Розанов Василий Васильевич - Семейный вопрос в России. Том 2

nbsp;   Да, это вечно убедительно; материнство есть вечная религия, так я думаю, так думал Тютчев. Кстати, так думал псалмопевец Давид, выразившись именно о рождении дитяти: "Иду ли я, отдыхаю ли, Ты (Бог) окружаешь меня, и все пути мои известны Тебе... Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою... Ты соткал меня в чреве матери моей... Не сокрыты были от тебя кости мои, когдая созидаем был в тайне, образуем был в глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои... К Тебе привержен есмь от ложесн" (псалом 21, стих 11). Да, так вот как говорит Давид, с какими физиологическими подробностями, в замене которых Тютчев поставил восемь точек. В дополнение к поэту, выразившемуся о "дышащих солнцах", я замечу, что есть действительно некоторое тайное основание принять весь мир, универс, за мистико-материнскую утробу, в которой рождаемся мы, родилось наше солнце и от него - земля. Напр., свет солнца ведь действительно органический. Он не расслабляет, как жар печи, не вызывает головной боли и удушья. Он оживотворяет. Наконец, - он определенно сложенный из разных цветов, и мне хочется сказать: органически сложенный. Удивительно его действие на все живое, и это действие только на одно живое - тайна, чудо. Но вот еще наблюдение: желтый цвет солнца и звезд сходен с цветом желтка в яйце. Скажут - случайно: пусть так! Но я еще добавлю, что пурпур зари, из которого выходит и в которое входит солнце, сходен с пурпуром крови, из которой во всяком случае выходит яйцо; а белый луч солнца, белый, как эта бумага, на которой я пишу, сходен по белизне с молоком матери и с разрезом всякого почти, например, в разрезанном ядре свежего ореха, семени. Солнце не хладеет: только живое не хладеет, и мы рождаемся и умираем при 37 градусах. Все остальное, решительно все, от лучеиспускания, по непреложным законам механики - хладеет. Нет из этого исключения, кроме звезд и солнца, "умных очей" Божества. Живые очи, которые мы так понимаем умными своими очами... Но ребенок! ребенок!

   - Как же его тогда убить, когда он животен, жив? И когда жив - Бог? Когда есть, - удлиню термин, разверну мысль его, - "Живо-Бог", Бог "животный", "имеяй живот" в Себе, "ключи жизни" Имеяй?..

   - Конечно, нельзя убить ребенка.

   - Но, однако, он убивается. И простите, кто ударил отрицанием в кровь и семя, кто первоначально и хотя бы самым легким мановением руки "отмел" кровь, живое, "животное", извел "животный принцип" из религии, - тот и есть подлинный, хотя бы неисследимый и уже невидимый, родоначальник всех детоубийств. - Во всяком случае, не рождающая мать убила. Она "животным" чревом дала жизнь, а не от нее идущее понятие, идея какая-то, логика и дух, отняла жизнь. "Незаконнорожденный", "не нужно рожденный", "не нужно бы родиться", "ненужный"... Конечно, такой если умер - то "слава Богу"; у нас это и о законных умерших говорят ("не нагрешит"): так какое надо маленькое прибавление к этому, и содержащееся в укоре стыда, чтобы он умер. Но я кончу о природе и ее мистицизме, и не со своей, но с богословской точки зрения. У нас был прекрасный законоучитель, как теперь помню, - отец Андрей, старенький-престаренький, и с несколько смешными манерами. Он любил нас удивлять, поражать. Как теперь помню, это было в четвертом классе гимназии. И вот раз, объясняя нам на уроке о всемогуществе и беспредельности воли Божией, в которой "вся, яже суть", он быстро обернулся и изрек:

   - А что-то есть неподвластное воле Божией? Что-то есть, чего Бог не может сделать?..

   Мы раскрыли рот с изумлением. Он торжествовал:

   - Догадайтесь. Ищите. Есть.

   Он быстро-быстро заходил по классу и, вынув огромный деревянный гребень, трогал им жиденькую свою бородку.

   Конечно, мы ничего не могли сказать.

   - Всемогущество Божие ограничено непеременяемостъю воли Божией. И Бог все может изменить, но воли Своей, святой и совершенной, Он не может изменить; воли и закона.

