Шекспир Вильям - Усмирение своенравной

   Что шутите, что не пойдет она

  

  

   И просит вас пожаловать самих.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Что дальше - хуже. Как, итти не хочет!

  

  

   Да это низко! Это нестерпимо!

  

  

   Поди же, Грумьо, и скажи жене,

  

  

   Что я приказываю ей явиться.

  

  

  

   Грумио уходит.

  

  

  

  

  Гортензио

  

  

   Ответ я знаю.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

  

  

   Ну?

  

  

  

  

  Гортензио

  

  

  

  

  

  "Я не пойду".

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Тем будет хуже для меня - и все тут.

  

  

  

   Входит Катарина.

  

  

  

  

  Баптиста

  

  

   Владычица! Она идет сюда!

  

  

  

  

  Катарина

  

  

   Что нужно вам, синьор? Зачем вы звали?

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   А где ж сестра? И где жена Гортензьо?

  

  

  

  

  Катарина

  

  

   Они сидят, болтают у камина.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Поди веди их; если ж не хотят,

  

  

   Тогда гони к мужьям чем ни попало.

  

  

   Ступай и посылай их непременно.

  

  

  

   Катарина уходит.

  

  

  

  

  Люченцио

  

  

   Вот чудо, если чуда нужно вам!

  

  

  

  

  Гортензио

  

  

   Да, чудо! Только что оно пророчит?

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Пророчит мир, любовь и тишину,

  

  

   Покорность и почтительный порядок.

  

  

   Ну, словом, все, что счастием зовут.

  

  

  

  

  Баптиста

  

  

   Так будь же счастлив, добрый мой Петручьо!

  

  

   Ты выиграл заклад, а я прибавлю

  

  

   К закл_а_дным деньгам двадцать тысяч крон.

  

  

   Другая дочь - приданое другое;

  

  

   Она не та - совсем другая стала.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Два раза я бы выиграл заклад...

  

  

   Хотите, вам еще раз покажу я,

  

  

   Какой она покорной, кроткой стала?

  

  Катарина возвращается с Бьянкой и женой Гортензио.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   А вот ведет и ваших жен, как пленниц

  

  

   Красноречивых женских убеждений.

  

  

   Послушай, Катя, шапочка такая

  

  

   Нейдет к тебе. Брось под ноги ее.

  

  

   Катарина бросает шапочку.

  

  

  

   Жена Гортензио

  

  

   О господи, храни меня, покуда

  

  

   Не сделаю подобного безумства!

  

  

  

  

  Бьянка

  

  

   Фи! Стыдно! Что за глупая покорность!

  

  

  

  

  Люченцио

  

  

   Уж лучше б ты была покорна глупо!

  

  

   От умной непокорности твоей

  

  

   Я проиграл за ужином сто крон.

  

  

  

  

  Бьянка

  

  

   Так глупы вы, надеясь на покорность.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Тебе я поручаю, Катарина,

  

  

   Растолковать им, своенравным женам,

  

  

   Обязанности их к своим мужьям.

  

  

  

   Жена Гортензио

  

  

   Оставьте, нам проповедей не нужно.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Ну, Катя, прямо начинай с нее!

  

  

  

   Жена Гортензио

  

  

   Не станет.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

  

  

  Станет. Начинай с нее!

  

  

  

  

  Катарина

  

  

   Фи! Стыд! Разгладь наморщенные брови

  

  

   И гневных взглядов не бросай на мужа

  

  

   И господина: он твой повелитель.

  

  

   Твой гнев чернит красу твою, как холод

  

  

   Чернит луга, и затемняет славу,

  

  

   Как вихорь почки. Дурно, неприлично!

  

  

   Во гневе женщина - источник мутный,

  

  

   Лишенный красоты и чистоты,

  

  

   И как бы жажда ни была велика

  

  

   У человека, он его минует.

