Дьяконов Михаил Александрович - Очерки общественного и государственного строя Древней Руси

удет им никакого насилья, и тиун будет по их указанию (Ипат. лет. 1146 г.). Худая слава судных тиунов, как неправедных судей, нашла отзвук в любопытном литературном памятнике XIII в.: "Семена епископа тверского наказате". Здесь рассказано, что полоцкий кн. Константин спросил у себя на пиру попа Семена, где будет на том свете тиун? Поп отвечал: где и князь. Удивленный князь переспросил: "тиун неправду судит, а я что делаю?" Поп ему разъяснил, что добрый князь избирает и тиуна доброго; тогда оба попадут в рай. А злой князь поставляет и злого тиуна "толико того дъля, абы князю товара добывалъ, напустилъ его, аки гладна пса на стерво, люди губити", то князь и тиун будут в аду (ПСтРЛ. СПб., 1862. Т. IV. С. 185).

   Кроме судебных обязанностей тиунам поручается выполнение и других функций. Русская Правда в числе княжих тиунов упоминает о тиуне огнищном и конюшем (Кар. сп. Ст. 1 и 10). Конюшие тиуны ведают княжеские конюшни и конские табуны. Это вовсе не исключительная область частного княжеского хозяйства, так как княжеские кони служили для потребностей войны. Еще Владимиру св. епископы и старцы советовали снова ввести виры вместо смертной казни ввиду военных потребностей; они говорили: "оже вира, то на оружьи и на конихъ буди", т.е. что денежные штрафы пойдут на приобретение оружия и коней для военных походов. Разбитые половцами киевляне требуют от князя Изяслава: "се половци росулися по земли; дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними" (Лавр, лет. 996 и 1068 гг.). Как велики были княжеские табуны, видно из того, что Изяслав Мстиславич с союзниками "заграбиша Игорева и Святославля стада въ лесъ, по Рахни, кобылъ стадныхъ 3000, а конь 1000" (Ипат. лет. 1146 г.). Отсюда явствует, какие государственные функции исполняли конюшие тиуны.

   Огнищный тиун заведовал княжеским огнищем, т. е. домом или двором. Это, надо думать, то же, что тиун дворский. Русская Правда знает тиунов дворских у бояр (Кар. сп. Ст. 77), а летопись упоминает у кн. Мстислава Изяславича "Олексу дворьского" (Ипат. лет. 1171 г.). В качестве лиц, заведующих княжеским хозяйством, тиуны имели важное значение в сфере финансовой администрации. Они, например, назначались на волока для поддержания порядка при перевозке товаров из одной реки на другую. По договору Смоленска с немцами установлено: "Аже тиоунъ услышить, латинескыи гость пришелъ, послати ему люди с колы пьревести товаръ, а не удержати ему; аже удержить, оу томь ся можете учинити пагоуба" (ст. 23). В пользу тиуна с гостя полагались за это "роукавице перстаты готьские". Из обязанностей огнищного или дворского тиуна выросла должность московского дворецкого, как из обязанностей конюшего тиуна должность боярина конюшего. Важное государственное значение княжих тиунов явствует уже из того, что за убийство их (кроме сельского тиуна), как и за убийство княжих мужей, назначена двойная вира в 80 гривен (Кар. сп. Ст. 1).

   Кроме тиунов, отдельными отраслями княжеского хозяйства ведали ключники. Ключник тоже холоп и носит на себе привязанный ключ, как эмблему хозяйства. Думают, что ключники были подчинены тиунам. Но этого нельзя подтвердить документально. Наоборот, между ключником и тиуном чрезвычайно трудно провести какую-либо разницу. Русская Правда, например, рядом с термином "тиун" не знает термина "ключник"; лишь в числе источников холопства она упоминает "тиуньство безъ ряда или ключь къ себе привяжеть" (Кар. сп. Ст. 121). Так же и по летописи ключника от тиуна невозможно отличить. Ростислав после смерти Вячеслава пригнал в Киев на Ярославль двор и "съзва мужа отца своего Вячеславли и тивуны и ключникы, каза нести именье отца своего передъ ся, и порты, и золото, и серебро" (Ипат. лет. 1154 г.). Тиуны и ключники вместе хранят движимое имущество и казну князя, и нет возможности различить их функции и положение. Одним из главных зачинщиков убиения Андрея Боголюбского был "Амбалъ ключникъ, Ясинъ родомъ, тоть бо ключь держащеть у всего дому княжа, и надо всими волю ему далъ бяшеть" (Там же. 1175 г.). Этот Амбал по положению и значению был огнищным тиуном кн. Андрея, так как управлял всем дворовым хозяйством и дворовым штатом. Но он назван ключником. А кому, кроме князя, он мог быть подчинен, когда у него была власть надо всем? Из позднейших актов известно, что ключники заведовали селами и деревнями, покупали деревни "за княжимъ ключомъ"; а Русская Правда знает лишь тиунов сельских или ратайных у князя, которые оценены только в 12 гривен, но не ключников (Кар. сп. Ст. И).

   Те или иные обязанности при своем дворе князь мог поручать и отдельным лицам из состава своей дружины. При князе упоминаются: печатник, стольник, подкладник или постельничий, ловчий, меченоша или мечник и др. Как круг обязанностей каждого из этих лиц, так и соотношение между ними, не были точно установлены. Мечник, например, несет исполнительные обязанности при суде и за это получает некоторые пошлины в свою пользу (Ак. сп. Ст. 41; Кар. сп. Ст. 100). Но отсюда вовсе не следует, что мечник подчинен тиуну, как предполагают некоторые. Вообще в то время едва ли могла существовать какая-либо система соподчиненных должностей. Все должностные лица подчинены, конечно, князю; а если это были чьи-либо холопы, то подчинялись своим господам.

   Областное деление. Как уже сказано, князь должен был иметь помощников и вне стольного города, которые распределялись по отдельным пунктам территории княжения. Это были органы местного управления, хотя и не в строго определившейся обособленности. Как же они распределялись по областям?

   Какого-либо единого и общего административного деления государственных территорий Древняя Русь не знала. Хотя каждая территория подразделяется на области, но эти подразделения и неоднородны и изменчивы вследствие распадения княжений и захвата князьями друг у друга городов.

