Лесков Николай Семенович - А. Н. Лесков. Жизнь Николая Лескова. Том 2, Страница 13 - Книги

Кто был больше виноват или причинен в этой досадной незадаче? Своеволие "натуры"? Утомленность нарочито создававшимися затруднениями художника? Все в свою меру!

Не пожалел ли "во чреду лет" о своем противлении сам Лесков? Почему, например, прочитав не удовлетворившую его критическую статью о нем М. О. Меньшикова ⁶⁹ в No 2 "Книжек "Недели" за 1894 год, он вспомнил в письме к ее автору от 12 февраля того же года: "Репину при трех попытках не удалось написать моего портрета, а вам не задался литературный очерк обо мне. Значит, так и надо" **.

Но вот прошло больше, чем полустолетие, а "обида" Репина на Лескова за противление созданию его портрета и сейчас разделяется всем сердцем, гневит и точит его.

Слов нет, превосходен портрет работы Серова! Но на нем Лесков больной, истерзанный своими "ободранными нервами" да злою ангиной... Но и тут глаза жгут, безупречное, до жути острое сходство потрясает... Воскрешаются в памяти, как бы слышатся, вещие слова Горького:

"Но он, Лесков, пронзил всю Русь" ***.

* "Памяти Виктора Александровича Гольцева. Статьи, воспоминания, письма". М., 1910, с. 254.

** Пушкинский дом.

*** "Жизнь Клима Сангина", т. I.

225

Со сменой лет менялись влечения, вкусы, потребности. Лескова перестал обольщать, а минутами даже, казалось, обременял занимавший когда-то "музей".

"Уже все это отныне для меня прах, и я гнушаюсь, что был к тому привязан", - изрек когда-то, по воле своего создателя, утомленный жизненными тяготами старогородский протопоп Савелий Туберозов *. В какой-то мере что-то схожее начинало слагаться и в самом Лескове, хотя и в значительно младшие годы. Зарождался соблазн при случае развязаться с переставшим интересовать скоплением холстов, эстампов, предметов... А случай, и впрямь, раз едва не выдался.

В начале 1883 года в кабинете Лескова появилась почти карикатурная фигурка: очень маленький, крикливо одетый брюнетик, с бритой верхней губой, черной, "метелочкой", бородкой и ежиком остриженными конскими волосами. Представился он как доверенный барона Зака, барона Г. О. Гинцбурга и прочих виднейших представителей столичной еврейской общественности. Себя он назвал кандидатом прав Казанского университета П. Л. Розенбергом ⁷⁰. От имени пославших его он передал просьбу составить записку по вопросу о положении евреев в России, предназначавшуюся для представления ее затем в так называвшуюся "Паленскую" комиссию, созданную для обсуждения мероприятий по предотвращению впредь еврейских погромов, подобных прокатившимся на юге в 1881-1882 годах.

Лескову, с детских лет задумывавшемуся над судьбой русских евреев и в первые же годы писательства выступавшему горячим оппонентом И. С. Аксакова в вопросе о предоставлении известных прав "потомкам Моисея, живущим под покровительством законов Российской империи" **, предложение было "по мыслям" и по сердцу. Он садится за работу.

21 декабря 1883 года получается цензурное разрешение, и в январе следующего года, в количестве пятидесяти экземпляров, выходит книга "Еврей в России. Несколько замечаний по еврейскому вопросу. (В продаже не обращается.) С.-Петербург. 1884". Автор записки не указывался.

* "Соборяне". - Собр. соч., т. II, 1902-1903, с. 154.

** "Северная пчела", 1862, No 70, 13 марта, передовая.

226

На одном из двух хранившихся у меня экземпляров этого издания стояла собственноручная надпись Лескова: "Эту книгу, напечатанную с разрешения министра внутренних дел графа Дмитрия Андреевича Толстого, написал я, Николай Лесков, а представил ее к печати некий Петр Львович Розенберг, который отмечен ее фиктивным автором. Н. Лесков" *.

Сведения о "записке" проникли в прессу, вызвав и восторженные хвалы ** и лютую хулу ***.

Прочитав ее шесть лет спустя, Владимир Соловьев писал автору: "С благодарностью возвращаю вам ваши книжки, которые прочел с великим удовольствием. "Еврей в России" по живости, полноте и силе аргументации есть лучший по этому предмету трактат, какой я только знаю" ****.

Пробудился интерес к ней и в послереволюционное время. Заговорили об ее авторе *****, издали по случайно отыскавшейся первоначальной авторской рукописи и самое записку, но уже не в пятидесяти экземплярах, а тиражом в 60 000 ******.

Изо всех сил стремившийся чем только мог услужить Лескову, Розенберг уловил его охлаждение к наполнявшим квартиру "раритетам", которые он, по обычаю, показал и этому новому знакомому, но уже без энтузиазма. Очень оборотистый, но и очень невежественный "Розенбе", как именовал его Лесков, предложил продать "стены" и некоторые вещи, исключая библиотеки, одному из многоденежных его патронов тысячи за три. Лесков дал себя убедить без сожаления и колебаний.