   Так это мне запало в душу, ибо очень ясно, и в сущности - огромная тут философия. Теперь, 30 лет спустя, я думаю - наш батюшка ошибся: совесть действует по правде и, следовательно, в применении к условиям момента, а Бог есть не только мировой закон, Держатель мира, но и Совесть мира - его нравственный закон. Бога умоляли пророки, и для пророков Он переменял решение: для Моисея - относительно истребления еврейского народа, относительно Ниневии - при Ионе, относительно Содома отступал от своего решения до четырех раз - перед мольбою Авраама. Это - факт, и вообще батюшка ошибся. Но лет двадцать я верил ему и всегда находил его суждение гораздо более понятным и убедительным, чем бесчисленнейшие натурфилософские суждения в наших духовных журналах приблизительно на ту же тему. Тема эта - общеизвестна: что законы природы, leges naturae, суть мысли Божий о природе; что Бог миром управляет, не вмешивая каждую минуту Свою волю в частные случаи, но подчинив Свою тварь - творческим Своим законам. На этом пункте около половины нашего века начался упорный спор между богословами и естествоиспытателями: начиная с Лапласа и его "Mecanique celeste" и кончая Дарвином и его "Origine of species", математики, физики, химики, биологи стали как бы "отвоевывать природу у Бога", отнимать тварь от Творца - в пользу системы своих фактов и дополняющих эти факты механических гипотез. "Есть наука, а Бога нет, а главное - не было; и ничего Бог не творил, а все произошло само собою, по своим собственным и нимало не божественным причинам и законам. Causalitas mortua - ecce natural (Причина смерти - в природе! (лат.))" Богословию пришлось тяжко. Богословы уперлись. В "Вере и разуме", "Вере и церкви", в "Богословском Вестнике", "Христианском чтении", "Православном собеседнике" я читаю, постоянно читаю обширные богословско-физические и богословско-физиологические трактаты, и вот есть один пункт, можно сказать, последняя цитадель, где все они запираются и откуда действительно до сих пор их не могли выгнать математики, физики, химики и физиологи: это - живая капля жизни, творческая капля, всегда рожденная, везде - из двух полов! О рождении и полах уже я договариваю, а богословы осторожно не доводят до этого пункта своих речей. "Здесь - Бог, - они восклицают, - ибо это неразрешимо для науки! тут - трансцендентность, это - тайна! Все ваши реторты ничтожны, немощны микроскопы, бессильны пустые догадки и гипотезы: это - капля не от мира сего". Но вот тут-то, тут-то несчастный отец, у которого отняты дети и на место его к детям приставлен зеленщик, "духовный отец по восприятию от купели", и скажет, и упрется: "Как? вы в одном отделе и для одних целей утверждаете, что это - от Бога и что тут - трансцендентность, а не химия; а в другом отделе вашего же богословия и для других целей, именно для отстаивания разных византийских подробностей, столь же победительно говорите, что жизнь и рождение есть простая наука, и даже худая, омываемая и очищаемая в воде крестильной; и что посему, хотя физиологически, конечно, все дети одинаково произошли и их нельзя делить на законных и незаконных; но как физиология с богословием не совпадают, и первая вторую - не учит, то, с вашей точки зрения и по преданиям ваших учителей, вы одних рожденных объявляете - законными, других - внеза-конными. Против естествоиспытателей вы соединяете тварь с Творцом, говоря о ретортах, что там - "Божие", а против меня, несчастного и бессильного отца, вы разделяете тварь от Творца, отвертываясь от реторт с словами: "Там обыкновенное". В одном случае, с полемическими целями, вы, указуя на мудрость природы и целесообразность ее законов, утверждаете, что законы природы суть мысли Божие, а в другом, именно в отношении детей, - что мыслей Божиих нет в законах природы и рождение дитяти, да и вообще все живое, есть просто - Stoff und Kraft, "материя и сила", в их сочетании, как и учил Бюхнер, а вы почему-то ему возражали. Но теперь зачеркните же всю эту полемику, как неосновательную и недоуменную; или, если вам страшно переплести свои opera omnia (собрание сочинений (лат.)) в один переплет с Дарвином, Молешоттом и Фохтом, - вычеркните меня из состава "незаконнорождающих", а главное - в себе самих, в своем смутном и злом сердце, погасите это чувство и эту мысль "незаконнорожденности". - В самом деле, на двойственности разных отделов богословия покоится учение о "незаконнорожденности" и весь огромный итог уже погубленных детей. О, пусть бы государство учило о "незаконнорождаемости". Оно - не понимает, для него действительно все только есть "наука", оно, наконец, светско, его предания - в Риме. Но государственный взгляд на рождение и не породил бы такого страха перед рождением, испуга, гипноза девушек; не породил бы детоубийства. Тут... идея проклятия над головой, как и выразил Гёте в заключительных словах "Фауста": "Проклята!" - "Спасена!" Спасена-то потом уже, и Гретхен этого не слышит, она только слышит: "Проклята" - и умирает под бурей этого религиозного "herem'a". Через "херем" евреи отлучают от синагоги; но в эпоху бесплотную, разрыва твари и Творца, есть тоже своеобразный "херем" - и он падает на основного выразителя плоти - дитя и женщину; не на всех женщин, а на многих, ибо всех рождающих подвести под "херем" значило бы вскоре потерять вообще самый предмет для "благословений" и "стадо для слушания". Да, термин, может быть, наиболее точный для "незаконнорожденных" детей - это "не благословенные дети"! Они - как лилии полевые, как птицы небесные: но уже нет на них, порвана с них слава лучшая, чем Соломонова! Кто же это сорвал? Конечно, - не Евангелие, а те сухие и недомысленные искажения, каким оно подверглось в Византии и Риме. Мечтается иногда, что если "незаконное рождение" есть вечный стыд, то почему столь колоссальное бремя, колоссальное и непереносимо тягостное для человека, который его понесет, - возлагается столь тихо, незаметно и, так сказать, нетрудно. Нужно бы это развить, украсить, раздвинуть в обряд; тогда, и только тогда вдруг подчеркнулся бы его смысл, строка петита - набралась бы аршинными буквами. Вот - помост; на нем ребенок; пусть - девочка или мальчик, полутора года, когда уже могут ощущать вину и стыд. А то что же наказывать чувствуемою болью, но как бы хлороформированного, новорожденного. Проснется - и будет тогда чувствовать, - а когда наказывается - не чувствует. Нужно наоборот. Все торжественно, масса народа, зажженные свечи в храме. Хоть дитя на помосте и "приблудное", но папа с мамой все-таки его любят и одели кой во что: ну, там розовый бантик, чепчик и кружевная рубашечка. Simplex natura, natura peccans (Простая природа, виновная природа (лат.)) приглашается подойти к помосту, дабы уязвиться болезненнее за "первородный грех"... И вот лучшая мечта Некрасова, апофеоз некоего алкания, "Влас". О, он уже прошел все ступени подвига, труда, смирения. И мир, благодарный, облек его в мантии, и камни, и золото. Но он все так же, как и тогда

   Смуглолиц, высок и прям.

