Дьяконов Михаил Александрович - Очерки общественного и государственного строя Древней Руси

теже дани повторено два раза и затем прибавлены условия о порядке торговли русских в Царьграде. Следующие годы до 912 в летописи проставлены без указаний на какие-либо исторические события. А под 6420 г. говорится, что Олег послал "мужи свои построити мира и положити рядъ межю русью И грекы", и далее приводится подробный текст нового договора. Зачем понадобился или чем вызван новый договор после заключения договора 907 г.? Некоторые считают договор 907 г. только прелиминарным, а договор 91 1 окончательным. Но если и принять столь искусственную для древних отношений догадку, то все же недоумения не отпадают. Важные для греков статьи прелиминарного договора о порядке торговли русских в Царьграде в окончательный договор не попали. Может быть, Олег добился отмены этих стеснительных для русских купцов условий в договоре 911 г.? Но если он согласился на эти стеснительные условия, когда он стоял победителем под стенами Константинополя, то как он мог добиться их отмены при менее благоприятных условиях? Но недоумения идут и дальше. Договор 911 г. считается первым письменным трактатом руси с греками. Такое заключение выводится из следующих слов памятника: "Наша светлость боле инехъ хотящи еже о Бозе удержати и известити такую любовь, бывшюю межи хрестьяны и русью многажды, право судихомъ, не точда просто словесемъ, но и писашемъ и клятвою твердою, кленьшеся opyжieмъ своимъ, такую любовь известити и утвердити по вере) и по закону нашему" (А.В. Лонгинов не принимает такого толкования и утверждает, что договоры и раньше записывались. Соответственно этому он так восстановляет начальные слова заключения: "На утвержение же и неподвижение быти межи вами хрестьяны и русью, бывший миръ сътворихомъ и на новомъ написаниемъ на двою харатью царя вашего и своею рукою", т.е. "для подтверждения и незыблемости... совершили мы и вы новым писанием на двух хартиях...". Но остается невыясненным, как понимать при таком толковании приведенное в тексте выражение). Между тем в договоре 945 г. имеются три ссылки на предшествующие соглашения: 1) "Великый князь рускый и боляре его да посылають въ грекы... корабля, елико хотять, съ послы своими и гостьми, яко же имъ установлено есть"; 2) "и отходящи руси отсюду взимають от насъ, еже надоби, брашно на путь, и еже надобе лодьямъ, яко же установлено есть первое"; 3) если убежит челядин и не будет найден, "тогда взимають отъ насъ цену свою, якоже установлено есть преже, две паволоце за челядинъ". Только первые две ссылки находят подтверждение в тексте договора 907 г.; третья же ссылка на прежнее установление не подкрепляется ни договором 907 г., ни договором 911 г. (Владимирский-Буданов М.Ф. Хрест. Вып. 1. Прим. к дог. 945 г. 9-е, 15-е и 16-е). Кроме того, могут быть указаны и другие сближения текста договора 945 г. с договором 907 г. (См.: Тобин Э.С. (Tobien Е. S.). Die altesten Tractate Russlands nach alien bisher entdeckten und herausgegen. Handschriften. Dorpat, 1845. Bd I. S. 23 - 26). Как все эти объяснить, если считать договор 907 г. прелиминарным и притом словесным? А если признать его самостоятельным, как думают некоторые, то все же естественнее допустить ссылки на первый письменный и гораздо более полный договор 911 г. Не естественнее ли предположить, что статьи договора 907 г., помимо условий о дани, выпали из договора 911 г. и ошибочно приурочены в летописи к 907 г.? А.А. Шахматов поэтому совершенно не признает договора 907 г. Такое предположение о неполноте текста договора 911 г. находит подтверждение и с другой стороны. Уже давно обращено внимание на то, что подлинный текст этого договора делился на главы. Об этих главах упоминается во вступлении ("суть, яко понеже мы ся имали о Божий вере и любви, главы таковыя") и в заключении договора ("не переступати ни намъ, ни иному отъ страны нашея отъ уставленныхъ главъ мира и любве"), а в самом тексте сохранился только один намек на эти главы ("а о главахъ, иже ся ключичь проказа, урядимся сице") (Лавровский Н. О византийском элементе в языке договоров русских с греками. СПб., 1853). Эта неполнота текста сопровождается, кроме того, значительною порчею текста переписчиками и, может быть, неудачным переводом с греческого подлинника. Внешней исторической критике предстоит еще много работы над текстом памятников.

   Договоры 911 и 945 гг. содержат целый ряд норм из области частного международного права. Но что это за нормы: русские, греческие или смешанные? Нет согласного ответа и на этот вопрос. В самом тексте памятников имеются ссылки на закон греческий и на закон и покон русский. Но где и в каких случаях применяются тот и другой? Обыкновенно думают, что договоры применялись на территориях договаривающихся сторон, и что русский закон естественно господствовал на русской территории. Но когда представлялись случаи применять к отношениям между греками и русью нормы договорного права на русской территории? Греки к нам приезжали вообще редко, а по торговым делам и вовсе не допускались. Наоборот, русь постоянно бывала в Византии и подолгу там оставалась, главным образом по торговым делам. По Договору 945 г. установлено лишь то ограничение, что русь не могла зимовать в Константинополе. Практический интерес и требовал выработать правила для определения отношений между пребывающей в Византии русью и греками. Значит, нормы договорного права имели применение почти исключительно в пределах Византии. Только статьи о лодье или кубаре предполагают применение их вне пределов Византии. Но насколько трудно было византийскому правительству следить за применением статей договоров за пределами Византии, показывает статья, возлагающая обязательство на русь не воевать корсунских городов, не чинить зла корсунянам, занимающимся рыболовством в устье Днепра. Эти статьи, равно и обязательство руси защищать корсунян от черных болгар, не имеют никакой санкции.

