе дома не сулила доброго.

* Архив Черткова, Москва.

** "Письма Толстого и к Толстому", с. 63.

*** Собр. соч., т. XXVIII, 1902-1903, с. 117, 118, 149.

411

Лесков нередко принимал светскую приветливость за истинное расположение. В частности, он был уверен в благонастроенности к нему Софьи Андреевны, встречно исполненный к ней (до эпизода с английским журналастом Диллоном) * непререкаемого почитания, признания больших ее заслуг, сочувствия драматизму ее положения. "Она нам сохранила его. Мы должны быть ей благодарны", - говорил он Веселитской **. А в вопросе ее отношений со Львом Николаевичем заступнически восклицал: "Ей оружие прошло душу!" ⁴⁰

По неизменному обычаю, воздавая горячую хвалу глубине и силе чьего-нибудь ума, таланта и проникновения, Лесков не поступался при этом личными взглядами и суждениями.

"Напряженно интересуясь" тем, "как идет работа мысли" *** у другого, он продолжал идти по своей особливой стежке ⁴¹.

Натура трудно мирилась с подражательством, подчиненностью, заимствованием. Едва поддавшись им, она спешила во всем восстановить свою самобытность. Острый глаз не допускал долгой усыпленности, постепенно подмечая ошибки хотя бы и очень больших людей.

Для фигур низшего ранга работа времени, конечно, была еще опаснее.

"Толстовцы" повержены во прах: "Льва Николаевича Толстого люблю, а толстовцев - нет", - говорится дома собеседникам ****.

Он следит за всеми ними, как, впрочем, и за всей работой мысли самого Толстого.

Вначале "возлюбленному" В. Г. Черткову, стремившемуся загладить одну удивительную с его стороны неловкость, Лесков непреклонно высказывает, что, при возобновлении временно прерванных отношений, у него может подняться "со дна души сор и сметьё" *****.

Былому "милому Поше" Бирюкову, разлука с которым казалась когда-то горестной, пишется уже по-иному:

* См. ниже, с. 416-417.

** В. Микулич. Встречи с писателями, Л., 1929, с. 164.

*** См. письмо Лескова к Л. Н. Толстому от 28 августа 1894 г. - "Письма Толстого и к Толстому", с. 177.

**** Фаресов, с. 338.

***** Письмо Лескова к Черткову 17 апреля 1892 г. - Архив Черткова. Москва.

412

"28/XII, 93. СПб., Фурштатская, 50,

Любезнейший Павел Иванович!

Очень благодарю вас за ответ. Я спрашивал вас шуточным тоном, а в самом деле мне было очень противно слышать то, о чем сказывали. И всего досадительнее было то, что Петр Ильич и я вспомянули, что вы что-то немовали про разумность молитв и приношений, и теперь это подходило к тому, что рассказывали. Но вы теперь пишете, что это не так... Ну, пусть будет так! А сомнение все-таки заронено от лепета, который нельзя позабыть. Пойдете этим путем и всего достигнете, как Ив. Дм. * и Алх-н **. Да и чего ради лишать себя "единения с верующими"! Вам я хочу верить, но стал передо мною в памяти Щедрин и, указывая на "большие колокола", говорит: "все там будем!.." ⁴² Какая противность! Вообще я не понимаю: зачем это что-то блекоталось новое о молениях, и вслед за тем..." На этом письмо брошено ***.

"Ваничку" Горбунова-Посадова и прочих постигает одна участь.

"Я думал, - говорил дома Лесков, - они несут в народ высшую культуру, удобства жизни и лучшее о ней понимание. А они всё себе вопросы делают: есть мясо или нет; ходить в ситце или носить посконь; надевать сапоги или резиновые калоши и т. д.".

6 апреля 1894 года он отвечает Веселитской: "То, что вы пишете о толстовцах, очень интересно. Я тоже их не спускаю с глаз и думаю, что ими можно уже заниматься, но непременно с полным отделением их от того, кто дал им имя или "кличку" <...> В способность Бирюкова к пахоте - не верю. Если он пашет, то я жалею его бедную лошадь, которой сей "лепетун" подрежет сошником ноги. Я преглупо раздражаюсь, когда слышу их "лепетанье" о работе. Пусть "ковыряют", но не "лепечут". Довольно они уже насмешили людей, которые их не стоят" ****.

И "занялся": меньше чем через полгода, в сентябрьской книжке московского журнала "Русская мысль", явился "Зимний день".

Героиня рассказа, молодая девушка Лидия, коротко определяет "лепетунов": "С ними делать нечего".

* Ругин, один из молодых людей, покинувших толстовство.

** А. А. Алехин, основатель земледельческой толстовской общины в Смоленской губ., затем тоже покинувший толстовство.

*** Архив А. Н.Лескова.

**** В. Микулич. Встречи с писателями, с. 199 ⁴³.

413

С "малютками", которые "с воробьиный нос дела не делают", - кончено.

