Главная » Книги

Дьяконов Михаил Александрович - Очерки общественного и государственного строя Древней Руси, Страница 18

Дьяконов Михаил Александрович - Очерки общественного и государственного строя Древней Руси


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24

основным сделкам присоединялись нередко и другие побочные условия о льготе, о подмоге и т.д. Ссудная же запись носит совершенно другой характер. Порядчик по ссудной записи прежде всего заемщик. "Се язъ NN взялъ на ссуду у государя своего (игумена) столько-то рублей на дворовое строенье и на всякую животину и на всякую дворовую спосуду". Таково основное условие ссудной записи. Второе необходимое условие крестьянской ссудной записи выдвигается как естественное следствие займа: "а за тое ссуду (или: "и съ тою ссудою") жити мнъ за темъ-то во крестьянехъ или въ бобылехъ на такой-то деревни или въ поместьи или въ вотчине, где онъ государь посадитъ или укажетъ". Поселение в крестьянство здесь отнюдь не главный предмет сделки, а лишь следствие сделки о займе. Возвращение ссуды, пока крестьянин живет за землевладельцем, вовсе не выговаривается, равно как и уплата по ней процентов. Взамен того и другого заемщик должен жить у своего кредитора в крестьянах или бобылях. Это обязательство обыкновенно дополнялось условием - жить безвыходно, не сбежать и ссуды не снести. Все это укреплялось обычной санкцией, в силу которой, если крестьянин сойдет или сбежит, "где ни сыщутъ, взять ссуду, а крестьянство и впредь крестьянствомъ". В словесных расспросах, при записке ссудных в книги, заемщики и кредиторы еще нагляднее вскрывали характер возникающей из займа зависимости. Один заемщик, например, объяснял, что взял на ссуду 15 р. "и въ той де ссуде далъ на себя запись, что ему за тое ссуду жить во крестьянехъ вечно"; другой заявил, что взял у землевладельца 15 р. денег "и за тъ взятые денги билъ челомъ ему во крестьянство". А одна землевладелица, предъявляя к записке запись на выходца, пояснила, что этот выходец "далъ мне робе вашей на себе запись жилецкую за денги за 30 рублевъ".
   Указанный тип ссудной крестьянской записи настолько своеобразен, так резко отличается от порядной крестьянской записи, что в исторической литературе ссудную запись приравняли по существу купчей на вольного человека во крестьяне. Название "купчая запись", однако, не могло быть допущено будто бы потому, что по Уложению вольные люди не продаются в крестьяне, а только записываются в это состояние; вследствие этого явилась практическая необходимость площадным подъячим выдумать в обход существа дела подходящую формулу в виде ссудной записи (Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. I. С. 285 - 286). Едва ли, однако, надо идти так далеко. Ссудные записи вовсе не вызваны к жизни Уложением, а, как показано выше, существовали до него и были ему хорошо известны (XVIII, 40). Ссудные записи возникли совершенно естественно из необходимости снабжать поселенцев необходимым в крестьянском хозяйстве инвентарем. Тут не оставалось никакого места для игры площадных подъячих в юридическое остроумие; подъячие же, кстати сказать, писали, когда в том оказалась нужда, и купчие на крестьян без всякого смущения и боязни перед Уложением. Ссудная крестьянская запись, конечно, не арендный договор, но и не купчая на вольного человека в крестьянство. Крестьянство по ссудной записи возникает из займа и является вечной и потомственной крестьянской страдой за самый долг или за долг с процентами. В этом отношении ссудная запись самым тесным образом примыкает к служилой кабале до видоизменения характера последней по указам 1586 и 1597 гг. (об этом ниже).
   Второй из намеченных выше вопросов о росте землевладельческих прав над населением вотчин и поместий стоит в самой тесной связи с более общим вопросом о характере крестьянского прикрепления. Когда в литературе заходит речь о прикреплении крестьян, то в большинстве случаев под этим выражением подразумевают прикрепление их к земле. Это давнее в литературе мнение покоилось на столь же давнем убеждении об указном прикреплении крестьян при царе Федоре Ивановиче. Дело представляли себе так, что правительство, в его заботах о бездоимочном поступлении тяглых сборов и правильном отбывании тяглых повинностей, а также в видах хозяйственного обеспечения служилых людей для правильного выполнения ими обязательной военной службы, отменило Юрьев день и прикрепило крестьян к земле. Возникшее таким образом в государственных интересах прикрепление крестьян и в законодательных актах XVII в. не теряло этого публично-правового значения. И если тем не менее прикрепление стало принимать уродливые формы крепостного права над личностью крестьянина, то это произошло вследствие злоупотреблений со стороны землевладельцев и вопреки прямым намерениям правительства.
   Стать на эту точку зрения тем, кто не верит в указное прикрепление крестьян или убежден в противном, довольно трудно. Если бы даже и допустить мысль об утрате указа о прикреплении, то все же важно было бы узнать, в каком указе более или менее определенно выражена мысль о прикреплении крестьян к земле? В указе 1597 г. о возвращении по суду и по сыску за пять лет бежавших из поместий и вотчин крестьян, правда, предписано, таких беглых крестьян "возити назадъ, где кто жилъ". Но и это далеко не решающее указание парализуется целым рядом других гораздо более определенных официальных указаний. Так, в указе 1607 г. сказано: "которые крестьяне отъ сего числа предъ симъ за 15 леть въ книгахъ 101 году положены, и темъ быть за теми, за кемъ писаны"; беглых крестьян велено "отдавати по темъ книгамъ со всеми ихь животы темъ, за кемъ они писаны"; если же на беглых крестьян челобитья до 1 сентября не будет, "и техъ после того срока по темъ книгамъ не отдавати, а написати ихъ въ книги, за кемъ они ныне живуть". В 1642 г. дворяне и дети боярские просили "ихъ беглыхъ крестьянъ и бобылей отдавати по поместныхъ ихъ и по вотчиннымъ дачамъ и по писцовымъ книгамъ и по выписямъ, кто кому чемъ крепокъ, а людей также отдавати по крепостямъ", и государь указал из-за властей, из-за монастырей, от вотчинников и помещиков, "чей кто нибудь, беглыхъ крестьянъ и бобылей имати и отдавати за 10 летъ". По Уложению точно так же беглых крестьян велено отдавать по писцовым книгам, по челобитьям помещиков и вотчинников, "будеть те ихъ беглые крестьяне въ писцовыхъ книгахъ за ними написаны, или после техъ писцовыхъ книгъ те же крестьяне по новымъ дачамъ написаны" за кемъ во отдельныхъ или во отказныхъ книгахъ. А отдавати беглыхъ крестьянъ и бобылей изъ беговъ по писцовымъ книгамъ всякихъ чиновъ людемъ безъ урочныхъ летъ". В отличие от владельческих крестьян, возвращаемых из бегов владельцам, беглые крестьяне дворцовых сел и черных волостей, по Уложению, подлежали возвращению "на старые ихъ жеребьи" (XI, 1 и 2). Но и относительно крестьян черных и дворцовых трудно говорить о прикреплении их к земле; скорее, можно объяснить их прикрепление, как и посадских людей, к тяглым общинам в обеспечение исправного отбывания тягла.
