Стороженко Николай Ильич - Предшественники Шекспира

ъ чертахъ съ внѣшними услов³ями, при которыхъ развивалась англ³йская драма, указавъ въ самой жизни на элементы, способствовавш³е ея развит³ю или задерживавш³е его, мы считаемъ теперь возможнымъ возобновить прерванную нить нашего изложен³я и приступить къ обозрѣн³ю самихъ памятниковъ, служащихъ посредствующимъ звеномъ между придворными комед³ями Лилли и народными драмами Шекспира.

  

  

   Изъ приведенныхъ нами во второй главѣ отзывовъ Уэтстона, Сиднея и Госсона читатели могли себѣ составить нѣкоторое понят³е о томъ хаотическомъ состоян³и, въ которомъ находилась народная сцена въ семидесятыхъ годахъ XVI столѣт³я. Если исключить изъ этихъ отзывовъ то, что явно внушено ложноклассической и пуританской тенденц³ями, то картина англ³йской драмы, начертанная двумя классиками и однимъ пуританиномъ, будетъ въ общихъ чертахъ довольно вѣрна и легко можетъ быть подтверждена многими уцѣлѣвшими отъ этой эпохи памятниками. Дѣйствительно, порицатели были правы, утверждая что англ³йская драма страдаетъ эпическою растянутостью дѣйств³я, что ей недостаетъ художественнаго плана и внутренняго единства, что клоуны кстати и не кстати нарушаютъ ходъ дѣйств³я своими импровизированными шутками и т. д.; но они были не правы, во первыхъ въ томъ, что изъ за этихъ недостатковъ не усмотрѣли ея несомнѣнныхъ достоинствъ, и во вторыхъ, что прописали ей слишкомъ сильную дозу формальнаго псевдоклассицизма, который шелъ въ разрѣзъ съ ед исконными традиц³ями. Въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ англ³йская драма начинаетъ мало по малу освобождаться отъ недостатковъ, замѣченныхъ въ ней классиками, не утрачивая ничего изъ своихъ прежнихъ достоинствъ, хотя обновлен³е ея идетъ вовсе не съ той стороны, откуда они его ожидали. Уже въ произведен³яхъ Лилли мы замѣчаемъ попытку сообщить драмѣ внутреннее единство, стягивая всѣ нити дѣйств³я къ одному центральному событ³ю или характеру (Александръ и Кампаспа), но Лилли главнымъ образомъ имѣлъ въ виду придворную, а не народную аудитор³ю; притомъ же его аффектированный, изысканный мозаическ³й стиль, полный миѳологическихъ намековъ и искусно подобранной игры словъ, былъ сильнымъ препятств³емъ къ переходу его произведен³й на народную сцену; за его произведен³ями навсегда упрочилось назван³е придворныхъ пьесъ (courtly plays) - знакъ, что онѣ никогда не были популярны. Починъ художественнаго обновлен³я англ³йской народной драмы составляетъ неоспоримую заслугу человѣка, именемъ котораго мы озаглавили настоящую главу.

   Кристофэръ Марло - истинный сынъ народа - увидѣлъ свѣтъ въ бѣдной семьѣ кэнтербэр³йскаго башмачника въ февралѣ мѣсяцѣ 1564 г., и въ томъ же году, ровно два мѣсяца спустя, родился Вилльямъ Шекспиръ. Любители мистическихъ сближен³й могутъ увидѣть нѣчто болѣе обыкновенной случайности въ томъ обстоятельствѣ, что два величайш³е драматурга Англ³и, изъ которыхъ одинъ указалъ англ³йской драмѣ истинную дорогу, а другой довелъ ее по ней до неслыханной дотолѣ художественной высоты, увидѣли свѣтъ почти въ одно и тоже время,- и можетъ быть захотятъ продолжить это сближен³е черезъ всю жизнь обоихъ поэтовъ. Но мы заранѣе спѣшимъ предупредить, что попытки ихъ будутъ совершенно напрасны, такъ какъ нѣтъ двухъ судебъ болѣе несходныхъ, какъ судьба Шекспира и Марло. Одному изъ нихъ суждено было достигнуть при жизни обезпеченнаго положен³я, велич³я и славы, а послѣ смерти сдѣлаться кумиромъ всего человѣчества; другой - всю жизнь боролся съ бѣдностью, погибъ насильственною смертью въ самомъ разгарѣ дѣятельности, едва достигши двадцатидевятилѣтняго возраста и имя его только недавно сдѣлалось извѣстно любителямъ литературы. Ненависть враговъ не давала ему покоя даже въ могилѣ; послѣ своей смерти онъ сдѣлался жертвой самой беззастѣнчивой клеветы, пущенной съ цѣлью очернить его память. Получивъ первоначальное образован³е въ городской школѣ въ Кэнтербэри, Марло, шестнадцати лѣтъ, поступилъ въ число студентовъ кембриджскаго университета. На университетской скамьѣ онъ завязалъ дружеск³я связи съ Робертомъ Гриномъ и Томасомъ Нашенъ,- лицами игравшими впослѣдств³и важную роль въ его жизни. Дейсъ предполагаетъ, что Марло воспитывался въ Кембриджѣ насчетъ какого нибудь богатаго родственника или покровителя, ибо его отецъ едва-ли былъ въ состоян³и ежегодно платить за него значительную сумму. Предположен³е это мы находимъ весьма вѣроятнымъ, такъ какъ въ то время университетское образован³е въ Англ³и стоило сравнительно дороже, чѣмъ теперь. Какъ бы то ни было, но окончивъ курсъ наукъ съ степенью баккалавра, (1583 г.) Марло отправился въ столицу искать себѣ счастья. Есть извѣст³е, что въ этомъ пер³одѣ своей жизни онъ поступилъ на сцену, но по несчастью сломалъ ногу, и долженъ былъ навсегда отказаться отъ сценической каррьеры ²⁸¹).

