Аксаков Александр Николаевич - Анимизм и спиритизм

.

   И "бедствие" это, несмотря на все старания просветителей, все продолжает разрастаться. Вопрос о психизме теперь, действительно, стал на очередь: за двадцать лет, истекшие со времени первой здесь изданной мною книжки по этой части - "Спиритизм и наука", - как велики его успехи, несмотря на все преграды! Утешительно, покидая поле борьбы, видеть, что труд не пропал даром, не был потрачен на возделывание бесплодной зыбучей почвы! Основалось Лондонское Общество психических исследований, которое перекинулось и в Америку; даже в этом году, в Чикаго, будет заседать международный психический конгресс; во Франции возникли "Les Annales des sciences psychiques" под ближайшим заведованием проф. Рише; в Германии прогремел, как метеор, мощный голос Цольнера; его подхватили Гелленбах и Дюпрель, и дело настолько двинулось вперед, что теперь, по полновесному свидетельству Вундта, "склонность к оккультизму, являясь выдающейся составной частью духовных течений наших дней, захватила, по понятным причинам, даже и некоторых философов и психологов"... "немецкие философские журналы не хотят уже более уклоняться от примера, данного им такими образцовыми заграничными органами как "Revue Philosophique" и др., и постепенно с гипнотизмом вводят в моду и спиритизм"¹.

   Встрепенулась недавно Италия, и у нас даже возникло свое Общество Экспериментальной Психологии.

   И ничто не остановит "торжествующего шествия дракона позора и бессмыслицы", как я писал тому назад семнадцать лет², потому что нельзя остановить того, что коренится в природе вещей; сверхчувственное, такая же часть природы, как и весь чувственный мир; только подхода к нему не находили до сего времени, недоставало экспериментального метода, но теперь метод этот найден - в гипнотизме, с одной стороны, в медиумизме - с другой.

   Вот мне пожелалось проверить еще раз свои впечатления по части физических медиумических явлений; я отправился в Италию, где есть заведомо хороший медиум; устроил кружок, в котором приняли участие люди, уже видевшие кое-что по этой части, и другие, никогда ничего не видевшие. И в результате получился наш миланский отчет, который теперь на шести языках обходит мир - это будет моя лепта предстоящему международному психическому конгрессу.

   По мнению того же г. Вундта, "все это чепуха". Но как же так, в чем же "чепуха"? Вот мы видели в Милане при полном свете, как стул приблизился к нашему столу сам собою на несколько футов; поставили его на место, и опять он приблизился (см. помянутый отчет). В чем же тут "чепуха"? В том ли, что мы видели и знаем то, чего не видал, не знает Вундт? Факт это движение стула или нет, вот в чем вопрос. Надо его объяснить или нет?

   Если даже это и факт, отвечает нам Вундт, то во всяком случае - маленький факт, "из маленького мира, - мира пугал и стучащих духов, ведьм и магнетических медиумов, в котором все, что ни совершается в том большом, величественном мире (Коперника, Галилея и т.д.), поставлено вверх дном! Все до того неизменные законы становятся негодными ради крайне заурядных, большей частью истеричных особ" (с. 9).

   "Ин-те-ресно!" - припоминается мне обычный возглас Д.И. Менделеева времен нашей пресловутой университетской комиссии, когда, бывало, ему рассказывали про какую-нибудь медиумическую диковину. Очень интересно! Значит, есть в природе маленький мир и великий, маленькие явления и великие, и эти маленькие могут ниспровергнуть все законы великих явлений! Какое ненаучное, избитое возражение приходится слышать от такого выдающегося ученого, как Вундт! Ну, стоял бы на том, что "все это чепуха", - и был бы прав, по своему; а то "допустим - говорит - что пришлось бы признать магическое действие на расстоянии"... и "все приходит в колебание- и тяготение, и действие света, и законы нашей психофизической организации"... Кто же впал теперь в несомненную "чепуху"?

   Такие выходки для нас теперь только смешны - тем смешнее, чем выше олимпийские высоты, с которых они раздаются.

   Другой известный ученый (Elliot Coues) ответил умнее. "Если перед вами факт, - говорит он, - где какая-нибудь частица материи, хотя бы не более булавочной головки, приводится в движение каким-нибудь способом, указывающим на то, что тут сила не послушная силе тяготения, то вы перешли Рубикон между материей и духом, между тем, что подвластно тяготению, и тем, что подвластно жизни".

   Перед нами два "маленьких", "глупеньких"³ факта: желудь, упавший с дерева на землю перед носом Ньютона, и двести лет спустя тот же желудь, поднимающийся ныне на воздух на медиумическом сеансе...

   Первый желудь дождался своего Ньютона, - дождется и второй...

   Мы знаем теперь, что мизонеизм (гонение новизны) есть болезнь, данная в удел человечеству. С незапамятных времен оно страдает от нее; всегда были и будут одержимые этим недугом, тормозящим ход прогресса человеческого знания...

   Живи Вундт триста лет тому назад, с каким глубоким убеждением в правоте своей он приговорил бы Евзапию Паладино к сожжению на костре, как несомненную "ведьму", совращающую людей с правого пути, помрачающую их здравый рассудок! Ныне "ведьм" не жгут, но жгут книги. Еще не очень давно, в 1861 году, в Барселоне, по приказанию папы, было учинено auto dafe (аутодафе) - всенародно, на лобном месте, было сожжено на костре триста томов спиритических книг! Как охотно, украдкой, подложили бы хворостинку и многие из наших теперешних научных "просветителей"!

