Розанов Василий Васильевич - Семейный вопрос в России. Том 2

ордость человеческого ума!

   - К чему это? - спросит читатель. - Мы это знаем.

   - Для самооправдания, добрый читатель. Теперь возьмите те же каталоги библиотек или книжных магазинов и перелистуйте их с целью найти рубрику: "Развод". Вы засмеетесь: "Такая мелочь!" Хорошо, попробуйте отыскать рубрику "Семья". Вы становитесь более серьезны и догадываетесь, что не вы надо мною смеетесь, а я над вами смеюсь. В самом деле, никому и в голову не придет, чтобы семья была менее важная и интересная для человека вещь, нежели дарвинизм, между тем очевидно, что вовсе не существует рубрики человеческой озабоченности, выраженной в брошюрах, книгах, полемике и очерках, посвященных семье. Вовсе нет таких книг. Вовсе нет такой литературы. О разводе оттого так и спорят, что, собственно, никто и ничего о нем достоверного не знает; не умеет произнести о нем ни одного суждения и опереть его на готовые, заготовленные наукою мотивы или на собранные в науке факты и наблюдения. "Мне так кажется", "у наших знакомых был такой случай": дальше и углубленнее этого детского эмпиризма самые просвещенные умы не идут.

   Мы ничего не знаем о семье.

   Мы ничего о ней не начали знать.

   Мы только входим в "азы" ее ведения.

   Вот ряд положений, в которых я нахожу оправдание, когда ко мне обращаются с упреком за частое возвращение к одной теме. "Частое"... Но я едва говорю один раз в два месяца о семье, итого шесть раз в год. И только оттого, что я так часто устно о ней заговариваю, моим друзьям кажется, что я извел всю газетную бумагу на тему о семье. Я молчу, а мне говорят: "Что вы кричите".

   Ну, вот, напр., сторона развода, которую я два года ношу на кончике языка и еще ни одного слова о ней не вымолвил. Знаете ли вы, читатель, кто в обществе, какая группа людей всего ожесточеннее, суровее, беспощаднее противится разводу? Вы будете растроганы, когда это узнаете, как сам я узнал из множества частных признаний, сделанных мне за последние два года.

   Противятся разводу, страстно его оспаривают несчастные семьянины, семья которых с трудом держится. Да, вот кто! Всю сумму семейного идеализма и, так сказать, естественной непотрясаемости семьи и ее невероятной естественной крепости я узнал, только начав деятельно высказываться за развод. "О, не настаивайте на нем, не требуйте его"... следует описание безмерной любви к детям; продолжение: "Мы уже не живем с женою", или: "Жена изменяла мне, но я ее простил", "муж мой не верен мне, но я закрываю глаза на это". Общий итог: "Не трогайте же наше полусчастье, оно чуть-чуть лепится на ниточке, а вы как тать приходите и хотите перерезать эту нить, почти разорванную". Да, вот смысл писем, столько возродивших во мне уважения к человеку.

   "Хочу я сказать два слова о малых сих, ради которых делается все великое и между прочим строится семья. Говоря так, я разумею семью не как юридический институт, а как духовный строй. Согласитесь - ведь здесь ключ проблемы о разводе, и, не разыскав его, - проблемы не разрешить. "И будут два в плоть едину" - вот эта едина плоть, результат единения двух, и есть центр вопроса. Великий фантазер Ж.-Ж. Руссо с легким сердцем разрубил этот гордиев узел, написав: "Дети - собственность государства". Но у нас, родителей, не легкое, а тяжелое родительское сердце, да и маленькое сердчишко малых сих (детей) - привередливое создание Божие; любит своего пьяного тятьку и свою злую и грязную мамку, а высокогуманных и высокоразвитых воспитателей, как на зло, любить не хочет: с молоком в него эта глупость всосалась, и надо с нею считаться или же кормить этих дурачков в общественном сарае с рожков, накачиваемых общественным молоком с помощью чуть не паровой машины. Укажите же исход из этого. Гражданский брак, равноправность детей законно- и незаконнорожденных, контракт, обеспечивающий потомство, легкая расторжимость брака, утратившего существо брака, - все это только учреждения, узаконения, все это - материальная оболочка сущности духовной; а сама эта сущность? Брак, утративший существо союза брачного, должен быть расторгнут, затхлая атмосфера звериной берлоги должна быть профильтрована, загаженная яма - срыта и засыпана навечно. Так вы пишете - и это правильно. Но ответьте: куда же девать детей? Возьму примеры. Он и она - образцы добродетелей, но... не сошлись характерами и потому расходятся: кому отдать единственного горячо любимого обоими ребенка, который без мамы не уснет? Не посоветовать ли им подождать расходиться, пока ребенок не вырастет и не сделает сознательного выбора?.. Или другой пример: он - добродетелен и трудолюбив, она - ленива, легкомысленна и даже хоть развратна; отнять ли насильно детей от ее материнской груди и ради блага их отдать сухому и нелюбимому ими, хотя и высоконравственному отцу? Этот высоконравственный отец не лучше ли принесет себя в жертву детям, если откажется расторгнуть брак и употребит все усилия, чтобы хотя отчасти дезинфицировать свою берлогу, уподобив ее жилью человеческому? Или: он - мот, пьяница и развратник; но он добрый, любящий и любимый детьми отец. Во всем ли права перед ним и перед детьми его добродетельная супруга, с сухою лепешкою под корсетом вместо сердца в груди? Таким образом, перед нами стоит общий и очень широкий вопрос: одни ли индивидуальные интимности и стремления должны руководить брачною жизнью семьи, или и (курс, автора письма) забота о детях; или же забота о детях по преимуществу? Произведший потомство - ошибочно или с заранее обдуманным намерением, все равно - не совершил ли в пределах земных все земное, или же он имеет право еще на индивидуальную жизнь, и в какой мере?"