   Для характеристики отдельных норм рассмотрим для примера статьи об убийстве и о порядке наследования. Договор 911 г. постановляет, что убийца, русин или грек, "да умреть, идеже аще сотворить убiйство" (ст. 4). Договор 945 г. формулирует это правило несколько иначе: "да держимъ будеть створивый убийство отъ ближнихъ убьенаго, да убьють и" (ст. 13). Большинство исследователей не сомневается в том, что этими статьями за убийство русина допускается месть, и что мстители могли умертвить или убить убийцу-грека. Но надлежит прежде всего заметить, что термины "месть", "мстити" в памятниках не встречаются. Употребляемый первым договором термин "местник" обозначает не мстителя, а хозяина дома (ст. 12). И трудно допустить, чтобы византийское правительство разрешило на своей территории и даже на улицах Константинополя открытое самоуправство. По договору 911 г. убийцу можно умертвить на месте совершения убийства. Если понимать здесь месть, то положение мстителей оказывалось чрезвычайно затруднительным: они могли отмстить только на месте совершения преступления. В случае бегства преступника, значит, и мстить нельзя? Но договор далее предусматривает случай, что убийца убежит; тогда "да держиться тяжи, дондеже обрящеться, яко да умреть". Если требование договора 945 г., чтобы ближние убитого задержали убийцу, и потом убили его, также понимать в смысле мести, то опять положение мстителей окажется невозможным: если убийцу не удастся захватить, то и мстить ему нельзя? К тому же, как метко указал проф. В.И. Сергеевич, русь была лишена возможности осуществлять свое право мести, например в Константинополе, куда могла входить, согласно постановлению договоров, только одними воротами, в числе не более 50 человек и притом без оружия. А безоружный человек, конечно, и мстить не может. Все эти соображения заставляют признать, что выражение "да умреть" обозначает не убийство из мести, а смертную казнь по приговору суда, которая приводится в исполнение на месте совершения преступления. Так же надо понимать выражение "да убьють и" в договоре 945 г. Но что в таком случае означает правило, что убийца задерживается ближними убитого? Надо думать, что греки-убийцы нередко укрывались, что в своем городе или в своей стране было нетрудно. Русь жаловалась на такие невыгодные условия, а потому ей предоставлено было право задерживать преступников. Но это отнюдь не значит, что руси разрешалось самоуправство. Весьма вероятно, что привыкшая к самосуду по своим обычаям, она, и вопреки правилам договора, прибегала к самоуправству. Самой серьезной против этого мерой было запрещение носить оружие по улицам Константинополя. Но и эта мера оказалась, по-видимому, недостаточной. Поэтому в договоре 945 г. установлено (ст. 12) категоричное запрещение самоуправства: "Аще ли влюбится проказа некака отъ грекъ, сущихъ подъ властью царства нашего, да не имате власти казнити я, но повеленьемъ царства нашего да прииметь, якоже будеть створилъ". В связи с этим стоит и другое правило того же договора (ст. 2), что русь входит в город с царевым мужем, "и мужь царства нашего да хранить я, да аще кто отъ руси или отъ грекъ створить криво, да оправляеть то". Для самоуправства и в частности для мести не оставлено никакого места.

   Статья о наследовании в договоре 911 г. читается так: "О работающихъ въ грецъхъ руси у христьяньского царя. Аще кто умреть, не урядивъ своего имънья, ци и своихъ не имать, да възратить именье къ ма(и)лымъ ближикамъ въ Русь; аще ли отворить обряжеше таковый, възмет уряженое его, кому будеть писалъ наследити именье, да наследить е отъ взимающихъ куплю руси отъ различныхъ ходящихъ въ грекы и удолжающихъ" (ст. 13). Этою статьей И.Д. Беляев и К.А. Неволин воспользовались для разъяснения наших древних порядков наследования. Но может ли она иметь такое значение? Уже давно обращено внимание на то, что первая часть статьи даже по форме напоминает римский источник, а именно правило XII таблиц: "si intestate moritur cui suus heres nee essit, agnatus proximus familiam habeto". Термин "ближайший агнат" превратился у русского переводчика в "ма(и)лаго ближика". Какие же источники русского права можно искать в этой статье? К тому же эта статья имеет в виду только русь, работающую греческому царю, т.е. состоящую у него на службе; а таковые, надо думать, всецело подлежали действию греческого права. Нельзя поэтому не признать более правильным другое мнение, согласно которому в этой статье речь идет не об установлении порядка наследования, а лишь о порядке охраны наследства, и в частности об устранении претензий византийского фиска на выморочное имущество (Никольский В. О началах наследования в древнейшем русском праве. М., 1859. С. 11 - 13; Цитович П. Исходные моменты в истории русского права наследования. Харьков, 1870. С. 14 - 17).

   Указывает еще на большую близость с русским правом, чем с греческим, ст. 6 договора 911 г. В ней речь идет об убийстве вора в том случае, "аще приготовить ся татьбу творяй", т.е. если он будет сопротивляться. Давно уже отмечено, что по Русской Правде допускалось безусловное убийство вора (ст. 20 Ак.). Значит, в ней идет речь о мести вору, тогда как в договоре 911 г. - о необходимой обороне. На это, однако, возражают, что по ст. 38 Ак. убийство вора так же ограничено, как и по ст. 6 договора. Но необходимо иметь в виду: 1)что ст. 38 Ак. очень близка с правилом Закона Судного людем: "Аще же въ подкопаши застанется тать", и 2) что правило о необходимой обороне едва ли могло возникнуть на почве русского права в эпоху господства самоуправства, хотя бы и ограниченного какими-либо рамками.

   Черпать из договоров с греками источники древнерусского права должно с величайшей осторожностью. Все попытки в этом направлении не привели до сих пор ни к каким положительным результатам. Но это заключение нисколько не колеблет значения этих памятников, как общеисторического источника. В частности, они наглядно вскрывают ту почву, на которой зародились культурные влияния Византии на Древнюю Русь.

   Тексты договоров: ПСРЛ. Т. I, II; Хрест. Вып. 1 (с примеч.); фототипическое издание и словарь технических выражений: Договоры русских с греками. М.: Изд. Н.А. Маркса, 1912. Ч. 1-2: см.: Лавровский Н.А. О византийском элементе в языке договоров русских с греками. СПб., 1853; Сергеевич В.И. 1) Греческое и русское право в договорах с греками X века // ЖМНП. 1882. Янв.; 2) Лекции и исследования по древней истории русского права. 4-е изд. СПб., 1910. С. 626 - 666; Лонгинов А.В. Мирные договоры русских с греками. Одесса, 1904; Шахматов А.А. Несколько замечаний о договорах с греками Олега и Игоря // Записки Неофилологического общества С.-Петербургского ун-та. 1914. Вып. VIII; Мейчик Д.М. Русско-византийские договоры // ЖМНП. 1915. Июнь, окт., нояб.; 1916. Март, нояб.; 1917. Май.

