Аксаков Александр Николаевич - Анимизм и спиритизм

   Теперь я приведу подобные же случаи с посторонними лицами, бывшие в моем присутствии.

   Г-жа Елена Лидс, живущая в Бостоне, 45, Carver Street, довольно известный медиум в той местности, очень часто говорила по-китайски. Она очень ограниченного образования и никогда не слыхала слова на этом языке; это случалось с ней так часто в одну пору ее медиумизма, что я не ошибусь, если скажу, что тысячи лиц были свидетелями этого. Я сам видел это по крайней мере сотню раз.

   Я очень хорошо помню, что г-жа Свит, один из здешних медиумов, весьма мало образованная, очень часто говорила по-французски, а впоследствии также на итальянском и еврейском.

   Мне случалось очень часто присутствовать при сродном явлении, когда сообщения происходили через стуки и давались на иностранном языке, тогда как медиум знал только по-английски.

   Я также слышал у себя в доме, как дочь губернатора Тольмэджа говорила по-немецки в присутствии многих лиц.

   Таков мой личный опыт по этому вопросу; между тем он обнимает весьма малую часть того, что происходило в этом роде, и, если не ошибаюсь, еще меньшую долю того, что уже было опубликовано" (Tract. N 6).

   Судья Эдмондс, проникнутый важностью явлений этого рода, обнародовал в спиритическом журнал "Banner of Light" воззвание с просьбой сообщать ему подобные факты. Не прошло месяца, как он получил до двадцати писем с описанием подобных же случаев; их содержание составляет приложение к его "Спиритическому трактату" N 10. Заимствую оттуда несколько наиболее удостоверенных случаев:

   "Куксвиль. 9 апреля 1859 года.

   Г. редактор! Прочитав в "Banner", воззвание судьи Эдмондса о сообщении ему медиумических случаев речи на неизвестном языке, я желаю передать вам о случившемся в нашем кружке два года тому назад. В продолжение трех месяцев мы имели сеансы каждое воскресенье по вечерам. Медиумами были два молодых человека: один - зять мой, а другой - мой приятель. Однажды на сеансе, на котором присутствовал один из этих медиумов, он впал в транс и в скором времени начал говорить на всем нам непонятном языке, но в котором отец мой и брат признали китайский, так как, будучи в Калифорнии, встречали немало китайцев, но говорить на их языке не могли. На следующем сеансе оба медиума заговорили на том же языке и, поговорив несколько минут, по-видимому, узнали друг в друге приятелей, и взаимные приветствия их сделались столь бурны, что жилец, помещавшийся в другой части дома и не веривший в спиритуализм, пришел посмотреть, не было ли у нас в гостях кого из китайцев, ибо, ведя с ними торговлю в Калифорнии, он был несколько знаком с их обычаями. После этого оба медиума нередко подпадали под это влияние; иногда один из них пел по-китайски, а другой переводил содержание его песен. Никто из присутствующих не мог говорить по-китайски, а медиумы никогда китайцев не видали. Кружок наш был открыт для всех желающих, и комната часто наполнялась любопытствующими. Все одинаково признавали, что слышали разговор на иностранном языке и, зная медиумов за честных юношей, никто не заподозревал их в подделке, равно как и другим путем не умел объяснить это загадочное явление. Примите и пр.

   Б.С. Гокси" (с. 75).

   "Флешинг, возле Нью-Йорка, 16 апреля 1859 года.

   М. г.! Я прочитал о вашем желании узнать о лицах, говоривших на незнакомом языке. Я слышал Сусанну Гойт, говорившую итальянскую патриотическую речь, которая, по мере произношения, переводилась американцем, понимавшим по-итальянски. Я изучал итальянский язык и могу вполне быть уверен, что она говорила по-итальянски. Есть человек, живущий около Хемпстеда, близ Ньютоуна, которому 35 лет; его зовут, если не ошибаюсь, Шмидтом, но Гойты могут вам узнать о нем; его я несколько раз слышал декламирующим речи на итальянском языке, и бывает это с ним нередко. Он часто навещает Гойтов, и когда я в первый раз услышал его, то спрашивал других, уж говорит ли он хотя одно слово по-английски! Когда он пришел в себя, он мне сказал, кто он и что никогда не читал ни одного слова ни на одном языке, кроме английского. Честь имею быть

   Уильям Р. Принс" (с. 77).

