Дьяконов Михаил Александрович - Очерки общественного и государственного строя Древней Руси

яют точной градации, не образуют чиновной лестницы с обязательно проходимыми ступенями, начиная с низшей. Сходство между ними то, что московские чины, как и Петровские ранги, возникли из определенных должностей, а потом превратились в почетные титулы или звания.

   Среди различных чинов при московском дворе можно отметить прежде всего две группы: "чины думные" и прочие придворные чины. В общем первые выше последних. К думным чинам относились: бояре, окольничие, думные дети боярские или думные дворяне и думные дьяки. К ним следует еще присоединить конюшего, крайчего, дворецкого, оружничего, казначеев, постельничего и некоторые другие чины. Все эти чины были сначала определенными должностными поручениями при дворе вел. князей, но лишь немногие сохранили этот признак за все рассматриваемое время; большинство их превратилось в почетные отличия.

   Бояре введенные, как чиновные люди, упоминаются впервые памятниками XIV - XV вв. в качестве судей, заменявших личный суд князя по делам лиц, пользующихся привилегированною подсудностью. В льготных грамотах, освобождающих от подсудности местным властям, обычно указывалось, что пожалованного (землевладельца, игумена и пр.), в случае предъявления на него исков, "сужу язъ князь вел. или мой бояринъ введенный". Проф. В.И. Сергеевич полагает, что должность бояр введенных и создалась в помощь князю или для замены его по всем делам, лично ему подсудным. Естественно, что помощниками князя являлись лучшие люди земли, бояре, которые вводились во двор князя и в особое к нему доверие, почему и назывались введенными (Сергеевич В.И. Древности... Т. I. С. 432 - 435). Проф. В.О. Ключевский иначе понимает эту должность. По его мнению, бояре введенные были управителями отдельных ведомств дворцовой администрации или дворцового хозяйства, и судебная их компетенция была лишь одною из функций их придворной службы. Этими постоянными обязанностями по делам дворцового управления и надо объяснить изъятие, какое установлено междукняжескими договорами в пользу бояр введенных относительно "городной осады": они были освобождены от обязательства отбывать городную осаду по местонахождению их вотчин, так как их нельзя было отрывать от текущих дел управления (Ключевский В.О. Боярская дума... С. 121 - 125).

   От половины XV в. до конца XVII в. сохранились списки всех бояр, введенных, сказанных в этот чин. Но в этих списках (боярских книгах) и в других официальных документах их называли просто боярами, так как термин "введенные" выходит из употребления. Этих чиновных бояр необходимо строго отличать от бояр в бытовом значении, каковыми являлись все землевладельцы и рабовладельцы, к какому бы чину они ни принадлежали. В XVI и XVII вв. чин боярина вовсе не связан с какою-либо определенною должностью, кроме лишь того, что давал право на участие в думе; это первый думный чин и вместе с тем высший чин в государстве. Помимо этого бояре выполняли самые различные поручения в области военной, придворной и гражданской службы, выступая в роли полковых воевод, послов, начальников центральных учреждений и, наконец, областных правителей (наместников и воевод). Число их постепенно возрастает, а потому не все они пользовались одинаковым доверием государя. Некоторые из них пользовались доступом в "комнату", т.е. имели разрешение входить в государев кабинет, почему и назывались "комнатными боярами". Но это фактическое отличие более доверенных бояр со временем обратилось в особый чин или титул, которым жаловали вне зависимости от степени доверия государя к пожалованному. Возведение в чин боярина было делом пожалования или милости со стороны государя. Но в этом акте милости усмотрение государя было ограничено сложившимися среди служилых фамилий понятиями о родовой чести. Некоторые фамилии считали своим правом получить чин боярина, минуя низшие думные чины; другие же дослуживались до боярства не иначе, как пробыв ряд лет в чине окольничего.

   Окольничие, упоминаемые уже с XIII в., несли сначала специальные обязанности во время княжеских выходов и путешествий: наблюдали за исправностью дорог и мостов, устраивали станы, нанимали дворы для остановок и пр. В XVII веке эти обязанности окольничих исполняли и другие лица: "передъ государемъ шли въ окольничихъ место дворяне". На официальном языке должность квартирмейстеров в войсках иноземного строя объяснена так: "по-русски большие полковые окольничие" (АМ Г. Т. I. N 374; РК. СПб., 1855. Т. П. С. 387). В XVI и XVII вв. эта должность продолжала сохранять свое значение, но окольничие сделались прежде всего чиновными людьми, исполняющими самые разнообразные обязанности, как и бояре, но всегда ниже бояр. Прежде всего они - второй думный чин. Затем они являлись в роли военачальников, дипломатов, приказных и областных судей и правителей. По Судебникам на окольничих лежала и специальная обязанность наблюдения за "полем", т.е. судебным поединком. 208

   Пожалование этим чином для иных фамилий было крайнею ступенью служебной лестницы, а для других являлось унижением их родословной чести. В 1651 г. пожалованный в окольничие Петр Петрович Головин отказался от этой чести ввиду того, "что въ окольничихъ въ его пору нетъ, а отецъ де его былъ въ боярехъ". За такое пренебрежение царскою милостью Головин был наказан тем, что его записали по московскому списку, а сверх того пригрозили, что ни в какой чести ему у государя не бывать. Но большинство московских дворян до окольничества никогда не дослуживалось.