  

   На почве торговых сношений возникли и мирные договоры некоторых древнерусских земель с немецкими городами. С русской стороны в, этой торговле принимали участие земли, лежащие по великому водному пути "изъ варягъ въ грекы". Этот путь шел по р. Неве, Ладожскому озеру, р. Волхову, затем по озеру Ильменю, р. Ловати и далее до верхних притоков Днепра; или по р. Западной Двине и ее притокам до правых притоков Днепра. В этом районе расположены были земли: Новгородская, Псковская, Смоленская, Витебская и Полоцкая. С немецкой стороны торговлю вели многие города еще до возникновения Ганзейского союза, а потом члены этого союза. Особенно видную роль играли г. Висби на о. Готланде и г. Рига со времени ее основания в 1201 г.

   Древнейший из сохранившихся договоров заключен Новгородом и дошел в копии, приписанной к другому позднейшему договору Новгорода, заключенному в 1257 - 1263 гг. Оба договора сохранились на одном длинном куске пергамента, исписанном сплошь с обеих сторон; к нижнему и верхнему краям листка привешено по три печати, которые относятся к более позднему договору. Оба договора не имеют хронологических дат; но по именам упоминаемых в начале каждого князей, посадников и тысяцких нетрудно определить приблизительно время составления каждого. На лицевой стороне сначала записан договор, начинающийся словами: "Се азъ князь Олександръ и сынъ мои Дмитрии, съ посадникомь Михаилемь, и с тысяцькымь Жирославомъ, и съ всеми новгородци, докончахомъ миръ с посломь немьцкымь Шивордомь" и пр. Князь Александр Невский занимал стол в Новгороде в последний раз в 1257 - 1259 гг.; в 1259 г. он уехал оттуда, "посадивъ сына своего Дмитрия на столь". Зимою 1257 г. "даша посадничьство Михаiлу Федоровичю, выведше изъ Ладоги; а тысячьское Жироху даша". Александр Невский умер 14 ноября 1263 г., а в 1264 г. "выгнаша новгородци князя Дмитрия, сдумавше с посадникомь Михаиломь: зане князь еще малъ бяше". Из этих данных явствует, что рассматриваемый договор заключен в промежуток между зимою 1258 и ноябрем 1263 г. Более точное определение даты для историка права особого значения не имеет. Содержание договора чрезвычайно краткое, с неоднократными ссылками на старый мир. Некоторые условия изложены столь сжато, что и понять их нельзя; например: "А старый миръ до Котлигне". Эта лаконичность условий и ссылки на старый мир и вызвали, надо думать, следующие слова в конце грамоты: "А се старая наша правда и грамота, на чемь целовали отци ваши и наши кресть. А иное грамоты у насъ нетуть, ни потаили есмы, ни ведаемъ; на томь крестъ целуемъ". После этих слов и пробела в одну строку, на той же стороне листка записана старая грамота, начинающаяся словами: "Се язъ князь Ярославъ Володимеричь, сгадавъ с посадником с Мирошкою и с тысяцькымь Яковомь и съ всеми новгородьци, потвердихомъ мира стараго, съ посломь Арбудомь" и пр. На лицевой стороне грамота занимает десять строк и продолжается на обороте, который исписан весь, кроме последних трех строк. Князь Ярослав Владимирович княжил в Новгороде три раза: в 1182 - 1184 гг., 1187 - 1196 и 1197 - 1199 гг. В 1189 г. новгородцы "отяша посадницьство у Михаля вдаша Мирошки Нездиницю"; он умер посадником в 1203 г. За это время он в течение двух лет отсутствовал из Новгорода, так как в 1195 г. в качестве новгородского посла был задержан кн. Всеволодом и вернулся вместе с кн. Ярославом в 1197 г. Когда был тысяцким Яков - неизвестно. Значит, договор мог быть заключен в 1189 - 1195 и 1197 - 1199 гг. Этот древнейший из сохранившихся договоров с немцами вовсе не первый мирный трактат Новгорода; из начальных его слов видно, что он является подтверждением старого мира. По содержанию своему он гораздо важнее договора Александра Невского, так как содержит ряд любопытных норм из области частного международного права. Но, к сожалению, сохранился, по-видимому, не в полном списке. Переписчик с половины оборотной стороны листка, заметив, очевидно, что ему остается еще вписать многое, стал писать убористее, но все же всего не переписал: у грамоты недостает обычного конца; недостает той статьи, в которой содержалось бы разъяснение непонятного условия: "А старый миръ до Котлигне"; весьма вероятно, что не дописана статья о "насилiи робе".

   Кроме рассмотренных двух грамот сохранился из истории сношений Новгорода с немцами ряд других: до конца XIV века известно их не менее 10. Между ними особенно любопытен по богатству содержания договор 1270 г. на нижненемецком языке.

   Из договоров с немцами других земель старейшим и самым интересным является бесспорно договор, заключенный смоленским князем Мстиславом Давидовичем. Договор сохранился в семи экземплярах, все на русском языке, из которых пять, как и два старейших новгородских договора, найдены в Рижском городском архиве. Все экземпляры напечатаны в приложении к изданию: "Русско-Ливонские акты, собранные К.Е. Напьерским" (СПб., 1868). В предисловии к приложению ученый редактор "Актов", академик А.А. Куник, представил первый опыт ученой разработки этих памятников и установил, что все экземпляры должны быть разделены на две редакции: к первой, готландской, должны быть отнесены экземпляры А, В, С; ко второй, рижской, - D, Е, F. Разница между редакциями сводится к существенному отличию в строе и оборотах речи, к порядку расположения статей и даже некоторой разнице постановлений. Несомненно, что каждая из редакций возникла независимо одна от другой. Вместе с тем А.А. Куник доказал, что это не два разных договора, как предполагалось некоторыми раньше, так как с той и другой стороны в составлении договора принимали участие те же города и те же лица, да и постановления, кроме немногих дополнений второй редакции, оказываются тождественными.

