Шекспир Вильям - Король Генрих V

23; необъятномъ

             Вселенной мракъ царитъ и тих³й шопотъ;

             Изъ стана въ станъ, подъ темнымъ кровомъ ночи,

             Доносится жужжанье голосовъ,

             И на постахъ почти разслышать можно,

             Какъ шепчутся чуж³е часовые;

             Огонь сторожевой огню мигаетъ,

             И очертан³я обоихъ становъ

             При свѣтѣ тускломъ блѣдныхъ тѣхъ огней

             Рисуются другъ другу мрачной тѣнью.

             Коню шлетъ вызовъ конь надменнымъ ржаньемъ,

             Пронзающимъ слухъ ночи полусонный;

             Стукъ молотовъ кузнечныхъ раздается

             Въ палаткахъ лагерныхъ; то мастера

             Налаживаютъ рыцарямъ доспѣхи,

             И торопливая ихъ стукотня -

             Зловѣщ³й знакъ приготовлен³й грозныхъ.

             Запѣлъ пѣтухъ и заспанному утру

             Часы на башнѣ три часа пробили.

             Безпечные французы, уповая

             На численность свою, играютъ въ кости

             На плѣнниковъ - презрѣнныхъ англичанъ,

             И ночь бранятъ за тих³й ходъ калѣкой,

             Чуть ковыляющею старой вѣдьмой.

             А ими обреченные на гибель

             Бѣдняги-англичане вкругъ огней

             Сидятъ, какъ жертвы, смирно, терпѣливо,

             Тяжелой думою удручены

             О бѣдахъ, что несетъ съ собой имъ утро.

             Такъ блѣдны лица ихъ, такъ впали щеки,

             Изношены одежды, что при свѣтѣ

             Воззрившейся на нихъ луны походятъ

             Они на страшныхъ выходцевъ могилъ.

             Но кто-бы ни узрѣлъ, какъ вождь державный

             Свои войска злосчастныя обходитъ,

             Воскликнулъ бы: "Хвала ему и честь!"

             Съ поста на постъ, къ палаткѣ отъ палатки

             Переходя, онъ всѣмъ съ улыбкой ясной

             Желаетъ добраго утра, зоветъ

             Всѣхъ братьями, друзьями, земляками.

             Державный ликъ его не выдаетъ,

             Что рать несмѣтная ихъ окружаетъ,

             И ночь безсонная не унесла

             Съ ланитъ его ни капельки румянца.

             Онъ бодръ и свѣжъ; усталости не знаютъ

             Осанка царственная, свѣтлый взглядъ...

             И каждый, какъ бы ни былъ онъ измученъ,

             Боязни полонъ, оживаетъ вновь

             При видѣ Генриха, чей взглядъ, какъ солнце,

             Во всѣ сердца вливаетъ свѣтъ и радость

             И гонитъ страхъ.- Смотрите-же, смотрите

             Отъ мала до велика всѣ на этотъ

             Набросанный рукою недостойной

             И блѣдный образъ Генриха, какимъ

             Онъ былъ въ ту ночь. Мы сцену переносимъ

             Подъ Азинкуръ на поле славной битвы.

             Увы! Насмѣшкой лишь надъ нею будетъ

             То жалкое ея изображенье,

             Что въ силахъ дать мы вамъ на нашей сценѣ:

             Пять-шесть бойцовъ, махающихъ безъ толку

             Негодными и ржавыми мечами!...

             Но истину вы возсоздайте сами.

  

                       Король Генрихъ.

  

             Да, правда, велика опасность, Глостеръ;

             Но тѣмъ сильнѣй должна быть наша храбрость....

             Привѣтъ тебѣ, братъ Бедфордъ!... И клянусь!

             Нѣтъ худа безъ добра, когда всмотрѣться

             Въ него, какъ слѣдуетъ. Насъ разбудилъ

             Раненько врагъ, но это, вѣдь, здорово

             И прибыльно, какъ говорятъ. Вдобавокъ

             Онъ какъ бы совѣстью второй намъ служитъ:

             Напоминаетъ намъ о смертномъ часѣ,

             Къ которому должны мы быть готовы.