   Он поднимается на ступени помоста, где ребенок стоит один: его родители внизу, отделенные, символ вечного будущего отделения. Девочка оглядывается на высокого подходящего к ней "дядю", и как она привыкла у всех целовать руку, - то весело хватается и за сухую длань аскета. Но он отдергивает ее, как от касания гада. Срывает розовую ленточку с шеи. Девочка испугана, хочет закричать: "Дядя! Дядя!", но сильный толчок прерывает голос: "Снимай башмаки - они слишком нарядны". И, разув, он надевает на крошечные ножки стоптанные, жесткие, корявые башмаки. "Это - не мои!" - кричит девочка. "Это-то и твои: единственные твои, теперь и до гроба, неснимаемые". Он рвет на ней кружева, платьице - и накидывает грязную тряпку. В испуге и крайнем недоумении девочка кричит:

   - Мама! мама! Где же ты, мама?

   Мама все видит, все предвидит и, закоченев в ужасе, пятится назад... назад... к самой далекой стене, хочется ей вдавиться в стену, пройти сквозь стену и, захватив свое дитя, бежать по улице. Но еще не все кончено.

   Теперь безобразный, красный и мокрый, в тряпках, кусок человеческого существа, остаток человека, сталкивается ногою с помоста и не то катится кубарем, не то сползает на спинке по ступеням вниз. Толпа говорит: "Так и надо".

   Вот, мне кажется, как следовало бы выразить отношение к "незаконнорожденности". Сейчас только один ребенок, беззащитный, принимает удар; но ведь удар очень болен, колоссален, и правдивость психологии и социального строя требует, чтобы так же видны были и бьющий, чтобы посрамление было картинно в деталях своих. Ведь теперь это - укол, болезненный, болящий всю жизнь, наносимый тончайшей и даже вовсе невидимой иглой. Зачем это? к чему лицемерие? к чему все в ущерб, в посрамление болящему: нет, пусть мужественно примет некоторый стыд, стыд за жестокосердие, и тот, кто действительно жестокосерд! Кто имеет жестокую душу, не должен смущаться жестокого лица.

   Да, я не без причины сказал, что вопрос "незаконного рождения" неисследимо глубок:

   1) Это - херем, постигающий рожденного культом бесплодия.

   2) Это - Stof und Kraft, откровенно признанное.

   3) Это - выпавшие цельные отделы богословия.

   Наконец, нельзя же не спросить, ибо в глубоком несчастии человек о всем вправе просить: "Не понимаю я... У птиц детей не отнимают, у меня отняли. Ну, есть просфора, есть просто хлеб: можно ли же, однако, растаптывать просто хлеб? А детей во множестве, именно всех убиваемых и всех отправляемых в воспитательные дома, - очевидно, растаптывают: и это предвиденно и принципиально. Но тогда я не верю в добротность и "освященного хлеба", "просфоры", ибо и она, очевидно, не имеет хорошего в себе состава, хорошего матерьяла и муки, абсолютно в смысле матерьяла, тожественного у нее с обыкновенным хлебом". - Тут в самом деле философия таинства. В "таинство", в "благословение", очевидно, можно взять только добротный, уже хороший и благодатный в себе самом, мате-рьял: воск, плоды, муку, масло, вино. Но, напр., можно ли "благословить" чумной бубон? И не подействует благословение, а главное, вовсе нельзя его благословить, т.е. как бы сказать "гряди в мир и совершай присущее тебе". Явно, что молитвенный свет принимает на себя только уже naturaliter светлая вещь; т.е. naturaliter добрая, полезная, нужная. Хлеб мы едим, и только потому из него возможна просфора. Кто же скажет о натуральном хлебе: "Его бы не надо", "ему бы не быть". Но если никто решительно не оспорит, что о рожденном "незаконном" ребенке "Власы" скорбят, что он есть, рожден; и термин "незаконнорожденный" равняется: "не долженствовавший бы существовать", "не имевший права родиться", то совершенно неопровержимо, что "благословить" его рождение вовсе и ни в каком случае нельзя. А всякий раз, когда оно все-таки благословляется (законный брак), - оно благословляется мнимо и недейственно. В связи с тем и находится поражающая всех вещь, что ведь и в законном браке, по термину очистительной над роженицею молитвы, ребенок рождается, в сущности, незаконным, "скверным"; рождение его все равно изъявляется грехом, и притом без всякого сглаживания или смягчения вины сравнительно с рождением вне брака. Т.е., что только в утешение людям и какую-то иллюзию им дается будто бы благословение. Но как чумной бубон нельзя благословить, - и рождение благословить нельзя же, и "законного брака" метафизически не может быть. Только духовный брак священника с церковью (при посвящении иерей водится вокруг аналоя, и при этом поется венчальный, свадебный стих) есть единственный "законный христианский брак". Прочие - видимости; сны, навеваемые на мир; но которым ничего в действительности не отвечает, и даже действительность им вполне противоположна.

   И вот почему "Влас" укалывает ребенка. В сущности, - он всех укалывает. Но на всех он только кладет пятно, касаясь кожи и не пробуравливая ее. И только некоторых укалывает внутрь, насмерть. Не все из них умирают; но остающиеся в живых болят даже сильнее умерших.