   Третьим думным чином были думные дворяне. Вопреки мнению, по которому этот чин создан Иваном Грозным для проведения в думу неродословных людей с целью противодействия боярам, теперь документально установлено, что уже Василий III приглашал в думу лиц, которые не имели звания боярина и окольничего. При нем известны "дети боярскiе, которые въ думъ живутъ". Таков упомянутый в 1517 г. "сынъ боярской Иванъ Юрьевъ сынъ Поджогинъ, который у государя въ думе живеть". И позднее, в 1536 и 1542 гг., упоминаются "дети боярскiе, которые живутъ въ думе", в отличие от других детей боярских, "которые въ думе не живутъ" (Сб. РИО. СПб., 1887. Т. LIII. С. 40; СПб., 1887. Т. L1X. С. 43, 65, 147, 301). Но вследствие той перемены, какая произошла в соотношении между терминами "дети боярские" и "дворяне", во второй половине XVI в., например в 1564 и 1570 гг., уже упоминаются "дворяне, которые живутъ у государя зъ бояры", или "дворяне, которые въ думе у государя з бояры". Но в том же 1570 г. встречается много описательных выражений, более простой термин - "думные дворяне" (Лихачев Н.П. Думное дворянство в боярской думе XVI ст. // Сб. АИ. 1896. Кн. VI. С. 10, 12, 8 - 9). К тому же следует иметь в виду, что среди фамилий, носивших звание думного дворянина в XVI в., известны именитые фамилии князей Телятевских и Буйносовых, а также Воронцовых и Зюзиных. Но большинство думных дворян не могло похвалиться своим родословием. В числе их упоминаются и печальной памяти царские любимцы Василий Грязной и Малюта Скуратов. Роль государственных советников не единственная и не первая обязанность думных дворян. Они несут и другие обязанности по военной, придворной и приказной службе.

   Должности дворецкого, конюшего, казначеев ведут свое начало из глубокой древности. Но в древности эти должности поручались холопам, а в Москве это виднейшие придворные лица. Дворецкий ведет свое начало от "дворьскаго тiуна", позднее просто "дворьскаго". Он заведовал княжескими дворами и принадлежащими к ним имениями. Но слово "двор" у нас, как и на западе в начале средних веков palatium, aula palatina, domus regia (Fustel de Coulanges N.D. La Monarchie franque. Paris, 1888. P. 136 - 137), имело значение и всей совокупности придворного штата, который также состоял в ведении дворового. Отсюда и "слуги подъ дворьскимъ". У каждого владетельного князя был, конечно, свой дворьский, как и у каждого землевладельца. С постепенным присоединением к Москве отдельных княжеских территорий присоединялись и княжеские дворы или дворцы с дворьскими или дворецкими. Среди этих многих дворцов и дворецких московский дворец и московский дворецкий получил наименование "большого". Значение московского дворецкого сильно выросло, а потому должность эта поручалась нередко окольничим и даже боярам. Дворецкий обыкновенно думный человек. Он же начальник Приказа Большого Дворца с обширной компетенцией. Но в XVII в. и значение дворецкого обратилось в простой придворный титул: при Алексее Михайловиче оказалось уже несколько бояр-дворецких.

   Конюший в Москве ведет свое начало от конюшего тиуна. Но в Москве это первейший придворный чин: с Ивана III и до смерти Бориса Годунова должность конюшего поручалась боярам, причем боярин-конюший был "честiю первый". Столь важное значение должности конюшего и конюшего ведомства надо объяснить тесною связью его с организацией конных дворовых войск. Конюший не только первый думный человек, но и начальник Конюшего Приказа: в его ведомстве были обширные табуны лошадей, огромный штат различных придворных конюхов, с ясельничим во главе, и обширные имения, отведенные на содержание конских табунов. В лице Бориса Годунова боярин-конюший занял царский престол по прекращении династии Рюриковичей. Этим надо объяснить, что после падения Годунова должность конюшего более не замещалась, и во главе конюшего ведомства оказался ясельничий, один из невидных чинов придворного штата.

   Казначеи также произошли от тиунов или ключников, которым вверялось хранение княжеской казны. Еще по духовным вел. князей Семена и Ивана Ивановичей, Дмитрия Донского и сына его Василия и даже Ивана III казначеи отпускались на свободу, значит, были холопами. Но в XVI в. один или двое казначеев - важные придворные чины. Помимо своей прямой обязанности - хранения государевой "казны", они важные приказные люди, так как им подведомственны судом города; в их же ведении находились и холопьи дела. В XVII в. Казенным Двором ведал только один казначей. Котошихин говорит, что "казначей думной же человекъ, и сидитъ въ думъ выше думныхъ дворянъ". Но в это время значение казначея, по-видимому, упало: компетенция его значительно сузилась.

   Кроме этих должностей, существовал и ряд других, возведение в которые продвигало означенных лиц, одних обычно, других сравнительно редко, в состав думных чинов. Таков, например, оружничий, на обязанности которого лежало хранение и заготовление оружия. Эта должность поручалась обыкновенно боярам или окольничим. Таков же крайчий - должность, возникшая при Иване III. Крайчий стоял за стулом государя во время торжественных обедов и прислуживал государю. В крайчие возводились молодые люди знатных фамилий и иногда уже в качестве крайчих сидели в думе и затем продвигались до боярства. Из 26 крайчих 17 достигли чина боярина. А при Федоре Алексеевиче пожалован в кралчие кн. Иван Куракин, которому государь указал "сидети въ полатъ съ бояры въ думе и имя его поставить выше околничихъ". Наоборот, постельничий, ведущий начало от древнего подкладника, хотя и занимал очень близкое при дворе и к государю положение, так как заведовал его бельем и платьем, гораздо реже являлся думным человеком. В его ведомстве состояла Мастерская Палата, на обязанности которой лежало изготовление и хранение государева гардероба и заведование судом и повинностями целых слобод, изготовлявших на государев обиход холсты и полотна. Кроме того, под начальством постельничего состоял значительный штат спальников, которые помогали государю одеваться и раздеваться, разували и обували его. Они вербовались из подростков более или менее близких ко двору родословных фамилий.

   Из придворных чинов недумных, кроме спальников, следует отметить стольников и стряпчих. Стольники упоминаются уже с XIII в. Как показывает самое название, это были застольные слуги за княжеским столом. Отсюда и другое наименование их - чашники. Один из чашников рязанского князя в XIV в. был думным человеком. Но в Москве стольники - недумные люди. Их исконная обязанность - прислуживать за столом государя, особенно во время торжественных обедов. Они "въ столы сказываютъ", т.е. передают указанным лицам приглашения к обеду; "въ столы смотрять", т.е. наблюдают за порядком; "есть и пить отпускають", "передъ государя и гостей пить носятъ и есть ставятъ". Кушанья для государя от стольников принимал крайчий и ставил перед государем, а стольники разносили блюда для приглашенных. Из других придворных обязанностей стольников памятники упоминают о пожаловании стольников "приносом", в силу чего на пожалованных возлагалась обязанность доставлять государю в покои какие-либо вещи, например блюдо с яйцами во время христосованья. Стольники же выполняли обязанности "возниц", т.е. кучеров, во время государевых путешествий; "стояли у крюка", т.е. дежурили у государевой комнаты и не впускали туда никого без доклада. Такие доверенные стольники назывались ближними или комнатными. Но придворная служба стольников отнюдь не главная их деятельность. Они несли по преимуществу военную, а также приказную службу, хотя не в первых ролях, а по большей части товарищами более старших. Чин стольника жаловался обыкновенно молодым людям родовитых фамилий.