   Отсутствие идеи о поземельном прикреплении в указной политике XVII в. вскрывается из отдельных указных предписаний, когда законодатель не стеснялся отрывать от земли крестьянина даже без всякой с его стороны вины. Так, по указу 1625 г. за неумышленное убийство землевладельцем или членом его семьи или его приказчиком чужого владельческого крестьянина предписано взять из поместья виновного лучшего крестьянина с женою, детьми и имуществом и отдать в крестьянство тому землевладельцу, у которого крестьянина убили. Тем же порядком выдавался и крестьянин, неумышленно убивший другого владельческого крестьянина, или взамен убийцы - лучший крестьянин того же помещика. Этот указ целиком вошел и в Уложение (Хрест. Вып. 3. С. 67 - 68 и 176; Ул. XXI. С. 71 и 73). В Уложении можно отметить, сверх того, ряд статей, допускавших перевод крестьян из одних вотчин в другие в удовлетворение совершенно частных интересов. Например, там предусмотрены случаи, когда будут куплены вотчины с крестьянами, а эти крестьяне по суду и по сыску будут отданы каким-либо истцам, то в возмещение ущерба предписывалось, "темъ вотчинникомъ (из чьих купленных вотчин крестьяне будут отданы) вместо техъ отдаточныхъ крестьянъ взяти на продавцахъ такихъ же крестьянъ изъ иныхъ ихъ вотчинъ" (XI, 7). При мене жилых поместий или вотчин на пустые разрешалось владельцам крестьян своих сводить на иные свои поместные или вотчинные земли (XVI, 7). Правда, в Уложении стоит и категорическое требование: "помещикомъ и вотчинникомъ крестьянъ своихъ съ поместныхъ своихъ земель на вотчинные свои земли не сводити"; но это требование вызвано исключительно желанием в интересах фиска предупредить разорение поместий ("темъ своихъ поместей не пустошити") (XI, 30). Но помимо этого случая Уложение не только не препятствует переводу крестьян из одних имений в другие, но в некоторых случаях даже разрешает совершенно отрывать крестьян от земли. Владельцам загородных дворов и огородов, не имевших собственных людей, можно было держать в дворниках крестьян и бобылей по одному на дворе или огороде. Но наряду с этим запрещалось держать постоянно при таких дворах многих крестьян под угрозой перечисления их за государя; только "на время, для ремесленного дела на вотчинниковъ и помещиковъ" разрешалось крестьянам приходить из вотчин и поместий в загородные дворы своих господ (XIX, 14). Наконец, Уложение предусматривает отпуск крестьян на волю с выдачей им отпускных. Вполне санкционируя такой отпуск крестьянских дочерей-девок или вдов при выдаче их замуж за чьих-либо людей или крестьян и разрешая взимать в этих случаях плату за вывод (XI, 19), относительно отпуска крестьян Уложение не ставит вопроса в такой общей форме и подходит к его решению по совершенно частному поводу и в другом месте. Если помещик или вотчинник отпустит из поместья или вотчины крестьянина на волю и отпускную ему даст, а потом то поместье или та вотчина даны будут кому другому, и новый помещик или вотчинник будет бить челом, что тот крестьянин отпущен "не делом", и чтобы того крестьянина вернуть ему, в таком случае, постановляет Уложение, "который крестьянинъ отпущенъ изъ вотчины съ отпускною, и того крестьянина новому вотчиннику не отдавати; а будеть который крестьянинъ отпущенъ будеть изъ поместья, и того крестьянина отдати по писцовымъ книгамъ новому помещику, потому что изъ поместей помещикомъ крестьянъ на волю отпускати не указано" (XV, 3). Отсюда ясно, что Уложение ничего не имеет против отпуска крестьян на волю из вотчин, но не допускает такого отпуска из поместий опять по чисто фискальным соображениям, чтобы отпуском крестьян временные владельцы поместий "не пустошили" их.
   Все приведенные указные правила не знают никакого прикрепления крестьян к земле; в основе их гораздо отчетливее можно подметить предположение о личной крепостной зависимости крестьян от их владельцев. Эта точка зрения в указной практике сказалась не без достаточных оснований. Ее корни надо искать в практике бытовой, а последняя в свою очередь вырабатывалась под влиянием тех отношений, какие складывались между землевладельцами и крестьянами в течение XVI в. Выше было указано, что выход (или вывоз) крестьян обусловлен был по Судебникам отказом в определенный срок. Недостаточно было заявить об отказе; нужно было, чтобы он был принят землевладельцем. Только при соблюдении этого последнего условия уход (вывоз) крестьянина считался вполне правильным и не мог возбудить никаких споров о том, не нарушены ли правила перехода, и не являлся ли вышедший (вывезенный) крестьянин беглым. При возрастающей хозяйственной зависимости крестьян от землевладельцев последние приобретали все большую возможность отклонить отказ под тем или иным предлогом. Прием отказа все более и более зависел от усмотрения землевладельца и естественно превратился к концу века в "отпуск" крестьянина даже в представлении самого правительства. Одна такая санкция владельческого усмотрения при "христiанскомъ отказе" создала весьма благоприятную почву для различных соглашений между землевладельцами по поводу проживающих за ними крестьян. Запутанные споры о беглых крестьянах давали весьма обильную пищу для подобных соглашений. Так подготовлена была удобная почва для возникновения разнообразных сделок на крестьян без земли. Такие сделки успели уже оформиться и получить официальную санкцию еще в конце XVI в. От 1598 г. сохранилась мировая запись старца Гурия, строителя Голутвина монастыря, с подьячим Пятым Григорьевым по предъявленному иску о возвращении подьячим монастырю монастырских крестьян. Старец Гурий "въ техъ крестьянехь, не дожидаясь сказки по судному делу, съ подъячимъ помирился полюбовно": взял в монастырскую вотчину четырех крестьян, "Данила Михайлова розделя съ его затемъ съ Федкою Степановымъ животы ихъ по половинамъ", а подьячему "по сыску поступился" двумя крестьянами обязался на подъячего "въ техъ крестьянъхъ не бити челомъ и впередъ техъ крестьянъ не искати". Из