   - Да, но ведь никто же не укалывает. Только дают термин, определяют. Кто нудит девушек убивать детей? К чему столь чрезмерный стыд? Мы, удалившиеся от мира, чисты, как Пилат и как леди Макбет...

   - Менее. Если вчера вы знали, что от такого-то термина сегодня произойдет самоубийство, детоубийство; знали по предыдущим случаям, по фактам почти без исключения: то неужели все-таки, положив сегодня термин, - вы не погасили жизнь, только это сделали не своими руками.

   - Вольно столь стыдиться; предрассудок, преувеличение.

   - Вы бы не теперь и не в книге это сказали, а публично и с кафедры и 1000 лет назад. В этом и весь пункт, что при зрелище детоубийства от стыда незаконного рождения ни один, однако, Влас не сказал: "К чему такой стыд? Это - меньше стоит. Это - не так важно, чтобы ребенку или матери не жить. Успокойтесь, такие ли грехи бывают, придите в себя, живите: ибо вы достойны жить". А если 1000 лет и ни один "Влас" не сказал этого, ни один не указал, не посоветовал "меньше стыдиться", напротив, - все звали еще к увеличению стыда, корили, что недостаточно стыдятся, называли "бесстыдницами": то, стало быть, и уже намеренно вы определили меру наказания, уменьшение которого вам было бы оскорбительно. А мера эта - "свари дитя в собственном молоке".

  

   1900 г.

  

  

   24 сентября 1900 г.

   Господ. В. Розанов!

   Чем больше читаю твое писанье, тем больше тебя презираю. Так и сквозит, что ты чем-то особенно раздосадован священством. Но будь же и во гневе справедлив. Я не духовный, но по делам службы близко соприкасался с правосл. духовенством и тобою возмущен. К чему глумиться над священными и дорогими для нас, православных, верованиями? К чему сочинять для газеты кривотолки на св. Евангелие? К чему передергивать? Лгать?

   ______________________

   * Спор о незаконнорожденности вызвал чрезвычайное напряжение страстей. Без преувеличения могу сказать, что на меня бросались с каменьями и у меня целовали руки. И то и другое - живительное воспоминание и ценный матерьял к решению вопроса. К сожалению, у меня потерялась одна телеграмма, с юга, с подписью, что посылается от нескольких сот (фабричных?!) человек. В. Р-в.

   ______________________

   К чему в одной грязи мешать понятие о браке как таинстве св. Церкви с навязанным духовенству обыском - этой чисто юридической сделке и с порядками дух консисторий?! В них ведь сносится самая ужасная грязь семейных отношений всех сословий общества и, быть может, твоя же собственная. И ты требуешь от мельника, работающего на мельнице, чтобы он не был в муке?..

   Впрочем, многие, многие уже убедились, что у тебя нет нравственных устоев; нет критерия справедливости. Видится злоба в суждениях и плохая, если есть, совесть. Всех на свою мерку не обобщай. Не тебе подрывать христианские основы, и твои плевки падают на твою же самообольщенную, к позору русскую, нечестивую голову.

   В сегодняшнем фельетоне ты весь сквозишь.

   Не слишком ли это?.. При такой злюке, без полицейского, толстого столба и обойтись нельзя. К нему тебя и приковать надо...

   Гонорар, г. В. Розанов, за болтовню ты можешь получать, не прочитавши намаранного, но "знай край и не падай". Помни, что пишешь в распространенной газете, - потому имей приличие: себя назвать как хочешь можешь, но мы, читатели, не подлецы, не циники, не свиньи (см. ibidem). Я, по крайней мере, такого зла для России, как ты, в мыслях не имею, а ты проповедуешь.

   Я уже старый человек, и с ужасом вижу, как и в печати русской начинает царить озорство и нахальство.

   Разве ты не замечаешь, что тебе даже никто не отвечает, считая тебя за "газетную шавку".

   Удивляюсь г-ну Суворину, всегда, хотя видимо, благонадежному.

   Чисто русский, православный читатель

   О. Иванов*.

   ______________________

   * Добрый, видно, человек. Такими Русь держится. Но "sancta simplicitas"... ["святая простота" (лат.)].

   ______________________

  

   Вот достойный ответ г. В. Розанову на возмутительно-циничный фельетон 4 октября на "Новом Времени" под заглавием "Спор об убитом ребенке": В последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей*, запрещающих вступать в брак (1 Тим. 4, 1-3)**.

   ______________________

   * Подчеркнуто красным карандашом. В. Р-в.
** Анонимно. Прислано на клоке, оторванном от бланка меняльной лавки. В. Р-в.

   ______________________

   Прочтя много Ваших суждений о детях, вне закона рожденных, могу только скорбеть, что не все люди обладают Вашей чудной душой. Между 10 и 20 ноября в Окружном суде слушается дело о ребенке, которого желают поставить вне закона. Защитник

   Де Плансон.

   Милостивый Государь, Василий Васильевич!

