basefont size="3">
Шарль Диль
Византийские портреты
Перевод М. Безобразовой.
Предисловие П. Безобразова.
Источник текста: Шарль Диль. Византийские портреты, Москва, "Искусство", 1994 г. по изданию: М.: М. и С. Сабашниковы, 1914.
OCR YuShard
ОГЛАВЛЕНИЕ
^ Аннотация издательства 1994 г.
Шарль Диль (1859-1944) -
известный французский ученый, автор многих работ по истории Византии и
византийского искусства. Со страниц его книги, написанной живо и
увлекательно, перед читателем в исторической перспективе предстает целая
портретная галерея византийских императоров и императриц - от Василия
I, простого крестьянина, достигшего трона при помощи кровавых
преступлений, до разветвленных императорских династий Комнинов и
Палеологов. Однако подавляющее большинство очерков посвящено
византийским женщинам, влияние которых и в те времена основывалось на
мужской слабости, на увлечении женской красотой. Материалы для своих
портретов автор извлекает непосредственно из греческих летописей, речей и
проповедей, дополняя их порой романтическим вымыслом. На русском языке
книга впервые увидела свет в 1914 году в издательстве М. и С.
Сабашниковых.
Для широкого круга
читателей, интересующихся историей культуры, быта, цивилизации.
^ ПРЕДИСЛОВИЕ
Множество нитей
культурных, экономических, религиозных связывали Византию с Русью. Эти
древние нити не порвались еще окончательно. Византийские начала живы и в
нашей государственной, и в нашей общественной жизни. Таким образом,
история Византийской империи, давно покончившей свое существование,
представляет для нас, русских, современный интерес.
Теория и практика
византийского самодержавия оказала громадное влияние на Московское
государство. Самое слово "самодержец" - буквальный перевод греческого
"автократор" (aytos - "сам", crato - "держу"). Когда Великий князь
Московский Иоанн Грозный пожелал принять титул царя, он старался
доказать свои права на такой титул. В то время турки уже владели
Константинополем, пала Византия, считавшаяся единой всемирной империей,
заменившей Древний Рим, и права Иоанна на царский титул могли
основываться только на связи московского престола с престолом
византийским. Во времена Иоанна Грозного создалась легенда, будто
император Византийский Константин Мономах венчал на царство Владимира
Мономаха, князя Киевского. Не подлежит ни малейшему сомнению, что не
могло быть такого факта. Константин Мономах умер 11 января 1055 года,
когда Владимиру Мономаху было всего два года и когда еще никто не мог
предвидеть, что через пятьдесят восемь лет он будет Великим князем
Киевским, так как было много князей старше его.
Тем не менее эта
легенда, так ярко характеризующая нашу зависимость от Византии, важнее
многих подлинных событий. А вот и несомненные факты. Иоанн IV был первым
нашим самодержцем, настоящим византийским царем на московском престоле.
В первый раз иностранные послы увидели в Москве царя, сидящего на троне
с золотой византийской короной на голове, в золотом византийском
платье, с византийским скипетром в руке, - русского царя со всеми
атрибутами византийского самодержавия. С тех пор все подданные стали
холопами царя. "Жаловать своих холопей мы вольны и казнить их также
вольны", - писал грозный царь Курбскому. Для царя все были холопами: и
бояре, и потомки удельных князей, и воеводы - наравне с мужиком все они
были холопами, рабами царя. Все подданные на челобитных царю
подписываются "холоп твой такой-то", так же точно как в Византии высший
сановник наравне с крестьянином подписывался "раб державного царя
такой-то".
На установлении
московского самодержавия отразилось и книжное влияние, византийские
законы и толкования византий-
-7-
ских юристов. Можно без преувеличения сказать, что вся наша литература в
эпоху допетровскую была греческой. Жития святых, которые до сих пор
читаются нашим народом, были или переведены с греческого, или написаны
по греческим образцам. Византийским духом и византийской риторикой
пропитаны проповеди, поучения, раздававшиеся в церквах и учившие
нравственности народ еще дикий, которому Византия представлялась верхом
культурности.
Не только в книгах -
в самой жизни отразилось византийское влияние. При наших постоянных
сношениях с Константинополем пример цивилизованной страны казался
достойным подражания. Всем известно, хотя бы из школьных учебников, как
бесчеловечно был ослеплен своими родственниками князь Василько (в XI
веке). В этом факте нельзя не видеть отражения у нас византийских
обычаев. В Византии ослепление было одним из общепринятых средств
отделываться от врага и законодательство признавало всякие
членовредительные наказания.
Особенно сильно
сказалось византийское влияние в домашней жизни и поставило в тяжелое
положение женщину. Терем Московского времени вполне соответствует
византийскому гинекею. Гинекеем называлась женская половина дома, где
женщине полагалось сидеть взаперти.