  

  

   Твой муж - твой господин; он твой хранитель,

  

  

   Он жизнь твоя, твоя глава, твой царь;

  

  

   Он о твоем печется содержанья,

  

  

   Он переносит тягости труда

  

  

   На суше, в море, в бурю, в непогоду,

  

  

   А ты в тепле, в покое, безопасна,

  

  

   И никакой не требует он дани,

  

  

   А лишь любви, покорности и ласки -

  

  

   Ничтожной платы за его труды!

  

  

   Как подданный перед своим монархом,

  

  

   Так и жена должна быть перед мужем;

  

  

   Но если же упряма, своенравна,

  

  

   Сурова, зла и непокорна воле,

  

  

   Тогда она - преступный возмутитель,

  

  

   Изменница пред любящим владыкой.

  

  

   Стыжусь за глупость вашу. Вам бороться ль,

  

  

   Тогда как вы должны молить о мире.

  

  

   Хотите властвовать - а ваше дело

  

  

   Услуживать, любить, повиноваться.

  

  

   Зачем же тело наше нежно, слабо,

  

  

   Так неспособно выносить труды?

  

  

   Не для того ль, чтобы сердца и души

  

  

   С наружностью согласовались нашей?

  

  

   Оставьте дерзость и безумство, черви!

  

  

   Мой дух был так же точно непреклонен,

  

  

   Такое ж сердце было, как у вас,

  

  

   И больше вас имела я причины

  

  

   На дерзость дерзостью ответить мужу;

  

  

   Но я увидела, что копья наши -

  

  

   Соломинки, что сила наша - слабость

  

  

   Безмерная; чем выше мы, тем ниже.

  

  

   Смирите гордость: толку мало в ней!

  

  

   Склоните головы к ногам мужей!

  

  

   Скажи мой муж - и я пред ним готова

  

  

   Свою покорность доказать вам снова.

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Целуй меня! Вот это так жена!

  

  

  

  

  Люченцио

  

  

   Ты счастлив, друг: она усмирена.

  

  

  

  

  Винченцио

  

  

   Как весело, что дети так покорны!

  

  

  

  

  Люченцио

  

  

   Как горько нам, что жены так упорны!

  

  

  

  

  Петручио

  

  

   Пойдем-ка спать; мы здесь позаболтались.

  

  

   Женаты трое - двое уж попались;

  

  

   Сегодня выиграл я с вас немало -

  

  

   Затем покойной ночи. Наше взяло.

  

  

   Петручио и Катарина уходят.

  

  

  

  

  Гортензио

  

  

   Ступай, перед тобой капризница смирилась.

  

  

  

  

  Люченцио

  

  

   Вот чудо! Как она переменилась!

  

  

  

   КОММЕНТАРИИ

  В литературном наследии Островского немалое место занимают переводы пьес иностранных авторов. Переводческой деятельностью Островский занимался на протяжении всей творческой жизни, начиная с 50-х годов и кончая 1886 г.

  Последние часы жизни драматурга были посвящены работе над переводом "Антония и Клеопатры" Шекспира.

  В 1872 и 1886 гг. Островским были выпущены в свет два издания некоторых из его переводческих трудов. Отдельные переводы он печатал также в "Современнике" и в "Отечественных записках". Публикации эти, однако, далеко не исчерпали всего фонда переведенных и переделанных Островским пьес иностранных авторов. Знакомство с этим фондом значительно расширилось после Великой Октябрьской социалистической революции, когда большое количество неопубликованных автографов Островского сделалось достоянием государственных архивов и библиотек.

  В настоящее время мы имеем в своем распоряжении материалы, которые позволяют с достаточной полнотой судить о задуманных и осуществленных работах Островского как переводчика.

  С 1850 по 1886 г. Островским было переведено с иностранных языков двадцать два драматических произведения. К этому числу следует добавить выполненный им и поставленный 6 октября 1852 г. на сцене Московского купеческого клуба перевод драмы классика украинской литературы Г. Ф. Квитко-Основьяненко "Щира любов" ("Искренняя любовь или Милый дороже счастья").