   Название стряпчие происходит от слова "стряпать", "стряпня". Термин "стряпать" значил что-либо производить в качестве ремесла или мастерства или прислуживать кому или при чем; продукты же такого производства назывались "стряпней". Придворные стряпчие прислуживали государю, носили за ним или держали разную стряпню: шапку, кушак, платок и пр., "стояли на ухабе", т.е. на запятках, во время государевых путешествий, чтобы всегда быть наготове поддержать экипаж от опрокидывания и т.д. Но и для стряпчих придворная служба - не главная их обязанность. И они исполняли различные военные и приказные поручения, но всегда стояли ниже стольников, и за заслуги возвышались в стольники или московские дворяне.

   Все эти придворные должности, как думные, так и не думные, имеют много общего по своему происхождению и значению с придворными должностями франкской монархии. Важнейшие должности и там поручались первоначально рабам (ministeriales), а позднее наиболее выдающимся лицам из среды свободных. Так, видная должность сенешала получила и свое название от того, что поручалась старейшему рабу (siniscalh произошло от sinis, т.е. senex, и scalh s. scale, что значит famulus - раб; этимологическое значение франц. слова senechal таково: это - le plus ancien esciave). Точно так же mariscaicus (marechal) был рабом, которому вверялось заведование конюшнями. По латинской терминологии эти должности назывались major domus или comes palatii и comes stabuli. Естественно, что старейший из рабов был первым в доме. Но при Меровингах майордом получил особое значение: он был один на все королевство и ему были подчинены все сенешалы, из которых каждый ведал отдельным королевским двором; а таких дворов было несколько. С Пипина Геристальского должность майордома сделалась наследственной в фамилии Пипинидов, которые постепенно узурпировали королевскую власть. Сын Карла Мартелла, Пипин Короткий, провозгласил себя королем. При Каролингах эта должность осталась незамещенной, как и у нас должность боярина-конюшего после смерти Бориса Годунова. Значение сенешала и comte du palais возвысилось. Как mariscaicus вырос в marechal, так comes stabuli превратился в connetable. Нашим казначеям соответствуют thesaurarii или сатеrarii. При Меровингах над ними возвышался cubicularius, как при Каролингах camerarius (chambrier) - главный казначей. Нашим стольникам или чашникам параллельны звания dapifer, buticularius, которому были подчинены pincernae (echansons); он был их начальником - princeps pincemarum, и т.д. Сходство этих придворных должностей заключалось и в том, что все они, будучи сначала чисто домашне-хозяйственными, все более и более получали общегосударственный характер (Fustel de Coulanges N.D. I) La monarchie franque. Paris, 1888. Chap. VIII et IX; 2) Les transformations de la royaute. Paris, 1892. Chap. VI; Viollet P. Histoire des institutions politiques et administratives de la France. Paris, 1890. T. I. P. 228 - 239; Brunner H. Deutsche Rechtsgeschichte. Leipzig, 1892. Bd II. S. 101 - 109; Flach J. Les origines de l'ancienne France. Paris, 1903. T. III. P. 454 - 469).

   В общем дворяне провинциальные и московские представляли в XVI и XVII вв. очень пеструю картину различных общественных положений. В составе их оказались потомки владетельных княжеских фамилий, старых бояр, детей боярских и, наконец, простых дворян, предки которых нередко всю свою жизнь провели в холопском звании. Среди столь разнородных элементов едва ли могло существовать много общего. Служилые люди Московского государства и не были ничем объединены, кроме обязательной военной службы и владения поместьями и вотчинами. Но и служебные и землевладельческие интересы их не менее часто разъединяли, чем объединяли. Знатные (родословные) богатые фамилии, сохранившие за собой место в высшем правящем классе, с таким же нескрываемым презрением смотрели на служилых людей неродовитых и захудавших, как и на прочие разряды низшего населения, и в институте местничества выработали даже особый порядок защиты своего служебного положения от сопоставления и сближения с худородными и захудавшими дворянами.

   Местничество явилось институтом, регулирующим взаимные отношения между членами служилых фамилий по службе военной и приказной и в обстановке придворного этикета, например, во время торжественных приемов и обедов в государевом дворе, при государевых выходах и выездах и т.п. Само название института возникло от того, что взаимоотношение между данными служилыми людьми определялось числом мест, которое разделяло их между собой, т.е. ставило одного выше или ниже другого на одно, два, три, четыре и т.д. мест. Значит, должна была выработаться точная градация мест или рангов на службе и вне ее, например, за государевым обеденным столом или при размещении во время заседаний боярской думы. С другой же стороны, необходимы были правила, на основании которых каждому служилому человеку отводилось бы определенное место среди других окружающих его лиц, а именно выше одних и ниже других.

   Правила местничества начали слагаться в ту пору, когда стал особенно заметен усиленный прилив на службу в Москву служилых князей, т.е. примерно с начала XV века. Новые титулованные слуги (князья) энергично стремились оттеснить с первых наиболее влиятельных мест при особе московского вел. князя и государя его старинных бояр и удержать эти места за собой. В общем эти стремления увенчались успехом: из старых боярских родов удержались на первых местах среди титулованных слуг только Захарьины-Кошкины и Воронцовы-Вельяминовы. Но и титулованным слугам предстояло размежеваться между собой и определить относительное положение каждого. К сожалению, в этом процессе размещения слуг далеко не все разъяснено. По-видимому, потомки бывших великих князей становились выше потомков князей удельных; принималось во внимание также и то, начал ли службу данный князь прямо в Москве, или он пробовал служить раньше какому-нибудь другому князю и после этого пристроился в Москве. Каждый, заняв то или иное положение среди других на службе и при дворе, передавал свое служебное и общественное положение и детям, для которых это являлось их "отечеством" или отеческою честью, что и послужило главным основанием для местнических счетов.

