Аксаков Александр Николаевич - Анимизм и спиритизм

т следующий случай из письма, полученного им от г. Уильсона; но так как г-жа Гардинж-Бриттен в своей статье помещает это письмо целиком, то мы его здесь и воспроизводим:

   "В пятницу 19 мая 1854 года я писал за своей конторкой и вдруг заснул, склонив голову на руку; продолжался мой сон около трех четвертей часа. Мне приснилось, что я нахожусь в г. Гамильтоне, в сорока милях на запад от Торонто, и что я захожу там в разные дома, собирая деньги. Окончив денежные дела, я решаюсь зайти к одной знакомой, очень интересовавшейся спиритическими явлениями. Затем мне снилось, что я пришел к ее дому, позвонил в колокольчик. Отворившая мне прислуга сказала, что миссис Д. не было дома и вернется не ранее как через час. Я попросил стакан воды и, когда мне его подали, поручил передать мой поклон хозяйке и отправился, как мне казалось, в Торонто. Тут я проснулся и забыл о своем сне. Несколько дней спустя одна дама, живущая в моем доме в Торонто, получила письмо от миссис Д. из Гамильтона, из которого я делаю следующую выписку: "Скажите м-ру Уильсону, что так добрые люди не делают и что я прошу его в первый раз, когда он зайдет ко мне, оставить свой адрес, а не заставлять меня бегать по всем гамильтонским гостиницам, чтобы ни в одной не найти его. В прошедшую пятницу он заходил ко мне, спросил стакан воды, сказал свое имя и велел мне кланяться. Мне кажется, что, зная, как я интересуюсь спиритическими явлениями, он мог бы провести с нами вечер; друзья наши очень огорчились тем, что он не остался. Непременно побраню его в первый же раз, как увижу".

   Когда миссис Ж. передала мне это поручение, я засмеялся и заметил, что миссис Д. и ее друзья, должно быть, ошиблись, а не то так с ума сошли: в Гамильтоне я не был целый месяц, а в указанное ею время я спал, сидя за конторкой в своей лавке. На это м-с Ж. возразила, что, вероятно, с той или другой стороны произошла ошибка, так как м-с Д. - особа, достойная полного доверия. Тогда я вдруг вспомнил свой сон и полушутя сказал, что это, вероятно, был мой дух, и затем попросил м-с Ж. написать м-с Д., что я через несколько дней буду в Гамильтоне, и не один, а с некоторыми другими лицами, и что мы все придем к ней; и еще, что я прошу ее не говорить своей прислуге, что она ожидает кого-нибудь из Торонто, а когда мы придем, то приказать ей посмотреть, нет ли в числе гостей, сидящих в гостиной, того м-ра Уильсона, который приходил 19 мая.

   29 мая я в обществе нескольких других лиц отправился в Гамильтон, и мы все пошли к м-с Д. Она сама отворила нам входную дверь и ввела нас в гостиную. Тогда я попросил ее позвать свою прислугу, чтобы увидать, узнает ли она меня. М-с Д. исполнила мое желание и спросила, нет ли между этими господами того, кто недавно приезжал к ней из Торонто. Двое из прислуги признали во мне то лицо, которое приходило 19 и назвало себя м-ром Уильсоном. Я до этого времени никогда не видал этих двух девушек, и каждое слово из моего рассказа может быть засвидетельствовано ими, равно как и самой хозяйкой дома.

   Преданный вам

   Е.В. Уильсон".

   ("Human Nature", 1876, p. 112-113).

  

   Вот другой, еще более замечательный случай, так как двойник производил и физические действия. Я заимствую его из "Spiritual Magazine" 1862 года, р. 535, где он был перепечатан из Бостонского журнала "The Herald of Progress".

   "Я хочу рассказать здесь случай, недавно сообщенный мне одной дамой, моей хорошей знакомой, живущей в нашем городе, правдивость которой вне всякого сомнения. У этой дамы прошлую зиму, да и теперь находится в услужении молодая девушка, немка, родители которой с своими другими детьми продолжают жить в Германии. Со времени приезда сюда она иногда переписывалась со своими близкими в отечестве с помощью своей хозяйки, писавшей за нее письма. Прошлой зимою Барбара заболела перемежающейся лихорадкой и слегла в постель. Так как у нее бывал легкий бред, то моя знакомая обыкновенно приходила по ночам навещать ее; кроме того, в одной комнате с нею спала молоденькая нянька. Это продолжалось целые две недели, и больная часто восклицала приходившей навестить ее хозяйке: "О миссис М., я каждую ночь бываю в Германии у своих!" Две ночи в особенности бред ее доходил до исступления; раз она вскочила, собрала со своей кровати все одеяла и унесла их в соседнюю комнату. В другой раз она старалась стащить с кровати няньку.

   Она, однако, выздоровела, и о болезни ее более не думали до получения письма из Германии от ее родных, в котором значилось, что мать о ней сильно сокрушается, так как в течение пятнадцати ночей она стучала в дверь своего далекого отеческого дома; ее впускали, видели и узнавали все члены семьи, не исключая и матери, которая часто восклицала: "О моя бедная Барбара, видно, она умерла!" Однажды видели, как она схватила с кровати одеяло и перенесла в другую комнату, а в другую ночь, обхватив сестру руками, пыталась стащить ее с постели. Письмо это повергло девушку в глубокое смущение. Она сказала, что в Германии ее назвали бы колдуньей, и по настоящее время воздерживается от всякого намека на этот случай. Я прибавлю только, что я просто передаю голые факты, как я слышал их от этой дамы, которая и теперь еще вместе с помянутой девушкой живет в Дайтоне.