   Живи Вундт двести лет тому назад, когда итальянские паучники не хотели и смотреть в галилеевский телескоп, то в числе их, вместе со своим соотечественником Мартыном Корки, был бы и Вундт; запрещал бы смотреть и другим...

   Живи Вундт сто лет тому назад, когда научный мир хохотал над "лягушачьим танцмейстером", то и Вундт хохотал бы вместе с другими, отвечая самодовольно, как отвечает и теперь: "Я не верю в чертовщину и не экспериментирую над ней"!⁴

   Но Гальвани утешал себя, говоря: "Тем не менее я знаю, что открыл одну из величайших сил природы".

   Таким словом можем утешиться и мы.

  

   ¹ Вундт. "Гипнотизм и внушение". Рус. Изд., 1893, с. 81, 87.

   ² "Медиумизм и философия" - "Русский Вестник", 1876, с. 443.

   ³ "Absurde", по выражению Рише, о поднятии стола. "Annales", - "Неразумный мир истеричных медиумов", по выражению Вундта, с. 9.

   ⁴ Вот подлинные слова Вундта: "Кто верит в чертовщину - экспериментирует над ней, а кто в нее не верит, обыкновенно и не делает никаких опытов" ("Гипнотизм и внушение", с. 8). Как же не смеяться над этой грубо невежественной выходкой! Начиная с Гера и Крукса и кончая Ломброзо и Скьяпарелли, разве эти именитые ученые верили в чертовщину, иначе спиритизм, когда приступали к наблюдению его явлений? Они были совершенными скептиками, а Ломброзо еще недавно печатно обзывал нас дураками. Но разница между ними и Вундтом та, что последний и смотреть не хочет в телескоп, а первые посмотреть не отказывались и, посмотревши, увидали в нем мир не только не "маленький", но даже очень великий, даже больше галилеевского и, разумеется, закономерный! Потребуются новые века, новые усилия от науки и человечества, чтоб справиться с его задачами, чтоб изучить его законы!

  

  

   Появление сочинения Э. ф. Гартмана о спиритизме было приветствовано мною с искренним удовольствием. Моим давнишним желанием было, чтобы кто-нибудь из передовых мыслителей, не из спиритического лагеря, занялся этим вопросом основательно, с глубоким знанием всех относящихся до него фактов, и подверг его строгому обсуждению, не с точки зрения современной культуры или какого религиозного учения, но единственно с точки зрения логической, философской, и, если б спиритическая гипотеза оказалась не выдерживающей критики, то чтоб указал, на достаточных основаниях, почему именно, а взамен ее предложил бы другую гипотезу более логическую, более соответствующую требованиям современной науки. Сочинение Гартмана представляет в этом отношении мастерское произведение, имеющее для спиритизма существенное значение; я приветствовал появление его как "событие в спиритическом мире", и назвал это сочинение "школой для спиритизма", в которой приверженцы его легко увидят, как и чему надо учиться в этой области - с какой тщательностью должны быть произведены их наблюдения и с какой осторожностью должны быть сделаны их выводы, чтобы они могли устоять под напором современной научной критики ("Ребус", 1885, с. 375-376). Я тотчас же предложил редакции "Ребуса" поместить у себя перевод этого сочинения, подобно тому как сделала это редакция английского журнала "Light", и осуществлению этого предложения было немедленно приступлено с помощью профессора Бутлерова, который даже взял на себя труд диктовать перевод стенографу¹.

   Мы можем теперь надеяться, что с помощью такого мыслителя, как Э. ф. Гартман, - и мы имеем право предполагать, что он нам в ней не откажет, - этот темный вопрос, высокое значение которого для науки о человеке уже достаточно проглядывает, получит наконец ту оценку и то освещение, которых ему недоставало, и, подобно ныне вопросу о гипнотизме, будет поставлен на очередь.

   Цель всей моей деятельности в Германии, которую мы привыкли считать передовою в вопросах философских, состояла именно в том, чтобы обратить на этот вопрос беспристрастное внимание ее мыслителей; имелась надежда получить с их стороны поддержку и необходимые указания для рациональной разработки предмета. Германия представляла для меня ту свободную почву для обсуждения подобного умственного новшества, которой я не находил у себя дома, особенно двадцать лет тому назад. Способ моих действий состоял в том, что я печатал в немецком переводе лучшие материалы, которые я находил по этому вопросу в английской литературе, а с 1874 года стал издавать в Лейпциге ежемесячный журнал ("Psychische Studien") для сообщения и обсуждения текущих новостей. Усилия мои были встречены жестокой оппозицией - Германия ничего и слышать не хотела о таком непотребном вопросе, несмотря на то что некоторые известные немецкие писатели (Emmanuel Fichte, Franz Hoffman, Maximilian Perty и др.) отнеслись к моей деятельности весьма сочувственно и оказали мне возможное с их стороны содействие и словом, и делом - статьями в моем журнале. Только с появлением Цольнера на этом же поприще дело приняло иной оборот. Материал живого, наглядного факта, который я готовил для нашей научной комиссии, в лице Слэда и который остался без пользы для нее, ибо она сама прекратила свое существование, принес эту пользу для Германии. Когда Цольнер, после успеха своих первых опытов со Слэдом, пожелал ближе познакомиться с предметом, он нашел в моих изданиях весь необходимый материал, и он не раз выражал мне по этому поводу свою благодарность. Признание Цольнером реальности медиумических явлений произвело в Германии огромную сенсацию. Вскоре затем появились сочинения Гелленбаха², в лице которого мы видим в Германии первого самостоятельного философа-исследователя этих явлений К нему присоединился недавно и другой видный мыслитель - Карл Дюпрель, которого философия астрономии привела к философии мистики. Вообще, со времени Цольнера, спиритический вопрос в Германии породил целую литературу.