В дальнейшем о Толстом говорится всегда с неизменным почитанием, как и с заботливым отмежеванием его от бесповоротно разжалованных "лепетунов".

"Толстой делает большое дело, но в частностях иногда может легко сказать и не то, что, может быть, хотел и что нужно... Это крупная вывеска: слова всем видны, а отдельные буквы, может быть и криво поставлены... Некрасиво, но всем видно, и цель - достигнута! Так и во всяком большом деле бывает. Ведь видите, какие он горы двигает и заново переделывает жизнь... Легко и ошибиться в чем-нибудь. Действительно, зачем это он нападает на науку? - Разве так уж у нас ее много и она мешает чему-нибудь? Пусть учатся! Зачем это отрицать? Или вот тоже и мыло, гребешок, ванна и так далее... Ведь нельзя же без этого, а ему не нужно... Шутник этот Лев Николаевич! Зачем женщине не заботиться о красоте и изяществе? Или Горбунову и Бирюкову ходить без калош по улице и топтать мой чистый пол грязными сапогами? Зачем старуху мать приглашать к себе в "колонию" и морозить ее там в холодной избе, не позаботившись сперва припасти дров? Э... да сколько можно задать вопросов толстовцам... Но разве это имеет что-нибудь общее с учением Льва Николаевича о христианском образе жизни? Ну, в этих мелочах пускай он и неправ. Но что ж из этого? Может быть, он и сам рад, что в чем-то неправ перед нами и что мы тоже можем иметь на то свои возражения и взгляды не менее искренние, чем его. Цените его на весы: что перевешивает - ошибки или истинное слово его? В нем важны и ценны новые намёты, которые он делает, отвращая мысль нашу от дурного и поворачивая ее к хорошему. В "Крейцеровой сонате" важен вовсе не призыв к идеальному воздержанию людей от плотской любви, а то - как Толстой отвращает нас оттуда, где мы развращаем себя и женщину. Отрицание забот о завтрашнем дне так написано, что чувствуешь презрение автора к так широко проповедуемому ныне "могуществу эгоизма" и тому подобному. Вот ведь какие новые намёты мысли ставит Толстой, а мы всё ловим его на каких-то подробностях и тычем его носом в настоящие условия жизни... Да он отлично их знает, но только не дорожит ими и не стесняется, как прочие, пренебрегать ими, этими до-

414

рогими и милыми другим "современными условиями" *.

При попытках кого-нибудь внести поправки в умозаключения и выводы Толстого Лесков, если бывал в "мирном стихе", ограничивался, как, например, и в письме к Веселитской от 2 августа 1893 года, выражением незыблемой уверенности, "что все это, что приходит нам в голову, уже не раз побывало в несравненно более сильном и совершенном уме Льва Николаевича" **.

Значительно иная картина получалась, когда В. Л. Величко или другие мыслители и деятели его толка с усмешкой выдвигали непуританское прошлое "яснополянского мудреца". "Ну и что же?.. - восклицал Лесков. - Да Лев Николаевич и сам прекрасно отвечает на такие попреки: когда человек пьян - с ним не говорят, а говорят, когда он протрезвится. Я очень недавно протрезвился, и со мною о жизни надо беседовать теперь, а не вспоминать время и речи, говоренные мною, когда я был пьян и лишен разума" ***.

Оскорбившийся на Толстого за неответ на его письмо, Величко не упускал случая противопоставить этой "невежливости" во всем чуждого ему "властителя дум" изысканную светскость и вежливость во всем любезного ему салонного поэта Апухтина. Это вызывало взрывы негодования Лескова. "Сопоставлять эти имена! - восклицал он. - Где вкус у этого человека? И литераторы же у нас попадаются! Ведь с кем нянчится и кого хулит! Если он и не разделяет взглядов Толстого, то все же было бы больше вкуса, больше литературности в этом поэте из чиновников не вспоминать рядом с именем Льва Николаевича имя Апухтина! И чего он меня пытается соблазнить "Мухами" или "Безумными ночами"? Ведь все это не в коня корм. А вкусы господина Апухтина - не мои вкусы. И чего это он - то унижает Толстого Апухтиным, то обольщает меня служебной карьерой. Ведь я же не пойду в чиновники особых поручений ни к какому министру! Чего же мне все время говорить о них и принижать при мне человека, на которого два света смотрят? А этот мелодик пишет на него пошленькие стишки... Это на украшение-то русского гения! На человека, через которого

* Запись. - Архив А. Н. Лескова. Ср.: Фаресов, гл. XV ⁴⁴.