   Не правда ли, это пламенно? Это умно? Это полный очерк философии против развода, бьющий не из закона, не из фарисейства, но из живых фибр любящего отцовского сердца. Я вступил с автором письма в переписку. Теперь я имею фотографию его 8-летней дочурки, красавицы ребенка, как и самого усталого отца, прошедшего, по словам одного его письма, "огонь и трубы 60-х годов". Но вот что сообщил он о себе во втором письме, которое меня так заинтересовало, что я выпросил у него позволение со временем опубликовать его:

   "Я человек занятой и усталый и не для игры в переписку пишу вам. Поэтому постараюсь быть кратким, лишь бы не в ущерб ясности. Я женат во второй раз, но, Боже, чего это мне стоило! В первый раз я женился по любви внезапной и страстной, на 23-м году жизни. Через 2 года мы разошлись, без детей и без измены. Прошло 5 лет. Я влюбился снова и попросил у жены, жившей в другом городе, развода; она отвечала, что живет уже 4 года с любимым человеком и имеет 2-х детей; она принимает вину на себя, но я должен признать ее детей моими законными. Два года я был в лечебнице душевнобольных, эти два года она безвыездно жила в другом городе; следовательно, факт прелюбодеяния налицо - рождение детей не от мужа. И этих же детей признать законнорожденными! Я принял это условие по совету преосвященного Никанора (Бровковича). Сперва случайно, а потом умышленно я пропускал годовые сроки, установленные на спор о законности рождения, а после того самыми фактами деторождения в отсутствие мужа, удостоверенными метрическими справками и свидетельствами о безвыездном разноместном жительстве супругов, устанавливал факт упорного прелюбодеяния жены, дающего мужу право на развод независимо от сроков на спор о законности рождения. Эту крючкотворскую бессмыслицу, освященную законом, я положил в основание иска. И бессмыслица победила здравый смысл! Но целых девять лет я толок лбом в консисторские стены. В N-ской консистории мне отказали; я переехал в другой город и там возбудил тот же иск, опять отказали; переехал в третий город - отказали же; в четвертый - и снова отказали! Надо мною издевались. Меня считали маньяком; я изучал консисторские уставы и писанные к нему дополнения и инструкции; писал лично к обер-прокурору Синода и в комиссию прошений на Высочайшее имя отчаянные письма. Наконец, когда Никанор был вызван в присутствие Синода, тогда решение консистории, отказавшей мне последний раз, было отменено с надлежащим внушением. Произведено было новое расследование; ни одного свидетеля, ни лжесвидетеля я не выставил: голый факт и признание. Результат: брак расторгнут, а дети, уже целых пятеро, рождение которых послужило основанием к расторжению брака, признаны законнорожденными, и я их внес всех пятерых, как моих законных детей, в родословную книгу дворян N-ской губернии. Поверите ли: я до сих пор горжусь победою над нашим крючкотворством при помощи крючкотворства же! Стоило мне это тысяч семь, не более... и лет 18 жизни с плеч долой. Тогда, наконец, я женился и теперь на 49-м году имею 8-летнюю дочку. Достигнутое с таким ослиным упорством счастье длилось... ровно 8 месяцев; но вот уже 9-й год мы тянем семейную лямку - скучную, тяжелую и мучительную, без просвета и без перспективы. Выхода нет; мы оба души не чаем в дочке, делить ее нельзя и ради ее самим нельзя делиться! Жене нет еще 30 лет; она могла бы еще создать себе семью непорочную, как вы определяете, да и сам-то я ведь тоже к непорочной семье стремился, и столь целомудренно, что целых 9 лет не превышал прав жениха, для того чтобы быть мужем в течение 8 месяцев. Знаю я множество законных семей, которые смердят вонью и мразью, и приведенные вами примеры не пополнили моей коллекции. Знаю и незаконные семьи: иные не лучше законных, а иные чистые и непорочные, в которых я отдыхаю от треволнений жизни, и тихо делается у меня на душе при виде того, что могут же люди жить по-человечески. Расторжимость семьи, утратившей чистоту, я признаю; равноправность всяких детей, раз они дети, как и свободу чувства, не отрицаю; выражение незаконнорожденные дети считаю за неграмотное и бессмысленное; власть теологов и как лиц и как учреждений (т.е. собрания "человеков") над браком, "что соединено Богом", я отрицаю. Но и семью вне религии, т.е. вне Бога, не признаю за человеческую, как не знаю и религии вне семьи. И вот я опять стою одиноко лицом к лицу с тою трагическою коллизиею, которую я вам слегка наметил в первом письме: наше индивидуальное я с его свободою мысли, чувства и воли, я с его страстями, стремлениями и жаждою жизни - это один объект наблюдения; другой - семья, семенной род, порабощающий это я (прототип - жизнь полипов); а третий - социальный строй жизни, порабощающий род и разлагающий семью. Тут, очевидно, какая-то страшная ошибка в человеческом домостроительстве. Но где она, в чем именно?

Я вопрошаю жизнь, к ней простирая руки,
Куда бежать от этой адской муки,
Куда бежать и где приют найти?