  

   "Брайнтри, в Вермонте, 29 марта 1859 года.

   М. г.! Прочитав ваше заявление, считаю долгом сообщить вам следующее. В феврале 1858 года я жил у Джона Пейна в городе Лейстере. Г-жа Сара Пейн, его невестка, - медиум. В это время туда прибыл француз для исследования спиритуализма. Будучи католиком, он не верил в него и сильно против него восставал. Через несколько минут медиум впал в транс и начал говорить с ним на его родном языке, так что француз вполне понимал его; проговорили между собой довольно долго; из присутствующих никто их не понимал, кроме них самих. Затем француз попросил медиума написать его имя по-французски. Г-жа Пейн исполнила это и, кроме того, таким же образом написала имя его отца и матери. Он сказал, что его отец и мать померли и что не было человека в Соединенных Штатах, кто бы знал их имена. Г-жа Пейн никогда до этого не видала его. Никакого языка, кроме своего родного английского, она не знает. При этом были многочисленные свидетели. Я не могу припомнить всех их имен, но назову следующих: Иосиф Морз, Д.С. Смис, Исаак Морз, Джон Пейн, Эдуард Пейн, - все из Лейстера; Нафанаил Чорчиль и жена его из Брандона и ваш покорный слуга.

   Нельсон Лернед" (с. 89).

  

   "Линн (Масс.) 8, North Commonstreet, 24 марта 1859 года.

   Г. редактор, прочитав воззвание судьи Эдмондса, я могу сообщить следующее:

   Г-жа Джон Гарди - медиум, бессознательно говорящий в трансе, - вовсе не знает ни французского, ни индейского языков, никогда им не учившись. Через нее говорит индейский дух под именем Сахми, через нее же он произвел многие исцеления. Он говорит по-индейски и затем передает сказанное им по-английски, насколько умеет. Этот случай весьма доказателен. Через г-жу Гарди говорит также французский дух - молодая девушка по имени Луиза Дюпон - актриса, мне кажется. Она говорила в присутствии учителя языков, и ее выговор и речь были найдены правильными. Учитель сделал ей по-французски неприличный вопрос, как он сам сознался, и получил ответ, который так его сконфузил, что он схватил шапку и ушел. Французская девушка говорила перед следующими лицами, имена которых я прилагаю, но не для печати. Судья Эдмондс может, если сочтет нужным, адресоваться к ним для справки по этому делу. Примите и проч.

   Джон Аллей" (с. 91).

   "Милан (Огайо), 4 апреля 1859 года.

   М. г.! Прочитав в "Banner of Light" о вашем желании, имею честь сообщить следующее:

   В феврале 1857 года я был вместе с г-жою Уарнер в доме г. Льюиса, в Трое. Однажды вечером, когда г-же Уарнер нездоровилось, через нее проявился какой-то индеец, который и занялся ее врачеванием. В это время один немец - в семействе его называли Мильтоном - вошел в комнату. Он страдал сильною головною болью, но ничего не сказал об этом в присутствии г-жи Уарнер; она подошла к нему и в несколько минут, простым наложением рук, избавила его от головной боли. Затем она сказала ему на ломаном, индейцам обычном, английском языке, что тут находится "бледный дух", который покинул тело по ту сторону "великих вод" и который желает говорить с ним. Немного погодя она заговорила по-немецки и, между прочим, повторила молодому человеку, как он передал нам, последние слова, сказанные ему матерью его на смертном одре. Молодой человек, бывший до того упорным скептиком, прослезился и сказал, что "сдается". На расспросы членов семейства г. Льюиса он повторил нам эти слова и перевел их; последние были: "Милый сын мой, не могу более дать тебе хлеба". Г-жа Уарнер никогда ничего не слыхала о семействе этого молодого человека, и никакого языка, кроме английского, не знает...

   М-р Пон, один из наиболее уважаемых граждан в Трое, многочисленные члены его семьи, с включением и молодого немца, подтвердят истину мною рассказанного. Почтовый адрес их: Уэлшфильд, Огайо...