   Преданная вам

   Лаура Кеппи.

   Дайтон (Огайо), 12-го сентября 1872 года".

  

   Роберт Дэль-Оуэн в своей книге "Footfall" (p. 242) рассказывает со всеми подробностями крайне замечательный случай спасения корабля посредством внетелесного действия (личного появления и письменного сообщения) человека, спавшего на этом корабле. Я передам его здесь в кратком рассказе, помещенном проф. Перти в его "Mystischen Erscheinungen" (т. II, S. 142:

   "Шотландец Роберт Брюс, в то время тридцати лет от роду, был в 1828 году старшим шкипером на торговом судне, совершавшем рейсы между Ливерпулем и Сен-Джоном в Новом Брауншвейге. Однажды утром, когда судно находилось у берегов Ньюфаундленда, старший шкипер, занимаясь в своей каюте, бывшей рядом с капитанской, вычислениями долготы и недовольный их результатом, спросил капитана, сидевшего, как он думал, в своей каюте: "У меня вот что вышло, а у вас как?" Ответа не последовало. Взглянув через плечо, он увидал, как ему показалось, капитана, погруженного в вычисления. Тогда он встал и вошел к нему в каюту. Тут писавший на месте капитана обернулся к нему лицом, и он увидал в нем совершенно незнакомого ему человека, пристально на него смотрящего. Брюс бросился на палубу и сообщил об этом капитану; когда они оба вошли в каюту, то там никого не было, но на грифельной доске капитана оказались написанные совершенно чужим почерком слова: "Держите курс на норд-вест". Написанное сличили с почерками всех находившихся на судне; сверх того, судно тщательно обыскали, но никого не нашли. Капитан, рискуя только потерять несколько часов, приказал взять курс на норд-вест. Через несколько часов они встретили затертое в льдинах полуразбитое судно с экипажем и несколькими пассажирами. Оно оказалось шедшим из Квебека в Ливерпуль купеческим кораблем, уже несколько недель затертым в льдинах, так что люди находились в самом отчаянном положении. Когда всех их перевезли на спасшее их судно, то Брюс, к крайнему удивлению своему, в одном из поднявшихся на палубу по костюму и наружности узнал того самого человека, которого он видел пишущим в капитанской каюте. Тогда капитан попросил его написать на другой стороне грифельной доски те же самые слова: "Держите курс на норд-вест". Почерк оказался идентичным. Из расспросов узнали, что написавший эти слова около полудня того же дня впал в глубокий сон и, проснувшись через полчаса, сказал: "Сегодня мы будем спасены". Ему приснилось, что он был на каком-то судне, шедшем к ним на помощь; он описал его, и погибавшие пассажиры, завидев приближавшееся судно, тотчас же узнали его по описанию. И вдобавок, когда он сам, видевший этот сон, вступил на спасшее их судно, то все на нем представлялось ему уже знакомым; но как это все случилось - оставалось для него тайной".

   К этому я должен прибавить следующие слова Дэль-Оуэна: "Все вышесказанное было мне передано Клерком, капитаном шхуны "Юлия Галлок", слышавшим это от самого Брюса".

   Г. Гартман, упоминающий об этом факте, предлагает для него шесть объяснений, не делая даже намека на самое правдоподобное (см. "Спиритизм", с. 126).

   Достойно сожаления, что этот замечательный факт не был констатирован каким-нибудь документом, составленным на месте и подписанным всеми свидетелями; но и в том виде, в каком он дошел до нас, он драгоценен, ибо все подробности переданы в точности и они так необычайны, что трудно предположить, чтобы все это был вымысел; а главное, этот факт по существу своему находится в совершенном согласии с предшествующими.

   Факты, изложенные мною в этих рубриках, хотя и без надлежащей полноты и систематичности, - а иначе пришлось бы написать целую книгу - представляются мне, однако же, достаточными для достижения намеченной мною цели, а именно для наглядного подтверждения тех двух важных заключений, которые мы должны были вывести из изучения медиумических явлений, придерживаясь естественной точки зрения. Как мы видим, все явления, с которыми я здесь познакомил читателей, соприкасаются между собою; это только различные виды проявлений и различные степени интенсивности одной и той же способности человеческого организма. Мы знаем теперь, что человек может действовать психически за пределами своего тела, может воздействовать на психическую деятельность другого организма и вызывать в нем свои собственные впечатления, мысли, ощущения и, наконец, как бы переноситься к нему в образ. Он может даже действовать физически на неодушевленные предметы на расстоянии; эта внетелесная деятельность доходит до того, что организм может даже раздваиваться, представляя как бы подобие себя самого, действующее некоторое время независимо от своего прототипа, и обнаруживая при этом несомненные признаки телесности.

   Таким образом, мы пришли к факту, не слыханному до сих пор, но которому со временем суждено сделаться одним из блестящих приобретений антропологической науки и коим она будет обязана презренному спиритизму. Факт этот состоит в том, что физическая и психическая деятельность человека не ограничивается периферией его тела.

   Теперь мы можем возвратиться к тому вопросу, который заставил нас ближе познакомиться с явлениями анимизма, а именно: действительно ли представляется надобность прибегать для объяснения медиумических явлений к спиритической гипотезе? Мы видели, что если даже и допустить необходимость искать для некоторых явлений объяснения в причине внемедиумической (т.е. находящейся вне медиума), то эта причина может оказаться внетелесным психическим и физическим действием живого человека. Раз этот факт установлен, тайны спиритизма могут объясняться "естественно", без вмешательства "духов". Если "дух" тут и участвует, то это будет "дух" человека живого - и ничего более.