** В. Микулич. Встречи с писателями, с. 189.

*** Cр.: Лесков. Пустоплясы. - Собр. соч., т. XXXIII, 1902- 1903, с. 112 ⁴⁵.

415

Европа и весь мир узнали, что у нас есть литература и философия! Раз как-то, на даче, они завели со мною разговор о "Первой ступени", и Муретиха <жена Величко - М. Г. Муретова. - А. Л.> распространилась о том, что Лев Николаевич с такой отвратительной реальностью описал убой быка, что ей стало мерзко и гадко читать его... Я встал со скамейки, - рассказывал Лесков, - на которой мы сидели на морском берегу, и, потеряв всякое самообладание, бросил им в лицо: - Ааа... вам гадко читать Толстого, ну, а мне... мне гадко вас слушать!.. И бросив их одних, ушел. Резко, пожалуй грубо даже, но... поделом: пусть знают, что в монастыре нельзя позволять себе говорить о балете и женской грации, а со мною говорить без уважения о Толстом!" *

Не меньшее возмущение вызывало в Лескове отношение к Толстому и "ортодоксальных" либералов, "либерального бубна" (Н. К. Михайловского), по адресу которых он говорил: "Они монахи с иерусалимского подворья... Монахи, но не простые. Они святее других. Скажите мне: умны они или притворяются умными? Никогда я не понимал их! Ну посмотрите на их борьбу с Толстым. Не напоминают ли они этою борьбой детей с сильным учителем? Они - то вертятся вокруг него, то прыгают, то силятся свалить его... А он идет себе, не замечая ни толчков; ни криков. Где же ум у этих либералов, если они не замечают, что один Лев Толстой в наши дни - национальное богатство! Как богатырь, идет он на тьму, и только его удары ей и чувствительны. Где у них ум, если они не считаются с его годами и требуют от старика-писателя, чтобы он не только поучал других простому образу жизни, но чтобы он сам пахал землю и сеял. Никто бы из них и не заикнулся о Толстом, если бы он получал литературный гонорар, какой ему вздумается, и проживал бы его так, как проживают свои заработки Михайловские, Глебы Успенские, Щедрины и другие! ⁴⁶Но то, что Лев Николаевич живет в одной комнате, ест самую простую пищу, одевается по-мужицки и ничего не тратит на так называемые "удовольствия", - это-то и омрачает их разум" **.

Показателем, в какой мере Лесков, "совпав" с Толстым, "никогда не бывал его рабом", могут служить твер-

* Запись. - Архив А. Н. Лескова.

** Запись. - Архив А. Н. Лескова.

416

дость и прямота неодобрения им попыток С. А. Толстой и самого Льва Николаевича найти "искажения" в напечатанном Диллоном в "Daily Telegraph" переводе толстовского "Письма о голоде" 1891 года. Своим письмом по этому поводу Лесков заставил Толстого "заплакать" и написать Диллону покаянное письмо *.

Не менее убедительны в этом отношении и его указания Толстому в письме от 8 октября 1893 года:

"Умную старину я всегда любил и всегда думал, что ее надо бы приподнять со дна, где ее завалили хламом <...> Только надо, реставрируя старое, не подавать мыслей к уничтожению хорошего нового. Надо, чтобы этого ни за что не случилось и чтобы не было подано к тому соблазна, как вкралось нечто и негде в статье "о неделании", что людям любящим и почитающим вас и задало гону от "поныряющих в домы и пленяющих всегда учащиеся и николи же в разум истины приидти могущие" **.

Записи Фаресова, посетившего Толстого в начале 1898 года в Москве, сохранили чрезвычайно ценные встречные отзывы о Лескове Льва Николаевича:

"Лесков - писатель будущего, и его жизнь в литературе глубоко поучительна" ***.

"Его привязанность ко мне была трогательна, и выражалась она во всем, что до меня касалось. Но когда говорят, что Лесков слепой мой последователь, то это неверно: он последователь, но не слепой. Значительно раньше Лесков уже отвернулся от материалистических учений... Он давно шел в том же направлении, в каком теперь и я иду. Мы встретились, и меня трогает его согласие со всеми моими взглядами" ****.

По одному поводу в письме от 17 сентября 1893 года Лесков подтверждал Фаресову: "Таково же, как мне известно, и мнение Л. Н. Толстого, но если бы Лев Николаевич имел и не такое, а иное мнение, даже совсем противуположное и ближе подходящее к вашему, - это бы

* Л. Я. Гуревич. - "Северный вестник", 1895, No 4, с. 64-68 и письмо ее к А. Н. Лескову от 28 июня 1937 г. (архив А. Н. Лескова); П. И. Бирюков. Биография Л. Н. Толстого, т. III, с. 173-179; "Помощь голодным". - "Книжки "Недели", 1892, январь; "Письма Толстого и к Толстому", с. 124-126 ⁴⁷.

** "Письма Толстого и к Толстому", с. 146.

*** А. Фарeсов. Умственные переломы в деятельности Н. С. Лескова. - "Исторический вестник", 1916, No 3, с. 786.

**** Фаресов, с. 70-71.

417

на меня не оказало влияния. Мне надо не быть caмим собою, чтобы отложиться от моего собственного разумения; а этого сделать нельзя, и я должен оставаться при своем понимании, за которое вы, конечно, вправе меня осудить" *.