В Византии
существовал один обычай, который, несомненно, очень вредно отзывался на
семейной нравственности. Родители обручали детей во время их
малолетства, и, выросши, эти несчастные дети обязаны были исполнить
обещание, данное за них родителями. Обыкновенно при этом писали
форменный брачный договор, жених давал задаток, получал приданое и
обязывался жениться впоследствии на обрученной с ним девочке. Закон
признавал подобные контракты и требовал, чтобы они не нарушались. Он
ставил только одно ограничение: жениху и невесте должно было быть по
крайней мере семь лет, не меньше. Этот обычай перешел к нам, и в
Московском государстве точно так же обручались дети и составлялись
обязательные контракты, называвшиеся рядными записями.
В Византийской
империи женщина не пользовалась уважением. Ее считали порождением
дьявола, виновницей грехопадения рода человеческого, существом слабым и
нечистым, предназначенной быть служанкой и рабой мужчины. Она никогда не
была самостоятельной, никогда не имела права распоряжаться ни собою, ни
имуществом. До замужества она вполне подчинялась отцу; выданная замуж
отцом за человека, которого она часто и в глаза не видала, женщина
попадала в полное подчинение к мужу. Данное ей отцом приданое отдавалось
мужу, который мог распоряжаться ее доходами по своему усмотрению, не
имея только права отчуждать капитал. Но если она расходилась с мужем,
приданое возвращалось не ей, а ее отцу. Жена была до некоторой степени
свободна только у себя дома; тут она могла и даже обязана была
-8-
заниматься своим домашним хозяйством и женским рукоделием. Но выходить
из дому, бывать в театре или цирке она могла только с разрешения мужа.
Даже в собственном доме свобода ее была ограниченна: ей отводилась
отдельная половина, гинекей, откуда она не имела права выходить, когда у
ее мужа сидели гости. Совершенно такие же порядки царили в Московском
государстве.
По отношению к
Европе Византия сыграла тоже важную роль. Она уберегла ее от разгрома
варваров и сохранила для нее культурные сокровища первостепенной
важности. Благодаря своему географическому положению между Западом и
Востоком Византийская империя принимала на себя удары азиатских народов:
печенегов, половцев, турок-сельджуков, наконец, османов. Она
задерживала варварский поток, не давала ему разлиться и поглотить
западноевропейские государства.
Любознательные
византийцы переписывали Гомера, сочинения Платона и Аристотеля, трагедии
Софокла и Еврипида. Дети учились читать не только по Псалтыри,
но и по Илиаде. Таким образом сохранились для человечества плоды
эллинской цивилизации и произведения гениальных философов, влияние
которых чувствуется до сих пор. Когда началось в Италии так называемое
возрождение наук и искусств, Петрарка и Боккаччо отлично понимали
важность греческой литературы и сожалели, что не знают греческого языка.
Тем не менее они разыскивали и покупали греческие рукописи и
справедливо придавали большую цену эллинизму, которому суждено было
возродить Запад.
Помимо всего этого
Византия сама по себе представляет значительный интерес. Будучи
восточной половиной некогда единой Римской империи, она просуществовала
все Средние века, на тысячу лет дольше западной. Этот факт заслуживает
изучения. В Византии должны были совмещаться и живые силы, и семена
разложения, приведшие ее к гибели.
Неудивительно, что
Византийская империя привлекает внимание европейских ученых и в
последнее время появился ряд ценных монографий на языках французском,
немецком и английском. Из французских византинистов первое место
принадлежит Шарлю Дилю, который составил себе громкое имя своими
исследованиями об Африке в византийскую эпоху и о царствовании
Юстиниана. Недавно появилась его капитальная история византийского
искусства, встреченная сочувственными отзывами всей европейской печати.
В популярных
очерках, названных автором портретами, Диль дает публике возможность
познакомиться со своеобразным строем и полной трагических происшествий
историей Византийского государства.
В византийской
истории множество противоречий и оригинальных черт. Империя абсолютная и
демократическая в то же время. Царю принадлежала власть деспотическая,
но происхождение его не имело никакого значения. Чтобы облечься в
порфиру,
-9-
не требовалась знатность рода. В теории византийский император избирался
народом и сенатом, формула эта, унаследованная от Рима, продолжала
существовать, но превратилась в пустой звук без соответствующего
содержания. Не было народных собраний и правильно организованного
избрания. Когда византийцы говорили о народном избрании, они допускали
архаизм и сами хорошо знали, что это фикция, пустой отголосок старины,
давно прошедшей. Даже в Римской империи первоначальное голосование на
Марсовом поле в Риме превратилось в пустую формальность, в
приветственные клики. Сенат в Византийской империи не был
государственным учреждением. Сенатом называли собрание сановников,
назначенных царем, с которыми он совещался, когда желал, и советы
которых он принимал или отвергал по своему усмотрению.
В Византии не
существовало закона о престолонаследии. Никто не имел исключительного
права на престол, и всякий свободный гражданин, не раб и не крепостной,
имел право надеть на себя царский венец и порфиру. Это право сильного, и
в нем заключалась византийская конституция. Царское самовластие
сдерживалось заговорами, возможностью, о которой так часто мечтали
византийцы, свергнуть царя и занять его место. Из сорока трех
императоров, царствовавших от Юстиниана до четвертого крестового похода,
шестнадцать вступили на престол насильственным путем. Когда заговор
приводил к желаемому результату, то происходило провозглашение нового
царя, но производилось оно исключительно столичным населением, а не
всеми подданными и означало только подтверждение совершившегося факта.