   На страницах "Нового Времени" вы подали ваш голос в защиту незаконнорожденных детей - за каковую защиту я как отец двух незаконнорожденных детей приношу вам искреннюю благодарность и смею обратить ваше внимание еще на один тип несчастных незакон.-рож. и их несчастных же родителей: я раскольник, поморского согласия, одиннадцать лет тому назад сошелся с девицей вероучения господствующей церкви; последствием нашего сожительства имеем двух детей (крещены в церкви), которых, при всем своем искреннем желании, по существующим законам ни чрез брак, ни какими другими способами я не имел права ни узаконить, ни усыновить, и в то же время не могу и не признать их своими детьми. Единственный дозволенный законом способ усыновления детей своих, чрез присоединение свое к церкви и потом брак в ней со своей сожительницей, для меня невозможен, ибо сопряжен со сделкою со своей совестию, что для меня не легче, чем и видеть детей своих, заклейменных именем незаконнорожденных, и приходится жить связанным естественным родством и разделенным законом. Пока дети еще малы, то подобное ненормальное положение еще не особенно тяготит, но, боюсь, позднее должно вызвать со стороны детей озлобление и на своих родителей, и на власть предержащую, и мне едва ли в детях своих придется видеть честных граждан и верноподданных своего царя.

   Правдивое слово печати вызывало не раз новые законоположения и отменяло старые, уже отжившие. Оно, добрейший Василий Васильевич, в ваших руках, и к вам во имя христианского человеколюбия прибегаю от себя, своих несчастных детей и нам подобных с покорнейшей просьбою путем печати сказать и в защиту нас "без вины виноватых" ваше правдивое и горячее слово. "Дитя не плачет - мать не разумеет", и мы плачем и надеемся чрез вас быть услышанными нашей матерью отчизной и отцом Государем.

   Простите за беспокойство, не смею надеяться, что просьба моя будет вами услышана и уважена, слишком она смела и назойлива, и позвольте еще раз выразить вам глубокую благодарность за то, что уже вами сделано и сказано.

   С истинным почтением и уважением к вам пребываю.
Казань, 17 ноября 1900 г.
N. N.

   Прочитав фельетон 13 сентября в "Нов. Врем." в N 8817, подписанный "В. Розанов", "Евины внучки", - не могла отказать себе в удовольствии выразить ему благодарность за доброе слово в защиту женщин. Мне в жизни (прожив 39 л.), к счастью, не пришлось столкнуться с гг. Бобровыми и т.д., но приходилось встречать несчастных жертв своего увлечения, доверия мужчине - и, видя их страдания нравственные, - пожалеть до слез. Слава Богу, что есть еще люди (мужчины), которые говорят против безнравственности и ложного стыда "за своих" детей. Не стыдно им губить девушку - а стыдятся хорошего чувства! Здесь есть безнравственность и невоспитанность.

   Ваша подписчица Л. П-ва.

   М. Г.

   В печати обсуждается горячо вопрос неотложной важности "О детях, несчастно рожденных". Кажется, с этим назревшим вопросом пора окончить, тем более что с разумными доводами, приводимыми в защиту "ни в чем не повинных детей", соглашается всякий благоразумный человек. И есть потребность времени, с которою долее медлить нельзя; поэтому печать, как отголосок общественного мнения и будитель дремлющей совести людей, обязана "бить тревогу"! Пора проснуться, гг. писатели, ведь жизнь с своими неотложными потребностями не ждет, а несчастно рожденные являются на свет Божий и заявляют о своих претензиях наравне с другими, требуя себе известного положения в обществе и имени своих родителей. Нельзя же их лишать "законного права" по своему недомыслию. И в самом деле, как подчиниться "бесправному" человеку существующим законам, когда ему указывают, что он явился незаконно на свет Божий? и не может пользоваться правами законного, даже носить имя своих кровных родителей, если бы они признавали его.

   В пояснение изложенного обсуждения ссылаюсь на один из тысячи примеров:

   Я, холостой и уже теперь старый человек, сблизился еще в молодости с чужою женою, нелюбимою и не любившею своего мужа; имею от нее детей, желаю создать свою кровную семью, проживши с нею более 20 лет; но мне не позволено кровных своих детей назвать своими и дать им свое имя, потому что?!. Я обращаюсь к закону, прошу назвать моих детей, рожденных вне брака, моими: нельзя - нужна подписка родителей о полном согласии ни усыновление. Причем мать, конечно, к услугам, а писанный по метрическим записям отец фиктивный - не согласен, и нужно покупать у такого "писаного отца" согласие... Между тем, ведь по нашему закону подлог карается строго. А разве эта фальшивая запись о рождении "моего" ребенка - не подлог, когда записывающему в метрических записях говорят, кто именно родители ребенка, а он пишет другого, бумажного отца. Словом, подобное двусмысленное положение детей и родителей не должно быть терпимо - ибо ложь*.

   Один из многих

   ______________________

   * Действительно важно, что, в сущности, все наши метрические книги просто неверны. Т.е., будучи в некоторых местах неверны, но без оговорок - в каких (в рассказываемом случае дети, 20 лет рождаясь от такого-то, записываются законными детьми другого), подают повод заподозривать их верность вообще в каждой данной строке. "Книга бытия" раба Божия Моисея есть первый экземпляр метрики и образец истинного для истинного. Вот отчего и Лот с дочерьми туда вписан без утаивания. Нельзя утаивать в рождениях: ибо это начальный факт, "исход" нашего жития. "Книга бытия" есть метрика рождающегося мира и рожденного человека. И записывать неверно, напр. в наши текущие метрики, есть не только юридический подлог, но и первородный грех. Вот что духовенство должно бы было разъяснить государству и отказаться в том виде, как им ведутся, вести эти метрики. В. Р-в.

   ______________________

   Некто остался очень недоволен, по-видимому, статьею г. Розанова "Спор об убитом ребенке", помещ. в N 8839 "Нов. Вр."; и на страницах одной из газет комментирует ее до такой степени странно, что невольно останавливается внимание на этом своеобразном истолковании сказанного г. Розановым.