   За то съ тѣмъ большимъ рвен³емъ онъ сталъ трудиться для театра въ качествѣ драматурга. Первая пьеса, снискавшая ему громкую извѣстность, была трагед³я Тамерланъ, поставленная на сцену около 1586 г., когда ея автору было не болѣе двадцати двухъ лѣтъ.- Громадный успѣхъ Марло, какъ драматурга, возбудилъ сильную зависть его университетскихъ товарищей. Наша и Грина, которые не замедлили зло посмѣяться надъ напыщенной дикц³ей и бѣлыми стихами Тамерлана. ²⁸²) Что касается до самого Марло, то, повидимому, онъ не придавалъ большаго значен³я такъ легко пр³обрѣтеннымъ лаврамъ, и въ слѣдующемъ году мы его видимъ въ Кембриджѣ, куда онъ отправился, чтобъ пр³обрѣсть высшую ученую степень магистра искусствъ (Master of Arts). Только по возвращен³и изъ Кембриджа, Марло, не бросая своихъ прежнихъ классическихъ занят³й, становится присяжнымъ писателемъ для сцены. Съ этихъ поръ съ изумительной быстротой слѣдуютъ одна за другой его драмы: Тамерланъ (вторая часть), Фаустъ, Мальт³йск³й жидъ, Парижск³я Уб³йства и Эдуардъ II.- Работая для театра, Марло невольно долженъ былъ столкнуться съ своими товарищами по професс³и,- Гриномъ, Пилемъ, Нашемъ, Лоджемъ и др., которые поселились въ Лондонѣ до него и составили первый кружокъ драматурговъ. Членовъ этого кружка связывала вмѣстѣ общность интересовъ, любовь къ искусству и одинаковость вкусовъ и убѣжден³й. Все это были молодые и талантливые люди, объявивш³е войну старому м³ру съ его оффиц³альной религ³ей и обрядной нравственностью и заработывавш³е себѣ хлѣбъ литературнымъ трудомъ; а такъ какъ литературный трудъ былъ въ то время поставленъ въ услов³я крайне неблагопр³ятныя, то имъ нерѣдко приходилось голодать. Одинъ изъ членовъ этого кружка, талантливый Томасъ Нашъ, горько жалуется, что литератору зачастую приходится умирать съ голоду, тогда какъ мастеровые и ремесленники наживаютъ себѣ дома и капиталы. "Тщетно - говоритъ онъ - я ложился поздно и вставалъ рано, велъ диспутъ съ холодомъ и бесѣдовалъ съ нуждой; всѣ мои труды пропали даромъ: моя незатѣйливая народная муза находилась въ презрѣн³и; трудъ мой былъ не оцѣненъ или вознагражденъ мало, и я самъ, въ цвѣтѣ моего остроум³я, былъ осужденъ на бѣдность. Тогда, въ порывѣ негодован³я, я обвинялъ судьбу, бранилъ покровителей, грызъ перо, рвалъ бумагу, словомъ поступалъ, какъ сумасшедш³й. Я перебралъ въ своемъ умѣ тысячу способовъ выйти изъ этого досаднаго положен³я, но всѣ мои размышлен³я привели меня къ отчаянному убѣжден³ю, что свѣтъ безжалостенъ и что я заранѣе осужденъ быть несчастнымъ" ²⁸³). Впрочемъ, будемъ справедливы: тогдашн³е литераторы были люди не такого сорта, чтобъ что нибудь сберечь на черный день, и даже при самыхъ благопр³ятныхъ обстоятельствахъ переходъ отъ роскоши и довольства къ нищетѣ былъ у нихъ явлен³емъ весьма обыкновеннымъ. Получивъ деньги за какой нибудь памфлетъ или пьесу, они спускали все въ одинъ день и снова начинали поститься, выжидая слѣдующей получки. Въ обществѣ такихъ веселыхъ товарищей Марло проводилъ свои лондонск³е досуги. Какъ натура страстная, онъ жадно прильнулъ къ мутному кубку наслажден³й, который ему предлагала жизнь тогдашняго лондонскаго полусвѣта, и на себѣ испыталъ всѣ рѣзк³е повороты колеса фортуны ²⁸⁴). Мы охотно вѣримъ, что на пирушкахъ и орг³яхъ, которыми молодые люди праздновали свои успѣхи на поприщѣ драматург³и, не было недостатка въ смѣлыхъ рѣчахъ и самыхъ крайнихъ мнѣн³яхъ. Когда нервы напряжены и вино шумитъ въ головѣ, каждый изъ собесѣдниковъ хочетъ превзойти другаго смѣлостью своихъ гипотезъ и радикализмомъ своихъ отрицан³й. Особенно далеко заходилъ въ своихъ отрицан³яхъ Марло, утверждавш³й, что религ³я есть дѣло политики, что основа человѣческихъ дѣйств³й есть личная выгода и т. п. Въ 1592 году, разрушительныя теор³и Марло, долгое время остававш³яся въ кругу товарищей, неожиданно получили широкую огласку. Послѣ одной изъ попоекъ, на которой было не въ мѣру выпито рейнскаго вина, Гринъ опасно заболѣлъ. Чувствуя приближен³е смерти, онъ обратился къ своимъ товарищамъ по професс³и съ увѣщан³емъ бросить разгульный образъ жизни, оставить драматическое искусство и употребить свои таланты на что нибудь болѣе достойное человѣка. Марло кромѣ того онъ заклиналъ отказаться отъ пагубнаго атеизма и обратиться къ Богу ²⁸⁵). Хотя никто изъ драматурговъ не былъ названъ по имени, но намеки были такъ прозрачны, что скоро весь Лондонъ зналъ, кого имѣлъ въ виду авторъ. Должно полагать, что вслѣдств³е заявлен³й Грина за Марло былъ учрежденъ секретный надзоръ, потому что уже въ началѣ слѣдующаго года въ верховный совѣтъ королевы былъ присланъ доносъ, подписанный именемъ какого-то Ричарда Бэна, въ которомъ подробно излагались всѣ преступныя мнѣн³я Марло ²⁸⁶). Разумѣется, если бы донощикъ могъ подтвердить, какъ онъ и обѣщалъ, справедливость своихъ обвинен³й показан³ями свидѣтелей, то Марло неминуемо постигла бы участь его учителя, Кэтта, сожженнаго въ 1589 году въ Норричѣ за свои нечестивыя мнѣн³я объ I. Христѣ ²⁸⁷). Но прежде чѣмъ началось слѣдств³е по этому дѣлу, Марло уже не было въ живыхъ. Блистательная драматическая каррьера его была прервана насильственнымъ и трагическимъ образомъ. Въ бытность свою въ Депфордѣ, маленькомъ, городкѣ на Темзѣ, расположенномъ въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Лондона, онъ былъ приглашенъ своимъ знакомымъ Фрэнсисомъ Арчеромъ на ужинъ. За ужиномъ, вѣроятно подъ вл³ян³емъ неумѣренныхъ возл³ян³й, у нихъ вышла ссора ²⁸⁸), во время которой вспыльчивый Марло выхватилъ кинжалъ и бросился на своего хозяина, но послѣдн³й отразилъ ударъ и, схвативъ Марло за руку, направилъ его кинжалъ въ его же собственный глазъ. Несчастный поэтъ упалъ навзничь и, не смотря на тотчасъ же поданную медицинскую помощь, умеръ черезъ нѣсколько часовъ въ страшныхъ страдан³яхъ ²⁸⁹).