   Из ранее сказанного известно о существовании в каждой земле, кроме стольного города, еще пригородов. Памятники говорят, сверх того, о волостях в смысле подразделения территории. Уже Рюрик "раздая мужемъ своимъ волости" (Ипат. лет. 862 г.). Но термин "волость" крайне неопределенный. Он обозначает прежде всего власть или право, а затем объект, подлежащий чьей-либо власти. В последнем смысле волостью называется и вся земля, как подчиненная власти князя. И отдельная область земли, выделенная в управление особому лицу, как состоящая в его власти, тоже называется волостью. Наконец, и частное недвижимое имущество, находящееся во власти землевладельца, именуется его волостью. Пригород с приписанным к нему округом, если состоял в особом управлении, является волостью земли. В таком значении волости упоминаются в договорах Новгорода с князьями: все волости новгородские князья обязывались "держати (в управлении) мужи новгородьскыми". Для точности волости в договорах перечислены: "А се, княже, волости новгородьскые: Волокъ, Тържькъ, Бежицъ" и пр. В этот перечень вошли и пригороды, но не только одни пригороды. Там упомянуты, например, "Перемь, Печера, Югра" и др. - названия чисто этнографические. Но в перечне они обозначают области, для управления которыми должны назначаться новгородские мужи. Точно так же в составе Смоленской земли упомянута область "люди Голядь, верхъ Поротве", которую захватил Святослав Всеволодович по указанию Юрия Долгорукого. А Юрий взял у черниговского кн. Владимира Давидовича область "вси Дрегвичъ" (Ипат. лет. 1147 и 1149 гг.). Надо думать, волости в смысле административного деления не представляли часто чего-либо соизмеримого между собой. Иногда даже под волостью могла разуметься совокупность волостей. Так, в перечне новгородских волостей на первом месте упомянут Волок, но упомянут в такой форме: "Волокъ со всеми волостьми". В таком довольно неопределенном значении провинции волости Существовали в каждом княжении. Летопись упоминает о волостях в княжениях Галицком, Черниговском, Киевском, Владимирском. Обыкновенно такие упоминания совершенно случайны.

   Деление на волости, однако, не единственное. Упоминаются еще подразделения княжений на погосты, сотни, верви. Погосты - исконное явление. "С развитием торговли среди одиноких укрепленных дворов возникали сборные торговые пункты, места промышленного обмена, куда звероловы и бортники сходились для торговли, для гость бы, как говорили в старину. Такие сборные пункты получили название погостов. Впоследствии, с принятием христианства, на этих местных сельских рынках, как привычных людских сборищах, прежде всего ставились христианские храмы: тогда погост получал значение места, где стоит сельская приходская церковь. При церквах хоронили покойников: отсюда произошло значение погоста как кладбища. С приходами совпадало или к ним приурочивалось сельское административное деление: это сообщало погосту значение сельской волости. Но все это позднейшие значения термина: первоначально так назывались сборные торговые, "гостиные" места" (Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1904. Ч. Р. С. 148). Однако еще в дохристианское время погосты уже имели значение административных пунктов и округов. О кн. Ольге сказано, что она "иде к Новугороду и устави по Мьстъ погосты и дань, и по Лузъ, погосты и дань и оброкы; и ловища ея суть по всей земли, и знамения и места и погосты" (Ипат. лет. 947 г.). Установление погостов связано здесь с организацией сбора дани. Это податное значение погостов подтверждается и позднейшими памятниками. По договорам Новгорода с князьями отпущенные закладники должны возвратиться: "кто смердъ, а тоть потягнеть въ свой погость (в свой потуг)". По уставной грамоте смоленской епископии 1150 г. назначена десятина в пользу епископа "отъ всехъ даней смоленскихъ", и эта дань исчисляется далее по погостам: "въ тыхъ погостехъ во всехъ сходится дани...". Таких погостов перечислено в грамоте до 45 (Хрест. Вып. 1. С. 257 и ел.). Но это деление на погосты, по-видимому, не было общим для всех древнерусских княжений.

   Сотни - это сохранившийся пережиток исконного военного деления, когда земли составляли тысячу, разделявшуюся на сотни и десятки. Деление на сотни известно всем европейским народам. Но наши памятники не сохранили никакого следа военного значения сотен. Только должность тысяцкого продолжает сохранять довольно долго военный характер. А стоящие во главе сотен сотские, о которых упоминает летопись при Владимире св., скорее финансовые правители, а не военачальники. Приписанный к некоторым спискам Русской Правды "Устав о мостах" указывает на распределение мостовой повинности в Новгороде по сотням. По сотням же распределялись в Новгороде купцы. Кн. Мстислав Данилович обложил берестьян за их коромолу особым сбором: "со ста по две лукне меду, а по две овце, а по пятинадесять десяткъвъ лну, а по сту хлебовъ, а по пяти цебровъ овса, а по пяти цебровъ ржи, а по 20 куръ; а потолку со всякого ста" (Ипат. лет. 1289 г.).

   Много разногласий вызвало в нашей литературе истолкование термина вервь, встречающегося в Русской Правде. Там указано, что за убийство в разбое, если не ищут убийцы, ответственность падает на вервь: "то виревную платити въ чьей же верви голова лежать". Эта вира называлась дикою, так как ее приходилось платить за неизвестного убийцу. Но головник (убийца) мог оказаться в верви, тогда вервь помогает ему платить виру, если он вложился в дикую виру и уплатил "исъ дружины свою часть". Точно так же за преступления имущественные ("Аже будеть росечена земля ши (на земли) знамение, имъ же ловлено, или съть") на вервь падает ответственность: или "по верви искати татя, ли платити продажю" (Тр. сп. Ст. 3, 4, 63; Кар. сп. Ст. 3, 4, 80). Отсюда видно, что вервь есть территориальный округ, члены которого связаны круговою ответственностью по некоторым судебно-полицейским и финансовым делам. Никаких других подробностей о верви ни Русская Правда, ни другие памятники не дают. Желание выяснить происхождение этого института привело к целому ряду сближений и догадок. Само слово "вервь" считается то однокоренным с индоевропейским Warf, Hwar (Н.М. Карамзин, М.Ф. Владимирский-Буданов), то чисто славянским, как вервие, веревка (С.М. Соловьев). В древности у нас землю измеряли и считали веревками: "земли столько-то веревок". Но трудно допустить, что границы округа-верви измерялись в X - XII вв. веревками, отчего возникло, как думают, и само название округа. Вероятнее догадка, что вервь обозначает связь родства. В Полоцком статуте родственники назывались вервными братьями. В нашем старом языке кровный родственник обозначался термином "ужикъ крове", от "уже" - веревка. На основании этого сближения догадываются, что слово "вервь" имеет совершенно одинаковое значение с латинским "linea" и французским "ligne (la)", которые означают не только веревку, но и связь родства, "род".

