Аксаков Александр Николаевич - Анимизм и спиритизм

ствию невидимой разумной силы, избравшей меня своим орудием и действительно успевшей овладеть мной (с. 89-90).

   Ввиду очевидного намерения "духов" приспособить мой организм для их общения с нашим миром, возникает вопрос: если для установления влияния одной воли на другую требуется полная пассивность субъекта и если электрическое или психическое сродство лиц, составляющих кружок, также необходимо для установления требуемого соотношения, то каким образом могла моя рука поддаться такому влиянию, когда, как я уже не раз говорил, я был неверующим и мыслями и волей противился всякому роду подобных проявлений. Во всяком случае мое отношение к ним было не пассивное. Казалось бы по крайней мере вероятным, что мое враждебное отношение к этой силе электрической или психической делало меня физически и психически для нее недосягаемым, не допуская никакого воздействия ее на мой организм. Предоставляю разрешить этот вопрос тем, которые объясняют так называемые спиритические явления действием материальных сил (с. 91).

   После таких попыток завладеть мною я перестал посещать сеансы и надеялся, что это меня избавит от всяких влияний, но вышло наоборот. Даже во время сна рука моя приходила в движение и тем будила меня. В тот промежуток времени, когда я избегал участвовать в каких бы то ни было сеансах, меня дважды приподнимали с постели и держали на воздухе. Первый раз это случилось со мной, когда я перешел из прежней спальни в другую комнату. Я еще не засыпал и сознавал все, что происходило вокруг меня. Лежа на постели с намерением заснуть, я заметил, что все мое тело слегка дрожит. Попробовал поднять руку, но не мог пошевельнуть ни единым членом; глаза мои были сомкнуты, и веки не поднимались. Умственная же деятельность была в полной силе, и все происходившее вокруг сознавалось мною яснее, чем когда-либо прежде. Телесная восприимчивость также заметно усилилась. Когда я таким образом лежал, лишенный всякой возможности движения, я почувствовал, как тело мое было приподнято и осторожно вместе с одеялом и простыней подвинуто к краю постели; там оно пролежало с минуту, затем было совсем снято с кровати и несколько секунд продержалось на воздухе. В эту минуту раздался набат, и тотчас же тело мое было перенесено на кровать, на прежнее место, причем я почувствовал толчок, точно державшие меня руки выпустили меня. Способность движения вернулась ко мне в ту же минуту; я встал с постели, осмотрел простыню и одеяло; они были стянуты к тому краю, с которого я был поднят, и волочились по полу (с. 91-92).

   Такое очевидное проявление спиритической силы меня глубоко тронуло. Повторявшиеся раньше попытки овладеть мною по миновании их не оставляли во мне никакого впечатления. Прежде бывало, только одна рука попадала странному влиянию; теперь же все мое тело подверглось ему, несмотря на все мое усилие и желание ему противодействовать. В другой раз, когда я точно так же никак не ожидал этого, повторилось то же самое. Тут впервые мне пришло в голову, что если я отдамся вполне этому влиянию, которое, очевидно, хочет сделать из меня медиума, мне, быть может, удастся добраться до истины в этом деле. Я вздумал спросить: есть ли тут кто? Три отчетливых стука были даны в знак утверждения. Будучи слишком возбужден, чтобы расспрашивать далее, я лег опять в постель, раздумывая над этим неопровержимым для меня доказательством, что силы эти могут в самом деле влиять на человека (с. 92).

   То же самое повторилось со мной и в другой раз во время моего пребывания в деревне. Тело мое двигали и поднимали точно так же, когда я уже был в постели. Как в первый, так и в этот раз я испытывал странные ощущения, и все произошло так неожиданно, что, казалось, невидимые деятели намеренно проявляли свое влияние надо мною, когда я всего менее ожидал этого. Такая возможность со стороны "духов" действовать на меня без всякой предварительной подготовки с моей стороны открыла мне существование внутренней связи между духовным и нашим миром, а также их способность проявлять свое влияние независимо от разных условий и обстоятельств. Но чтобы дать мне еще большее доказательство их способности воздействия на меня, они показали, что могут через посредство моего организма проявлять ту разумность, которая характеризует их как существ мыслящих и чувствующих. Убедившись на опыте в их физической силе, я стал искать случая ближе ознакомиться с их проявлениями. Когда я стал с этой целью посещать спиритические кружки, невидимая сила схватывала мою руку и заставляла ее писать. Вначале фразы были коротки и выражали отрывочные мысли, но по мере моего развития исписывались целые страницы на разнообразные темы и вопросы. Но все-таки в том, что писалось тогда моей рукой, не проявлялось еще положительного намерения написать через меня целое сочинение" (с. 92-93).