"Розенбе" был уверен в успехе измысленной им операции и принялся действовать. Но миллионеры, как пра-

* Впервые эта надпись Лескова опубликована с моего разрешения И. А. Шляпкиным в "Русской старине", 1895, No 12, с. 63. Впоследствии этот экземпляр исчез.

** "Недельная хроника восхода", 1884, No 5, 5 февраля, столбцы 129-133; No 6, 12 февраля, столбцы 153-158; No 7, 19 февраля, столбец 185; No 10, 11 марта, столбцы 257-261; No 15, 15 апреля, столбцы 409-412; No 19, 13 мая, столбцы 522-525.

*** "Газета А. Гатцука", 1884, No 8, 25 февраля, с. 143- 144; "Новое время", 1884, No 2867, 21 февраля.

**** Письмо от 28 марта 1890 г. - ЦГЛА.

***** Ю. Гeссeн. Из тайн прошлого, - "Еврейская неделя", 1918, No 24-25.

****** "Еврей в России. Несколько замечаний по еврейскому вопросу". Пг., 1920.

227

вило, не вынимают деньги вслепую. Появились два присланные Заком эксперта. "Пришли, понюхали - и пошли прочь" ⁷¹. Розенберг еще долго хорохорился и уповал, но в конце концов сконфуженно умолк. У антикварных "крыс" был нюх.

Досуже немало говорилось и писалось также о "коллекциях" часов или драгоценных камней. И снова: карманных часов золотых было двое. Одни - "купленные на первые заработанные деньги" - скромный открытый почтенный "Патек", с эмалированной арабской лошадкой на тыльной доске, с ветхозаветным ключиком. Другие, позднейшие - дар Эриксона ⁷², открытый "Луи Одемар", с "компенсированным" маятником, с "сертификатом" и проч. Толстые серебряные, вызолоченные, с будильником и "репетиром", пригодившимися в главе 7 рассказа "На краю света" *. Была серебряная, совсем малоценная "луковица", капризная в ходе, неуклюжая в измерениях. Попозже были приобретены: закрытый "Одемар", предназначавшийся мне "на производство в офицеры"; маленькие золотые дамские, посланные через меня однажды в Киев Вере Николаевне; приобретенный по случаю, для будущей невестки, "Дени Блондель". И все, за очень много лет.

О настольных часах сказано выше. Висячих или от полу стоящих не было.

Самое дорогое кольцо было с недурным александритом в полкарата и двумя несколько меньшими бриллиантами.

Позже завелись кольца с небольшим светловатым рубином, привезенными из Праги чешскими пиропами (гранатами), кошачьим глазом, лунным камнем, гиацинтом, аквамарином... Все небольшой ценности.

В бисерном кисете работы Марьи Петровны лежало несколько петровских "крестовиков", медаль в память учреждения в Петербурге воспитательного дома, две не подтвержденные позже П. П. Кондаковым римские монеты, две-три русские XVI-XVII веков.

Представляло ли все это "собрания" или, тем более, "коллекции"?

В тех или иных условиях зарождался и некоторое время жил интерес к чему-нибудь. Постепенно он гас. Прекращались поиски, покупки. Ценно в этой "слабости

* Собр. соч., т. VII, 1902-1903, с. 148, 149.

228

увлекаться" было не то, сколько было собрано тех или других предметов, а то, что каждое временное увлечение давало литературные плоды.

Интерес к иконописи дал "Запечатленного ангела", к оружейничеству - "Левшу", к камням - рассказ "Александрит", к часам - рассказ "Отцовский завет. История одного рабочего семейства" *, и так далее.

Было ли познавание тайн каждого из этих искусств особенно настойчиво и глубоко - другое дело, но воспринималось вдохновенно.

Иначе шло с книгами.

Оно и понятно: в этой области Лесков являлся уже не "любителем", не дилетантом, а в самом деле знатоком и докой. Неугасимая любовь к книге жила вне времени и лет ⁷³. Она превозмогала даже правило остерегаться расточительства. Тут допускались и оправдывались жертвы, не согласовавшиеся с другими требованиями жизни.

Был случай, когда, при далеко не устойчивом еще материальном положении, стало Лескову "мануться купить" у книгопродавца А. Ф. Базунова, в старом здании Пассажа на Невском, "Большой требник Петра Могилы, великого чина, с царским и патриаршим судом и полными заклинательными молитвами", к которому, как говорится в рассказе о демономанах **, дьявол - "где есть такая книга, так туда и бьется". Заплатил он А. Ф. Базунову "сто тридцать рублей и с величайшей радостью повез мое сокровище домой".

В 1875 году И. А. Шляпкин видел у него этот требник, старопечатные же "Небо новое", "Ключ разумения истины", да вероятно и другие.