  За это же время Островским были начаты, но не завершены переводы шестнадцати произведений иностранных авторов, частично дошедшие до нас в виде более или менее значительных фрагментов и даже почти законченных работ.

  Весь этот материал разделяется на группы: итальянскую (двенадцать названий), испанскую (одиннадцать названий), французскую (восемь названий), английскую (четыре названия), латинскую (три названия). Большинство изданий оригинальных текстов, которыми Островский пользовался в своей переводческой работе, сохранилось в его личной библиотеке, принадлежащей в настоящее время Институту русской литературы АН СССР (Ленинград).

  Наиболее ранним из переводческих трудов Островского является "Укрощение злой жены" (1850) - первый прозаический вариант перевода шекспировской комедии "The Taming of the Shrew", к которой он вернулся в 1865 г., на этот раз переведя ее стихами ("Усмирение своенравной"). Об интересе Островского к Шекспиру и о высокой оценке им его творений свидетельствуют в своих воспоминаниях А. Ф. Кони и П. П. Гнедич (А. Ф. Кони, А. Н. Островский, Отрывочные воспоминания, сб. "Островский", изд. РТО, М. 1923, стр. 22; П. П. Гнедич, А. Н. Островский, "Еженедельник Гос. акад. театров", 1923, Š 31-32, стр. 7). Этот интерес Островский сохранил до последних лет своей жизни. Из остальных переводов Островского с английского языка до нас дошли лишь фрагменты "Антония и Клеопатры" Шекспира. О работе над переводами феерий "Белая роза" ("Аленький цветочек") и "Синяя борода", относящимися к 1885- 1886 гг., мы располагаем лишь упоминаниями в переписке драматурга с его сотрудницей, поэтессой А. Д. Мысовской.

  К 50-м годам относятся прозаические черновые переводы Островским римских комедиографов Плавта ("Ослы") и Теренция ("Свекровь"). Сохранился также отрывок из незавершенного перевода трагедии Люция Аннея Сенеки "Ипполит".

  В 1867 г. Островский обращается к переводам итальянских авторов. Его внимание привлекают драматические произведения Никколо Макиавелли и Антонфранческо Граццини, классики комедии XVIII в. Гольдони и Карло Гоцци и современные ему драматурги: Итало Франки, Рикардо Кастельвеккио, Паоло Джакометти, Теобальдо Чикони, Пиетро Косса. Интерес Островского к итальянской драматургии в конце 60-х годов объясняется развивавшимися в эту эпоху событиями, связанными с борьбой итальянского народа за объединение страны; за этими событиями внимательно следила передовая русская общественность. Значительную роль в выборе тех или иных пьес современных итальянских авторов для перевода их на русский язык играл и успех, сопутствовавший исполнению некоторых из них такими выдающимися артистами, как Эрнесто Росси и Томмазо Сальвини.

  Работа над переводами с итальянского языка была начата Островским в Щелыкове в летние месяцы 1867 г. Первыми были закончены переделка комедии Теобальдо Чикони "Заблудшие овцы" ("Женатые овечки") и перевод комедии Итало Франки "Великий банкир", опубликованные драматургом в собрании "Драматических переводов" в изданиях С. В. Звонарева (1872) и Н. Г. Мартынова (1886). Перевод комедии "Великий банкир" впервые был напечатан в "Отечественных записках" (1871, Š 7). В те же летние месяцы Островский работал над переводом комедии "Честь" ("Onore") и над двумя комедиями Гольдони: "Обманщик" и "Верный друг". Рукописи этих переводов до нас не дошли. Можно утверждать, что закончен из них был лишь перевод "Обманщика", о чем Островский сам свидетельствует в своем щелыковском дневнике.

  К этому же времени следует отнести и сохранившийся среди рукописей Островского черновой набросок "заимствованной из Гольдони" комедии "Порознь скучно, а вместе тошно" {См. "Бюллетени Гос. лит. музея, А. Н. Островский и Н. С. Лесков", М. 1938, стр. 19.}.