   Один из самых поразительных примеров вторжения медиумических явлений и преследования ими определенной, разумной цели, несмотря на сопротивление субъектов, представляет нам возникновение спиритического движения через детей-медиумов семейства Фокс в 1848 году. Бесполезно будет входить во все подробности этого события, так как их можно найти в специальных сочинениях Капрона и Лии Ондергиль, одной из сестер Фокс ("Modern Spiritualism, its Facts and Fanaticisms", by Capron. Boston, 1855. - "The Missing Link in Modern Spiritualism", by Lea Underbill of the Fox family. New York 1885), и также в русском издании сочинения Дэль-Оуэна "Спорная область" (С.-Петерб., 1881), в специальной главе "Рочестерские стуки", с. 267-281. Оуэн сам расспрашивал членов семейства Фоксов о всех подробностях. Поэтому я укажу вкратце только на главные моменты этого достопамятного события: начало стуков в феврале 1848 года, в Гайдсвиле. Они продолжаются каждый день, не дают покоя семейству и пугают детей. Невозможность сохранения тайны. Вторжение соседей и начало гонений. Фоксов публично обвиняют в мошенничестве или в сношениях с нечистой силой. Методистская епископальная церковь, к которой принадлежали Фоксы, пользуясь среди ее членов общим уважением, исключает их из среды своей. Открытие разумности стуков; посредством их заявляется, что в доме было совершено убийство, жертва коего зарыта в погребе, что потом и подтвердилось. В апреле 1848 года, в надежде избавиться от явлений, семейство переселяется в Рочестер, в дом г-жи Фиш, старшей дочери Фоксов, которая была учительницей музыки; но явления продолжаются и развиваются с еще большей силою; к стукам присоединяются движения и кидания всякого рода предметов, без прикосновения к ним, появления и прикосновения рук и пр. Любопытные вторгаются в дом с утра до вечера и делаются свидетелями явлений. "Беспорядок дошел до того, что музыкальные классы г-жи Фиш совсем расстроились и правильное течение домашнего хозяйства нарушилось" (Capron, с. 63). "Методистский пастор предложил изгнать "духов" заклинанием" (там же с. 60), но это ни к чему не послужило. Только четыре месяца спустя после начала стуков случай открывает возможность войти в сношение с невидимыми разумными силами посредством азбуки. "Назвав себя, к великому удивлению семейства, их родственниками и знакомыми" (Capron, с. 64), первым делом разумных сил было потребовать и настаивать, чтобы исследование этих явлений сделалось публичным: "Вы должны провозгласить эти истины миру" - было первым сообщением ("Missing Link", с. 48). Такое требование встретило со стороны семейства самое упорное сопротивление. Чтобы составить себе ясное понятие о положении дела, я приведу слова Лии Ондергиль:

   "Я должна здесь обратить внимание на тот факт, что общее чувство нашей семьи, всех нас, было единодушно направлено против всех этих странных, диковинных вещей. Мы смотрели на них, как на великое несчастие, как на испытание, нам ниспосланное - кем, как и почему, мы знать не могли. Взгляды и понятия окружающих нас соседей и всего околотка совпадали с нашим собственным, привитым от воспитания убеждением, что все это дело было "нечистое". Оно нас мучило и смущало, неестественность же его бросала на нас скорбную тень. Мы противились ему, боролись с ним и постоянно и горячо молились об избавлении, даже в то время, когда какое-то странное обаяние приковывало нас к этим чудесным проявлениям, нам против воли навязанным какими-то невидимыми силами или деятелями, которых мы не могли ни понять, ни осилить. Если бы наша воля, горячее желание и молитвы могли помочь нам, если бы они были услышаны, то все это дело и прекратилось бы тогда же, не пошло бы далее нашего маленького околотка; мир никогда бы не услыхал о рочестерских стуках или о несчастном семействе Фоксов. Но дело было не в наших руках, и не мы заправляли им" (с. 55).

   "В ноябре 1848 года эти "деятели" заявили семейству, что они не могут вечно бороться с ним, что ввиду постоянного невнимания медиумов к их просьбам, они должны покинуть их. На это последовал со стороны медиумов ответ, что они ничего лучшего и не желают" (Cargon, с. 88). Действительно, в продолжение двенадцати дней все прекратилось - ни одного стука не раздалось. И вот тогда произошел в чувствах поворот: стали глубоко сожалеть о том, что мирские соображения были поставлены выше долга, налагаемого во имя истины, и, когда по просьбе зашедшего приятеля стуки раздались вновь, они были приветствованы с восторгом. "Это было для нас, - говорит Лия Ондергиль, - как бы возвращение долго отсутствовавших друзей, цены которым, покуда они были с нами, мы не знали" (с. 60). Но стуки вернулись только, чтобы повторять: "Вам надлежит исполнить долг; мы требуем, чтобы вы предали это дело гласности" (Cargon, с. 90). Невидимые деятели сами указали план действия со всеми подробностями: нанять большой публичный зал - "коринфский"; медиумы должны предстать на платформе с некоторыми из своих друзей; лица, назначенные для ознакомления публики с предметом, были Вильетс и Капрон (автор цитируемой книги); этот последний имел прочесть лекцию о возникновении и развитии явлений; комитет из пяти лиц имел быть выбран публикой для исследования предмета и представления о нем отчета на следующем митинге; сами невидимые распорядители обещали произвести стуки столь громкие, чтобы их было слышно по всей зале. Это требование было встречено положительным отказом. "Мы не имели желания, - говорит г. Капрон, - подвергать себя публичному осмеянию и вовсе не хотели получить известности таким путем... Но нас уверяли, что это был наилучший способ для прекращения всяких нареканий и утверждения истины и что таким путем откроется возможность для более широкого развития спиритического общения в недалеком будущем" (с. 90-91).

   Но страх мира сего брал верх, и никто не решался предстать публично; тогда те же "невидимые распорядители предложили, чтобы митинги устраивались в частных домах с большими залами, где бы можно было убедиться в возможности услыхать стуки в присутствии разнородного общества". Целый год прошел в колебаниях и толках с одной стороны и увещаниях с другой; наконец попытка была сделана, и г. Капрон "приступил к устройству митингов в частных домах; залы всегда были полны - и стуки каждый раз раздавались громко и отчетливо" (с. 91). Тогда только решились на великий шаг: публичный митинг был объявлен на вечер 14 ноября 1849 года в "коринфском" зале, в Рочестере. Успех был полный. Три последовательных митинга состоялись с одинаковым результатом, и спиритическое движение возникло!

