Дьяконов Михаил Александрович - Очерки общественного и государственного строя Древней Руси

т высказаться боярам, которые и объявляют свои мысли "к способу" решения вопроса, т. е. подвергают вопрос обсуждению. Но если даже и принять предложенное толкование, то из него явствует, что приискание способов к осуществлению царской воли вовсе не является простой формулировкой этой воли. К тому же точная формулировка (письменная) царской мысли была выше средств думы, при которой не было никакой канцелярии, и происходила в приказах на основании кратких помет на докладах.

   Для выяснения роли боярского совета в присутствии государя можно воспользоваться несколькими официальными записями о порядке обсуждения вопросов в думе. В параллель картине Котошихина любопытно отметить свидетельство царской грамоты 1673 г. о совместном заседании освященного собора и боярской думы по поводу грозящего нашествия турецкого султана. По вестям об этой опасности царь "советовал" с патриархом и архиереями и говорил с боярами, окольничими и думными людьми. "И святейшiй патрiapxъ и apxiерей, и бояре наши и околничiе и думные люди, помысля о томъ крепко и единодушно согласясь, намъ великому государю объявили, на какихъ мерахъ тому делу быть и какъ впредь отъ такого находящего непрiятеля осторожность имети и какими меры" (ПСЗ. N 547). Вопрос возбужден государем, но единодушное решение его предложено освященным собором и боярской думой. При Грозном в 1549 г. шли переговоры с литовскими послами о перемирьи. Возбужден был в думе вопрос, настаивать ли на включении в перемирные грамоты нового царского титула? Решено было настаивать. Но рядом предусматривался и такой исход, что послы "заупрямятся, не захотят писать". "И царь и вел. князь о томъ говорилъ много съ бояры, пригоже ли имя его не сполна писати. И бояре говорили, что для недруговъ пригоже и не сполна написати". Возникли прения. Бояре ссылались на то, что если "разорвать" перемирье, то против трех недругов "истомно стояти, и которые крови христiанскiе прольются за одно имя, а не за землю, ино отъ Бога о гресе сумнетелно". И приговорил государь со всеми бояры, что не сполна писать. Но как трудно было царю согласиться с таким исходом, видно из того, что и после этого решения, когда действительно послы заупрямились и отказались вписать новый титул, "бояре царю и вел. князю приговаривали и били челомъ, чтобъ писати по старине", без нового титула. И это повторилось два раза (Сб. РИО. СПб., 1887. Т. LIX. С. 291, 297, 300; ср.: ПДС. СПб., 1851. Т. I. С. 200). Из этих двух примеров, число которых можно значительно увеличить, наглядно видно, в какой мере справедливо мнение проф. Сергеевича, что "думные люди не решали государственных вопросов, а только отвечали на вопросы государей и исполняли их указы". Из последнего примера явствует, что между государем и его советниками могли возникнуть и разногласия, и боярам с трудом удалось убедить пылкого царя принять их совет. Возражения государям в думе возникали вовсе не редко. Такие "встречи" или "стречи" терпел и даже жаловал таких оппонентов Иван III и недолюбливал его сын Василий. Грозный свидетельствует, что возражения в думе его деду и отцу доходили до "поносныхъ и укорительныхъ словесъ". Проф. Сергеевич по поводу известия, что Иван III любил выслушивать возражения и даже жаловать тех, кто ему возражал, замечает: "об этом не пришлось бы говорить, если бы членам думы принадлежал решающий голос. В этом случае у них было бы право не только возражать, но и решать против воли царя". Но при таком положении дел в Москве образовалась бы не монархия, а аристократическая республика. Такой мысли в литературе никто не защищал, ни даже проф. В.О. Ключевский, вопреки утверждению проф. М.Ф. Владимирского-Буданова. И между таким воображаемым положением думы и тем, какое считает возможным уделить проф. Сергеевич боярским приговорам (простая формулировка воли царя), - целая бездна. Решение вопроса между этими двумя крайностями гораздо более соответствует исторической действительности.

   Но боярская дума могла иметь заседания и в отсутствие государя и постановлять приговоры. Памятники знают целый ряд таких случаев. Иногда государь прямо уполномачивал думу рассмотреть возбужденные вопросы и потом доложить себе. Так, в 1636 г. из Поместного приказа представлен был государю доклад о поместных и вотчинных "статьях", которым возбуждалось 15 законодательных вопросов. Государь указал: "техъ статей слушать бояромъ; а что о техъ статьяхъ бояре приговорять, и о томъ велелъ государь доложить себя государя". По 14 вопросам бояре постановили приговоры, и по каждому из этих приговоров "государь указал быть той статье так, как бояре приговорили". В указной книге Приказа помечено: "а что о которой статье государевъ указъ и боярской приговоръ, и то писано по статьямъ". Но один вопрос бояре отказались решить и приговорили "о той статье доложить государя, какъ о той статьъ государь укажеть; а имъ бояромъ о томъ приговаривать не можно, потому что за ними за самими такiе вотчины" (Хрест. Вып. 3. С. 229 - 236). Котошихин сообщает, что как изготовят грамоты в окрестные государства, "и техъ грамоть слушають напередъ бояре, и потом они жъ, бояре, слушають вдругорядъ съ царемъ вместе; такъ же и иные дела, написавъ взнесутъ слушать всемъ же бояромъ; и слушавъ, бояре учнуть слушать въ-другорядъ съ царемъ же" (II, 5). Отсюда как бы следует, что приговор думы в отсутствие государя вновь пересматривается думою вместе с государем. Надо думать, что не было одного установленного порядка, так как из приведенного случая явствует, что приговоры думы рассматривал и одобрял государь единолично. Но еще любопытнее те случаи, когда приговоры думы в отсутствие государя составлялись не по его уполномочию и записывались в указные книги приказов без представления их на одобрение государя. Целый ряд таких случаев от конца XVI и первой половины XVII в. записан в уставной книге Разбойного приказа. Например: "А при государь царь и вел. князъ Федоръ Ивановичъ веса Русiи данъ въ Розбойной Приказъ боярской приговоръ"; или: "И 133 году февр. въ 17 день бояринъ кн. Дмитрей Михайловичь Пожарской, да дьякъ Семенъ Головинъ, о той статье въ Верху у Благовещенья докладывалъ бояръ и бояре приговорили" (Хрест. Вып. 3. С. 50, 52, 55, 59, 67). И такая практика наблюдается не только по вопросам уголовного законодательства, но и по другим. Было бы, однако, неправильно заключать из этого, что боярская дума могла действовать совершенно обособленно и независимо от государя. Бояре, конечно, составляли свои приговоры в уверенности, что не разойдутся в мнениях с государем, как и государи давали свои единоличные указы в твердом убеждении, что могут в этих случаях без ущерба для дела разрешить вопросы самостоятельно, не прибегая к содействию боярской думы. Но могло быть и так, что бояре сообщали о своих приговорах и получали словесные одобрения, но только эти одобрения не отмечены в приказной записи, как не попадали нередко в эти записи и указания на участие боярского совета в государевых указах.