   Между тем публичные опыты Ганзена совершили переворот в области животного магнетизма; после столетнего игнорирования и осмеяния явления, принадлежащие к этой области, сделались достоянием науки; признанные ныне, во всей их реальности чудеса гипнотизма прокладывают путь к признанию чудес медиумизма, и, быть может, совпадению этих обстоятельств мы и обязаны появлением книги Гартмана, который на фактах умственного внушения вообще и внушения галлюцинаций в особенности и основал главным образом всю систему своих толкований.

   Моя подготовительная работа пригодилась и тут, ибо только в моих немецких изданиях Гартман и почерпнул те факты, которые послужили ему для формулирования своего суждения о спиритизме, и он даже делает мне честь рекомендовать мой журнал для обстоятельного знакомства с предметом. И когда Гартман начинает свое сочинение с того, что заявляет о необходимости научного исследования медиумических явлений и прямо требует от правительства, чтобы оно назначило для сей цели научную комиссию, - я могу считать цель моей деятельности в Германии достаточно достигнутою, ибо имею основание надеяться, что после слова, сказанного столь веским голосом в пользу признания необходимости подобного исследования, медиумический вопрос в Германии пойдет своим путем безостановочно; мне же пора отойти в сторону - продолжать свою посильную работу в отечестве.

   Но, прежде чем мне удалиться, я полагаю, будет не лишним представить те данные и те соображения, которые не позволяют мне всецело согласиться с толкованиями и заключениями г. Гартмана, которые не только для Германии, но и для всех интересующихся философскими вопросами должны иметь особенное значение. И к этому меня побуждает совсем не то обстоятельство, что Гартман высказался совершенно против спиритической гипотезы, так как я в настоящее время, считаю вопрос о теории, о толковании, второстепенным и с точки зрения строго научной преждевременным. Сам Гартман признает это, говоря: "Имеющийся налицо материал для сих пор решительно недостаточен, чтобы считать вопрос созревшим для обсуждения" ("Спиритизм", рус. пер., с. 18). Моей постоянной программой были факты прежде всего - их признание, развитие и изучение как таковых в их бесконечном разнообразии. Им суждено будет пережить, я полагаю, еще много гипотез, прежде чем какая-нибудь из них перейдет в общепризнанную положительную истину, но факты, твердо установленные, останутся навсегда. Уже двадцать три года тому назад в первом моем спиритическом издании я говорил: "Теория и факты - две разные вещи, и недостатки первой никогда не уничтожат силы и достоинства последних". То же самое я высказал в предисловии к моему русскому изданию опытов Крукса: "Спиритические факты не надо смешивать со спиритическими теориями или учениями. Первые устоят, вторые могут исчезнуть, измениться" (с. 4). А в предисловии моем к немецкому изданию Крукса я прибавляю: "Изучение этого вопроса, когда оно поступит наконец в руки науки, будет иметь, смотря по добытым результатам, несколько актов.

   Акт первый - признание реальности медиумических явлений.

   Акт второй - признание проявления в них неизвестной силы.

   Акт третий - признание проявления в них неизвестной разумной силы.

   Акт четвертый - расследование источника этой силы; находится ли она внутри или вне человека - субъективна а или объективна? Этот акт будет experimentum crucis роса, - науке придется произвести один из торжественнейших вердиктов, который когда-либо выпадал на полю. Если он будет утвердительным в последнем смысле, тогда наступит

   пятый акт - огромный переворот в области науки о человеке.

   Где мы находимся? Можем ли мы сказать, что мы уже при четвертом действии? Я думаю, что нет, что мы все еще присутствуем при прологе первого акта, ибо даже вопрос о признании фактов не находится в руках науки; она еще не хочет знать их, как не хотела знать и фактов животного магнетизма. Поэтому мы еще далеки от истинной теории, а Германия в особенности, так как развитие фактической стороны вопроса так слабо в ней, что ей вовсе недостает поприща для экспериментального исследования. Все факты выдающегося порядка, на которых Гартман строит свою аргументацию, добыты вне Германии; сам Гартман не имел случая наблюдать их, и хотя он считал для себя достаточным опираться на свидетельства других, но никто не будет отрицать, что личный опыт в этом предмете имеет существенное значение.

   Вся его критика основана на условном допущении реальности принимаемых в спиритизме фактов, за исключением материализации; хотя уже и это произвольное исключение, которое не может оставаться без возражения, но и кроме материализации есть множество фактов, которые или остались Гартману неизвестными, или пройдены им молчанием, или частности которых были им недостаточно оценены. Эти упущения имели существенное влияние на правильность тех заключений, к которым он пришел. Считаю своим долгом на все это указать. Вместе с этим я воспользуюсь случаем, чтобы изложить и мои собственные взгляды на этот предмет, сложившиеся после долголетнего его изучения и до сего времени нигде мною в печати не высказанные.

  

   ¹ Перевод этот вышел потом отдельной книжкой под заглавием: "Спиритизм Э. ф. Гартмана".