   "Отеческая честь" оказалась понятием весьма своеобразным и довольно сложным. Она слагалась из элементов генеалогических (родословия), с одной стороны, и служебных - с другой. Сама по себе должность или высокий чин отца не сообщали ему самому или его детям каких-либо преимуществ по началам выслуги. В 1616 г. кн. Федор Волконский, назначенный на второе место при торжественной встрече, бил челом на б-на П.П. Головина, "что ему по своей службъ б-на П.П. менши быть не мочно". Это челобитье своего родича поддержал и околн. кн. Гр. Волконский. Назначенные для разбора этого спора бояре спросили кн. Волконских, почему им "не вместно быть" ниже б-на Головина? Волконские сказали, "что имъ по случаемъ (служебнымъ) менши быть Головина нельзъ", и обязались представить случаи на суде. Но бояре не допустили и до суда, признав, что Волконские на Головина "въ отечествъ били челомъ не дъломъ; люди они не родословные; а по государеву указу неродословнымъ людемъ съ родословными людми суда и счету въ отечеств не бывало... а за службу жалуетъ государь поместьемъ и денгами, а не отечествомъ" (РК. Т. I. С. 205 - 206). Отечеством, конечно, никого пожаловать нельзя; это выше власти государя. Отеческая честь приобретается единственно актом рождения; это прирожденное право каждого служилого человека.

   С другой стороны, и одна генеалогия сама по себе не обеспечивала раз и навсегда за служилым человеком уже однажды намеченное служебное положение в ряду других служилых фамилий. Унаследованную отеческую честь необходимо было поддерживать соответственной службой в постоянных заботах не потерпеть "поруху чести" или "утерку" принятием несоответственного назначения. Равным образом и продолжительное уклонение от службы или неполучение приемлемых назначений оставляло лицо и его родичей в тени, приводило к захуданию рода и принижало его родословную честь. Так, кн. Богдан Касаткин-Ростовский сам указал, "что отецъ его и дедъ въ разрядехъ не бывали, п.ч. были в закосненье" (РК. Т. I. С. 935). Из только что приведенного столкновения кн. Волконских с Головиным явствует, что высокие по генеалогическому происхождению Рюриковичи-Волконские, не достигшие высокого положения при дворе московских государей, в начале XVII в. считались неродословными по сравнению с Головиными, фамилией, которая только в XVII в. особенно возвысилась, и сын упомянутого Головина отказался принять чин окольничего, как низкий для него, в 1651 г.

   Положение каждого лица в ряду других определялось двояко: по отношению к родичам и к чужеродцам. Положение среди родичей определялось по родословцу, т.е. по началам родового старшинства. Старший брат был выше на одно место следующего за ним, на два места выше третьего брата и т.д. Дядя был выше по крайней мере на одно место своего племянника. Так, третий брат, если он был самым младшим, был на одно место выше старшего сына от старшего брата. Но так как число братьев в семье бывало различно, то счет по родословцу для членов многочисленной семьи оказывался менее выгодным, чем для членов малолюдной семьи. Для упорядочения этих счетов при Грозном было издано уложение, в силу которого "перваго брата сынъ четвертому дяде въ версту", т.е. обычно предполагалась семья из трех братьев, и старший сын от первого брата занимает от отца четвертое место. Если бы в семье оказалось четыре брата, то младший занял бы четвертое место под старшим, как и первый сын последнего. Таким образом, четвертому брату в семье и первому сыну от старшего брата отводилось равное (четвертое) место; они были между собою "ровнями" или "въ версту", т.е. каждый из них не мог занять место ни выше ни ниже другого. Такой распорядок мест по родословцу с точностью определял место каждого члена семьи в среде его родичей.

   Отношение к чужеродцам определялось счетом мест по разрядам, т.е. по тем служебным и придворным назначениям, которые записывались в особые разрядные книги или "разряды". Между должностями существовала некоторая градация. Например, войска разделялись на полки, в каждом из которых было по одному, по два и даже более воевод. Старшим воеводою считался воевода большого полка, на втором месте стоял воевода правой руки, на третьем - воеводы передового и сторожевого полков и на четвертом - воевода левой руки. Вторые воеводы каждого из полков были ниже первых воевод. Впрочем, следует иметь в виду, что строгая градация должностей полковых воевод едва ли успела сложиться и была видоизменяема указами государей, которые желали сузить местнические счеты полковых воевод. Так, в июле 1550 г. состоялся следующий приговор: "где быти на црве i великого князя службе бояром и воеводам по полкомъ: в болшомъ полку быти болшому воеводе, а передового полку, и правые руки, и левые руки воеводам и сторожевого полку первым воеводам быти менше болшого полку первого воеводы; а хто будет другой в болшом полку воевода, и до того болшого полку другово воеводы правые руки болшему воеводе дела и счету нет: быти имъ без месть. А которые воеводы будут в правой рукъ, и передовому полку да сторожевому полку воеводам первым быти правые руки не менши. А левые руки воеводам быти не менши передового полку и сторожевого полку первых воевод. А быти левые руки воеводам менши правые руки первого воеводы. А другому воеводе в левой рукъ быт менши другово ж воеводы правые" (Древн. разр. кн. С. 142). Эта сложная и не вполне вразумительная (как понять, что воеводы левой руки меньше воеводы правой, когда они не меньше воевод сторожевого и передового полков, а те в свою очередь не меньше воеводы правой руки?) арифметика имела в виду главным образом сокращение поводов к местническим столкновениям. Но эти цели далеко не всегда достигались, и местнические споры возбуждались и вопреки указам. Во всяком случае, каждый раз при назначении воевод по полкам, правительству предстояла нелегкая задача подобрать таких лиц, отеческая честь которых позволяла бы одним стоять ниже других. Возбуждение местнических споров подтверждает, что правительству не всегда удавалось произвести этот подбор, без нарушения отеческой чести кого-либо из назначенных.