   Но наиболее обычным был порядок совместной деятельности государя и боярской думы, который и формулирован в Судебнике 2-м (ст. 98): все новые дела, не предусмотренные Судебником, должны были решаться "съ государева докладу и со всехъ бояръ приговору". Это правило установлено для приказных судей и возлагало на них обязанность по всем новым делам представлять доклады государю и боярской думе. То же самое правило, лишь в иной формулировке, повторено и в Уложении. Там сказано: "А спорныя дела, которыхъ въ приказехъ зачемъ вершити будетъ не мощно, взносити изъ приказовъ въ докладе къ государю царю и вел. князю Алексею Михайловичу всея Русiи и къ его государевымъ бояромъ и окольничимъ и думнымъ людемъ. А бояромъ и окольничимъ и думнымъ людемъ сидети въ палате и по государеву указу государевы всякiе дела делати всемъ вместе" (X, 2). Судебник, конечно, не вновь установил порядок совместных совещаний государя с думными людьми; он только формулировал текущую практику, которую санкционировало и Уложение. Эти ясные, казалось бы, указания источников вызвали, однако, в литературе попытку совершенно иного их истолкования.

   Проф. В.И. Сергеевич так комментирует указанное правило Судебника: "Избранная рада (о которой писал Курбский) не ограничилась одной практикой, ей удалось оформить свои притязания и провести в Судебник ограничения царской власти... Для пополнения Судебника новыми законодательными определениями требуется приговор "всех бояр". Это несомненное ограничение царской власти и новость: царь только председатель боярской коллегии и без ее согласия не может издавать новых законов. Жалобы Грозного были совершенно основательны". Правило же Уложения проф. Сергеевич относит не к боярской думе, а к особому учреждению, боярской коллегии. По-видимому, новая догадка об ограничении царской власти построена всецело на выражении: "и со всех бояр приговору", так как во всем остальном формула Судебника вполне соответствует, казалось бы, обычному выражению: "государь указал и бояре приговорили". Ограничение царской власти, бесспорно, крупный исторический факт, который должен быть подготовлен предшествующими историческими условиями. Но каковы же эти условия? Проф. Сергеевич не приводит никаких новых указаний и ограничивается лишь общеизвестными выдержками из переписки Курбского с Грозным в довольно обычном ее освещении. Немногие его замечания могут показаться и не вполне последовательными. Он говорит, что избранной раде удалось оформить свои притязания и провести в Судебник; но последний говорит о приговоре "всех" бояр, а не избранных, что, конечно, не одно и то же. Далее, по его мнению, "требование Судебника о приговоре "всех бояр" относится к будущему и, конечно, никогда не было приведено в исполнение; в настоящее же время царя ограничивал не совет всех бояр, а только некоторых". В другом же месте указано, что "после низвержения Сильвестра и Адашева о соблюдении 98 ст. Судебника, конечно, не могло быть и речи". Оказывается, что в эпоху их влияния эта статья могла и приводиться в исполнение, хотя они были заинтересованы в поддержании господства не всех бояр, а только избранных. Разрыв царя с избранной радой произошел вскоре после смерти царицы Анастасии, которая скончалась весной 1560 г. За целое десятилетие со времени издания Судебника проф. Сергеевич заметил один лишь случай применения ст. 98. Утверждая, что "государь может призвать и не призвать бояр в думу", он делает в примечании такую оговорку: "единственное отступление от высказанного в тексте положения можно наблюдать только в кратковременный период господства "избранной рады" Сильвестра и Адашева. Она имела целью сделать царя только председателем своего совета. И можно допустить, что иногда и достигала этого. В выражениях указа 1556 г. можно видеть пример осуществления желательного для избранной рады порядка: "Лета 7064 авг. 21 приговорилъ государь царь и великий князь Иванъ Васильевичь со всеми бояры". Эта форма совершенно соответствует порядку, установленному 98 ст. Суд. Ц." (С. 422 прим.). Значит ли это, что требование Судебника, противоречащее как интересам царя, так и избранной рады, было все же приведено в исполнение? По сохранившимся за пятидесятые годы XVI в. указам проф. М.Ф. Владимирский-Буданов подсчитал, что "в эпоху власти избранной рады закон об ограничении законодательной власти царя применен был лишь один раз; царь совещался с некоторыми боярами по собственному выбору два раза, а законодательствовал один без бояр шесть раз" (С. 171 прим.). К этому можно присоединить указание проф. Сергеевича, что самый Судебник издан только "съ бояры", а не со всеми боярами. Получается действительно странный результат: новый закон об ограничении царской власти остался всецело на бумаге - явление совсем непонятное при господстве и авторитете старины. Но еще более странно, что правило Судебника о совещании со всеми боярами практиковалось и до Судебника и после низвержения избранной рады. В упомянутых заседаниях боярской думы 1549 г., когда обсуждался вопрос о включении в перемирную грамоту с Литвой царского титула, "приговорилъ государь со всеми бояры, что не сполна писати". Еще раньше, в 1541 г., когда обсуждался в думе вопрос, оставаться ли государю в Москве ввиду грозящего нашествия крымского хана или нет, то после прений бояре "сошли все на одну речь" (ПСРЛ. Т. XIII. С. 435). Та же практика наблюдалась и после 1560 г. Проф. Сергеевич сам приводит один такой случай: "В 81 году окт. въ 9 день, по государеву цареву и великаго князя приказу, преосвященный Антоши митрополить и епископы и весь освященный соборъ, и бояре, князь И. 6. Мстиславской, и все бояре приговорили" (о княженецких вотчинах) (АИ. СПб., 1841. Т. I. N 154, XIX). А вот и еще ряд примеров: "Лета 7087 декабря въ 5 день государь царь и великiи князь Иванъ Васильевичь веса Русiй съ сыномъ своимъ съ царевичемъ со княземъ Иваномъ и со всеми и бояры приговорилъ, какъ ему, прося у Бога милости, итти на свое государево дело и на земское, на Немецкую и на Литовскую землю" (ДРВ. Т. XIV. С. 349). "Лета 7090 марта во 12 день государь царь и великiй князь Иванъ Васильевичь всея Русiи приговорилъ со всеми бояры" ("О ябедникахъ, крамольникахъ и составщикахъ" (Хрест. Вып. 3. С. 35). И при царе Федоре соблюдается тот же порядок: "Лета 7094 государь царь и великiй князь Федоръ Ивановичь приговорилъ со всеми бояры, какъ ему государю, на своего непослушника Свейскаго короля, наступивъ, своимъ и зсмскимъ деломъ промышляти" (ДРВ. М., 1790. Ч. XIV. С. 490). Известный февральский указ 1597 г. о кабальном холопстве царь "приговорилъ со всеми бояры", тогда как не менее известный ноябрьский указ того же года о беглых крестьянах начинается формулой - "царь указал и бояре приговорили". Небезынтересно заметить, что в частной переработке Судебника 1589 г. в заголовке отмечено, что царь "приговорил и уложил" его, между прочим, "и со всеми князми и бояры". Еще интереснее, что при учреждении опричины в 1565 г. царь Грозный "государьство свое Московское, воинство, и судъ и управу, и всякiе дела земскiе приказалъ ведати и делати бояромъ своимъ, которымъ велелъ быти въ земскихъ: кн. Ив. Дм. Бельскому, кн. Ив. вед. Мстиславскому и всемъ бояромъ" (ПСРЛ. Т. XIII. С. 395). Этот порядок удерживается в XVII в.: Уложение предписывает "бояромъ и окольничимъ и думнымъ людемъ... государевы всякiе дела делати всемъ вместе". Проф. Сергеевич относит, однако, два последних указания не к боярской думе, а к особой боярской коллегии.