   м) Мы видели в предшествующем случае, что явления, хотя и противные воле медиума, преследовали, однако, цель благую, что причины их или были поняты, или оправдывались результатом. Но это бывает не всегда. Случается весьма часто, что сообщения, получаемые автоматическим письмом, содержат только насмешки или вышучивания, первыми жертвами которых - сами медиумы; явления как бы находят удовольствие в мистификациях. Сообщения, имевшие до этого правильное и удовлетворительное течение, - исходившие постоянно от одних и тех же личностей, или известных медиуму при жизни своей, или знакомство с которыми было сделано целым рядом сообщений, - вдруг прерываются вторжением личности, которая говорит одни пошлости, напр.: изъяснения в любви, или брань, или, наконец, непристойности, что только надоедает медиуму и сердит его; и нет иной возможности отделаться от такого влияния, как прекратить сеансы. Точно так и с физическими явлениями: иногда это только шутки, шаловливые проделки, которые лишь надоедают медиуму: прячут от него необходимые вещи, стаскивают с него одеяло, обрызгивают водой, пугают разными шумами и т.п. (см. "Light", 1883, р. 31); на темных сеансах проявления делаются иногда столь буйными, даже враждебными, что продолжение сеанса становится опасным и приходится немедленно прекратить его. Иногда проявления, не будучи вызваны никаким сеансом, внезапно вторгаются в семейство. Тут мы встречаемся с целым циклом явлений, известных под общим именем "нечистых", привязывающихся к дому, жильцов которого они обращают в бегство, или к какому-нибудь семейству, принимая характер настоящего преследования, жертвою которого становится не только семейство медиума, но и он сам.

   Я остановлюсь только на двух подобных случаях. Первый относится к беспорядкам, происходившим в Стратфорде (Соединенные Штаты), в семействе пастора Элиакима Фельпса, в 1850-1851 годах; они пространно описаны в упомянутом выше сочинении Капрона. Проявления начались, как обыкновенно, со стуков, движений и таинственных киданий различных домашних вещей; запирание на замок не препятствовало их исчезновению. "Видели, как стул поднимался с полу и ударялся об него несколько раз с такою силою, что дом приходил в сотрясение, ощущавшееся в соседних квартирах. Большой металлический подсвечник, стоявший на камине, был какою-то невидимой силой поставлен на пол и тут начал ударяться об него с такою яростью, что наконец сломался. Это была первая попорченная в доме вещь"... "Иногда громкие стуки заканчивались страшным криком" (с. 141). "Посреди комнаты являлись чучелы, сделанные из находившегося в доме разного платья, нагороженного наподобие человеческой фигуры" (с. 145). "Тогда еще не знали, что такое медиум, но заметили, что явления особенно привязывались к одиннадцатилетнему сыну Фельпса - Генри. Его шляпа и платье нередко разрывались на мелкие куски" (с. 142). "Однажды его бросили в цистерну с водой, а другой раз связали и привесили к дереву" (с. 146). "Когда его отдали в школу в Пенсильвании, то стали щипать его, колоть булавками и всяким образом надоедать ему, рвали его платья и книги; стуки преследовали его даже в школе"... "Семья, в которую его поместили, встревоженная этими странными явлениями, отказалась держать его, так что пришлось взять его домой" (с. 170). "Вскоре началась порча и уничтожение имущества, главным образом фаянсовой и стеклянной посуды. В продолжение нескольких недель почти каждый день разбивались оконные стекла; общее число разбитых дошло до 71. Д-р. Фельпс видел, как щетка, лежавшая на камине, возле которого никого не было, полетела в окно и пробила его. Он видел, как стакан, стоявший на полке, поднялся со своего места, полетел в окно и пробил в нем последнее уцелевшее стекло, когда в комнате никого не было, кроме его самого и Генри, стоявшего все время рядом с ним возле двери, на далеком расстоянии от полки, так что для него было невозможно достать до нее" (с. 148). "Около половины мая Фельпс с сыном отправились за семь миль в Хентонктон. Когда они отъехали от дома одну милю, в их экипаж брошен был камень величиною с куриное яйцо; за первым последовали другие... По возвращении домой в экипаже нашлось их шестнадцать" (с. 157-158). Д-р Фельпс имел в своем столе две записные книжки; в одной из них он записывал в форме дневника подробный отчет о таинственных проявлениях. Однажды он заметил, что все исписанные страницы были из книжки вырваны и исчезли. После долгих поисков остатки их были найдены в подвале. Копии различных появлявшихся писаний, тщательно сберегаемые Фельпсом, исчезли без следа. В туалетном ящике сохранялось большое количество таинственно появившихся записок. Они были в этом ящике подожжены, о чем узнали, когда оттуда появился дым; записки оказались настолько уже обугленными, что ни к чему более не годились" (с. 163). "Вечером 18 июля были опять подожжены в столе д-ра некоторые бумаги, и до двадцати писем и бумаг сгорело. Одновременно в обоих шкапах под лестницей были подожжены бумаги, о чем также узнали по дыму" (с. 165). Когда наконец г. Фельпс, благодаря вмешательству г. Капрона, согласился войти в собеседование с действовавшими силами, тогда узнали, чего они добивались; требование было исполнено, и явления мало-помалу прекратились.

   Другой случай, который я здесь приведу и который также окончился самовозгоранием предметов, произошел у нас на Руси, в Уральской области, на хуторе, недалеко от Илецкого городка. Владелец хутора, Василий Андреевич Щапов, сообщил "Ребусу" в 1886 году (N 43-48) подробное описание таинственных преследований, коим подвергалось его семейство в течение шести месяцев начиная с ноября 1870 года. Случай этот, чисто русский, настолько интересен и замечателен, настолько поучителен по общим чертам своим с подобными же явлениями, - известия о которых нам приходится большею частию почерпать из иностранных источников, - и описание, сообщенное г. Щаповым, составлено им так обстоятельно, что я считаю необходимым воспроизвести его в следующих пространных выдержках:

   "Вот уже 15 лет минуло с того памятного для меня времени, когда вдруг ни с того ни с сего мирное существование всей нашей семьи встревожило происшествие, до того небывалое и необычайное, что ему в то время решительно не подыскивалось никакого более или менее реально-разумного объяснения; его попросту в конце концов свели на шарлатанство, в котором и обвинили нас, ни в чем не повинных, и не преминули оповестить о том в местной газетке (не помню, в каком N мартовских 1871 года "Уральских Ведомостей"). И хотя с тех пор мое знакомство с так называемыми медиумическими явлениями, почерпнутое мною из всего, что только писалось об этом на русском языке, и уяснило до некоторой степени бывшие у нас явления, но тем не менее былая действительность и, так сказать, невольное личное участие во всем происходившем далеко оставляют за собой всю силу впечатления прочитанного или слышанного, потому что тут, при прочтении напр., возможен еще простой выход, к которому обыкновенно прибегают многие, не испытавшие лично, - именно: не верить. Но что поделаете вы, когда при всем желании каким бы то ни было способом стряхнуть с себя эту обузу необычайности и неестественности происходившего, при желании даже насильственно измыслить что-нибудь подходящее к естественному понятию, - чувствуете между тем, что вы просто приперты, так сказать, к стене силою фактов, говорящих вам наперекор вашего так называемого здравого смысла - совершенно противное. И тем более еще, что при отсутствии тогда знакомства с каким бы то ни было даже намеком на существование медиумической силы - явления эти, кроме высшей степени странности их характера, своеобразности и неподатливости к наблюдениям, имели под конец какую-то враждебность и явное почти посягательство на наше благополучие, не говоря уже о той нелестной репутации, сплетнях и злословии, какие сложились о нас у общества верст на полтораста в окружности, по поводу этих явлений. Положим, я сам был виновником этой огласки, так как, не стесняясь нисколько и действуя единственно в интересах научной любознательности, рассказывал, писал и просил всех и вся объяснить мне по возможности: что все это значило? И ко мне приезжали, следили, слушали, смотрели все происходящее у всех на виду, но объяснений тем не менее не находилось. Были люди вполне образованные, с полным и обширным знанием науки, и всячески старались как-нибудь (именно как-нибудь!) свести все это на обыкновенную реальную почву, и мы всей нашей семьей с радостью ухватились за всякие объяснения этих явлений, происходящих, как нам объяснили вначале, при помощи якобы свободного электричества, магнетизма, а потом даже стали объяснять болезненностью моей жены, манией дурачеств, которыми она будто бы одержима и, дурача всех окружающих, сама якобы смеется в душе над нами, простаками. И охотно поверишь тому и другому, но через день, через неделю все эти теории рушились сами собою, при очевидной их несостоятельности. Именно все это надо было испытать на себе, видеть и слышать, не спать ночей, мучиться физически и нравственно до крайнего истощения сил, чтобы прийти наконец к неоспоримому убеждению, что действительно есть в природе то, о чем не снилось мудрецам..."

   "16 ноября 1870 года, перед вечером, я вернулся из соседнего городка, верстах в 30-ти от нашего хутора, при мельнице, где года за полтора перед тем мы поселились всей нашей семьей, состоявшей тогда из двух старух - матери и тещи, лет по 60-ти каждой, жены моей, бывшей тогда лет 20-ти с небольшим, и дочери, еще грудного ребенка. С первых же слов после приветствий жена сообщила мне, что они без меня вот уже две ночи почти совсем не спали от каких-то неестественных, по ее словам, стуков на подволоке дома, в стены, в окна и пр. и заключила, "что у нас просто завелись в доме черти".

   Рассказав, как тотчас по своем приезде сам г. Щапов сделался свидетелем непонятных стуков, раздававшихся пять ночей подряд, почти постоянно то в окно, то в стены; как 20 декабря они на несколько дней возобновились и, кроме того, началось самопроизвольное летание разных вещей, причем мягкие тела "производили звук как бы от падения твердого тяжелого тела, а все твердые тела падали без всякого звука"; как накануне нового 1871 года стуки возобновились опять, и их наблюдали уже целым обществом, причем "стоявшие снаружи дома слышали звук исходившим изнутри, а оставшиеся в комнате слышали тот же звук исходившим снаружи", - г. Щапов продолжает:

   "После того как 8 января в бытность у меня одного знакомого Ф.Ф. С., по миновании многочисленных манифестаций в форме различных стуков и самопроизвольных летаний вещей, с женой моей случился обморок от появления какого-то светящегося шара, вылетевшего из-под ее кровати, сначала небольшого, а потом увеличившегося, по ее словам, до величины обыкновенной суповой чашки, похожего на надутый гуттаперчевый пузырь красного цвета, - мы уж положительно стали относиться к ним (явлениям) враждебно и со страхом, тем более что на другой день, 9 января, эти проклятые стуки в окно жениной спальни раздались уже днем, часов около 3-х, когда она вздумала прилечь отдохнуть после обеда, и начали с этого времени преследовать ее всюду. Так, когда она сидела на диване в этот день за чаем часов в 5 вечера - забарабанило рядом с ней по ручке дивана, и когда я пересел на ее место, то звук перешел опять рядом с ней на клеенку дивана и по временам слышался в складках ее шерстяного платья; переходил за нею в шкаф, куда она ставила посуду, преследовал в кладовой и пр. Тут уж мы, надо правду сказать, даже оробели, потому что такая бесспорная реальность явлений среди белого дня, да исключительная группировка их около жены - ложились как-то тяжело на душу нам обоим, а она так даже всплакнула. Боясь каких-нибудь дурных последствий для ее здоровья, в особенности умственного расстройства, так как она говорила, что хотя и не испытывает особенного страха, но тем не менее перед началом явлений чувствует каждый раз какую-то безотчетную слабость в организме и как бы позыв ко сну, что действительно и было резко заметно: она в это время была как бы в забытьи, а когда находилась в постели, то спала неестественно крепко. Избегая еще больших бед - решили переехать в город, где и остановились в своем доме, намереваясь пробыть с месяц. Но в первый же день нашего приезда встретились с одним знакомым врачом Ш-вым, приехавшим по службе, который, выслушав мой рассказ обо всем и отбросив, разумеется, всякую таинственность и сверхъестественность его подкладки, отнес эти явления прямо к области электричества и магнетизма, проявивших свою силу, по его словам, вследствие, вероятно, или особого состава почвы под нашим домом, или, быть может, от особого индивидуального свойства в организации моей жены. Эти хотя и не особенно ясные, а главное, мало подходящие к данному случаю объяснения, но показавшиеся нам, людям малосведущим, довольно убедительными, подействовали на нас успокоительно, и хотя они, повторяю, по уровню наших научных познаний тоже были довольно отвлеченными, но все же мы могли понять из этого, что речь идет о естественных законах природы, и это для нас было уже находкой, лишь бы избавиться от гнетущей нас чертовщины, названием которой до этого мы окрестили эту силу за неимением более подходящего...