   Литература

   Собестианский И.М. Круговая порука у славян по древним памятникам их законодательства. Прага, 1886. С. 114 и ел. Ср.: Лавровский П.А. Коренное значение в названиях родства у славян. СПб., 1867. С. 93; Ясинский М.Н. Село и вервь Русской Правды // КУИ. 1906. N 3; Пресняков А.Е. Княжее право в Древней Руси. СПб., 1909. С. 158 - 190.

  

   Но если таково первоначальное значение верви, то в эпоху Русской Правды о кровной связи между членами верви не сохранилось и следа.

   Органы управления в области. Главным местным органом княжеского управления является посадник. Посадники сидят по городам по назначению князей. Назначение в тот или иной город посадника каким-либо князем означает, что этот город входит в состав владений данного князя. Присоединяя к своим владениям какую-либо землю или захватывая какую-либо область, князь спешит посадить в города этой области своих посадников. Владимир Святославич, узнав что Ярополк убил брата Олега, испугался и убежал из Новгорода за море: "а Ярополкъ посадники своя посади в Новегородъ" (Лавр. лет. 977 г.). Олег Святославич "перея всю землю Муромску и Ростовьску, и посажа посадникы по городомъ" (Там же. 1096 г.). Как только Всеволод Чермный захватил Киев, надеясь на свою силу, то "посла посадникы по всемъ городомъ киевьскымъ" (Там же. 1206 г.). Принять или пригласить посадника от какого-либо князя значит признать над собой его власть. При приближении Глеба Юрьевича к Курску куряне "послаша къ Гюргевичю и пояша у него посадникъ к собе; и посади своего у нихъ посадника" (Ипат. лет. 1147 г.). Здесь почин принадлежит населению. Но и молчаливое вольное или вынужденное согласие населения принять назначенного посадника означает то же. Наоборот, если посадники бросают город, бегут из него, это значит, что их князь теряет власть над этим городом. Весть о приближении союзника Юрия Долгорукого - кн. Святослава Ольговича имела своим следствием то, что "выбегоша посадничи Володимери (и) Изяславли из Вятичь, изъ Бряньска, и изъ Мьченьска, и изъ Блеве" (Там же. 1147 г.). Если же посадники не успевали покинуть города, князь завоеватель полонил их. Изяслав Мстиславич отнял снова города у дяди Вячеслава "и посадникы исковавъ приведе" (Лавр. лет. 1146 г.).

   Отсюда прежде всего явствует политическое значение посадника: он является связующим элементом того города, где он сидит с землею и с князем, которым посажен. Поэтому первою обязанностью посадника было охранение власти своего князя над вверенною ему областью. В силу этого посаднику принадлежит военная власть: он предводительствует войском, ставит города для защиты от неприятеля, отражает его нападения. Рюрик роздал волости своим мужам и поручил им "городы рубати". Шведы подступили под Ладогу, "и пожьгоша ладожане хоромы своя, а сами затворишася въ градъ съ посадникомь съ Нежатою, а по князя послаша. Они же приступиша подъ городъ и не успъша ничтоже къ граду, не большю рану въсприяшя, и отступиша" (Синод, лет. 1164 г.). Емь явилась на Ладожское озеро с целями грабежа. "Володиславъ, посадникъ ладозьскый, съ ладожаны гонися в лодияхъ по нихъ въ следъ, кде они воюють, и постиже я, и бися с ними" (Там же. 1228 г.). Вследствие своих военных функций посадники иногда называются воеводами. Когда новгородцы решили отнять у великого князя Василия Дмитриевича захваченную им Двинскую землю, то "воеводы же новгорочкыи: посадникъ Тимофей, посадникъ Юрьи и Василiи и вси вой поехаша за Волокъ на Двину" (Там же. 1398 г.).

   Посадникам принадлежала и судебная власть. В уставной грамоте смоленской епископии, за перечислением дел, переданных в ведение церковного суда, стоит санкция: "Ажъ будетъ или тяжа, или продажа епископля, да ненадобъ ни князю, ни посаднику, ни тивуну, ни иному никомуже". Призванные в Ростовскую землю Ростиславичи "роздаяла беста посадничьства руськымъ децькымь; они же многу тяготу людемь симъ створиша продажами и вирами" (Ипат. лет. 1175г.), т.е. судебными штрафами. В Псковской грамоте постановлено: "А которому посаднику сести на посадничество, ино тому посаднику крестъ целовати на томъ, что ему судить право... а судомъ не мститися ни на когожь, а судомъ не отчитись, а права-го не погубити, а виноватаго не жаловати" (ст. 3). Так и по Новгородской грамоте положено: "А посаднику судити судъ свой съ намъстники великого князя по старинъ" (ст. 2). В договорах Новгорода с князьями стоит условие: "А бесъ посадника ти, княже, суда не судити". Весьма вероятно, что посадники, как и князья, имели собственных тиунов, которые выполняли за них обязанности судей. Относительно наместников, по крайней мере, это совершенно бесспорно.

   В общем порядке посадников назначает князь. Но в отдельных случаях и вече считает себя вправе вмешиваться в это дело. Ростовцы и суздальцы угрожают своему пригороду Владимиру: "пожьжемъ и, пакы ли посадника в немь посадимъ" (Лавр. лет. 1175 г.). А в Новгороде, где посадник существует рядом с князем, с половины XII в. эти случаи становятся обычными, так что посадник Твердислав уже ссылается на господствующую практику, обращаясь к новгородцам: "а вы, братье, въ посадничьствъ и въ князехъ волны" (Синод, лет. 1218 г.). Вместе с тем князь ограничивается в праве единолично назначать посадников и в новгородские волости; он их назначает по соглашению с новгородским посадником и исключительно из среды новгородцев, с обязательством не лишать их волостей иначе, как за преступления: "Что волостий всехъ новгородьскыхъ, того ти, княже, не держати своими мужы, не держати мужи новгородьскыми. А бесъ посадника тобе волостий не раздавати. А безъ вины ти мужа волости не лишити".