   ² Из них изданы мною на русском: "Индивидуализм в свете биологии и современной философии" и "Человек, его сущность и значение с точки зрения индивидуализма".

  

   Сочинение Гартмана не представляет в отношении теоретическом ничего нового: нервная сила, умственная передача мысли, сомнамбулизм, ясновидение и, вообще, бессознательная психическая деятельность уже с самого начала спиритического движения служили гипотезами для естественного объяснения медиумических явлений. Только позже, когда начались явления материализации, стали прибегать к толкованию посредством галлюцинаций. Главная заслуга труда Гартмана состоит в том систематическом развитии, которое он дал этим способам толкования, в той методической классификации явлений, к которым упомянутые гипотезы могут быть прилагаемы; он указал, при каких условиях данного факта приложима данная гипотеза; какие требуются условия для допущения другой гипотезы и какие опять новые условия для допущения третьей и т.д.

   Полагая, что для немецких читателей моих, а также и для самого Гартмана было бы не безынтересно познакомиться, хотя в беглом очерке, с трудами тех, которые были его предшественниками в этом направлении, я и предпослал этой главе, в немецком подлиннике, исторический обзор антиспиритических теорий, заканчивающийся пространными выписками из книги Дассье "О посмертном человечестве". Подробное изложение содержания этого сочинения вместе с критикой притязаний и заключений автора были уже напечатаны мною в "Ребусе", а затем и изданы особой брошюрой под заглавием "Позитивизм в области спиритизма"; там же был помещен мною и краткий обзор антиспиритических теорий; хотя этот обзор в ответе моем Гартману гораздо подробнее, но останавливаться здесь на нем и повторять выписки из книги Дассье будет, очевидно, излишним.

   Теории, посредством которых Дассье рассчитывал справиться с спиритическими фактами, имеют также явное сходство с теориями Гартмана. "Месмерическая личность" первого - это "сомнамбулическое сознание" последнего; гиперэстезия памяти, умственная передача мысли ясновидение - таковы общие орудия обоих противнике Что же касается знакомства с предметом и систематического развития теории, то, разумеется, книжечка Дассье не выдерживает никакого сравнения с сочинением Гартмана; но, с другой стороны, гипотеза первого, признавая реальное, т.е. объективное и независимое, хотя и временное существование месмерической или флюидической личности, имеет положительное преимущество над гипотезами последнего; это дает автору возможность представить довольно удовлетворительное объяснение всей той серии явлений, так называемых мистических, для которых теория Гартмана является уже недостаточною.

   Мне не трудно было возражать Дассье, когда он говорит, "что призраки, вызываемые медиумом, даже и в том случае, когда они облекаются в оптическую форму, нечто иное, как галлюцинация" (с. 60, рус. изд.); с его стороны это просто была логическая погрешность, ибо, раз признавши реальность флюидического призрака, а равно и факта его прижизненного появления - видимого и осязаемого, ему уже не подобало говорить о галлюцинациях. Иное дело теория Гартмана, который не признает существования флюидического человеческого существа или чего-нибудь подобного. Он признает факт появления фигуры, но не признает в ней объективной реальности; эта последняя должна быть доказана иными путями, чем чувственные восприятия человека, которые всегда могут быть обманчивы.

   Я начну свой критический разбор воззрений Гартмана именно с этой стороны вопроса, так как в этом пункте я расхожусь с ним совершенно и так как именно вопрос о реальности этого явления может быть разрешен физическими средствами, и, даже при настоящем положении вопроса, совершенно положительно. Я утверждаю, что явления, которые принято называть в спиритизме "материализациями", не суть галлюцинации, не суть "продукты фантазии без чувственной основы для восприятия", - как смотрит на них Гартман, опираясь на те факты, которые были ему известны, - но что это продукты, одаренные своего рода материальностью, хотя и преходящей, что это, выражаясь слогом Гартмана, объективно реальные явления с чувственной основой для восприятия. Гартман готов допустить эту реальность при достаточном доказательстве, и таковое, говорит он, может представить нам только фотография, но с непременным условием, чтобы медиум и появляющаяся фигура были сняты одновременно. В послесловии своем Гартман выражается еще определеннее, и так как он входит тут в некоторые подробности, то я и считаю полезным воспроизвести здесь это место:

   "Вопрос, в высшей степени интересный теоретически, состоит в том, может ли медиум не только возбудить в другом лице определенный образ галлюцинаторно, но даже произвести таковой на самом деле, как нечто реальное, хотя и состоящее из весьма тонкой материи, но тем не менее существующее на самом деле в объективно реальном пространстве комнаты, где происходит заседание, - причем для такого образования медиум выделяет вещество из своего собственного организма и формирует его в определенный вид. Если бы была известна максимальная сфера действий медиума и ее определенная граница, за которую действие не может переступать, то доказательство объективной реальности материализованных фигур могло бы быть дано посредством механических действий с остающимся результатом, - действий, происходящих вне сферы, доступной влиянию медиума; но так как, во-первых, подобная граница еще неизвестна и так как, во-вторых, материализованные фигуры, по-видимому, никогда не удаляются от медиумов за пределы сферы физического действия, то, мне кажется, одна лишь фотография может служить доказательством, что материализованное явление представляет поверхность, способную отражать свет и существующую в объективно реальном пространстве.