Главное же значение при византийских переворотах принадлежало войску, а
константинопольские жители иногда помогали заговорщику тем, что начинали
шуметь и грозить царствовавшему императору.
Сын царя имел такие
же права на престол, как и всякий другой гражданин. Он должен был быть
тоже провозглашен народом и фактически должен был иметь в своих руках
армию. Совершенно естественно, что византийские монархи желали
обеспечить престол за своим семейством, и с этой целью они пользовались
соправительством, которое Византия унаследовала от Рима. Абсолютная
монархия мирилась с тем, что на престоле могли сидеть два, даже три
царя; фактически правил только один царь, другой носил почетный титул
василевса и автократора (царя и императора) и в виде формальности
подписывался на документах. Но таким путем предупреждалась возможная
революция и упрочивалась царская власть за известной династией. Царь
имел право назначить себе преемника, и, чтобы не возникал вопрос об его
избрании, цари еще при жизни назначали соправителями и короновали своих
преемников. Таким образом, по смерти царя не могло быть и речи о
преемстве: один царь умер, но другой был жив и к нему переходила
фактическая власть. Случалось, что короновали младенцев. Император
Константин Копроним короновал своего полуторагодовалого сына Льва, а
последний - малолетнего сына Константина
-10-
VI. Когда умер Лев Мудрый, Константину Багрянородному, венчанному на
царство отцом, было всего семь лет. Благодаря такому способу некоторые
династии продержались на престоле довольно долго: Македонский дом -
почти двести лет, Комнины - сто лет.
Живые очерки Диля
знакомят читателей с этими противоположными течениями и с разными типами
царей: с выскочкой, вроде Василия I, - простым крестьянином, достигшим
престола при помощи кровавых преступлений, с Комнинами, считавшими, что
их семейство имеет право на престол, с дворцовыми революциями и
придворными интригами, а также с царями, которым дорогу к трону
прокладывал каприз императрицы.
Тут мы наталкиваемся
на новое противоречие византийской жизни. Женщина, которую считали
презренным существом, порою распоряжалась судьбой империи. Такова была
умная, властная и очаровательная Феодора, о которой подробно говорит
Диль и которая оказывала большое влияние на Юстиниана. Значительную роль
сыграла в Х веке Феофано, с трагической историей которой нас также
знакомит Диль.
Влияние женщины и в
те времена основывалось на мужской слабости, на увлечении женской
красотой. Слабохарактерных царей нередко побеждали жены и фаворитки.
Например, Склирена, любовница императора Константина Мономаха,
интриговала против Маниака, талантливейшего полководца своего времени.
Благодаря этой интриге царь лишил Маниака места и в угоду женщине отнял у
византийской армии лучшего генерала.
Диль не ограничился
портретами императриц, он постарался проникнуть в семейный быт среднего
сословия, а сделать это довольно трудно за отсутствием надлежащих
документов. Византийские историки описывают почти исключительно войны,
дипломатические сношения, касаются только высших сфер, не занимаясь
личностями, по их мнению, ничтожными, тою массою, которая очень
интересует современного историка. Дилю удалось воспользоваться речами
византийских писателей и среди множества риторических фраз отыскать
черты, дающие некоторое представление о византийской буржуазии.
Диль не пренебрег и
византийской изящной литературой и знакомит нас с Дигенисом,
напоминающим наших богатырей, и с византийским романом, который еще
очень мало исследован. Неоднократно упоминает он об аскетическом идеале,
о стремлении к монашеской жизни, которое было так сильно в Византии.
Развитие аскетизма
можно проследить по житиям святых, которых Дилю не пришлось касаться, и
по некоторым сказаниям. В одном греческом сказании рассказано следующее.
В Эдессе живут язычники Клитофонт и Левкиппа; у них нет детей, и они
горюют об этом. Однажды пустынник Онуфрий, застав Левкиппу плачущей,
расспрашивал ее о причине горя. "Муж недоволен моей бездетностью", -
отвечает она. Онуфрий обещает ей потомство под условием, чтобы она
крестилась; та соглашается и, когда оказа-
-11-
лась беременной, обо всем извещает мужа, который тоже принимает
христианство. У них родился сын, названный Галактионом, то есть
"молочный", за белоснежный цвет кожи. Когда ему минуло двадцать четыре
года, отец женил его на красавице Эпистимии, именитой и богатой, но
Галактион решил воздержаться от исполнения супружеских обязанностей, что
и делает, несмотря на протесты и соблазны Эпистимии. Он убеждает и
жену, которая отказывается от языческой веры, становится христианкой и
вместе с мужем предается аскетизму.
Автор этого сказания
бессознательно, но все же очень наглядно представил нам, как изменилось
воззрение на любовь с принятием христианства. Клитофонт и Левкиппа
признают совместную жизнь, они горюют только о том, что у них нет детей.