   Получается совершенно странный вывод: правило Судебника, почти совсем не применявшееся в эпоху господства избранной рады, соблюдалось до Судебника и после устранения избранной рады гораздо чаще и регулярнее. Отсюда явствует, что самое правило Судебника неправильно истолковано проф. В.И. Сергеевичем; иначе неизбежно надо прийти к заключению, что власть царя была еще более ограничена до Судебника, в эпоху опричины, и поздней при Федоре Ивановиче. Такого вывода, конечно, не примет и проф. Сергеевич. Что же означает формула Судебника - "съ государева докладу и со всехъ бояръ приговору"? Она означает то же самое, что и другая формула - "государь указал и бояре приговорили", т.е. совместное решение вопроса государем и всеми наличными членами боярской думы, и ничего более. Нередко встречающаяся отметка об участии в приговоре всех бояр указывает лишь на обычный состав заседаний боярской думы: в них принимали участие "все бояре", т.е. все наличные думные люди. Это наблюдение идет в совершенный разрез с выводом проф. Сергеевича, который утверждает, что московские государи "всегда имели под рукой массу советников, но совещались только с теми из них, с кем находили нужным".

   Другой вывод проф. В.И. Сергеевича, "что дума не имеет никакой" своей "компетенции", надо признать совершенно верным, но только не потому, что дума единственно исполняет приказы государей и вне этой чисто исполнительной функции совершенно бездействует, а лишь в том смысле, что она ведает дела совместно с государем или рядом с ним и никакой своей самостоятельной или особой компетенцией не обладает. Отсутствие самостоятельной компетенции у думы стоит в связи с другой отрицательной чертой в ее организации, подмеченной проф. В.О. Ключевским, - в отсутствии ее ответственности перед государем (Боярская дума... С. 468).

   Но нельзя не согласиться в известной мере и с указанием проф. Сергеевича на некоторую инертность в деятельности думы: она постоянно и много работает, но в этой повседневной работе не заметно собственного ее почина в возбуждении вопросов, подлежащих ее разработке. Сами бояре в 1608 г. прекрасно формулировали это свое свойство, отвечая гетману Рожинскому, что в Московском государстве бояре "во всяких делах без царского повеления и начинания ссылаться и делать не привыкли" (Соловьев С.М. История России... Т. VIII. 4-е изд. С. 185). Все вопросы возбуждались в думе исключительно двумя путями: 1) по почину царя и 2) приказными докладами. Указываемый еще в литературе третий путь возбуждения вопросов в думе - челобитьями частных лиц и групп населения - обычно сливался со вторым, так как челобитья, если не удовлетворялись непосредственно усмотрением государя, проходили предварительно стадию приказных справок и затем только поступали на обсуждение думы.