   Помимо Новгорода, князья назначают посадниками своих дружинников, преимущественно старших - мужей и бояр. Рюрик раздавал волости "мужем своим". Олег, захватив Смоленск и Любечь, в каждом из них "посади мужь свой". Владимир св., по занятии Киева, из пришедших с ним варягов "изъбра мужа добры и смыслены и храбъры, и раздая имъ грады" (Ипат. лет. 862, 882 и 980 гг.). Но Ростиславичи в Ростовской земле "роздаяла беста посадничьства руськымъ децькымь" (Там же. 1175 г.), т.е. младшим дружинникам. Наконец, князья раздают волости и своим детям или молодым племянникам, которые управляют ими на положении посадников. О Всеволоде Ярославиче сохранилось известие, что "печаль бысть ему оть сыновець своихъ, яко начаша ему стужати, хотя власти, овъ сея, овъ же другие; сей же омиряя ихъ, раздаваше власти имъ" (Лавр. лет. 1093 г.).

   Посадник является в области представителем власти князя, а потому, как только сам князь прибывал на место, власть посадника прерывалась; князь лично ведал тогда все дела данной области. В этом смысле Владимир Мономах говорил о себе, что он "самъ творилъ что было надобъ, на посадникы не зря, нi на биричи".

   Должностные лица получают в свою пользу известный доход. Этот доход заключался в судебных пошлинах и в корме. Уголовные штрафы - виры и продажи - шли князю. Так как он не имел собственной казны, отличимой от государственной, то в сумме уголовных штрафов он имел и личный доход. Но помощники князя получали особый доход. Русская Правда установляет размеры этих доходов в пользу некоторых из них. Так, вирник с простой виры получал 8 гривен, а метальник - 12 векошь; отрок с продажи в 12 гривен - 2 гривны 20 кун (Кар. сп. Ст. 7 и 85). Что посадники и тиуны получали доходы с суда, это явствует из того, что они допускали злоупотребления при обложении уголовными штрафами: чинили людям тяготы продажами и вирами или "продавали" людей. Но о размерах этих доходов за первый период ничего не известно.

   Помимо того судьи и исполнительные при суде органы получали от местного населения необходимое продовольствие для пропитания как их самих, так их слуг и даже лошадей. Это был так называемый корм в натуре. Сначала размер корма определяется или на каждый день, или на неделю, количественно и качественно, или же потребностями человека и животных. Эти порядки нашли отражение уже в Русской Правде. В ней указан следующий корм вирнику: "7 ведеръ солоду на неделю, да овенъ, или полоть, а въ середу же сыръ, а въ пятницу такоже; а куровъ ему по двое на день; а хлебовъ 7 на неделю, а пшена семь уборковъ, а гороху такожъ, а соли 7 голважень: то ти вирнику съ отрокомъ" (Кар. сп. Ст. 7). В кратком списке количество хлеба и пшена определено весьма приблизительно размерами потребностей: "по кольку могуть ясти". Лошадей вирнику полагалось иметь не более 4 "и сути имъ на роть колько могуть зобати" (Ак. сп. Ст. 42). Отроку при взыскании продажи полагалось "Ехати съ отрокомъ на дву конехъ, а овесъ сути на ротъ, а мяса дати овенъ или полоть, а инемъ корму, что имъ чрево возьметь" (Кар. сп. Ст. 85; ср.: Тр. сп. Ст. 90 и 91; Кар. сп. Ст. 108 и 109). Вполне естественно, что голодного судью или пристава надо накормить. Но уже с древнейшего времени такой корм уплачивался населением независимо от того, голоден судья или нет. Сытый же судья уже не нуждается в корме натурой; отсюда переложение натуральной повинности на деньги, известное уже Русской Правде.

   Этот способ содержания должностных лиц, при всей своей первоначальной естественности, имел в своем дальнейшем развитии крайне невыгодные последствия. Должность, именно вследствие этого, получила вполне частный характер, так как на нее стали смотреть прежде всего как на доходную статью. Каждый слуга смотрит на должность, как на средство прокорма, пропитания и соразмеряет все свои должностные действия с расчетом, какой за этим последует доход в его пользу. Таким образом, добавочный элемент должности мало-помалу выдвинулся на первый план и получил важнейшее значение. Оттого и сама должность получила название кормления, которое перешло затем и в официальный язык. Из всего этого ясно, почему "сыновцы" Всеволода Ярославича надоедали ему, выпрашивая себе волостей: они желали получать доходы. В летописи рассказан интересный случай, что к галицкому князю Ярославу прибежал из Царьграда братан царев кир Андроник, "и прия и Ярославъ с великою любовiю и да ему Ярославъ неколико городовъ на утешение" (Ипат. лет. 105 г.). Это утешение было, однако, вовсе не нравственное: кир Андроник утешался в этих городах собираемыми доходами.

   Итак, раздавая волости своим дружинникам, князья распределяли междуними доходы. Это была одна из притягательных сил для поступления в княжескую дружину. Соответственно различию в доходах соразмерялся и больший или меньший почет, оказанный тому или другому дружиннику. В этом надо видеть зародыш государственного жалованья. Древний переводчик "Земледельческого Устава" передал весьма тонко понятие о жалованьи чиновникам формулой: "честь и власти яже отъ князя".

   Предметами управления в древнем периоде, помимо суда, о котором должна идти речь в другом месте, являются войско и государственное хозяйство.

   Войско в древнерусских государствах слагалось из двух элементов: войска княжеского и народного. Княжеское войско - это дружина князя. По социальному составу она распадалась на старшую и младшую, что отразилось и на военном значении каждого из этих дружинных слоев. Что младшая дружина в лице гридей, отроков и детских играет роль в военных походах, на это указано уже выше. Проживая при княжеском дворе и на княжеском иждивении, младшие дружинники получили отсюда название дворян или "двора". Есть указания, что этот княжий двор играл роль самостоятельной рати. Так, новгородский кн. Ярослав Владимирович с небольшим числом новгородцев остался в Пскове, "а дворъ свой пославъ съ пльсковщи воевати"; Александр Невский с новгородцами отразил литовцев, после чего новгородцы ушли, "а князь погонися по нихъ (литовцев) съ своимь дворомь, i не упусти ихъ ни мужа" (Синод, лет. 1192 и 1245 гг.). Боевая сила и годность этого двора зависели главным образом от численности его, так как каждый младший дружинник лично усиливал состав княжеского войска. Тогда как за каждым старшим дружинником стояла еще собственная дружина, иногда весьма значительная.