мировой записи не видно тех оснований, в силу которых стороны решили прекратить процесс. Но значение сделки об уступке крестьян от того не умаляется. Гораздо больше подобного рода сделок сохранилось от первой половины XVII в. В некоторых из них сохранились чрезвычайно интересные указания и на главные условия таких поступных или сделочных записей на беглых крестьян. Например, в 1620 г. помещик Писарев бил челом на властей Троицкого Сергиева монастыря о двух своих крестьянах, бежавших из поместной его деревни в монастырскую вотчину. Но, не ходя в суд, Писарев помирился с монастырским стряпчим, уступив своих крестьян "въ домъ Живоначальные Троицы зъ женами и съ детьми и со всъми ихъ крестьянскими животы во веки", и при этом обязался за себя, свою жену, детей и свой род впредь "въ техъ крестьянеъхъ не бити челомъ, потому что я Дорофей (Писарев) за техъ крестьянъ у троецкихъ властей взялъ 50 рублевъ денегъ". Значит, Писарев не даром уступил своих крестьян монастырю: за каждую крестьянскую семью он получил по 25 р., т.е. продал своих беглых крестьян. Любопытно, что крестьяне были не вотчинные, а поместные, а запись не названа купчею, да и само упоминание в ней о полученных за крестьян деньгах проскользнуло в запись для подкрепления обязательства не искать впредь крестьян. В поступной записи 1632 г. есаула Вельского сказано, что он поступился Троицкому Сергиеву монастырю вотчинным своим крестьянином с женою и детьми, потому что "тово моево крестьянина Гришку взяла бедность, и была жена ево въ закладъ у стародубца у Родивона Гринева, и онъ строитель старецъ Симонъ Азарьинъ жену ево изъ закладу выкупилъ монастырскими казенными деньгами". На каких условиях состоялась такая уступка, в записи опять не сказано. А в 1647 г. братья Протопоповы, поступившись своим вотчинным крестьянином помещику Веригину, откровенно признали, что отдали крестьянина "за долгъ безповоротно" и предоставили его перевести с семьей, "опроче животовъ, что мы ему Титку (крестьянину) давали въ подмогу". В других случаях уступка беглых крестьян мотивировалась тем, "что тоть крестьянинъ въ троецкой вотчинъ застарелъ, изъ государевыхъ указныхъ леть вышелъ"; или что крестьяне "изъ урочныхъ леть вышли, и мне до нихъ дела нетъ, что они въ троецкой вотчинъ давно". Но едва ли не в большинстве таких поступных записей вопрос об условиях уступки крестьян обходится полным молчанием (Акт. тягл. нас. II, N 33, 42, 60; ср. еще N 44, 45, 50, 63, 71, 74; Беляев И.Д. Крестьяне на Руси. Изд. 4. М., 1860. С. 168). Широкое распространение такого рода сделок на крестьян засвидетельствовано Уложением, которое все их санкционировало: "у которыхъ помещиковъ и у вотчинниковъ о беглыхъ крестьянехъ и бобыляхъ въ прошлыхъ годехъ, до сего государева указу, была полюбовная зделка, и по полюбовной зделкъ кто кому своихъ крестьянъ поступился и записми укрепилися или челобитные мировые подали, и темъ всемъ деламъ быти по тому, какъ тъ дела вершены, а вновь техъ делъ не всчинати и не переговаривати" (XI, 8). Значит, эти сделочные записи могли быть признаны и документальным подтверждением прав на крестьян, о чем мельком упоминает и Уложение, говоря о крестьянах, написанных за кем-либо в писцовых или отдельных книгах и в выписях "или въ иныхъ въ какихъ крепостяхъ" (XI, 15). А писцовые наказы 1664 и 1683 гг. уже определенно указывают, когда "сделочные крепости" на крестьян должны иметь даже преимущественное значение перед писцовыми и переписными книгами, именно когда владельцы, за которыми проживают люди или крестьяне, "полежать изъ приказовъ какую отдачу или по полюбовному съ кемъ договору вместо беглаго или убитаго человека или крестьянина взятую крепость или поступную запись", то тех людей или крестьян новым помещикам и вотчинникам по писцовым и переписным книгам не отдавать, "а быть темъ людемъ и крестьяномъ за теми помещики и вотчинники по сделочнымъ крепостямъ" (ПСЗ. N 364 и 998, п. 29 и 46).
   Так признанная Уложением практика распоряжения личностью крестьянина была окончательно узаконена. Тем, конечно, открытее и безобразнее она становится. Владельцы меняют крестьян на крестьян и даже на людей, закладывают, дарят, продают. В хозяйстве своем владельцы бесконтрольно распоряжаются трудом своих крестьян, облагают их по усмотрению сборами, а за ослушание своим распоряжениям подвергают их наказаниям включительно до битья нещадно кнутом. Судебная власть владельцев над населением их вотчин имеет весьма отдаленные корни в жалованных несудимых грамотах. От жалованных льготных грамот ведет свое начало и податная ответственность землевладельцев за исправное отбывание тягла проживающими за ними крестьянами. Так мало-помалу землевладелец становится между государственною властью и крестьянином. Чем более землевладелец заслонял собой крестьянина, тем шире разрастался его произвол над последним. Правда, Котошихин свидетельствует, что землевладельцам предписывалось "крестьянъ своихъ отъ стороннихъ людей, отъ всякихъ обидъ и налогъ остерегатi и стоятi, а податi съ нихъ иматi по силе, съ кого что мочно взятi, а не черезъ силу, чтобъ темъ мужиковъ своихъ исъ поместей и изъ вотчинъ не разогнать i въ нищие не прiвесть, и насилствомъ у нихъ скота и животины никакой и хлеба всякого и животовъ не имати". Далее он указывает, что если "помещикъ i вотчинникъ, не хотя за собой крестьянъ своихъ держати... учнетъ съ нихъ iматi поборы великие, не противъ силы, чемъ бы привести къ нуже и къ бедностi", то у таких отбирались поместья и вотчины безденежно, а взятое с крестьян "черезъ силу и грабежемъ" возвращалось потерпевшим, именья же раздавались "не таким разорителям" (Котошихин Г.О России. Изд. 4. С. 141 - 142). Но борьба с такими злоупотреблениями была не под силу московскому правительству, хотя бы оно желало с ними бороться. Такое стремление законодателя станет вполне естественным и понятным, если его сопоставить с целым рядом мер, какими законодатель добивался более мягкого обращения и с холопами.