Свое знакомство с древлепечатными изданиями Лесков обнаруживал неустанно, как, например, в рецензии на

* Задушевное слово, 1886-1887, No 1-7, 9, 10-12, 14, ноябрь-январь. Часы фигурируют в "Интересных мужчинах", "Александрите", "Тупейном художнике". Им же уделен и ряд газетных заметок: "О часовых мастерах". - "Петербургская газета", 1884, No 37, 7 февраля; "Первые частные часы с астрономической сверкой". - Там жe, 1884, No 287, 18 октября; "Часы и кровать Пушкина". - Там же, 1886, No 54, 25 февраля; "Эрмитажный павлин". - Там же, 1886, No 288, 20 октября - все без подписи; "Башенные часы Петропавловской крепости". - Там же, 1887, No 132, 16 мая - за подписью "Любитель часов".

** "Русские демономаны". - "Русская рознь", 1881, СПб., с. 272 и дальше. Первоначально - "Случаи из русской демономании". - "Новое время", 1880, No 1552, 25 мая.

229

"Словарь писателей древнего периода русской литературы XI-XVII вв." А. В. Арсеньева *.

Любил он и некоторых букинистов, с большим уважением говорил, например, о "некнижном книжнике Иове Герасимове" **, которого именовал "знаменитым", а смерть этого "дедушки" почитал большою "потерею" для истинных книголюбов Петербурга ⁷⁴.

В бесподписной лесковской газетной заметке типа некролога говорилось: "Чаще всего у него в лавке можно было встретить гг. Ефремова и Лескова. Такого живого антика, как Иов, уже нет среди петербургских книжников". Не забыл о нем книголюбивый писатель и собиратель и через два года, в доныне не изданной статье "Ошибки и погрешности в суждениях о графе Л. Толстом", но к этому мы подойдем в главе 2-й последней части этой летописи.

Случалось Лескову искать редкие книги "у ворот Троице-Сергиевской лавры", а в побывки свои в Москве обращался он за ними и в "магазин Кольчугина на Никольской" *** и "в гнездившиеся" там же лавчонки.

"Кто бывал в Москве у Проломных ворот или в старом Охотном ряду, - писал он, - где в темном проходе пряталась от взоров духовной полиции ласва старопечатных книг известного Тихона Большакова, тот знает, как велика и прочна привычка грамотного русского простолюдина в воскресный день "покопаться в книжках" ****.

В Петербурге Лесков до последних лет время от времени обтекал весь Литейный проспект и Симеоновскую улицу с их знаменитыми букинистами В. И. Клочковым, Л. Ф. Мелиным, М. П. Мельниковым, А. С. Семеновым и многими прочими.

Не скупился он и на наставительство в книжных вопросах.

"Есть ли у вас в библиотеке так называемая "Елизаветинская библия" с современными русскими картинами? - пишет он Суворину. - Она, как, вероятно, вам известно, имеет большой интерес и по изображениям и по

* "Исторический вестник", 1881, No 12, с. 846-849.

** "Из жизни". - "Петербургская газета", 1884, No 47, 17 февраля. Без подписи.

*** "Владычный суд". - Собр. соч., т. XXII, 1902-1903, с. 109.

**** "Литературный разновес для народа". - "Новое время", 1881, No 2008, 30 сентября.

230

самому тексту, представляющему разность с нынешним общеупотребительным текстом, так как она печатана с Вульгаты. - У меня есть такой экземпляр, и я лет десять тому назад заплатил за него дорого (35 р)" *.

"А видели ли вы "Историю о седьми мудрецах в Великих Луках"? ** - спрашивает его же в другой раз ⁷⁵.

"Маргарит" - книга "беседная", - снова поучает он того же своего "благоприятеля" четыре года спустя. - В библиотеке литератора она ни на что не нужна. Другое дело редкости "житийные", как "Зерцало" и тому подобное. Честь была бы Суворину, чтобы писатель пришел к нему в библиотеку и у него просил права поработать, тогда как теперь в синоде (2 экспедиция) книги не дают, а надо просить у Солдатенкова, Буслаева или Владимирова. На этакие книги тратьте деньги, и вы себя и других утешите" ***.

Исключительное знакомство с памятниками старой письменности не могло не вовлечь Лескова в использование ее тем для статей, а затем и учительно-художественных произведений.

Уже в начале восьмидесятых годов, в статье, озаглавленной "Жития как литературный источник" ****, разбирая только что изданный "Обширный опыт Николая Барсукова", он ревниво подчеркивает, что русской агиографией пользовались Карамзин, Пушкин, Герцен, Костомаров, Достоевский "и по слухам <...> усерднее всех вышеупомянутых занимается граф Лев Николаевич Толстой", который, "ударив старый камень священных сказаний, может источить из него струю живую и самую целебную. Некоторых это печалит, - поощряюще продолжает Лесков, - им жаль, что такой большой художник займется аскетами, а не дамами и кавалерами... Этим людям непонятно и досадно, как можно полюбить что-либо, кроме бесконечных вариаций на темы: "влюбился - женился", или "влюбился - застрелился".

Собственное внимание крепче, чем прежде, приковывается к старопечатным книгам вообще и к древнему славяно-русскому Прологу в частности.

Ряд построенных на темах Пролога повестей откры-

* Письмо от 16 марта 1884 г. - Пушкинский дом.