             Итакъ и съ плевелъ можно медъ собрать,

             Отъ дьявола и то добру учиться!

             Мой старый Эрпингэмъ! Получше-бъ надо

             Дли головы твоей сѣдой подушку,

             Чѣмъ жестк³й дернъ французск³й!

  

                       Эрпингэмъ.

  

                                 Государь,

             Я ложа лучшаго и не желаю;

             Могу сказать: лежалъ я, какъ король!

  

                       Король Генрихъ.

  

             Да, благо, коль примѣръ насъ примиряетъ

             Съ невзгодами, и на душѣ у насъ

             Становится свѣтлѣй. А стоитъ духомъ

             Воспрянуть намъ - и жизненныя силы,

             Въ насъ мертвымъ сномъ объятыя, проснутся

             И, сбросивъ гнетъ могильный, вновь воспрянутъ.-

             Мой Эрпингэмъ, не дашь-ли мнѣ свой плащъ?-

             Снесите, братья, мой привѣтъ всѣмъ лордамъ

             И пригласите ихъ въ мою палатку.

  

                       Глостеръ.

  

             Исполнимъ, государь!

  

                       Эрпингэмъ.

  

                       Пойти мнѣ съ вами,

             Мой государь?

  

                       Король Генрихъ.

  

                   Нѣтъ, добрый рыцарь мой!

             Ступай и ты за ними къ нашимъ лордамъ,

             Совѣтъ съ самимъ собой держать хочу,

             И общества другого мнѣ не надо.

  

                       Эрпингэмъ.

  

             Да осѣнитъ тебя Господня милость!

  

                       Король Генрихъ.

  

             Спасибо, другъ, на добромъ пожеланьѣ!

  

                       Пистоль.

  

             Эй! Qui va lа?

   Король Генрихъ. Свой.

  

                       Пистоль.

  

             Кто ты таковъ, отвѣтствуй! Офицеръ

             Иль рядовой простой?

  

   Король Генрихъ. Я дворянинъ, предводитель отряда.

  

                       Пистоль.

  

             Такъ ты влачишь тяжелое копье?

  

   Король Генрихъ. Именно. А вы кто?

  

                       Пистоль.

  

             Такой же дворянинъ, какъ императоръ!

  

   Король Генрихъ. Такъ вы знатнѣе короля.

  

                       Пистоль.

  

             Король нашъ славный малый, парень съ сердцемъ;

             Кипитъ въ немъ жизнь; достойный отпрыскъ предковъ;

             И кулачище у него здоровый!

             Готовъ ему лобзать башмакъ я грязный!

             Люблю всѣмъ сердцемъ милаго повѣсу!

             Какъ звать тебя?

  

   Король Генрихъ. Я Генрихъ le roi.

  

                       Пистоль.

  

             А, Леруа! Изъ корнвалл³йцевъ, вѣрно?

  

   Король Генрихъ. Нѣтъ, я валл³ецъ.

  

                       Пистоль.

  

             А Флюелленъ тебѣ знакомъ?

  

   Король Генрихъ. Знакомъ.

  

                       Пистоль.

  

             Скажи-жъ ему: отпотчую его

             Въ Давидовъ день ножемъ я по башкѣ!

  

   Король Генрихъ. Ну, смотрите, не воткните въ этотъ день кинжала въ свою шляпу: какъ бы онъ не поподчивалъ васъ кинжаломъ по головѣ!

  

                       Пистоль.

  

             Ты другъ ему?

  

   Король Генрихъ. И вдобавокъ родственникъ.

  

                       Пистоль.

  

             Такъ, на-жъ тебѣ вотъ фигу! Получай!

  

   Король Генрихъ. Благодарю. Спаси васъ Богъ!

  

                       Пистоль.

  

             Пистолемъ я зовусь.

  

                       Король Генрихъ.