   Это заключение, по-видимому, ослабляется следующим соображением: если мы допускаем, что в человеке есть два сознания - одно внешнее, нормальное, другое внутреннее, которое нормальный человек не ведает, но которое тем не менее обладает собственной волей и собственным разумом, - что это последнее действует или проявляется не только, когда первое усыплено, но даже когда оно находится и в полной деятельности, так что оба сознания действуют хотя и одновременно, но независимо друг от друга; если, далее, внетелесная деятельность человека связана преимущественно с деятельностью внутреннего сознания (ибо, вообще, эта внетелесная деятельность не подчинена власти внешнего сознания) и, подобно внутреннему сознанию, может функционировать одновременно с нормальной деятельностью тела и проявляться независимо от него; если, наконец, это внутреннее сознание располагает средствами воспринятия впечатлений внешнего мира, не прибегая к обычному посредству телесных органов (сверхчувственное зрение и т.п.), - то не должны ли мы заключить из всего этого, что человеческая природа двойственна, что в человеке есть два сознательных друг от друга независимых существа: существо внешнее, обусловленное нормальными функциями нашего тела, и существо внутреннее, не подчиненное условиям телесным, - которое может хотеть, действовать и воспринимать впечатления помимо тела? что, следовательно, это тело не есть условие sine qua non (безусловно необходимое) для проявлений этого внутреннего существа и что, следовательно, это существо по сущности своей совершенно независимо от тела? что если тут и есть некоторая зависимость, то она только случайная, кажущаяся, -что тут просто только временное существование? Если так, то с устранением тела внутреннее существо должно сохранить свою независимость.

   Вот аргументация в пользу пакибытия, которую мы вправе построить на данных, представляемых нам фактами сомнамбулизма и анимизма. На основании этих фактов независимая самобытность внутреннего существа могла бы быть рассматриваема как предшествующая рождению или последующая за ним; если тело развивается и образуется в силу пребывающего в нем внутреннего существа, то ясно, что это последнее ему предсуществует и может также переживать его; если же, напротив, оно является конечным результатом телесного организма, то не будет нерациональным допустить, что это существо есть продукт эволюции и, как ядро индивидуализированных сил, переживает тело.

   Но все это только умозрения. Мы сказали в формулированных нами в начале этой главы двух заключениях, что деятельность внутреннего сознания, как равно и внетелесная деятельность человека, по-видимому, независима от внешнего сознания. Но эта независимость может быть только кажущаяся. И действительно, влияние внешнего сознания проглядывает очень часто в деятельности внутреннего; кроме того, глубокая связь внешнего сознания с телом есть факт неоспоримый; поэтому мы вынуждены, впредь до доказательства противного, рассматривать это тело как источник, хотя более отдаленный и еще более таинственный, также и деятельности внутреннего сознания, - и, следовательно, признавать существование этого внутреннего сознания, как неразрывно связанного с телом. Тело остается условием неустранимым.

   А так как спиритический вопрос сводится, в сущности, к вопросу об этой независимости, то из этого следует, что, покуда эта независимость не будет доказана, медиумические явления должны искать себе объяснения в бессознательной деятельности - психической, физической и пластической - самого медиума или других живущих лиц - присутствующих или отсутствующих, смотря по данному факту. На этом-то естественном основании и должно начаться научное исследование фактов медиумизма, и его-то оно будет держаться впредь до доказательства противного.

  

   Процент истинно спиритического общения и теперь очень невелик.

   A.J. Davis; "Fountain", p. 187, 219.

   Итак, дело сводится к тому: возможно ли доказать, что распадение тела не посягает на независимость и самостоятельность того, что мы назвали внутренним сознанием, или внутренним существом человека. Требуемое доказательство, по крайнему моему разумению, может быть найдено именно в некоторых явлениях из области медиумизма, которые и будут тогда в настоящем смысле слова явлениями спиритическими.

   О каких же явлениях идет речь?

   Разумеется, говоря вообще, речь идет не о физических явлениях, включая сюда и материализацию, или, во всяком случае, мы должны начать не с этих последних. Вот что я писал пятнадцать лет назад: "Между констатированием факта и его объяснением могут пройти целые века. Предмет этот необъятен и необыкновенно запутан; его изучение представляет трудности, которые ни в какой другой области не находятся. Так, напр., замечательнейшее явление из числа объективных медиумических - явление временного образования человеческой фигуры - нам доказано; но заключить из этого, что мы имеем перед собою явление отшедшего духа - что с первого взгляда представляется заключением самым простым и неоспоримым - и, следовательно, видеть в этом неопровержимое доказательство бессмертия души - это значило бы сделать заключение, которое критическое и более глубокое изучение фактов еще не оправдывает. Выражусь сильнее: чем более мы видим материализации, тем более эта гипотеза отступает назад - для меня, по крайней мере. Итак, если даже после достижения полного развития в том явлении, которое, казалось, должно было все объяснить, мы еще не пришли ни к какому решению этой проблемы, то еще менее имеем мы право многие другие, второстепенные медиумические явления приписывать действию отшедших душ. Поэтому в журнале своем я никогда не высказывался о теории физических медиумических явлений. Я никогда не создавал доктрины, а излагал одни факты, относясь с одинаковым беспристрастием ко всякой критике, стремящейся к истине. Но эти явления составляют только часть, только основу, только грубый фундамент совсем другого разряда медиумических явлений, которые в противоположность первым можно назвать явлениями умственными; они-то и составляют истинную силу и сущность того великого социального и религиозного движения, которое называется современным спиритуализмом" ("Psych. Studien", 1878, S. 7-8).