   При извѣст³и о трагической кончинѣ Марло пуритане не могли скрыть своей радости. Въ ней, какъ и въ смерти Грина ²⁹⁰), они видѣли актъ божескаго правосуд³я, покаравш³й ихъ безбожную дѣятельность. Пуританск³й священникъ Томасъ Бэрдъ въ своемъ Theatre of God's Judgements (L. 1597), приводя нѣсколько примѣровъ наказан³я хулителей слова Бож³я, говоритъ о Марло слѣдующее: "никому изъ предшествующихъ не уступалъ въ атеизмѣ и нечест³и и понесъ одинаковую съ ними кару нашъ соотечественникъ, недавно умерш³й, Марло, человѣкъ ученый, воспитанникъ кембриджскаго университета, занимавш³йся впрочемъ сочинен³емъ драматическихъ произведен³й и непристойныхь стиховъ. Этотъ человѣкъ, давш³й слишкомъ много воли своему уму и совершенно распустивш³й удила своихъ страстей, скоро дошелъ до такого неистовства, что отрицалъ Бога и его Сына, I. Христа и не только богохульствовалъ на словахъ противъ св. Троицы, но даже, по весьма достовѣрнымъ свѣден³ямъ, писалъ объ этомъ предметѣ цѣлыя книги ²⁹¹), въ которыхъ доказывалъ, что Спаситель былъ обманщикъ, а Моисей фокусникъ и колдунъ, что библ³я есть собран³е пустыхъ и нелѣпыхъ сказокъ, а религ³я - изобрѣтен³е политиковъ. Но смотрите, какой крюкъ Господь вонзилъ въ ноздря этого лаявшаго пса! (Слѣдуетъ извѣстный намъ разсказъ о смерти Марло отъ своего собственнаго кинжала). Въ смерти его правосуд³е Бож³е проявилось самымъ очевиднѣйшимъ образомъ въ томъ, что рука, которою онъ писалъ свои богохульныя сочинен³я, сама пронзила мозгъ, задумавш³й ихъ!"

   На основан³и дошедшихъ до насъ скудныхъ извѣст³й, трудно съ перваго разу составить себѣ опредѣленное понят³е о личности Марло. Съ одной стороны клика пуританъ и п³этистовъ старалась изобразить его какимъ-то исчад³емъ ада, чудовищемъ порока и нечест³я; съ другой стороны друзья не рѣшались защищать его, боясь, чтобы ихъ не обвиняли въ сочувств³и къ его преступнымъ мнѣн³ямъ. - ²⁹²). Оставляя въ сторонѣ отзывы враговъ, внушенные фанатизмомъ и ненавистью, мы думаемъ, что даже показан³я его стараго друга, Роберта Грина, должно принимать съ крайней осторожностью. Не нужно забывать, что Гринъ писалъ свои признан³я на смертномъ одрѣ, въ страшныя минуты душевной агон³и, когда, вспугнутая близостью смерти, совѣсть представляла ему всю его прошедшую жизнь какимъ-то сплошнымъ позорнымъ дѣян³емъ. Въ эти минуты человѣкъ не обладаетъ яснымъ сознан³емъ, необходимымъ для связнаго и послѣдовательнаго разсказа; въ порывѣ благочестиваго раскаян³я онъ можетъ многое представить себѣ и другимъ въ болѣе мрачномъ свѣтѣ, чѣмъ оно было на самомъ дѣлѣ. Такъ было и съ Гриномъ. Неточность его показан³й состоитъ не столько въ умышленномъ искажен³и фактовъ, сколько въ ихъ ложномъ освѣщен³и, которое объясняется его исключительнымъ душевнымъ состоян³емъ. Напр. отзывъ его о Шекспирѣ показался впослѣдств³и до того несправедливымъ Четтлю, что тотъ жалѣлъ, что не смягчилъ его, а Нашъ, нисколько не задѣтый Гриномъ, называлъ его признан³я пошлымъ и лживымъ памфлетомъ (scald, trivialle, lying pamphlet). Но намъ могутъ возразить: положимъ, что Гринъ, какъ человѣкъ больной, находивш³йся на краю гроба, могъ многое преувеличить, но отчего-же друг³е современники, отдающ³е справедливость поэтическому ген³ю Марло, не скупятся на черныя краски, когда дѣло доходитъ до оцѣнки его нравственнаго характера? ^29З). По нашему крайнему разумѣн³ю, разгадка этого обстоятельства лежитъ, во первыхъ, въ религ³озныхъ мнѣн³яхъ Марло, наводившихъ ужасъ на его современниковъ и заставлявшихъ ихъ предполагать въ смѣломъ отрицателѣ всевозможные пороки, и во вторыхъ - въ самой натурѣ Марло, необладавшей мягкими свойствами, которыя иногда болѣе чѣмъ солидныя нравственныя достоинства привлекаютъ къ себѣ симпат³и людей. По всему видно, что это былъ человѣкъ съ грубыми плебейскими манерами, задорный, рѣзк³й въ своихъ отзывахъ о людяхъ ²⁹⁴), но вмѣстѣ съ тѣмъ добрый, великодушный, способный забыть обиду и даже стать другомъ оскорбившаго его человѣка. Нашъ и Гривъ, совокупному нападен³ю которыхъ онъ подвергся въ самомъ началѣ своего литературнаго поприща, были впослѣдств³и его лучшими друзьями, и весьма вѣроятно, что за эту трогательную черту его характера одинъ современникъ ²⁹⁵) называетъ его благодушнымъ Марло (Kynde Kit Marloe),- эпитетъ, заключаетъ по этому поводу Дейсъ, который онъ, не смотря на свои нечестивыя теор³и и нравственную распущенность, вполнѣ заслужилъ. Да не подумаютъ читатели, что мы задались невозможной, да и едва-ли нужной, задачей представить Марло человѣкомъ безъ всякихъ нравственныхъ пятенъ. Весьма возможно, что онъ давалъ больше чѣмъ слѣдуетъ воли своему страстному темпераменту, что онъ зачастую не ногъ сладить съ своимъ безпокойнымъ сердцемъ и достигнуть того нравственнаго равновѣс³я, той душевной гармон³и, безъ которой невозможно счастье для человѣка. Бываютъ люди, говоритъ въ одномъ мѣстѣ Бѣлинск³й, которые отвратительны при всей безукоризненности своего поведен³я, потому что она въ нихъ есть слѣдств³е безжизненности и душевной вялости. Мы отъ себя прибавимъ, что бываютъ люди, которымъ многое можно простить за богатство ихъ натуры и энерг³ю духа. Къ такимъ людямъ принадлежалъ, по нашему мнѣн³ю, и Марло. Истинный сынъ своего безпокойнаго и порывистаго вѣка, онъ часто переходилъ за черту позволеннаго обрядной моралью, но никак³я излишества и увлечен³я не могли затушить въ немъ божественной искры. Въ этомъ можно даже сослаться на враговъ его, которые, упрекая его въ разгульной жизни и въ проповѣдыван³и разрушительныхъ теор³й, не знаютъ однако за нимъ ни одного неблагороднаго поступка, ни одного чернаго дѣла. Новѣйш³е обвинители Марло забываютъ, что судьба не дала ему дожить до той поры, когда характеръ человѣка окончательно устанавливается, когда человѣкъ изъ пылкаго юноши становится разумнымъ мужемъ. Развѣ Шекспиръ не заплатилъ дань своей страстной натурѣ? Развѣ онъ постоянно сохранялъ власть надъ собой? Развѣ въ его молодости не было преступныхъ увлечен³й, въ которыхъ онъ съ такой трогательной искренностью сознается въ своихъ сонетахъ? ²⁹⁶). Побѣда надъ собой не дается человѣку сразу; нравственная выдержка есть результатъ житейской борьбы и подчасъ горькаго опыта. Мы не сомнѣваемся, что пер³одъ нравственнаго обновлен³я рано или поздно наступилъ бы для Марло, что онъ, съ рѣшимостью, свойственной его энергическому характеру, круто бы повернулъ въ противоположную сторону. Порукой въ этомъ его богато одаренная натура и идеальный строй его духа, полный смѣлыхъ порыван³й къ безконечному, составляющихъ отличительную черту его художественнаго м³росозерцан³я. Произведен³я его свидѣтельствуютъ о неустанной, жгучей работѣ духа, посвященной уяснен³ю важнѣйшихъ вопросовъ человѣческаго быт³я, а въ нѣкоторыхъ, созданныхъ имъ образахъ (напр. въ Фаустѣ) онъ, какъ мног³е не безъ основан³я догадываются, только объективировалъ свои собственныя душевныя муки.