  

             По шерсти, знать, дана тебѣ и кличка.

   Гоуэръ. Капитанъ Флюелленъ!

   Флюелленъ. Ну, Господи ²исусе! Говорите-ше потише! Достойно величайшему удивлен³ю, когда пренепрегаютъ замыми истинными старыми военными саконами и правилами! Ешели-пы вы только прали на сепя трудъ поснакомиться съ войнами великаго Помпея, вы-пы нашли, савѣряю васъ, что въ его лагерѣ никогда не пыло полтовни и тары-пары. Я савѣряю васъ, вы найдете тамъ и военныя формальности, и правила, и осторошность, и тресвость, и скромность - завсѣмъ другого рода.

   Гоуеръ. Да, вѣдь, непр³ятель-то горланитъ себѣ; мы всю ночь напролетъ слышали, какъ онъ шумѣлъ.

   Флюелленъ. Ешели непр³ятель озелъ и глюпецъ и полтунъ, такъ, по вашему, и намъ надо пыть такимъ-ше озломъ и глюпцомъ и полтуномъ? Отвѣчайте на зовѣсть.

   Гоуеръ. Я буду потише.

   Флюелленъ. Да, я-пы прозилъ васъ и рекомендовалъ.

  

                       Король Генрихъ.

  

             Вотъ человѣкъ вполнѣ достойный, дѣльный,

             Хоть отъ него и вѣетъ стариной.

   Куртъ. А что, братъ Бэтсъ, не заря-ли тамъ занимается?

   Бэтсъ. Кажется; но намъ-то нечего особенно скучать по утру.

   Уильямсъ. Да; утреннюю-то зарю мы видимъ, а вотъ вечерней, пожалуй, ужъ и не дождемся.- Кто идетъ?

   Король Генрихъ. Свой.

   Уильямсъ. Изъ какого отряда?

   Король Генрихъ. Изъ отряда сэра Томаса Эрпингэма.

   Уильямсъ. Старый опытный предводитель и добрый начальникъ. Скажите, что онъ думаетъ насчетъ нашего положен³я? Опасно оно?

   Король Генрихъ. Какъ положен³е людей, которые сѣли на мель и ждутъ, что вотъ-вотъ ихъ снесетъ приливомъ.

   Бэтсъ. А онъ говорилъ это королю?

   Король Генрихъ. Нѣтъ; да и не слѣдовало.- Я полагаю, что могу говорить съ вами на чистоту.- По моему, король такой-же человѣкъ, какъ я. Ф³алка и для него пахнетъ, какъ для меня, стих³и природы имѣютъ и надъ нимъ такую-же власть, какъ надо мной; всѣ его чувства подчиняются общимъ для всѣхъ людей законамъ; сбрось онъ съ себя свои королевск³е уборы - и явится въ наготѣ своей такимъ-же, какъ и всѣ люди. Чувства его, хоть и бываютъ выше нашихъ по полету, но, когда спускаются на землю, не отличаются отъ нашихъ. Поэтому, и онъ можетъ испугаться, какъ мы, если есть причины для страха; но самое благоразумное оберегать его отъ всего, что можетъ вызвать въ немъ страхъ: вѣдь, если онъ выкажетъ боязнь, все войско прямо потеряетъ голову.

   Бэтсъ. Ну, пусть онъ тамъ напускаетъ на себя храбрости сколько угодно, а я все-таки думаю, что, какъ ни холодна эта ночь, онъ предпочелъ бы сидѣть теперь по горло въ Темзѣ,- да и я съ нимъ,- только бы подальше отсюда!

   Король Генрихъ. А я, право, увѣренъ, что онъ наврядъ-ли желаетъ очутиться гдѣ-нибудь въ иномъ мѣстѣ.

   Бэтсъ. Такъ и пусть бы себѣ оставался тутъ одинъ! Его все равно, навѣрно, выкупили бы, и сколько бѣдняковъ осталось бы въ живыхъ!