  В 1870 г. Островский перевел популярную в то время мелодраму Джакометти" "Гражданская смерть" ("Семья преступника"). До 1872 г. им была переведена одна из лучших комедий Гольдони "Кофейная". К 70-м годам, повидимому, следует отнести и работу над переводом комедии Антонфранческо Граццини "Выдумщик" ("Арцыгоголо") {См. К. Н. Державин, Один из неизвестных переводов А. Н. Островского, "Научный бюллетень Ленинградского государственного университета", 1946, Š 9, стр. 30-31.}. В 1878 г. Островский работал над переводом поэтической драмы Рикардо Кастельвеккио "Фрина". До нас дошла рукопись Островского, представляющая собой перевод пролога и большей части первого акта ("А. Н. Островский. Новые материалы", М. - П. 1923, стр. 108-157). Примерно к этому же времени относится и замысел перевода исторической комедии Пиетро Косса "Нерон". К концу 70-х годов следует приурочить незавершенный перевод комедии Карло Гоцци "Женщина, истинно любящая". В 1884 г. Островский закончил перевод комедии Макиавелли "Мандрагора" и вел переговоры с издателем А. С. Сувориным о напечатании своего труда, о чем свидетельствуют письма из Петербурга к М. В. Островской (март 1884 г.).

  Первым, не дошедшим до нас, переводом Островского с французского языка была "народная драма" М. Маллианг и Э. Кормона "Бродяга" ("Le Vagabond", 1836). В 1869 г. Островский переделал комедию А. де Лери ."Рабство мужей", напечатанную им в изданиях С. В. Звонарева и Н. Г. Мартынова. В 1870 или 1871 г., уступая настойчивым просьбам Ф. А, Бурдина, он начал, но не окончил переводить комедию Баррьера и Капандю "Мнимые добряки" ("Les faux bonshommes"). В 1872 г. драматург был занят переводом-переделкой пьесы Баяра, Фуше и Арвера "Пока" ("En attendant"). Работа над пьесой "Пока" была завершена Островским к концу 1873 г. В 1875 г. он перевел и приноровил к русскому быту водевиль А. Делилиа и Ш. Ле-Сенна "Une bonne a Venture", озаглавив его "Добрый барин" и доработав затем его текст в 1878 г. Перевод-переделка "Добрый барин" вошла в том II "Собрания драматических переводов А. Н. Островского" в издании Мартынова.

  Обращаясь к переводу и переделке таких пьес, как "Заблудшие овцы", "Рабство мужей", "Пока", "Добрый барин", Островский чаще всего удовлетворял бенефисным требованиям актеров. Следует отметить, что в обработке нашего драматурга некоторые малоудачные пьесы второстепенных западных авторов, как, например, "Рабство мужей", приобретали известный сценический интерес.

  В 1877 г. Островский начал переводить одноактную комедию Октава Фелье "Le Village", назвав ее в черновых наметках "Хорошо в гостях, а дома лучше", "Хорошо там, где нас нет" и "Славны бубны за горами". В 1885 г. драматург, всегда интересовавшийся Мольером, предлагал А. Д. Мысовской заняться совместным, переводом всех комедий великого французского драматурга. Замысел этот, однако, не был осуществлен.

  Особое внимание Островского привлек великий испанский писатель Сервантес как автор народных интермедий - лучших образцов этого жанра в испанской драматургии.

  В письме к П. И. Вейнбергу от 7 декабря 1883 г. Островский писал: "Эти небольшие произведения представляют истинные перлы искусства по неподражаемому юмору и по яркости и силе изображения самой обыденной жизни. Вот настоящее высокое реальное искусство". Все восемь интермедий Сервантеса и приписываемая его авторству интермедия "Два болтуна" были переведены Островским в 1879 г. и некоторые из них напечатаны в журнале "Изящная литература" 1883- 1885 гг. Островский обратился также к испанскому драматургу Кальдерону, оставив фрагменты переводов его комедии "Дом с двумя входами трудно стеречь" и драмы "Вера в крест".