   Такимъ представляется намъ Марло послѣ тщательнаго изучен³я всѣхъ дошедшихъ о немъ скудныхъ извѣст³й, и мы ничѣмъ не можемъ лучше заключить нашу характеристику, какъ приведя благородныя слова Боденштедта, которыми этотъ, уважаемый нами, писатель защищаетъ личность англ³йскаго драматурга отъ нападокъ его новѣйшихъ обвинителей. "Теперь,- говоритъ онъ - мы приходимъ къ самой мрачной страницѣ въ истор³и нашего поэта, котораго обыкновенно рисуютъ намъ человѣкомъ безпутнымъ, лишеннымъ всякаго религ³ознаго и нравственнаго содержан³я. Если вѣрить всему дурному, что о немъ разсказываютъ враги и друзья, то можно подумать, что онъ только и дѣлалъ, что проводилъ время въ разгульной компан³и, упражняясь въ пьянствѣ и разныхъ безчинствахъ, но если мы вспомнимъ, что онъ умеръ не достигши тридцатилѣтняго возраста, что въ продолжен³е своего семилѣтняго пребыван³я въ Лондонѣ онъ написалъ, кромѣ тома стихотворен³й, заключающихъ въ себѣ много поэтическихъ красотъ, шесть пятиактныхъ драмъ, выходящихъ до сихъ поръ новыми издан³ями, не говоря о многихъ другихъ, навсегда для насъ утраченныхъ, пьесахъ, то мы должны наконецъ согласиться, что, при такой разносторонней и напряженной дѣятельности духа, ему не могло много оставаться времени для бездѣлья и пустыхъ развлечен³й". ²⁹⁷).

   Выше было замѣчено, что въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ XVI в. на англ³йской народной сценѣ царствовалъ полнѣйш³й хаосъ. Это было время наибольшей популярности Камбиза, Солимона и Персиды и т. п. кровавыхъ пьесъ, носившихъ на себѣ весьма замѣтные слѣди тѣсныхъ связей съ моралите и народными фарсами. Классическ³я трагед³я и такъ называемыя "Истор³и", фантастическ³я драмы и сатирическ³я моралите смѣняли другъ друга, оставляя въ душѣ зрителя смутное и далеко не художественное впечатлѣн³е. Произведен³я эти, безспорно обладавш³я нѣкоторыми хорошими частностями (обил³емъ дѣйств³я, патетической дикц³ей и т. д.) были совершенно ничтожны въ цѣломъ. Тщетно мы стали бы искать въ нихъ строго-обдуманнаго художественнаго плана или покрайней мѣрѣ хоть внутреннаго центра, къ которому бы естественнымъ образомъ стягивались безчисленные эпизоды, смѣнявш³е другъ друга неожиданно и безцѣльно, какъ туманныя картины. Если и была между ними какая нибудь связь, то связь чисто внѣшняя, обусловленная временемъ и пространствомъ, а не законами внутренней необходимости. Каждое произведен³е легко можно было продолжать до безконечности или прекратить на половинѣ; отъ этого его достоинство пострадало бы весьма мало. Хаосъ еще болѣе увеличивался введен³емъ множества ненужныхъ лицъ, хоровъ изъ аллегорическихъ фигуръ, клоуновъ съ ихъ джигами, танцами и смѣшными тѣлодвижен³ями. Лилли пытался было внести въ этотъ хаосъ нѣкоторую гармон³ю, но прочному водворен³ю его произведен³й на народной сценѣ противился ихъ искусственный жаргонъ, пряная пикантность котораго могла быть только оцѣнена свѣтскими людьми и была не по вкусу народной аудитор³и, предпочитавшей энергическ³й, хотя и грубый стиль, Престона и Кида утонченной, приторно-манерной рѣчи автора Эвфуэса. Вслѣдств³е этого Лилли не имѣлъ большаго вл³ян³я, и народной сценой по прежнему владѣли второстепенные драматурги, нисколько не заботивш³еся о художественной обработкѣ своихъ произведен³й, но въ совершенствѣ усвоивш³е себѣ искусство забавлять толпу, льстя ея грубымъ инстинктамъ. Таково было состоян³е народнаго театра, когда прибылъ въ Лондонъ изъ Кембриджа даровитый, классически образованный, исполненный гордыхъ надеждъ, юноша - Кристофэръ Марло.

   Марло началъ свою драматическую каррьеру трагед³ей Тамерланъ Велик³й, которая по мнѣн³ю Колльера, была поставлена на сцену въ 1586 г. Изъ множества существовавшихъ въ его время направлен³й, Марло примкнулъ въ тому, гдѣ истор³я сливалась съ фантастикой, но примкнулъ только затѣмъ, чтобъ преобразовать его. Уже въ прологѣ къ Тамерлану замѣчается со стороны автора сознательное желан³е проложить новые пути драматическому искусству. Марло не дорожилъ той дешевой популярностью, которая пр³обрѣтается пожертвован³емъ своей художественной самостоятельности измѣнчивымъ вкусамъ толпы. Не желая идти по тропѣ, проложенной доморощенными поэтами (rhyming mother - wits) снискивавшими себѣ расположен³е партера комическими эпизодами и шутовскими сценами, Марло чувствовалъ въ себѣ довольно силы, чтобы увлечь публику за собой, ввести своихъ слушателей въ кругъ интересовъ болѣе широкаго объема, заставить ихъ быть свидѣтелями всем³рно-историческихъ событ³й, паден³я царствъ и народовъ ²⁹⁸).