   Необходимое условие для такого фотографического доказательства состоит, по моему мнению, в том, чтобы к фотографическому аппарату, к кассетке и к пластинке не допускался ни профессиональный фотограф, ни медиум - для того, чтобы исключить всякое подозрение относительно подготовления заранее кассетки или пластинки (еще не покрытой коллодиумом), а также и относительно каких-либо последующих манипуляций. Такие предосторожности, насколько я знаю, еще не были соблюдены, -по крайней мере о них не сообщается в отчетах, а следовательно, важность их не сознавалась теми лицами, которыми наблюдения были сделаны; без этих же предосторожностей те негативы, на которых медиум и фигура видны одновременно, не имеют ни малейшей доказательности; и само собою разумеется, что позитивные отпечатки таких пластинок или механическое воспроизведение с них изображений еще тем менее доказательны. Только исследователь, не возбуждающий ни малейшего сомнения, взявший с собою все аппараты из своих собственных запасов, принесший их туда, где происходит материализационный сеанс и работавший исключительно собственноручно, мог бы дать положительное и доказательное решение в этом опыте первостепенной важности (experimentum crucis), и ни в одном материализованном сеансе не следует упускать случая производить подобные опыты, где только возможно" (с. 152-153).

   Не могу при этом не заметить, что как бы эти условия ни были соблюдены, со всеми упомянутыми предосторожностями, никогда "всякое подозрение не будет исключено", ибо значение подобного опыта всегда будет опираться на нравственный авторитете экспериментатора, имеющем обыкновенно вес только для небольшого числа людей, знающих его лично. Догадкам и подозрениям не бывает границ. Опыты в этой области будут цениться только тогда, когда медиумические явления будут более распространены и наконец всеобще признаны. Примером служит то, что совершается теперь с гипнотизмом

  

   Спиритизм заставляет нас различать двоякого рода материализацию. Есть материализация невидимая для нормального человеческого зрения, с единственным нам известным физическим свойством, состоящим в отражении или испускании световых лучей, не действующих на нашу сетчатую оболочку, но действующих на чувствительную фотографическую пластинку; полученный таким путем результат я предлагаю называть фотографией трансцендентальной, чем сразу определяется понятие, о какой фотографии и о каких явлениях идет речь. И есть материализация видимая, с такими ей присущими физическими свойствами, которые вообще принадлежат человеческому телу. Я полагаю, что если б нам удалось доказать достоверность существования первой, то мы приобрели бы твердую основу для допущения возможности второй; ибо раз существенный факт возможности медиумического внетелесного образования, т.е. чего-то образующегося вне тела медиума, хотя и неуловимого для нашего обыкновенного глаза, но тем не менее чего-то реального, материального, будет установлен, тогда признание видимой и осязаемой материализации будет уже только вопросом о степени материальности.

   Вот почему я придаю исключительное значение фотографическим опытам, произведенным г. Битти в Бристоле (Англия) в 1872 и 1873 годах. Эти опыты по обстановке своей вполне отвечают условиям, поставленным Гартманом. Я знал лично г. Битти и получил из его рук коллекцию тех фотографий, о которых буду говорить и часть которых прилагаю здесь в 16-ти фототипиях. Прежде он сам был профессиональным фотографом, но уже не был им, когда производил эти опыты.

   Мы имеем четыре документа, относящиеся до этих опытов. Первое письмо г. Битти, напечатанное в "Британском журнале фотографии" ("British Journal of Photography"), в номере от 28 июня 1872 года, и также в лондонских "Фотографических Новостях" ("Photographic News"); оно перепечатано было в "Medium" от 5 июля 1872 года; второе письмо г. Битти, самое пространное, напечатанное в лондонском журнале "Spiritualist" от 15 июля 1872 года; третье письмо г. Битти, напечатанное в "Британском Журнале Фотографии", в номере от 22 августа 1873 года, перепечатанное в лондонском "Spiritual Magazine" за ноябрь 1873 года и в "Medium" от 29 августа 1873 года; и свидетельство постороннего лица, доктора Томпсона, постоянного участника этих опытов, находящееся в письме, напечатанном в лондонском журнале "Human Nature" (1874, p. 890).

   Прежде справимся о личности г. Битти, отвечает ли она высказанному г. Гартманом требованию, чтоб то был "исследователь, не возбуждающий ни малейшего сомнения"?

   Вот отзыв, который был дан о нем г. Тейлором, издателем "Великобританского Журнала Фотографии", в номере этого журнала от 12 июля 1873 года, и который я заимствую из "Spirit. Magazine" (1873, p. 374): "Всякий, кто знает мистера Битти, охотно засвидетельствует, что он рассудительный, искусный и сведущий фотограф; что он далеко не из числа тех людей, которых было бы легко обмануть, особенно в делах, касающихся фотографии, и совершенно неспособный обманывать других; а между тем он выступает с сообщением об опытах, произведенных частью им, частью в его присутствии, и из этого сообщения вытекает (если только что-нибудь из него да вытекает), что, в конце концов, в спиритической фотографии что-то да есть, - что, по крайней мере, фигуры и предметы, невидимые для находящихся в мастерской и не вызванные самим оператором, проявились на пластинке с такою же, а иногда с большею отчетливостью, чем сами сидевшие пред аппаратом". И таково было доверие к г. Битти, что журнал нисколько не затруднился напечатать у себя те письма г. Битти, в которых он описывает свои странные опыты.