   Постепенное принижение крестьянской личности в области хозяйства и права неудержимо влекло крестьянина к сближению и к слитию с холопом. Смешение крестьян и холопов сначала в практике, в области хозяйства, мало-помалу находило отражение и в указах. Во второй половине XVII в. наступил момент, когда это направление практики бытовой и указной завершилось почти полным юридическим слиянием двух некогда столь различных групп населения: свободного крестьянства и холопства. Это произошло одновременно с введением дворового обложения, когда значительная часть холопства включена была в состав тяглого населения (об этом ниже).

Литература

   Сергеевич В.И. Древности русского права. СПб., 1909. Т. 1. С. 230 - 298; СПб., 1911. Т. III. С. 448-468, 486 - 594; Владимерскнй-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. 4-е изд. СПб.; Киев, 1905. С. 134 - 151; Сперанский М.М. Историческое обозрение изменений в праве поземельной собственности и в состоянии крестьян// Арх. ист. и практ. свед. 1859. Кн. 2; Погодин М.П. Должно ли считать Бориса Годунова основателем крепостного права? // Погодин М.П. Историко-критические отрывки. М., 1867. Т. II. С. 199 - 274; Костомаров Н.И. Должно ли считать Бориса Годунова основателем крепостного права? // Арх. ист. и практ. свед. 1859. Кн. 2 и 3; Вельтман А. Исторический взгляд на крепостное состояние в России // Журнал землевладения. 1858. N 1; Калачев Н. В. Договор вольных людей конца XVII и начала XVIII в. о поступлении в крестьяне и дворовые на срочное время // Арх. ист. и практ. свед. 1859. Кн. 1; Чичерин Б.Н. Холопы и крестьяне в России до XVI в. // Чичерин Б.Н. Опыты по истории русского права. М., 1858; Беляев И.Д. 1) Законы и акты, укрепляющие в Древней Руси крепостное состояние// Арх. ист. и практ. свед. 1859. Кн. 2; 2) Крестьяне на Руси. М., 1860; Победоносцев К.П. Исторические очерки крепостного права в России // Победоносцев К.П. Исторические исследования и статьи. СПб., 1876; Аксаков К.С. О крестьянстве в Древней России // Аксаков К.С. Поли. собр. соч. М.. 1861. Т. 1; Черкасский В. А. Очерк истории крестьянского сословия до отмены Юрьева дня и Юрьев день// Русский архив. 1880. N 3; 1882. N 1; Энгельман И. История крепостного права в России/ Пер. с нем. под ред. А.А. Кизеветтера. М.. 1900; Ключевский В.О. Происхождение крепостного права в России // Ключевский В.О. Опыты и исследования. М., 1912; Сергеевич В.И. Вольные и невольные слуги московских государей// Наблюдатель. 1887. N1. С. 63 - 176; Латю-Данилевский А.С. Организация прямого обложения. СПб.. 1890. С. 76 - 112, 132 - 179; Милюков П.Н. Крестьяне// Россия. Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. СПб.. 1895; Дьяконов М.А. 1) К истории крестьянского прикрепления // ЖМНП. 1893. N 6: 2) Очерки из истории сельского населения в Московском государстве. СПб., 1898; 3) "Заповсдные лета" и "старина" // Сб. статей по истории права, посвящ. проф. М.Ф. Владимирскому-Буданову. Киев, 1904; 4) К вопросу о крестьянской порядной записи и служилой кабале // Сборник в честь В.О. Ключевского. М., 1909; 5) Заповедные и выходные лета// Известия Петроградского Политехнического ин-та. 1915. Т. XXIV; 6) Поместье и крестьянская крепость// Сб., посвящ. А.С. Постникову. Пг.. 1917; Лаппо-Данилевский А.С. 1) Разыскания по истории прикрепления владельческих крестьян в Московском государстве // Отчет о XLI присуждении наград гр. С.С. Уварова. СПб.. 1900; 2) Очерк истории образования главнейших разрядов крестьянского населения в России // Крестьянский строй. СПб., 1905; Дебольский Н.Н. 1) К вопросу о прикреплении владельческих крестьян// ЖМНП. 1895. N И; 2) Гражданская дееспособность но русскому праву до конца XVII в. СПб., 1903; Помяловский М. Очерки из истории Новгорода (о своеземцах) // ЖМНП. 1904. N 7; Рождественский С.В. Из истории отмены "урочных лет" для сыска беглых крестьян в Московском государстве XVII в. // Сб. в честь В.О. Ключевского. М., 1909; Лебедев А.С какого года в России началось крепостное право? // Материалы Саратовской губернии по крепостному праву. Саратов. 1911; Греков Б.Д. 1) Новгородские бобыли в XVI и XVII вв.// ЖМНП. 1912. N7; 2) Новгородский дом Святой Софии. СПб., 1914. Гл. VIII; Сташевский Е. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Киев, 1913. Passim; Вулих Е.З. К вопросу о своеземцах в составе новгородского общества// ЖМНП. 1914. N7; Островская М. Земельный быт сельского населения русского севера в XVI - XVIII вв. СПб., 1913; Смирнов П.П. Челобитные дворян и детей боярских всех городов в первой половине XVII в.// ЧОИДР. 1915. Кн. 3; Гневушев А.М. Очерки экономической и социальной жизни сельского населения Новгородской области после присоединения Новгорода к Москве. Киев, 1915; Беляев П. И. Древнерусская сеньория и крестьянское закрепощение// ЖМЮ. 1915. Октябрь и ноябрь; Материалы по Нижегородскому краю XVII века/ Под ред. А.К. Кабанова. Вып. 1. Ссудные записи крестьян князя В. Ф. Одоевского. Нижний Новгород, 1912.
  

НЕСВОБОДНОЕ НАСЕЛЕНИЕ

   В течение московского периода институт холопства претерпел ряд существенных перемен. Прежде всего наряду со старым типом холопства полного появляется новая форма холопства кабального, постепенно вытеснявшая первую. Затем общая масса несвободного населения разных типов, сначала фактически, а потом юридически, начинает сближаться с крестьянами, постепенно утрачивавшими свою гражданскую свободу, и, наконец, почти вполне сливается с ними. Ко всему этому следует еще присоединить все более и более строгую регистрацию прав на холопов.