   Трудно подыскать сюжетъ, который бы въ такой степени удовлетворялъ вкусамъ народной аудитор³и XVI в. и въ тоже время давалъ столько простора фантаз³и поэта, какъ жизнь Тамерлана. Бродить съ великимъ завоевателемъ по зыбучимъ пескамъ Перс³и и Египта, присутствовать при кровопролитныхъ сражен³яхъ и осадахъ городовъ, быть свидѣтелями пр³ема посольствъ и депутац³й, одѣтыхъ въ роскошные костюмы Востока, наконецъ во оч³ю видѣть загадочнаго и грознаго человѣка, о которомъ въ средневѣковой Европѣ ходило столько фантастическихъ разсказовъ - какое утѣшен³е для глазъ, какой праздникъ для воображен³я! Въ первой части своей драмы Марло изображаетъ намъ только начало завоевательной и кровавой каррьеры Тамерлана, какимъ образомъ онъ изъ предводителя маленькой степной орды дѣлается повелителемъ всего извѣстнаго тогда м³ра. Въ первомъ дѣйств³и у него всего пятьсотъ всадниковъ, но и съ этими ничтожными силами онъ успѣваетъ, привлекши на свою сторону брата персидскаго царя, Мицета, Козроя, которому онъ обѣщаетъ персидскую корону,- покорить Перс³ю. Едва-ли нужно прибавлять, что лишь только Козрой сталъ ему больше не нуженъ, какъ Тамерланъ тотчасъ же поспѣшилъ избавиться отъ него. Всѣ пять актовъ заняты походами Тамерлана: изъ Перс³и онъ устремляется въ Сир³ю, разбиваетъ Баязида и возитъ его повсюду за собой въ желѣзной клѣткѣ, потомъ беретъ приступомъ Дамаскъ и покоряетъ владѣн³я союзника Баязида, султана египетскаго. Повидимому, въ этой трагед³и, гдѣ событ³я слѣдуютъ другъ за другомъ съ сказочной быстротой, нѣтъ никакого внутренняго единства, нѣтъ никакой связи между разнообразными эпизодами, кромѣ связи чисто внѣшней, хронологической. Но это въ высшей степени несправедливо. Центральнымъ пунктомъ, движущимъ нервомъ дѣйств³я служитъ гранд³озная личность героя пьесы, очерченная поэтомъ съ замѣчательнымъ искусствомъ. Въ самой наружности Тамерлана есть нѣчто импонирующее, заставляющее предполагать въ немъ человѣка, созданнаго повелѣвать. Вотъ какъ описываетъ Тамерлана одно изъ дѣйствующихъ лицъ: "Онъ высокъ ростомъ и строенъ; величественное чело его стремится къ небу, подобно его желан³ямъ". Красивы и крѣпки его члены; плечи такъ широки, что кажется могутъ сдержать на себѣ тяжесть Атласа. На нихъ возвышается великолѣпная голова съ глазами, блескъ которыхъ не уступаетъ блеску небесныхъ свѣтилъ. На блѣдномъ лицѣ его сильныя страсти и стремлен³е къ господству оставили свои глубок³е слѣды; Каждая гнѣвная складка на его челѣ грозитъ смертью и разрушен³емъ; когда-же чело его ясно - изъ него льются теплыми лучами привѣтъ и жизнь. Вѣтеръ свободно играетъ его кудрями, напоминающими кудри Ахиллеса. Рука его сильна; сильны и длинны его пальцы; каждое его движен³е дышетъ энерг³ей; въ каждомъ его жестѣ видѣнъ человѣкъ, рожденный для того, чтобъ повелѣвать цѣлымъ м³ромъ." (Act. II. sc. I). Въ образѣ Тамерлана Марло нарисовалъ яркими красками типъ восточнаго завоевателя. Въ характерѣ и дѣятельности свирѣпаго сына степей онъ уловилъ черты, свойственныя цѣлому классу честолюбцевъ. Рожденный въ низкой долѣ, но одаренный гигантскими силами духа, ген³альный дикарь рано почувствовалъ потребность выйти изъ тѣснаго круга, очерченнаго вокругъ него судьбой. Смѣлостью и коварствомъ онъ успѣваетъ пр³обрѣсти себѣ власть и значен³е. Каждый новый шагъ его на этомъ кровавомъ пути только усиливаетъ въ его душе стремлен³е къ господству, превращающееся подъ конецъ въ какую-то ман³ю, въ какое-то болѣзненное, можно сказать, сладострастное влечен³е къ власти. Послушайте, какъ онъ оправдываетъ себя въ глазахъ, обманутаго имъ, Козроя: "Жажда господства, сладость обладан³я короной, побудивш³я Юпитера согнать съ престола своего отца, заставили меня возстать противъ тебя съ оруж³емъ въ рукахъ. Сама природа, создавшая насъ изъ четырехъ, вѣчно борющихся другъ съ другомъ, началъ, вложила въ нашу грудь стремлен³е къ владычеству надъ людьми. Душа наша, способная понять чудное устройство м³ра и измѣрить бѣгъ каждой планеты, вѣчно стремится къ безконечному знан³ю, подобно небеснымъ сферамъ, не знающимъ покоя и утомлен³я и съ своей стороны безпрестанно побуждаетъ насъ безъ отдыха идти впередъ, пока мы не достигнемъ самаго зрѣлаго плода, единственнаго счастья на землѣ - царской короны!" (Act, II, sc. VII). Подобно всѣмъ великимъ честолюбцамъ, старавшимся увѣрить себя и другихъ, въ томъ, что они, преслѣдуя свои эгоистическ³я цѣли, тѣмъ не менѣе дѣйствуютъ не по своей волѣ, но исполняютъ невѣдомыя предписан³я Провидѣн³я, и Тамерланъ постоянно называетъ себя бичемъ Бож³имъ, призваннымъ покорить и наказать весь м³ръ. Каждая новая побѣда, поддерживая въ немъ вѣру въ свое божественное посланничество, зароненную въ его душу предсказан³ями астрологовъ и оракуловъ, въ тоже время убиваетъ въ его врагахъ всякую энерг³ю сопротивлен³я, всякую надежду на успѣхъ. Когда жена Баязида, Сабина, утѣшаетъ своего плѣннаго мужа надеждой, что быть можетъ въ битвѣ съ египетскимъ султаномъ Тамерланъ потерпитъ поражен³е, Баязидъ отвѣчаетъ ей, что все напрасно. "Мы можемъ, говоритъ онъ, проклинать его успѣхи; небеса могутъ гнѣваться на него и земля дрожать отъ негодован³я, но звѣзда, ведущая его къ побѣдѣ, не померкнетъ, и сами боги не могутъ воспрепятствовать совершиться тому, что назначено судьбой." (Act. V, sc. I). Съ другой стороны увѣренность въ побѣдѣ придаетъ особую силу словамъ Тамерлана и привлекаетъ на его сторону суевѣрныхъ людей. Этой чертѣ своего характера Тамерланъ обязанъ многими изъ своихъ успѣховъ.- "Оставь своего царя и перейди на службу ко мнѣ - говоритъ онъ высланному противъ него персидскому полководцу, Теридаму - и мы завоюемъ цѣлый м³ръ. Скорѣй солнце низвергнется съ своего пути на землю, чѣмъ Тамерланъ будетъ убитъ или побѣжденъ. Вынимай же свой мечъ, могуч³й воинъ, и рази меня,- и ты увидишь, что самъ Юпитеръ (sic!) удержитъ твою руку и защититъ меня отъ удара" (Act. I. sc. II). Теридамъ былъ такъ пораженъ этой рѣчью и тономъ, съ которымъ она была произнесена, что увидѣлъ въ Тамерланѣ человѣка судьбы, оруд³е бога на землѣ, и перешелъ къ нему со всѣмъ своимъ войскомъ. Увѣряя другихъ въ своемъ божественномъ избран³и, Тамерланъ кончилъ тѣмъ, что, упоенный невѣроятными успѣхами, самъ увѣровалъ въ него и съ этихъ поръ безъ оглядки шелъ впередъ, неотразимый какъ судьба, безжалостно сокрушая все что оказывало ему хотя бы малѣйшее сопротивлен³е. Такою представлялъ себѣ личность восточнаго завоевателя талантливый драматургъ XVI ст. Не будучи спец³алистами по истор³и Востока, мы не можемъ судить, на сколько взглядъ Марло на Тамерлана оправдывается историческими свидѣтельствами, но что онъ вѣренъ въ психологическомъ отношен³и,- это едва ли можетъ быть подвергнуто сомнѣн³ю. Правда Марло не усматриваетъ въ дѣятельности Тамерлана плодотворной идеи, для которой, правду сказать, не было мѣста въ дикой жизни аз³атскихъ ордъ, но во всякомъ случаѣ онъ видитъ въ ней нѣчто больше безотчетной,ребяческой страсти въ разрушен³ю. Романическую сторону драмы составляетъ любовь Тамерлана къ дочери египетскаго султана, Зенократѣ. Захваченная въ плѣнъ воинами Тамерлана въ то время, когда она ѣхала въ Мемфисъ къ своему жениху, арабскому царю Алкидаму, Зенократа становится спутницею всѣхъ походовъ и свидѣтельницей всѣхъ успѣховъ Тамерлана. Сначала она нѣсколько дичится суроваго хана и принимаетъ холодно его восторги, но красота Тамерлана, его рыцарское обращен³е съ плѣнницей и наконецъ ея собственная молодость мало по малу производятъ то, что она отдается Тамерлану всей душой. Съ другой стороны нѣжное чувство къ Зенократѣ открываетъ въ душѣ Тамерлана неистощимый родникъ поэз³и и любви. Изъ устъ его, изрекавшихъ до сихъ поръ смертные приговоры, льются теперь сладк³е гимны любви и красотѣ. "О Зенократа - говоритъ онъ своей возлюбленной - лучшая изъ женщинъ, драгоцѣннѣйшая жемчуга и драгоцѣнныхъ каменьевъ, единственная любовь Тамерлана! Твои глаза с³яютъ свѣтлѣе звѣздъ небесныхъ и слаще самой гармон³и твой голосъ. Твой ясный взоръ можетъ разгладить морщины на нахмуренномъ челѣ неба и укротить гнѣвъ самого Юпитера громовержца" и т. д. (Act. III. sc. II). Эти восторженныя изл³ян³я, которыми полны рѣчи Тамерлана, показываютъ, что въ такой богатой натурѣ всякая страсть разыгрывается поэтичнѣе и гранд³ознѣе, чѣмъ въ обыденныхъ натурахъ. Между тѣмъ событ³я идутъ своимъ чередомъ; Баязидъ разбитъ на голову и взятъ въ плѣнъ, но его союзники, въ числѣ которыхъ находится египетск³й султанъ, отецъ Зенократы, еще разъ хотятъ попытать счастья и, собравъ многочисленныя войска, приближаются къ лагерю Тамерлана. Съ минуты на минуту нужно ждать рѣшительной битвы. Сердце Зенократы разрывается отъ противоположныхъ ощущен³й: на одной сторонѣ сражается ея отецъ; на другой - ея возлюбленный. За кого молиться, кому желать успѣха? Послѣ нѣкоторой борьбы любовь одерживаетъ верхъ, и она молитъ бога даровать побѣду Тамерлану, но вмѣстѣ съ тѣмъ пощадить жизнь ея отца. Молитва Зенократы прерывается приходомъ ея прежняго жениха: онъ сражался на сторонѣ ея отца и, смертельно раненый, пришелъ чтобъ взглянуть на нее въ послѣдн³й разъ и потомъ умереть у ея ногъ. При видѣ своего прежняго жениха, истекающаго кровью, потухшее чувство на мгновен³е проснулось въ душѣ Зенократы и она сказала несчастному юношѣ нѣсколько теплыхъ словъ, усладившихъ его послѣдн³я минуты. "Теперь, сказалъ онъ, я могу умереть съ удовлетвореннымъ сердцемъ. Я видѣлъ Зенократу и пусть мой духъ отлетитъ въ радостномъ созерцан³и ея красоты, одинъ видъ которой принесъ такое облегчен³е моимъ страдан³ямъ, что я не чувствую больше моей смертельной раны." Съ глазами полными слезъ слѣдитъ Зенократа за тѣмъ какъ угасаетъ жизнь въ сердцѣ горячо любившаго ее человѣка, но въ это время за сценой раздаются звуки трубъ и восторженные клики войска. Входитъ побѣдоносный Тамерланъ со свитой, ведя за руку Султана.