  Являясь инициатором в ознакомлении русских читателей и зрителей с рядом западноевропейских драматургов, Островский выступил и как один из первых наших переводчиков драматургии народов Востока. После 1874 г. им был выполнен на основе французского текста Луи Жаколлио перевод южноиндийской (тамильской) драмы "Дэвадаси" ("Баядерка").

  Из данного краткого обзора нельзя не вывести заключения о широте переводческих и культурно-исторических интересов великого драматурга. Островский глубоко изучал драматическую литературу - классическую и современную - иных народов. В творчестве крупнейших художников прошлого он находил близкие себе черты реализма и обличительные тенденции. Глубокая правдивость Шекспира, социально-бытовая сатира Сервантеса, жизненная комедийность Гольдони привлекли внимание Островского как крупнейшего представителя мировой реалистической драматургии прошлого века, законного наследника ее лучших традиций.

  Островскому принадлежит бесспорная заслуга "открытия" таких произведений мировой драматургии, которые в России были или совершенно неизвестны, или знакомы только узкому кругу знатоков литературы, как, например, пьесы Сервантеса, Макиавелли, Граццини, Гоцци, а тем более автора "Дэвадаси" - народного тамильского драматурга Паришурамы.

  В процессе работы над переводами Островский тщательно изучал все доступные ему исторические и литературные источники. С целью облегчить читателю понимание некоторых особенностей чужеземного быта и нравов он снабдил переводы примечаниями {Примечания Островского в настоящем издании обозначены (А. Н. О.).}. В ряде случаев, где это представлялось возможным и допустимым, Островский стремился дать сравнения с соответствующими явлениями русского быта.

  Островский с полным правом может быть назван одним из основоположников русской школы художественного перевода в области драматической литературы. Сравнение переводных текстов Островского с их оригиналами, принадлежащими первостепенным авторам, приводит к выводу о высоком и самостоятельном мастерстве великого русского драматурга. Островский совмещает филологическую точность перевода с находчивостью интерпретаций, богатством лексического материала и чуткостью к стилевым особенностям подлинников, которым придаются живая русская интонация и колорит богатого своеобычными оборотами русского народного языка. Свои переводы западноевропейских классиков Островский осуществлял в расчете на широкую, народную аудиторию читателей и зрителей, которым были бы чужды нарочитые стилизаторские приемы переводческого искусства. Идя этим путем, Островский создал ряд ценнейших художественных образцов русского классического перевода, достойных занимать почетное место в литературном наследии великого русского драматурга.

  

  

  

  "УСМИРЕНИЕ СВОЕНРАВНОЙ"

  Печатается по тексту, помещенному в "Собрании драматических переводов А. Н. Островского" (СПБ. 1886, т. II, изд. Н. Г. Мартынова), с исправлениями по сохранившимся фрагментам авторской рукописи и по тексту первого издания перевода.

  Комедия "Усмирение своенравной", или "Укрощение строптивой" ("The Taming of the Shrew"), была написана Шекспиром в 1593 г. и принадлежит к самым ранним его произведениям.

  Первый полный, но целиком прозаический перевод комедии на русский, язык был сделан Н. Кетчером. Озаглавленный "Укрощение строптивой", он был напечатан в 1843 г.

  В 1850 г. Островский создал также прозаический перевод этой комедии под заглавием "Укрощение злой жены". Предназначив свой перевод для сцены, Островский представил его в драматическую цензуру. Царский цензор Нордстрем дал следующее заключение: "Г-н Островский, известный уже своею грязною пьесою "Свои люди - сочтемся", запрещенной цензурой III Отделения и по высочайшему повелению, сделал и в настоящем случае неудачный выбор". Последовала резолюция жандарма Дуббельта: "Запрещается. 7 сентября 1850 г." (см. экземпляр, хранящийся в Ленинградской государственной театральной библиотеке им. А. В. Луначарского).