   В сентябре 1857 года г-жа Уарнер посетила Милан для публичных чтений. По окончании последнего она сказала небольшую речь на индейском языке и потом дала ее перевод; это было убедительное воззвание в пользу остающихся индейских племен. Житель Милана, по имени Мерилл, принадлежавший к пресвитерианской церкви, присутствовал при этом и так остался доволен подлинностью индейской речи, что признал себя убежденным. С самого детства своего и до восемнадцатого года он жил среди индейцев и говорил на их языке совершенно свободно, поэтому он и мог судить о подлинности слышанной им индейской речи. Прилагаю его свидетельство:

   "Сим свидетельствую, что факты, изложенные г. И. Уарнером, совершенно верны, а также, что из личных сношений моих с г-жою Уарнер я вполне убедился, что она в своем нормальном состоянии нисколько не понимает по-индейски; вместе с тем я убежден, что, когда она находится под так называемым "влиянием духа", она, действительно, может говорить по-индейски.

   Милан, апрель 1859 года.

   Джемс Мерилл".

   Можете поступить с сообщаемым мною по вашему усмотрению.

   Ибенизер Уарнер" (с. 97).

   "Чикаго, 5 апреля 1859 года.

   М. г.! Прочитав ваше заявление в "Banner of Light", я могу сообщить вам следующее:

   Четыре года тому назад я стал устраивать сеансы у себя на дому с целью исследования "современного спиритуализма" и вскоре убедился, что жена моя - медиум. Такое открытие настолько ее огорчило и раздосадовало, что она готова была дать все на свете, чтобы этого не было; долгое время она боролась с тою силою, которая повергала ее в транс и говорила посредством ее организма, но предубеждение ее было, наконец, осилено... Подобно многим, принадлежащим к рабочему классу, она не получила никакого образования, кроме приобретаемого в народных школах.

   Вот, между прочим, чему я был свидетелем:

   На сеансе у д-ра Родда, на котором присутствовали гг. Миллер, Кимбаль, Кильберн и др., нам был задан концерт на испанском языке, который продолжался более двух часов. Вскоре после того, как мы соединили руки, жена моя, молодая дама (мисс Сконгаль) и молодой человек, которого они видели в первый раз, подпали одновременно влиянию и начали бегло говорить между собою по-испански. После пятнадцатиминутного разговора трио встало на ноги и начало петь какую-то трудную пьесу по-испански; все трое участвовали и пели в полной гармонии; таким образом было превосходно пропето до двенадцати пьес. Между каждой пьесой они оживленно разговаривали и обсуждали, какую следующую пьесу им петь... Закончив пение, все три медиума одновременно пришли в себя и были крайне удивлены, узнав о том, что происходило. Вскоре после того молодой человек впал в транс под другим влиянием и объяснил все виденное нами. Давшие нам чрез медиумов концерт были испанцы, брат и две сестры, бывшие во время земной жизни своей по профессии певцами и этим зарабатывавшие себе хлеб; в этот вечер они явились к нам не только ради удовольствия и назидания, а также и для того, чтобы доказать, что дни Пятидесятницы еще не миновали. Должен присовокупить здесь, что легко удостоверить самым положительным образом, что ни один из помянутых медиумов не может в нормальном состоянии своем говорить на каком-либо другом языке, кроме своего родного.

   Однажды жена моя находилась под влиянием, по-видимому, немецких "духов", говорила и пела на этом языке в течение нескольких вечеров; но никто из нашего кружка не знал этого языка. Желая хорошенько проверить это явление, я зашел к доктору-немцу, по имени Эйлер, и просил его зайти ко мне и обстоятельно исследовать это дело. Он приходил два раза и говорил с медиумом по целому часу на своем родном языке. Удивление его было велико, но радость еще больше. Кроме немецкого, жена моя говорила неоднократно и на итальянском языке, который, разумеется, ей точно так же неизвестен.

   Джон Юнг" (с. 108).

   "Толедо, 9 апреля 1859 года.

   М. г.! Прочитав о вашем желании иметь сведения о медиумах, говорящих на неизвестных им языках, я могу сообщить вам, что я иногда говорю в трансе от имени индейского духа. Я не понимаю этого языка и не могу знать, насколько правильно я говорю на нем. Но на днях я встретила одного господина, заявившего себя скептиком, не верящим сношению с духовным миром. Мой индейский дух заговорил с ним по-индейски, я же, впав в состояние ясновидения, описала ему одного индейского вождя, умершего, по его словам, дня за три до отъезда этого господина из Айовы. Мой руководитель узнал названного духа и дал много убедительных доказательств упомянутому господину, знавшему язык этого племени, которое он назвал пауни. Прилагаю частное письмо, написанное мне этим господином, по его возвращении в Айову, можете извлечь из него все, что сочтете полезным для успеха нашего дела.