   Но каково было наше изумление и даже ужас, когда 21 января, по возвращении нашем и наступлении ночи, как только жена моя улеглась в постель, стуки и бросание вещей в комнатах дома снова возобновились и вдобавок еще начали летать небезопасные вещи: так, например, столовый ножик, лежавший до этого на печке, с силою ударился в дверь, и мы стали тщательнее прятать всякие подобные и тяжеловесные вещи, но и это не помогало. Иногда среди ночи внезапно все ножи и вилки, бывшие с вечера положенными в шкаф с плотно затворенными дверцами, с силою разлетались по комнате, и некоторые оказывалась вонзившимися в стену у нашей кровати. Признаюсь, я уж не на шутку начал опасаться этих как бы угрожающих манифестаций и был благодарен тому, что многие из наших знакомых навещали нас в это время и ради любопытства оставались ночевать. И если доселе докторская теория электричества не вязалась как-то с странным характером явлений, то уж после 24 января, когда случайно обнаружилась новая способность этой силы, теория эта оказалась окончательно непригодной. Так, вечером этого числа, в бытность у меня в гостях одного знакомого Л.С. Алексеева, когда они с женой моей сидели в одной комнате, а я в другой в это время ходил с своей дочкой на руках, напевая ей какие-то куплеты, -слышу, что Алексеев и жена моя просят меня продолжать только что прерванный мотив цыганки; я пропел, и меня просят переменить на другой - я начинаю "Фигурантку" и, подойдя к ним, узнаю, что под мое пение раздаются стуки в стену около них и совершенно точно воспроизводят тактами мотив песни. Запеваю опять что-то и действительно слышу, что в стену прямо против меня - без участия кого бы то ни было как внутри дома, так и снаружи (о чем справиться мы сочли, разумеется, первым долгом) - точь-в-точь как бы ногтями пальцев отчетливо выбивается каждый такт песни. Приятель мой при этом намеренно затягивает протяжную песню и нарочно прерывает ее, но, тем не менее, ритм звуков в точности следовал за каждым тактом, хотя в то же время, видимо, сбивался при намеренных перерывах со стороны Алексеева. Пробовали вести мотив тихо, доходя до шепота, а потом до простого шевеления губами и даже продолжали ради опыта перебирать разные мотивы только в уме, без всяких звуков - и тогда аккомпанемент получался совершенно верный. Словом, ясно и неоспоримо было видно, что сила эта одарена и слухом, и смыслом, и даже больше того, - способностью угадывания! Мы настолько были поражены разумностью этой силы, чего доселе в ней не примечали, что решили продолжать наблюдения в тот вечер и, чтобы иметь звуки отчетливее и громче, попросили жену мою переместиться с своей кровати на другую, которая находилась возле стеклянной двери, куда тотчас же, следом за ней, перенеслись и целые потоки стуков по стеклу. Тут, кроме воспроизведения аккомпанементов всевозможных маршей, полек и мазурок (а гимн "Боже, Царя храни" вышел даже эффектен), обнаружена была способность силы и просто отзываться на стук по стеклу столько раз, сколько кто стукнет или задумает.

   Считаю не лишним упомянуть снова, что мы во все это время самым тщательным образом контролировали возможность обмана и не выпускали из виду главную виновницу, около которой группировалось все это, т.е. мою жену, спавшую все это время самым спокойным образом.

   Понятно, что после этого никакие теории электричества сюда не подходили, и я решился писать обо всем этом самому автору этой теории - знакомому доктору Ш-ву, тем более что к этому времени подоспела и более побудительная причина для описания именно запрос от Оренбургского отделения Императорского географического общества, которое через управляющего Илецкими станицами майора Погорелова просило сообщить о явлениях вообще, а главное, о метеорологических, как там было названо явление светящегося шара, о котором я упоминал как о причине обморока моей жены. И вот, изложив все как было, я послал по одному экземпляру в общество и д-ру Ш-ву в Уральск с просьбою, разумеется, объяснить, что все это значило? С своей же стороны, как ни стыдно было в этом признаться, совершенно откровенно окрестил все это чертовщиной, так как, несмотря на всю нелепость этого эпитета, иных никаких объяснений не подыскивалось.

   "Вскоре, к величайшему моему удовольствию, из Уральска к нам приехало три лица и именно таких, каких и было желательно в данном случае, по их образованности, развитости и прочим достоинствам, каковы в них нам были хорошо известны. 1-й - инженер-технолог, состоявший тогда чиновником особых поручений при губернаторе, есаул Александр Феогниевич Акутин; 2-й -бывший в то время, кажется, редактором "Уральских Войсковых Ведомостей" (местный литератор и поэт) Никита Федорович Савичев; 3-й - тот же доктор, что приезжал в первый раз и к которому я адресовал свои описания - А.Д. Ш-в.