** Письмо от 18 марта 1884 г. - Там же.

*** Письмо от 26 марта 1888 г. - "Письма русских писателей к А. С. Суворину". Л., 1927, с. 64-65.

**** "Новое время", 1882, No 2323, 17 августа.

231

вал "Лучший богомолец" *, впоследствии - "Богоугодный древокол". Дальше шли: "Сказание о Федоре христианине и о друге его Абраме жидовине" (1886 г.), "Скоморох Памфалон" (1887 г.), "Совестный Данила", "Прекрасная Аза", "Лев старца Герасима", "О добром грешнике" (все четыре - 1888 г.), "Аскалонский злодей" (1889 г.), "Гора" (она же "Зенон златокузнец", 1890 г.), "Невинный Пруденций" (1891 г.), "Легендарные характеры" (1892 г.), "Невыносимый благодетель" (1893 г.) и залежавшееся у автора с 1887 года "Сошествие во ад (Апокрифическое сказание)" (1894 г.).

С увлечением принятый культ сильно уступает в долговечности живым зарисовкам орловских и общерусских действительных былей, событий, подлинно существовавшего, хорошо лично известного быта, как и яркому отражению злободневных явлений русской общественной жизни.

В начале 1888 года Лесков пишет Суворину, что Толстой "ставит Азу выше всего" и "советует мне" "еще написать такую". И тут же почему-то уже говорится: "Но я очень устал и утомился, да и довольно этого жанра" **.

Затем опять как бы делается уступка, и П. И. Бирюкову пишется: "Прологи меня еще занимают. Истории, слегка намеченные, развиваю с удовольствием. Желаю составить целый томик "Египетских новелл", и это меня занимает" ***.

А все-таки уже проскочило слово "еще".

Проходят два с небольшим года и, оживленно рассказывая о предстоящем появлении у Стасюлевича "Полунощников", Лесков в нетерпеливом сопоставлении двух писательских "жанров" не совсем осторожно признается Толстому: "А легенды мне ужасно надоели и опротивели <...>" ****.

Не заставляет себя долго ждать и конечный апофеоз: говоря М. О. Меньшикову о только что вышедшем одиннадцатом томе своих сочинений, Лесков раздраженно поясняет: "Притом в этом томе есть гадостный "Пруденций", поставленный потому, что другое, несколько луч-

* "Новости и биржевая газета". 1886, No 109, 22 апреля.

** Письмо от 19 апреля 1888 г. - "Письма русских писателей к А. С. Суворину". "Л., 1927, с. 72.

*** Письмо от 31 мая 1888 г. - Архив Черткова. Москва.

**** Письмо от 23 января 1891 г. - "Письма Толстого и к Толстому". Л., 1928, с. 95.

232

шее касается духовенства, а мне уже надоело быть конфискуемым" *⁷⁶.

Так временами сменялись расположение и вкус к тому или другому виду работ. Любовь к книге оставалась всегда неизменной и неиссякаемой, приобретая иногда трогательное выражение.

"Краткое изложение Евангелия" ⁷⁷ Толстого, в женевском издании М. К. Элпидина 1890 года, переплетается у знаменитого петербургского переплетчика Po, на Моховой, в мягкий шагрень темно-кирпичного цвета, с обрезом цвета "кревет", с тончайшей золотой оторочкой по краю и тонким тиснением в нижнем правом уголке: "Н. Лесков".

Любовно, у того же переплетного "художника", щегольски и строго обряжаются "Еврей в России", "Выписка из журнала Особого отдела Ученого комитета Министерства народного просвещения о преподавании закона божьего в народных школах", злосчастный "шестой том" **, "Стальная блоха" с рисунками Каразина, записка "О раскольниках города Риги и о их школах, состав. Н. С. Лесковым по поруч. министра нар. просв. Алекс. Вас. Головнина. 1863", как вытиснено на малиновом, современном ей сафьяновом переплете.

Маленькая книжечка издания "Дешевая библиотека" А. С. Суворина - "Люций Анней Сенека. Избранные письма к Люцилию" - полна собственноручных помет, сопоставляющих трусливую неполноту этих писем здесь с другими их изданиями ⁷⁸.

На книге, изданной в Санкт-Петербурге в 1818 году, - "Новый полный и подробный Сонник..." - красными чернилами написано: "Редк. ц. 10 р. 82 г.".

В довершение "пэозажа" - надпись на книге "Народные русские легенды, собранные А. Н. Афанасьевым. Издание Н. Щепкина и К. Солдатенкова. Цена 1 руб. сер. Москва. В типографии В. Грачева и комп. 1859"; небольшая наклейка на переплете, снаружи, в верхнем углу, с кроткой мольбой:

"Добрые люди! не крадьте у меня эту книжку. - Уже три такие книжки украдены. О сем смиренно просит Никл. Лесков. (Цена 8 р.)".

* Письмо от 27 июня 1893 г. - Пушкинский дом. "Невинный Пруденций" впервые напечатан в журнале "Родина", 1891, No 1.

** О нем см. ниже, с. 369-375 и сл.

233

На чистом листе перед титулом добавлено: "Заплочено 8 рублей, 1888 г." *.