   Источники обельного холопства в этом периоде мало-помалу суживаются. Так: 1) плен уже не играет прежней роли как ввиду постепенного объединения Московского государства, так и потому, что пленников обыкновенно выкупали и даже взаимно выдавали без выкупа. Остались только пленники от международных войн по западной, южной и восточной границам. Но и относительно их состоялся указ 1556 г., по которому полонянник оставался холопом до смерти господина, "а детемъ его не холопъ" (Хрест. Вып. 3. С. 11). Таким образом, плен становился источником лишь временного холопства. Хотя Уложение не удержало этого правила, но относительно холопства пленников (литовского полону) ввело некоторые ограничения (XX, 61 и 69); 2) холопство из преступления совсем не существует по московскому праву, так как все важные преступления обложены уголовными наказаниями; 3) правило о последствиях торговой несостоятельности из Р. Правды целиком заимствовано в Судебник 1-й: задолжавшие по своей вине торговцы отдавались кредиторам "въ гибели головою на продажу" (ст. 55), т.е. в полное рабство (ср. Акт. Юшк. N30: судья в 1483 - 1500 гг. обвинил и выдал ответчика "въ польницу обель"). Но уже с начала XVI в. в этой практике наблюдается смягчение, закрепленное Судебником 2-м: несостоятельный должник выдавался кредитору не на продажу, а "исцу головою до искупа" (ст. 90), т.е. до отработки долга. В Уложении (X, 266) определена и норма заработной платы, какая зачиталась в уплату долга отданных головою до искупа должников: работа взрослого мужчины ценилась в 5 руб. за год, женщины - вполовину; 4) в полной силе в течение всего периода сохранило значение источника полного холопства рождение от холопов. Такие холопы назывались старинными.
   Что касается возникновения холопства по доброй воле поступающих, то 1) продажа самого себя и родителями детей признается всецело Судебником 2-м; в нем сказано, что холоп не может продать своего свободного сына, "которой ся родилъ у него до холопства; а продастъся онъ самъ, кому хочетъ, тому жъ ли государю, у кого отець его служить, или иному кому хочетъ". Подобное же правило установлено и относительно чернцов (ст. 76). Далее Судебник 2-й предоставляет крестьянину с пашни продаваться в полные холопы даже без соблюдения правил о крестьянском выходе: "который крестьянинъ съ пашни продастъся кому въ полную въ холопи, и онъ выйдетъ безсрочно, и пожилого съ него нетъ" (ст. 88). Однако эта самопродажа в холопство свободных людей запрещена служилым людям и их детям: "детей боярскихъ служилыхъ и ихъ детей, которые не служивали, въ холопи не прiимати никому, опричь техъ, которыхъ государь отъ службы отставить" (ст. 81). Такое ограничение установлено исключительно в интересах государственной службы, а отнюдь не в ограждение свободы. После Судебника появились и новые ограничения. Так, по указу 1560 г. несостоятельных "заимщиковъ" велел государь "исцомъ выдавати въ искехъ головою до искупа; а въ полные и въ докладные темъ ответчикомъ исцомъ своимъ не продаватись". Здесь несостоятельные должники ограждались от обращения их в полное холопство. Судебник 2-й уже установил отдачу их кредиторам головой до искупа. Но, по-видимому, практика успела выработать обход этого правила под видом добровольной продажи себя "въ полницу" несостоятельными должниками. Указ 1560 г. запретил такой обход (Хрест. Вып. 3. С. 26 - 27). Указом 1597 г. предписано кабальных людей, которые "учнутъ на себя полные и докладные давати", отсылать "съ памятми и съ кабалами" к постельничему и к наместнику трети Московские (Там же. С. 92). Здесь под особый контроль поставлен переход из кабального холопства в полное. В Уложении во всех случаях поступления в холопство подразумевается холопство кабальное, а не полное; по одному частному поводу приведена даже ссылка на государев указ, в силу которого "крещеныхъ людей никому продавати не велено" (XX, 97). Едва ли, однако, этот указ имел широкое применение, так как Уложение в другом случае разрешает в приданое давать, в духовных, в данных и в рядных писать "полныхъ и докладныхъ и купленыхъ и полонениковъ иныхъ земель" (XX, 61). Можно, однако, думать, что под купленными здесь разумелись перепроданные полные холопы: 2) поступление на службу тиуном или ключником удержано в числе источников полного холопства по обоим Судебникам, но с некоторыми отступлениями от Русской Правды. В Судебниках вовсе не упомянуто, что особым договором можно было оградить свободу при поступлении в тиуны, а по Судебнику 2-му тиунство без полной или докладной грамоты и вообще не влекло за собой холопства. Холопство по городскому ключу совершенно уничтожено; осталось только холопство по сельскому ключу, причем это последнее возникало по Судебнику 1-му "съ докладомъ и безъ докладу" (ст. 66), а по Судебнику 2-му только по докладу: "по ключу по селскому съ докладною холопъ" (ст. 76). Наконец, прибавлена оговорка о детях, из которых следовали в холопство за родителями только те, которые были записаны с ними в одной грамоте или породились в холопстве. Однако кабальная служба постепенно вытесняла и эти формы поступления на службу полных и докладных холопов; 3) наконец, правило Р. Правды о холопстве вследствие женитьбы "на робе безъ ряду" формулировано Судебниками и Уложением в категорической форме: "по робе холопъ, по холопе роба" (Ул. XX, 31, 60, 97). От этого строгого правила в Уложении сделано было и существенное отступление: беглые посадские и крестьянские девки или вдовы, вышедшие в бегах за чьих-либо холопов, отдавались с мужьями и с детьми в посад или владельцам; но беглые холопы, женившиеся в бегах на посадских девках или вдовах, не зачислялись в посад, а отдавались прежним господам с женами и детьми (XIX, 37 и 38; XI, 17 и 18). Согласно этим правилам, состояние супругов определялось состоянием беглого. Помимо этого указного ограничения правила "по робе холопъ, по холопе роба", и практика допускала отступления от него по особым условиям.
   Вместе с указанными видоизменениями в источниках холопства московское право выработало и более точные формы укрепления прав на холопов. С развитием грамотности стали составлять на поступающих в холопство записи. Еще до Судебника 1-го на продающихся в холопство писали полные грамоты (от выражения: "купилъ въ полницу"), при участии наместников и дьяков, перед которыми "ставили" продающихся. Это предъявление властям продающихся в холопство для удостоверения в правильности сделки стало называться "докладом", а грамоты на холопство "докладными". По имени записей и холопов называли полными и докладными. Хотя ни по способу возникновения, ни по существу нельзя провести разницы между этими видами холопства, однако в Судебнике и в Уложении эти наименования сохранились. По названию сделок (рядных, духовных завещаний, купчих), которыми передавались другим лицам права над холопами, холопов называли так же: придаными, духовными, куплеными. В Судебниках определена и компетенция областных правителей по делам о холопстве. По Судебнику 1-му только наместники с боярским судом могли выдавать правые и беглые на холопов; но отпускная, подписанная собственноручно рабовладельцем, имела силу и без доклада наместнику. По Судебнику 2-му наместники с боярским судом имели право выдавать лишь полные и докладные; правые же и беглые выдавались ими только с доклада в Москву; отпускные же грамоты выдавались лишь в Москве, Новгороде и Пскове, и без доклада, хотя бы собственноручно подписанные господами, значения не имели. С половины XVI в. упоминаются и записные книги, в которые должны были вноситься крепости на холопов; но обязательное значение такая практика получила лишь в конце века.