   Не верится даже, что, прочитав хотя бы и не особенно внимательно указанную статью, можно было прийти к таким выводам; тем не менее, факт остается фактом, и если уж представитель печати усмотрел в ней "предначертания вроде устройства семьи по примеру четвероногих" и т.п. бессмыслицы, то что же мудреного, если найдутся и другие читатели, способные к аналогичным умозаключениям. Думается, что на г. Розанове лежит обязанность еще точнее разъяснить преследуемые им задачи, имея в виду и таких комментаторов прочитанного, как упомянутый "некто". Будет очень досадно, если хоть часть читателей не обратит должного внимания на те истинно христианские идеи, которые все чаще и чаще встречаются в нашей прессе. Для него важно выяснить это недоразумение, потому что, отмечая и критикуя социальные вопросы, приходится быть ответственным пред обществом за каждую сказанную в печати фразу.

   Многим из нас, в том числе и пишущему эти строки, к сожалению, наверно, не удастся видеть того рассвета, зорька которого все ярче и ярче разгорается в умах и сердцах лучших представителей нашей общественной совести, и потому беспредельно отрадно, что хотя на закате жизни пришлось убедиться, что нашлись смелые люди, которые называют вещи их настоящими именами и призывают следовать заветам Великого Учителя, проповедовавшего идеалы высшей нравственной чистоты, милосердия и уважения к человеческой личности. Да будут же благословенны эти добрые призывы и да хранит Господь юные жизни той молодежи, которая так горячо откликается на них. Надо только поддержать стремление упорядочить отношения к себе самим и к своему ближнему. Это всецело задача тех, кому принадлежит почин в этом святом деле.

   Ел. П.

  

  

   Под заглавием: "Спор об убитом ребенке" В. Розанов напечатал в "Новом Времени" статью, в которой, по собственному его выражению, "отдельные казусы общественной жизни возводятся к высшему синтезу и отыскивается на них ответ не в ходячей морали и временных правилах, а в некоторой философской концепции". Отмечаем эту статью, насколько она затрогивает - и притом довольно неосмотрительно - религиозную область. "Казус общественной жизни", который служит исходным пунктом для статьи, - поступок некоего певца Боброва, который соблазнил в Воронеже молодую девушку, бросил ее и тем довел до самоубийства, а когда возмущенная этим поступком астраханская публика, при первом появлении на подмостках, освистала его, то он вломился в амбицию и заявил, что публика должна судить только об его артистических талантах и не имеет права вторгаться в частную жизнь. Автор не только признает возможность уничтожения различий между законно и незаконнорожденными детьми, но и самые основания этих различий считает неправильными, а усвоенную законом терминологию неточною. По его мнению, вся путаница оттого происходит, что для определения б р а к а (и следовательно, рожденных в браке, законно, и вне брака, незаконно) принимается в расчет несущественный признак. Существенный признак брака - рождение или, точнее, - "прилепление" полов. Это "абсолют" такой же значимости, как и противоположная рождению смерть. Где этот признак налицо, там и брак; обычному делению на "жен" и "наложниц" нет места.

   "Как только, - говорит автор, - брак определился не через рождение, т. е. не через свою сущность, так, очевидно, должны были получиться внебрачные рождения. Их начал тот, кто дал браку неверное определение, как неверно определяются математические задачи, неверно произносятся формулы. Я определю человека в древнеэллинском смысле: "Человек есть существо свободное"; тогда, конечно, все рабы будут не люди! Но ведь тут погрешность определения, а не дефект существа. Спаситель определил брак по существу. В единственном случае, когда, при вопросе фарисеев о разводном письме, Ему пришлось выразиться о браке, Он ответил искушающим Его: "Не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их (Быт. 1)? И сказал Сотворивший: посему оставит человек отца и мать, и прилепится к жене своей и будут два одною плотию (Быт. 2); так что они уже не двое, а одна плоть. Итак, что Бог сочетал - человек да не разлучает" (Матф. 19). Не очевидно ли, что это сказано о всей сумме произрастания человеческого, рождаемости человеческой, и в этих единственных словах о браке он определен через рождение, и даже короче и уже - через "прилепление" полов. Что же, проведена ли здесь линия между способами рождения в "адюльтере", "наложничестве", "любви" и прочее? Не сотворено самого понятия этого".

   Отсюда у автора естественно вытекает вывод, что один факт сближения полов устанавливает между ними брачное соединение; как только мужчина коснулся женщины - он вступил с нею в полное супружество и принял на себя всю полноту обязанностей, прав и забот как в отношении взаимной любви, так и воспитания детей. Нет ни соблазнений, ни падений; есть только супружество, к которому нужно относиться с величайшим уважением.

   "Болезнь есть вечерняя заря бытия, любовь - утренняя. Смерть - свята; это - один столп мировой религии. Тогда свято рождение, и любовь цветка к цветку, животного к животному и человека к человеку - есть второй столб религии. Любовь и болезнь между собою относятся, как рождение и смерть, как зори, утренняя и вечерняя, священнобытия нашего. Обе абсолютны. Но когда вы соответственным образом благоговеете к болезни, подходите на цыпочках к болящему, помогаете ему, творите слова поддержки и утешения - как вы поступили с Гретхен? Как поступили Фауст, Мефистофель? И вот плод этих поступков - смерть ее, ребенка, чудные последние диалоги драмы и заключительное небесное "спасена"! Гёте очень много этим хотел сказать, много - именно введением в земную драму небесного элемента. Ибо, как в смерти небо и земля связываются, связываются они и в рождении, и в блистающих зорях того и другого. Это-то не было никогда уловлено, и отсюда могут пойти большие споры и очень сомнительные в исходе тяжбы. Вот как прелюдия к этим спорам, в высшем философском и религиозном смысле, понятие "незаконного рождения" и любопытно: ибо тут - весь человек, и ведь нельзя же о человеке рассуждать только в гражданском смысле. Человек есть лицо священное: можно ли же говорить о его появлении на свет, о ниспадении на землю его бессмертной души в порядке "Гражданского уложения"?! Мы хотим сказать, что вопрос "незаконного рождения" нисколько не есть вопрос гражданского законодательства, а религиозный и философский вопрос и частию судебно-религиозная тяжба".