   Народное войско - это ополчение народное. Участие народа в войнах определяется постановлениями веча, которое установляет и размеры этого участия. Выше указаны были случаи, когда жители земли изъявляли готовность выступить в поход "и съ дътьми", или что "пойдуть вси", "всяка душа". Это - поголовные ополчения. Но такие поголовные ополчения далеко не всегда были необходимы. Известны случаи, когда в походе принимала участие только часть народа, и притом незначительная. Про новгородского князя Ярослава Владимировича сказано, что он "иде Пльскову на Петровъ день, и новегородци въмале" (Синод, лет. 1192 г.). Но как в таких случаях распределялась воинская повинность, об этом нет указаний в памятниках ранее XIV в. С этого же времени становится известным термин "посоха" для обозначения повинности, отбываемой с сохи (ААЭ. СПб., 1836. Т. I. N 7), почему входящие в состав ополчения люди стали называться "посошными людьми", "посохой". С ослаблением вечевых порядков созывы ополчений происходят по распоряжениям княжеских правительств.

   Народное войско составляло обособленную силу от войска княжеского. Эта обособленность выражалась не только в том, что военное предприятие могло вестись одними силами княжеского войска, но еще и в том, что народное ополчение имело особого военачальника в лице тысяцкого. Все ополчение земли называлось тысячей, а предводитель его тысяцким. Но в качестве военачальника тысяцкий назывался и воеводой; при Всеволоде Ярославиче "воеводьство держащю Кыевьскыя тысяща Яневи" (Лавр. лет. 1089 г.). В историческое время тысяцкие, за исключением новгородских, назначались князьями. Киевским тысяцким при Всеволоде Ольговиче был Улеб. Заняв стол по смерти брата, Игорь Ольгович сказал Улебу: "держи ты тысячу, дакъ еси у брата моего держалъ". А когда киевляне задумали пригласить к себе Изяслава Мстиславича вместо Игоря, то "пославшеся и пояша у Изяслава тысячкого и съ стягомъ и приведоша и к собе" (Ипат. лет. 1146 г.). Как начальник ополчения тысяцкий выступал в поход только во главе народного ополчения. Если последнее не принимало участия в походе, то и тысяцкий оставался дома. Когда киевское вече отказалось помогать Изяславу против дяди его Юрия, то и тысяцкий Лазарь остался в Киеве (Ипат. лет. 1147 г.). А в походе тысяцкий был тесно связан с ополчением, бился во главе его и разделял с ним его участь. Смоленский князь Давид при нападении Ольговичей черниговских на Смоленскую землю послал со своим полком сыновца Мстислава Романовича, который со своим отрядом и одержал сначала победу. Тысяцкий же Михалко князя Давида "со смоленским полком" не смог удержаться против полоцкого полка (Там же. 1195 г.). Ярослав Мудрый отправил против греков сына Владимира со многими войсками, "а воеводьство поручи Вышать". Но воеводою кн. Ярослава в этом походе был Иван Творимирич; значит, Вышата был тысяцким, что и подтверждается дальнейшей его судьбой. Этот поход постигла неудача: корабли были разбиты бурей и войска выкинуты на берег. Они хотели вернуться в Русь, "и не идяше с ними никтоже отъ дружины княжее". Тогда Вышата заявил: "азъ пойду с ними; и выседе ис корабля к нимъ, и рече: аще живъ буду, то с ними, аще погыну, то с дружиною". Вышату с ополчением греки захватили в плен, отвели в Царьград и многих ослепили. Только по заключении мира через три года Вышата отпущен был в Русь (Лавр. лет. 1043 г.).

   Если по решению веча ополчение не принимало участия в походе, то у князя оставалась возможность усилить свое княжеское войско добровольцами из среды народа. Таких добровольцев могло оказаться и много. Но это было не народное войско, а охочие люди, из которых каждый принимал участие на свой риск. Когда собравшиеся на вече кияне отказали Изяславу помочь в походе против Юрия, то Изяслав, обратившись к собравшимся, сказал: "а тотъ добръ, кто по мне поидеть", и таким образом "съвъкупи множество вой" из охотников (Ипат. лет. 1147 г.).

   Сложный и трудный вопрос о продовольствии войска в мирное время не касался народного ополчения, а только княжеского войска. К сказанному выше о способах содержания дружины следует лишь прибавить, что чем больше была дружина, тем труднее становилось натуральное продовольствие ее при княжеском дворе. В мирное время князья поэтому распускают дружину "кому куцы годно" или "по городомъ далече". Но одним из главных средств содержания дружины была война. О древних князьях позднейший бытописатель вспоминал, что они "не сбираху многа имешя, не творимыхъ виръ, ни продажь въскладаху на люди; но оже будяше правая вира, и ту возма, даяше дружинi, на оружiе. А дружина его кормляхуся, воюющи иныя страны" (ПСРЛ. Т. V. С. 87). Прокармливаться войной возможно было лишь путем захвата военной добычи. В то время всякий военный поход сопровождался грабежом неприятельской страны. Захватывалось все, что можно было увезти или унести с собой: пленники, скот, товар, т.е. движимое имущество. Военная добыча была той приманкой, из-за которой шли в поход за князем и охочие люди. Добыча являлась и главным средством содержания народного ополчения. В силу этого князья Должны были направлять свои войска по таким местам, где можно было надеяться на захват добычи. Предпринимая поход на Литву, князья Мстислав, Владимир и Юрий направились было к Новугородку, но узнали, что татары прошли уже в этом направлении, а потому на совещании решили: "оже пойдемь к Новугородъку, а тамо уже татарове извоевали все; пойдемь кде к челому месту" (Ипат. лет. 1277 г.). При прохождении по союзной территории войско имело право на получение корма, что называлось "ходить въ зажитье". Так, Мстислав Мстиславич, вступив в свою волость, сказал новгородцам: "идете въ зажития, толико головъ не емлете. Идоша, исполнишася кърма и сами и кони" (Синод, лет. 1216 г.). В походе на чудь Александр Невский, "яко быша на землi, пусти полкъ всь в зажития" (Там же. 1242 г.).