   М-с Сара М. Томпсон".

   Из этого письма я приведу следующие, наиболее интересные строки:

   "Винтон (Айова), 17 февраля 1859 года.

   Многоуважаемая мисс! Как вы знаете, я не верю в спиритическое учение; я остаюсь при том убеждении, что это не что иное, как проявление влияния человеческого духа на другой, таковой же. Так как я еще немного занимался этим предметом, то не знаю, к какому заключению я бы пришел, если б имел возможность вполне его исследовать. Но есть одно обстоятельство, которое я теперь вспоминаю и никак не могу понять - это то, что вы говорили на индейском наречии совершенно правильно, со всеми особенностями речи, употребляемой в индейских вигвамах (хижинах).

   ЯковУэтц"(с. 110).

   О других случаях, попавших мне под руки, я ограничусь краткими заметками.

   В первом спиритическом журнале "Spiritual Telegraph", издававшемся в Нью-Йорке Партриджем, я нахожу в т. III, 1854 года, на р. 62, следующее:

   "Уильям Бриттингам, будучи у нас несколько дней тому назад в конторе, рассказал интересный факт. Г. Уаль-ден, говорящий медиум из Элликотвиля, недавно посетил Спрингз, принадлежащий г. Чэзу. Тотчас по приезде своем, когда он стоял еще на крыльце, к нему навстречу вышла из дома горничная, шведка, с которой г. Уальден заговорил. Никто из присутствующих не понимал его языка, не понимал и сам медиум, что он говорил. Девушка, видя, что к ней обратились на родном языке, пустилась в разговор, она оказалась весьма заинтересованной и вскоре тронутой до слез. Г. Бриттингам спросил, что с нею? Она ответила приблизительно следующее: "Этот человек знает все про моих отца и мать, из коих первый умер шесть месяцев, а вторая восемь лет тому назад, мне сказали, что это они говорят со мною через него и могут говорить также и через других медиумов". Девушка, никогда не видавшая ничего подобного, была поражена и, разумеется, не могла понять, как г. Уальден, американец, совершенно не знавший ни ее семейства, ни шведского языка, мог говорить с ней столь загадочным образом".

   В 1873 году Аллен Путнам издал биографию м-с Конант, бывшей когда-то очень известным в Америке говорящим медиумом, чрез уста которой получались в редакции "Banner of Light" те сотни сообщений, которые печатались в каждом его номере. М-с Конант сама первая сомневалась в сообщениях, высказываемых ею в трансе. Она часто находилась под влиянием индейских духов, давших ей имя Тулулар, т.е. "нечто, через что смотреть". - "Как могу я знать, что слова и выражения, употребляемые Спрингфлоуер, моей обычной внушительницей-индеанкой и другими, верны и правильны, - говорила она, -я не сознаю того, что говорю, и никто из присутствующих не может решить, есть ли какой-нибудь смысл в том, что говорится через меня этими индейскими духами?.." Желая выяснить, насколько в этом было правды, она пользовалась всяким случаем для проверки сообщений... Однажды посетил ее полковник Таполь, член североамериканской комиссии умиротворения индейцев, вместе с некоторыми джентльменами, среди которых находился один господин, бывший в продолжение пятнадцати лет правительственным агентом по индейским делам, вследствие чего ему пришлось ознакомиться с большинством наречий, употребляемых туземцами; это был отличный случай для проверки. Спрингфлоуер тотчас же проявилась и свободно заговорила с агентом, даже не раз брала над ним верх, ибо ему нередко приходилось отыскивать в памяти требуемое слово, тогда как его невидимая собеседница казалась вполне в своем элементе... Г-жа Конант спросила его: как он думает, если б ей пришлось быть среди индейцев того племени, к которому принадлежала Спрингфлоуер, и там заговорить в трансе от ее имени, то поняли бы ее или нет? Он ответил, что в этом не могло быть никакого сомнения (с. 152-154).

   Я прохожу молчанием все писаные сообщения, полученные медиумами на неизвестных им языках. Хотя эти случаи весьма многочисленны, но большею частью это цитаты из авторов или отрывочные слова, о которых всегда можно сказать, что они были подслушаны, или выучены наизусть, или списаны - сознательно или бессознательно; а не то это короткие фразы, происхождение которых всегда оставляет место подозрению. Есть много случаев, где, по личному убеждению присутствующих, медиум никак не мог знать языка, на котором писал, - в моем личном опыте есть несколько подобных фактов, - но такие убеждения не передаются. Вот почему сообщения этого рода не имеют почти никакого значения в сравнении с фактами живой речи, примеры которой были мною приведены выше.