   С газетно-философской точки зрения рассуждения автора, быть может, не лишены остроумия и последовательности, но напрасно автор, вместе с тем, старается прикрыться и религией. "Столп религии" он усматривает совсем не в том, в чем следует, - в физиологическом акте, а не в духовном начале*. Брак по церковному понятию есть одно из семи таинств, со стороны своей сущности для ума человеческого непостижимых**, а у автора он приобретает смысл более чем реальный***. Образ брачного единения имеет в религии до такой степени высокодуховное значение, что употреблен для обозначения союза между Христом и церковию, а у автора духовность заменена физическим отправлением. Автор пользуется выражением Евангелия: будут два одною плотню - для определения, в чем состоит сочетание, совершенное Богом и не подлежащее разлучению от людей; но при этом он забывает, что Христос Спаситель ясно отличил**** брак от прелюбодеяния, одно разрешил и Своим присутствием освятил, другое осудил и воспретил*****. Как же возможно смешивать эти две вещи и отожествлять****** их? Мало того, что между ними лежит бездна*******, но на пути человеческого совершенствования и брак не может иметь значение непререкаемого "абсолюта", если есть высшая ступень в виде девства********, ни для кого, правда, не обязательного*********, но доступного человеку, "могущему вместить", и имеющего для себя высший образец********** в лице Христа. Сказанного достаточно, чтобы понять, в какое противоречие становится автор с основоположениями христианской религии***********. И нельзя не пожалеть, что распространеннейшая газета содействует затемнению в русском обществе и без того смутных религиозных понятий. Кстати, по поводу склонности автора иллюстрировать свои мысли ветхозаветными примерами, ссылкой на "богача Вооза и нищенку Руфь" и т.п., мы посоветовали бы ему не выпускать из внимания, что с пришествием Христа ветхий закон упразднен************, ветхозаветные нормы потеряли силу и получили иной вид, так что, напр., в Новом Завете признается преступным************* кровосмешением то самое, что в Ветхом считалось закономерным восстановлением семени брату.

   ("Церковный Вестник", N 41)

   ______________________

   * Вот - корень-то дела. Конечно, я все время, уже много лет, чувствую, что родник "незаконного рождения", и след. детоубийство, лежит не в "прелюбодеянии", не в "седьмой заповеди" и ее отступлениях при рождении: а - в "духе" и "духовности", в "духовном браке" (неуловимая тенденция к "духовному супружеству" хлыстов), которая вовсе вытеснила кровно-семенную сторону и стала на ее место. Алгебра заменила механику, учебник математики - арки и мосты; слово - природу, Логос - книгу Бытия. Ну, конечно, - это религиозно-философский вопрос. Но он уже предрешен в исходе, ибо спорящие стоят над трупиком младенца. Логос и логистика может им подавиться - это не только в смысле пожелания, но и будущего факта "грядущих судеб"... В. Р-в.

   ** Собственно, что же непостижимого в механизме обряда? словах, жестах? Все в высшей степени рационально. В. Р-в.

   *** Да ведь реальное-то может быть очень непостижимо. Что Иову Бог говорит в буре? - о непостижимости реальных вещей, и даже, в частности, именно - рождений и зачатий: "Знаешь ли ты время, когда рождают дикие козы на скалах, и замечал ли роды ланей? Можешь ли расчислить месяцы беременности их? и знаешь ли время родов их?" (Иов, 39). А что все это "непостижимо" не только в смысле неизвестности и сокрытости, а и божественности, то вот слова самого Иова: "...то что бы я стал делать, когда бы Бог восстал? И когда бы Он взглянул на меня, что мог бы я отвечать Ему? Не Он ли, Который создал меня во чреве, создал и его (друга Иова), и равно образовал нас вутробе" (Иов, 31, ст. 14-15). Но это богословие пустынь Азии уже непонятно на болотах Петербурга, где "непостижимое" и "божественное" усматривают только в "чиноначалии". В. Р-в.

   **** Ожидалось бы увидеть ссылку на подлинные слова. Я таких не помню. В. Р-в.

   ***** "Кто не оставит жены и детей - не может быть Моим учеником", Лука, XIV, 26. Это - в отношении к законному браку. "Истинно говорю вам (книжникам и фарисеям): блудницы вперед вас идут в Царствие Божие" (Матф. 21). Так о чем же судит новейший фарисей? В. Р-в.

   ****** "Женщина, когда рождает, то терпит скорбь, а когда родила - то забывает всю боль свою, ибо новый человек через нее вошел в мир" (Иоанна, 16); это собственно главное в Евангелии о браке место. И здесь просто сказано - "женщина" без всяких разделений. Что касается до посещения брака в Кане Галилейской, то пришествие блудницы перед Тайною Вечерею, возлившей миро на ноги Спасителя, и слова Его о ней - с заключительным: "Где не будет проповедано Евангелие, будет упомянуто о ней" (Луки, 7) - еще разительнее, трогательнее, чем посещение брака в Кане Галилейской. И это бы "книжникам" не мешало помнить. Но они "все забыли и ничему не научились". В. Р-в.