И не удивительно: как свидетельствует H. H. Гусев, Толстой при одном разговоре в Ясной Поляне "сказал, что Лесков производил на него всегда впечатление очень сильного человека" **.

Но и этот сильный человек искал опоры извне, убеждал себя в достижении им, во многом желанного "совпадения" с Толстым, черпал в этом ободрение и укрепление своего алчущего духа.

"Смотрю на вас, - писал он в Ясную Поляну 28 августа 1894 года, - и всегда напряженно интересуюсь: как у вас идет работа мысли" ***.

Однако сам шел "с клюкою один" ⁴⁸, многое - "по-своему видя".

ГЛАВА 4

БЕЗ УБОИНЫ

В отведенном ранним воспоминаниям очерке "Дворянский бунт в Добрынском приходе" повествовалось, как у "справедливого", бескорыстного попика-запивушки, "хлебосола из последних сил", к его именинам, на 1 января, заготовлялась преданиями требовавшаяся снедь и доступное по местным условиям питие.

"Угощение бывало не тонкое, но обильное и даже вкусное, особенно на рождество, в пасху, на храмового Николу и в Новый год на день Василия Кесарийского, когда все орловское православие кушает в честь благородного философа Кесарии "касарецкого поросенка". Отец Василий был в этот день именинник и подавал своим прихожанам несколько "касарецких" поросят - варенных с хреном в зубах и жаренных с лучком и с кашей.

К этому приспособливалась сама природа: свиньи у отца Василия так и поросились, чтобы дети их могли к Васильеву дню получить аттестат зрелости и стать "каса-

* Фаресов, с. 216.

** Н. Гусев. Из воспоминаний. - "Литературная газета", 1945, No 47 (1158), 17 ноября.

*** "Письма Толстого и к Толстому", с. 177.

418

рецкими". Тогда для них наставала новая торжественная минута: их кололи, и это, по уверению крестьян, приносило им большое удовольствие, так как всякое животное, убиваемое к христианскому празднику, "с радостью на нож идет".

И действительно, когда поросяток обделывали и, окунув в воду, устанавливали рядом на завалинке замораживать, они представляли из себя что-то младенчески благоговейное: замерзая все рядком с поднятыми вверх обрубленными лапками, они точно сами себя приносили в благоприятную жертву.

Крестьяне говорили: "У батьки поросятки как молятся! На Касарецкого их есть будем".

Это все было весело.

Напитки у отца Василия были неодинаковые - на дворянском столе сливняковая наливка и красное сорокацерковное вино, а на батрацком - полугар и сыченая брага, чрезвычайно приятного вкуса. По вкусу мужичков, ее значительно портили, подливая туда водки, через что брага становилась крепче, по-народному "разымчивее", но без этой примеси она составляла очень хороший напиток, который мы, дети, любили лучше наливки.

Отец Василий при гостях никогда не пил: он пил "после". Он сам так говорил, когда его спрашивали: "Что же вы, батюшка, сами не выкушаете?" Он отвечал: "Я после".

И он исполнял это "после" с самою несчастною добросовестностью, которая приводила в смущение весь дом и приход..." *

В дни писания рассказа Лескову полностью исполнялось пятьдесят годов. Читая эти аттические строки, кто бы подумал, что через немного лет описывающий младенчески благоговейных, как бы молящихся, поросяток и в безоглядной простоте находивший, что "это все было весело", автор превратится в апостола всестороннего воздержания, апостола "безубойного питания", "мясопуста" и "сердобольника", строго ополчится на табак и хмельное.

Это было, конечно, добродетельно, но и скучновато.

О том, как совершалась метаморфоза, подробно, но по закону времени, может быть, не во всем безошибочно, изложено в письме Лескова к В. В. Протопопову от 10 сентября 1892 года:

* "Исторический вестник", 1881, No 2, с. 359-360; "Русская рознь". СПб., 1881, с. 66-67.

419

"Я до 47 лет пил вино, курил сигары и папиросы и ел мясо и все это почитал для себя за необходимое. <...> В конце этого периода у меня обнаружились припадки жестокой нервной болезни, известной под именем "ангины" или "грудной жабы". Повод к обнаружению первого припадка был нравственного свойства - сильное душевное волнение; но с тех пор страдания мои стали неимоверно жестоки и не уступали никакому лечению. Порою являлось иногда небольшое облегчение, но потом болезнь снова ожесточалась и целые три года я страдал ужасно и почти ежедневно. От получения одного неприятного письма я пролежал раз в корчах 22 часа. Ничто известное врачам не останавливало этого ужасного припадка. (При мне тогда случайно был редактор "Иллюстраций" Ф. Ф. Александров). Ни писать, ни читать я не мог и боялся всякой встречи, чтобы она не вызвала во мне волнения, причем тотчас же начинались корчи. <...> Тогда Лев Бернардович, поддерживая во мне надежду на исцеление, сказал мне: "Если бы вы могли обратиться к вегетарианской жизни - это бы, я думаю, принесло вам большую пользу". Я сейчас же положил себе исполнить его совет и с 15 ноября 1891 года перестал есть мясо, и мне опять стало легче. Теперь я страдаю гораздо меньше, чем в три прошлые года, когда я постоянно и безуспешно лечился. Теперь я читаю, немножко пишу, могу принимать у себя добрых людей и не боюсь разговаривать с ними, чего прежде не мог без страха, что вот сейчас, того и гляди, меня свернет и пойдет корчить... Всему этому облегчению я знаю только одну очевидную для меня причину - это то, что я стал жить по-вегетариански, то есть ем пищу только растительную, молочную и яйца, не пью вина и не курю ни папирос, ни сигар. Впрочем, вино и курево я оставил еще ранее и признаюсь, что всего труднее мне показалось перестать курить... Это как-то очень долго помнилось, и при досуге все опять хотелось закурить. Вино я оставил легче, а мясо - еще того легче. Мне теперь совсем никогда не хочется есть мяса, и я вполне доволен простыми и скромными блюдами вегетарианского стола, при котором мои прежние страдания облегчились". *