   Тамерланъ. Иди за мной, счастливый отецъ Зенократы. Въ моихъ глазахъ этотъ титулъ выше всякаго султанскаго титула. Хотя моя рука привела тебя сюда плѣнникомъ, но твоя царственная дочь можетъ даровать тебѣ свободу. И кому же приличнѣе даровать тебѣ свободу какъ не той, которая укротила ярость моего меча, купавшагося прежде въ рѣкахъ человѣческой крови.

   Зенократа. О трижды блаженное зрѣлище для моей счастливой души видѣть отца здравымъ и невредимымъ, послѣ жестокаго сражен³я съ моимъ возлюбленнымъ,

   Султанъ. Хотя въ этомъ сражен³и я потерялъ Египетъ и корону, все-таки я очень радъ видѣть тебя, дочь моя.

   Тамерлонъ. Я одержалъ побѣду надъ тобой, и потому не скорби о своемъ поражен³и. Я возвращу тебѣ все завоеванное и даже прибавлю къ твоимъ прежнимъ владѣн³ямъ новыя страны.

   Тронутый великодуш³емъ Тамерлана и его любовью къ своей дочери, султанъ благословляетъ ихъ союзъ и соглашается быть вассаломъ Тамерлана. Послѣдн³й такимъ образомъ уже исполнилъ свое предназначен³е. Непокорный м³ръ лежитъ теперь у его ногъ, ожидая его приказан³й. Нѣтъ болѣе противниковъ, которые бы могли соперничать съ нимъ въ велич³и и славѣ. Теперь онъ можетъ насладиться вполнѣ обаян³емъ власти и сознан³емъ своего земнаго могущества. Но странный переворотъ совершился въ душѣ Тамерлана: власть сама по себѣ утратила для него всю свою цѣну, если онъ не можетъ раздѣлить ее съ любимой женщиной. Пьеса оканчивается торжественнымъ коронован³емъ Зенократы, какъ супруги Тамерлана. Велик³й завоеватель обращается къ ней съ слѣдующими словами: "Взойди же теперь на твой тронъ, божественная женщина, и позволь намъ возложить на тебя, достойную тебя, корону. Привѣтствуемъ тебя, какъ королеву Перс³и и повелительницу всѣхъ царствъ и земель, покоренныхъ Тамерланомъ. Подобно Юнонѣ, смотрѣвшей съ высоты небесъ на поражен³е гигантовъ, осмѣлившихся возстать противъ Юпитера, смотришь ты, моя любовь, съ высоты своего трона, и твой торжествующ³й взоръ, отражающ³й въ себѣ всѣ мои тр³умфы, вдохновляетъ меня на новые подвиги. Тебѣ будутъ платить дань и Египтяне и Мавры и народы Аз³и, и отъ границъ Африки до береговъ Ганга будетъ простираться твое могущество". Затѣмъ, обращаясь къ своимъ храбрымъ сподвижникамъ, Тамерланъ приказываетъ имъ сбросить свои тяжелые воинск³е доспѣхи и, облекшись въ пурпурныя мант³и, зажить спокойной жизнью въ покоренныхъ провинц³яхъ, такъ какъ съ этихъ поръ "Тамерланъ даруетъ миръ всему м³ру".