Сын их уже держится других воззрений на брак: он считает, что
физическое сожительство - грех во всяком случае. Этот процесс
действительно совершился в Византии. Главное содержание старогреческого
романа составляет любовь, любовь плотская в основе, обнимающая все
существо влюбленных, все для них освящающая в мире. И здесь всем правит
любовь, в этом ее высшая законность. Христиане не могли смотреть так на
любовь; они отличают целомудрие от незаконной, греховной любви, но они
считают, как Клитофонт и Левкиппа, что целомудрие соблюдено в браке и
нет греха в продолжении рода человеческого.
В литературе взгляд
на женщину и любовь сказался очень ясно. Климент-язычник сообщает
александрийскому грамматику Аппиону, что он страстно влюблен без надежды
на успех. Аппион обещает написать его милой послание с такими похвалами
прелюбодейству, что ни одной женщине не устоять против них. Он пишет
послание следующего содержания. Приветствовав милую от имени Эрота,
влюбленный говорит: "О, знаю, что ты интересуешься философией и
стремишься подражать жизни лучших людей. Кто же эти лучшие, как не боги
прежде всего, а из людей философы? Они одни знают, какие из деяний
хороши или какие дурны. Так, некоторые считают дурным делом
прелюбодейство (то есть связь, не скрепленную браком), хотя оно во всех
отношениях дело хорошее, ибо творится по велениям Эрота, ради
приумножения жизни. Эрот - древнейший изо всех богов; без Эрота нет
смешения и зарождения ни стихий, ни богов и людей, ни неразумных
животных, ни всего остального. Все мы - орудия Эрота. Оттого мы
стремимся исполнить его волю не по своему желанию, а по его велению.
Испытывая желание по его воле и вместе с тем пытаясь ограничить это
желание в угоду так называемому воздержанию, разве мы не совершаем
величайшего кощунства, действуя наперекор старейшему из богов?" Эти
общие положения поясняются рассказом о любовных похождениях Зевса, о
наградах, которые Зевс расточал своим любовницам, о мудрецах,
подчинявшихся велениям Эрота. В ответном послании милой к Клименту
проведен уже совсем другой взгляд на любовь. Она отрицает божество и
главен-
-12-
ство Эрота. Любовь не бог, а вожделение самого любящего; любовные
похождения богов придуманы людьми, чтобы прикрыть их примером
собственное распутство. Эрот не бог, а животное вожделение, внушенное
Творцом в целях продолжения жизни, дабы человеческий род не прекратился.
Родители, озабоченные целомудрием своих детей, должны наставлять их в
нем прежде, чем наступит пора вожделений, сдерживая их страхом закона и
ранним браком. В этом ответном послании взгляд на любовь совсем другой:
тут проводится резкое отличие между любовью в браке и вне брака.
На первых порах
идеал женщины представлялся в виде целомудренной жены, но жены в полном
смысле слова. Она - блаженное напоминание первого творения, когда единый
Господь создал единому мужу единую жену; ее красота - в благоустроении
души, ароматы - добрая слава, прекрасные одежды - стыдливость. Она не
дает поводов нравиться кому бы то ни было, кроме мужа, избегая общества
юношей, сдержанная и относительно старцев, предпочитая честную беседу
беспорядочному смеху. Но очень скоро доходят до крайности, отрицают
любовь, прославляют девственность. Всякие физические отношения между
мужчиной и женщиной считаются грехом, даже когда они освящены браком. На
смену Клитофонту являются понятия Галактиона. Этих-то понятий и
держались в Византии. Идеалом была женщина, поступившая в монастырь,
умерщвляющая плоть, надевающая на себя вериги, изнуряющая себя постом и
воздержанием. Другого идеала византийцы не знали; женщина, живущая в
мире и для мира, - источник зла и соблазна. Понятия эти были перенесены
из Византии к нам и пустили у нас крепкие корни. В Пчеле,
сборнике статей, переведенном с греческого и очень распространенном в
Московском государстве, читаем: "От жены начало греху, и тою вси
умираем; горе дому тому, им же владеет жена; зло и мужу тому, иже
слушает жены".
В последнее время
русское образованное общество заметно заинтересовалось Византией.
Большинство университетов включило историю Византийской империи в число
предметов, обязательных для студентов. Между тем чувствуется большой
недостаток и в университетских учебниках, и особенно в популярных
книгах. Единственный общий труд, существующий на русском языке. История
Византии Герцберга, переведенная мной и снабженная примечаниями и
обширными приложениями, давно разошлась и стала библиографической
редкостью, которую ищут у букинистов и редко находят. Для специалистов
издаются два журнала, Byzantinische Zeitschrift в Мюнхене и Византийский
Временник в Петербурге. Появляются и обширные монографии известного
Бери в Англии и учеников Диля во Франции. Но все эти ценные сочинения
не могут быть прочтены той публикой, которая не имеет времени и охоты
углубляться во все подробности византийской истории, но желала бы
познакомиться с ней в общих чертах.