Не во мне тут дело: все человечество стоит долгие века пред этим треклятым вопросом и вопрошает. И ответы сыплются за ответами, а вопрос все остается вопросом. Бедное, жалкое, мерзкое, подлое и глубоко несчастное исстрадавшееся человечество, потерявшее чутье Бога! Вашими работами на этом поприще вы уже расчистили некоторые авгиевы стойла нашей семейственности и общественности и потому-то, мне кажется, так и прислушиваются все к нашему слову... Не кажется ли вам иногда, что ныне вновь исполнились времена и сроки и что мы живем снова если не в начале новой эры, то по крайней мере в конце старой? Не чуете разве вы, что уже носится Великое Слово над миром, что уже свет во тьме светит и тьме его не объять? И как некогда восстал Иоанн Предтеча с призывом к покаянию, так и ныне великое покаянное слово уже гремит в сердцах многих. Что есть истина? -Бог есть истина; единый истинный абсолют, и вне его нет абсолюта, и быть не может: всякие другие истины относительны и субъективны. Бог - познаваемый не человеческим произволением, а откровением Божиим. Как древнее язычество, создавшее культ многобожия, от высот Зевса пало до обожествления Нерона, Каракаллы и даже коня Каракаллы, так и ныне псевдонаука, создавшая безбожие, низошла до обожествления протоплазмы; так ныне и философия, поставившая пудом мира свое праздное, ни на чем не обоснованное измышление "Ich" ("Я" (нем.)), - пала до шопенгауэровщины, нитцшеанства. Но преходящи все эти неистовства, велик же и вечен Господь Вседержитель, и не Substatia Он для мира, a Instantia Suprema" (Высшая сущность (лат.))...

   Я сделал такую большую выдержку, можно сказать, не умев сдержать пера. Слова так богаты, что невозможно остановиться, выписывая их. Вот как думают "в глубине России", ибо письмо мною получено из далекой провинции, хоть и из университетского города. Но тут - не университета влияние, ибо это выше университета, и наши профессора не умеют кормить учеников такою пищею. Нет - в строках этих отражена мучительная биография, и еще темное и глубокое брожение Руси. Слова о Боге гремят пророческим вдохновением. Но вернемся к нашей узкой, но деловой теме.

   За что же 9 лет мучили человека, верующего, благородного? Отняли у него семь тысяч денег только потому, что, имея полное право добиться развода, указав на незаконнорожденных в его отсутствие детей, он не захотел им причинять страдания, а хотел дать им имя, название и честь? И кто его мучил? Консистории, требовавшие хоть подставных лжесвидетелей или требовавшие жестокости наказания детей невинных, а во всяком случае растрясшие кошелек истца на семь тысяч (теперь это - человек бедный). Я был глубоко заинтересован, почему же он "8 месяцев только был мужем второй своей жены", - и умолял его сказать мне истину:

   "Отвечаю вам за искренность искренностью же. Разгадка простая. Любили мы друг друга с невестою не головою, а сердцем, любили пламенно; но за 9 лет, пока длился развод и ходила душа по мытарствам, душа истомилась и сердце угасло; излюбилисъ (курсив письма) платонически; поддерживала настойчивость добиться цели, одушевляло желание дать семя роду. И вот, когда одно и другое достигнуто, - чувство, перегоревшее уже, погасло. Огонь, так долго тлевший, загас в себе. Не гасили, а дотлел сам и погас!.. Мне больно писать лично о себе, и не привык я... я уже разрешил вам воспользоваться материалом, но с соблюдением полнейшей анонимности мест и лиц"...

   Вот - жертва, вот прямо труп в итоге консисторских форм развода. Сколько стоит на весах христианского милосердия человек? Пусть кто хочет - говорит что хочет; я же отвечу: "Ничего не стоит". И пока мне не воскресят этого мертвого и задавленного, я буду до второго суда Господня говорить: "Человек в христианском обществе ни во что не ценился, а форма - была все".

   Что же предупредило запрещение развода? Жена ушла от мужа и имела 5 человек детей от не мужа. Но, может быть, все-таки это запрещение что-нибудь сделало? Да; уничтожило две семьи; матери пятерых детей так и не дали законно выйти замуж за отца их, а брак другого человека, серьезного, религиозного, сделан горбатым, с перешибленными ногами. Но каков человек? может быть, худ? Да вот и после такой муки он первый и пламенно бросился возражать мне (на фельетон "О непорочной семье и главном ее условии", т.е. разводе): "Нет, пусть остается развод запрещенным, ибо мы, отцы и матери, хоть и несчастны, у меня вот 9 лет муки и скуки за плечами, - но ради детей мы разлучаться не хотим".

   Какой урок для человечества и аргумент за необходимость развода! Если и несчастные не хотят расходиться, кто же разойдется, если дать полную свободу развода, если - как я утверждаю - возвратить согласно библейскому установлению право расторжения брака самим мужу и жене, супругам? Да никто и не разойдется, кроме: а) бездетных, b) все равно уже живущих с третьим лицом, с) окончательно несчастных от порочности и злобы одной стороны, которая грозит другой стороне кровью. Все остальные, вся огромная масса счастливых семей или несчастных, но не очень, не мучительно, не до крови - сохранятся ради детей и ради привычки друг к другу, ради воспоминаний о былом - в целости. Противодействие (в законах) разводу прямо есть социальное и религиозное безумие, нечто вроде юридической истерики. Это есть прямо погубление семьи, убивание единичных семейных людей...

   Консистории на страже детских интересов!.. Человек семь тысяч тратит и девять лет жизни, чтобы не погубить детей, которых "дельцам" надо зарегистрировать в "незаконнорожденных" и хотелось бы выбросить в Воспитательный дом от любящей их матери, от жалеющего их вотчима. Да оставьте отцам и матерям право распоряжаться детьми своими и вписывать их собственною рукою в собственные документы без посредства гг. юристов, духовных и светских, и завтра же все население воспитательных домов, этого истинного продукта мысли Руссо: "Дети должны принадлежать государству", - разберется обратно родителями, не будет в стране ни одного убитого ребенка, ни одного подкинутого, ни одного брошенного на руки чужих воспитателей. Мой корреспондент хорошо пишет, что "суда человеческого над браком он не признает", и опирает это на слова Спасителя: "И будут два одною плотью: что Бог сочетал - человек да не разлучает". Спаситель сказал о плоти, о младенце и родительстве и запретил строжайше всему человеческому сюда вмешиваться. Непостижимо, как эта мысль могла исказиться, отмениться, подмениться. Посмотрите в рассказанном случае усилие закона оторвать детей от родительницы, усилие оторвать невесту от жениха: "Мы перегорели, истлела любовь и - погасла". Это голос убитого, убитых. Вмешательство кого бы то ни было в "два - в плоть едину" убивает обе плоти, а при детях - три. Такое вмешательство разрушает в самом зерне семью; и она если и держится, то вот такими благородными инстинктами третируемых "мужей и жен", "развращенного рода человеческого".