   Ободренный успѣхомъ первой части Тамерлана, Марло въ скоромъ времени поставилъ на сцену вторую, въ которой довелъ событ³я до смерти своего героя. Долго покоренные народы сносили гнетъ чужеземнаго завоеван³я, но наконецъ всеобщее недовольство приняло форму открытаго возстан³я. Бывш³е вассалы Баязида, царьки Сир³и, ²ерусалима, Анатол³и и т. д. сгруппировались вокругъ сына его, Каллапина, убѣжавшаго изъ заключен³я, гдѣ онъ содержался по повелѣн³ю Тамерлана, и провозгласили его турецкимъ императоромъ. Тамерланъ уже готовился выступить противъ мятежниковъ съ своими тремя сыновьями, но въ это время заболѣваетъ Зенократа. Тамерланъ не отходитъ отъ ея постели. Всѣ тѣ тяжелыя ощущен³я, которыя испытываетъ человѣкъ, проводя долг³е, томительные часы у изголовья любимаго существа, обреченнаго на вѣрную гибель, всѣ тѣ внезапные переходы отъ подавляющаго отчаян³я къ самымъ несбыточнымъ надеждамъ, происходящ³е оттого, что сердце, на зло разсудку, не хочетъ помириться съ неминуемой потерей, воспроизведены нашимъ авторомъ съ поразительной силой. Поэтическому сердцу Тамерлана кажется, что вся природа надѣла трауръ по его милой: "Потускнѣла - говоритъ онъ - красота с³яющаго дня, померкъ вѣчный свѣтъ неба, радостно игравш³й на серебряныхъ волнахъ; нѣтъ болѣе огня, способнаго согрѣть его холодные лучи" и т. д. То ему чудится, что Зенократа уже умерла, и онъ проситъ ангеловъ, стоящихъ на стражѣ у вратъ неба, радостно привѣтствовать ея безсмертную душу, а херувимовъ и серафимовъ, поющихъ славу Царю Царей, утѣшать ее своими сладкими пѣснями... Пришедши въ себя, онъ съ тоской спрашиваетъ врачей: неужели нѣтъ никакой надежды? И получивъ, какъ водится, неопредѣленный отвѣтъ, обращается къ самой Зенократѣ и умоляетъ ее не оставлять его одного въ этомъ пустынномъ м³рѣ. Когда же Зенократа наконецъ умираетъ, то имъ овладѣваетъ не скорбь, не тоска, а какое-то безумное отчаян³е горя: онъ рыдаетъ, мечется, сумасшествуетъ и въ порывѣ ярости грозитъ самому небу.

   Тамерланъ. Какъ? Она уже умерла? Вынимай же свой мечъ, Течеллъ, руби землю, авось дорубимся до сводовъ преисподней, вытащимъ оттуда за косы роковыхъ сестеръ, похитившихъ мою Зенократу и ввергнемъ ихъ въ самую глубокую пропасть ада. Казанъ и Теридамъ, къ оруж³ю! Насыпайте валы выше облаковъ, ставьте пушки, и мы ими пробьемъ кристальную раму неба, разрушимъ с³яющ³й дворецъ солнца и потрясемъ весь сводъ небесный... Взгляни на меня, Зенократа, посмотри какъ я тоскую и сумасшествую по тебѣ! Если въ тебѣ есть хоть искра жалости, то сойди съ неба и не оставляй своего Тамерлана.

   Теридамъ. Мой добрый государь, ради Бога успокойтесь! Она умерла, и всѣ ваши безумства не въ состоян³и оживить ее. Поймите вы, что ни слова, ни слезы, ни скорбь ничего не помогутъ, такъ какъ она умерла.

   Тамерланъ. Такъ какъ она умерла! Вотъ эти-то слова и пронизываютъ насквозь мою душу. Не произноси ихъ больше, добрый Теридамъ! Пусть она умерла, но позволь мнѣ воображать, что она еще живетъ, и тѣмъ утѣшать мое сердце, изнывшее отъ разлуки съ нею. Но гдѣ бы ни была душа Зенократы, ты, тѣло ея, не разстанешься со мной. Я тебя велю набальзамировать амброй, миррой и касс³ей, и пока я живу, ты не будешь предано землѣ. Когда же я умру - насъ положатъ въ одной гробницѣ, великолѣп³емъ своимъ напоминающей гробницу Мавзола и напишутъ на ней одну общую эпитаф³ю на языкахъ тѣхъ народовъ, которые я покорилъ моимъ мечомъ. Городъ же, лишивш³й меня моей милой, я велю сжечь, чтобъ обгорѣлые остовы его домовъ казались носящими вѣчный трауръ по Зенократѣ. На пепелищѣ его я велю поставить ея статую и ежедневно буду обходить ее съ моимъ печальнымъ войскомъ, плача и тоскуя о Зенократѣ.

   Когда такимъ образомъ Тамерланъ оплакивалъ Зенократу, до него дошли слухи объ успѣхахъ Каллапина и его союзниковъ. Въ одно мгновен³е въ немъ проснулся прежн³й велик³й воинъ. Онъ велитъ сыновьямъ оставить безплодную скорбь и готовиться къ походу. Совѣты, которые онъ имъ даетъ, показываютъ, что годы бездѣйств³я не убили въ немъ талантовъ полководца. Онъ посылаетъ впередъ Теридама съ приказомъ жечь турецк³е города, чтобъ помѣшать сосредоточен³ю непр³ятельскихъ отрядовъ, а самъ ударяетъ на главныя силы Турокъ. Счастье не измѣнило Тамерлану и на этотъ разъ: союзники Каллапина были разбиты на голову и взяты въ плѣнъ, а самъ онъ едва успѣлъ спастись бѣгствомъ. Для попавшихся въ плѣнъ царей Тамерланъ придумалъ казнь, поражающую своей утонченной жестокостью: онъ велѣлъ ихъ запречь въ свою колесницу и на нихъ пр³ѣхалъ въ Вавилонъ. Городъ этотъ, не хотѣвш³й сдаваться войскамъ Тамерлана, былъ разрушенъ до основан³я, а жители его истреблены отъ мала до велика; новая арм³я, собранная Каллапиномъ и шедшая подъ его начальствомъ на выручку Вавилона, была разсѣяна. Въ припадкѣ гордости и религ³ознаго фанатизма и желая притомъ выказать пренебрежен³е въ религ³и побѣжденныхъ, Тамерланъ приказываетъ принести изъ храма магометовъ коранъ и сжигаетъ его въ присутств³и плѣнныхъ царей и всего войска. Пока книга горѣла, Тамерланъ не переставалъ издѣваться надъ безсил³емъ Магомета и призывать его гнѣвъ на себя.