   Почин самого государя являлся, конечно, самым естественным и обычным началом в деятельности его совета. Это "начинание" государя выражалось в приказе или повелении боярам "сидети" или "поговорить", "помыслить" о таком-то деле и объявить государю "способ к тому делу". Памятники сохранили множество указаний на подобные царские приказы думе. Например, Грозный в 1552 г., отъезжая в Троицкий монастырь, приказал боярам "без себя сидети" об устройстве Казанского царства и о кормлениях (ПСРЛ. Т. XIII. С. 523). В 1573 г., во время Ливонского похода, в Новгороде государь "велелъ боярамъ о свейскомъ деле поговорити, какъ съ свейскимъ королемъ впереди быти". И бояре кн. М.И. Воротынский с товарищи приговорили вступить в переговоры о перемирии (Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX. Прим. 416). Вышеприведенное указание Котошихина, как царь объявляет боярам и думным людям свою мысль, вполне подтверждает эту практику. От царя Алексея сохранилось "писмо о какихъ делехъ говорить бояромъ". Из этого чернового наброска видно, как царь намечал не только вопросы, но и решения их, хотя лишь предварительные, предоставляя боярам и изменять эти решения. Например, по поводу незаконных действий астраханского воеводы царь записал: "за то довелася ему казнь смертная, а то самое лехкое, что отсечь рука и сослать въ Сибирь", но тут же заметил: "учинить ему казнь, какую приговорите по сему наказу" (ЗОРСА. 1861. Т.П. С. 733 - 735). Что в этих случаях роль думных людей не была только пассивной, чисто исполнительной, формулирующей лишь царскую волю, указано выше. Можно присоединить к приведенным там случаям еще один. В 1553 г. шли переговоры с Литвой о вечном мире или о перемирьи. На заседании думы дьяк Иван Михайлов (Висковатый) доложил, что прежде обычно о перемирьи начинали речь послы, а нынче заговорили об этом бояре. "И язъ, государь, чаю, что имъ хотети то слово и въ перемирные грамоты писати. Государь говорилъ со всеми бояры, пригоже ли то слово переставити?.. И бояре говорили, чтобы о томъ стояти крепко; а не мочно будетъ ихъ уговорити, ино писати, что о томъ говорили бояре". Но дьяк Иван Михайлов предложил другой исход: "такъ и есть, нынеча то почалось отъ бояръ, били челомъ государю бояре, и государь нашъ то перемирье зделалъ для бояръ своихъ прошенья, ино такъ и написати, какъ ся деяло" (Сб. РИО. Т. LIX. С. 404). Этот проект был принят, и принятое только что боярами решение было видоизменено по предложению посольского дьяка.

   В повседневной практике вопросы, подлежащие решению думы, возбуждались докладами из приказов. Поводы к представлению таких докладов не были точно определены в московском праве. По Судебнику 2-му установлен обязательный доклад по делам новым, не предусмотренным в Судебнике (ст. 98). Выше высказано сомнение в точном выполнении этого правила, так как нельзя допустить, чтобы с изданием Судебника перестали применять в практике обычные нормы. Но с другой стороны, едва ли можно толковать это правило в том смысле, что доклады допускались только в случае недостатка указных норм. Из приказов представляли доклады нередко и в тех случаях, когда почему-либо "судьи" затруднялись или не решались самостоятельно постановить приговор. В Уложении правило о докладах формулировано в более общей форме: "А спорныя дела, которыхъ въ приказехъ за чемъ вершити будетъ не мощно, взносити изъ приказовъ въ докладъ къ государю царю и великому князю и къ его государевымъ бояромъ и окольничимъ и думнымъ людемъ" (X, 2). Почти теми же словами описывает порядок доклада и Котошихин: "будетъ которого дела вершитi имъ (приказным судьям) за чемъ не мочно, и то дело взнесутъ предъ царя и предъ бояръ, и что по тому делу будетъ царской указъ, и по тому такъ и бытi" (VII, 42). Решения государя и думы по таким приказным докладам и составляли текущее законодательство Московского государства, нашедшее свое выражение в дополнительных указах к Судебнику и в новоуказных статьях.

   В этом всего отчетливее вскрывается та роль, какая выпала на долю боярской думы в качестве постоянного совета при государе по законодательным вопросам и в вопросах внешней политики. Поэтому можно говорить о думе, как об одном из элементов в составе государственной власти и именно элементе аристократическом. По мере того как подрывался аристократизм в составе думских советников, пропадало и политическое значение думы. Дума XVI в. гораздо авторитетнее думы XVII в., потому что первая много аристократичнее второй и гораздо тверже держится за старый уклад, за право совета, хотя и не умеет точно формулировать своих притязаний. Но как только формула была выработана и начала развиваться и крепнуть в сознании современников, то оказалось, что для проведения ее в жизнь не нашлось налицо достаточных социальных сил. Выше были отмечены главные причины, подорвавшие силы родословной знати к исходу XVI и в начале XVII в. Смута выдвинула значительно средние служилые и тяглые классы, и важная роль земских соборов отодвинула на второй план политический авторитет думы, которая держится гораздо больше старыми традициями, чем новыми живыми силами. Она становится все более только чиновной, бюрократической, и все менее аристократичной. Для думы XVI в. нельзя не признать весьма удачною характеристики ее политического положения, предложенной проф. В.О. Ключевским. Он находит, что разграничить власть государя и его боярского совета чрезвычайно трудно именно потому, что "государь и его совет не были двумя различными властями, а составляли одно властное верховное целое". Хотя государь "ежедневно делал много правительственных дел без участия боярского совета, как и боярский совет решал много дел без участия государя, но это вызывалось соображениями правительственного удобства, а не вопросом о политических правах и прерогативах, было простым разделением труда, а не разграничением власти" (Боярская дума... С. 468). Справедливо замечено, что "нельзя придумать никакой формы совместности, при которой не пришлось бы, в случае разногласия, кому-нибудь уступить". Но и в любой из современных писаных конституций с самым подробным разграничением прав отдельных элементов, образующих государственную власть, можно отметить целый ряд норм, не имеющих санкций и соблюдаемых только при данном соответствии социальных сил. Для думы XVII века гораздо больше подходит то, что говорит упомянутый автор в другом месте своего исследования. "В присутствии государя дума могла иметь только совещательное значение. Приговор, произнесенный боярами без государя, становился окончательным решением в силу постоянного на то полномочия, и тогда дума действовала как законодательная власть. Когда такие приговоры восходили на утверждение государя, то в этих случаях дума также получала совещательное значение. Но такие случаи являются исключительными, как отступление от нормального порядка" (Там же. С. 503). Следует лишь заметить, что право постановлять окончательные решения лишь по уполномочию низводило думу с места, ей ранее принадлежащего в составе законодательной власти, и единым источником последней становился тот, от кого дума получила свои полномочия, т.е. государь. Для преобразования такой думы в сенат Петру Великому оставалось сделать немногое.