   Сергеевич В.И. 1)Вече и князь. М., 1876. С. 331 - 352. 362 - 411; 2) Лекции и исследования по древней истории русского права. 4-е изд. СПб.. 1910. С. 246-266, 294 - 297, 319 - 331; 3) Древности русского права. 3-е изд. СПб.. 1909. Т. 1. С. 595 - 618; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. 4-е изд. СПб.; Киев, 1905. С. 76 - 83, 86 - 87.

  

   Государственное хозяйство в древнее время нельзя отличить от частного княжеского хозяйства. Князь собирал различные доходы в свою пользу, но из своих средств удовлетворял и государственные нужды. В числе княжеских доходов можно отличить существенно разные категории их.

   Князья прежде всего были сравнительно крупными частными собственниками. О недвижимых имуществах князей имеются весьма ранние упоминания, рядом с указаниями на формы их эксплуатации. В своих имениях князья заводили земледелие и скотоводство, промысловую охоту и бортничество. Уже у княгини Ольги были "ловища по всей земли, знамянья и места и повосты, и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе" (Лавр. лет. 947 г.). Древнейшая Русская Правда упоминает о сельских и ратайных старостах у князей, о княжих конюхах, о княжей борти (Ак. сп. Ст. 21, 22 и 30). Выше было указано на важное значение конского хозяйства у князей. В каких размерах оно велось, показывает рассказ о нападении союзных войск Изяслава Мстиславича и Давидовичей на Ольговичей черниговских; союзники "заграбиша Игорева и Святославля стада, въ лесъ, по Рахни, кобылъ стадныхъ 3000, а конь 1000; пославше же по селомъ, пожгоша жита и дворы" (Ипат. лет. 1146г.). При взятии г. Путивля захвачен был двор кн. Святослава со всем имуществом, в том числе одной челяди 700 душ. Владимир Мономах в "Поучении" придает важное значение заботам о ловчем наряде, о соколах и ястребах, вспоминает о своих отважных охотах и занятие ловами ставит вслед за отправлением правосудия. О княжеских селах в памятниках имеется ряд указаний, причем иногда отмечается, что князья приумножали свои села покупкою. Так, кн. Андрей Юрьевич заложенной им церкви св. Богородицы "дая много имения, и свободи купленыя и с даньми, и села лепшая" (Ипат. лет. 1158 г.). Волынский кн. Владимир Васильевич передал по духовной своей жене несколько сел, в том числе село Березовиче, которое он "купилъ у Юрьевича у Давидовича Фодорка, а далъ есмь на немь 50 гривенъ кунъ, 5 локоть скорлата да бронь дощатые" (Там же. 1287 г.). В Новгороде, наоборот, с князя брали обязательство в том, что ни ему, ни его жене, ни боярам и дворянам "селъ не дьржати, ни купити, ни даром примата". Но там в пользование князей и их мужей отводились особые имущества - "пожни". Даже право охоты для новгородских князей было известным образом ограничено.

   Доход со своих имений князья получали как и другие крупные частные собственники. Но этот доход князья не отделяли от дохода, какой они получали в качестве представителей власти. Как правители они получали с населения сборы в форме налогов прямых и косвенных и пошлин.

   Пошлинами в настоящее время называются сборы, взимаемые правительством за какие-либо определенные услуги, оказанные частным лицам. Таковы судебные пошлины, крепостные, гербовые. Этого вида сборы известны уже с давнего времени, хотя термин "пошлина" в древности обозначал обычай, и в частности всякий издавна существующий сбор. Пошлины с суда известны уже, например, Русской Правде. Здесь интересно лишь отметить, что в древности виды этих сборов были многообразнее, и что ряд сборов, возникших сначала в форме платы за услуги, переходит мало-помалу в налоги. Например, мыт (muta, Mauth) возник в виде сбора за разные услуги, оказанные торговле при перевозке ли товара с одной реки на другую или при упорядочении торговли на торгах при посредстве мытников (Кар. сп. Ст. 34 и 36), а потом превратился в косвенный налог с торговых операций. Так же весь (весчее) и мера (померное) взимались за пользование проверенными весами и мерами, которые хранились при церквах: "се же искони установлено есть и поручено св. пискупьям городьскые и торговые всякая мерила и спуды и звесы ставила... блюсти без пакости, ни умалити, ни умножите" (Церковный устав Владимира). Но затем весчее и померное превратились в чисто торговые сборы.

   Прямые налоги возникают в форме дани, уплачиваемой победителю побежденными. Данью побежденные откупают себе право на жизнь и на свободу; без этого окупа им грозило бы избиение или обращение в рабство. Кн. Ольга по взятии Искоростеня "старейшны же града изънима, и прочая люди овыхъ изби, а другая работъ предасть мужемъ своимъ, а прокъ ихъ остави платити дань" (Лавр. лет. 946 г.). С таким характером дань упоминается еще до призвания варяжских князей: козары брали дань на полянах, северянах и вятичах, а варяги из-за моря на чуди, словенах, мери, веси и кривичах. Уплата дани обусловливается именно силой поработителя и слабостью покоренного. При изменившихся условиях неизбежна перемена отношений. Северные славяне в союзе с чудью выгнали варягов за море, "и не даша имъ дани" (Лавр. лет. 859 и 862 гг.). То же значение дань сохраняет и при первых князьях. По занятии Киева Олег "нача городы ставити, и устави дани словъном, кривичем и мери, и устави варягом дань даяти отъ Новагорода гривенъ 300 на лето, мира деля". Как установлялись дани, видно из действий того же Олега по отношению к древлянам: "поча Олегь воевати деревляны, и примучивъ а, имаше на нихъ дань по черне кунъ" (Лавр. лет. 882 и 883 гг.). Первые князья стремились к расширению своего политического влияния, стараясь возможно большее число племен поставить в даннические к себе отношения. На этом пути им пришлось столкнуться с племенем-поработителем - козарами. Так, Олег "иде на северяне, и победи северяны, и взеложи на нь дань легьку, и не дасть имъ козаромъ дани платити, рекъ: азъ имъ противенъ, а вамъ нечему". С радимичами

   Олег поступил еще проще: он прямо предложил им платить дань ему вместо козар, на что радимичи и согласились. Обложение данью - это первый шаг к замирению враждебных отношений и первое звено при выработке понятия о подданстве.