   Каждый назначенный должен был строго следить за тем, чтобы не оказаться по данному разряду, ниже или хотя бы только ровнею такого лица или таких лиц, служить с которыми в указанных условиях ему по отечеству своему было невозможно или, как выражались тогда, "не вмъстно". Каждый должен был хорошо "знать себе меру", т.е. уметь хорошо высчитать, ниже кого ему служить "вместно", кто ему "въ версту", и кому в отечестве с ним недоставало многих мест, т.е. кому надлежало служить ниже его. Этот расчет своей меры или соизмерение своего отечества с отечеством других чужеродцев возможны были только по прецедентам, т.е. по прежним записанным в разрядных книгах назначениям или "случаям". Если а получал назначение ниже б, то ему предстояло подыскать случай совместной службы своего восходящего родственника с восходящим родственником лица б. Если такой случай найден, причем А служил ниже Б на несколько мест, то оставалось только высчитать генеалогическое расстояние А до а и Б до б на основании счета по родословцу. При равенстве этих расстояний а мог служить ниже б в такой же мере, как А служил ниже Б. Если же расстояние между А и а было меньше расстояния между Б и б как раз на столько мест, на сколько А служил ниже Б, то а и б должны были служить ровнями. При еще большей разнице счетов по родословцам в пользу а последний должен был стоять по службе выше б. Этот простой схематический пример показывает лишь общий порядок счета мест между чужеродцами. В действительности отношения были гораздо сложнее. Для выяснения служебных отношений местничающихся обыкновенно приходилось выбирать такие случаи, когда родичи соперничавших служили не непосредственно друг с другом, а с членами третьей, четвертой и более фамилий, и при посредстве этих вводных членов выяснять отношения спорящих.

   Всякий, усмотревший "поруху" своему отечеству в назначении служить ниже такого-то, обыкновенно обращался с челобитьем к государю, что ему ниже такого-то служить "не вместно", или просто не являлся к выполнению служебных функций, отказывался брать списки служилых людей своего полка и пр. В последних случаях главный воевода доносил государю о причинах уклонения от службы заинтересованного. В свою очередь и то лицо, ниже которого отказывался служить первый, обращалось к государю с челобитьем об "оборони". Для разбора местнических споров назначались особые комиссии из бояр, которые должны были проверить представленные сторонами случаи и постановить решение. Обыкновенно приговоры бывали неблагоприятны для возбудивших местнический спор. Им объявлялось, что они могут служить ниже своих соперников "многими месты", а за обиды, нанесенные соперникам, виновные "выдавались им головою". Эта выдача головою заключалась в том, что приговоренного отводили на двор его соперника и объявляли последнему, что приведенный выдан ему головою за то, что неправильным отказом служить ниже его задел его отеческую честь. Но нередко, по-видимому, местнические споры не доходили до суда, а решались распоряжениями государя, что просителю можно служить ниже такого-то; или что проситель пускай служит с таким-то, а после службы им дадут счет; или же просьба отклонялась на том основании, что служба просителя с соперником объявлялась без мест, в подтверждение чего просителю выдавалась "невместная грамота"; или же, наконец, соперников просто разводили, т.е. одному из них или обоим давали другие назначения. Но как судебные решения, так и распоряжения далеко не всегда удовлетворяли просителей. Они продолжали упорствовать в своем отказе служить ниже соперников и готовы были перенести какую угодно государеву опалу, лишь бы только уберечь от "утерки" свою отеческую честь.

   Местничество было институтом чисто аристократическим. Оно допускалось только между членами родословных фамилий, и не родословным людям с родословными "суда и счета въ отечествъ не давалось". Оно ограждало членов родословных фамилий от принижения их по службе случайными людьми темного происхождения и вынуждало правительство подбирать себе слуг на важнейшие места по военной и гражданской службе из среды титулованной знати. Этим самым местничество существенно ограничивало власть московских государей. Они должны были признать этот институт и считаться с его правилами во всех областях текущего управления. Даже Грозный, при всей его решительной нелюбви к княжатам и боярам, хотя и сознавал вредные стороны местничества для интересов государства, не решился предпринять радикальных мер против местничества. Он только стремился регулировать его и ограничить, но учреждением опричины и разделением служилых людей на опричных и земских еще более запутал местнические счеты.

   Возбуждение местнических споров и отказ от выполнения служебных обязанностей, особенно в горячие моменты военных походов, прежде всего раскрыли невыгодные стороны местничества для интересов государства. В отвращение столь очевидного вреда и принимались такие меры, как предложение местничающимся возбуждать споры о местах лишь после окончания службы в данном походе. Наиболее же обычной правительственной мерой было объявление того или иного похода без мест. Это означало, что из данного разряда нельзя было впредь приводить случаи в местнических спорах. Так, перед казанским походом 1549 г. царь и митрополит убеждали бояр, воевод, князей и детей боярских, чтоб они "служили, сколко имъ Богь поможет, и розни бы и местъ меж ихъ однолично никоторые не было. А лучитца каково дело, кого с ким црь i вел. князь на свое дело пошлет, а хотя будет кому с кем и не пригож быти своего для отечества, и бояре бъ i воеводы и князи и дети боярскiе для земского дела все ходили без местъ. А кому будет каково дело о счете, и как, оже дастъ Богь, с своего дела и с земского придет, и гдрь имъ счетъ тогды дасть" (Древн. разр. кн. С. 137). Но как эти распоряжения исполнялись, видно из заготовленного обращения Грозного к членам Стоглавого собора: "Отець мой, Макарей митрополить, и архiепископы, и епископы, и князи, и бояре. Нарежался есми х Казани со всемъ христолюбивымъ воинствомъ и положилъ есми советъ своими боляры в пречистой и соборной передъ тобою, отцемъ своимъ, о мъстъхъ в воеводахъ и въ всякихъ посылкахъ въ всякомъ разрядъ не мъстничатися, кого с къмъ куды ни пошлютъ, чтобы воиньскому дълу в томъ порухи не было; и всемъ бояромъ тотъ былъ приговоръ любъ... И какъ приъхали х Казани, и с кемъ кого ни пошлютъ на, которое дело, ино всякой розместничается на всякой посылке и на всякомъ деле, и въ томъ у насъ везде бываетъ дело не крепко; и отселе куды кого с кемъ посылаю безъ месть по тому приговору, никако безъ кручины и безъ вражды промежь себя никоторое дело не минеть, и въ техъ местехъ, всякому делу помешька бываетъ" (Жданов И.Н. Материалы для истории Стоглавого собора // Жданов И.Н. Сочинения. СПб., 1904. Т. I. С. 176).