   Король Генрихъ. Право, я не вѣрю, чтобы вы такъ не любили его и впрямь желали оставить его тутъ одного; вы только такъ говорите, чтобы испытать другихъ. Что до меня, я нигдѣ такъ охотно не сложилъ бы голову, какъ возлѣ короля, защищая его правое дѣло.

   Уильямсъ. Ну, правое или нѣтъ, не намъ знать.

   Бэтсъ. Намъ и спрашивать объ этомъ не полагается. Мы подданные короля - вотъ это мы знаемъ, и будетъ съ насъ. Если дѣло его и неправое, долгъ повиновен³я снимаетъ съ насъ всякую вину.

   Уильямсъ. Да, но если его дѣло неправое, то ему-то придется держать страшный отвѣтъ въ день судный, когда всѣ эти отрубленныя ноги и руки и головы соберутся вокругъ него и завопятъ.- "Мы погибли тамъ-то и тамъ-то!" И одни будутъ проклинать судьбу, друг³е - призывать врача, третьи - своихъ женъ, оставшихся въ нищетѣ, четвертые - горевать о неоплаченныхъ долгахъ, пятые - оплакивать своихъ осиротѣлыхъ дѣтей. Боюсь, что немног³е умираютъ на войнѣ, какъ подобаетъ христ³анамъ. Откуда тамъ взяться доброму, благочестивому настроен³ю, когда только и думы что о крови? Ну а если всѣ эти люди умираютъ не какъ подобаетъ, плохо придется королю - онъ всему виною! Вѣдь неповиновен³е ему противно всѣмъ законамъ и долгу вѣрности.

   Король Генрихъ. Итакъ, если сынъ, посланный отцомъ на кораблѣ по торговымъ дѣламъ, потонетъ во время бури, не успѣвъ покаяться въ грѣхахъ, то вина за его грѣхи падетъ на отца, пославшаго его? Или если на слугу, посланнаго господиномъ отвезти деньги, нападутъ разбойники, и онъ будетъ убитъ, не успѣвъ покаяться и примириться съ Богомъ, вы будете считать поручен³е господина причиной вѣчной гибели слуги? Но это не такъ. Король не отвѣчаетъ за смерть каждаго отдѣльнаго изъ своихъ слугъ, какъ и отецъ за смерть сына, какъ и господинъ за смерть слуги; ни тотъ, ни другой, ни трет³й не хотѣли смерти тѣхъ, отъ кого требовали только той или иной службы. Кромѣ того, ни одинъ король, какъ бы ни было право его дѣло, не можетъ, если придется защищать его мечомъ, выставить въ полѣ однихъ праведниковъ. У нѣкоторыхъ изъ его воиновъ можетъ оказаться на совѣсти преднамѣренное уб³йство, друг³е, можетъ быть, обманывали дѣвушекъ, третьи пошли на войну, чтобы скрыться отъ преслѣдован³я закона за уб³йство или грабежъ, которыми успѣли осквернить чистое лоно м³ра. Но если эти люди и обманули законъ и избѣгли заслуженной кары отъ рукъ человѣческихъ, то отъ Бога имъ не уйти; война и становится для нихъ палачомъ, исполняющимъ волю Божью, наказывая ихъ. Такимъ образомъ, и на этой войнѣ за правое дѣло короля люди могутъ понести кару за прежн³е свои преступлен³я противъ законовъ короля; тамъ, гдѣ они опасались смерти, они спасли свою жизнь, а тутъ, гдѣ думаютъ найти безопасность, погибнутъ; и если они умрутъ при этомъ не приготовленные къ смерти, не короля винить въ ихъ вѣчной гибели, какъ не его винить и въ ихъ грѣхахъ, за которые ихъ постигнетъ такая смерть. Жизнь каждаго подданнаго принадлежитъ королю, но душа каждаго принадлежитъ ему самому. Поэтому воину на войнѣ, какъ больному на одрѣ, подобаетъ очистить свою совѣсть отъ малѣйшихъ крупицъ зла; тогда умретъ онъ - благо и не умретъ - благо. Время, потраченное имъ на такое подготовление къ смерти, не будетъ потрачено даромъ. И кто уцѣлѣетъ, тому не грѣхъ будетъ истолковать это такъ, что Господь наградилъ его за усерд³е, даровавъ ему пережить этотъ день, дабы онъ могъ узрѣть Его велич³е и научить другихъ, какъ слѣдуетъ готовиться къ смерти.