   Первое письмо г. Битти было напечатано в другом специальном английском журнале - "Фотографических Новостях" со следующей заметкой от редакции: "Мистеп Битти, как многим из наших читателей известно, - старый и чрезвычайно опытный фотограф-портретист и джентльмен, в искренности и честности, а равно и в искусстве которого никому и в голову не придет усомниться. Заинтересованный вопросом спиритизма и убежденный в подложности всех виденных им спиритических фотографий, он решился исследовать этот предмет собственным опытом. Результат найдется в его сообщении. Следует заметить, что в данном случае опыты производились честными исследователями, хорошо знакомыми с фотографическими приемами и случайностями, для своего собственного удовлетворения, причем всякая возможность ошибки или обмана была тщательно устранена. Результат получился совершенно неожиданный - изображения, вовсе не схожие с теми обычными привидениями, которые так тщательно воспроизводятся на подложных спиритических фотографиях. Что касается до причины или источника этих изображений, то мы не можем дать никакого объяснения". (Взято из "Medium", 1872, р. 257.)

   Перейдем теперь к описанию опытов словами самого Битти. Вот первая половина письма его в "Британский Журнал Фотографии", в котором описываются начало и постановка опытов:

   "В продолжение многих лет мне случалось тщательно наблюдать те странные явления, которые, за недавним исключением, не считались в научном мире достойными исследования, но теперь они насильственно выдвинуты вперед и взывают к честной, точной проверке своего действительного существования.

   Несколько времени тому назад г. Крукс доказал, что при известных условиях проявляется механическая сила, которую он назвал "новою" и которой он дал особое название.

   Если ли же учение о "единстве силы" истинно, то, заполучив силу, мы имеем и всякую; если также истинно, что мгновенно задержанное движение превращается в тепло, свет и химическое действие и обратно, - то в силе, отрытой и доказанной г. Круксом, мы имеем зараз источник и электрической и химической силы.

   Но я не один из тех, кои полагают, что всякое изменение есть только результат силы, а не цели. Я поэтому вынужден к моему понятию о силе присоединять элемент разумности - сила как таковая не имеет бытия отдельного от разумного начала. Опыты, которые я теперь намерен описать, быть может, и не новы, но результаты их (я не прибавляю: "если только они верны" - я знаю, что они верны) доказывают очень многое, а именно, что при данных условиях проявляется невидимая энергия, способная вызвать сильное химическое действие; но это не все: эта самая энергия управляется разумностью иною, чем, видимо, присутствующих лиц, так как вызванные образы не могли быть результатом мысли этих присутствующих.

   Без дальнейших вступительных слов я перехожу к описанию опытов.

   Я имею в Лондоне приятеля, который однажды, бывши у меня, показал мне так называемые "спиритические фотографии". Я ему тотчас сказал, что они не были таковыми, и пояснил ему, каким образом они были сделаны; видя, однако, что многие верили в возможность подобных вещей, я сказал, что не прочь сделать несколько опытов, так как я знал одного хорошего медиума - г. Бутланда. После некоторых переговоров он согласился уделить некоторое время на попытку. Затем я условился с г. Жости (фотографом в Бристоле) относительно позволения производить опыты в его помещении после 6 часов вечера и заручился доктором Томпсоном и г. Томми в качестве ассистентов. Все манипуляции я проделывал сам, за исключением открывания объектива - что делал г. Жости.

   Камера, с объективом Росса, была такого устройства, что можно было иметь три негатива на одной пластинке. Свет был затенен, чтобы можно было продолжать выставку до четырех минут... Фон был обыкновенный, ежедневно употреблявшийся, темно-коричневый и стоял вплоть к стене. Медиум сидел к нему спиной, с маленьким столом перед собою. Д-р Томпсон и г. Томми сидели с одной стороны за тем же столиком, а я, во время выставки с другой". (См. табл. I, и другие.)

   Далее в письме следует описание опытов, но весьма краткое: поэтому я заимствую его из письма Битти в "Спиритуалисте", где оно гораздо подробнее.

   "Первый сеанс - девять выставок - без результата. Второй сеанс неделю спустя - результат при девятой выставке; если бы ничего не получалось, мы решались бросить дело; но при проявлении последней пластинки моментально выступило какое-то изображение (имевшее неопределенное сходство с человеческой фигурой). После немалых обсуждений мы нашли, что полученный результат не может быть отнесен ни к одной из тех погрешностей, которые столь обычны при фотографии. Это побудило нас продолжать опыты. Замечу, между прочим, что г. Жости до этой самой минуты смеялся при одной мысли об этих опытах, хотя результат, полученный на втором сеансе, несколько озадачил его.

   На третьем сеансе на первой пластинке ничего не получилось, на второй же - результат при каждой выставке; после первых двух - светящийся бюст, со сложенными накрест и приподнятыми руками; после третьей - то же изображение, но удлиненное; впереди фигуры и над нею какое-то странное коленчатое изображение, изменяющееся в размере и положении при каждой выставке на той же пластинке. При следующей съемке фигура приближается к человеческой, а изображение над нею превращается в звезду. Эта видимая эволюция продолжается еще при следующих трех выставках, и звезда получает очертание головы Покуда мы были заняты одною из выставок этой серии, г. Жости сидел возле камеры на стуле для открытия объектива. Мы вдруг услыхали, что закрышка выпала у него из рук; взглянув, мы увидели, что он был в глубоком трансе, из которого он очнулся в испуге и большом возбуждении. Когда он несколько успокоился, он сказал, что последнее, что помнит, это белую фигуру перед нами и просил, чтобы мы тотчас осведомились о здоровье его жены - ему казалось, будто это она стояла перед нами). После этого инцидента г. Жости был до того суеверно напуган, что не хотел даже дотронуться до камеры или кассетки; но зато он более и не смеялся.