   Невыгодные стороны местничества все сильнее ощущались по мере усложнения взаимных отношений между служилыми людьми. А эти отношения запутывались, с одной стороны, вследствие размножения членов одного рода, причем одни линии родичей падали в своем значении, другие же возвышались. Отсюда естественное стремление последних отказаться от счета по родословцу с первыми, чтобы оградиться от "утягиванья" в отечестве захудалыми линиями. С другой стороны, меры Грозного против бояр и княжат, в частности введение опричины, значительно содействовали угасанию и искоренению некоторых фамилий: Немало повлияли в том же направлении и события смутного времени. Котошихин и отметил, что многие боярские роды "безъ остатку миновалися". Но те же общественные события выдвинули в верхние слои служилых людей новые фамилии. Благодаря этому понятие родословности было значительно поколеблено. При таких условиях относительная оценка отечества оказалась более затруднительной как для самих заинтересованных, так и для судей. В XVII в. "знать свою меру" и разбирать местнические споры стало много труднее, чем раньше. К тому же местничество постепенно утрачивало свое значение, как охраны аристократических притязаний родословных фамилий: в XVII в. состав верхних слоев служилых людей оказался гораздо менее аристократичным. Затруднения же, испытываемые от местничества в военной службе, значительно возросли вследствие учащения споров из-за мест. Все это в совокупности и привело к отмене местничества, хотя эта отмена произошла довольно неожиданно.

   В конце 1681 г. созвано было совещание из выборных от всех чинов служилых людей под председательством князя В.В. Голицына "для лучшаго ратей устроенiя и управленiя", так как неприятели "показали новые въ ратныхъ делехъ вымыслы". Совещание проектировало новое разделение полков на роты под начальством ротмистров и подпоручиков и составило примерный список новых начальников из разных разрядов служилых людей. Но при этом оказалось, что в этот список из фамилий Трубецких, Одоевских, Куракиных, Репниных, Шейных, Троекуровых, Лобановых-Ростовских, Ромодановских и иных никого поместить не пришлось, "за малыми леты". Поэтому служилые люди просили писать в новые чины из вышеуказанных фамилий с достижением возраста, "чтобы имъ впредь оть техъ родовъ въ попрекъ и въ укоризнъ не быть". Вместе с тем выборные возбудили и общий вопрос, "для совершенной въ его государскихъ ратныхъ и въ посольскихъ и во всякихъ делехъ прибыли и лучшаго устроенiя, указалъ бы вел. государь всемъ бояромъ и околничимъ и думнымъ людямъ и всемъ чинамъ быти на Москве въ приказехъ и въ полкехъ у ратныхъ и у посольскихъ и у всякихъ делъ и въ городехъ межъ себя безъ местъ, где кому вел. государь укажетъ, и никому ни съ кемъ впредь розрядомъ и месты не считаться, и розрядные случаи и места отставить и искоренить, чтобы впредь отъ техъ случаевъ въ его государевыхъ ратныхъ и во всякихъ делъхъ помешки не было". Это челобитье было рассмотрено государем совместно с освященным собором и думой и постановлено все разрядные книги, "въ которыхъ писаны бывшiе случаи съ месты", сжечь, "да погибнетъ, какъ сказалъ патрiархъ, во огни оное, Богомъ ненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь да не вспомянется во веки". Но как бы вместо местничества учреждены были при Разрядном приказе родословные книги, куда должны быть занесены различные служилые фамилии "имъ и впредь будущимъ ихъ родомъ на память". Для составления и пополнения их заинтересованные должны были представить родословные росписи. В основу же родословной книги положен был составленный при Грозном "Государевъ родословецъ". Этот приговор состоялся 12 янв. 1682 г. Формально местничество было уничтожено. Но переживание этого института в нравах наблюдается и очень долгое время спустя (СГГД. М., 1828. Ч. IV. N 130).

   Сергеевич В.И. Древности русского права. 3-е изд. СПб., 1909. Т. I. С. 373 - 559, 619 - 688; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. 4-е изд. СПб.; Киев, 1905. С. 119 - 130; Ключевский В.О. 1) Боярская дума Древней Руси. 3-е изд. М., 1902. Гл. V и след.; 2) История сословий в России. М., 1913; Павлов-Сильванский Н.П. Государевы служилые люди. СПб., 1898. С. 16 - 251; Загоскин Н.П. Очерки организации и происхождения служилого сословия в допетровской Руси. Казань, 1875. Очерки 2-й и 3-й; Градовский А.Д. 1) История местного управления в России. СПб., 1868; 2) Собр. соч. СПб., 1900. Г.П. Гл. I: "Класс землевладельцев"; Дьяконов М.А. Власть московских государей. СПб., 1889. Гл. VI; Лихачев Н.П. Думное дворянство в боярской думе XVI ст. // Сб. АИ. 1896. Кн. VI; Рождественский С.В. Служилое землевладение в Московском государстве. СПб., 1897; Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI - XVII вв. СПб., 1899. С. 126 - 186; В[алуев] Д. Предисловие [к изданию Разрядной книги] // Симбирский сборник. М., 1845. С. 13 - 184; Маркевич А.И. 1) О местничестве. Одесса, 1879; 2) История местничества в Московском государстве в XV - XVII вв. Одесса, 1888; Милюков П.Н. 1) Официальные и частные редакции древнейшей разрядной книги// ЧОИДР. 1887. Кн. 2; 2) К вопросу о составлении разрядных книг // ЖМНП. Ч. 263. Отд. П. С. 165 - 194; Сторожев В.Н. Десятни как источник для изучения истории русского провинциального дворянства // Юридический вестник. 1890. N3; Оглоблин Н. Что такое десятня // ЖМНП. 1891. N 10; Сторожев В. Н. Материалы для истории русского дворянства. М., 1891 - 1908. Вып. 1 - 2; Лихачев Н.П., Мятлев Н.В. Тысячная книга 7059 - 1550 г. Орел, 1911; Мятлев Н.В. Тысячники и московское дворянство XVI ст. Орел, 1912; Новицкий В.И. Выборное и большое дворянство XVI - XVII вв. Киев, 1915.