Так говорилось и писалось после трех лет искания

* В. Протопопов. Заметка - газета "Россия", 1900, No 296, 20 февраля.

420

средств к смягчению страдании, вызывавшихся "ангиной", за два с половиною года до смерти. Когда же практически осуществился вегетариано-этический сдвиг?

23 апреля 1883 года в письме к Шубинскому Лесков беззаботно обещает дать у себя гостям на предстоящей вечеринке "тельца упитанного" ⁴⁹.

18 марта 1887 года, уже едва не в канун личного знакомства с Толстым, он заботливо вырезывает из No 3969 "Нового времени" выдержку из опубликованного в "Русских ведомостях" "реферата", сделанного Толстым в Москве, в Психологическом обществе. Столбцы наклеиваются на листок чистой бумаги и достаточно щедро испещряются подчеркиваниями красными чернилами некоторых указаний Толстого, как, например: "Под любовью к ближнему не следует разуметь только любовь к жене, детям, знакомым, даже соотечественникам; это все могут быть высшие формы эгоизма". Или: "Чем сильнее в нас деятельная любовь к истине и к ближним, чем выше развита готовность к самопожертвованию, тем более мы сливаемся с жизнью общего, тем глубже познаем смысл разумной жизни и тем решительнее торжествуем над своими несчастиями, страданиями, смертью".

Выше столбцов Лесков ставит как бы заглавие - "Понятие о жизни". Ниже, явно взволнованный, он пишет от себя:

"Кто любит отца или мать больше меня, тот меня недостоин", то есть кто угождает желанию родных или вообще желанию людей, которое не согласно с тем, что повелевает истина и добро, - тот бога недостоин, хотя бы весь век ел постное, как корова, и молился на все стороны" *.

Набор противоцерковных аргументов неотступно тверд, но как будто не удовлетворяет однообразность последних: изречение из "писания", родные по плоти, истина, добро... Создается привычный, почти досадительный привкус. Хочется оживить представление и впечатление. Вводится "корова". Вегетарианству еще не пришел час.

9 февраля 1890 года я заношу в свой дневничок, что у отца за обедом был "удивительный гусь" и что вечером мы с ним поехали в Мариинский театр слушать в ложе со знакомыми "Африканку" **.

* Архив А. Н. Лескова.

** Там же.

421

Курс, взятый на безубоину, первоначально находит себе отражение в произведениях.

В заразительно веселой, чисто орловской панораме "Грабеж", появившейся в печати в декабрьской "Книжке "Недели" 1887 года, порядочным диссонансом общему тону рассказа представляется описание убоя молодых бычков зажиточным мясником, стоящим с ножом в руке и умиленно заслушавшимся "яростно свистящего" над его головой в клетке соловья *.

В вышедшем 1 июля 1889 года в No 13 журнала "Труд" рассказе "Фигура" повествовалось о матери героя, которая "ни мяса, ни рыбы не кушала из сожаления к животным", из которых выкормленные ею были для нее "как родные", а соседских она считала своими "знакомыми" и вообще "не ела тел убитых животных" **.

Позже, в декабрьской книжке "Вестника Европы" 1891 года, в "Полунощниках", Клавдия на вопрос Ивана Кронштадтского, почему она не ест мяса, отвечает, что ей и вкус не нравится, и "просто я не люблю видеть перед собою трупы <...> Трупы птиц и животных. Кушанья, которые ставят на стол, ведь это все из их трупов" ***.

Здесь уже слово "тела" заменено давно принятым Толстым словом "трупы". В книге К. С. Станиславского "Моя жизнь в искусстве" говорится, как 31 октября 1893 года Лев Николаевич, застав Давыдовых за обедом, "горячо советовал им не есть трупов".

В 1892 году у Лескова родится желание выпустить вегетарианскую поваренную книжку, а также и книгу об этике пищи с предисловием Толстого ****.