   На четвертом сеансе получились еще более удивительные результаты. Сперва мы получили изображение конуса длиною в три четверти дюйма, с более коротким конусом над ним; при второй выставке эти изображения испускают лучи по сторонам; при третьей большой конус принимает форму флорентийской фляжки, а второй - образ звезды; при четвертой выставке появляются те же изображения, с дубликатом звезды вдобавок; при пятой результат таков, как если бы зажженная проволока магния была опущена в каждое из этих изображений - звезда превратилась как бы в светящуюся летающую птицу, а фляжку точно разорвало, это как бы взрыв света (см. табл. I фот. 1-4).

   На пятом сеансе у нас было восемнадцать выставок, и без всякого результата: день был очень сырой.

   На шестом сеансе, в субботу 15 июня, мы получили весьма странные результаты, как физические, так и спиритического характера. Я постараюсь в точности описать их. Двенадцать выставок не дали ничего. Затем Бутланд и г. Жости впали в транс, и от этого транса Жости в течение всего вечера не мог вполне освободиться. Он повторял про себя: "Что это такое!.. Мне нехорошо... Я точно связан"... Он явно испытывал тупое стояние полутранса. При следующей выставке ему поручено было открыть объектив. Сделав это, он быстро Дошел и стал позади нас; это нас удивило. Когда время истекло, он побежал и закрыл объектив. И на этой пластинке выступила белая фигура впереди него - видна только его голова. Но до сего времени он не хочет верить, чтобы он вставал и стоял там; он, очевидно, действовал по внушению в состоянии транса. При следующем опыте г-жа Жости сидела с нами, а д-р Томпсон - при объективе. Во время сидения г. Жости сказал: "Я вижу туман, совсем как лондонский туман". При передвижении пластинки для второй выставки он сказал: "Теперь я ничего не вижу - все бело", и он протянул руки, чтобы убедиться, что мы тут. При передвижении третьей части пластинки для третьей выставки он сказал, что видит опять туман, а г. Бутланд заметил: "Я вижу фигуру перед собою". Прошу заметить, что эти заявления были сделаны во время выставок. Как только я коснулся пластинки проявителем, результат оказался крайне, более того, непостижимо странным. Первая часть пластинки вышла покрытой ровной, полупрозрачной туманностью, а нормальные изображения оказались нейтрализованными или уничтоженными; таким образом не только одно действие было вызвано, но и другое было остановлено; на следующей части пластинки туманность сделалась совершенно непроницаемой; на третьей - легкая туманность и фигура, как видел г. Бутланд. (См. табл. IV фот. 2 и табл. III, фот. 4.)

   На седьмом сеансе шестнадцать выставок дали только один результат: какая-то фигура вроде дракона; не понимаю ее значения. Затем последовала интересная серия, в которой пластинки были покрыты странными огоньками, каждый раз подробно описанными обоими медиумами во время выставки - относительно их числа, места и светлости.

   Еще был последний сеанс 22 июня, на котором присутствовал г. Джон Джонс из Лондона. Г. Жости страдал сильной головной болью, а г. Бутланд был очень утомлен от дневных занятий. Двадцать одна выставка - и только три результата: на одной только световое пятно, на других двух точно вязанки или пучки, правильно сложенные, с ясной чертой впереди и световыми лучами позади.

   В этом отчете я дал, насколько мог, как бы абрис наших опытов. Во время их производства многое случилось, что надо было видеть или слышать. Они были предприняты для нашего личного удовлетворения. Всякие осторожности против неуместного вмешательства были приняты. Мы вели свое дело внимательно, добросовестно. Результаты нас хорошо вознаградили, если б мы ничего более и не получили. Я прилагаю вам при сем серию этих фотографий. Я уверен, вы тотчас же усмотрите их огромное значение в научном отношении. Допустим, что вместо этих изображений мы получили бы портреты: я очень опасаюсь, что как бы ни было высоко наше личное удовлетворение, но в таком случае посторонние люди отнеслись бы к нашим опытам иначе и мы напрасно бы надеялись, чтоб нам поверили.

   Насколько виденные мною до этого фотографии подобного рода носили на себе самих доказательства того, каким образом они были изготовлены, настолько, я надеюсь, вы немедленно увидите при тщательном рассмотрении, что эти изображения в целом своем составе носят на себе самих доказательства их странного и необычайного происхождения. В продолжение всех наших опытов мы получали через столик точные указания относительно света, времени открытия и закрытия объектива. Всю фотографическую работу я делал сам. Изображения выступали мгновенно, задолго до нормальных; это указывает на особенную силу проявляющейся тут энергии".

   Краткие свидетельства г. Томми, участника всех опытов, и г. Джонса, бывшего на одном сеансе, помещены в "Medium" от 5 июля 1872 года.

   В третьем письме своем, помещенном в "Фотографиком Журнале" в 1873 году, г. Битти после интересной всгупительной заметки, описывает новую серию опытов, изведенных им в этом году с теми же участниками; регаты, в общем, были однородны с предшествовавшими; о тех же, которые представляли замечательные особенности, я упомяну ниже на своем месте.