  

   Посадские люди (посажа(е)не) обнимают собою все торгово-промышленное население посадов (от посадити - поставить, устроить), возникавших обыкновенно около городских укреплений. Естественно, что торговля и промыслы ищут более безопасных пунктов поселений. Но в этом отношении не все города представляли одинаково надежную охрану для мирного населения. Московское правительство выдвигало целый ряд укреплений, например по южной границе для защиты страны от татарских набегов. Этим городам и городкам угрожала ежедневная опасность вражеских нападений, а потому в них еще в 70-х гг. XVII в. не было посадских жильцов (ДАИ. СПб., 1875. Т. IX. N 106; СПб., 1862. Т. VIII. N40). С другой стороны, по мере возрастания безопасности в центре, на севере и северо-востоке страны, торговля и промыслы начинают разливаться по селам и деревням. Однако этому нормальному развитию ставятся серьезные преграды со стороны правительства в интересах чисто фискальных. Различные акты торгового оборота обложены были различными сборами в пользу казны. Каков бы ни был порядок взимания этих сборов, происходил ли он при помощи собственных правительственных органов или сдавался в откуп, уследить за всеми торговыми сделками оказалось не под силу московскому правительству. Поэтому оно вынуждено было принимать меры к ограничению торговли в определенных пунктах, преимущественно в городах. Мотивировка такой политики изложена с полной очевидностью в предписании новгородским воеводам по поводу торговых сношений с Швецией в 20-х гг. XVII в.: "велено торговымъ людемъ, которые съ нашей стороны ездять въ Свейскiе городы и ездя торгуютъ въ ихъ стороне по селамъ и по деревнямъ, учинити заказъ крепкой, чтобъ они впередъ ездили въ Свейскую сторону и торговали по городомъ, а по селамъ и по деревнямъ не торговали; а въ нашей бы стороне Свейского короля подданнымъ, рускимъ и немецкимъ торговымъ людемъ, потому жъ прiезжая велети торговать по городомъ, въ Новегороде, въ Ладоге, а не по селамъ и не по деревнямъ, чтобъ въ томъ нашей пошлинъ истери не было" (ААЭ. СПб., 1836. Т. III. N 180). Опасение утерять торговые сборы руководит уже правительством Ивана III. Поэтому оно в уставной Белозерской грамоте 1488 г. предписало всем приезжим из иных земель и всех монастырей "торговати имъ всемъ на Белеозере въ городе житомъ и всякимъ товаромъ; а за озеро имъ всемъ торговати не ездити. А по волостемъ и по монастыремъ не торговати житомъ и всякимъ товаромъ, опрочь одное волости Углы; а на Угле быти торгу по старине". Исключение из этого правила допущено только для белозерцов посадских людей, которым разрешено "за озеро ездити и торговати по старине" (ААЭ. СПб., 1836. Т. I. N 123). В 1539 г. новоторжские таможники донесли, что кроме села Медны Троицкого монастыря "тутошнiе люди да и прiезжiе люди многiе торгуютъ всякимъ товаромъ безпошлинно во Владычне слободке Тверского владыки, да у Николы въ Берновъ, да въ Загорье у Пятницы св., да въ селе въ Ивашкове, да въ селе въ Ильинскомъ, и въ томъ де вел. князя тамге чинится убытокъ великъ". Вследствие этого было предписано: "однолично бы во всемъ Новоторжскомъ уездъ не торговалъ никто ничемъ, опричь Торжку посаду и села Медны"; в других же местах ведено всякий товар отписывать на государя (Там же. N 188; ср. еще N 262 и 263).

   По тем же соображениям правительственными распоряжениями совершался перевод торговых пунктов из одних мест в другие. Например, в царской грамоте 1586 г. датскому королю сообщалось: "А что писалъ еси къ намъ о торговле въ нашей отчине въ Лопской земле, что былъ учиненъ торгъ въ Малмiюсе, то есть въ Коле, и намъ бы то торговое место опять въ Малмiюсе велети устроити, - и мы ныне торгъ изо всего поморья, ис своей вотчины Двинскiе земли, и ис Колы и изъ иныхъ местъ перевели и учинили въ одномъ месте на усте Двины реки, у нового города у Двинского. И торговымъ людемъ изо всехъ изъ вашихъ поморскихъ государствъ со всякими товары къ тому месту, къ Двинскому городу, поволили есмя ходити безъ вывета. А въ Коле волости торгу есмя быти не велели, занеже въ томъ месте торгу быти непригоже: то место убогое" (РИБ. СПб., 1897. Т. XVI. С. 235 - 236; ср.: ААЭ. СПб., 1836. Т. I. N 338).

   Открытие новых торговых пунктов в селах надо было каждый раз выхлопатывать особо при условии, что данное село от ближайших торгов отстоит далеко, и что от учреждения нового торга не произойдет недобору в тамге ближайшего торгового пункта. Например, в 1588 г. разрешено отдать на откуп сбор тамги в с. Еремсйцове Спасского монастыря в Ярославле, так как "то село отъ городовъ и отъ торговъ далече, версть по 20, и по 30, и по 40, и крестьяномъ того села торговати ездити далече; а напередъ того въ томъ селе тамга въ откупу не бывала ни за кемъ, и на веру ее не сбирывалъ никто; и къ Ярославской тамге и къ наместничю доходу то село тамгою не приписано, и впередъ Ярославской тамге и наместничю доходу отъ того торгу недобору не будет никоторого". Точно так же в 1592 г. разрешено в селах Чаранде и Коротком "уставити торгъ и торговати по вся дни, какъ и въ иныхъ городехъ" (ААЭ. Т. 1. N 342, 356; ср. еще: N 362 и 366).