   Поэтому-то я присоединяюсь вполне к воззрению г. Гартмана, когда он говорит, "что спор о содействии духов или об отсутствии такого содействия может быть решен только на основании умственного содержания сообщений, или по крайней мере этим путем можно приблизиться к решению задачи, и что, напротив все физические явления, а также и материализации, непосредственно вызываемые организмом медиума, по самой натуре своей мало пригодны для разрешения этого вопроса" (с. 151). Эти строки, принадлежащие послесловию сочинения г. Гартмана о спиритизме, находятся в противоречии со следующими заключительными словами помянутого сочинения: "Как скоро мы допустим эти три источника познавания (сомнамбулическую гиперэстезию памяти, чтение мыслей и ясновидение) вместе с чувственным восприятием, то уже вообще нельзя представить себе такого мысленного содержания, которое по природе своей не могло бы быть из них почерпнуто" (с. 146). Поэтому мы должны смотреть на слова, приведенные из послесловия, как на поправку, как на последнее мнение, тем более для меня приятное, что оно отвечает на вопрос, который я намеревался поставить г. Гартману и который я формулировал бы следующим образом: допустим, что дух человеческий переживает тело; в чем же состоят доказательства, посредством которых этот факт мог бы быть установлен при соблюдении всех методологических правил, указанных г. Гартманом? Или, приходится нам окончательно признать, что всякая попытка представить подобные доказательства должна рушиться пред "натурализмом" трех источников познавания, указываемых этой методой, - словом, что это доказательство невозможно?

   Теперь же мы оба сошлись на том, что если это доказательство существует, то оно может быть почерпнуто лишь из умственного содержания медиумических явлений. Ниже я покажу, почему даже и явления материализации, без достаточного умственного содержания, не представляют требуемого доказательства.

   Я уже говорил не раз, повторяю и теперь, что изучение умственной стороны медиумических явлений заставляет нас признать прежде всего, что большая часть этих явлений - самые обыкновенные из них - должны быть приписаны бессознательной деятельности самого медиума.

   В предшествующем отделе я вкратце указал, что другая часть этих фактов может быть отнесена к причине внемедиумической (.вне медиума находящейся), но вместе с тем "естественной", земной, исходящей от внетелесного действия других живых лиц (явления анимические).

   В главе III я собрал большое количество таких фактов, которые также заставляют нас допустить для их объяснения причину внемедиумическую. Но в чем же она состоит? Для некоторых из этих фактов можно, пожалуй, пытаться искать объяснения в области анимической, и это, разумеется, прежде всего для явлений физических, о которых тут идет речь; но затруднение в том, что в большей части этих явлений есть также и умственная сторона, которая трудно поддается анимической гипотезе; так, напр., расширяя до крайних пределов внетелесную физическую силу живого человека, можно было бы сказать, что "преследования медиумическими явлениями" (о которых я говорил в рубрике I главы III) были вызваны внетелесными действиями, сознательными или бессознательными, каких-нибудь живых лиц. Логически это объяснение возможно, но оно не имеет достаточно разумного основания. Так, трудно было бы разумно допустить, что преследования, которым подвергались члены семейства Фокс, - преследования, имевшие целью вызвать публичное исследование медиумических явлений, - были результатом анимической мистификации, т.е. исходящей бессознательным образом от человека живого. Кроме того, не надо забывать, что явления происходили постоянно, во всякое время и очень часто по просьбе посетителей; как же тогда объяснить это согласование действия живого, вдали находящегося человека со всеми требованиями данного момента и всею обстановкою той среды, где это анимическое проявление должно совершиться? Для чего во многих других случаях эта просьба о молитве, после которой преследования прекращаются? и пр. и пр. Из этого, однако ж, не следует, чтобы для некоторых случаев таинственных беспорядков ("Spuckerei") нельзя было гипотетически предположить, что они были произведены причинами анимическими; мы видим, что анимические явления всегда имеют разумное объяснение в известных отношениях между заинтересованными сторонами; эти самые отношения должны бы были точно так же существовать и в случаях таинственных беспорядков, если б они зависели от той же причины, и тогда настоящий их источник не замедлил бы обнаружиться.

   В рубрике XI той же главы я привел некоторые случаи из разряда физических явлений, а именно приносов на большом расстоянии. Допустив, что внетелесное физическое действие человека безгранично властвует как над пространством, так и над веществом (г. Гартман найдет себя вынужденным дать своей теории именно такое развитие), можно было бы подвести эти физические случаи под рубрику анимизма - ибо их умственное содержание не представляет затруднения. Я упомянул о них в главе III ввиду настоящей теории г. Гартмана, и в особенности в связи с фактами рубрики X - "передачи сообщений на большие расстояния". Если б мы захотели объяснить эти последние также посредством анимической гипотезы, то затруднения были бы уже значительнее. Возьмем случай проф. Гера, передающего сообщение из Кэп-Мэн, возле Нью-Йорка, в Филадельфию посредством спиритоскопа. Опыт длился два с половиной часа; если б в продолжение этого времени проф. Гер находился в трансе, подобно г-ну рубрики XI во время переноса фотографии на большом расстоянии, то можно бы предположить, что все это было анимическим проявлением самого проф. Гера. Но его медиумические способности были ничтожны; никакого анимического явления вообще через него не совершилось; он в транс никогда не впадал и пр. В час дня, находясь в общении с отшедшей сестрою посредством спиритоскопа, он дает ей поручение к д-ру Гурлею в Филадельфию с просьбою доставить ему ответ в три с половиной часа. Давши поручение, он снова садится за спиритоскоп только в три с половиной часа для получения ответа. Кто же в продолжение этого времени действовал в Филадельфии? Требовалось не только передать поручение д-ру Гурлею, но и получить его ответ для дальнейшей передачи проф. Геру. Таким образом, дух его должен был бы проявиться в Филадельфии два раза (посредством спиритоскопа), покуда он находился в Кэп-Мэн в нормальном состоянии; мы не знаем ничего аналогичного в анимизме, что оправдывало бы подобные объяснения. Итак, то не был дух самого Гера, который под именем своей сестры совершил эту операцию, еще менее одна из способностей средних частей его мозга, по мнению Гартмана.