  К работе над переводом этой пьесы Островский вернулся через пятнадцать лет, создав в 1865 г. стихотворный перевод. 17 октября 1865 г. Островский писал Н. В. Гербелю: "Перевод "Укрощения строптивой" у меня давно готов, я его Вам вышлю на этой неделе. Так как это мой первый труд в этом роде, то мне хочется сделать его поотчетливее; я пересмотрю его еще раз и уже в последний и доставлю Вам". Из этого письма видно, что Островский первоначально предполагал озаглавить пьесу "Укрощение строптивой", но затем изменил заглавие.

  Перевод "Усмирение своенравной" был впервые напечатан в "Современнике", 1865 г., Š 11. В том же 1865 г. он вошел во II том издания "Шекспир в переводе русских писателей", под редакцией Н. А. Некрасова и Н. В. Гербеля.

  В 1886 г., готовя собрание драматических переводов для издания Н. Г. Мартынова, Островский предполагал переработать свой перевод. 6 мая 1886 г., то есть менее чем за месяц до своей смерти, Островский сообщал издателю, что ему хочется пересмотреть перевод "по новому, исправленному изданию Шекспира, недавно вышедшему в Лондоне, в котором есть перемены в некоторых словах и знаках препинания". Хотя Островский и писал, что работа по пересмотру "почти закончена", но довести ее до конца ему помешала смерть. Тексты "Современника" и издания Н. Г. Мартынова отличаются друг от друга лишь в самых незначительных деталях.

  О методе работы Островского как переводчика Шекспира наиболее наглядное представление дают сохранившиеся рукописи его перевода "Антония и Клеопатры", относящиеся к 1885-1886 гг.

  Островского-переводчика характеризуют точность в передаче оригинала и тщательность в работе. В письме к А. Ф. Дамичу от 28 июля 1885 г. драматург писал:

  "Я английский язык знаю порядочно и перевесть всякую пьесу могу легко; но с Шекспиром очень осторожен: для каждой английской фразы можно найти десяток русских фраз, но я стараюсь выбрать из этого десятка самую подходящую".

  Островский сначала переводит прозой, вернее - пишет подстрочник, стремясь к максимальной точности в передаче содержания. По этому подстрочнику он затем создает стихотворный перевод.

  Но и созданный таким путем стихотворный перевод был для Островского лишь первоначальным вариантом, который он продолжал отделывать и совершенствовать. Подобным, черновиком является сохранившийся среди бумаг Островского (Институт русской литературы АН СССР), относящийся к 1865 г. и написанный карандашом, фрагмент авторской рукописи стихотворного перевода "Усмирения своенравной". Многое, сделанное в этом первоначальном варианте, было затем изменено и улучшено Островским. Он, например, заменил отдельные вкравшиеся в перевод шестистопники пятистопниками, согласно размеру подлинника. Так, например, в рукописи читаем:

  

  

  

  

  Люченцио

  

  

   Зато в безмолвии другой я вижу ясно

  

  

   Все добродетели души ее прекрасной.

  

  

  

  

   (Действие первое, сцена первая), -

  вариант сам по себе, несомненно, удачный, но написанный шестистопным ямбом. Островский переделал следующим образом:

  

  

   Зато в безмолвии другой мне ясны

  

  

   Все прелести души ее прекрасной.

  "Прелести души" здесь и по смыслу ближе к подлиннику, чем "добродетели души".

  Островский упорно уточнял перевод. Так, слова Люченцио: "Послушай, Транио, она Минерва" были переделаны в сторону приближения к подлиннику: "О Транио, я в ней Минерву слышу!" Вместе с тем Островский изгонял из своего перевода все, что звучало искусственно с точки зрения русского языка. В простой по интонации реплике Катарины: "О, вы, синьор, меня не опасайтесь" (вариант рукописи) восклицание "О" звучит искусственно. Островский переделал: "Нет, вы, синьор, меня не опасайтесь!"