-13-
К сожалению,
специалисты не только у нас, но и за границей очень редко снисходят к
требованиям широкой публики и редко умеют писать популярно. Диль
представляет в этом отношении приятное исключение. Он специалист и
вполне вооружен научным знанием. Он не почерпает своих сведений из
вторых рук, а обращается к первоисточникам. Материалы для византийских
портретов, которые Диль нарисовал умелой рукой, он извлек
непосредственно из греческих летописей, мемуаров, речей и проповедей. Но
в то же время он не сообщает нам и излишних и ненужных подробностей и
знакомит нас только с теми биографиями, которые действительно характерны
и дают богатые иллюстрации к византийской истории.
Мы не сомневаемся,
что талантливые очерки Диля будут с интересом прочитаны всеми
интересующимися византийской жизнью, давно прошедшей и все еще нам
близкой.
П. Безобразов 1914 г.
-14-
^ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
^ ГЛАВА I. ЖИЗНЬ ВИЗАНТИЙСКОЙ
ИМПЕРАТРИЦЫ
I
В самой отдаленной части
императорского дворца в Константинополе, за помещениями охранной стражи
и приемными палатами, среди тенистых садов с фонтанами, представлявших,
по выражению одного летописца, новый Эдем, как бы второй рай,
находилось частное обиталище византийских императоров.
По описаниям
византийских писателей мы можем иметь некоторое представление о пышном и
красивом жилище, украшавшемся в течение веков несколькими поколениями
царей, где вдали от светского шума и тягостного церемониала василевсы,
представи-
-15-
тели Бога на земле, становились вновь простыми смертными. Тут повсюду
видны были драгоценные мраморы и блестящая мозаика. В большом зале
Нового дворца, построенного императором Василием I, над великолепными
колоннами из зеленого мрамора и красного оникса, больших размеров
композиции, памятники светской живописи, которой византийские художники
вовсе не так пренебрегали, как обыкновенно думают, изображали самодержца
сидящим на троне среди своих победоносных полководцев и рассказывали
славную эпопею его царства: "геркулесовы работы царя,- как выражается
современник,- его попечения о благе подданных, его труды на поле брани,
его победы, дарованные Богом". Но, по-видимому, нечто особенно чудесное
представляла императорская спальня. Под высоким потолком, усыпанным
золотыми звездами, сверкал крест из зеленой мозаики, символ спасения, и
вся обширная комната была покрыта великолепными украшениями. На
мозаичном полу, по самой середине, был изображен павлин со светозарными
перьями, а по углам четыре орла - царские птицы в рамах, из зеленого
мрамора, с распростертыми крыльями, готовые улететь. Вдоль стены, внизу,
мозаичные четырехугольники образовывали как бы кайму из цветов; выше по
золотому фону была изображена, той же мозаикой, вся императорская
фамилия в полном парадном одеянии: Василий на троне, с короной на
голове, и подле него жена его Евдокия, а вокруг них, почти в том же
виде, как они представлены на выцветших миниатюрах одной прекрасной
рукописи в Национальной библиотеке, их сыновья и дочери с книгами в
руках, где были написаны благочестивые изречения из Священного Писания; и
все торжественно воздымали руки к символу искупления, к кресту, а
пространные надписи, начертанные на стенах, призывали на весь царский
род Божие благословение и молили, да будет ему даровано царство
небесное.
Дальше, в Жемчужной
палате, находилась летняя опочивальня царей с золотым сводом
(поддерживаемым четырьмя мраморными колоннами, с мозаичными украшениями,
изображающими сцены из охотничьей жизни), выходившая с двух сторон
через портики в сады, манившие прохладой. В покоях, называвшихся
Карийскими, так как они были выстроены целиком из карийского мрамора,
находилась зимняя опочивальня, защищенная от резких ветров, дующих с
Мраморного моря; тут была и уборная императрицы с полом, выложенным
белым прокониским мрамором и вся украшенная иконописью. Особенно
поражала спальня императрицы, удивительная зала с мраморным полом,
казавшимся "усыпанной цветами лужайкой", а стены ее, выложенные
порфиром, зеленым крапленым фессалийским мрамором, белым мрамором карий-
-16-
ским, представляли такое счастливое и редкое сочетание цветов, что,
благодаря ему, комната эта получила название залы Муз, или Гармонии.
Были тут еще покои Эрота и покои Порфировые, где по традиции должны были
рождаться дети императорской фамилии, называвшиеся вследствие этого
"порфирородными". И наконец, везде тут привлекало взоры великолепие
дверей из серебра или слоновой кости, пурпуровые завесы на серебряных
прутьях, златотканые ткани на стенах, с фигурами фантастических
животных, большие золотые люстры, висевшие под сводами куполов,
драгоценная мебель с тонкой инкрустацией из перламутра, золота и
слоновой кости.
В этом великолепном
жилище, окруженная своими придворными евнухами и женщинами, вдали от
докучного церемониала и шумных треволнений столицы, жила среди мирной
тишины цветущих садов, среди звонкого плеска фонтанов та, чью жизнь мне
хотелось бы описать, - "слава порфиры", "радость мира", как
приветствовал ее народ константинопольский, "благочестивейшая и
блаженнейшая августа, христолюбивая василисса", как именовалась она по
церемониалу, словом, византийская императрица.