   Теперь я приведу здесь упомянутое выше письмо д-ра Томпсона, написанное им по запросу сотрудника журнала "Human Nature" в 1874 году, следовательно, еще под свежим впечатлением наблюдавшихся явлений. Не говоря о том, что сообщение Томпсона весьма обстоятельно и пополняет описание г. Битти различными интересными подробностями, но как свидетельство постороннего лица, постоянного участника этих замечательных опытов и к тому же опытного фотографа-любителя, оно имеет в данном случае особенную цену. Поэтому я и цитирую его здесь целиком. Г. Томпсон пишет:

   "Когда, года два тому назад, публика интересовалась предметом спиритических фотографий, приятель мой, г. Битти, обратился ко мне с просьбой пособить ему при некоторых опытах, имевших целью разрешить вопрос о возможности подобного факта, так как все, что г. Битти видел до этого, носило на себе более или менее ясно следы обмана. Эти опыты были предприняты нами единственно для нашего личного убеждения, ибо мы оба вообще интересовались спиритизмом, а этой отраслью в особенности, так как каждый из нас занимался фотографическим делом почти 30 лет - г. Битти, когда был его главным представителем в Бристоле, а я как любитель.

   Один общий друг, благодаря медиумизму которого мы часто бывали очевидцами различных явлений транса и на чью честность мы могли вполне положиться, любезно предоставил себя в наше распоряжение. Мы начали наши опыты в середине июня 1872 года, собираясь раз в неделю в шесть часов вечера (занятия медиума вынудили нас остановиться на таком позднем часе). Объектив, употреблявшийся нами, был от Росса, с фокусным расстоянием в 6 дюймов, а камера - одна из тех, которые употребляются при обыкновенных фотографиях маленького размера (так называемых визитных карточках), с кассеткой, допускающей три снимка на одной пластинке; серебряная ванна помещалась в фарфоровом сосуде. Фон был обыкновенный, сделанный из холста, натянутого на раму и окрашенного в цвет средний между коричневым и серым. Каждый сеанс мы начинали с того, что садились вокруг маленького стола, который своими движениями давал указания, как поступать. Следуя этим указаниям, мистер Битти занимался приготовлением и проявлением большей части пластинок, тогда как я заправлял выставкой, продолжительность которой постоянно определяясь движением стола, за которым сидели все остальные, кроме меня.

   Пластинки вынимались из ванны (заготовленной для вечерних опытов) как придется, без всякого определенного порядка. Я считаю важным упомянуть об этом обстоятельстве, так как оно лучше всего опровергает многие, если не все, возражения, приводимые против неподдельности этих фотографий. К предосторожности в выборе пластинок присоединилась еще и другая - медиум не вставал из-за стола, исключая только те случаи, когда ему предписывалось присутствовать при проявлении; таким образом, знать, какое именно изображение получится на данной пластинке, если думать, что пластинки были заранее обработаны, - становилось совершенно невозможным, а между тем медиум описывал нам эти изображения в мельчайших подробностях. Наши сеансы продолжались обыкновенно немного более двух часов. При первом опыте мы сделали девять выставок, не получив ничего необыкновенного.

   Неделю спустя мы снова собрались, но после восьми одинаково неуспешно сделанных выставок решили прекратить дальнейшие опыты, если и девятый раз не даст более благоприятного результата. Но только что мы приступили к проявлению девятой пластинки, как на ней почти мгновенно выступило какое-то странное очертание, довольно похожее на человеческую фигуру в наклонном положении. Когда мы собрались в третий раз, на первой пластинке ничего не получилось, да и, вообще, и на всех последующих сеансах первые выставки не вставляли ничего особенного. Но на второй пластинке в этот третий вечер получилось замечательное изображение, похожее на очертание верхней половины женской фигуры; то же изображение, но более удлиненное, получилось и на третьей пластинке. После этого, вместо очертаний головы, у нас стали получаться все более или менее звездообразные фигуры. В начале нашего следующего сеанса у нас было двенадцать неудачных попыток, но затем когда начались проявления, мы увидали, что фигуры переменили характер и стали принимать форму конуса или бутылки, становясь светлее по мере приближения к центру. Эти светящиеся конусы появлялись неизменно на лбу или на лице медиума и сопровождались обыкновенно звездою или светлым пятном над самой его головой. В одном случае было две таких звезды, из которых одна была гораздо тусклее другой и частью исчезла за ней. Эти фигуры в свою очередь уступили место другим, и конусы и звезды превратились как бы в птиц с распущенными крыльями, а светлые прежде края очертаний стали незаметно сливаться с темным фоном.

   В следующий вечер, когда мы опять собрались, двадцать одна выставка не дала никакого результата. Тут, в первый раз, медиум начал говорить в трансе и описывать виденное им в то время, когда пластинки были еще в камере, и описания его оказались вполне согласными с полученными потом изображениями. Раз он вдруг воскликнул: "Я окружен густым туманом и ничего не могу видеть". При проявлении пластинки, бывшей в это время на выставке, на ней ничего не было видно, вся поверхность была застлана туманом. Вслед за этим он описал человеческую фигуру, окруженную туманом, и, проявляя пластинку, мы разглядели слабое, но вполне явственное очертание как бы женской фигуры. Другой раз, в прошлом году, когда мне случилось сидеть за столом, он описал женскую фигуру, стоявшую подле меня, очертания которой ясно выступили при проявлении. Начиная с этого раза почти все получаемые изобра