   Пора вернуться к семье как не проницаемому ни для какого внешнего взора, внешнего слова, внешнего воздействия существу. Попробуйте проколоть тонкою иглою кровяной шарик; он погибнет. Все живое и органическое - кругло и замкнуто, завершено в себе. Все органическое субъективно и имеет душу в себе и силами единственно души этой - идеально. С тем вместе все органическое не арифметично, не статистично (не есть предмет статистики), до некоторой степени все оно асимметрично, идет, по-видимому, неправильно, но живо; оно не похоже на шеренгу солдат, а на народную толпу. Но толпа, сравнительно с рациональным эскадроном, поэтична и глубока, она мистична и священна, жива и вечна в существе своем, хотя, по-видимому, двигается, рассеивается, разбегается. Такова же и семья. Конечно, многие семьи будут вечно распадаться. Но в какое время этого не было при всяких строгостях развода? Все живое умирает и рождается; коллективное живое в одних особях умирает, а в других возникает к жизни. Предупредить смерти семьи никто не может. При всяком законе муж и жена, отвернувшись друг от друга, могут разойтись и разъехаться. Не имея средств этому помешать, не мешайте же ожить им, на месте умершего не препятствуйте возникнуть новому. А то вы валежник бережете, палое дерево храните, а молодые поросли затаптываете. Смотрите, огромные части леса уже повалились; затоптанные всходы все же есть, как эта мать пятерых детей, которой вписали в паспорт: "Навсегда запрещена к браку за прелюбодеяние", и около пяти законных братьев она рождает шестого и седьмого "незаконными" уже: ведь нельзя же предполагать, что, достигнув желаемой свободы, она разорвет связь с столь давно и крепко любимым человеком! Что же получилось? к чему стремится закон? К кладбищу брачному. Не воскресит он ни одного умершего. А не дать родиться живому - неужели в этом мудрость? Насколько все несчастные в семье стоят против развода - настолько счастливые семьянины, которым и не нужен он ни для чего, но которые сохраняют спокойствие душевного настроения, высказываются за развод. Они -и еще окончательно несчастные, и уже фактически разошедшиеся, имеющие вместо семьи - нуль. Вот для образца письмо такой несчастной:

   "Простите, что я, не имея чести быть знакомой с вами, позволяю себе обратиться к вам с просьбою. Случайно мне удалось прочесть в "Нов. Вр." одну вашу статью о разводе, а потому я и решила, описав свое ужасное положение, в которое я поставлена благодаря своему злополучному браку, просить вас оказать мне помощь своим советом. В январе 1896 г. я была обвенчана против своей воли с N, которого я до венчания совсем не знала. На другой день после венчания он уехал к месту своей службы и только через месяц возвратился и тогда же заставил меня быть женой и передал мне дурную болезнь, о чем я узнала через несколько дней после, почувствовавши себя недомогающей, и обратилась сперва к местному врачу, а потом к специалисту здешнего университета (названо известное в России имя). Тогда же муж, для определения правильности течения болезни, заявил, что он заразился этою болезнью после венчания, во время месячного отъезда. Тогда же совместная наша жизнь была воспрещена до полного выздоровления, и я начала лечиться у профессора, муж же лег в госпиталь, но скоро, не вылечившись, его оставил, уехав в N (назван город), где вел крайне дурную жизнь, как я узнала. Мне же все время он писал оскорбительные письма, а в приезды к своим родным, живущим в одном со мною городе, и лично преследовал и оскорблял меня. В один из своих приездов по моей просьбе он выдал расписку в том, что принимает на себя вину и согласен на развод, которую подписали и два свидетеля, бывшие при том. Затем он скоро уехал в N, в Сибири, куда перевелся на службу. Обращалась я к присяжным поверенным с просьбой взяться выхлопотать мне развод, но ни один из них не согласился, так как у меня не было достаточных причин. По совету же одного из них я обратилась с просьбою в Комиссию прошений, на Высочайшее Имя приносимых, о выдаче мне отдельного вида, каковая просьба и удовлетворена ввиду тех доказанных произведенным дознанием причин, которые я указала в прошении. Но оказалось, что и отдельного вида недостаточно для развода. А так как я по закону должна вести бракоразводный процесс по месту жительства мужа в Сибири, то я обратилась с ходатайством к Св. Синоду с просьбой разрешить вести дело по месту моего жительства. Св. Синод, во внимание к особым обстоятельствам моего дела, изложенным подробно в прошении, разрешил не только вести дело в моем родном городе, но и отменил требуемое законом судоговорение, предписав консистории ограничиться истребованием только письменного отзыва мужа на мое прошение, каковое требование и исполнено консисториею 15 июня. В доказательство виновности мужа я представила в консисторию скорбные листы профессора, меня лечившего, и также госпиталя, где лежал мой муж, а также указала на названных N-ской полицией свидетелей, которые знают безнравственную жизнь мужа; кроме того, я намерена представить в консисторию имеющуюся у меня копию постановления N-ского губернского правления по возбужденному полицией преследованию против мужа за одно из столкновений его с полицией в доме терпимости, за что он был предан суду. Из-за этого брака я потеряла около пяти лучших годов жизни, пережила и переживаю тяжелые физические и нравственные страдания, истратила на хлопоты и лечение значительную часть средств своих, больше восьми тысяч рублей; из-за него же пошатнулось значительно здоровье старухи-матери, с которой я живу. И единственным нравственным удовлетворением для меня было бы получение развода, который бы дал мне надежду на лучшее будущее и в получении которого я была до последнего времени вполне уверена. Но к глубокому моему отчаянию я на днях узнала, что муж дал отзыв, но не в пользу развода, желая оттянуть дело и заставить меня вконец разориться. И вот потому-то я и решилась обратиться с убедительной просьбой к вам, не посоветуете ли вы мне из человеколюбия, как мне быть теперь или хотя что мне можно ждать от нового закона о разводе и как скоро он будет. В последнее время узнала, что мне можно было бы просить о признании брака недействительным, как заключенного по принуждению, что положительно многие могут подтвердить. Имею ли я на это право? Ради Бога не оставьте меня без ответа. Софья Ж-ва.