   Приехали они, как сказали вначале, просто в качестве интересующихся моих знакомых, для исследования явлений. Оказалось же потом, что это была официальная комиссия, наряженная по распоряжению самого губернатора генерала Веревкина. Я был, повторяю, несказанно рад их приезду и, снова повторив им во всей подробности происходившее, отдался весь к их услугам, попросивши в то же время и жену свою отбросить на этот раз всякие излишние церемонии и щепетильности; так, например, чтобы спальня ее была доступна для нас всех во всякое время и всякие лишние уборы, драпировки и, по возможности, прислуга были бы удалены, на что она изъявила полное свое согласие и готовность к облегчению успеха исследований, тем более что люди эти были ей вполне известны и уважаемы; первые двое - как ее бывшие учителя того заведения, где она училась, а последний - как доктор. Понятно, что с первого же разу они приступили к строжайшему и подробному осмотру дома, в котором жилых комнат, где мы помещались в эту зиму, было только три, считая и переднюю, остальная половина дома с капитальной стеной была необитаема, как летнее помещение, служившее в эту зиму как кладовая. Так как до этого времени ничего не происходило и в доме все было тихо, то я, конечно, не мог ручаться за непременное повторение явлений. Но только в первый же вечер их пребывания явления обнаружились как в стуках в стены, в стекла окон, так и в летании предметов и пр. На другой день ими поставлены были привезенные с собою физические приборы, для чего даже взломали часть пола в спальной жены и поставили там железный прут (как он в физике называется, не знаю), один конец которого углубили в самую почву под полом, а другой, верхний, с загнутым и заостренным концом, приходился против той стеклянной двери, в которую обыкновенно раздавались удары и на стекле которой устроен был конденсатор из листов свинцовой бумаги. Привезена была ими и лейденская банка, компасы, магнит и всякая научная диковинка, но ни один из приборов во все время не оказался пригодным ни для одного опыта, и посредством их не удалось уловить ни малейшего намека на сродство явлений с электричеством и магнетизмом; равно как и химические реакции, производимые самим Акутиным, не показали никакого особенно напряженного состояния атмосферного электричества в помещениях дома или насыщения окружающего воздуха сгущенным озоном. Словом, все усердные старания их по этому предмету не привели ни к чему, а явления между тем своеобразно продолжались каждый вечер аккуратно. Для записывания их в последовательном и строгом порядке был заведен журнал, и все мы поочередно во все почти ночи дежурили в спальной жены, откуда они преимущественно и начинались.

   Первое и главное желание было подвести их под какую-либо систему или правило, но как нарочно (а пожалуй, и действительно нарочно) выходило всегда наоборот. Так, например, с самого еще, кажется, начала, сидя все вместе за чаем, наблюдали самопроизвольное летание со стола разных вещей: ложечек, крышки с чайника и пр., и все эти вещи слетали непосредственно в направлении от моей жены в стороны, что навело на мысль о присутствии в ней отталкивающей силы, как бы отрицательного тока; но тут же вслед за этим обнаружилось и противоположное: идет, например, она к посудному шкафу и только что отворяет дверцы, как на нее сыплются вещи оттуда и летят далеко прочь. Но всякий раз это случалось так, что нам, собравшимся вокруг стола или шкафа вчетвером или впятером, никак не удавалось уловить того момента, когда вещь поднимается со своего места, а приходилось видеть ее уже только на лету и падающею. И вот заставляем жену мою дотрагиваться по очереди до вещей в шкафу, и все они у нас на виду остаются в спокойном состоянии, а потом вдруг откуда-нибудь из-за угла - куда никто из нас не смотрел в данный момент - срывается с своего места какой-нибудь предмет: подсвечник, ковш и т.п. - и летит из шкафа к ней навстречу и, перелетев через наши головы, падает далеко в сторону. Тут уже приходилось признавать в ней притягательную силу, и так во всем и всюду встречались противоречия, сбивавшие наблюдателей с толку.

   Не помню уж, сколько именно дней мы сообща наблюдали и записывали разнородные явления, выражавшиеся то в различных звуках, то в передвижении предметов, и по-прежнему не приходили ни к какому результату, когда однажды обнаружилось случайно нечто уже более загадочное. Так, сам Акутин, сидя раз ночью очередным, так сказать, дозорщиком в спальне около глубоко спящего медиума, тревожным шепотом зовет нас из другой комнаты и сообщает, что он, слыша временами какой-то неопределенный шорох как бы по подушке и одеялу спящей, вздумал просто поцарапать ногтем по той же подушке и простыне и, к удивлению, услышал точно такой же звук в том месте, где он сам его перед тем произвел, и приглашает нас прислушаться, так как просто не доверяет уже себе. Действительно, как только он провел ногтем по шелковому или шерстяному, кажется, одеялу спящей - так тот же самый звук почти одновременно и на том же самом месте отчетливо повторился сам собою. Проведет ногтем же по наволочке два раза - и точно такой же двукратный звук отзовется в ответ. Начнет варьировать звуки, - напр., сделает два более сильных и третий слабее - в ответ повторится то же самое до точности поразительной. Сколько бы ни отсчитали звуков по одеялу, подушке, спинке кровати или стула - даже далеко от неподвижно спящей и иногда едва-едва слышным образом, - звуки повторялись и воспроизводились безошибочно - точно столько же раз, с одинаковой силой и по тому же самому месту, где были сделаны. Тогда Акутин просто начинает спрашивать, например: кто из нас 4-х или 5 произвел звук, и перебирает имена присутствующих, и каждый раз ответ таким же шорохом раздается именно при имени того, кто произвел звук. А за спящею мы между тем наблюдаем все, и она лежит совершенно неподвижно, даже с отворотившейся несколько головой к стене, и уж нас ни в каком случае видеть не может, даже если бы и полуоткрывала несколько глаза, что при достаточном освещении, на виду всех, тоже было бы неминуемо замечено.