Этот человек любил "копаться в книгах", не расставаясь с ними ни на час.

Все оставшееся после Лескова пошло в трое рук. Старшей летами наследницы уже тридцать лет нет. Жива ли младшая - неизвестно.

В своенравных противоречиях и ломке жизненных положений за полвека и из моей трети сбереглось не все.

В той или иной доле все же отцовские книги, вещи, семейный архив и реликвии сбережены и собраны, составив "Лесковиану", живущую у меня, со мною.

С близкой по законам естества смертью моей она может распылиться, утратиться.

"Значит, так и надо", - сказал бы, узнав о такой ее судьбе, не искавший себе никаких "оказательств" Лесков.

ГЛАВА 4

ВЕСЕЛЫЕ "ПООЩРЕНИЯ", СВОИ "СУББОТНИКИ" И "ПУШКИНСКИЙ КРУЖОК"

За неимением своего клуба любимым видом общения писателей шестидесятых и более поздних годов являлись встречи в определенных книжных магазинах или в каком-нибудь ближайшем к ним излюбленном трактире, по-позднейшему - ресторане. "А как славно нам жилось в то время!.. - вспоминал Лесков первые свои годы в Петербурге. - Литераторы и молодые и старые сходились вместе ежедневно или в магазине Кожанчикова **, где помещалась редакция "Отечественных записок", или в магазине Печаткина... Оттуда мы отправлялись пить чай в Балабинский трактир *** за особый "литераторский" столик. Хозяйничали обыкновенно или Н. И. Костомаров,

* Перечисленные книги находятся в собрании А. Н. Лескова.

** Книжный магазин Д. Е. Кожанчикова находился против Публичной библиотеки, на западном углу Невского и Малой Садовой.

*** Трактир этот помещался вплотную рядом с Публичной библиотекой, по Садовой ул., ныне дом No 18. Он упоминается Лесковым неоднократно, в частности, в рассказе "Дама и Фефела". - Собр. соч., т. XXI, 1902-1903, с. 22.

234

или Кожанчиков - оба были большие мастера разливать чай. За чаем шли оживленные разговоры, споры, рассказы".

На вопрос, какие отношения существовали тогда между старыми и начинающими писателями, Лесков отвечал: "Совсем не то, что теперь... К нам, молодым, "старики" относились в высшей степени сердечно, а мы в их присутствии вели себя чрезвычайно сдержанно. Тогда в этом отношении было развито большое "чинопочитание": например, в присутствии Николая Ивановича Костомарова мы едва позволяли себе говорить. А. Ф. Писемский обращался ко всем нам на "ты", а мы к нему на "вы". Да, хорошее, очень хорошее было время: мы поклонялись старшим, а старшие любили и поучали нас" *.

Вероятно, автор или несколько призабыл действительно существовавшее положение, или поддался легко приходящей на склоне лет буколике воспоминаний. По свидетельству Лейкина **, не все заседания в Балабинском трактире протекали за чайным столиком.

Подкупающе теплы и живы более ранние рассказы Лескова в этой области.

"Когда Петр Дмитриевич Боборыкин, - писал он, - издавал "Библиотеку для чтения", Павел Иванович <Якушкин. - А. Л.> часто посещал эту редакцию (на Итальянской в д. Салтыковой). Мы тогда сходились по вечерам "для редакционных соображений". Приходил и Павел Иванович, но "соображений" никаких не подавал, а раз только заявил, что "так этого делать нельзя".

- Как "так"? - спросили его.

- Без поощрения, - ответил он.

- А какое же надо поощрение?

- Разумеется - выпить и закусить.

Мнение Павла Ивановича поддержали и другие, и редакционные "соображения", изменив свой характер, обратились в довольно живые и веселые "поощрения", которые, впрочем, всякий производил за свой собственный счет, ибо все мы гурьбою переходили из голубой гостиной г. Боборыкина в ресторан на углу Литейного проспек-

* Виктор Протопопов. Портреты Н. С. Лескова. - "Наше время. Еженедельный иллюстрированный журнал литературы, политики и общественной жизни" (изд. "Петербургской газеты"), 1894, No 2, 15 декабря.

** "Н. А. Лейкин в его воспоминаниях и переписке". СПб., 1907, с. 173.

235

та и Симеоновского переулка <ныне ул. Белинского. - А. Л.> и там нескучно ужинали" *.

Не менее популярным, по свидетельству Лескова, оказался "известный трактир Шухардина <уг. Литейной и Пантелеймоновской улицы, ныне Пестеля. - А. Л.>, служивший довольно долго местом литературных сходок. Его звали "литературный кабачок Пер Шухарда". Тут певал под гитару "Тереньку" Аполлон Григорьев, наигрывал на рояле "Нелюдимо наше море" Константин Вильбоа, плясал Ванечка Долгомостьев, кипятился Воскобойников, отрицался гордыни Громека, вдохновенно парил ввысь Бенни, целовался Толбин, серьезничал Эдельсон, рисовал Иевлев и с неизменным постоянством всегда терял свою тверскую шапку Павел Якушкин. Бывали часто и многие, вспоминать которых теперь нельзя, потому что они обидятся" **.