Одновременно, 15 июля 1892 года Лесков пишет польскому вегетарианцу и составителю вегетарианских книг Константину Оскрагелло ⁵⁰. Выписав все, что нашлось из его книг в Петербурге, и получив еще одну от самого автора, он спешит выразить свою признательность и радость:

"...Примите за нее, уважаемый человек, искреннюю и глубокую благодарность от человека, сродного вам по духу и вами обрадованного. Я не знаю: слыхали ли вы обо мне и знаете ли меня, но я теперь счастлив, узнав

* Собр. соч., т. XIII, 1902-1903, с. 154.

** Собр. соч., т. XIX, 1902-1903, с. 84, 97.

*** Там же, т. XXXI, с. 77-79.

**** В. Протопопов. У Н. С. Лескова. - "Петербургская газета", 1892, No 252, 13 сентября.

422

вас и получив радость в общении с тем разумением, которое нашел в ваших книгах. По духу и под haslem * того, чья монограмма выставлена на книге "Pokarmy" **, мне ничто не затрудняет свободной, братской любви к вам "w dole lub niedole." ***. Мы одной веры "ko zbawieniu" ****, и я ищу общения с вами.

Обе книги ваши прекрасны: они исполнены разумным человеком под наитием духа божия, преподанного "ko zbawieniu" Иисусом Христом, да будет он посреди нас во веки веков. Я искал ваших книг для вегетарианских рецептов kulinarnych и нашел это, но нашел еще более того драгоценное - это ваши простые и для всякого разумного человека ясные и понятные ваши философемы. Ум мой и сердце мое настроены в этом же духе, и мне хочется не называть вас "wielmoznym panem", a хочется сказать вам: "kochany brat!" Таковы мои чувства, вызванные духом книги, где кроме pokarmow fizycznych есть и pokarmy высшего регистра..."

Анонсы и заметки, связанные с изданием вегетерианской поваренной книги, вызывают вихрь нападок, глумлений и обвинений со стороны многих газет.

Травля Лескова за вегетарианство вообще, а в суворинском "органе" в особенности, не унимается. Постепенно она достигает апогея в неподражаемо пошлых фельетонах В. П. Буренина от 1 и 29 января нового, 1893 года в NoNo 6050 и 6078 "Нового времени" ⁵¹.

Порождая возмущение опрятных людей, они вызвали брезгливые строки А. П. Чехова в письме к Суворину от 5 февраля 1893 года: "Нападки на вегетарианство, и в частности буренинские походы на Лескова, кажутся мне очень подозрительными" ⁵². А через год, 27 марта, в письме к Суворину же, он приходит к своего рода заключительному и убедительному выводу о вегетарианстве: "расчетливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и воздержании от мяса" ⁵³.

Владелец газеты все это читает с удовольствием и нимало не помышляет об ограждении тяжко больного и стареющего литературного своего сверстника от разнуздан-

* По слову (пол.).

** Пища (пол.).

*** В счастье или несчастье (пол.).

*** К спасению (пол.).

423

ных налетов. Как бы в искупление неприглядности своего поведения, при встречах он с гаденькой шутливостью спрашивает: "Не сердитесь, голубчик?" *

Объявились противовегетарианские и противолесковские подголоски и в "Петербургской газете".

Вегетарианство, конечно, находило себе некоторое, по преимуществу практическое, отражение и в родственной переписке. Ограничусь выдержками из двух более поздних писем к О. С. Крохиной - от 22 октября 1892 года и 14 января 1893 года:

"Хорошо, что ты здорова. Это от тебя редко приходилось слышать, и еще, верно, можешь быть здоровее, если станешь больше делать руками, да не будешь курить, не будешь вино пить и мясо есть. Это оказывает прекрасные последствия, и притом нимало не трудно. Из всех этих мнимых будто бы "лишений" мне чувствительно было только одно - перестать курить, но когда я это сделал, то стало прекрасно: и теперь я пользуюсь свободой от трат, от дыма в комнате и от копоти в легких. Боткин, умирая, говорил: "ах, зачем я поздно узнал вред курения!" Женщине же курить кроме того как-то и развращенно... та и отдает "вольною женкой" **.

"Болезням твоим не удивляюсь. Я и сам все болен. Пора болеть. Довольно невоздержничали, - надо и расплатиться за все излишества чрева, глотки и прочего. Без этого дело уж не обойдется. А чтобы поменьше пришлось страдать - обратись к умеренности и оставь злое и излишнее: перестань есть мясо и кровь живых существ; не пей вина и не накачивай в свое тело табачного дыма и никотинного яда. Люди, оставляющие эти злые и гадкие привычки, получают облегчение в здоровье и просветление в разумении. Вот и ты это попробуй и увидишь, что это хорошо, и во всяком случае гораздо полезнее, чем стонать и жаловаться от того, в чем никто помочь не может. Я же могу тебе сказать, что оставить мясо, вино и курение не только полезно, но и очень легко" ***.