   Но как же возникли эти две редакции? В решении этого вопроса А.А. Куник сделал только первый шаг, второй сделал П.В. Голубовский (История Смоленской земли до начала XV ст. Киев, 1895), хотя полного и твердого решения нет до сих пор.

   Во вступлении к договору сказано, что князь Мстислав Давидович прислал в Ригу своего лучшего попа Еремея и с ним умного мужа Пантелея, которые были послами в Риге, а оттуда "ехали на Гочкый берьго, тамо твердити миръ"; далее указано, что при составлении договора особо потрудились добрые люди: "Родфо ис Кашеля, Божий дворянинъ, Тоумаше Смольнянинъ". Последний, немец Томас, потому и привлечен был к выработке статей соглашения, что владел немецким языком (в ту пору das Niederdeutsche). Это привело А.А. Куника к догадке, что условия сначала вырабатывались по-немецки, а потом уже переведены по-русски. Подтверждение этому он нашел как в указании, что некогда в Рижском архиве хранились немецкие списки договора, давно уже оттуда исчезнувшие, так и в языке первой редакции договора, сохранившей явные следы перевода с немецкого. Таковы выражения: 1) "Божiй дворянинъ", - термин, не встречающийся в тексте 2-й редакции, - есть дословный перевод немецкого "Ridder Gots" или "Gottesridder". Так титуловали себя члены ордена меченосцев, называвшие себя по-латыни "fratres militiae Christi". 2) "Албрахтъ фоготь" - не более как простая переписка русскими буквами немецких слов "Albrecht voget"; во 2-й редакции стоит: "Алберь, соудия Рижьскыи". 3) "Оустоко море" из немецкого "Ostsee"; во 2-й редакции правильнее "восточное море". Грамота датирована в списках первой редакции так: "Коли ся грамота псана, йшлъ былъ отъ Рожества господня до сего лета 1000 леть и 200 летъ и 8 летъ и 20". Этот способ летосчисления не соответствует ни русским обычаям, ни русскому языку; у нас лета считали от сотворения мира и написали бы истекло 1228 лет; "8 летъ и 20" опять дословный перевод с немецкого "achtundzwanzig".

   Списки же 2-й редакции, по догадке г. Голубовского, носят некоторые следы перевода с латинского. Так, выражение "коли епископъ Алъбрахтъ Рыжьскыи мертвъ" без вспомогательного глагола является неловким переводом латинского ablativus absolutus: "episcopo Albrachto Rigensi mortuo". Дата грамоты гласит: "А си грамота написана бысть отъ распятья было 1000 летъ и 200 летъ и 30 летъ безъ лета". Непонятное летосчисление от распятия по форме счисления передает латинский подлинник: "mille ducenti undetrigirita". Название города "Жюжажать", вместо "Жат" 1-й редакции, не могло произойти от немецкого Soest, а только от латинского Susatium. Наконец, термин "соудия Рижьскыи", вместо "фоготь", соответствует, вероятно, латинскому подлиннику "judex Rigensis".

   Но если и принять вывод, что одна редакция произошла от немецкого, а другая от латинского подлинника, то остается неясным, как произошли два подлинника, немецкий и латинский. Проф. П.В. Голубовский предполагает, что и немецкий подлинник был переводом с латинского. На эту мысль действительно наводит начало введения к договору - "Что ся деете по веремьнемь, та отъйде то по верьмьнемь" - передающее латинскую формулу: "Quum ea quae fiunt in tempore labuntur in tempore" (на что было указано уже И.Ф.Г. Эверсом). Отсюда г. Голубовский заключает, что при заключении договора уполномоченными обеих сторон был составлен сперва латинский текст, затем этот текст был переведен на современный немецкий язык, потому что не все члены союза немецких купцов могли понимать латинский текст. В то же время и с теми же целями сделан перевод на смоленское наречие (2-я редакция). К русскому экземпляру немецкие власти привесили свои печати и вручили его смоленским представителям. С немецкого же экземпляра сделан еще раз перевод на русский язык (1-я редакция); к этому экземпляру привешены были печати смоленских властей, и он вручен немецким представителям.

   Отдельные экземпляры каждой редакции произошли следующим образом. Экз. А есть первоначальный оригинал, отличающийся наибольшею древностью языка. К нему привешены печати с надписями: "Велiкого княз... Федо... печать" и "пчат, перьф Влъдыкъ. моленско.". Это печати кн. Мстислава Давидовича (нареченного в крещении Федором) и смоленского епископа Перфилия. Экз. В имеет такую надпись: "Се язъ князь Смоленский Олексанъдръ докончалъ семь с Немьци по давному докончанью, како то докончали отци наши, деди наши. На тех же грамотах целовалъ есмь кресть, а се моя печать". Кн. Александр Глебович захватил смоленский стол после смерти своего отца в 1297 г. и умер в 1313 г. Значит, по своем вокняжении он подтвердил Мстиславов договор и свою крестоцеловальную грамоту с своею печатью отослал в Ригу. Экз. С не имеет указаний на свое происхождение; но на основании большей близости языка его к оригиналу заключают, что он составлен раньше экз. В. Экземпляры 2-й ред. представляют лишь копии с того оригинала с немецкими печатями, который хранился у кн. Мстислава и безвозвратно погиб. Что экз. D и Е позднейшего происхождения, доказывается следующими к ним приписями: "Што немецьскыхъ дворовъ и дворищь Смоленьскъ коупленины и церкве ихъ место, не надобе ни комоужо, комоу дадять ли, посадять ли кого Немци, то по своеi воли; а на которомь подворьи стоять Немци, или гость Немьцьскии, не поставити на томь дворе князю ни татарина, ни иного которого посла". Зависимость Смоленска от татар началась не ранее второй половины XIII в. Поэтому указанные приписки могли появиться не ранее 60-х или 70-х годов этого века.