   Самым важным явлением в истории холопства в московском периоде надо признать возникновение нового типа несвободы под именем кабального холопства. Впервые о кабальных людях упоминают духовные завещания удельных князей Андрея Васильевича Меньшого 1481 г. и Димитрия Ивановича Жилки 1509 г. По этим завещаниям кабальные люди наряду с полными людьми отпускаются "на слободу" (СГГД. Т. I. С. 272 и 410). Духовные более поздние все чаще и чаще упоминают о кабальных людях и вскрывают характер их зависимости от завещателей. Так, в духовной 1526 г. Даниила Мордвинова сказано, что у него был "Григорьевской человекъ Митка Папинъ въ полутретье рубль по кабале, и тотъ Митка з женою и з детми на слободу... а кабалу ему выдати, а денегъ не правити". В 1534 г. кн. Ногтев распорядился в духовной: "А что мое люди по кабаламъ серебряники и по полнымъ и по докладнымъ грамотамъ холопи, и те все люди по моей душе на слободу; а приказщики мое темъ моимъ людемъ полнымъ и докладнымъ отпускные грамоты подаютъ, а кабалнымъ людемъ кабалы выдадутъ" (Сб. Тр.-Сер г. мои. N 532, л. 725; Сб. Хилк. С. 153; ср.: Акт. Лих. С. 20, 27, и др.). Отсюда ясно, что кабальные люди - должники своих господ, живут во дворах этих господ и отпускаются "на слободу" в том смысле, что им прощались долги и выдавались безденежно "кабалы". Последний термин, слово "кабала", в смысле заемной расписки или долгового обязательства упоминается в наших письменных памятниках со второй половины XIV и начала XV вв. Этот арабский термин заимствован в наш язык у татар, у которых тоже обозначал заемную расписку. Обыкновенно должники на занятые деньги платили резы или рост, т.е. проценты. Но наряду с этим установился обычай вместо уплаты роста кредитору работать на него в его дворе. Такое отношение должника к кредитору устанавливалось особым документом, так называемой "служилой кабалой". Сохранившиеся образцы служилых кабал XVI века (самое раннее указание относится к 1534 г., Зап. кн. крепости, актам, N 558, в РИБ. Т. XVII) содержат обязательство заемщиков "за ростъ служити во дворе у государя по вся дни". Например, в 1596 г. некто Осип Юрьев со своими детьми, "заняли есмя у человека Вас. Вас. Ржевскаго государя его серебра 8 рублевъ денегъ московскихъ ходячихъ на годъ; а за ростъ намъ у государя его служити во дворе, по вся дни; а полягутъ денги по сроце, и намъ у государя его служити потому жъ по вся дни во дворе; а кой насъ заимщикъ въ лицехъ, на томъ денги и служба" (АЮ. N 252). Такое обязательство заемщика создавало для него совершенно безвыходное состояние зависимости от кредитора. Если весь его труд (служба по вся дни) шел на уплату только процентов, то уплатить долг представлялось совершенно невозможным; новый же заем для уплаты старого долга вел лишь к перемене кредитора, но не менял положения должника. Отсюда ясно значение выражений - "попасть в кабалу", "выбиться из кабалы", указывающих на трудность положения закабаленного. Надо думать, оно было пожизненным. Только милость господина, как видно из вышеприведенных духовных, возвращала свободу кабальным людям. Без этой милости они после смерти господина передавались по наследству. Кн. Никита Ростовский по духовной 1548 г. пожаловал свою княгиню "своими людми кабалными... и темъ людемъ жити у княгини после княжого живота 5 летъ, а отживуть 5 летъ. и княгиня ихъ отпустить на свободу, по княжей души безденежно" (АЮ. N 420). Юридически же кабальная зависимость могла быть прекращена в любой момент уплатой долга. Это право выкупа составляет одну из характерных черт кабальной зависимости в отличие от холопства.
   При каких же условиях возникла и развилась кабальная зависимость? В исторической литературе намечено несколько ответов на этот вопрос, хотя за отсутствием надлежащих данных эти ответы являются до настоящего времени пока еще недостаточно подкрепленными догадками. Некоторые исследователи усматривали преемственную связь между кабальными людьми, с одной стороны, и закупами и закладнями - с другой (Чичерин, отчасти Ключевский). Но юридическая природа закупничества является спорной, и только проф. М.Ф. Владимирский-Буданов не сомневается в полной близости закупа и кабального холопа ("заем в древнее время обеспечивался личным закладом. Таким образом и устанавливалось временное холопство, именуемое в древний период закупничеством, а в Московском государстве - служилою кабалою"; и еще: "статьи о закупничестве Р. Правды как раз соответствуют понятию кабалы". Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. С. 406 и 666). Новейшая литература о закладнях, закладниках и закладчиках проводит существенную разницу между ними и кабальными людьми (Павлов-Сильванский Н.П. Закладничество-патронат. СПб., 1897; Сергеевич В.И. Закладничество в Древней Руси// ЖМНП. 1901. N 9, и Древности русского права. Т. I. С. 306 - 335; Павлов-Сильванский Н.П. Новое объяснение закладничества. ЖМНП. 1901. N 10). Другие исследователи отмечали некоторое сходство в положении кабальных людей, иногда называемых "серебрениками", с задолжавшими крестьянами-серебрениками (Беляев И.Д. Крестьяне. Изд. 4. С. 36 - 37; ранее Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Изд. 2. С. 137). Но эта аналогия скорее могла бы объяснить некоторые черты в истории крестьянского крепостного права, а не самое происхождение кабальной зависимости. Наконец высказано неопределенное мнение, что кабальная зависимость возникла "в силу житейской практики", без всякой попытки ближе определить эту практику, и что "появление в нашей практике заемных расписок кабал никак не может быть старее конца XIII в." (В.И. Сергеевич).