   В заключение необходимо остановиться на мнении проф. В.И. Сергеевича о "судной боярской коллегии". Отрицая думу как учреждение, В.И. Сергеевич полагает, что все историки, касавшиеся вопроса о думе, ошибочно отнесли к ней те места источников, которые характеризуют не думу, а отобранную из ее среды судную коллегию. Корни этого учреждения он видит в назначаемых каждый раз особо комиссиях из 2 - 3 лиц для разбора данного дела. Первый же опыт превратить такие временные комиссии в постоянную коллегию был сделан Грозным при учреждении опричины. В начале декабря 1564 г. государь с семьей и со значительной свитой, захватив с собой всю казну, уехал из Москвы. А 3 января 1565 г. прислал из Александровской слободы на имя митрополита уведомление, что он намерен оставить государство вследствие измены бояр и приказных людей. Взволнованное население отправило к государю многочисленное посольство с челобитьем, чтобы он "государьства не отставлялъ и своими государьствы владелъ и правилъ, яко же годно ему", чтобы людей "на разхищенiе волкомъ не давалъ, наипаче же отъ рукъ силныхъ избавлялъ"; "а хто будетъ государьскiе лиходеи которые изменные дела делали, и въ техъ ведаетъ Богъ да онъ, государь, и въ животъ и въ казни его государьская воля". Государь челобитье принял под условием класть опалы и казнить непослушных изменников "и животы и статки имати", и сверх того "учинити ему на своемъ государьстве себе опришнину, дворъ ему себе и на весь свой обиходь учинити особной". В опричину были выделены значительные части территории Московского государства, в которых и были испомещены те 1000 голов князей, дворян и детей боярских дворовых и городовых, которые были отобраны в опричину. То, что не взято было в опричину, осталось в "земских", и об этом не выделенном в опричину состоялось следующее распоряжение государя: "Государьство же свое Московское, воинство и судъ и управу и всякiе дела земскiе, приказалъ ведати и делати бояромъ своимъ, которымъ велелъ быти въ земскихъ: кн. Ивану Дмитриевичю Белскому, кн. Ивану Федоровичю Мстиславскому и всемъ бояромъ; а конюшему и дворетцскому и казначеемъ и дьякомъ и всемъ приказнымъ людемъ велелъ быти по своимъ приказомъ и управу чинити по старине, а о болшихъ делехъ приходити къ бояромъ; а ратные каковы будутъ вести или земскiе великiе дела, и бояромъ о техъ делехъ приходити ко государю, и государь (приговоря) з бояры темъ деломъ управу велитъ чинити" (ПСРЛ. Т. XIII. С. 391 - 395). Этих бояр, которым велено быть в земских, проф. Сергеевич и считает судной боярской коллегией, действующей в качестве постоянного учреждения, самостоятельно, в пределах предоставленной ей компетенции. Хотя он и думает, что эта коллегия имела определенный состав, к сожалению, нам неизвестный, и свою определенную компетенцию ("ей предоставлено было ведать все внутреннее управление, военное и гражданское, и суд"), но на деле из этого вышло немногое: "высшее управление, как и следовало ожидать, осталось в руках самого царя". При существующем у царя недоверии к боярам им "трудно было действовать самостоятельно даже и в мелких вопросах текущего суда и управления. Можно думать, что любимой формой их деятельности были доклады государю". "Во всяком случае трудно думать, чтобы земским боярам предоставлена была компетенция, выходящая за пределы прямого применения царских указов" (С. 404 - 408). Но из летописной передачи не сохранившегося указа явствует, что текущее управление и суд остались "по старине" в руках приказных людей, а земским боярам поручены "большие дела", т.е. такие, которых в приказах "вершити было не мочно" по недостатку ли закона, по неуменью ли его понять и применить, или за разногласием судей. Здесь открывается уже знакомая сфера деятельности боярской думы. И состав земских бояр точно указан в летописном рассказе. Это не только князья Вольский и Мстиславский, но и "все бояре", за исключением взятых в опричину; все прочие и остались "в земских". Во всяком случае ни состав, ни компетенция земских бояр не представляются более определенными, чем состав и компетенция боярской думы. Земские бояре должны были приходить к государю о ратных вестях и о великих земских делах. Но что значили великие дела? Определение этого предоставлялось разумению самих земских бояр, как разумению приказных судей решение вопроса о том, какие дела надо отнести к большим. Весьма сомнительно, что в подлинном указе определение компетенции земских бояр дано в более точных выражениях, как думает В.И. Сергеевич. Летописец изложил дело, вероятно, терминами самого указа. "Определенная и собственная" компетенция боярской судной коллегии даже в изложении проф. Сергеевича свелась к "зависимой и несамостоятельной". Где же существенные отличия этой коллегии от думы государей по составу и компетенции? Их совсем нельзя указать. В довершение всего проф. Сергеевичу не удалось проследить существование предполагаемой новой боярской коллегии даже в течение 10 лет: по указанию его, она бесследно исчезла. Надо думать, что она совсем и не возникала, а все отнесенное к ней должно по-прежнему относить к боярской думе. Но во второй половине XVII в. возникает новая судная коллегия, известная под именем Расправной палаты. Об этой палате известно было исторической литературе и до исследования проф. Сергеевича. Проф. Н.П. Загоскин и почти одновременно с ним проф. В.О. Ключевский отметили, что с 1681 г. упоминается боярская коллегия "у расправных дел", позднее получившая название Расправной палаты. Оба они согласно указали, что это постоянное учреждение возникло из прежних временных комиссий для заведования Москвой в отсутствие государя. Во время нередких отлучек государей из столицы временные комиссии принимали доклады из приказов и о важных делах посылали царю в "походъ", а по прочим "чинили указъ, по которымъ мочно" (Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1884. Гл. II. С. 17). При частых отлучках царя Алексея в подмосковные дворцы и монастыри такие временные комиссии сделались почти обычным текущим явлением и естественно перешли в постоянное учреждение. С другой стороны, оказалось весьма целесообразным уменьшить значительный приток докладов из приказов государю и боярам и тем предотвратить накопление дел в думе. Таким отвлекающим учреждением и явилась Расправная палата, куда и стали направлять приказные доклады по спорным судным делам. Проф. Сергеевич хочет изменить эти наблюдения лишь в том, что отодвигает возникновение постоянной боярской коллегии к концу первой половины XVII в. и находит, что такая постоянная коллегия известна уже Уложению, и в этом смысле толкует вышеуказанную ст. 2 гл. X Уложения. Но такое толкование едва ли может быть принято. Упомянутая статья говорит о представлении докладов из приказов "государю царю и великому князю и его государевымъ бояромъ, околничимъ и думнымъ людемъ" и далее предписывает боярам и думным людем "сидети въ палатъ и по государеву указу государевы всякiя дела делати всемъ вместе". Хотя здесь упомянут термин "палата", но он обозначает место заседаний думных людей, а не учреждение, выделенное из состава думы, так как статья говорит о всех думных людях. Кроме того, в Расправной палате государь не заседал, а в статье идет речь о докладе государю. Такое несоответствие не могло ухорониться от внимания проф. Сергеевича, но он объясняет это "недостатком редакции" (С. 441). Он заметил и другую непоследовательность Уложения: если в Расправную палату восходят все спорные дела из приказов, то туда же следовало бы направить и челобитья на отказ в правосудии; а между тем по Уложению предписано "о томъ бити челомъ и челобитныя подавати государю" (X, 20), а не в палату. Такие резкие недостатки редакции проф. Сергеевич склонен объяснить неуменьем согласовать вновь возникающее учреждение с остатками старины (С. 441, 444). Но в то же время признает, что ст. 2 нельзя рассматривать, как "чистую новость; она только формулирует прежнюю практику" (С. 446). Нельзя не признать последнюю догадку гораздо более вероятной. Прежняя практика знала только доклады государю и боярам, а совсем не постоянной судной коллегии.