P. S. У меня положительно не с кем посоветоваться, а потому не откажите ради Бога в своих советах. Неужели не будет изменен наш ужасный закон о разводе? Кому нужны мучения и траты денег больших, какие необходимы при разводе, а также кому нужно такое ужасное наказание, как лишение виновного права вступить в новый брак. С. Ж-ва". (Подписана небезызвестная в России дворянская фамилия.)

   "Кому нужно?" - спрашивает именующая еще себя "виновною в браке". На одних дверях поэт надписал: "Lasciate ogni speranza voi, qu'entrate" ("Оставь всякую надежду, сюда входящий" (ит.)). Вот эти двери и ведут туда, чему все эти человеческие муки, - да не сей час, а уже десять веков, и в целой Европе, - были "нужны". Иногда мне приходит в голову, что уже сейчас и не нужны "облегчения развода". Ибо почему завтрашние будут столь счастливы, когда вчерашние были столь несчастны, и кто же, и кому, и как ответит за вчерашних? Там, где века стояла такая темень, - не нужно никакого света, дабы поздний судья всего целостного дела не сказал легкомысленно или лукаво: "Тут - светло и, вероятно, было всегда, как сегодня же, светло".

  

  

   К сожалению, современный закон о разводах, - препятствуя в тяжелой степени разводам, - цели закона, "сохранения семьи", вовсе не достигает, а, напротив того, благодаря своей строгости, именно ее и разрушает. Тут кроется та же ошибка, которая создается повсюду так называемой "научной законностью", а именно: вместо того чтоб сделать фундаментом закона сами же человеческие слабости, закон пытается насилием (теоретическим) направить грешного человека к достижению, или сохранению того, что закон (правильно) считает идеалом, т.е. закон пытается сделать фундаментом самый же идеал. Между тем в интеллигентной, как и в крестьянской, среде семья есть не только необходимость, но создает и комфорт и удовольствия, которых вне ее нельзя найти и которые человек, при всей своей грешности, любит и отнюдь не желает терять. Но отчего же семья все-таки так часто им теряется? А 1) потому, что в грешном человеке существует тенденция распускаться, т.е. давать волю своим нервам: сначала в мелочах, но которые со временем приводят к охлаждению и разрыву, 2) сознавая, что современный закон о разводе ставит одного супруга в полную зависимость от согласия другого на развод, супруги чувствуют "возможность" распускаться безнаказанно, сколько им угодно. Вот это главная причина современного разложения семьи. А разве это распускание нервов во всяких мелочах было бы возможно, если бы развод зависел только от одностороннего желания одного из супругов (т.е. заявления в полицию, 60-копеечной марки, уложенного чемодана и извозчика)? Очевидно нет. Все удобства и прелести семейной обстановки потеряны, а все обязанности: забота о существовании другого супруга и детей - остаются? И вот это последнее обстоятельство и без того уже затрудняет развод, что закону странно затруднять его еще больше. Всем дурным элементам он дает этим только средство и возможность распускаться, - хорошие элементы он этим от этого не удерживает и вводит их в искушение, - разврату препятствовать не может - и, не строя свой фундамент на человеческой же грешной слабости, - только вредит "принципу семьи", который он желает охранять. Мало того, там, где развод неизбежен, закон мешает созданию новой хорошей семьи; а раз оба супруга согласны (хотя и при эксплуатации и шантаже со стороны одного из супругов), закон препятствовать разводу опять не может и создает явную и недостойную комедию там, где все равно уже нечего ни спасать, ни охранять! И все это несмотря на то, что всякое такое согласие между супругами закон, именно, не признает законной причиной для развода!

   Словом, уничтожение семьи создается тем 1) что люди: распускаться любят и 2) тем, что современный закон о разводе - во вред собственному желанию супругов - "вводит их в искушение", облегчая им распускаться. В виде примера скажу, что в Финляндии семейное начало находится в весьма удовлетворительных условиях, в Америке еще лучше, - а между тем в Финляндии требуется лишь "представление объявления в газетах со стороны супруга о том, что другой супруг год находился вне Финляндии и на объявление не возвращался" - и развод готов. В Америке и этого срока даже нет. Дальнейшие подробности мне точно не известны, но из всего предыдущего уже ясно видно, что чем легче развод, тем легче сохранится для общества и государства та семья, которую желательно сохранять. В остальном же ясно, что спасение не в сроках (финляндских и американских), а в ненужности согласия другого супруга, ибо раз это согласие необходимо, то никакие сроки не помогут и всякое безобразие возможно.