   Надо думать, что все эти копии списывались при возобновлении договора по случаю ли смены правителей или после размирья. Мстиславов договор, таким образом, долго сохранял свою силу, причем со временем сделаны были в нем незначительные дополнения статей (ст. 3 б) или вставлены немногие новые статьи (ст. 23 и 35). Огромное большинство статей оставалось без всякого изменения. Даже имена послов из оригинального договора продолжали переписываться, хотя при возобновлении мирных условий являлись, конечно, каждый раз особые послы.

   По содержанию своему договор 1229 - 1230 г., названный в тексте "Правдою", богаче древнейшего новгородского договора.

   Договоры с немцами имеют, в противоположность договорам с греками, весьма важное значение в качестве источников изучения древнерусского права. Обе договаривающиеся стороны стояли приблизительно на одном уровне культурного развития и правосознания. И нормы, определяющие порядок восстановления нарушенных прав, легко было согласовать. Это, однако, не устраняет необходимости каждый раз строго взвешивать, русское ли или немецкое право нашло большее отражение в той или другой статье. Несомненная близость статей древнейших договоров с некоторыми статьями Русской Правды лучше всего подтверждает родства этих юридических памятников (статьи Мстиславова договора, сходные с Русской Правдой, указаны у Н.В. Калачова: Калачов Н.В. Предварительные юридические сведения для полного объяснения "Русской Правды". 2-е изд. СПб., 1880. С. 161 - 167).

   Издания договоров с немцами: Грамоты, относящиеся до сношения северо-западной России с Ригою и Ганзейскими городами / Изд. Археографической Комиссии. СПб., 1857; РЛА. СПб., 1868; Русско-Ливонские акты. СПб.. 1868; Liv-, Esth- und Curlandisches Urkundenbuch. Reval, 1852 - 1857. Bd. I - III; Antiquites russes, editees par la societe des antiquaires du nord. Copenhague, 1852. V. II; Hansisches Urkundenbuch / Bearbeitet von K. Hohlbaum. Halle, 1876 - 1899. Bd I - V; Sveriges tractater med frammande magter jemte andra dithorande handlingar / Utgifue af O. S. Rydberg. Stockholm. 1877 - 1883. D. I - II; Хрест. Вып. 1.

   Срезневский И.И. Древнейшие договорные грамоты Новгорода с немцами // Известия Академии наук. 1857. Т. VI. Вып. 2; Тобин Э.С. (Tobien E. S.) Die altesten Tractate Russlands. Derpt, 1855. Bd II: Андреевский И.Е. О договоре Новгорода с немецкими городами и Готландом, заключенном в 1270 году. СПб., 1855 (ср. поправки Авг. Энгельмана: Отечественные Записки. 1855. N 5): Энгельман А. Хронологические исследования в области русской и ливонской истории в XIII и XIV ст. СПб., 1858; Боннель Э. (Bonnel E). Russisch-livlandische Chronographie von der Mitte des 9. Jahrhunderts bis zur Jahre 1410. St. Peterburg. 1862: Бережков М. Н. О торговле Новгорода с Ганзою до конца XV века. СПб., 1879; Шиманн Т. (Schiemann Th.). Russland. Polen und Livland bis ins 17. Jahrhundert. Berlin. 1885. Bd I; Гелъбаум К. (Hohlbaum К.). Deutscher Handel mil Nowgorod // Hansisches Urkundenbuch. Halle. 1886. Bd III. S. 357 и сл.: ГолуСювскии /7. В. История Смоленской земли до начала XV столстия. Киев, 1895; Бук В. (Buck W.) Der deutsche Handel in Nowgorod bis zur Mitte des XIV Jh. St. Peterburg, 1895; Гаусманн Р. (Hausmann R.) Zur Geschichte des Hofes von St. Peter in Nowgorod // Baltische Monatsschrift. Riga, 1904. Heft 10/11; Таль П. Третья новгородская скра (ок. 1235 г.) // ЧОИДР. 1905. Кн. 4; Арбузов Л. (Arbusow L.) Die Beziehungen des deutschen Ordens zum Ablasshandel seit dem XV Ih. // Mitteiluneen ans der Geschichte Lif-, Est- und Kurlands. Riga. 1910. Bd. XX. S. 367 - 478; Шлютвр В. (SchluterW.) Die Mowgoroder Schra in sieben Fassungen vom XIII bis XVII Jh. Dorpat, 1911; Остен-Саккен П. (Osten-Sacken P.). Der Kampf der livlandischen Sta'dte um die Vorherrschaft im Hansekontor zu Nowgorod bis 1442. Reval, 1912; Краузе А. Древние сношения Вел. Новгорода с нижненемецкими городами//ИОРЯС. 1913. Кн. 1.

   К типу международных договоров должны быть отнесены и договоры между отдельными русскими князьями, так как они заключались между представителями политически независимых княжений. Такие ряды между князьями должны были возникнуть с того момента, когда налицо оказалось несколько князей, стоявших во главе отдельных земель: уже в X в. между сыновьями Святослава возникли враждебные столкновения, и была первая попытка заключить мир. Враждебные столкновения составляют повседневное явление в междукняжеских отношениях; но они по большей части завершались мирными соглашениями. "Рать стоить до мира, миръ до рати", говорили в старину. А сами князья предлагали друг другу "урядиться любо войною, любо миромъ". На пространстве пяти с лишком веков до объединения Московского государства было заключено, конечно, значительное число договоров между князьями, но первый сохранившийся до нас договор заключен между сыновьями Ивана Калиты в 1341 г. Все более ранние не дошли до нас. Несомненно, что первые по времени договоры были устными; но уже от XII в. имеются указания на крестные грамоты, которые возвращались одним князем другому в ознаменование прекращения мирных соглашений (Ипат. лет. СПб., 1871. С. 255, 451). Хотя все эти грамоты до половины XIV в. и не сохранились, но о содержании некоторых из них имеются краткие указания в летописи. Судя по этим отрывочным данным, можно думать, что содержание этих не дошедших до нас договоров сводилось преимущественно к двум главным темам: 1) это были условия о порядке распределения столов между князьями; так, на Любечском съезде князья в 1097 г. согласились между собой: "кождо да держить отчину свою". Или же условия имели целью обеспечить спокойное владение волостью для данного князя со стороны других претендентов, которые обязуются данного стола "не подозрети", "не искати"; 2) это были разнообразные условия мирного союза, основным требованием которого было обязательство "иматися по едино сердце", "быти за единъ брать", "не разлучатися ни въ добре, ни въ зле", т.е. жить в согласии и любви; к этому присоединялись еще обязательства иметь общих врагов ("кто тобе ворогъ, то ти и намъ") и не вступать в новые соглашения без ведома союзника ("како еси послалъ сына своего ко королеви, а со мною не спрошався, соступился еси ряду"; "А ныне безъ его думы хочемь миритися; а, брате, поведаю ти, сего ти мира зде не улюбить брать мой Рюрик" (Ипат. лет. С. 446, 469). Этими мирными обязательствами в значительной мере определялись и взаимные отношения между князьями.

   Иной характер носят договоры князей с народом и договоры князей с дружиною: ими определяются отношения между сторонами в пределах одного данного княжения. Первый вид договоров возник из права населения приглашать к себе на стол того или другого князя. Приглашенный князь утверждался с людьми крестным целованием. Но и князю, занимавшему стол помимо народной воли, было необходимо утвердиться с людьми, так как без поддержки населения ему невозможно было удержаться на столе. Такие ряды заключались обычно при занятии князьями столов, но могли иметь место и в других случаях. При неустойчивости княжеских отношений положение князя могло существенно видоизмениться в короткое время; ему могли угрожать непредвиденные прежде опасности со стороны князей-претендентов на его стол или со стороны враждебных ему партий среди населения. Это нередко приводило к новым соглашениям. Наконец один и тот же князь мог занимать один и тот же стол по нескольку раз в течение своей жизни, и каждое новое занятие вызывало и новое соглашение. Так, в 1169 г. кн. Мстислав Изяславич был приглашен на Киевский стол и, явившись туда, "възма рядъ съ братьею и съ дружиною и с Кияны"; вынужденный вскоре оставить этот стол, он в 1172 г. снова успел занять его, "и вшедъ въ Киевъ вземъ ряды съ братьею... и с Кианы". Поэтому надо думать, что число таких рядов также было весьма значительно. С XII в., а может быть и раньше, они уже заключались письменно: в 1175 г. жители г. Владимира посадили кн. Ярополка Ростиславича "в Городе Володимере на столе, въ святей Богородици весь порядъ положивъше". Но, несмотря на такое обилие памятников этого рода, из них ни один не сохранился до нас, за исключением договоров Новгорода с князьями, каковых сохранилось до 20, причем старейший из дошедших до нас заключен с кн. Ярославом Ярославичем (1264 - 1265). Имеется любопытное указание, что по тексту Витебского земского привился 1503 г. и Полоцкого привился 1511 г. можно с большою вероятностью восстановить до 11 статей древних договоров, заключенных полоцкими и витебскими князьями с населением этих областей (Якубовский И. Земские привилегии великого княжества Литовского // ЖМНП. 1903. N 6. С. 275 - 276). О содержании договоров других городов с князьями можно судить только по кратким летописным записям, случайно упоминающим о тех или других пунктах условий (некоторые подробности об этих условиях см. в главе о ведомстве веча).

   О договорах князя с дружиною летопись упоминает часто одновременно с другими княжескими соглашениями, как например в вышеприведенном случае с кн. Мстиславом, под 1169 г. Эти "ряды с дружиною" могли заключаться как с отдельными дружинниками, вступающими в состав дружины, так с целою дружиною, например после смерти князя, когда его дружина переходила к другому князю. Пока существовала вольная служба, такие соглашения дружинников, позднее вольных слуг, заключались постоянно. Но, по-видимому, они заключались устно; по крайней мере в памятниках нет упоминаний о договорных грамотах князей со слугами вольными. О содержании этих условий имеется еще менее известий, чем о содержании других княжеских договоров. Известно, что главною обязанностью дружинников была ратная служба, а потому, надо думать, в соглашениях шла речь о размерах этой службы и пожалованиях за отбывание ее. Может быть, в договоры с членами старшей дружины входили и условия об участии их в советах по делам внешней и внутренней политики. В сохранившихся междукняжеских договорах встречается ряд условий, обеспечивавших вольным слугам право отъезда с сохранением всех личных и имущественных прав (об этом ниже).

  

   Необходимо допустить, что уже с древнейших времен должна была существовать уставная деятельность князей. Князья, как представители управления и суда, давали какие-либо распоряжения, что-либо установляли. На первых порах и здесь, как и в области обычного права, деятельность князей основывается на их могуществе. Как представитель преобладающей силы, князь, завоевывая волости, установляет условия подчинения и облагает побежденных данями. Под 882 г. в летописи сказано, что кн. Олег "нача городы ставити, и устави дани Словеномъ, Кривичемъ и Мери". Как установлялась дань, сказано там же под 883 г.: "Поча Олегь воевати Деревляны, и примучивъ а, имаше на нихъ дань". В 946 г., после победы над древлянами, Ольга "иде по Дерьвьстей земли съ сыномъ своимъ и съ дружиною, уставляюще уставы и уроки". Она же в 947 г. "иде Новугороду, и устави по Месте повосты и дани и по Лузе оброки и дани... И изрядивши, възратися Киеву".

   Под этими уставами нельзя разуметь каких-либо общих правил, подобных современным законам. Мысль о законодательном творчестве совершенно чужда древним эпохам. Князья проявляют уставную деятельность и тогда, когда постановляют судебные решения. В Русской Правде записано решение кн. Изяслава Ярославича, разбиравшего дело об убийстве Дорогобужцами его старого конюха у стада, и его решение названо уставом. Там же записаны и другие более общие уставы.

   Уставная деятельность князей заметно усиливается после принятия христианства под влиянием духовенства. Проникнутое византийскими образцами, оно подает князьям советы о тех или иных преобразованиях. Уже кн. Владимиру епископы говорили: "се умножишася разбойницы, почто не казниши ихъ?". Князь отвечал, что боится греха. Но епископы поучали князя: "ты поставленъ еси оть Бога на казнь злымъ, а добрымъ на милованье; достоить ти казнити разбойника, но со испытомъ. Володимеръ же отвергъ виры, нача казнити разбойникы". В частности, князья издают уставы, определяющие положение в стране церковных учреждений. Кн. Владимир построил церковь богородицы в Киеве и постановил: "даю церкви сей святей Богородици оть именья моего и оть градъ моихъ десятую часть. И положи написав клятву в церкви сей, рек: аще кто сего посудить, да будеть проклять". Это первое указание на записанный княжеский устав, но он не сохранился.

   С именем Владимира до нас дошел другой памятник, так называемый "церковный устав". Подобные же церковные уставы сохранились и от других князей. В настоящее время известно до шести таких уставов, а именно, кроме Владимирова, еще: устав церковный Ярослава; устав новгородского князя Всеволода 1125 - 1136 гг.; того же князя грамота в пользу церкви Св. Ивана на Опоках; устав новгородского кн. Святослава 1137 г. и устав церковный смоленского кн. Ростислава 1150 г. О всех этих уставах, за исключением последнего, высказаны серьезные сомнения в подлинности их. Но и защитники подлинности этих памятников признают, что в относительно поздние списки, в каких эти уставы только и дошли до нас, внесены переписчиками серьезные искажения первоначального текста. Для примера остановимся на разборе церковного устава кн. Владимира.

   Владимиров устав дошел до нас в значительном числе списков, которые сводятся разными историками к 2 - 3 редакциям. Древнейший список сохранился в новгородской кормчей конца XIII в. По сравнению с этим древнейшим списком другие (XV - XVII вв.) являются или приблизительным его воспроизведением, или сокращением, или же дополнением в тех или других частях. Некоторые исследователи (К.А. Неволин, М.Ф. Владимирский-Буданов) признают сокращенную редакцию древнейшею, другие (митр. Макарий, акад. Е.Е. Голубинский) более древнею считают редакцию списка XIII в. Не приведено никаких решающих спор доводов в пользу первого мнения; между тем термины для обозначения дел, переданных в ведомство церкви, по списку XIII в. относятся к более глубокой древности.

   Гораздо важнее, однако, вопрос о подлинности устава. Разными авторами приводились и продолжают приводиться следующие соображения в подтверждение недостаточно искусно совершенного подлога: 1) в начале устава от имени кн. Владимира говорится, что он "воспрiялъ св. крещенiе отъ Грецьскаго царя и отъ Фотiя патрiарха Царегородьскаго", тогда как Фотий умер за сто лет до крещения Руси; 2) устав говорит о десятине только в пользу киевской церкви св. богородицы со всей русской земли, тогда как десятина была дана всем епископиям; 3) перечисленные в уставе дела переданы в ведомство церковного суда будто бы согласно греческому номоканону ("разверзше грецьскыи Номоканон, и обретохомъ въ немь, оже не подобаеть сихъ судов и тяжь князю судити ни бояромъ его ни судьямъ"; и после перечисления дел: "то все далъ есмь по первыхъ царствъ уряженью и по вселенскихъ святыхъ семи зборовъ великихъ святитель"); но в Византии судебная компетенция духовенства вовсе не была так широка, как по уставу, и ничего такого князь не мог найти в номоканоне; 4) по уставу споры о наследстве между детьми переданы церковному суду, а по Русской Правде, эти дела ведает князь; 5) по уставу в заведование епископов переданы больницы, гостиницы, странноприимницы; но таких богоугодных заведений при Владимире и позднее у нас еще не возникло. Кроме того указывается, что в позднейшем Смоленском уставе перечисляется меньшее число дел, переданных ведомству церковного суда; но в числе их такие, как многоженство, в уставе Владимира не упомянуты, из чего выводят заключение, что устав Владимира возник в такую пору, когда языческий обычай многоженства совсем исчез.

   Далеко не все из приведенных соображений имеют решающее значение, и в литературе представлено несколько указаний, в значительной мере смягчающих силу приведенных доводов. Быть может, всего ближе к правильному решению спорного вопроса подошел покойный канонист А.С. Павлов, который в своем докладе на Восьмом археологическом съезде в Москве указал, что в вопросе о подлинности устава необходимо различать два вопроса: 1) содержатся ли в нем правила, установленные при Владимире, и 2) облечены ли они в форму устава самим Владимиром? На первый вопрос, по мнению А.С. Павлова, надлежит дать скорее утвердительный ответ, так как все или почти все постановления устава могут быть приписаны самому Владимиру; на второй же вопрос должен быть дан решительно отрицательный ответ. В основу устава положен записанный устав Владимира в пользу киевской церкви, но постановление этого устава о десятине частной превратилось в десятину "со всей русской земли". Далее к уставу приписывались отдельные и разновременные распоряжения о передаче тех или других дел в ведомство церковного суда. Сама архаичность терминологии показывает, что эти приписки передают распоряжения эпохи кн. Владимира (смильное заставанье - это ненахождение прелюбодеев или любодеев на месте преступления; смильное, с мило - это приданое; заставанье, позднее застава - это заряд, залог; пошибанье от пошибати - похищать, и слово умычка есть лишь позднейшая глосса). Передача дел о наследстве в ведомство церкви по уставу, тогда как по Русской Правде они ведаются князем, вовсе не доказательство подложности устава, а указывает в нашей истории на период двоеправия, на борьбу двух течений. Устав Владимира образовался путем частной кодификации таких правил, из каковых почти все установлены еще при Владимире.

   Судебная компетенция церкви во всех уставах определена двояко: 1) церкви оказалось подсудным все население по некоторым категориям дел и 2) некоторые же категории лиц по всем делам переданы в ведомство церкви. Эти категории дел и лиц определены в разных уставах различно. Но все же в общем можно отметить, что дела, по которым подсудно церкви было все население, касались тех или иных вопросов права брачного и семейного, отчасти и наследственного; лицами же, подсудными церкви по всем делам, кроме духовенства, оказались различные разряды населения, по своему общественному положению особенно нуждавшиеся в заботах и попечении церкви, как-то: прощенники, задушные люди, паломники и странники, слепцы, хромцы, изгои и др. Все эти лица назывались людьми церковными, богадельными.