В ходе городских преобразований исчезает с лица земли кабачок Пер Шухарда, повышаются в рестораны и окупечиваются другие беспретензионные литературные пристанища. На смену им выдвигается прославившийся "русской кухней" "Малый Ярославец" на фешенебельной Большой Морской улице (ныне ул. Герцена). Здесь Всеволод Крестовский лично уловлял в аквариуме наиболее достойного его внимания налима и непосредственно руководил его сечением, дабы вспухшая от боли печень злосчастной рыбы приобрела особую нежность. Эту "печень разгневанного налима" Лесков увековечил много лет спустя в рассказах "Заячий ремиз" *** и "О книгодрательном бесе (Прохладные кровожадцы)" ****.

В дальнейшем ходе событий застольное внимание перешло к "Палкину", угол Владимирской и Невского, попозже - в довольно невзрачный "Афганистан", заслуженно - по сомнительности кулинарных и сервировочных достоинств - переименованный в "Паганистан" *****, на Садовой между Итальянской (ныне ул. Ракова) и Невским; и, наконец, уже на исходе восьмидесятых годов, в

* "Товарищеские воспоминания о Якушкине". - Собр. соч. П. И. Якушкина. СПб., 1884, с. L ⁷⁹.

** "Картины прошлого". - "Новое время", 1883, No 2469, 12 января.

*** Избр. соч. М., 1945, гл. VI, с. 417.

**** Сборник "Посев", Одесса, 1921, с. 83-86.

***** Применено в "Полунощниках", гл. VI. - Собр. соч., т. XXXIV, 1902-1903, с. 45.

236

ничем не лучший трактир некоего Прокофия Герасимовича Григорьева, угол Гороховой и Садовой.

У этого "Прокофия", в "отдельном кабинете", после "усердной рюмки", иногда, по образу средневековых мистерий, "соборне" свершалось "Голгофское действо". Пилата изображал по-римски бритый, круглоликий актер И. Ф. Горбунов, а Христа, которого по ходу действия потом он же, уже в новой роли выполнителя приговора, пригвождал к стене или двери в соседний кабинет, - бледный, "со брадой" и приятными чертами усталого доброго лица, С. В. Максимов. Остальные олицетворяли Варраву, толпу, требовавшую распятия Сергея Васильевича, с поникшей головой стоявшего перед судилищем со связанными салфеткою руками, воинов и т. д. в соответствии с последовательным развертыванием действа. Изнемогавшему "на кресте" Максимову подносили "оцет", то есть уксус из судка, прободали ему грудь копьем, точнее - тонкою тростью Лескова с мертвым черепом - memento mori - вместо рукоятки, и т. д. По изречении им "свершилось" и уронении главы на грудь происходило "снятие со креста", "повитие" тела, "яко плащаницею", совлеченною с одного из столов скатертью и "положение во гроб", на оттоманку. Тут на Лескова выпадало исполнение роли Иосифа Аримафейского, и под его регентством хор исполнял песнопение "Благообразный Иосиф с древа снемь пречистое тело твое...". У "гроба" ставилась "стража", при вскоре же наступавшем "воскресении" повергавшаяся во прах!

Оправившись от сценических напряжений, все удовлетворенно возвращались к "беседному вину" и к прерванной трапезе *.

Уживалось ли все это с деизмом и даже истовым цер-

* В чьих-то воспоминаниях рассказывалось, как однажды зашедший "по долгу службы" закусить в пустой кабинетик помощник пристава был поражен характером доносившихся песнопений. Не рассчитывая встретить во второклассном трактире сколько-нибудь значительных лиц, он, войдя к соседям, предложил им открыть их имена и звания. Первым четко отрекомендовался Пилат - артист императорских театров Иван Федорович Горбунов. "Редактор "Санкт-петербургских полицейских ведомостей", действительный статский советник Сергей Васильевич Максимов", - без передышки в тон первому рапортовал второй из песнопевцев. Переконфуженный представитель полиции, предваряя дальнейшие декларации, с усиленными извинениями учинил постыдную ретираду.

237

ковным правоверием некоторых исполнителей? - Как нельзя лучше.

Противоречило ли общественным преданиям и обычаям? - Нимало!

На заре своего литераторства, в 1861 году, в статье "Торговая кабала" * Лесков писал: "Из храмов они выносят воспоминания не о слове мира и любви, а об октавистых голосах, в подражание которым ревут дома долголетия и анафематства".

В зависимости от рода русских людей тех времен, охваченных простодушным настроением, видоизменялись формы и темы подражательства. Основа, глубоко залегшая в недра души и памяти "от младых ногтей", оставалась неизменной и равно любезной всем росшим и воспитывавшимся на "павлечтении" ⁸⁰, благолепии и торжественности, воздействовавших на воображение, "яко феатр духовный".

* * *

Зима 1881-1882 годов отмечена в моей памяти новым в нашей холостой жизни с отцом явлением: периодическими вечерними сборищами у нас литературных и нелитературных добрых знакомых. Совершались они в первую субботу каждого месяца. Предвоскресный день был избран во внимание к моему ученическому положению и раннему подъему в будни.