   Сергеевич В.И. Древности русского права. 3-е изд. СПб., 1908. Т. II. С. 384 - 517; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. 4-е изд. СПб.; Киев, 1905. С. 162 - 178; Загоскин Н.П. История права Московского государства. Казань, 1879. Т. II; Ключевский В.О. Боярская дума Древней Руси. 3-е изд. М., 1902 (с гл. VII и до конца); Лихачев Н.П. Думное дворянство в боярской думе XVI ст. // Сб. АИ. 1896. Т. VI; Богоявленский С. Расправная Палата при боярской думе // Сб., посвящ. В.О. Ключевскому. М., 1909. С. 409 - 426; Веселовский С. Две заметки о боярской думе // Сб., посвящ. С.Ф. Платонову. СПб., 1911. С. 299 - 310; Савва В.И. 1) Заметки о боярской думе в XVI в. // Сб. статей в честь М. К. Любавского. Пг., 1917; 2) О посольском приказе в XVI в. Харьков, 1917. Вып. 1.

  

   Земские соборы в Московском государстве являются формою соучастия населения в обсуждении и решении некоторых важнейших вопросов законодательства и управления. Но что это за форма соучастия, как она возникла и развивалась - эти вопросы не находят согласного решения в исторической литературе.

   Со времени Н.М. Карамзина до недавнего времени стоял вне сомнений сообщенный Карамзиным факт, что царь Иван Васильевич, "егда бысть в возрасте 20 году, виде государство свое в велицеи тузе i печали отъ насилия силныхъ i отъ неправдъ умысли смирити всехъ в любовь; i советовавъ со отцомъ своимъ Макариемъ митрополитомъ, како бы уставити крамолы i неправды разорити i вражду утолити, повеле собрати свое государство изъ городовъ всякого чину" (СГГД. М., 1819. Ч. II. N 37; Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1816. Т. VIII. Прим. 182). Далее сообщались те знаменитые речи, какие молодой царь произнес на Лобном месте к собравшемуся из всех городов народу. Это известие, заимствованное из Хрущевской степенной книги, считалось первым хронологическим указанием на сознание первого земского собора. Немалые усилия исследователей направлены были на то, чтобы выяснить причины, вызвавшие к жизни эту новую форму общения власти с населением страны в указанное время. К.С. Аксаков и И.Д. Беляев, с одной стороны, С.М. Соловьев и Б.Н. Чичерин - с другой, П.В. Павлов, А.П. Щапов, В.И. Сергеевич, М.Ф. Владимирский-Буданов, Н.П. Загоскин, И.Н. Жданов, И.И. Дитятин, В.Н. Латкин и др. исходили из упомянутого факта и строили на нем свои догадки.

   Но в 1900 г. С.Ф. Платонов, обратившийся непосредственно к Хрущевской степенной книге, убедился, что самая книга едва ли старее половины XVII в., а упомянутое известие представляет в ней позднейшую интерполяцию, совершенную не раньше, "как во второй половине или даже в последних десятилетиях XVII в.". Бытоописатель, живший столетием позднее описываемых событий, многое изображал в чертах и красках своей современности. Этим и можно объяснить самое главное его указание, что молодой царь "повелъ собрати свое государство изъ городовъ всякого чину". Такие представители от городов и чинов были обычным явлением на соборах XVII в. Но были ли они в XVI в.? Открытие проф. Платонова из-под возведенного трудами вышеназванных исследователей построения о первых земских соборах вырвало фундамент, взамен которого необходимо подвести другой. Следует, однако, заметить, что еще раньше некоторыми исследователями ощущалось, что в известии о первом земском соборе не все представляется совершенно ясным. Так, И.Н. Жданов уже приходит к выводу, что земский собор появляется как будто незаметно в Московском государстве, вырастает на одном стволу с собором церковным; но и он останавливается перед вопросом о "ближайшей причине появления земских соборов с народными представителями в начале царствования Ивана IV". Гораздо решительнее отнесся к известию о созыве из городов всякого чина людей В.О. Ключевский. Он признал, что "этот собор надобно пока считать потерянным фактом в истории устройства соборного представительства XVI в.", и что "о составе соборного представительства в 1550 г. можно судить только по составу дальнейших земских соборов XVI в.". Изучение же вопроса о представительстве на соборах 1566 и 1598 гг. привело исследователя к совершенному отрицанию в их составе выборных людей (см. ниже).