   Остановимся, однако, несколько минут над этим отрицательным утверждением и посмотрим поближе, каким путем эта операция могла бы быть проделана, с точки зрения г. Гартмана. Вот проф. Гер сидит за спиритоскопом; его сомнамбулическое сознание разыгрывает роль его отшедшей сестры, и он сообщается с нею посредством спиритоскопа. Ему приходит на ум сделать опыт, послать сестру в Филадельфию с поручением, касающимся дела в банке. Как он взялся за передачу этого поручения? Он высказал его громко, как если бы говорил своей сестре. Она ему ответила "да" через спиритоскоп, и дело было кончено. Так практикуется это в спиритизме. Как же разыгралась эта сцена в Филадельфии? Г-жа Гурлей тоже сидела за спиритоскопом, и ее сомнамбулическое сознание давало ей сообщение от имени ее матери. Это сообщение внезапно прерывается, и вот спиритоскоп начинает буква за буквой передавать сообщение проф. Гера. Кто же приводил в движение стрелку спиритоскопа буква за буквой, после того как Гер уже дал сестре своей поручение? Кто приводил его в исполнение? Вот наибольшая и непревозмогаемая трудность для теории д-ра Гартмана! Если б проф. Гер высказал свое поручение буква за буквой, то это было бы другое дело: можно было бы предположить телепатическое воздействие - не передачу мыслей, но передачу одна за другой букв от одного сомнамбулического сознания к другому. Но этого не было; сообщения так называемых "духов" получаются через спиритоскоп, но с нашей стороны разговор ведется устно. То же самое, но только наоборот произошло в Филадельфии, где уже была очередь г-жи Гурлей дать устно ответ невидимому посланцу проф. Гера, который в свою очередь получил это сообщение через спиритоскоп. Кто же приводил в движение его стрелку, когда г-жа Гурлей была уже занята другим делом? И кроме того, какого рода ясновидением читались буквы спиритоскопа с той и с другой стороны? Или это также в силу соотношения с абсолютом? (Здесь, вдобавок, я напомню только вскользь, что, по толкованию г. Гартмана, передача мыслей на большие расстояния может происходить не иначе как в форме галлюцинаторной. См. рубрику X главы III.)

   Прибегать для "естественного" объяснения этого факта к бессознательному вмешательству какого-нибудь живого существа, очевидно, слишком нелепо, чтобы нам на этом останавливаться.

   Но, с другой стороны, правда, ничто не доказывает, чтоб невидимым деятелем была действительно сестра профессора Гера. Одно только можем мы логично предположить: что тут был разумный и самостоятельный деятель - сознательный передатчик сообщения, - исполнивший поручение, и что этим деятелем не мог быть ни сам медиум, ни другое живое существо. Те же затруднения и те же заключения представляются нам относительно случая Луизы Мэк-Фарленд (см. выше), где сообщение было передано стуками на расстоянии тысячи миль. Кроме того, кто тут совершил превращение личности и грамматического построения речи? Анимические сообщения не имеют этой особенности - они передаются не от имени сообщающегося, но им самим.

   Для объяснения некоторых других фактов главы III можно опять-таки, прибегая к анимической гипотезе и доводя ее до крайних пределов, утверждать, что кто-нибудь, где-нибудь и как-нибудь бессознательно произвел данное явление. Возьмем, напр., случай Кардозо. Можно всегда сказать, что какой-нибудь человеческий мозг, находящийся в бессознательном соотношении с мозгами моих медиумов, был источником активным или пассивным знания, не принадлежавшего этим мозгам. Или когда медиум пишет целые речи, или говорит на языке, ему неизвестном, можно опять предположить, что причина сего не сверхземная, а земная, что мы имеем тут зрелище бессознательной игры какого-нибудь сомнамбулического сознания, находящегося где-нибудь вне кружка. Это трудно, это странно; нить, долженствующая служить соотношением, ускользает из наших рук; но логически это не невозможно. Не достает только доказательства: мы не можем найти того живущего, который был причиной явления.

   Но то же самое затруднение встает перед нами, если мы хотим доказать, что эта причина не находится в живущем. Чем же мы можем руководствоваться в отыскании этой причины? Ответ прост: покуда явление безлично, мы не имеем достаточного основания приписывать его причине неземной; но если сообщение имеет характер личный, это другое дело, и мы можем идти далее.

   Здесь-то умственные влияния анимизма приходят к нам на помощь как основа для дальнейших заключений. Вот почему изучение анимизма должно предшествовать спиритизму. Раз анимические явления будут хорошо установлены, переход к спиритической гипотезе уже не представляет неодолимых затруднений, когда мы наталкиваемся на факты, которые один анимизм объяснить не в состоянии; он расчищает нам путь и устраняет все возражения, которые обыкновенно предъявляют против спиритизма. Он-то и приводит нас шаг за шагом к тому убеждению, что то, что возможно для человека живого, возможно также и для отшедшего.