   Тамерлань. Теперь, Магометъ, если ты обладаешь могуществомъ, сойди съ неба и сотвори чудо; въ противномъ случаѣ ты не заслуживаешь почитан³я, такъ какъ ты допустилъ, чтобы огонь сжегъ книгу, заключающую въ себѣ сущность твоего вѣроучен³я и т. д.

   Впрочемъ похвальба молодецкая и кощунство надъ святыней не прошли Тамерлану даромъ: черезъ нѣсколько часовъ безъ всякой причины онъ почувствовалъ себя дурно, слегъ въ постель и въ скоромъ времени умеръ. Но и на смертномъ одрѣ Тамерланъ является такимъ же героемъ, какимъ былъ всегда на полѣ битвы. Онъ знаетъ свою близкую кончину, но ему кажется, что сама смерть пугается его грознаго взгляда. "Смотри, Течеллъ, говоритъ онъ одному изъ своихъ приближенныхъ, какъ блѣдная и дрожащая отъ страха смерть направляетъ на меня свое смертоносное копье. Она не можетъ выносить моего взгляда, но стоитъ мнѣ только обернуться въ сторону, какъ она тотчасъ же снова начинаетъ подкрадываться ко мнѣ. Иди прочь, негодная, на поле битвы, и я взвалю тебѣ на плечи души тысячи убитыхъ мною враговъ. Смотри - она ушла! Нѣтъ она возвращается снова. Пойдемъ, Течеллъ, и заставимъ ее тащить свою добычу въ адъ". Потомъ, призвавъ къ себѣ своихъ сыновей, Тамерланъ убѣждаетъ ихъ продолжать начатое дѣло завоеван³я м³ра, а старшему изъ нихъ завѣщаетъ свою корону. Покончивъ такимъ образомъ съ земными дѣлами, онъ приказываетъ принести гробъ Зенократы, останавливаетъ на немъ свой потухающ³й взоръ и умираетъ, оплакиваемый своими сыновьями и войскомъ...

   Въ чемъ же состоитъ реформа англ³йской драмы (подъ именемъ драмы мы разумѣемъ исключительно трагед³ю, такъ какъ комед³я получила художественную обработку гораздо раньше, подъ рукой Гейвуда и Юдолла), предпринятая Марло и возвѣщенная имъ съ такой торжественностью въ прологѣ къ Тамерлану? Неужели заслуга его ограничивается только изгнан³емъ буффонства клоуновъ, да замѣной риѳмованныхъ стиховъ бѣлыми? Мы думаемъ иначе. Въ прологѣ къ Тамерлану, который можетъ быть названъ манифестомъ новой школы, Марло перечисляетъ недостатки стариннаго англ³йскаго театра, которыхъ нужно избѣгать, но ничего не говоритъ о принципѣ, на которомъ должна быть построена новая драма, справедливо предполагая, что онъ долженъ быть угаданъ художественнымъ инстинктомъ каждаго драматурга. А между тѣмъ въ проведен³е этого плодотворнаго принципа въ драматическое искусство и заключается главная заслуга Марло. До него драма была только чередован³емъ кровавыхъ событ³й, съ рядомъ потрясающихъ сценъ, связанныхъ между собой чисто внѣшнимъ механическимъ способомъ. Марло первый попытался придать ей болѣе художественную организац³ю, поставивъ въ центрѣ дѣйств³я одну гранд³озную личность, одну преобладающую страсть. Основной мотивъ дѣятельности Тамерлана есть его безграничное честолюб³е, жгучая жажда власти, которая, въ соединен³и съ другими второстепенными свойствами его характера, дѣлаетъ изъ него типъ честолюбца и завоевателя. Единство трагед³и (мы говоримъ о первой части Тамерлана) состоитъ въ томъ, что всѣ лица приведены въ соотношен³е съ этой роковой трагической чертой его характера - возвышаются и гибнутъ черезъ нее. Нѣтъ нужды, что въ обрисовкѣ характера своего героя Марло нарушилъ законъ не только исторической, но и психологической вѣроятности, заставивъ восточнаго деспота, ежеминутно топчущаго ногами человѣческую личность, питать рыцарское обожан³е въ женщинѣ и изливаться въ гимнахъ любви и красотѣ, достойныхъ средневѣковаго трубадура, что имѣя дѣло съ публикой, привыкшей къ богатому и разнообразному содержан³ю, онъ приплелъ къ главному дѣйств³ю (особенно во второй части пьесы) нѣсколько эпизодовъ, стоящихъ съ нимъ въ весьма отдаленной связи (напр. эпизодъ о войнѣ Орвана съ Сигизмундомъ Венгерскимъ), во всякомъ случаѣ Тамерланъ Марло имѣетъ великое историческое значен³е, какъ первая попытка вывести трагед³ю изъ хаотическаго состоян³я и осмыслить ея содержан³е внутренними мотивами. Прогрессъ въ этой области драматической поэз³и сталъ возможенъ только тогда, когда въ развит³и ея содержан³я была выдвинута на первый планъ внутренняя психологическая основа, и въ этомъ отношен³и можно сказать, что съ Тамерлана ведетъ свою эру англ³йская художественная драма.

   Вслѣдъ за Тамерланомъ Марло поставилъ на сцену своего Фауста ²⁹⁹). Содержан³е этой пьесы заимствовано имъ изъ древнѣйшей литературной обработки народныхъ сказан³й о Фаустѣ, изданной въ 1587 г., во Франкфуртѣ книгопродавцемъ Шписомъ ³⁰⁰). Смутнымъ порыван³ямъ средневѣковаго чародѣя проникнуть въ тайны природы, Марло придалъ глубок³й смыслъ, изобразивъ ихъ слѣдств³емъ сознательнаго неудовлетворен³я схоластической наукой. Народная книга о Фаустѣ напоминаетъ волшебную сказку; пьесу же англ³йскаго драматурга можно назвать философской поэмой, въ которой сказались муки, томивш³я бѣдное человѣчество въ ту эпоху, когда оно, на половину утративъ вѣру въ средневѣковые идеалы и не успѣвъ еще выработать себѣ новыхъ, изнывало въ скептицизмѣ и мучительномъ раздвоен³и съ самимъ собою. Чтобъ понять всю бездну, отдѣляющую Фауста легенды отъ Фауста драмы, стоитъ сравнить начало легенды, гдѣ описывается паден³е Фауста, съ вступительной сценой трагед³и Марло. По словам