Почти неизменными посетителями этих субботников были: Н. А. Лейкин, С. Н. Шубинский, М. И. Пыляев, С. Н. Терпигорев, Е. П. Карнович, П. А. Монтеверде, В. И. Майнов, Ф. В. Вишневский, С. В. Максимов, В. О. Михневич, П. К. Мартьянов, А. Н. Тюфяева, К. С. Баранцевич... Реже бывали А. Ф. Иванов-Классик, Б. В. Гей, Р. Р. Голике, И. Ф. Василевский (Буква)... Из нелитературных старых "друзей" - генерал В. Д. Кренке, князь А. П. Щербатов ⁸¹, С. Е. Кушелев, князь М. Р. Кантакузен, граф Сперанский... На один из этих субботников наши соседи по квартире Свирские привели необыкновенно высокого длинноносого брюнета - правоведа, должно быть, последнего класса, В. Л. Величко ⁸², земляка Свирского. Неизменно ассистировал и другой наш сосед, барон А. Э. Штромберг ⁸³. Народу бывало немало, и теперь всех не вспомнишь.

* "Указатель экономический", 1861, No 221, 12 февраля.

238

Центром и главным источником всеобщего оживления неизменно являлся сам увлекательный и неистощимый в беседе радушный хозяин.

Карты здесь исключались. Их у Лескова никогда не было, ни на многолюдных ассамблеях в годы семейной жизни на углу Фурштатской и Потемкинской (прежде Таврической), ни позже. Это была заповедь дома.

Появление их на вечерах в писательских домах не только возмущало, но даже оскорбляло его.

- Говорить литераторам стало не о чем! - негодующе восклицал он, безнадежно разводя руками. - Какой стыд! Нет общих интересов, нечем поделиться! Не любознательны... Мало читают... Не любят книгу... Ну вот и оскудевают духовно, нет внутреннего содержания. Неоткуда почерпать его в таком усыплении мысли! В наживу пошли, деньголюбивы стали. Лошадей и дома покупают, а книг не собирают: не нужны. Если и заведет кто из "успевающих" книжную полку, то и на ней, кроме его собственных изделий, ничего не ищи. Срам! Вспомнишь, как в шестидесятые годы литературная голытьба рвалась к книге, как искала ее и собирала на последние гроши! Не верится! Больно думать! - заканчивал он с тяжелым вздохом.

Собирались обычно с девяти до одиннадцати, и сперва беседа велась за разносимым в кабинете чаем, а в первом часу, но никогда не позже часа ночи, подавался незатейливый, но обстоятельно продуманный ужин, которому предшествовала, преимущественно домашнего изготовления, закуска, орошавшаяся разноцветными и разнодушистыми настойками, приготовленными под непосредственным наблюдением и руководством хозяина по всем преданьям орловско-киевской старины или же по многохитростным рецептам многоискусного химика "Пыляича" (Пыляева).

Все эти "бодряги", "ерофеичи", смородиновки, березовки и прочие "составы" бывали приятны зраком и умилительны вкусом, а как непросто достигались высокие достоинства их, можно понять хотя бы из хранящегося у меня, собственною рукою ересиарха начертанного, рецепта:

"Хинное вино по составу Пыляева.

На одну четверть вина:

1) ¹/₄ фунт. хинной коры Regiae (королевской), резаной.

239

2) 2 или 3 палочки корицы хорошей (цейлонской).

3) ¹/₂ палочки ванили.

Всыпать все вместе и прибавить:

4) одну или две горсти корня горчавки (Radix Hyantinae) резаной.

Держать на этой смеси вино от 6 до 8 дней, достигая приятного, гранатного цвета. Слив один настой, можно налить половинную пропорцию и держать дольше - опять наблюдая цвет. - Хороший настой всегда должен иметь приятный, густой гранатный цвет.

Ко 2-му настою надо подбросить горсть новой, свежей горчавки".

Такие рецепты не всегда погибали в недрах семейного круга и домашнего обихода, находя иногда себе отражение и в творчестве. В рассказе "Обман" (первоначально - "Ветреники"), например, читаем: "Всего веселее выглянула на свет хрустальная фляжка, в которой находилась удивительно приятного фиолетового цвета жидкость, с известною старинною надписью: "Ея же и монаси приемлют". Густой аметистовый цвет жидкости был превосходный, и вкус, вероятно, соответствовал чистоте и приятности цвета. Знатоки дела уверяют, будто это никогда одно с другим не расходится" *.

Субботние "знатоки дела" апробовывали цвета и ароматы "составов" и дегустировали последние не без усердия, не всем и не всегда проходившего безнаказанно. Добросердый щупленький Баранцевич умягчался до трогательных выражений личного своего ко мне расположения, за что я облегчал ему необходимую ориентировку в забывавшемся им расположении квартиры. Упитанный Голике, побежденный однажды "ерофеичем" или "бодрягой" и вовремя недосмотренный, вышел на площадку темной парадной лестницы, где у дверей нашего соседа барона А. Э. Штромберга по римскому способу возвращал себе пути к новым застольным наслаждениям. Потребовались клятвенные мои уверения в ошибочности определения им своего местонахождения... Обмякал даже, обычно черствоватый, "каптенармус XVIII века", как прозвал сухого Шубинского добродушный, но острый Вишневский ⁸⁴. Последний щедрее всех сыпал никем не записывавшимися экспромтами и каламбурами. Стойко выдерживали все искусы закаленные в таких делах удивитель-

* Собр. соч., т. XVIII, 1902-1903, с. 93.