   Мы видели выше в рубрике I анимического отдела, что г-жа В. (учительница) имела обыкновение получать через собственное медиумическое письмо сообщения от покойного мужа; но вот 20 июля 1858 года совершенно неожиданно "карандаш не написал обычного, ожидаемого имени, но чужим почерком, в котором она тотчас узнала почерк Софии Свободы, какие-то шутливые слова, выражавшие ее неудовольствие по поводу неисполненного урока" и т.д. Когда наутро г-жа В. посветила Софию Свободу и показала ей полученное сообщение, то последняя тотчас признала в нем и свой почерк, и свои обычные обороты речи.

   Далее я привел также случай медиумического письма, полученного на сеансе в Медлинге через внетелесное действие Софии Свободы в то время, когда тело ее спало в Вене; и сама личность Софии была констатирована сходством почерка и всеми частностями сообщения.

   Мы видали также случаи, где сообщения получались из уст медиумов, находившихся в трансе, и что эти сообщения были без всякого колебания приписаны людям живым, ибо они носили на себе печать их личности.

   Так, мисс Мэри Брандт, находясь в Кливленде, в Америке, получила на сеансе немецкое сообщение от своей матери, находившейся в Германии, через уста дамы-медиума, совершенно для нее чужой и не знавшей немецкого языка, и этот факт совпал с тем обстоятельством, что мать Мэри Брандт в это самое время находилась в летаргии, и пр.

   Опираясь на эти факты, не имеем ли мы права прийти к такому умозаключению: если мы получаем медиумическим путем сообщения, носящие в себе все признаки, характеризующие человека живого, нам известного, и если мы находим логичным и естественным приписать помянутое сообщение этому живому человеку и заключить, что он и есть действительная причина этого проявления, то не будет ли столь же логичным и естественным в случае сообщения, носящего на себе все характеристические черты лица, которого мы знали в среде живых, ныне же отшедшего, приписать это сообщение именно этому лицу и точно так же заключить, что оно и есть действительная причина этого проявления?

   Очевидно, что аналогия тут полная и что логика требует этого заключения. Вот, насколько я понимаю, то единственное доказательство умственного порядка, то "умственное содержание", которое одно может разрешить этот вопрос. Факт этого рода имел бы огромное значение, ибо он представил бы нам положительное доказательство полной независимости нашего внутреннего существа от тела и, следовательно, доказательство независимого, самостоятельного бытия этого существа - короче, души, переживающей тело. Подобный факт был бы спиритическим фактом в истинном, специальном значении этого слова.

   Проведем далее аналогию, представляемую нам явлениями анимическими. Когда мы видим двойника живого человека, естественно и логично искать причину этого видения или этой галлюцинации в том именно лице, которого этот двойник изображает. Будь это явление телепатического или иного рода, все равно: когда говорят о явлении А. живого к Б. живому, никто не думает приписать его самому Б. или другим живущим - С. или D.; из дальнейших же справок оказывается, что, действительно, в момент явления двойника А. к Б., в чувствах и мыслях А. произошло что-то такое, что служит достаточным основанием, чтобы видеть в самом А. действительную причину его явления к Б. Вещь действительно поразительная, что в специальном труде об этом предмете ("Прижизненные призраки"), где сотни случаев подобных явлений, мы не находим почти ни единого, где явление А. живого к Б. могло бы быть рассматриваемо как чисто субъективная галлюцинация без всякого признака телепатии. Раз ее чисто галлюцинаторный характер в большинстве явлений живых установлен, естественно спрашиваешь себя: что же должны мы заключить, когда вместо явления прижизненного призрака перед нами явление призрака посмертного? Ответ ясен: возможность приписать его телепатическому действию, исходящему от А. отшедшего, доказана; дело стоит только за фактами. Конечно, придет время, когда и об этом разряде явлений мы будем иметь труд столь же доказательный, как и капитальный труд Лондонского общества психических исследований о "прижизненных призраках".

   Отсюда до материализации один шаг. Если двойник живого человека может явиться не только как телепатическая галлюцинация, но и облечься в пластическую форму и если мы приписываем тогда это явление каким-нибудь таинственным способностям органических и психических сил находящегося среди нас живого субъекта, то не можем ли мы заключить в силу той же логики, что когда материализованная фигура, несомненно, представляет все характеристические черты отшедшего лица, то действительная причина этого явления, временно облеченного в атрибуты телесности, должна находиться в этом лице.

   Как мы видим, цепь аналогии полная. Но то, что было сравнительно просто и очевидно для фактов анимических, становится весьма сложным и сомнительным для фактов спиритических, ибо, что касается первых, нам легко связать причину со следствием, оба конца психической телеграфной нити могут подлежать нашему исследованию: и воспринявший воздействие, и вызвавший его нам доступны; мы констатируем, что некоторое психическое состояние в А. соответствовало некоторому воздействию в Б. И мы принимаем эту теорию причинности, не прибегая ко всякого рода гипотезам для опровержения ее. Другое дело, когда приходится констатировать явление спиритическое. Средств для проверки мы не имеем; перед нами явление, а причина его представляется только вероятною во имя логики. Положительные доказательства ускользают от нас.

   И вот, когда мы приступаем к этой проблеме, перед нами восстает во всей своей неизмеримой глубине таинственный вопрос о личности.