   ******* Какой вздор и кощунство! "Ты имела пять мужей, - сказал Спаситель самарянке, - и которого теперь имеешь - не муж тебе". И никакого упрека. Зачем бы Спасителю упомянуть о "не муже", как молчат о нем всегда наши метрики, если бы Он не хотел сказать, прямо и упорно, "жестоковыйным": вот она имела и мужей, и не мужа - а Я открываю ей учение о водах Вечной жизни, которого не сказал мудрецам и учителям израилевым. В. Р-в.

   ******** Это очень важно и вполне верно, что брак перестал быть "абсолютом", как только выявился идеал девства. Т. е. столп рождения, "книга Живота" вся до основания поколеблена была, как только, без всякого отрицания брака, появился около него идеал девства. Они - не умещаются один возле другого, и один в простом присутствии другого - начинает таять и исчезать. Это как луна и солнце, есть солнце - нет луны, есть луна - нет солнца. В. Р-в.

   ********* Какая уловка, и вечно она повторяется! "Ни для кого не обязательного!" Забыли несчастное состояние молодых вдовых священников! Идеал и закон: да ведь идеал обязательнее закона для доброго, для совестливого!! И вы хоть и "не обязали матерей убивать незаконнорожденных детей, а все же, добрые и совестливые, они "и без обязательства не рождать", в страшной муке детей своих умерщвляют. А "не обязавшие" девственники отходят в сторону со словами: "В крови сей мы не повинны; мы ей не велели убивать, мы ей не запрещали рождать; мы ей только посоветовали другой идеал, но она не захотела. Однако мы ее и за это не осудили, а только едва заметно поморщились. Но она с чего-то сама испугалась, заметалась, родив, - и покончила, с дитятею или с собой". В. Р-в.

   ********** Христос как Бог умер за грехи мира; а профессора духовных академий за грехи мира не умирают. Так же - девство Христа, как и искупление мира, для человечества иначе созданного, - не "образец" вовсе. Каждый поступает по своему закону - и твари нечего и восходить на пути Сотворившего. В. Р-в.

   *********** В которой, как я здесь доказал текстами, вы аза не понимаете. Преобразовали христианство в книжничество и фарисейство, выбросив из него природу и совесть. Толкутся на следах фарисеев, только уже в сей час и век не перед Христом, а позади Христа, и не совопросничая с Ним, а будто бы за Ним следуя и Его похваляя. А в себе не изменились, не возродились. О таких и скажет Он: "Многие будут говорить: Господи, не Твое ли имя мы призывали; но Я им скажу: идите от Меня в огнь вечный, уготованный Диаволу и ангелам его". В. Р-в.

   ************ Вот это-то и главное. Автор, хоть и профессор академии, не помнит: "Небо и земля прейдет, а йота из закона (Ветхозаветного, ибо Новый еще только основывался) не прейдет"; и "Я не нарушить пришел закон, но исполнить". Но что уважал Спаситель, зачем то уважать петербургским профессорам? Они просто нигилисты; слов Христа не помнят, Ветхий Завет "отмели" и помнят только "20-е число". В. Р-в

   ************* Где же это в Новом Завете отменен левиратный брак евреев?! Это запрещение взято из языческого римского права византийскими императорами и занесено потом в Номоканон. Но роман Поль-де-Кока в кармане семинариста ничего священного собою не представляет. В. Р-в.

   ______________________

  

  

   По поводу фельетона В.В. Розанова "Святое чудо бытия" протоиерей А. Устьинский пишет в защиту несчастных так называемых незаконнорожденных детей:

   "Ведь и они принадлежат к тому обществу детей, которых благословлял Христос и относительно которых сказал: "Иже аще приимет отроча таково во имя Мое, Мене приемлет" (Мтф. 18, 5). Входите в дух милосердия Христова, ибо "Сын Человеческий пришел взыскати и спасти погибшего" (ст. 11) и засвидетельствовал нам, что "несть воля пред Отцем вашим Небесным, да погибнет един от малых сих" (ст. 14). Замечательно, что именно этот отдел из Евангелия от Матфея (гл. 18, ст. 10-20) положено Церковью читать за литургией в Духов день".

   Высказанную г. Розановым мысль, что в понятии незаконнорожденности есть религиозно-философский спор и тяжба, автор письма находит совершенно верной:

   "Спор этот, по своему характеру, отчасти напоминает собою великий спор апостольского века об обрезании. Как тогда обрезанные высокомерно и с презрением относились к необрезанным, так теперь законнорожденные с презрением и высокомерно относятся к так называемым незаконнорожденным и не дают последним участия в благах равной общей жизни. Но в апостольском веке необрезанные добились равноправности с обрезанными. И теперь незаконнорожденные должны непременно добиться равноправности с законнорожденными".

   Проект о троякой форме брака, по образцу древнебиблейской жизни, о. протоиерей признает прекрасным и заслуживающим практического осуществления. С своей стороны автор письма дополняет его следующими практическими подробностями, касающимися формы метрических записей:

  

   "Здесь, прежде всего, необходимо совершенно уничтожить, вычеркнуть слово незаконнорожденный. К чему налагать это позорное клеймо на младенцев, нимало не повинных в своем появлении на свет Божий? Но ни в каком случае не следует