   Кстати, из всего этого ясно тоже видно, как ошибочно то предположение, что разбор дела в дорогом и бесконечном гражданском суде будет улучшением "разводной беды". К обычной некомпетентности судей духовных в житейских делах, истории и подкладки разных специальностей, могущих иметь отношение к делу, присоединятся те же старый формализм и комедия - только бесконечно дорогие и долгие, взамен теперешней комедии в "Духовном суде", которая за последнее время стала, сравнительно с гражданским судом (и теперь уже),ужасно быстра и гораздо дешевле... если у несчастного мученика необходимые для этого деньги есть, чтоб заплатить адвокату, свидетелям и третьей "особе", как и другому супругу, шантажирующему его за свое согласие на... разводную комедию. Но разве все последнее будет иначе в гражданском суде? Очевидно нет! Обяжите "Духовный суд" вынести решение в 2 недели после того, как просители доставили все требуемые законом доказательства, и последний из недостатков разбора дела в "Духовном суде" отпал. И почему это роняет достоинство Духовного суда рассматривать разводные дела? Изучение грехов согласно с достоинством всякого суда. Уничтожение семьи и "разводная беда" и вытекающие из нее корректная ложь, корректный научный грабеж, разврат и бесконечность - суть естественный плод логики "научной законности", вызывающей необходимость согласия другого супруга, а вовсе не вина "Духовного" только "суда", который при реформе мог бы рассматривать дела "духовно", т.е. по совести, что гражданскому суду прямо запрещено даже тогда, когда он, среди массы других научно-усложненных дел, способен вникнуть в суть и подкладку дела?

   "Горе вам законникам (научникам), что взяли ключ разумения в свои руки, сами не вошли и другим мешаете войти".

   Б. К. В. К. *
("Гражданин", N 38 за 1901 г.)

   ______________________

   * Бестолковая по изложению, но чрезвычайно обстоятельная со стороны содержания статья. Ее resume: "Все семейные безобразия, отравившие и сделавшие проклинаемым институт семьи, проистекают исключительно из отнятия права развода у самих супругов и от передачи этого права администрации духовной или светской". В. Р-в.

   ______________________

  

   14 июня этого года исполнилось 25 лет со времени принятия Петербургом начальных школ под свое ведомство. Судя по собранным к этому времени статистическим сведениям, положение думских городских школ мало оставляет желать лучшего: и общее число учеников, и число оканчивающих курс в мужских и женских училищах, итоги самого преподавания - блестящие работы и отметки на экзаменах - все говорит о процветании школ, т.е. образцовом преподавании и порядках в них. С увеличением числа школ увеличивается и состав учащих: вместо прежних одноклассных училищ - теперь открываются многоклассные, требующие от 6 до 19 человек учительниц. Прием учительниц в думские школы обставляется все большими и большими трудностями. (Говорю только об учительницах, потому что учителя в думские школы теперь не принимаются, остаются на службе 16 чел., служивших уже раньше.) Кроме высшего образовательного ценза (окончания Педагогических или Бестужевских курсов), от городских учительниц требуется практическая подготовка.

   Заботясь так много о тщательном подборе учащих, Комиссия по народному образованию мало входит, однако, в духовную жизнь последних. Эти труженицы обставлены рядом стеснительных правил. Во-первых, подающая прошение не должна иметь 30 лет от роду; во-вторых, она не должна иметь никаких физических недостатков или органических болезней, в удостоверение чего ею представляется медицинское свидетельство. В-третьих, она должна быть девицей. При выходе замуж девица, зачисленная в кандидатки или уже состоящая учительницей, обязана заблаговременно заявить о том в думу и подать прошение об отставке.

   В настоящее время под ведением Городской думы находятся 451 учительница одноклассных школ, около 50 заместительниц, приблизительно столько же кандидаток.

   Итак, чего же требует дума от этих 500 с лишком учительниц?

   Образования, педагогической опытности, молодости, здоровья и безбрачия, т.е. иначе требует посвящения всей жизни, всех душевных способностей, сосредоточения всех интересов и духовной жизни только на школьном деле.

   Что же дает она взамен этих высоких требований?

   К несчастью - немного. Даже материально они едва обеспечены. Только некоторые, сравнительно давно служащие, имеют школу с квартирой, остальные учительницы - приходящие. На разъезды из дома до школы им полагается 10 руб. в месяц. Из общего оклада (600 руб.) и этой суммы (квартирных денег почему-то не выдается) за вычетом эмеритуры получается 58 руб. в месяц и... через 25 лет (так далеко, далеко, но так заманчиво рисуется перед глазами эта грациозная цифра 25!) - скромная пенсия. Из этих 58 руб. девушка должна иметь квартиру, стол, ездить в школу, на остающиеся от трат на необходимые нужды в лучшем случае 15-10 руб. одеться и ими же ограничить свои потребности и желания. Некоторые учительницы имеют возможность устроиться у своих родственников, которым они, конечно, в таком случае помогают материально, а большая часть живет по комнатам (взять квартиру нет средств), питаясь кое-как по кухмистерским и столовым.

   Не говоря уже о материальном ограничении, девушка обречена на вечное духовное одиночество. Войти в дом, в семью она стесняется, так как не имеет ни средств, ни возможности принять у себя в своей маленькой скромной келье. Убегает молодость, уходят силы, здоровье, а впереди? Совсем без счастья, навеки без душевной отрады! Да ведь душевное истощение убивает так же мучительно, как и голод... Все - от себя... от себя... Мудрено ли, что и нервы расшатываются, энергия упадает, здоровье портится.

   Интересно бы знать: чем руководствовались, на чем основывались, давая это странное предписание безбрачия, и почему оно не существовало раньше, а вдруг вошло в силу с 1896 г. и упрямо существует в настоящее время? Учительницы, вышедшие замуж до 1896-го или в 1896 году, имеют и теперь школы (и квартиру при школе по старым порядкам) и не подчиняются новым правилам. Если при этом постановлении имелось в виду, что в случае замужества заработок не нужен женщине, муж обязан прокормить ее, то не следует забывать, что среди нашей учащейся или служащей, трудящейся молодежи (среда, где по большей части вращаются образованные девушки) мало можно найти людей, вполне обеспеченных материально. Странно требовать, чтобы с замужеством женщина почему-то отрекалась от любимого дела (к которому чувствует себя способной) и хотя небольшого заработка, могущего служить ей подспорьем.