   Если известие Хрущевской книги о собрании из "городов всякого чину" должно быть совершенно устранено, то можно ли говорить о каком-либо собрании в тот год, когда царю шел 20-й год? Верен ли самый факт, там указанный, хотя и неверно освещенный? И откуда мог почерпнуть свои сведения о событии интерполятор конца XVII в.? Уже давно указана связь описанного известия с писанием и обращением Грозного к членам созванного в феврале 1551 г. Стоглавого собора и одним местом письма Грозного к Курбскому. В писании к Стоглавому собору царь Иван вспоминал о соборе по поводу канонизации "великихъ святильниковъ новыхъ чудотворцевъ", который созван был "въ седьмоенадесять лето возраста" государя; вспоминал и о другом соборе "въ 19-е лето своего возраста", когда рассматривались каноны, жития и чудеса новых чудотворцев. Созыв Стоглавого собора царь отнес "въ 21-е лето отъ родства и въ 18-е лето царства своего". Обращение к членам Стоглавого собора царь начал опять с воспоминаний: "въ предъидущее лето билъ есми вамъ челомъ и съ бояры своими о своемъ согрешенiи, а бояре такоже. И вы насъ въ нашихъ винахъ благословили и простили. А язъ по вашему прощенiю бояръ своихъ въ прежнихъ во всехъ винахъ пожаловалъ и простилъ да имь же заповедалъ со всеми хрестьяны царствия своего въ прежнихъ во всякихъ делехъ помиритися на срокъ. И бояре мои все, приказные люди и кормленщики со всеми землями помирилися во всякихъ делехъ. Да благословился есми у васъ тогдыже Судебникъ исправити по старине и утвердите, чтобы судъ былъ праведенъ". Этими указаниями установляются два церковных собора 1547 и 1549 гг. о новых чудотворцах и еще, как говорят, особый "собор примирения", созванный в "предыдущем" году относительно Стоглавого собора. Если в момент созыва последнего царю шел 21-й год, то "предыдущее" лето ему шел 20-й год. Отсюда, очевидно, и взял свою дату интерполятор XVII века, говоря о созыве "из городов всякого чина", когда царю шел 20-й год. Грозный родился 25 августа 1530 года (лета 7038), за шесть дней до нового года (1 сент. 7039). Семнадцатый год ему шел с 26 августа 1546 (7054) по 25 августа 1547 (7055) г. Первый церковный собор о чудотворцах созван был в феврале 1547 г.; второй такой же собор относят к 1549 г., но без точного указания даты. Грозному шел тогда 19-й год; значит, собор мог состояться с 25 ав г. 1548 (7056) по 25 ав г. 1549 (7057) г. Стоглавый собор созван в феврале 7059 г., а предыдущее лето объемлет 7058-й с 1 сент. по 1 сент. 7059 г., т.е. с 1 сент. 1549 по 1 сент. 1550 г. С 24 ноября 1549 г. по 23 марта 1550 г. царь был в походе под Казань (ПСРЛ. СПб., 1904. Т. XIII. С. 158 - 160), а на соборе о чудотворцах и на примирении он присутствовал лично. В июне же 1550 г. Судебник был уже готов. Поэтому весьма вероятной представляется догадка, что царь благословился исправить Судебник в промежуток от 1 сент. по 23 ноября 1549 г., когда и был созван, как говорили, первый земский собор. Но от этого срока всего шесть дней отделяют и ту дату, тогда царю исполнилось 19 лет. Возможно поэтому допустить догадку, что собор примирения и второй церковный собор о чудотворцах были не двумя разными, а одним собранием. Состав церковного собора 1549 г. указывает царь в писании Стоглавому собору: "архiепископы и епископы и честныя архимариты и игумены" с митрополитом Макарием во главе. Собор должен был свидетельствовать и составить решения о всех исследованиях ("обысках") по поводу житий и чудес новых чудотворцев. А в этих "обысках" принимали участие не только чины духовенства, но и миряне; "пытати и обыскивати" предписано было также "и князми и боляры и богобоязнивыми людми" (Стоглав. Казань: Изд. Казанской духовной академии, 1862. С. 44 - 45; ср.: Ключевский В. О. Жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 461 - 462). Весьма вероятно, что многие из этих лиц представляли свои свидетельства лично на соборе. Известно, что на Стоглавом соборе присутствовали и мирские чины. В одном из обращений царя, помимо чинов освященного собора, поименованы "такоже и братiя моя, вси любимии мои князи и боляре i воини i все православное крестьянство" (Стоглав. С. 30 - 31). Но в приведенном воспоминании обращение царя направлено лишь к членам освященного собора, у которых он с боярами испрашивал в предыдущее лето прощение и благословился исправить Судебник. На этом предыдущем собрании несомненно присутствовали "бояре все, приказные люди и кормленщики", ибо они играли активную роль в церемонии примирения. Итак, на соборах 1551 и 1549 гг., было ли их два или только один в этом последнем году, главное зерно составлял собор духовенства, но к нему были присоединены и мирские люди в весьма неопределенном составе и числе. Но можно ли это собрание "предыдущего лета" считать первым таким собранием? На этот вопрос приходится ответить отрицательно, так как в литературе уже давно указан подобный же факт от второй половины XV в. В 1471 г., в момент разрыва с Новгородом, великий князь Иван Васильевич советовался сначала с митрополитом, со своею матерью и с "сущими у него боярами его" о походе на Новгород, и когда те поддержали его план, то тотчас же он "розосла по всю братiю свою, и по все епископы земли своеа, и по князи, и по боаре свои, и по воеводы и по вся воа своа; и якоже вси снидошяся къ нему, тогда всемъ възвещаетъ мысль свою, что итти на Новгородъ ратно... И мысливше о томъ не мало... князь великiй нанять въоружатися ити на нихъ, тако же и братiа его и вси князи его, и боаре, и воеводы и вся воа его" (ПСРЛ. СПб., 1859. Т. VIII. С. 161; СПб., 1901. Т. XII. С. 129 - 130). В составе этого совещания намечаются три элемента: освященный собор (митрополит и все епископы), боярская дума (бояре) и, наконец, третий довольно неопределенный - в лице воевод и всех воев. Это несомненно служилые люди - дети боярские, но нельзя допустить, что они были созваны все. Как они были подобраны, этого нельзя сказать ни о совещании 1471 г., ни о Стоглавом соборе относительно присутствовавших на нем воинов, ни о собрании 1549 г. относительно приказных людей и кормленщиков. Однако на всех этих собраниях бесспорными элементами являются освященный собор и боярская дума. От совместных заседаний освященного собора и боярской думы собрания 1471, 1549 и 1551 гг. отличаются лишь тем, что включают в свой состав весьма неопределенный третий элемент в лице то "воеводъ и всехъ воевъ", то "приказныхъ людей и кормленщиковъ", то "воиновъ" и даже "всего православнаго крестьянства". За невозможностью ближе определить этот элемент приходится ограничиться лишь указанием, что совместные совещания освященного собора и думы начинают со, второй половины XV в. расширяться присоединением к ним нового составного элемента из среды служилых людей. На этих новых участников совещаний из служилого общества мало-помалу начинают смотреть как на людей земли или земель, а потому их привлекают лишь для обсуждения наиболее важных и ответственных вопросов в серьезные моменты государственной жизни. Только подобной точкой зрения на значение таких расширенных совещаний и можно объяснить, почему Грозный усмотрел в участниках Стоглавого собора "все православное хрестьянство". Поэтому такие совещания имеют значение не только предшественников земских соборов, являются не только ячейкой, из которой вырастает новое учреждение; они уже включают в себя все элементы нового учреждения, т.е. освященный собор, боярскую думу и представительство земли или земель. Дальнейшая история нового учреждения сводится к истории представительства, а именно к его расширению и упрочению. Зародыш учреждения представляют уже совместные совещания духовного собора и боярской думы, причем особенно духовный собор должен был послужить образцом мирского совета, в состав которого он сам вошел и на который перенес свое название. Нельзя поэтому не признать вполне правильной мысль И.Н. Жданова, что земский собор "вырастает на одном стволу с собором церковным", которым на первых шагах своей жизни значительно и закрывается. Потому Жданов и назвал Стоглавый собор "церковно-земским". Но с таким же правом могут быть названы этим именем как совещание 1549 г., так даже и собрание 1471 г.