   Размеры дани-окупа определяются уже с древнейшего времени; иначе не могло, конечно, и быть. Но размеры эти крайне неустойчивы. Они меняются не только со сменою князей, но и из года в год. В 883 г. Олег, примучив древлян, обложил их данью, которая уплачивалась по день смерти Олега, хотя, быть может, с колебаниями в размере. Через 30 лет, однако, древляне после смерти Олега пробуют отложиться от Игоря, но неудачно: Игорь их победил "и возложи на ня дань болши Олговы" (Там же. 914 г.). А в 945 г. Игорь снова "нача мыслити на деревляны, хотя примыслити большюю дань". Но эта затея окончилась трагически. Игорь пошел за данью по требованию дружины, чтобы раздобыться на одеяние и оружие, "и примышляше къ первой дани, и насиляше имъ и мужи его". Недовольный результатами, Игорь вернулся снова за данью и был убит. Ольга в отмщение за убийство мужа снова ведет войну с древлянами, наказывает их и снова облагает данью. Только из хитрости Ольга успокаивала древлян, что не хочет "тяжьки дани възложити, якоже и мужь", но хочет "дань имати помалу". Как только хитрость удалась, Ольга "възложи на ня дань тяжьку". Отсюда видно, как размеры дани могли меняться в зависимости от условий, пока дань продолжала носить характер окупа или военной контрибуции.

   От времени княжения Ольги сохранились и первые известия об упорядочении сбора дани. Ольга с сыном и дружиною обошла Деревскую землю, "уставляющи уставы и уроки". Она же установила "по Мьстъ повосты и дани и по Лузъ оброки и дани" (Лавр. лет. 945 и 947 гг.). Эти "уроки" и "оброки" вызывали ряд различных толкований в исторической литературе. Едва ли, однако, под этими терминами можно разуметь какие-либо особые сборы в отличие от дани. "Уроком" называлось все более или менее точно определенное в цифрах. В Русской Правде уроком названы: корм вирнику, пошлины в его пользу, сборы и корм в пользу городника и мостника, вознаграждение потерпевшему и даже уголовные штрафы (Ак. сп. Ст. 42, 43; Тр. сп. Ст. 41, 80, 84, 90, 91, 99, 114); и это потому, что все эти уплаты определены в цифрах. В этом смысле уроком могла быть названа и дань, так что в позднейших памятниках говорится о "дани по уроку" (СГГД. М., 1813. 4.1. N40). В таком же значении определенной в цифрах дани мог первоначально употребляться и термин "оброкъ", как это встречается и в более поздних памятниках: "А дань имати по оброку" (ААЭ. СПб., 1836. Т. I. N 9). С установлением более тесных и мирных отношений к покоренным племенам дань в виде урока и оброка становится постоянною прямою податью. Но в то же время данью стали обозначать и иные прямые и косвенные сборы. В этом смысле в уставной Смоленской грамоте речь идет о десятине "отъ всъхъ даней смоленскихъ, что ся въ нихъ сходить истыхъ кунъ, кромъ продажи и кромъ виры, и кромъ полюдья".

   В числе прямых сборов, кроме дани, памятники упоминают еще о даре и полюдьи. Оба этих вида сборов стоят отчасти в тесной связи. Полюдьем собственно назывался объезд князем своей территории для выполнения правительственных функций, в частности для сбора доходов. При мирных отношениях население области с радостью встречало князя уж по одному тому, что он лучший судья по сравнению с посадниками и тиунами. Население выходило навстречу князю с поклонами и подносило подарки. Подарки, полученные во время полюдья, стали называться "полюдьемъ даровьнымъ". Здесь полюдье означало уже сбор, именно сбор даров, так что "дар" и "полюдье" здесь слились. Но во время объезда территории князь мог получать не только подарки, но и дани, судебные пошлины, корм. Под "полюдьемъ" в смысле сбора могли разуметься и эти сборы. В пользу смоленской епископии установлена десятина "отъ всехъ даней смоленскихъ", но кроме полюдья. Отсюда надо заключить, что полюдье есть тоже одна из даней, но не включенная в десятину. Однако дальше в грамоте в состав десятины включено: "на Копысъ полюдья четыри гривны... В Лучинъ полюдья"... Но "дар" в числе даней по этой грамоте не упомянут. Это не значит, что в Смоленской земле "дар" вовсе не взимался. Ярополк Владимирович послал своего племянника Изяслава Мстиславича "къ братьи Новугороду, и даша дани Печерьскые и отъ Смолиньска даръ, и тако хресть целоваша" (Лавр. лет. 1133 г.), т. е. князья прислали с Печеры все дани, а из Смоленска только один дар. Надо думать, что дар включался в состав даней.

   По существу дар есть добровольное приношение, зависящее от усердия подносивших. Но из года в год практикуемый порядок превращается в обычай, и дар из добровольного приношения превратился в обязательный сбор в определенном размере. Мстислав Владимирович приказал своему сыну Всеволоду передать Юрьеву монастырю Боунце с данями и "осеньнее полюдiе даровьное полъ третiя десяте гривьне" (Хрест. Вып. I. С. 132). Так же Святослав Ольгович жертвует св. Софии в точных цифрах десятину от даней по погостам, ео включением по некоторым погостам и дара (Там же. С. 255). В договорах Новгорода с князьями повторяется условие: "Что волостий всехъ новгородьскыхъ, даръ имати тобе отъ техъ волостий. А отъ волостей даръ имати по старине".

   В состав прямых сборов или дани в родовом значении необходимо включить еще и корм натурой или замену его деньгами в пользу князя и должностных лиц.