   Если согласиться с доводами, что замужняя учительница отвлекается от дела личною жизнью, не может отдаться ему всей душою так, как отдается ему девушка, то тогда и никакая личная жизнь не должна существовать для учительницы, так как всякое проявление индивидуальности, всякое внешнее влияние отвлечет ее от занятий, помешает сосредоточиваться только на работе.

   Отчего же не отвлекаются от дела замужние городские учительницы? Напротив, практика говорит, что в их школах дело ведется образцово! Вполне понятно, что только замужняя, только мать способна сродниться с душою ребенка, уметь жить его жизнью, входить во все его желания, понимать его мысли.

   А сколько противоречий, сколько непонятного и жестокого в этих вынужденных ложных условиях жизни! Одним почему-то оставлена школа и разрешена брачная жизнь, другим нет. Девушку безжалостно обрекают на тяжелую, безотрадную жизнь, в то же время требуют от нее альтруизма, гуманности, кротости, любви и снисхождения к окружающим. Навеки лишенная возможности иметь семью, быть матерью, она всю жизнь находится в обществе детей, которые точно вечное напоминание, точно немой укор собственной бессемейности. Так много и громко говорят о необходимости чистоты сердца, высокой нравственности учительницы, и тут же закрывают ей дорогу к честной жизни, к законному браку.

   А что, если измученная беспросветным одиночеством девушка решится на гражданский брак? Будут ли к ней снисходительны? Не поторопятся ли вычеркнуть ее из списка порядочных женщин, не заклеймят ли позорным именем?.. Но в списках думы она будет значиться не замужем. Что ж это, проповедь гражданского брака? Думские весталки! Как грустно и как обидно звучит это название. Святое неотъемлемое право каждой женщины быть женой и матерью отнято лишь за то, что она отдает всю свою жизнь чужим детям! Казалось бы, кто, как не интеллигентная женщина, имеет несомненное право быть матерью? Кто, как не образованная девушка, близко узнавшая душу ребенка, может умело и умно воспитать своих детей и дать родине полезных граждан?!

   Жалко, тяжело бывает видеть людей несчастных, больных, голодных, но еще тяжелее смотреть на людей душевно калечимых с таким тупым безжалостным расчетом.

   Уполномочило ли общество своих выборных так безжалостно относиться к судьбе беззащитных интеллигентных девушек!*

   Д.

   ______________________

   * Можно сказать - крик сердца! Но где этого положения вещей корень? Аскет, заснувший около ненужного ему брака, коего он есть господин. Сон этот сказал всем, городской думе, военной администрации, "приходите и разоряйте мне ненужное сокровище; запрещайте брак, хоть всем запрещайте: я вижу девственные сны и семьей не интересуюсь". В. Р-в.

   ______________________

  

   Промысел продажи женщин на Ближний и Дальний Восток в публичные дома и гаремы давно уже обращал на себя внимание одесской администрации, но пресечение этого зла представлялось крайне трудным: дело обставлено большими секретами и поставщицы живого товара, не живя в Одессе, наведываются сюда лишь изредка и на короткое время только для отправки в дорогу завербованных их агентами женщин. Эти своеобразные антрепренерши раскинули сеть по всему Югу России, они оперируют и в Киеве, и в Ростове, совершая периодические переезды из города в город, иногда через большие промежутки времени. "Агенты" этих антрепренерш - не уличные оборванцы, а ловкие и искусные, тонко знающие дело и иногда весьма нарядные, презентабельные джентльмены, сплошь и рядом евреи, имеющие претензию "понравиться" своим жертвам. Несчастные женщины, застигнутые крутыми житейскими обстоятельствами, соблазняются предлагаемыми антрепренершами или их агентами задатками и хранят заключенное обеими сторонами "добровольное соглашение" в великой тайне. На Восток они эмигрируют в качестве туристок, дам, разъезжающих по делам родственников и мужей, спутниц ловких аферистов и компаньонок антрепренерш. С внешней формальной стороны полиции часто не к чему бывает придраться: у эмигранток паспорта в полном порядке, на предлагаемые вопросы женщины дают самые ясные ответы. Антрепренерши иногда увозят и неопытных молодых девушек под видом своих родственниц. Рассказывают, что в турецких гаремах есть смоленская гимназистка, сбежавшая от бездны школьной премудрости, есть покинутые мужьями жены, супругам которых в возмещение понесенной потери дарили кровных арабских жеребцов, а одна француженка-гувернантка, по поводу тайного увоза которой в гарем возникла дипломатическая переписка, откровенно и решительно заявила, что она просит "не освобождать" ее. Торговля живым товаром ведется на золото, и даже на очень крупное золото; антрепренерши и их агенты зарабатывают хорошие куши, а жертвы их, нередко исстрадавшиеся дома в нужде и голоде, увидев в руках первые деньги, не проявляют иногда особого желания вернуться к прежней жизни. Состоявшееся "добровольное соглашение" они берегут в тайне даже от подруг и всячески открещиваются и от полицейского вмешательства, и от непрошеной защиты. Конечно, бывают и грубые тайные увозы женщин, когда защита их полицией - единственное средство для спасения несчастных из рук скверных гешефтмахеров. В последнее время, с оживлением окраин Дальнего Востока, начинается увоз женщин не столько на Ближний Восток, довольствующийся услугами западноевропейских комиссионеров, сколько в Порт-Артур и Владивосток. Ловкие антрепренерши обратили исключительное внимание на эту доходную статью. О поимке одной из них, Алексеевой, вам уже известно. Но их, конечно, много. В Одессе немало сделано уже для несчастных женщин, случайно впавших в разврат. Большое, располагающее достаточными средствами "Общество призрения неимущих и помощи нуждающимся" устроило здесь образцовое убежище для девушек и порочных женщин; графиня А.И. Шувалова привлекла многие десятки тысяч рублей на устройство нового Трудового дома для порочных женщин ("Одесское общество св. Магдалины"). Этот дом, обставленный превосходно, имеющий прекрасный инвентарь для женского труда (рукоделье, шитье и проч.), широко открыл свои двери для всех нуждающихся в его поддержке. Но много ли нашлось женщин, готовых бросить позорные заработки и вступить на трудовой путь? В первом убежище долгое время призревалась всего одна женщина и заведующее убежищем благотворительное общество жаловалось на то, что все его старания не приводят ни к чему. Какими мерами привлечь обитательниц в пустующее убежище? Не брать же их насильно с улицы. Десяток-полтора женщин, призреваемых в новом убежище, составляют тоже лишь малый процент на тысячи порочных. Невольно думается, что лучше всяких полицейских и благотворительных мер могла бы помочь борьбе с развратом более надежная подготовка женщин к самостоятельному, обеспечивающему женщину труду, а в этом направлении у нас вообще мало сделано. ("Корреспонденция из Одессы".)