   Благодаря философским трудам Гелленбаха и Дюпреля, понятие личности получило развитие совершенно новое и затруднения, представляемые спиритической проблемой, уже значительно облегчены. Мы знаем теперь, что наше внутреннее сознание и наше обыденное внешнее сознание не одно и то же, что наша личность, которая есть результат нашего внешнего сознания, не может быть отождествлена с тем я (ego), которое принадлежит внутреннему сознанию, или, короче, что то, что мы называем нашим сознанием, не одно и то же, что наше внутреннее я. Итак, следует делать различие между личностью и индивидуальностью. Личность есть результат организма, а организм есть временный результат индивидуального трансцендентального начала. Экспериментирование в области сомнамбулизма и спиритизма подтверждает эту великую истину. Как только личность или внешнее сознание усыплено, появляется что-то другое, мыслящее и водящее, не отождествляющее себя с усыпленной личностью и отличающееся своими собственными характеристическими чертами; для нас это индивидуальность, которую мы не знаем, но она знает ту личность, которая спит, помнит ее поступки и мысли.

   Если мы хотим допустить спиритическую гипотезу, то ясно, что только внутреннее ядро, это индивидуальное начало и может пережить тело и все, что некогда принадлежало его земной личности, будет для него только делом памяти.

   Вот ключ для уразумения спиритических явлений. Если трансцендентный субъект был соединен с телом во время своего феноменального проявления, то не логично допустить, что по отрешении от тела это проявление может опять иметь место так или иначе в мире феноменальном через посредство какого-нибудь другого человеческого организма, более или менее открытого для впечатлений трансцендентального порядка. Раз это будет допущено, ясно, что подобного рода проявление, если оно имеет целью признание своей земной феноменальности или личности, может быть достигнуто не иначе как усилием памяти, воссоздающей черты земной личности. Это усилие должно, естественно, становиться все более и более трудным, ибо память о земной личности должна с течением времени все более и более слабеть. Короче, индивидуальность удерживается, личность стушевывается. Вот почему вопрос о "самоличности духов" есть камень преткновения в спиритизме; вот почему доказательные случаи этого рода очень редки; вот почему они более или менее, необстоятельны или содержат только какие-нибудь характерные обычные черты, воскресающие в памяти с тою единственно целью, чтобы личность была признана; и вот почему случаи этого рода обыкновенно относятся ко времени, более или менее близкому к смерти. Здесь не мешает, кстати, указать, почему медиумические сообщения не могут дать нам удовлетворительного понятия о мире духовном и его жителях; мир трансцендентный есть понятие, столь же несоизмеримое для мира феноменального, как и понятие о четвертом измерении пространства; мы не можем иметь о нем никакого представления; нужно хорошенько проникнуться этой истиной.

   Нам остается теперь проверить из опыта, существуют ли случаи сообщений из того мира, где самоличность сообщающегося, несомненно, доказана. При этом нам прежде всего надлежит установить, что именно мы должны признать критериумом личности. Умственное и нравственное содержание - вот что составляет личность. Умственное содержание кристаллизуется в памяти, верной хранительнице событий и совокупности всех отношений целой человеческой жизни, которые никогда не могут быть тождественны с событиями и отношениями жизни другого человека; память же есть верный отпечаток умственных приобретений, верований и убеждений, являющихся результатом целой жизни, отличной от всех других. Что касается до нравственного содержания, то выражением его является характер: он также имеет свои отличительные черты, настолько отличительные, что они налагают печать индивидуальности даже на внешние формы своего проявления, которые, так сказать, кристаллизуются в некоторых внешних принадлежностях организма. Таковы: речь, почерк, орфография и, наконец, вся внешность.

   Итак, если мы получим медиумическим путем сообщение, которое носит в себе вышеупомянутые несомненные черты личности, то разве мы не имеем права, - устранив сперва всякую возможность ошибки и подвергнув данный случай критике, имеющей в виду все три источника познавания, указанные нам Гартманом, и все "семь способов объяснения", изложенные им в его послесловии, - отнести это сообщение к той причине, которая сама себя указывает.

   Посмотрим же, можем ли мы представить факты, отвечающие подобным требованиям. Случаи, свидетельствующие более или менее удовлетворительно о тождественности проявляющейся личности, разбросаны по всей спиритической литературе. Каждый случай подобного рода должен отвечать за себя, выдерживая или не выдерживая критики, смотря по вескости предъявляемых доказательств.

   Большинство этих фактов убедительно только для заинтересованного лица, которое большею частью одно только и может судить о самоличности сообщающегося; и вот тут-то с точки зрения критики и представляется слабая сторона сообщений, ибо присутствующее лицо всегда может быть принято за бессознательный их источник. Следовательно, чтобы подобное сообщение имело объективное, удовлетворительное значение, надо, чтобы оно или получилось в отсутствие заинтересованного лица, или носило в себе такие внутренние или внешние черты, на которые присутствие этого лица не может иметь влияния; доказательство будет полным, когда оба условия будут соединены.

   Национальный язык и почерк вот неотъемлемые, существенные и несомненные атрибуты всякой личности, представляющие в то же время наглядное мерило "личного уравнения", как выражается г. Дассье. Речь и почерк - вот внешняя форма, так сказать, вещественное доказательство, коим личность заявляет себя во всех общественных отношениях, и здесь (в явлениях медиумических) независимо от влияний присутствующих лиц. Я начну с фактов этой категории, а потом перейду к тем, кои содержат в себе внутренние существенные черты, свидетельствующие о тождестве лица. В главе III мы уже видели немало фактов, отвечающих всем требуемым доказательствам этого рода, и это значительно сократит нам объем настоящей последней главы. Для систематического изучения совокупности фактов, происходящих при помянутых выше условиях, и имеющих поэтому служить оправданием спиритической гипотезы, я подведу их под несколько общих рубрик и для каждой из них представлю несколько соответствующих примеров.