   Это Акутина ужасно взволновало, и он долго ходил молча, задумавшись и отдуваясь. Затем опять подсел и начал спрашивать о разных событиях из области политики, литературы и пр., например о ходе бывшей тогда Франко-Германской войны, - и ответы звуками получались до того верные и точные как о времени событий, так о месте и лицах, что только постоянно и внимательно-толково читавший газеты мог давать такие ответы, но никак уже не жена моя, не бравшая почти в руки газет, которых, кстати, в доме в ту пору у нас и не получалось. И сколько мы ни пытались и ни настаивали, чтобы получить звук на умышленно неверный вопрос - ни разу не получалось ни малейшего шороха, а соблюдалось полнейшее молчание, которое означало отрицательность. При этом Акутин задавал вопросы и на иностранных языках -французском и немецком, и результат был один: верность и безошибочность, что утверждал уже сам спрашивающий, так как большая часть из нас окружающих не знали этих языков... Тут уж я вплотную, что называется, пристал к Акутину: что же это такое? Если это опять-таки как-нибудь незаметно для нас жена моя проделывает шорохи (мы все-таки еще думали тогда про себя: не одурачены ли мы как-нибудь ею) - то как же она, например, буквально не читая газет (это я положительно утверждаю), может знать о событиях войны, о деятелях ее и прочих эпизодах, о которых она, наверное, и во сне не видала; или - почему ей известно, например, что один из известных писателей-социалистов - Лассаль - еще жив в то время, - тогда как я, например, кое-что еще зная о Лассале, думал, что он уже давно не существует, так как при получении утвердительного ответа, что он еще жив, я воскликнул тут же: что это уже вздор; но Акутин же и поправил тогда мою ошибку. А потом, каким образом получились точные ответы на вопросы, задаваемые по-французски и немецки, когда она, учась еще в детстве, знала по-французски только чуть ли не одну азбуку, а немецкому языку и совсем не училась? Понятно, что Акутин волновался при этом больше, чем мы, прося оставить его пока в покое, и не ложился во всю остальную часть ночи, прошагав до утра в глубокой задумчивости. А утром, за чаем, наведя нарочно разговор на политику, обратился к жене с некоторыми самыми обыкновенными вопросами о текущих военных событиях, но оказалось, что она не только о подробностях, сообщенных вчера шорохообразными ответами, не знала, но чуть ли не знала даже о существовании самой войны между немцами и французами; так же точно о Лассале и о другом прочем не имела никакого понятия (так как выйдя рано замуж, она исключительно была занята детьми и хозяйством).

   Тогда Акутин должен был признать, что это уже проявления не электричества и магнетизма, хотя, быть может, и нечто сродное, и что, следовательно, жена моя во время сна находится в таком исключительном, как бы прозорливом, состоянии, что, воспринимая впечатления извне, дает на них ответы, так сказать, нутром (как он выразился на местном народном жаргоне), т.е. психически. Это было тем более ново как для него, так и для нас остальных, что в то время еще нигде не упоминалось о психических явлениях... От себя Акутин объявил приблизительно следующее: так как эти проявления не подходят ни под одну из общеизвестных и принятых в науке рубрик, а между тем факты налицо и для него они уже теперь не опровержимы, то он до времени пока отрешается от какого-либо предвзятого известного ему научного взгляда и ограничился пока тем, что окрестил эту силу словом "Еленизм", - производя его попросту от имени жены моей Елены, - намереваясь писать об этом в одну из немецких газет. А между тем, для вящей убедительности, просил перенести место наблюдения в Илецкий городок, где мы и остановились опять в своем доме. Там повторялось почти то же самое, хотя в меньшей и слабейшей степени. Так, звуки, например, отдавались только в полу и именно около того места, где находилась жена, как будто стуки прятались за нее, а в каменных стенах дома их совсем слышно не было...

   Как только в первых числах марта мы перебрались в хутор, так с первого же шага в доме опять пошла разгуливать эта сила. И на этот раз явления совершались даже без присутствия жены. Так, однажды, перед вечером, на моих глазах запрыгал на всех четырех ножках большой тяжелый диван, да еще вдобавок в то время, когда на нем лежала моя старуха-мать, перепугавшаяся, разумеется, ужаснейшим образом. Этот случай имеет для меня особое значение потому, что до этого я все как будто не так хорошо мог проверить себя во многом из виденного и слышанного, так как во все время был посторонний народ и я мог быть под чужим влиянием, хотя, повторяю, сомнений и тогда не было, но тут ведь весь диван был на виду, так как дело было днем, под ним никого и ничего не было, мать-старуха лежала на нем совершенно спокойно, в комнате, кроме меня и мальчика у двери в передней, тоже никого не было, а между тем пяти-шестипудовый диван, с лежащей на нем старухой, раза три-четыре подпрыгнул, как сказано, сразу на всех ножках, - ясно, что уж тут никак не галлюцинация. Затем в тот же или на следующий день, вечером, когда мы сидели в большой нашей комнате, вдруг у всех нас на виду из-под умывального шкафчика, стоявшего в передней, с треском вылетела синевато-фосфорического цвета искра по направлению к спальне жены (где ее в это время не было), и одновременно с стремительным вылетом этой искры мы увидели, что в спальне что-то моментально вспыхнуло. Опрометью ринувшись туда, я увидел, что горит ситцевое недошитое платье, лежащее на столике в переднем углу. Затушить его предупредила меня моя теща, находившаяся одна в этой комнате и успевшая вылить на вспыхнувшее пламя кувшин воды. Я, остановившись в узеньких дверях и не пропуская никого вперед себя в эту комнату, принялся первым долгом за исследование: не было ли причиной воспламенения платья чего-либо иного, помимо виденной нами искры, как-то: упавшей свечки, спички и т.п. Но положительно ничего такого вблизи этого места не было, а между тем в то же время в комнате чувствовался довольно сильный и смрадный запах серы, исходивший именно от залитого платья, горелые места которого, несмотря на то что были мокры от вылитой воды, на ощупь были еще горячие, и от них шел пар, как будто вода была вылита на горячее железо, а не на ситец.

   Как ни тяжело и опасно было оставлять в такое время своих семейных - двух старух и жену с ребенком, но я по одному безотлагательному делу должен был на один день поехать в город, а чтобы семейным не было страшно оставаться одним (так как мы все уже не на шутку стали бояться этих явлений), я попросил одного юношу, соседа нашего А.И. П-ва, остаться с ними. Вернувшись через день, застаю всю семью в сборах с уложенными уже на воз вещами; мне объявляют, что оставаться долее никак нельзя, потому что начались самовозгорания в доме разных вещей и дошло до того, что вчерашним вечером на самой хозяйке дома (т.е. моей жене) воспламенилось само собою платье и П-в, бросившийся тушить его на ней, обжег себе все руки, которые у него и оказались действительно забинтованными и сплошь почти покрытыми пузырями. Вот что рассказал мне об этом П-в. Вечером, в день моего отъезда, явления, кроме стуков и пр., осложнились еще появлением светящихся метеоров, которые появлялись перед окном, выходящим в наружный коридор; числом их было несколько штук и разной величины, начиная от большого яблока и до грецкого ореха; формой круглые и цветом темно-красные и синевато-розовые, не совсем прозрачные, а скорее матовые. Довольно долго, по его словам, продолжалось это удивительное летание светящихся огоньков, сменявших один другого. Подлетит такой шарик к окну, повертится по ту сторону стекла несколько времени без всякого шума и только что скроется, как на смену ему, от противоположной стены коридора, - другой, третий; потом два, три вместе, и т.д. продолжалась эта игривая смена огоньков, как будто желавших проникнуть внутрь дома. Жена моя не спала в это время. На другой день к вечеру, только что они вышли посидеть на крыльцо (время настало уже теплое), как П-в сейчас же вернулся опять зачем-то в комнату и видит, что горит постель. Зовет на помощь, сбрасывают покрывало, простыни, прогоревшие уже довольно изрядно, и, затушивши все тщательно и осмотревши кругом, не осталось ли где огня, снова выходят на воздух от дыма в комнате и недоумевают, откуда мог появиться на постели огонь, когда там не было ни зажженной свечки, ни курящих папиросы... как вдруг снова чуют гарь в комнате. На этот раз оказался горящим волосяной тюфяк, с нижней его стороны, около угла, и огонь настолько уже успел проникнуть внутрь толстой волосяной (без всякой примеси) набивки тюфяка, что, по их мнению, этого никак не могло произойти от недосмотра при тушении первого воспламенения, потому что горящие места были потушены окончательно и огня не должно было остаться, тем более что волосяная набивка - материал не горючий - не то что мочала или вата, которых тут и не было.

   Но и этим все не кончилось, а завершилось в тот же вечер такой катастрофой, после которой уже и решено было совсем оставить дом, переехать куда-нибудь, несмотря на то что уже снег таял и кругом бежали вешние ручьи.

   Этот случай тот же П-в передал мне так: "Сижу, говорит, я и наигрываю на гитаре, а сидевший тут перед тем мельник вышел из комнаты, а вслед за ним вскоре вышла и Елена Ефимовна (моя жена), и только что затворилась за ней дверь, как я услышал откуда-то, как бы издалека, глухой и протяжно-жалобный вопль. Голос же мне показался знакомый, и, оторопев на мгновение от охватившего меня безотчетного ужаса, - бросился за дверь и в сенях увидал буквально огненный столб, посреди которого, вся объятая пламенем, стояла Елена Ефимовна, на ней горело платье снизу и огонь покрывал ее почти всю. Разом соображаю, что огонь не сильный, так как платье на ней тоненькое, легкое, - кидаюсь тушить руками; но в то же самое время чувствую, что их страшно жжет, как будто они прилипают к горящей смоле; раздается какой-то треск и шум из-под пола, и весь он в это время сильно колеблется и сотрясается. Прибежал со двора на помощь мельник, и мы вдвоем внесли на руках пострадавшую в обгорелом платье и без чувств".

   Жена же рассказала следующее. Только что вышла она за дверь в сени, как под ней вдруг затрясся весь пол, раздался оглушительный шум, и в то же время из-под полу с треском вылетела точно такая же синеватая искра, какую мы прежде видели вылетавшею из-под умывального шкафчика, и только что она успела вскрикнуть от испуга, как внезапно очутилась вся в огне и потеряла память. При этом весьма замечательно то, что сама она не получила ни малейшего ожога, тогда как бывшее на ней тоненькое жаконетовое платье кругом обгорело выше колен, а на ногах не оказалось ни одного обожженного пятнышка.

   Что же действительно оставалось делать? Передо мною был с искалеченными от ожогов руками П-в, обгорелое платье, на тонкой материи которого не было ни малейших следов какого-либо горючего материала, - ясно, что оставалось бежать! Что мы и сделали в тот же день, переехавши в соседний поселок, в квартиру казака, где и прожили все время половодья без всяких уже тревог. Не было никакого повторения и по возвращении нашем в дом, который я, однако, тем же летом распорядился сломать".

   Не могу отказать себе в удовольствии привести здесь, хотя и не идущее прямо к предмету, но драгоценное по себе, столь редко удающееся наблюдение над материализацией, которым г. Щапов заканчивает свою статью:

   "Забыл еще в своем месте упомянуть о том, что было два случая видеть так называемую теперь - материализацию (тогда же просто мы называли дьявольским наваждением).

   Так в первый раз жена видела в окне, снаружи, нежную, розовую, как бы детскую ручку, с прозрачными светящимися ногтями, которыми и барабанили в стекло. Потом в том же окне видела два какие-то темного цвета живые существа вроде пиявок, которые и напугали ее до обморока. А другой раз я уже сам, будучи один в доме и мучась несколько часов подсмотреть: кто и как (не жена ли сама, притворяясь спящею) барабанит по полу в ее спальне, - я несколько раз незаметно подкрадывался к Дверям спальни, где стуки по полу шли непрерывно, но каждый раз лишь только я чуть-чуть заглядывал в спальню, звуки приостанавливались и тотчас же возобновлялись снова, когда я отходил или отводил только глаза от внутренности спальни, как будто дразнили меня. Но вот, полагаю, в двадцатый, а то и больший раз, я как-то вдруг ворвался в комнату, лишь только там начались стуки, и... оледенел от ужаса: маленькая, почти детская розовенькая ручка, быстро отскочив от пола, юркнула под покрывало спящей жены и зарылась в складках около ее плеча, так что мне ясно было видно, как неестественно быстро шевелились самые складки покрывала, начиная от нижнего его конца до плеча жены, куда ручка спряталась. И пугаться-то, кажется, особенно было нечего, но меня, как я говорю, оледенил ужас, потому что спрятавшаяся ручка была вовсе не рука моей жены (хотя и у той руки были небольшой величины). Это уж я заметил ясно, и, кроме того, само пол