II
Обыкновенно довольно
неверно представляют себе образ жизни цариц Восточной греческой империи.
Бессознательно припоминая идеи, определившие положение женщины в
Древней Греции, в средневековой России и на мусульманском Востоке во все
времена, в византийских императрицах часто видят вечных малолетних,
вечных затворниц, заключенных в гинекее под строжайшим надзором
вооруженных евнухов, принимающих только женщин и "безбородых мужчин" (то
есть евнухов), как выражались в Византии, да старых священников,
показывавшихся публично лишь при самых редких церемониях, и то под
плотными покрывалами, скрывавшими их от нескромных взглядов, содержавших
свой особый женский двор, строго отделенный от двора василевса, словом,
ведущих в христианском обществе жизнь мусульманского гарема.
Хотя такое мнение об
образе жизни византийских цариц очень распространено, тем не менее оно
не вполне основательно. Немногие государства отводили женщине столько
места, предоставляли ей более значительную роль и большее влияние на
политику и правительство, чем Византийская империя. Это, по верному
замечанию Рамбо, "одна из отличительных черт греческой истории Средних
веков" 1). Не только было много императриц, пользовавшихся
всемогущим влиянием на своих мужей в силу обаяния
-17-
своей красоты или превосходства ума, это ничего бы еще не доказывало,
так как все любимые султанши делали то же самое. Но в империи,
основанной Константином, почти в каждом веке встречаются женщины или
царствовавшие сами, или, что еще чаще, полновластно распоряжавшиеся
короной и поставлявшие императоров. Этим царицам принадлежало
полновластие и торжество церемоний, в которых проявляется внешним
образом блеск власти, и те торжественные акты, в которых сказывается
реальная власть. Даже в интимной жизни гинекея находишь следы
всемогущества, которым законным образом пользовались византийские
императрицы, а в общественной жизни, в той политической роли, какую ей
отводили ее современники, это всемогущество выступает еще ярче. Поэтому
для того, кто хочет узнать и понять византийское общество и византийскую
цивилизацию, быть может, найдется кое-что новое в жизни забытых цариц
той далекой эпохи.
III
В обширных покоях,
составлявших царский гинекей, императрица царила полновластной хозяйкой.
Наравне с императором у нее была, для сопровождения и услужения,
многочисленная свита, состоявшая из женщин и придворных чинов. Во главе
придворного штата стоял препозит, или заведующий дворцом, главный
начальник камергеров, рефендариев, силенциариев, приставленных к особе
василиссы, и все они, равно как и меченосцы или протоспафарии,
избирались из среды евнухов дворца. Для службы у стола императрица
имела, подобно императору, своего главного стольника и своего главного
кравчего. Во главе женщин стояла заведующая дворцом, обыкновенно
отличенная высоким чином опоясанной патрикии (zoste),
руководившая с помощью протовестиарии бесчисленным штатом придворных
дам, прислуживавших в комнатах, а также девушек, составлявших общество
царицы. Обыкновенно император сам заботился о назначении особ, которые
должны были быть приставлены к особе августы, и прежде всего он оставлял
за собой привилегию самому вручать главной заведующей дворцом знаки ее
достоинства и принимать засвидетельствование верноподданнических чувств
от вновь назначаемых придворных женщин. Но большинство служителей
гинекея императрица, сверх того, сама жаловала в сан, чтоб ясно
показать, что они принадлежали ей. И хотя в день их пожалования
облаченной в официальный костюм, соответствовавший их должности, -
золотую тунику, белый плащ, высокую прическу в форме башни, прополому,
с длинным белым вуалем - женской свите царицы пропозит
-18-
делал внушение, что они должны иметь в сердце страх Господень и хранить
искреннюю верность и полнейшую преданность василевсу и августе, есть
основание предполагать, что, принятые в покои императрицы, они скоро
забывали императора и считали себя принадлежащими только царице.
Уверенная в
преданности своих служителей, императрица у себя в гинекее имела право
действовать всецело по своему усмотрению, и, в соответствии со своим
темпераментом и характером, она довольно разнообразно пользовалась этой
свободой. Для многих из этих прекрасных цариц забота о туалете
составляла главное занятие. Говорят, что Феодора, утонченная кокетка,
чрезвычайно заботилась о своей красоте: чтобы сохранить ясное
спокойствие лица, она спала до позднего утра; чтобы уберечь блеск и
свежесть цвета лица, она принимала частые и продолжительные ванны; она
любила великолепие парадных костюмов, яркие длинные мантии из
фиолетового пурпура, расшитые золотом, ослепительно сверкающие
украшения, драгоценные камни и жемчуг; она знала, что красота ее -
лучший залог ее всемогущества. Другие носили более простые наряды. Зоя,
за исключением больших придворных праздников, носила только легкие
платья, которые очень шли к ее белокурой красоте; зато у нее было
пристрастие к ароматам и косметике, и ее комната, где круглый год горел
большой огонь, служивший для приготовления притираний и ароматов,
походила несколько на лабораторию алхимика. Наконец, были и такие
царицы, которые, презирая эти изящные ухищрения, предпочитали, по словам
одного современника, "украшать себя блеском своих добродетелей", считая
презренным и пустым искусство косметики, столь дорогое Клеопатре.