  

   Я уже сказал в рубрике VI главы III, специально посвященной явлениям этого рода, что я смотрю на них как на абсолютное доказательство влияния, идущего из источника, вне медиума находящегося, и представил к тому основания. Совершенно понятно, что подобное внемедиумическое влияние не может быть ничем иным, как влиянием, исходящим от человеческого существа живого или мертвого. В отдел анимизма я представил случай, где умирающая в Германии мать говорила по-немецки с своей дочерью в Америке, через американского медиума, не знающего по-немецки. Если б эта самая мать явилась к своей дочери тем же путем и способом столь же убедительным, но только после своей смерти, - разговаривая с ней, как при жизни, упоминая о подробностях и частностях, ведомых только ее дочери - то тут представились бы те же достаточные основания для признания ее самоличности. В упомянутой рубрике есть несколько фактов подобного рода, и между ними первое место принадлежит случаю, рассказанному судьей Эдмондсом: он наблюдал его сам над своей дочерью Лаурой, беседовавшей по-гречески с греком г. Эвапгелидесом, который из всего сказанного ему невидимым собеседником устами мисс Эдмондс не мог не признать в нем своего старого друга, умершего за несколько лет перед тем в своем отечестве в Греции, именно брата греческого патриота Марко Боцарриса. Эти разговоры повторялись несколько раз и длились по нескольку часов, в продолжение которых Эвангелидес самым тщательным образом пытал своего невидимого собеседника "относительно разных домашних и политических дел". Особенное значение придает этому случаю то обстоятельство, что этот самый собеседник при первом же их разговоре сообщил г. Эвангелидесу "о смерти одного из его сыновей, которого он при отъезде своем из Греции в Америку оставил живым и здоровым" (см. подробности выше). Я не нахожу никакого разумно мыслимого способа объяснить этот факт иначе, как спиритической гипотезой; ясновидение не объясняет греческого языка, а греческий язык не объясняет ясновидения; а анимическая гипотеза сводится здесь к абсурду.

   Подобный же случай мы имеем в рубрике VIII, с. , где миссис X. из Пейслея в Шотландии заявила о своей смерти па шотландском наречии устами мисс Сконгаль, не знавшей этого наречия. Внук миссис X., к которому обращено было сообщение, также задал ей всякого рода вопросы, чтоб убедиться в ее самоличности, и ответы ее все па том же наречии были вполне удовлетворительны. См. подробности там же.

   Основываясь на этих фактах, мы имеем полное право заключить, что и другие случаи "речи на неизвестном медиуму языке", упомянутые в рубрике VI главы III, суть не только случаи внемедиумического явления, но и спиритические, ибо нет никакого достаточного основания приписать их причинам анимическим; главное условие для подобного объяснения - отношение между этой причиной и ее последствием, т.е. какое-либо отношение между живущими - известными и неизвестными, видимыми и невидимыми - совершенно отсутствует. Можно возразить, что нет также основания утверждать существование отношения между живущим и неизвестным отшедшим. Это правда. Но когда нам даны предшествующие факты, то разумно предположить, что отшедший располагает несравненно более легкими средствами для установления подобного отношения, чем мог бы то сделать живущий, - причем целью является желание доказать факт своего посмертного существования.

   Между фактами этой рубрики еще более доказательными являются такие, когда разговор на неизвестном медиуму языке происходит в отсутствие лиц, знакомых с этим языком, и когда для объяснения сказанного приходилось приглашать других лиц, его знающих. Вполне удовлетворительный факт такого рода был упомянут мною в той же рубрике VI, а недавно я напал на другой еще более замечательный факт этого рода, приведенный в бостонском журнале "Facts" в февральском выпуске 1885 г. Миссис Элайза Тернер из Монпелье, в Вермонте, подробно рассказывает, как ее муж, Куртис Тернер, в 1860 году захворал. Проболев два года, он слег в постель, и доктора объявили его неизлечимым. Он и жена его были оба несколько медиумичны. Как к последнему средству, они прибегли к сеансу. М-р Тернер впал в транс, и невидимый внушитель на ломаном английском языке сказал: "Мне надо француза, чтобы с ним говорить". Далее привожу слова миссис Тернер: "Послали за д-ром Прево - французом, и муж мой разговаривал с ним точно так, как если б знал французский язык; он даже давал советы другим больным. Это удивило д-ра Прево, и он решил попытать духов. Пришедши в другой раз, он принес с собой анатомический атлас; но дух, называвший себя доктором, выдержал экзамен с честью, ибо он указывал и называл все различные мышцы и нервы по-латыни и по-французски не хуже самого д-ра Прево, получившего медицинское образование". В результате больной выздоровел в десять дней, как ему было обещано невидимым врачом. Миссис Тернер прибавляет в конце: "Мой муж не знал французского языка и не умел играть на скрипке, но под влиянием доктора Ганнибала, своего невидимого внушителя, мог и говорить по-французски и играть на скрипке". Издатель журнала "Facts" присовокупляет: "Д-р Прево на Ватербургском съезде, в штате Вермонте (в Северной Америке), происходившем в октябре 1884 года, на одном из митингов нашей редакции рассказал об этом случае согласно помещенному здесь сообщению миссис Тернер".

   К этой же рубрике должны