240

но малоинтересный в обществе Лейкин и отменно занимательный в беседе Атава-Терпигорев.

Внешне кое-что запомнилось, а самое ценное в этих ассамблеях - их беседное содержание, яркость высказывавшихся мыслей, взглядов, споры - ускользнуло, и теперь этого-то и не очеркнешь. Мне было пятнадцать лет, и из всего, что на них говорилось, очень немногое еще могло быть доступным моему пониманию. К тому же я был поглощен невздорной ролью мажордома, наблюдал за хозяйственным распорядком: подачей рома к чаю, затеплением "фряжского" и охлаждением "ренского" вина к ужину, настругиванием прозрачными лепестками швейцарского сыра, подачей после ужина к ликерам ароматного мокко.

Из слышанных на этих вечеринках - а может быть, и не на них именно, но в лесковском окружении - стихотворных блесток уцелело в памяти очень мало. Приведу то, что еще кое-как живо в ней.

Умерли в 1883 году в Петербурге почти одновременно духовник Александра II Бажанов и обнищавшая, забытая, но совсем еще недавно гремевшая и проглотившая не одно состояние, французская кокотка Camille Dellion. Обе смерти были отмечены в прессе, но, конечно, весьма по-разному. Неодинаково почтил их и кто-то из остроумцев:

С дней недавних начал Питер

Знаменитостей терять:

Умер Наш протопресвитер

И почила архи....!

По поводу смерти в Москве митрополита Макария Булгакова ⁸⁵, умершего, подобно Екатерине II, в уборной, едва ли не Федор Владимирович Вишневский сочинил призыв:

Православные! хотите ль

Зреть дней наших чудеса?

Се! - Москвы первосвятитель

С судна - взят на небеса!

При каких-то осложнениях на Балканах, на закате жизни "Нарцисса чернильницы", как окрестил Горчакова Тютчев ⁸⁶, кто-то сложил такую виршу:

На востоке распря снова...

На восток наш Горчаков

Смотрит гордо... и ни слова!..

Лишь сквозь стуло Горчакова

Тихо сыплется песок... ⁸⁷

241

Пользовавшийся особенным расположением Лескова подкупающе прекраснодушный поэт-юморист Алексей Федорович Иванов-Классик, побывав за границей, говорил:

И вот, как после пира,

Брожу опять в тумане:

Из вольных граждан мира

Разжалован в мещане!

Сын крестьянина, впоследствии лавочный "мальчик", отец которого обзавелся, кажется, мелочной торговлей, он с большим трудом отбился от ненавистной ему профессии и весь отдался всегда влекшей его к себе литературе. Любили его, кажется, все, кто его знал. О врагах его слышно не было. Это было воплощение доброты и снисходительности. На Лескова он действовал не менее благотворно, чем Карнович ⁸⁸, но несколько в иной области.

Вот пример. 16 мая 1887 года Лесков, ответив Шубинскому на деловой запрос, завершает послание:

"В среду вечером в Новой Деревне приуготовляется "натуральный шашлык", для устройства коего привлечен специалист - настоящий горец с страшным носом. Директором утвержден Иванов-Классик. Игра предполагается оживленная в сумеречное время. Сбор торжествующих друзей к 8 ч. вечера у "Апаюна" (Норина в Славянке). Все предполагается в складчину, при некоем "отменном" кахетинском вине кн. Вачнадзе. - Не осчастливите ли компанию? - Горец будет священнодействовать при публике. Ваш Н. Лесков" *.

Горца с "натуральным шашлыком" и "отменным кахетинским" открыл Атава, однако "директором игры" мог быть "утвержден" только человек с таким всепримиряющим характером и органически незлобивым сердцем, каким обладал сей Классик.

Лесков с особенным удовольствием, любовно, читал поэтическую параллель на мотив "На севере диком", сложенную Ивановым в расцвет "попятной" политики гатчинского затворника:

Как мер репрессивных горячий поборник,

Дивя проходящий народ,

В овчинной порфире, безграмотный дворник

Недвижно сидит у ворот...

* Гос. Публичная б-ка им. Салтыкова-Щедрина.

242

И снится ему, что в богатой короне,

Что золотом ярко блестит,

Такой же, как он, на наследственном троне

Безграмотный дворник сидит... ⁸⁹

Вот, пожалуй, почти и все, что помнится. Да еще при этом, за давностью времен, не ручаюсь и за безупречно точную передачу. Свыше полусотни лет - не шутка.

Иногда лесковские субботники посещали и дамы, жены Шубинского, Лейкина, Свирского, Штр