Иные, подобно
Феодоре, считали, что тонко сервированный стол - одна из неотъемлемых
прерогатив верховной власти; другие мало тратили на себя, находя главным
образом удовольствие в том, чтобы наполнять деньгами большие ларцы.
Многие были набожны: благочестивые упражнения, долгие стояния перед
святыми иконами, серьезные беседы с монахами, прославленными за суровый
образ жизни, наполняли большую часть жизни иных императриц. Многие также
любили литературу. Они собирали вокруг себя писателей, сочинявших для
них произведения в прозе и стихах, и всегда щедро их вознаграждали;
случалось даже, что иные из этих цариц, как, например, Афинаида, или
Евдокия, писали сами, и царицы из рода Комнинов заслужили репутацию
женщин просвещенных, образованных и ученых. Другим более по вкусу
приходились грубые шутки шутов и мимов, и сама великая Феодора, такая,
впрочем, умная, при этом природная актриса, забавля-
-19-
лась иногда тем, что устраивала - часто за счет своих посетителей -
различные увеселения довольно сомнительного вкуса. Наконец, придворные
интриги и любовные похождения заполняли время обитательниц женской
половины дворца, превращая иногда гинекей в место тревоги для самого
императора.
Но не следует
все-таки думать, что у византийской императрицы все время уходило на
благочестивые упражнения, туалет, приемы, увеселения и празднества.
Заботы более высокого свойства часто волновали многих из этих цариц, и
не раз влияние гинекея сказывалось на ходе правительственных дел.
Августа имела собственное состояние, которым распоряжалась по своему
усмотрению, не советуясь с василевсом, даже не предупреждая его; она
придерживалась своей собственной политики, и нередко политика эта
довольно плохо согласовывалась с велениями царя, явление еще более
любопытное, довольно поразительное в такой абсолютной монархии;
император во многих вопросах охотно предоставлял василиссе полную
свободу действия и часто совершенно не знал, что у нее происходит. А
между тем в стенах гинекея творились странные дела, скрывались страшные
тайны. Когда константинопольский патриарх Анфим, сильно заподозренный в
ереси, должен был предстать перед собором, был отлучен от церкви и
приговорен Юстинианом к ссылке, он нашел убежище в самом дворце, в
покоях Феодоры. Сначала были несколько поражены внезапным исчезновением
патриарха; затем о нем забыли, сочтя его умершим. И велико было
изумление, когда позднее, после смерти императрицы, нашли патриарха в
отдаленной части гинекея: двенадцать лет провел он в этом скромном
уединении, в то время как Юстиниан не имел об этом ни малейшего понятия,
и, что еще удивительнее, Феодора не выдала своей тайны.
В гинекее же был
составлен заговор, жертвой которого пал император Никифор Фока. В то
время как василевс ничего не подозревал, Феофано сумела впустить к себе
своих сообщников, ввести затем на женскую половину вооруженных
заговорщиков и так ловко их спрятать, что, когда царь в последнюю минуту
был извещен в туманных выражениях об угрожавшем его жизни заговоре и
приказал обыскать гинекей, не нашли никого и подумали, что были введены в
обман. Два часа спустя, когда на дворе была ночь и бушевала буря, глава
заговора в свою очередь был поднят на веревках в корзине из ивовых
прутьев до окна комнаты императрицы, и, застигнутый врасплох, безоружный
василевс, обливаясь кровью от бесчисленных ран, пал мертвым, с черепом,
рассеченным страшным ударом меча.
Без сомнения, из
этих исключительных фактов отнюдь не следует делать слишком общего
вывода. Но что несравненно знамена-
-20-
тельней - это то, что между мужской половиной императора и половиной
царицы не существовало, как это совершенно ошибочно думают, никакой
непроходимой стены. Как придворные дамы августы в присутствии всего
двора получали из рук василевса почетные знаки своего отличия, так и
царица допускала в свои покои многих высоких сановников, вовсе не
принадлежавших к безопасной категории "безбородых чинов", и самый
этикет, этот византийский этикет, представляющийся нам таким неумолимо
строгим, позволял в иные торжественные дни широко, чтобы не сказать
нескромно, растворяться дверям гинекея.
Когда через три дня
после бракосочетания новая императрица выходила из супружеских покоев,
чтобы принять ванну в Магнаврском дворце, в садах, через которые
проходило шествие, придворные и горожане стояли сплошной стеной. И
когда, предшествуемая служителями, несшими на виду у всех пеньюары,
коробочки с ароматами, ларцы и сосуды, сопровождаемая тремя придворными
дамами, державшими в руках, как символ любви, красные яблоки с жемчужной
инкрустацией, царица появлялась перед глазами зрителей, раздавались
звуки механических органов, народ рукоплескал, придворные шуты отпускали
свои шутки, а высшие государственные чины сопровождали царицу до входа в
ванную и ожидали ее у дверей, чтоб торжественно отвести ее потом
обратно в брачные покои.