   Все вышеуказанные церковные уставы перепечатаны: Хрест. Вып. 1. Лучшее издание Владимирова устава по древнейшему списку: Голубинский Е.Е. История русской церкви. 2-е изд. СПб., 1901. Т. I, 1-я половина тома. С. 617 и ел. (там же и устав Ярослава). Самое полное издание первого устава с привлечением значительного числа списков, разделенных по группам, исполнено Археографической Комиссией: Устав св. вел. кн. Владимира о церковных судах и о десятинах. СПб., 1915 (текст приготовлен к печати проф. В.Н. Бенешевичем и напечатан под его наблюдением). У Е.Е. Голубинского же см. в гл. III "Пространство епархиального суда". С. 394 и ел. Ср.: Неволин К.А. О пространстве церковного суда в России до Петра Великого // Неволин К.А. Полное собрание сочинений. СПб., 1859. Т. VI.

  

   Уже в некоторых церковных уставах встречаются ссылки на греческий номоканон как на источник, из которого князья почерпали указания в своей уставной деятельности. Не подлежит сомнению, что греческие номоканоны проникли к нам на Русь уже вслед за принятием христианства и очень рано были известны в славянском переводе. Еще в домонгольское время известны были в переводах номоканон Иоанна Схоластика и номоканон в XIV титлах дофотиевой редакции. Митр. Кирилл II на Владимирском Соборе 1274 г. указал, что раньше в церкви были большие неустройства "отъ неразумныхъ правилъ церковныхъ. Помрачени бо беаху преже сего облакомъ (тмою) мудрости елиньскаго языка, ныне же облисташа, рекше истолкованы быша, и благодатью Божиею ясно сияють, неведения тму отгоняюще и все просвeщающе, свeтьмь разумнымь". В этих словах, из которых раньше историки церкви выводили заключение, что до митр. Кирилла у нас были только греческие номоканоны, кроется прямое указание на полученный митр. Кириллом от болгарского деспота Иакова Святислава новый перевод номоканона с краткими толкованиями Аристина. Этот новый славянский перевод был сделан для сербов первым сербским архиепископом Саввою и перешел потом к болгарам. В предисловии к переводу Савва и употребил вышеприведенные слова, так как у сербов не были известны раньше славянские переводы номоканонов, а митр. Кирилл эти слова повторил, хотя у нас они не могли иметь того значения, как в Сербии. (Об этом см.: Павлов А.С. Первоначальный славяно-русский номоканон. Казань; М., 1889; Голубинский Е. Е. История русской церкви. 2-е изд. Т. I. 1-я половина. С. 642 - 660; Т. II. 1-я половина. С. 62 - 64).

   Вскоре после получения нового перевода номоканона с толкованиями возникают две редакции кормчих: новгородская или софийская, составленная в конце XIII в. и отличающаяся более полным текстом канонических правил и чрезвычайно важными дополнениями чисто русского происхождения, и рязанская, составленная при епископе рязанском Иосифе по списку митр. Максима и воспроизводящая Кирилловскую кормчую в том виде, как она получена из Болгарии.

   В наши кормчие из греческих номоканонов перешли и сборники светского права, а именно: 1) "Эклога", изд. в 740 - 741 гг. имп. Львом Исавром и сыном его Константином Копронимом, составляющая гл. 49-ю кормчей под заглавием: "Леона царя премудраго и Константина, верною царю, главизны о совещанiи обрученiя и о иныхъ различныхъ винахъ"; 2) "Прохирон", изд. в 870 г. имп. Василием Македонянином в отмену "Эклоги", вошедший в 48-ю главу кормчей под заголовком "Закона градскаго главы различны въ четыредесятихъ гранeхъ", и 3) "Закон судный людям" или Судебник царя Константина, представляющий компиляцию, возникшую в Болгарии или Моравии, из "Эклоги", новелл и Моисеева законодательства. Кроме того, в XII или XIII вв. появился перевод юридического сборника под названием: "Книги законныя, имиже годится всякое дeло исправляти всемь православныимь княземь". В состав книг законных вошли: 1) "Закони земледельнiи отъ Оуститановыхъ книгъ о земледельцехъ" - собственно земледельческий устав императоров иконоборцев; 2) "Законъ о казнех"; 3) "Закон о разделенiи бракомъ" и 4) "Главы о послусехъ" - все выдержки из соответственных титулов "Прохирона" с присоединением нескольких глав из "Эклоги".

   Чрезвычайно важные вопросы о том, с каких пор, какими способами и в какой мере усвоились эти проникшие к нам юридические сборники, еще далеки от полного их разъяснения. Несомненно, однако, что уже в Русской Правде можно отметить следы этих влияний. Переводчики и составители этих чужеземных сборников и русские их описатели имели, конечно, в виду не одни назидательные цели, а и практическое их приложение. Но условия русской жизни были столь существенно различны от византийских, что не один раз возникал вопрос о необходимости приспособления чужих норм к русской действительности. Это было прямо неизбежно, так как в русском языке некоторых понятий совершенно не существовало. Поэтому и наблюдаются в славянских текстах сборников более или менее существенные отступления от оригинала. Например, переводчик "Законных книг" заменяет понятие "государственной казны" описательным выражением "казна обчая", "казна господская", "казна господская опчая", "казна обчая, еже ко князю"; понятие "жалованье чиновникам" выражает формулой "честь и власти, яже отъ князя"; вместо фальшивых монетчиков стоят "списавшie лживую грамоту о продажи какова либо места"; вместо "царь" везде поставлено "царь или князь". В других случаях приспособление византийских норм к русской жизни выражается в том, что вместо телесных наказаний назначались денежные взыскания, причем число ударов заменяется равным числом гривен кун.

   Кроме указанных трудов А.С. Павлова и Е.Е. Голубинского см. еще: бар. Розенкампф Г.А. Обозрение Кормчей книги в историческом виде. 1-е изд. М-, 1829; 2-е изд. М., 1839; Калачов Н.В. Обозрение Кормчей книги в системе древн