  Сохранилась переписанная набело чужой рукой чистовая рукопись второй (заключительной) картины пятого действия. В эту чистовую рукопись Островский также вносит поправки. Например, в словах Люченцио:

  

  

   Мы в заключенье этого обеда

  

  

   Устроим бал, -

  Островский заменяет слово "бал" (так как, повидимому, счел его не соответствующим эпохе) словом "пир". Трудно произносимую со сцены реплику Петручио: "Ты дело говоришь. Твое здоровье" (где два предложения начинаются с местоимений "ты", "твое"), он заменяет легче произносимой репликой: "Ты деловой. Так за твое здоровье".

  Перевод отличается строгой экономностью словесного материала. Он близок переводу равнострочному. Из рассмотренных нами девятнадцати фрагментов текста лишь в пяти случаях мы нашли отступление от количества строк подлинника на одну-две строки; общая же сумма количества стихотворных строк всех девятнадцати фрагментов в подлиннике и в переводе одинаковы.

  Этот факт не лишен интереса. Во-первых, он еще раз доказывает, что Островский непосредственно работал над английским подлинником; во-вторых, отсюда видно, что и в процессе создания стихотворного текста на основании подстрочника Островский не расставался с подлинником; и, наконец, несомненно, что приближение к равнострочию было при создании данного перевода для Островского принципом, которому он сознательно следовал.

  Хотя Островский и перевел пьесу размером подлинника, все же стих Островского существенно отличается от стиха Шекспира. В переводе, например, значительно больше "переносов", чем в подлиннике. Это не случайное явление. Вообще стих перевода ближе к гибкости разговорной речи, чем более "пышный" стих Шекспира.

  Стремясь к точности, Островский сумел сохранить верность содержанию подлинника даже при переводе каламбуров. Когда Баптиста предлагает женихам ухаживать за Катариной, Гремио возмущается: не ухаживать за ней, а возить ее в тележке, как преступницу. Вся соль тут в каламбуре, основанном на сходстве по звучанию английских слов, означающих "ухаживать" (to court) и "возить в тележке" (to cart). Островский нашел следующий выход из положения: "Ухаживать? Ее бы - уходить". Баптиста спрашивает Гортензио: "Значит, ты не можешь обучить ее игре на лютне?" - "Нет, потому что она сломала лютню об меня", - отвечает Гортензио. Здесь каламбур на двойном значении глагола to break - ломать и обучать. Островский переводит:

  Баптиста. Вы, значит, с лютней толку не добились?

  Гортензио. Она добила лютню об меня.

  Слуга Куртис говорит Грумио, что тот все "ловит кроликов^" (то есть плутует). Грумио отвечает, что он действительно простудился. Игру на слове "схватить" (кролика, простуду) Островский переводит следующим образом: "Ох ты, продувной!" - "Да, меня продуло не на шутку".

  В переводе нетрудно заметить определенную тенденцию, заключающуюся в том, чтобы сделать текст максимально доступным, доходчивым до широкого читателя и зрителя. Ради этого Островский, нередко жертвует второстепенными деталями. Так, например, он заменяет "душистое дерево" (которое в эпоху Шекспира жгли в комнатах, так как дым его имел приятный запах) более общеизвестной "пахучей смолой"; "сэк" (род сладкого хереса) становится в переводе просто "сладким вином"; даже сойка заменена более обычной сорокой, и шекспировская метафора: "Неужели сойка драгоценней жаворонка оттого, что перья ее прекрасней!" - принимает под пером Островского следующий вид:

  

  

   Ужель сорока жаворонка лучше

  

  

   Лишь оттого, что перьями пестрее?

  В переводе имеется много слов, которые принято называть "руссизмами", например: "денежка", "десятский", "сотский", "тысяцкий", "парень", "кафтан", "мужик", "видели аль нет?", "сам-друг", "краса-девица" и т. п. Они, невидимому, нужны были Островскому для того, чтобы, во-первых, оттенить стародавность происходящих событий, во-вторых, для передачи элемента народно-бытовой речи, всегда наличествующего в произведениях Шекспира, уроженца Стрэтфорда, но передаваемого далеко не всеми его переводчиками.

  Характерные для каждого действующего лица интонации ясно выявлены в переводе. Так