Когда, через некоторое время после этого, императрица дарила василевсу
сына, через восемь дней по рождении ребенка весь двор торжественно
проходил перед роженицей. В опочивальне, обтянутой по этому случаю
златоткаными тканями, сверкающей огнями бесчисленных люстр, молодая мать
лежала на постели, покрытой золотыми одеялами; подле нее стояла
колыбель, где покоился юный наследник престола. И препозит по очереди
впускал к августе членов императорского дома; затем следовали по
старшинству ранга жены высших сановников и, наконец, вся аристократия
империи: сенаторы, проконсулы, патрикии, всякие чины; и каждый,
склоняясь по очереди перед царицей, приносил ей свои поздравления и клал
около постели какой-нибудь подарок для новорожденного.
Как видно, это
отнюдь не нравы гарема, и ввиду таких обычаев имеется ли хоть
какое-нибудь основание говорить о строгом затворничестве гинекея и
неумолимой суровости византийского церемониала?
-21-
IV
Но жизнь византийской
императрицы далеко не вся протекала в узких рамках ее дворца. Даже
церемониал отводил ей место в общественной жизни и указывал ей наряду с
василевсом ее роль в официальных торжествах и в управлении монархией.
Известно, какую
важную роль в жизни византийского императора играли придворные
церемонии. Одно из любопытнейших дошедших до нас произведений этой
далекой эпохи, одно из тех, которые лучше всего оживляют перед нашими
глазами все живописное своеобразие этого исчезнувшего общества, Книга
о церемониях, составленная в середине Х века императором
Константином VII, вся посвящена описанию процессий, празднеств,
аудиенций, пиров, налагаемых в виде обязанности на царя тяжелым и
неумолимым этикетом. И хотя и тут, как и в других вещах, касающихся этой
так мало известной Византии, впадают в довольно грубые ошибки и сильно
преувеличивают кое в чем тяжесть, возлагавшуюся церемониалом на плечи
царя - какой-нибудь Людовик Святой или даже Людовик XIV, наверно, ходили
в церковь чаще, чем любой василевс,- тем не менее, несомненно, эти
официальные торжества составляли немалую часть обязанностей императора. И
царица постоянно разделяла их с ним. "Когда нет августы, - говорит один
византийский историк, - невозможно устраивать празднества, давать пиры,
предписываемые этикетом".
Таким образом, в
общественной жизни монархии императрица имела свою роль, как бы свою
долю царства. И понятно, что прежде всего император предоставлял ей
почти все, что относилось к женской половине дворца. В праздник Пасхи, в
то время, как в храме Святой Софии василевс принимал высших чинов
империи, приходивших в воспоминание о воскресшем Христе почтительно дать
ему целование мира, на хорах великой церкви, специально предназначенных
для женщин, императрица, сидя на троне, окруженная своими камергерами и
придворной стражей со своей стороны принимала, с соблюдением того же
иерархического порядка, в каком проходили перед императором их мужья,
жен высших сановников, всех, которым должности мужей давали доступ ко
двору; и все, одетые в парадные костюмы, с прополомой на голове,
сверкая шелком, золотом и драгоценными камнями, подходили по очереди и
целовали августу.
Наступали новые
торжества, и опять у императрицы был тот же блестящий прием женщин. В
ноябре месяце, во время праздника Брумалий - старый пережиток древнего
языческого праздника,- царица в порфировых покоях раздавала придворным
дамам дорогие шелковые ткани, а вечером в больших парадных залах
-22-
приглашала их на пышные празднества, во время которых певчие Святой
Софии и храма Святых апостолов в поэмах, сложенных в ее честь,
прославляли августу; придворные актеры и шуты забавляли общество своими
интермедиями, а представители партии цирка и некоторые из важнейших
сановников исполняли во время десерта перед царицей и ее гостями
медленный торжественный танец с факелами. Точно так же, когда
византийский дворец посещали иностранные принцессы, императрица
опять-таки помогала императору в приеме их. Подобно василевсу, и она
давала им аудиенцию; она приглашала их к обеду вместе с дамами их свиты;
она осыпала их подарками и любезностями. Этим она до известной степени
участвовала в иностранной политике своей страны, и от ее милостивого
приема часто зависел успех государственной дипломатии.
Но церемониал не
ограничивал одними приемами женщин официальную роль царицы. Часто она
еще более прямым образом помогала своему царственному супругу. В Вербное
воскресенье она принимала вместе с ним. На придворных обедах она
садилась за стол вместе с ним, с сенаторами и сановниками,
удостоившимися чести быть приглашенными к царскому столу. Получая,
наконец, по этикету свою долю обычных приветствий, которыми народ имел
обыкновение встречать царей, иногда даже воспеваемая в специально для
нее сложенных поэмах, она не боялась показываться публично вместе с
императором. На ипподроме, в дни больших бегов, перед Священным дворцом,
когда происходили некоторые политические церемонии большой