   Сбор даней составляет общее явление всех княжений XI и XII вв. Князья и сами ездят в полюдья, и посылают своих мужей: "В се время приключися прити отъ Святослава дань емлющю Яневи, сыну Вышатину" (Лавр. лет. 1071 г.). Как только Олег Святославич захватил земли Муромскую и Ростовскую, то посадил по городам посадников "и дани, поча брати". Для этого у него были даже данники (Ипат. лет. 1096 г.). Из-за даней между князьями идет борьба. Изяслав Мстиславич жалуется на своего дядю Юрия, что он "из Ростова обидить мой Новгородъ, и дани отъ нихъ отоималъ"; из-за этого началась война. Побежденный Изяслав все же Добивается "всих данш к Новугороду новгородцкых, акоже есть и переже было"; но Юрий "не да даний, а Изяславъ ихъ не отступися". Наконец, уладились на следующем: "Изяславъ съступи Дюргеви Киева, а Дюрги възъврати всъ дани новгороцкыи Изяславу" (Там же. 1148 и 1149 гг.). лавными плательщиками даней, как известно, были смерды, почему на князьях лежит особая обязанность заботиться о них. Для некоторых княжении или местностей сохранились даже точно в цифрах вычисленные итоги даней по погостам (Уставные церковные грамоты Новгородская 1137 и Смоленская 1159 гг.).

   Точное исчисление прямых сборов предполагает установленный порядок обложения ими. С чего же они взимались? Каковы были предметы обложения и существовали ли какие-нибудь единицы оклада? Немногие указания для разъяснения этих вопросов дает летопись. Она сообщает, что поляне согласились платить дань козарам "и вдаша отъ дыма мечь". Козары взимали дань "на полянехъ, и на северехъ, и на вятичехъ по белей веверице отъ дыма". Ольга потребовала с осажденных в Искоростене древлян "отъ двора по 3 голуби да по 3 воробьи". Дань с дыма и двора, очевидно, означает дань с каждого отдельного хозяйства. Сын Ольги, Святослав, в походе на Волгу дошел до вятичей и спросил их, кому они дают дань? Те отвечали: "козаромъ по щьлягу отъ рала даемъ". Святослав победил козар, потом вятичей и обложил их данью. Сын его, Владимир, снова победил вятичей "и взъложи на ня дань отъ плуга, якоже и отець его имаше" (Лавр. лет. 859, 946, 964 и 981 гг.). Дань от рала и плуга, конечно, одно и то же. Но те же вятичи, как о них сказано раньше, платили дань козарам от дыма. Значит, дань от дыма и от рала или плуга взимается с одного и того же объекта, т.е. с хозяйства, эмблемой которого может быть и дым (очаг) и рало, если это хозяйство земледельческое. Наконец, есть и еще известие, что словени, кривичи и меря "дань даяху варягомъ отъ мужа по бълъ и веверици" (по другой редакции именно эту дань варяги "имяху отъ дыма". Лавр. лет. 859 г.). По взятии Киева Владимиром Святославичем варяги потребовали от него: "се градъ нашь и мы прияхомъ и; да хощемъ имати окупъ на нихъ по две гривне отъ человека" (Синод, лет. 854 и 980 гг.). Новгородцы, желая помочь Ярославу против Болеслава, "начаша скоть събирати отъ мужа по 4 куны" (Лавр. лет. 1018 г.). Но и эти сборы с мужа или человека нельзя понимать в смысле поголовной подати, а лишь в смысле подати с представителей семейств или хозяйств. Значит, все различные обозначения предметов, с которых взималась подать, сводились к одному: отдельному дворохозяйству. Никаких дальнейших подробностей податной организации памятники рассматриваемого периода, к сожалению, не содержат. Известно лишь, что плательщики расписаны были по погостам, потугам, сотням или вервям; что в смоленских погостах, кроме тех, кто платит свою дань, упоминаются особо "истужници", уплачивавшие особо "по силъ, кто что мога", так что сбор с них исчислен в особой сумме (Хрест. Вып. I. С. 258); что члены верви складывались по частям для уплаты дикой виры; что, наконец, иногда оклады сборов видоизменялись соответственно имущественной состоятельности плательщиков. Имеются еще указания о том, какими продуктами уплачивались подати: это мед, меха (белки, веверицы, черные куны) и деньги (щьляги, куны).

   Кроме прямых сборов, памятники упоминают еще о некоторых повинностях. Таковы: повоз, как обязанность населения доставлять князю, должностным лицам и гонцам подводы с проводниками и гребцами, известный уже с половины XII в. в Черниговской и Галицкой землях (Ипат. лет. 1151 и 1152 гг.), а с XIII в. в Новгороде (в договорах с князьями: "дворяномъ вашимъ у купцовъ повоза не имати, развее ратные вести"). Позднее термин "повоз" заменяется термином "подвода". Далее в "Уставе о мостах", приписанном кн. Ярославу, говорится об обязанности населения в Новгороде мостить или гатить улицы; и о распределении этой повинности (Кар. сп. Ст. 134). Кроме того, Русская Правда упоминает об уроках в пользу городника и мостника, получающих корм при постройке или починке городских укреплений и мостов (Тр. сп. Ст. 90, 91; Кар. сп. Ст. 108, 109). Надо думать, самую повинность постройки или починки отбывало население ("донедъже городъ срубять").

   Дальнейший естественный рост податной организации и вообще государственного хозяйства был подорван татарским нашествием. Покоренные татарами русские земли должны были платить хану дань. Эта дань по своему значению была совершенно тождественна с данью - окупом, какую платили отдельные славянские племена первым русским князьям. Но разоренному нашествием населению уплата ее была тем тягостнее, что способы ее взимания были крайне произвольны. Для выяснения количества дани татары производили описи и счисления, "число". О Киевской земле рассказано, что население разбежалось, укрывалось в пещерах и лесах, но "не по колъцехъ временехъ осадиша въ градехъ, и сочтоша я в число, и начата на нихъ дань имати" (Синод, лет. 1245 г.). В 1257 г. зимой "приехаша численищ, исщетоша всю землю Суждальскую, и Рязаньскую, и Мюромьскую... толико не чтоша игуменовъ, черньцовъ, поповъ, крилошанъ, кто зрить на св. Богородицю и на владыку" (Лавр. лет.). В том же году татарские послы явились в Новгород "и почаша просити десятины и тамгы, i не яшася Новгородци по то, и даша дары цареви, и отпустиша я с миромь" (Синод, лет.). Но в 1259 г. и новгородцы принуждены были уступить и дать