   Н. Лендер.

  

   На прошлой неделе закрыл свои заседания при министерстве иностранных дел международный "конгресс" против торговли белыми женщинами (La Traite des blanhches). He следует думать, судя по этому - довольно-таки нелепому - названию, что речь шла только о торговле белыми, а что торговля черными, желтыми или красными женщинами была оставлена в стороне как предмет, не стоящий внимания. Конгресс имел в виду вообще гнусное ремесло купли-продажи живого мяса женского пола, какого бы цвета кожей это бедное мясо ни было покрыто.

   Не знаю, какие будут результаты этого Конгресса. Да и будут ли они вообще! Конгрессисты, как известно, не облечены никакими законодательными полномочиями. Они могут только докладывать, спорить и выражать пожелания, которые ни для кого не обязательны. А все это и без того давным-давно делается, только, к несчастью, толку из этого никакого не выходит. Порядочные люди возмущаются, а проходимцы посмеиваются себе в ус и как ни в чем не бывало продолжают свое прибыльное занятие.

   По странному совпадению, в один из дней, когда Конгресс уже заседал, пришлось мне сидеть на террасе кафе против вокзала Северной железной дороги. Рядом со мною сидел толстый немец с красным лицом, а с ним "одно из милых, но погибших созданий". Я думал вначале, что мой сосед находится, как говорят французы, en bonne fortune (завел роман (фр.)). Но нет; оба, по-видимому, куда-то уезжали. Около девицы стоял старенький чемоданчик, обтянутый полотном. Около немца - щегольский кожаный сак со стальной оправой. И в то время, как немец пил кофе и опустошал графинчик с коньяком, девица украдкой глотала слезы, стараясь глядеть в сторону. Она была очень бледная и только кончик носа и глаза ее были красны от сдерживаемого плача.

   - Фу сед пед, - сказал немец, который находился в очень благодушном настроении, - фу сед пед, ни фу ди. Дом очень хорошо содержится, хозяйка добрая, а клиенты совсем comme il faut. Блере тонк па!

   - Je ne dis pas (Я не говорила (фр.)), - оправдывалась девушка, - но это так далеко. Кроме того, у меня родные...

   - Де педиз, - утешал ее провожатый.

   Это несомненно была "белая невольница", которую перепродавали в Германию, где французский товар ценится очень высоко. Из докладов, прочитанных на конгрессе, видно, что товар этот не залеживается на месте. Девяносто процентов девиц не остается в том же доме в среднем больше 140 дней. По крайней мере два раза в год ее перепродают, пересылая, как скот, из Киева, напр., в Бразилию и наоборот. В прошлом году одна бретонка, обманным образом завлеченная агентом в дом терпимости, в течение двух месяцев была перепродана, - без ее согласия, разумеется, - три раза. Купленная вначале за 300 фр., она была переуступлена за 1000. Но новый хозяин поспешил от нее отделаться, уступив содержателю вертепа низшего порядка за 40 флоринов, - товар оказался не соответствующим назначению: он утомлял клиентов неуместным плачем.

   Для купли-продажи женского мяса существуют многочисленные агентства, разбросанные по всему свету, и которые все находятся между собою в самых деятельных сношениях. В одной Австрии таких агентств известно 180; в них в каждую минуту имеется 1500 женщин, готовых к отправке. В Италии, по словам секретаря Ассоциации против торговли белыми д-ра Гарофоло, "число несчастных девушек, которых отправляют из генуэзского порта в Южную Америку, доходит до 1200 в год. Эти бедные существа, почти дети, вербуются главным образом в Венгрии, России, Франции и Швейцарии. Возраст их колеблется между 15-20 годами". Маркиз Калболи идет еще дальше. "Некоторые из наших больших портов, - утверждает он, - напоминают собою рынки невольниц древней Халдеи. Сицилия продает минотавру проституции тысячи молодых итальянок, направляемых в Тунис". Цены на товар подвержены закону спроса и предложения, но зависят также от моды: иногда спрос больше на блондинок, чем на брюнеток, иногда на девушек со светлыми или, напротив, с темными глазами. Цены меняются постоянно, то поднимаются до очень высоких цифр, то падают почти до нуля. На Суэзском перешейке существует настоящая организованная биржа на этот предмет. Недавно там был случай, что целая "партия" женского товара была выброшена на улицу, отдана на произвол туземцев порта Тевфика, потому что рынок был очень загроможден. В Буэнос-Айресе был подобный же сл