   С.Ф. Платонов, благодаря открытию которого значительно расчищена почва исследованию вопроса, едва ли не идет слишком далеко, полагая, что "в 1550 г. (или в 1549 г.) не было никакого особого собора по делу примирения бояр с землей". Он считает первым "достоверным земским собором - собор 1566 г.". Оставляя совершенно в стороне показания степенной книги Хрущева, по речам Грозного на Стоглавом соборе надо признать, что "в предыдущее лето" имело место весьма важное совещание, на котором происходили взаимные прощения и примирения, состоялось решение о прекращении миром процессов против кормленщиков, возбужден вопрос об исправлении Судебника, обсуждались вопросы о местничестве (И.Н. Жданов) и другие "внутренние дела государства" (М.Ф. Владимирский-Буданов). По мнению Жданова, после этого собора примирения, как он его называл, "до 1566 г. мы не встречаем указаний на созвание земского собора"; но он не считал последний собор первым земским собором.

   Не подлежит сомнению, что о соборе 1566 г. мы имеем более точные сведения, так как сохранился соборный акт его деятельности с подписями присутствовавших на нем членов. Он был созван царем для обсуждения .вопроса, продолжать ли войну с Литвой за Ливонию или мириться на предложенных условиях. Никакого решения по вопросу собор не постановил; не с этою целью он был и созван: члены собора опрашивались "порознь, по чинамъ". Все представленные членами собора мнения и дошли до нас с их подписями (СГГД. М., 1813. Ч. I. N 192).

   Имеются указания русские и иностранные, что по смерти Грозного, при наличности борьбы среди придворных партий, состоялось в 1584 г. собрание различных чинов для избрания на престол царевича Федора. Иностранцы говорят об единодушном избрании высшими и низшими сословиями; русские известия сообщают об участии "всех людей" или "именитых людей", пришедших к Москве "изо всехъ градовъ и всего государства Московскаго" (Устрялов Н.Г. Сказания современников о Димитрии Самозванце. 3-е изд. СПб., 1859. Ч. I. С. 357; ПСРЛ. СПб., 1848. Т. IV. С. 320; Никон, лет. Т. VIII. С. 5). Но из этих указаний нельзя вывести каких-либо данных о составе этого собрания.

   Наконец, в 1598 г. состоялся собор для избрания государя на царский престол за прекращением династии Рюриковичей со смертью царя Федора. По поводу избрания боярина конюшего Бориса Годунова составлена избирательная грамота, к которой члены собора приложили свои руки (ААЭ. Т. П. N 7).

   Подписи членов на соборных актах 1566 года и 1598 года и послужили главным материалом проф. В.О. Ключевскому для изучения состава представительства на соборах XVI в. Результаты его наблюдений совершенно перевернули ходячие мнения об организации представительства в первый период существования земских соборов. Из 374 членов собора в 1566 г. было 32 духовных лица; это - члены освященного собора. Далее - 29 думных людей и 33 приказных, т. е. члены государевой думы и судьи центральных приказов, присутствовавшие на соборе поголовно. Третью группу составляли служилые люди, а именно 97 дворян первой статьи, 99 дворян и детей боярских второй статьи, 3 торопецких и 6 луцких помещиков. Последняя группа состояла из 12 гостей, 41 человека "торговых людей москвичей" и 22 смольнян; это все торгово-промышленные люди. В летописной заметке об этом соборе сказано, что царь говорил "со всемъ еже освященнымъ соборомъ и со всеми бояры и съ приказными людми, да и со князми и з детми боярскими и з служилыми людми, да и з гостми: и съ купцы и со всеми торговыми людми", которые "приговорили, что царю и великому князю Ливонскiе земли городовъ полскому королю никакъ не поступитися и за то крепко стояти" (ПСРЛ. Т. XIII. С. 402; ср.: ААЭ. Т. I. N 289, ящ. 225). "А въ немъ приговоръ архiепископовъ и епископовъ и всего собора, да и бояръ и дворянъ и детей б. изъ городовъ, и приказныхь людей и гостей о Ливонской земле что грю за ни стояти, а литовскому королю не поступашись". Первые две группы в составе собора не возбуждают сомнений; это не выборные лица, а члены высших правительственных учреждений и высшие должностные лица, присутствовавшие поголовно и на соборах XVII в. Третья группа, самая многочисленная, наиболее интересна: оказывается, что 4/5 всех присутствовавших в со