   Я должен упомянуть в этой рубрике и о случаях сообщений, полученных телеграфическими знаками, медиуму неизвестными, что равносильно неизвестному языку (см. Wolfe. "Startling facts", p. 247-255). Интересный случай рассказан в биографии м-с Конант, который я здесь и приведу.

   "Однажды, в то время когда м-с Конант жила в Cummings House в Бостоне, к ней зашел незнакомый господин, заявивший, что, занимаясь исследованием спиритизма, он желал бы получить особенное доказательство самоличности от своего приятеля; это до сих пор ему не удавалось; но он только что был у одного медиума, на другом конце города, где ему сказали, что если он будет иметь сеанс с м-с Конант, то, быть может, ему удастся получить желаемое, почему он и явился к м-с Конант. Они уселись. Вдруг ее рука начала подниматься и опускаться каким-то странным, порывистым образом, и карандаш в продолжение нескольких минут производил по бумаге какие-то частые удары; медиум не мог понять, что все это означало. Наконец, отчаявшись в результате и весьма смущенная видимой неудачей, м-с Конант сказала своему посетителю: "Бесполезно продолжать; по-видимому, никого нет из ваших знакомых, кто желал бы теперь сообщиться с вами. Кто-то есть, но, очевидно, он не умеет проявиться". Она была очень удивлена, когда посетитель ей ответил, что он, напротив, совершенно доволен, что сеанс был вполне удачен, что он получил от своего приятеля желаемое доказательство и даже незаметно для нее записал его. Из дальнейшего объяснения оказалось, что посетитель был телеграфист и что приятель, от которого он ждал сообщения, был также телеграфист; для доказательства своей самоличности он должен был сообщиться посредством телеграфных знаков, что и было исполнено механически при помощи карандаша м-с Конант, в то время как она, находясь в нормальном состоянии и нисколько не понимая телеграфного алфавита, удивлялась неудачным попыткам написать что-нибудь понятное. Таким образом, совершенное незнакомство орудия сообщения, т.е. медиума, с его содержанием было вполне и наглядно доказано посетителю" (с. 199-201).

   Замечательный случай рассказан Круксом: "На сеансе с Юмом маленькая дощечка подошла ко мне по столу при свете и дала мне сообщение, ударяя меня по руке: я говорил азбуку, а она ударяла меня при требуемых буквах. Другой конец дощечки опирался о стол, в небольшом расстоянии от рук Юма. Похлопывания были столь резки и отчетливы и дощечка, по-видимому, находилась в таком полном распоряжении невидимой силы, заправлявшей ее движениями, что я сказал: "Может ли разумная сила, управляющая движениями дощечки, изменить характер движений и дать мне телеграфическое сообщение посредством морзовского алфавита ударами по моей руке?" (Я имею полное основание думать, что морзовские сигналы никому другому из присутствующих не были известны, и мне самому они известны только отчасти.) Едва я сказал это, характер похлопываний изменился и сообщение продолжалось указанным мною способом. Буквы указывались для меня слишком быстро, так что я только тут и там схватывал слово, и поэтому смысл сообщения утратился; но с меня было достаточно, чтоб убедиться, что хороший телеграфист находился на том конце линии, где бы он ни был" (см. "Крукс, Researches", р. 95).

   Заканчиваю эту рубрику случаем музыкального исполнения ребенком, никогда не учившимся музыке, о котором свидетельствует бывший сенатор и губернатор Висконсинского штата (в С. Америке) Толмэдж, причем медиумом была его дочь. В предисловии к изданному им сочинению "The Healing of the Nations", by Linton ('New York, 1858) он говорит:

   "В июне 1853 года, возвратившись из Нью-Йорка, где я видел разные медиумические явления, я зашел к одному пишущему медиуму, живущему в моем соседстве, и получил сообщение, в котором мне советовали составить у себя дома кружок и обещали, что у меня разовьется медиум, имеющий превзойти все мои ожидания. Я спросил, кто это будет? Мне ответили, что моя дочь. Я спросил, которая? - так как у меня их было четыре. Мне сказали: Эмилия; затем прибавили, чтоб я, когда кружок у меня дома составится, посадил Эмилию за фортепиано. Я спросил: "Вы будете учить ее играть?" - "А вы увидите", -был ответ. Эмилия была моя младшая, в то время тринадцатилетняя, дочь. Здесь следует заметить, что она отроду не знала ни единой ноты и никогда в своей жизни никакой мелодии не наигрывала. Ибо, когда мы сюда переехали, страна была еще малонаселенная, так что иметь для нее учителя музыки не было никакой возможности. Остальным предметам я обучал ее сам или кто-либо из семейства. Вскоре мне удалось составить у себя дома кружок. Я дал Эмилии бумагу и карандаш. Рука ее начала проводить прямые линии и начертила наконец пять нотных линеек. На этом она написала ноты; потом поставила все различные музыкальные знаки, о которых не имела никакого понятия. Тут она бросила карандаш и стала стучать по столу так, как если б ударяла по клавишам. Тогда я вспомнил, что мне было сказано посадить ее за фортепиано, я и предложил это, хотя и с некоторым недоумением, но она тотчас послушалась и села к инструменту со спокойствием и самоуверенностью опытного исполнителя. Она смело ударила по клавишам и сыграла Большой вальс Бетховена с таким стилем, который сделал бы честь хорошему музыканту. Затем сыграла несколько известных мелодий, как то: "Sweet Home", "Bonnie Doon", "Last Rose of Summer", "Hail to the Chief", "Lilly Dale" и пр. Потом она сыграла какую-то совершенно новую арию и пропела ее с импровизированными, или внушенными на этот случай словами" (с. 61).

   Что скажет г. Гартман на это? Ясно, что явления, совершающиеся против воли и убеждений медиума и особенно разговор на языке, ему неизвестном, не имеют положительно ничего общего ни с гиперэстезией памяти, ни с передачей мыслей, ни с ясновидением, образующими источник содержания сомнамбулического сознания. Эта последняя рубрика приобретает особенное значение ввиду категорического вердикта г. Гартмана относительно невозможности подобных явлений. Вот тот Рубикон в области умственных фактов, который г. Гартман не будет в состоянии перейти и перед которым, подобно тому как и перед физическим фактом проникновения материи, он должен будет еще раз сложить оружие. Так как эти явления не могут объясниться никакою деятельностью нормального сознания медиума и никакою деятельностью сознания сомнамбулического, то приходится по необходимости допустить проявление иного фактора - третьего; а как в самом медиуме мы найти его не можем, то мы, естественно, должны заключить, что этот третий фактор находится вне медиума.

   __________________________________

   ¹ Судья Эдмондс пользовался в свое время большою известностью в Соединенных Штатах по занимаемым им высоким должностям, сперва председательствующего сенатора, а потом члена верховного апелляционного суда в Нью-Йорке. Когда внимание его было обращено на спиритуализм как на предмет общественного значения, он отнесся к нему со всею подозрительностью и умелостью человека опытного в деле оценки человеческих показаний. После обстоятельного исследования, он имел мужество печатно не только признать факты, но и придаваемое им духовное значение. Взрыв общественного удивления и негодования был так велик, что он тотчас же сложил с себя звание судьи и стал на стороне того, что почитал за истину. Его голос дал спиритуализму в Америке огромный толчок и пользуется там заслуженною авторитетностью.

  

   Прежде чем перейти к рубрике фактов, для объяснения которых сам г. Гартман находит необходимым сделать исключение из своих "методологических основ" и прибегнуть к "метафизическому, сверхъестественному объяснению" - к абсолюту, я должен упомянуть здесь о роде явлений смешанного характера, служащих подтверждением и пояснением вышесказанного заключения.

   Г. Гартман говорит: "Опытным доказательством, что писание это бессознательно лишь относительно, но сознательно для скрытого сомнамбулического сознания, -может служить то, что медиум, переходя в открытый сомнамбулизм, вспоминает, что было им бессознательно написано, и сообщает об этом изустно" (с. 73). И далее: "Если медиум в сомнамбулическом состоянии может изустно сообщать в точности содержание того, что было прежде написано на расстоянии и что совершенно неизвестно его бодрственному сознанию, то этим дается несомненное доказательство, что сомнамбулическое сознание медиума не устранено из его медиумических действий, но принимает в них определенное участие" (с. 142). Итак, если медиум будет писать в сомнамбулическом состоянии и не сможет "сообщить в точности" содержание того, что им было написано, не будучи в этом сомнамбулическом состоянии, но возвратившись к нормальному, -то мы получим "несомненное доказательство", что его сомнамбулическое сознание ".было устранено из его медиумических действий и не принимало в них определенного участия". В следующем факте мы имеем это доказательство.