   Уильямсъ. Это вѣрно; кто умретъ во грѣхахъ, тотъ самъ и понесетъ отвѣтъ за это, а король ни при чемъ.

   Бэтсъ. Я и не хочу, чтобы онъ отвѣчалъ за меня, а все-таки буду драться за него по мѣрѣ силъ.

   Король Генрихъ. Я самъ слышалъ, какъ король говорилъ, что и слышать не хочетъ о выкупѣ.

   Уильямсъ. Да, онъ сказалъ это, чтобы мы смѣлѣе дрались; но когда мы свернемъ себѣ шеи, онъ преспокойно можетъ дать себя выкупить; только намъ-то отъ этого не будетъ легче.

   Король Генрихъ. Доведись мнѣ дожить до этого, я перестану вѣрить его королевскому слову.

   Уильямсъ. Испугалъ тоже! Королю ни тепло, ни холодно отъ неудовольств³я какого-то смерда. Это все одно что пытаться заморозить солнце, махая на него павлиньимъ перышкомъ! Онъ перестанетъ вѣрить королевскому слову! Зря языкомъ только мелешь!

   Король Генрихъ. А ты ужъ слишкомъ рѣзокъ на языкъ! Будь время не такое, я бы не спустилъ тебѣ.

   Уильямсъ. Такъ раздѣлаемся потомъ, если останемся живы.

   Король Генрихъ. Согласенъ.

   Уильямсъ. А какъ мнѣ узнать тебя?

   Король Генръ ихъ. Дай мнѣ залогъ; я буду носить его на шапкѣ, и если ты когда-нибудь осмѣлишься признать его, я буду драться съ тобой.

   Уильямсъ. Вотъ моя перчатка; дай мнѣ взамѣнъ свою.

   Король Генрихъ. Вотъ.

   Уильямсъ. И я буду носить твою на шапкѣ; и если ты когда-нибудь подойдешь ко мнѣ и скажешь: это моя перчатка,- вотъ моя рука, я закачу тебѣ оплеуху!

   Король Генрихъ. Если только доживу и увижу ее на тебѣ, я потребую ее обратно.

   Уильямсъ. Не посмѣешь; скорѣе дашь себя повѣсить.

   Король Генрихъ. Хорошо! Я сдѣлаю это, хоть бы встрѣтилъ тебя рядомъ съ королемъ.

   Уильямсъ. Сдержи же слово! Прощай!

   Бэтсъ. Не ссорьтесь, англ³йск³е дураки, не ссорьтесь! Довольно намъ драки и съ французами. Управьтесь сначала съ ними!

   Король Генрихъ. Да, не мудрено, если французы готовы прозакладывать двадцать французскихъ коронъ {Игра словъ. Слово crown въ оригиналѣ означаетъ и корону и монету - крону.} противъ одной, что завтра побьютъ насъ, разъ могутъ выставить двадцать французскихъ головъ противъ одной англ³йской. Но англичанину не грѣхъ сорвать французск³я короны, и завтра самъ король возьмется за дѣло.

             На короля! Все, все на короля!

             За жизнь, за душу, за долги, проступки,

             За женъ и за дѣтей осиротѣлыхъ -

             За все, про все одинъ король отвѣтчикъ!

             Вотъ доля тяжкая! Близнецъ величья -

             Предметъ злослов³я глупца любого,

             Что лишь своей бѣдой болѣть способенъ.

             Отъ сколькихъ радостей отречься долженъ

             Король, вкушаемыхъ ничтожнымъ смертнымъ?

             И много-ль радостей есть у него,-