   Древнее наше право и помимо закупничества знало и допускало смягченные виды неволи. Поступление в тиуны и ключники влекло полное холопство для поступающих, если не сопровождалось рядом; по ряду же можно было и ограничить размер несвободы, хотя такие случаи по памятникам и неизвестны. Затем "вдач" должен был работать за полученную милость только год. Наконец, церковь содействовала разными способами освобождению холопов, между прочим и обеспечением им возможности "искупиться от работы" или "выкупиться на свободу". Такое право выкупа из неволи, как замечено проф. Ключевским, превращало продажу в холопство в долговое обязательство, прекращаемое уплатой долга. А это одна из черт кабальной неволи. Другая ее черта - служба за рост - отмечена летописью уже в самом начале второй половины XIII в. Рассказывая о восстании против татар во многих городах в 1262 г., летописец объясняет это тем, что "оканьнии бесурмене" откупали у татар дань и причиняли людям великую пагубу, "роботяще резы, и многы души крестьянскыя раздно ведоша" (Лавр., 452; ПСРЛ. Т. V. С. 190: "работающе люди христiянскыя въ резехъ, и мнози души разведени быша"; VII, 163: "работяще люди христiаньскiа въ резехъ"; в Никоновской лет. это событие передано так, что дани у татар откупали "богатыя и корыстовахуся сами, и мнози люди убозiи въ ростехъ работаху". Там же, X, 143). Значит, неисправные плательщики даней, за отсрочку в платеже дани, порабощались в процентах, т.е. должны были работать за проценты бесерменам при их хозяйствах, чем и объясняется указание летописи, что многие были разведены. Было бы, однако, рискованно утверждать, что одновременно с этим или вскоре после этого создался и известный московский тип служилой кабалы. По крайней мере еще в начале XVI в. был известен рязанский тип кабалы, не тождественный с московским, хотя и близкий ему. Все сохранившиеся рязанские кабалы представлены были к докладу, почему и назывались еще докладными. Форма их одинакова: "Доложа в. кн. Ивана Ивановича боярина Кабякова, се язъ такой то занеле семи, господине, у такого то столько то (от 2 до 10) рублевъ денегъ на годъ. А за ростъ мне у него работать; а не похочю у него работать до сроку, и мне ему дати денги его все и съ ростомъ по росчету, какъ дають, на пять шестой. А полягутъ денги по сроце, и мне у него за ростъ работать по тому жъ; а не отниматися мне у него оть сея кабалы ни полетною, ни изустною". В некоторых содержится и любопытное указание на то, для какой цели занимались деньги: "и тъ семи денги платилъ старому своему государю" (Акт. Юшк., N 78, 93, 94, 98, 102, 106 - 108 за 1510 - 1519 гг.). В этих докладных кабалах стоит обязательство за рост работать у кредитора вместо обязательства служить за рост по вся дни во дворе, а кроме того помещено указание, не встречающееся в служилых кабалах, об обязательстве вернуть деньги с ростом, если кабальный не захотел бы работать на кредитора. Так как рязанские докладные кабалы хронологически старше известных московских, то можно думать, что первые послужили образцом для вторых.
   Указы довольно долго молчат о кабальной зависимости. Впервые Судебник 2-й упоминает о служилых кабалах: "А которые люди волные учнуть бити челомъ княземъ и бояромъ, и детемъ боярскимъ, и всякимъ людемъ, а станутъ на собя давати кабалы за ростъ служити: и боле пятинадцати рублевъ на серебряника кабалы не имати" (ст. 78). Старые кабалы, писанные на большие суммы, Судебник оставляет в силе. Но что же значит это ограничение в сумме займа по кабале? Проф. Вл.-Буданов видит в этом несомненное доказательство фикции займа по служилой кабале: "если это долг, то как мог закон предписать, чтобы заем не простирался выше 15 рублей?" Поэтому он утверждает, "что в действительности дающий на себя кабалу мог не получить ни полушки; он бьет челом на службу к боярину, но не в вечное холопство". Но Судебник говорит, что вольные люди бьют челом не просто "служити", а "за рост служити"; рост же предполагает заем. Однако проф. М.Ф. Владимирский-Буданов указывает, что Судебник запретил службу за рост в ст. 82, где сказано: "А кто заиметь сколко денегъ въ ростъ, и темъ людемъ у нихъ не служити ни у кого, жити имъ о себе; а на денги имъ ростъ давати". По мнению М.Ф. Владимирского-Буданова, "здесь очевидное противоречие понятию о служилой кабале, как службе за рост кредитору". Он думает выйти из этого противоречия, относя ст. 82 к договору займа, а ст. 78 к договору личного найма, и принимая фикцию займа по служилой кабале. Едва ли, однако, нужны такие натяжки для объяснения приведенных статей Судебника 2-го. В рассматриваемый период займы заключались на разных условиях: были займы без роста (против резоимания особенно вооружалась церковь; Стоглавый собор постановил давать крестьянам деньги без роста, а хлеб без наспу) и с ростом. Рост уплачивался или деньгами, или натурой (наспом), или, наконец, делом, работой, службой. Сохранившиеся заемные кабалы всегда предусматривают обычный размер роста; по служилым кабалам рост уплачивался службой. Ст. 82 Судебник относится к заемной кабале, ст. 78 - к служилой; обе статьи относятся к договору займа, но заключенному на разных условиях. О договоре личного найма Судебник говорит в ст. 83 и называет поступающих по этому договору наймитами, а не кабальными людьми. Если в начале ст. 78 о займе прямо не упомянуто, а только косвенно ("служити за рост"), то это надо объяснить случайностью принятой редакции. Далее в тексте той же статьи прямо указано, что поступающим в кабальную службу давались деньги: "кто возметь на полнаго холопа кабалу, не опытавъ, и у того денги пропали". В других случаях официальные памятники совершенно ясно говорят о займе при поступлении в кабальную зависимость. Так, указ 1558 г., предписавший уничтожить служилые кабалы, выданные на себя детьми боярскими, не достигшими 15-летнего возраста, начинается указанием: "которые люди учнуть у кого займовати денги и кабалы учнуть на себя давати за ростъ служити" (Хрест. Вып. 3. С. 20 - 21). Формуляр служилой кабалы вполне подтверждает происхождение кабальной зависимости из займа.