Угадывая, что сестра не следует его указаниям, Лесков 13 июня 1893 года распространительно преподает их ее почти двадцатилетним старшим дочерям, явно призы-

* См., напр., письма Лескова к Л. Н. Толстому от 9 и 20 января 1891 г. - "Письма Толстого и к Толстому", с. 87, 90.

** Архив А. Н. Лескова (фонд Н. С. Лескова).

*** Там же.

424

вая их внять его советам и повлиять на мать, рикошетируя при этом по последней на всем протяжении своего письма:

"...Так и жить надо, чтобы не мельтешили в вашем разговоре слова о том, что "им хорошо - они богатые; а нам плохо - мы бедные". Вы совсем и не бедные, да и разговор об этом никому не интересен, и ни к чему он не ведет, кроме пересудов и распрей <...> Я стар, а в молодости моей я был глуп и очень безнравствен, и я так не думал и умно не поступал; но вот мне теперь дано дожить до радости, и я вижу прелестных молодых юношей и девиц, занятых прекрасными мыслями об общей пользе, а не франтовством, весельем и разгулом, как было в наше постыдное время, и я вижу, как эти нынешние, свободные и целомудренные девушки прекрасно живут, и как мало нужно для их довольства, и как они ничего и никого не боятся, кроме своей доброй совести, и я, старик, радуюсь за людей и за вас: вам легче будет проявить хорошо, чем жили мы, которым внушали, что надо всего больше наживать да достигать почета и тому подобного. Поверьте, что нет никакого счастия гнаться за этим, а есть большое счастие в том, чтобы не желать того, без чего можно жить, не страдая от голода, холода и болезней. А болезни все большею частью происходят от излишеств: от переедания, от трупов животных в виде кушаний; от вина и от табаку. А между тем есть беспутники, которые почитают за нужное и табак курить и вино пить, и я это делал и думал, что без этого нельзя; а когда добрые люди меня хорошо посрамили и я увидал свое безрассудство, то мне теперь стало и прибыльно, и здорово, и другим у меня весело - трезво, чисто, воздух не отравлен дымом, и мне удивительно: как же я прежде этого не понимал, а все пил, курил, ел печеные трупы птиц и телят, и все это мне казалось за нужное! Думайте же, друзья мои, надо всем, чего хочется: есть ли это в самом деле нужное, без чего нельзя прожить спокойно, или это можно откинуть прочь и от того только будет спокойнее? Первое дело - не коптить своих легких табачным дымом, и будут все здоровее, и это даст деньги на дачу. Советую попробовать с этого начать" *.

Женатый, я навещал в эти годы отца по преимуществу вечером или утром. Все считались с его столовым

* ЦГЛА.

425

аскетизмом и старались не создавать в этой области никаких затруднений; трапезовали дома, а к нему шли беседовать за чаем. Это сглаживало рознь обычаев.

Судя по письму Л. Я. Гуревич ко мне, довольно широко процитированному выше, Варя говорила о каких-то частных отступлениях "дяди" от вегетарианства, а Е. Д. Хирьякова ⁵⁴, много лет спустя, подтвердила ей, "прибавив со своей мягкой и умной улыбкой: "Даа... Особенно он куропаток любил". Я представляю себе, что все это так и было, одно вместе с другим: из глубины идущее стремление к праведности, к вегетарианству, смиряющему страсти по опыту Толстого, и - непосильность этой задачи для неудержимой натуры Николая Семеновича. Варя всего этого не могла осмыслить..." *

Любовь Яковлевна права: тринадцатилетнему подростку не по силам осмыслять сложность и сбивчивость человеческих движений; старику не всегда под силу выполнять задачу, противную привычкам всей жизни.

ГЛАВА 5

"ЦАРСТВО МЫСЛИ"

С большим, по сравнению со многими своими сверстниками, опозданием приобщившись литературе, Лесков с первых же лет своего писательства отдался "служению ей" со всей силой и страстностью своего неукротимого духа.

Для него решительно ничто не могло иметь равного с литературою значения и цены. Все было ниже ее, "ибо в литературе есть "царство мысли".

И он служил литературе всем сердцем.

Правда, в особо горькие моменты он иногда сгоряча и клял свою беззаветную ей преданность, но минуту спустя вновь говорил о ней не иначе, как с любовным благоговением, и вновь как бы с еще большею силою отдавался дальнейшему самоотверженному служению ей.

Вспышки этих разноречивых настроений так выразительны и ярки, что не дать их отражения в статьях, беседах и письмах Лескова представляется невозможным без ущерба освещению сокровенных его взглядов на самые дорогие его сердцу вопросы о задачах и приемах

* Письмо от 3 января 1935 г. - Архив А. Н. Лескова.

426

писательства. Буду держаться временной их последовательности.

"В Европе уже были и есть и теперь народы, которые если и несут тяжелые епитимии за усилие губить свою литературу и класть в подножие то, что должно бы возносить во главу угла... Литературный мир точно так же не рыцарский орден, как и не Запорожская Сечь и не монастырь. Кто думает об этом иначе, тот ошибается. Давно сказано, что "литература есть записанная жизнь, и литератор есть в своем роде секретарь своего времени", он записчик, а не выдумщик, и где он перестает быть записчиком, а делается выдумщиком, там исчезает между ним и обществом всякая связь. Слово его теряет внушительность, мысль его не имеет опоры и не находит отклика, образы его становятся мертвы и не возбуждают сочувствия. Связь литератора с обществом такая органическая, что нарушение ее с одной стороны тотчас же разрушает ее и с другого конца; неверно понимающий и неправдиво воспроизводящий явления писатель покидается общественным вниманием одновременно с тем, как он покинул жизнь в своем воспроизведении" *.

"О пиесе в Испании думают то же, что думает госпожа Жорж Занд о романе и что она так резонно выразила по поводу нового произведения г. Флобера, то есть что сочинение должно вести к чему-нибудь, а не тешить для того, чтобы только тешить..." **

"Честные труженики русской литературы, доля которых всегда была тяжка и сурова, конечно, увидят в задушевных воздыханиях Журавского много каждому из них знакомых скорбей и, может быть, в сем образе страдания черпнут живой струи, властной хотя на несколько часов облегчить болезни унижения и беспомощности, составлявшие доселе удел русского писателя, работающего на пользу родины по велению своего разума, совести и чести..." ***

* "Русские общественные заметки". - "Биржевые ведомости", 1869, No 242, 10 сентября, без подписи; "Русские писатели о литературе", Л., 1939, с. 291.

** "Испания и испанцы". - "Биржевые ведомости", 1869, No 353, 29 декабря, без подписи: "Русские писатели о литературе", с. 292.

*** Из неизданной работы Лескова по переписке Д. П. Журавского с Н. В. Веригиным под заглавием "Из глухой поры", 1870, ЦГЛА, "Русские писатели о литературе", с.292.

427

"У литературы есть своя "священная мерзость", которою мы весьма походим на жриц публичного разврата <...> Нет-с; этот "разврат", которому мы поработали в поте лица и в нытье мозга костей своих, не даст нам силы обречь себя на целомудренное молчание <...> Писемский вчера прислал мне большое и задушевнейшее письмо, в котором сетует за меня, что "нет руководящей критики", и потом говорит, что "путь наш тернист". Да; противный, гадкий, колкий и голодный путь:

Жизнь без надежд -

Тропа без цели,

а все-таки мы с него не должны сворачивать, ибо куда ни повернем, везде скиксуем и потянемся опять пошляться по своей поганой литературной улице, - и это наше благо <...> Второй пример есть Нестор Васильевич Кукольник; потом Степан Степанович Громека, которого вот, как видите, литературный разврат выводит из стен его губернаторского кабинета, где его никто не смеет обругать и облаять <...> Ходит в народе глупая сказка, что будто бы три лекаря поспорили, что один глаза у себя вынет и потом вставит, другой еще что-то (не помню), а третий "утробу" вынет и себе назад вложит. Так и сделали и отдали вырезанное спрятать кухарке, а у той ночью крысы "утробу лекаря и съели". Баба в перепуге заменила эту утробу свиною, а лекарь ее себе вставил и начал жить, но только всю жизнь потом удивлялся, что "что, говорит, я ни ем: всякие шоколады и фруктери, а все после г...ца хочется". Вот вам подобие силы литературной жизни, к которой тянет и из губернаторских кабинетов, и потянет и из виноградника, и это еще благо, что "г...ца хочется", а то застой, коснение, измельчание" *.

"В виду нарастающих годов и естественно приближающейся смерти, порадуемся хотя тому, что мы еще умели всю жизнь оставаться литераторами и, питаясь тощими литературными опресноками, не продавали себя ни за большие деньги, ни за малые, как это начинается у других, похваляющихся своею бесстрастностью... Кто из нас в чем был правее другого, то решать не нам, а с нас, мне кажется, довольно того утешения, что мы любили и (надеюсь) любим свое дело горячо и служим ему по мере сил и умения искренно и не бесстрастно, не ожидая себе

* Письмо к П. К. Щебальскому от 16 апреля 1871 г. - "Шестидесятые годы", с. 312-313.

428

за свою деятельность ниоткуда никаких великих и богатых милостей <...> У нас есть обидчики, но истолкователей нет, а обидчикам, конечно, всегда будет более приятно заботиться о литературной вражде, чем о единодушии и мире" *.

"В отечестве нашем в настоящее время параллельно идут два течения: одно не новое, но свежее силами, влечет людей к изучению родной литературы, в которой еще Уваров чувствовал "весь смысл жизни народа" ⁵⁵, - другое же новое и даже, пожалуй, по нынешней поре модное - обдает вышеупомянутое внимание к литературе брезгливым презрением. Но на весах судьбы, очевидно, бесповоротно решено, что это презрение бессильно, ибо никакие памятники бюрократии не выражают так полно и живо минувшие исторические события, ка