   Эти меры сосредоточения торговли в определенных пунктах не имели таким образом в виду сконцентрировать торговлю только в городах и не обособляли посадского населения от сельского. Посадские люди и лавки упоминаются не только в городах. Например, Тихвинскому монастырю принадлежал посад Тихвинский, и за монастырь поряжались жильцы с обязательством "жити на Тифине посаде съ посадцкими людми, и тягло, посадцкое и монастырьское сделье всякое делати" (АЮ. СПб., 1838. N 195.1 и II). В селе Веси Егоньской Симонова монастыря, в селе Клементьевском Троицкого монастыря, в дворцовом селе Дунилове и в дворцовых слободах Гавриловской и Александровской упоминаются ряды лавок и посадские и непашенные люди (ААЭ. Т. I. N263; Лаппо-Данилевский А.С. Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразования. СПб., 1890. С. 165, пр. 2). По отписным книгам села Павлова Острогу 151 (1643 г.), составленным после смерти вотчинника боярина кн. Ив. Бор. Черкасского, там описаны различные торговые ряды и посадские дворы (рукоп. частного собрания). С другой стороны, на посадах упоминаются пашенные дворы, и к посадам приписывались пашенные земли и сенокосы. Так, в Устюжне, по сотной 1597 г., описаны 13 пашенных дворов, 245 четей пашни и 4892 копны сена; в XVI в. в псковских пригородах земледелие являлось преобладающим занятием жителей, а в издавна славившемся торговлею Пскове при церквах и монастырях описаны нивы и пожни, о которых сказано: "а пашутъ тъ нивы и пожни псковичи посадскiе люди и волостные крестьяне и даютъ въ монастыри и къ церквамъ изъ хлеба четвертый снопе". В Серпухове показано "земли у города у всехъ городскихъ людей съ оброчники и съ слободскими 1033 чети, сена 3115 копенъ". В Муроме "пашни у всего посаду, и перелогу, и животиннаго выпуску... 608 чети". И в XVII в. наблюдаютсяте же картины. Например, в Н. Новгороде "за посадскими за всякими людми" описаны "ихъ старинные пожни, сенные покосы", всего 745 десятин. А в Шуе "все шуяня посацкiе люди" разделяли пахотную землю по тяглам "впредь на десять летъ до мiрского жъ разделу" (Чечулин Н.Д. Города Московского государства в XVI в. СПб., 1889. С. 73 - 74, 114, 143, 182 прим.; РИБ. СПб., 1898. Т. XVII. С. 289 - 290; Борисов В.А. Описание города Шуи и его окрестностей с приложением старинных актов. М., 1851. С. 63 и сл.).

   Торгово-промышленное население посадов не представляло однородной группы и делилось на разряды. Судебник Ц., определяя размеры бесчестья для разных категорий лиц, оценивает честь посадских людей весьма различно: "А гостемъ болшимъ бесчестия 50 рублевъ... А торговымъ людемъ и посадскимъ людсмъ всемъ середнимъ бесчесття пять рублевъ... А боярскому человеку молодчему или черному городскому (посадцкому) безчестiя рубль" (ст. 26). Бесчестье женам назначается вдвое против их мужей. Такая оценка чести к тому же по времени и месту колеблется. Так, по грамоте замосковной Вохонской волости 1561 г. определено бесчестье "посадскимъ людемъ и волостнымъ добрымъ" в пять руб. Так же по уставной грамоте Устюжны-Железопольской 1614 г. такое же бесчестье назначено "посадскимъ торговымъ людемъ" без разделения на группы (ААЭ. Т. I. N 257; Т. III. N 36). По Уложению плата за бесчестье торговым посадским людям колеблется от 50 до 5 р. (X. 94).

   Старинное значение гостей, как иноземных и иногородних торговцев, продолжает некоторое время сохраняться. Памятники XIV - XV вв. упоминают о гостях сурожанах и суконниках. "Сурожане" - это купцы, которые вели торговлю с г. Сурожем (иначе Судаком) по р. Дону, как старинные "гречники" с Грецией. Азовское море называлось раньше Сурожским, а товары, вывозимые сурожанами, наз. сурожскими (ныне испорченный термин "суровские"). Сукно тоже было товаром заграничного вывоза и доставлялось к нам преимущественно из немецких городов (т. наз. ип(р)ское и фламандское сукно). По своему экономическому достатку богатые купцы занимали видное общественное положение. Князья взаимно обязуются "гости и суконьниковъ... блюсти ны съ единого, а въ службу ихъ не приимати"; у гостей и суконниковъ князья делают крупные займы; например, перебежавший из Москвы в Тверь Некомат, прозванный "сурожанином", помог тверскому князю добыть ярлык на великое княжение, что сопряжено было с большими расходами в Орде (СГГД. 4.1. С. 57, 102; ААЭ. Т. I. С. 21). Сурожане и суконники принимали участие и в военных походах. Предпринимая в 1470 г. поход под Казань, Иван III "съ Москвы послалъ сурожанъ, и суконниковъ, и купчихъ людей и прочихъ всехъ москвичь, коихъ пригоже, по ихъ силе". А Дмитрий Донской, выступая в поход против Мамая, "поять же тогда съ собою десять мужей сурожанъ гостей, видеша ради: аще что Богъ случитъ, имутъ поведати въ далныхъ земляхъ, яко сходници суть з земли на землю и знаеми всеми и въ Ордахъ и въ Фрязехъ; и другаа вещь: аще что прилучится, да сiи сетворяютъ по обычаю ихъ" (ПСРЛ. СПб., 1853. Т. VI. С. 188; Т. XI. СПб., 1897. С. 54). Из этих указаний явствует, что суконники и сурожане стояли в близких отношениях к княжеским правительствам: князья, в частности, принимали их на службу. Но это была, конечно, не военная служба. Профессиональный опыт и специальные сведения торговых людей нашли гораздо более полезное приложение в некоторых областях финансового управления в Московском государстве.

   Ещ