   Но что же значит предписание Судебника, чтобы заем по служилой кабале не превышал 15 руб.? У кабального человека было право выкупиться из кабалы, уплатив числящийся за ним дол г. Осуществить это право без посторонней помощи кабальный не имел возможности. А заем для уплаты долга по кабале, как это подтверждается рязанскими докладными кабалами, вел только к перемене "государя". Право выкупа кабального сводилось таким образом к перемене господина. Но и эта возможность умалялась с повышением суммы долга. Надо думать, находились кредиторы, которые эту сумму намеренно повышали против действительного займа, чтобы затруднить кабальному возможность даже переменить господина. При таких условиях право выкупа совершенно устранялось, и временная зависимость склонялась к полной неволе. Для устранения таких злоупотреблений Судебник в ст. 78 и ограничил размер займа по кабале.
   Ст. 82 имеет тесную связь со ст. 78. В первой из них постановлено по заемной кабале платить рост деньгами, а не службой во дворе, почему и предписано "жити о себе", а не у кредитора. Очевидно, что кредиторы принуждали должников, неисправно уплачивавших проценты, отрабатывать проценты службой во дворе. Если по рязанской докладной кабале допускалось превращать обязательство работать за рост, если должник не захочет работать, в обязательство уплатить деньги и с ростом, т.е. в простую заемную кабалу, то почему нельзя было, наоборот, превратить заемную кабалу в служилую при известных условиях? Практик-обыватель, комментируя и дополняя Судебник 2-й, передал ст. 82 в красках окружавшей его действительности: "А кто казаку дасть денег взаймы в ростъ, да того члка станетъ держати у собя силно, а будет до него не добре, и казак тотъ, не мога терпити, оть него покрадечи збежит", то кредитор лишался денег по кабале (Судебник Федора Ивановича. Ст. 147). Судебник 2-й запретил такое превращение заемной кабалы в служилую под угрозою лишения данных по заемной кабале денег. Это было необходимо сделать, так как правило ст. 78 превратилось бы в мертвую букву. Действительно, какое практическое значение могло иметь установление maximum'a займа по служилой кабале, если бы оставалась возможность заемную кабалу, размер займа по которой не ограничен, превратить в служилую? (В рецензии на "Обзор" проф. Владимирского-Буданова изложенная мысль формулирована кратко: "предел займа по служилой кабале установлен для обеспечения возможности выкупа кабальному по сумме, обозначенной в кабале, и для устранения возможности превращать службу за рост в полное холопство. Но чтобы обеспечить применение этих правил в интересах кабальных, законодатель установил правило, изложенное в ст. 82. Таково соотношение этих двух статей (78 и 82)". Автор "Обзора" на это замечает: "т.е. для облегчения выкупа из службы запрещено совсем поступать на службу? Мы искренно желали и старались найти другой смысл в объяснении проф. Дьяконова, но не нашли". Надо надеяться, что вышеприведенное объяснение не подаст более повода к каким-либо дальнейшим недоразумениям).
   Проф. В.И. Сергеевич подчеркивает, что "Судебник дозволяет давать на себя служилые кабалы только вольным людям; вольным людям противополагаются здесь не рабы, а тяглые люди. Занявший деньги по служилой кабале должен жить в доме кредитора и служить ему, а это не совместимо с тяглом". Едва ли это так. Если по Судебнику крестьянин с пашни мог продаться в полные холопы, то почему он не мог выдать на себя служилую кабалу? Интересы тягла страдали одинаково в том и другом случае. Правда, проф. Сергеевич указывает, что запрещение крестьянам обязываться служилыми кабалами стоит в связи с особенностями древнего закладничества, но, к сожалению, не разъясняет своей мысли. Не думает ли он, что при продаже в полное холопство нельзя подозревать симуляции, а по служилой кабале такая симуляция возможна? Но почему казне легче было помириться с утратой тяглеца, навсегда потерявшего свободу, чем с выходом из тягла человека, попадающего во временную неволю? Самая мысль, что в ст. 78 вольные противополагаются тяглым людям, а не рабам, едва ли правильна. "Исключать рабов, по мнению проф. Сергеевича, не было никакой надобности: что раб не мог поступить на службу другого господина, это было всем хорошо известно". А составители Судебника были иного мнения и в ст. 78 записали: "А имати имъ кабалы на вольныхъ людей, а на полныхъ людей, и на докладныхъ, и на старинныхъ холопей кабалъ не имати. А кто возметъ на полного, и на докладного, или на стариннаго холопа кабалу, не опытавъ... и у того денги пропали". Были, значит, опасения, что запиской в кабальную службу мог быть причинен подрыв старинному институту холопства, а потому и было предписано выдавать кабалы только на вольных людей, а отнюдь не на холопов. На тяглых же людей в ст. 78 нет ни малейшего намека.
   Из указов, затронувших вопрос о служилой кабале после Судебника 2-го, следует отметить указ 1558 г., который, как уже упомянуто, предписал уничтожить служилые кабалы, выданные детьми боярскими, не достигшими 15-летнего возраста (это правило обобщено Уложением (XX, 20), запретившим писать кабалы на лиц моложе 15 лет) и запретил давать суд по кабалам "болши пятинадцати рублевъ" (Хрест. Вып. 3. С. 20 - 22). Но существенные изменения в характер кабальной зависимости внес, по-видимому, указ 1 июня 1586 г., который до нас не дошел, но о котором упоминает сохранившийся указ 1 февр. 1597 г. Последний ввел обязательную запись всяких крепостей на холопов, в том числе и кабал, в "холопьи крепостные людскiе книги", заведенные в Москве и по городам. При перечислении служилых кабал указ 1597 г. расчленяет их на следующие три группы: 1) "которые люди

Другие авторы
  • Ешевский Степан Васильеви
  • Соловьев Всеволод Сергеевич
  • Тыртов Евдоким
  • Иммерман Карл
  • Строев Павел Михайлович
  • Фонвизин Денис Иванович
  • Соколовский Александр Лукич
  • Шулятиков Владимир Михайлович
  • Песталоцци Иоганн Генрих
  • Бальмонт Константин Дмитриевич
  • Другие произведения
  • Кржижановский Сигизмунд Доминикович - Фантом
  • Петров Василий Петрович - Петров В. П. Биографическая справка
  • Гофман Виктор Викторович - Владислав Ходасевич. Молодость. Стихи 1907 г.
  • Зелинский Фаддей Францевич - Комедия ошибок (Шекспира)
  • Луначарский Анатолий Васильевич - Христианство или коммунизм
  • Арцыбашев Михаил Петрович - Смех
  • Крылов Иван Андреевич - Российский театр
  • Минченков Яков Данилович - Дубовской Николай Никанорович
  • Шекспир Вильям - Буря
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Шекспир. Все хорошо, что хорошо кончилось. С английского Н. Кетчера. Выпуск четырнадцатый
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (25.11.2012)
    Просмотров: 413 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа