lign="justify">
И бледные, трепещущие губы,
Которые безмолвно говорят,
Что скорбный дух внутри залит слезами
Страшнее, чем кровавый пот Христа.
Я очень-очень редко убиваю
То тело, в чьей мучительной темнице
Заключена плененная душа,
Покорная моей жестокой власти
И каждый миг питаемая страхом.
Камилло
Нет, даже самый черный адский дух,
Ликуя в опьяненье преступленья,
Не мог так говорить с самим собою,
Как в этот миг ты говоришь со мной.
Благодарю Создателя за то, что
Он позволяет мне тебе не верить.
(Входит Андреа.)
Андреа
Вас, господин мой, хочет увидать
Какой-то дворянин из Саламанки.
Ченчи
Проси его в приемный зал.
(Андреа уходит.)
Камилло
Прощай.
Я буду умолять Творца Благого,
Чтоб слух Он не склонял к твоим речам,
Обманным и безбожным, чтоб тебя Он
Не предал тьме.
(Камилло уходит.)
Ченчи
Треть всех моих владений!
Я должен сократить свои расходы,
Не то богатство, меч преклонных лет,
Уйдет навек из рук моих иссохших.
Еще вчера пришел приказ от Папы,
Чтоб содержанье я учетверил
Проклятым сыновьям моим: нарочно
Из Рима я послал их в Саламанку,
Быть может, с ними что-нибудь случится,
Быть может, мне удастся умертвить
Голодной смертью их. О Боже мой,
Молю Тебя, пошли им смерть скорее!
Бернардо и жене моей теперь уж
Не лучше, чем в аду; а Беатриче...
(Подозрительно оглядывается кругом.)
Я думаю, что там меня не слышат,
Да если б даже слышали! Но все же
Не нужно говорить, хотя в словах
Ликует торжествующее сердце.
Не нужно! О немой безгласный воздух,
Ты не узнаешь тайных дум моих.
Вы, каменные плиты, по которым
Я шествую, идя в ее покои,
Пусть ваше эхо шепчется тревожно
О том, как властен шаг мой, не о том,
Что думаю! - Андреа!
(Входит Андреа.)
Андреа
Господин мой!
Ченчи
Поди скажи, чтоб в комнате своей
Меня ждала сегодня Беатриче
В вечерний час, - нет, в полночь, и одна.
(Уходит.)
СЦЕНА ВТОРАЯ
Сад, примыкающий к палаццо Ченчи. Входят Беатриче и Орсино, продолжая свой
разговор.
Беатриче
Не искажайте истины, Орсино.
Вы помните, мы с вами говорили
Вон там. Отсюда видно это место.
С тех пор прошло два года, - столько дней!
Апрельской ночью лунной, там, под тенью
Развалин Палатинского Холма,
Я вам открыла тайные мечтанья.
Орсино
Вы мне сказали: "Я тебя люблю".
Беатриче
Священнический сан стоит меж нами,
Не говорите больше о любви.
Орсино
Но получить могу я разрешенье
От Папы. Он позволит мне жениться.
Вы думаете, может быть, что после
Того, как принял я духовный сан,
Ваш образ не стоит передо мною.
Во тьме ночной и в ярком свете дня?
Беатриче
Я снова повторяю вам, Орсино:
Не говорите больше о любви.
И если б разрешенье вы имели,
Оно для вас, отнюдь не для меня.
Могу ли я покинуть дом печали,
Пока Бернардо бедный в нем и та,
Чьей кротости обязана я жизнью
И всем, что есть хорошего во мне!
Пока есть силы, я должна терзаться.
И самая любовь, что прежде я
К вам чувствовала, стала горькой мукой.
Увы, Орсино! Юный наш союз
Действительно был только юной грезой.
И кто ж его разрушил, как не вы,
Приняв обет, который уничтожить
Не может Папа. Я еще люблю,
Еще любить я вас не перестану,
Но только как сестра или как дух;
И в верности холодной я клянусь вам.
Быть может, это даже хорошо,
Что нам нельзя жениться. В вас я вижу
Какую-то неискренность и скрытность,
Что мне не нравится. О, горе мне!
Куда, к кому должна я обратиться?
Вот даже и теперь, глядя на вас,
Я чувствую, что вы не друг мне больше,
И вы, как будто сердцем отгадав,
Что в сердце у меня теперь, смеетесь
Притворною улыбкой, точно я
Несправедлива в этом подозренье.
О, нет, простите! Это все не то!
Меня печаль казаться заставляет
Такой жестокой, - в сердце нет того,
Чем я кажусь. Я вся изнемогаю
От бремени глубоко-скорбных дум,
Которые как будто предвещают
Какое-то несчастье... Впрочем, что же
Случиться может худшего еще?
Орсино
Все будет хорошо. Готова просьба?
Вы знаете, как сильно, Беатриче,
Внимание мое к желаньям вашим.
Не сомневайтесь, я употреблю
Все рвенье, все умение, и Папа
Услышит вашу жалобу.
Беатриче
Вниманье
К желаниям моим, уменье, рвенье...
О, Боже, как вы холодны ко мне!
Скажите мне одно лишь слово...
(в сторону.)
Горе!
Мне не к кому пойти, а я стою
И ссорюсь здесь с моим последним другом!
(К Орсино.)
Орсино, мой отец сегодня ночью
Готовит пышный пир. Из Саламанки
Он добрые известья получил
От братьев, и наружною любовью
Он хочет скрыть, с насмешкой, ту вражду,
Которая в его душе гнездится.
Он дерзкий лицемер. Скорей, я знаю,
Он стал бы смерть их праздновать, о чем,
Как слышала сама я, он молился.
О Боже мой! Кого должна я звать
Своим отцом! - Для пира все готово.
Он созвал всех родных и всех главнейших
Из лучшей римской знати. Приказал мне
И матери запуганной моей
Одеться в наши лучшие одежды.
Бедняжка! Ей все чудится, что с ним
Какая-то случится перемена,
Надеется, что в черный дух его
Прольется луч какой-то просветленья.
Я ничего не жду. Во время пира
Ходатайство свое я вам отдам.
Теперь же - до свиданья.
Орсино
До свиданья.
(Беатриче уходит.)
Я знаю, если Папа согласится
Обет мой уничтожить, вместе с тем
Он уничтожит все мои доходы
С епархий. Беатриче, я хочу
Тебя купить дешевле. Не прочтет он
Твое красноречивое посланье.
А то, пожалуй, выдал бы он замуж
Тебя за одного из неимущих
Приспешников племянника шестого,
Как это сделал он с твоей сестрой.
Тогда "прости" навек мои расчеты.
Да правда и насчет того, что будто
Отец ее терзает, это все
Весьма преувеличено. Конечно,
Брюзгливы старики и своевольны.
Почтенный человек убьет врага,
Замучает прислужника, - вот важность!
Немножко позабавится насчет
Вина и женщин, поздно возвратится
В свой скучный дом и в скверном настроенье
Начнет бранить детей, ругать жену,
А дочери и жены называют
Все это - нестерпимой тиранией.
Я был бы счастлив, если б у меня
На совести грехов не тяготело
Важней, чем те, что связаны невольно
С затеями любви моей. Из этой
Искусной сети ей не ускользнуть.
И все ж мне страшен ум ее пытливый.
Глубокий взгляд ее внушает страх.
Все скрытое во мне он обличает.
Все мысли потаенные провидит,
И поневоле должен я краснеть.
Но нет! Она одна и беззащитна,
Во мне ее последняя надежда.
Я был бы непростительным глупцом,
Когда бы я позволил ускользнуть ей;
Я был бы так же страшно глуп, как если б
Пантера, увидавши антилопу,
Почувствовала ужас.
(Уходит.)
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Великолепный зал в палаццо Ченчи. Пир. Входят Ченчи, Лукреция, Беатриче,
Орсино, Камилло, Нобили.
Ченчи
Привет вам всем, мои друзья, родные,
Основа церкви - принцы, кардиналы,
Вам всем, своим присутствием почтившим
Наш праздник, - самый искренний привет.
Я слишком долго жил анахоретом,
И в эти дни, как был лишен я вас,
Насчет меня распространились слухи
Нелестные, как, верно, вам известно,
Но я надеюсь, добрые друзья,
Что вы, приняв участье в нашем пире,
Узнав его достойную причину
И чокнувшись со мною два-три раза,
Увидите, что я похож на вас,
Что я, как вы, родился человеком,
Конечно, не безгрешным; но, увы,
Нас всех Адам соделал таковыми.
Первый гость
О граф, у вас такой веселый вид,
Вы с нами так приветливы, что слухи,
Конечно, лгут, приписывая вам
Деянья недостойные.
(К своему соседу.)
Смотрите,
Какой прямой, какой веселый взгляд!
Второй гость
Скажите нам скорее о желанном
Событии, порадовавшем вас, -
И радость будет общей.
Ченчи
Да, признаться,
Для радости достаточно причин.
Когда отец взывает неустанно,
Из глубины родительского сердца,
К Всевышнему Родителю всего, -
Когда одну мольбу он воссылает,
Идя ко сну, вставая ото сна, -
Когда лелеет он одно желанье,
Всегда одну заветную мечту,
И с той мечтою связаны два сына, -
Когда внезапно, даже сверх надежды,
Его мольба услышана вполне, -
О, так вполне, что греза стала правдой,
Еще б ему тогда не ликовать,
Еще бы не сзывать на пир веселый
Своих друзей, как сделал это я.
Беатриче (к Лукреции)
О Боже! Что за ужас! Верно, братьев
Постигло что-то страшное.
Лукреция
Не бойся.
Его слова звучат чистосердечно.
Беатриче
Мне страшно от чудовищной улыбки,
Играющей вкруг глаз его, в морщинах,
Что стягивают кожу до волос.
Ченчи
Вот здесь письмо ко мне из Саламанки,
Пусть мать твоя узнает, Беатриче,
Чт_о_ пишут мне. Прочти его. Господь,
Благодарю Тебя! Незримой дланью
Исполнил Ты желание мое
В короткий срок одной и той же ночи.
Уж нет в живых моих детей мятежных,
Упрямых, непослушных! Нет в живых!
Что значит это странное смущенье?
Вы, кажется, не слышите: мои
Два сына приказали долго жить,
И больше им не нужно ни одежды,
Ни пищи, - только траурные свечи,
Что будут озарять их темный путь,
Послужат их последнею издержкой.
Я думаю, что Папа не захочет,
Чтоб в их гробах я стал их содержать.
Так радуйтесь - я счастлив, я ликую.
(Лукреция в полуобмороке; Беатриче поддерживает ее.)
Беатриче
Не может быть! Приди в себя, молю,
Не может быть, ведь есть же Бог на Небе,
Ему не мог бы Он позволить жить
И милостью такою похваляться.
Ты лжешь, бесчеловечный, ты солгал.
Ченчи
Поистине, солгал, как сам Создатель.
Зову теперь в свидетели Его:
Не только смерть, но самый род их смерти -
Порука в благосклонности ко мне
Святого Провиденья. Сын мой Рокко
С шестнадцатью другими слушал мессу:
&nbs