Разсказывалъ въ уродливыхъ стихахъ,
Что царственнаго ты вѣнца лишишься
Въ день Вознесенья и въ полдневный часъ.
Король Джонъ. (Питеру).
Ты это смѣлъ сказать, болтунъ безумный?
Питеръ.
Событ³я покажутъ, что я правъ.
Король Джонъ.
Въ тюрьму его! Возьми мерзавца, Губертъ,
И въ Вознесенье, въ полдень, въ самый часъ,
Когда вѣнца потерю онъ пророчитъ,
Пускай его повѣсятъ. Сдай его
И воротись сюда.
(Губертъ и Питеръ уходятъ).
Кузенъ мой милый,
Ты слышалъ ли про то, кто къ намъ идетъ?
Филиппъ Незаконнорожденный.
Французъ идетъ; все полно слухомъ этимъ,
Да сверхъ того я повстрѣчалъ сейчасъ
Лордъ Бигота и лорда Салисбюри.
Глаза у нихъ сверкали краснымъ свѣтомъ,
Какъ только-что разложенный огонь.
Они, съ другими вмѣстѣ, на могилу
Идутъ Артура, говоря, что ночью
Ты приказалъ ребенка умертвить.
Король Джонъ.
Мой добрый другъ и родственникъ, иди,
Смѣшайся съ ихъ толпой, скажи, что я
Имѣю средства примириться съ ними -
И всѣхъ зови сюда.
Филиппъ Незаконнорожденный.
Я ихъ сыщу.
Король Джонъ.
Не медли же и ногъ ты не жалѣй,
Могу ль я быть въ враждѣ съ моимъ народомъ,
Когда смятенье шлетъ по городамъ
Нашеств³е суровыхъ чужеземцевъ?
Крылатыми стопами, какъ Меркур³й,
Иди отъ насъ и съ быстротою мысли
Вернись отъ нихъ ко мнѣ скорѣй, скорѣй!
Филиппъ Незаконнорожденный.
Я знаю самъ, что некогда зѣвать. (Уходитъ).
Король Джонъ.
Да, смѣлый рыцарь виденъ въ этой рѣчи.
Иди за нимъ; понадобится вѣстникъ,
Быть можетъ, между пэрами и мной,
Такъ будь при немъ.
Вѣстникъ.
Иду, мой государь. (Уходитъ).
Король Джонъ.
Скончалась мать моя!
Губертъ.
Мой государь, явилось въ эту ночь,
Какъ говорятъ, пять мѣсяцевъ на небѣ;
Изъ нихъ четыре неподвижны были,
А пятый обходилъ ихъ и чудесно
Бродилъ кругомъ.
Король Джонъ.
Пять мѣсяцевъ на небѣ!
Губертъ.
На улицахъ и старики, и бабы
Явленье то толкуютъ на бѣду:
Въ устахъ у всѣхъ молва про смерть Артура,
И на-ухо, качая головами,
Они твердятъ другъ другу эту вѣсть,
Придерживая слушателей руку,
А тотъ, кто слышитъ вѣсть, и морщитъ брови,
И корчится, и головой киваетъ.
Я видѣлъ, какъ съ поднятымъ молоткомъ
Передъ желѣзомъ, на станкѣ остывшемъ,
Кузнецъ стоялъ и слушалъ, ротъ разинувъ,
А съ мѣркою и ножницами тутъ же
Стоялъ портной, и, впопыхахъ надѣвши
Не на ту ногу башмаки свои,
Разсказывалъ, что тысячи французовъ
Въ оруж³и пришли и стали въ Кентѣ.
Другой болтунъ немытый прервалъ рѣчь
Той вѣстью, что Артуръ скончался ночью.
Король Джонъ.
Зачѣмъ ты мнѣ твердишь про слухи эти?
Зачѣмъ твердишь про юнаго Артура?
Ты погубилъ дитя. Его кончины
Я могъ желать - зачѣмъ она тебѣ?
Губертъ.
Какъ, государь! не ты ль мнѣ поводъ подалъ?
Король Джонъ.
На грѣхъ и зло толпятся при царяхъ
Рабы, которымъ высшей власти прихоть
Есть поводъ на кровавыя дѣла;
Рабы, законъ толкующ³е смѣло,
По мановенью царственной руки
Готовые всегда дать ходъ опасный
Тому, что прихоть царская велѣла.
Губертъ.
(подавая приказъ о смерти Артура).
Вотъ здѣсь рука - и здѣсь твоя печать.
Король Джонъ.
Когда придетъ послѣдн³й часъ разсчета
Между землей и небомъ, та рука
И та печать свидѣтелями будутъ
И увлекутъ къ погибели меня.
Какъ часто поводъ къ злымъ дѣламъ даетъ
Одна возможность сдѣлать злое дѣло!
Когда-бъ ты не стоялъ вблизи меня
Помѣченнымъ, готовымъ къ дѣлу срама,
Уб³йство то мнѣ не пришло-бъ на мысли:
Но я примѣтилъ видъ жесток³й твой,
Нашелъ тебя готовымъ къ дѣлу крови,
Угодливымъ, послушнымъ въ часъ опасный
И я про смерть Артура намекнулъ,
А ты, алкая милостей монарха,
Не устыдился принца погубить.
Губертъ.
Мой государь!
Король Джонъ.
Когда бы ты, рѣчь темную мою
Услышавши, отвѣтилъ мнѣ молчаньемъ,
Иль просто головою покачалъ,
Иль попросилъ дальнѣйшихъ разъяснен³й,
Глубок³й стыдъ мои замялъ бы рѣчи,
И замолчалъ бы я, и опасенья
Твои во мнѣ самомъ развили-бъ ужасъ;
Но всѣ намеки понялъ ты мои -
И самъ грѣху намеками отвѣтилъ,
Отъ сердца ты, не медля, далъ согласье -
И гнусною рукою ты свершилъ
То, что мы оба и назвать стыдились.
Прочь съ глазъ моихъ! навѣки прочь отъ насъ!
Вельможами я брошенъ, у воротъ
Стоятъ враги, смѣясь надъ нашей силой,
И даже здѣсь, во мнѣ самомъ, въ томъ царствѣ,
Гдѣ кровь моя и гдѣ мое дыханье,
Горитъ междоусобная война
Межъ совѣстью и смерт³ю дитяти.
Губертъ.
Иди-жъ на бой противъ чужихъ враговъ,
Я примирю тебя съ душой твоею:
Артуръ не умеръ. Руки у меня
И дѣвственны и чужды преступленья,
И нѣтъ на нихъ пурпурныхъ пятенъ крови.
Я въ эту грудь еще не допускалъ
Кровавыхъ мыслей тяжкаго напора -
И ты во мнѣ природу оскорбилъ,
Которая, подъ оболочкой черствой,
Укрыла душу, что итти не въ силахъ
Невинному ребенку въ палачи.
Король Джонъ.
Какъ, живъ Артуръ? Бѣги, бѣги же къ лордамъ,
Смягчи ихъ гнѣвный пламень вѣстью этой
И ихъ къ повиновенью призови!
Въ тяжелый часъ отъ гнѣва слѣпъ я былъ
Мечта о крови мнѣ глаза затмила,
И страшный видъ тебѣ она дала.
Не отвѣчай - скорѣе на совѣтъ
Зови ко мнѣ тѣхъ пэровъ раздраженныхъ!
Бѣги быстрѣй, чѣмъ рѣчь течетъ моя!
Артуръ.
Хоть высока стѣна, соскочу я.
О, пожалѣй, не тронь меня, земля!
Почти никто меня въ лицо не знаетъ;
А если-бъ кто и зналъ меня - нарядъ
Матроса-мальчика меня укроетъ.
Хоть страшно мнѣ, но ужъ рѣшился я.
Удастся мнѣ спрыгнуть и не разбиться,
Я безъ труда сумѣю убѣжать.
О, лучше умереть, себя спасая,
Чѣмъ смерти ждать, оставшися въ темницѣ!
О, дяди духъ сказался въ камняхъ этихъ!
Прими мой духъ, Господь - и кости эти
Пускай въ землѣ улягутся британской!
Входятъ Салисбюри, Пэмброкъ и Биготъ.
Салисбюри.
Въ Сентъ-Эдмондсбери встрѣчу я его,
Милорды: намъ другого нѣтъ спасенья,
И кроткихъ предложен³й мы не вправѣ
Отвергнуть въ эти тяжк³е часы.
Пэмброкъ.
Но кто-жъ принесъ письмо отъ кардинала?
Салисбюри.
Французск³й вождь, достойный графъ Меленъ.
Онъ на словахъ про всю любовь дофина
Мнѣ разсказалъ яснѣе, чѣмъ въ письмѣ.
Биготъ.
Что-жъ, завтра утромъ съ ними мы сойдемся.
Салисбюри.
Или скорѣй поѣдемъ къ нимъ: до встрѣчи
Два дня въ пути мы провести должны.
Входитъ Филиппъ Незаконнорожденный.
Филиппъ Незаконнорожденный.
Привѣтъ вамъ снова, гнѣвные вельможи!
Черезъ меня король къ себѣ зоветъ васъ.
Салисбюри.
Король отбросилъ власть надъ всѣми нами;
Дрянной и грязной мант³и его
Мы украшать не станемъ нашей славой,
И не согнемся мы до той ноги,
Что за собой слѣдъ крови оставляетъ.
Вернись и передай ему все это:
А многое, страшнѣе, знаемъ мы.
Филиппъ Незаконн