   Корреспондент, подписывающийся буквами Т.П.Б., поручик армии, сообщает в журнале "Knowledge" "Знание", от 2 марта, следующий интересный случай писания планшеткой.

   "Несколько времени тому назад я начал производить опыты с планшеткой, держась в то время убеждения, что писание это (говорю о случае, где возможность обмана исключается) производилось бессознательным действием рук, покоившихся на машинке; но это объяснение, если оно правильно, повлечет за собою новое, весьма любопытное понятие о деятельности мозга. Мне посчастливилось иметь знакомую, у которой планшетка во всякое время писала замечательно хорошо, так что я мог предпринять разные интересные опыты. Когда я клал ее руку на машинку (которую я сделал сам, просверлив дырочку в край дощечки и воткнув туда карандаш) и ставил вопрос, ответ писался с изумительной быстротой, даже скорее, чем обыкновенное письмо, и весьма четко, хотя и различными почерками, нисколько не походившими на почерк медиума, что я считаю весьма замечательным. Сама дама не знала написанного, покуда не прочитывала его. В некоторых случаях сообщавшееся было известно только мне или кому-нибудь из находившихся в комнате и поэтому при теории бессознательного действия могло бы быть объяснено только посредством чтения мыслей.

   Но опыт, на который я в особенности желаю обратить ваше внимание, следующий: я несколько раз магнетизировал эту даму, и, как бывает в подобных случаях, заснувши, она могла отвечать на всякие вопросы, но при пробуждении ни о чем не помнила. (Мимоходом замечу, что если ей случалось наяву что-либо потерять или куда-нибудь заложить, то во сне она всегда могла указать, где эта вещь находилась.) Поэтому мне пришло в голову положить ее руки на планшетку во время магнетического сна. На поставленный вопрос ответ был написан как всегда; еще не читав его сам, я спросил ее, что было написано, в полном убеждении, что она немедленно ответит. Но она не могла этого сказать. Не доказывает ли это, что написанные слова не были произведением ее мозга ни в его нормальном состоянии, ни в том особенном, которое свойственно месмерическому сну? Мы должны поэтому допустить или третье состояние, доселе неизвестное, или прийти понемногу к мысли о постороннем деятеле, признать которого я далеко не склонен" ("Light" 1883, р. 124).

   Ошибка г. Гартмана состоит в обобщении своего положения; во многих случаях писание будет делом сомнамбулического сознания, но это не исключает возможности того, что в других случаях оно подчиняется внушению, исходящему из постороннего источника. Эта возможность наглядно поясняется следующим случаем, рассказанным г. Юнгом, нам уже знакомым из цитат речи на неизвестном языке:

   "На сеансе, имевшем место у д-ра Гаскеля, в присутствии д-ра Бедда, гг. Кимбаля, Миллера, Кильберна и других, жена моя, находясь в трансе, говорила от имени итальянки, называвшей себя Леонорой; так как жена моя была часто магнетизируема, то один из присутствовавших выразил мысль, что говорящий "дух" был не что иное, как "дух" самого магнетизера, находившегося тут в числе других посетителей, и предложил, чтоб магнетизер устранил влияние, под которым она находилась, и, подчинив ее собственному влиянию, заставил ее говорить. Как только это было сказано, она тотчас пришла в нормальное состояние, затем была замагнетизирована и, повинуясь воле магнетизера, начала петь с большим чувством известную песнь "Annie Laurie". Этот опыт доставил скептикам большое удовольствие и вполне доказал правильность их теории. Но ликование их было недолго: когда она пела последний стих и только допела его до половины, прежнее влияние выхватило ее из-под власти магнетизера, который уже ничего не мог сделать с нею. Он усиленно старался заставить ее окончить песнь, но напрасно; не успев в этом, он хотел освободить ее, по крайней мере, от овладевшего ею влияния, но впервые ничего не мог сделать с субъектом своим. Тогда один из скептиков, видя неожиданный оборот дела, заявил такое требование: если медиум находится под влиянием итальянского "духа", то пусть запоет на этом языке. Как это ни покажется чудесным, но требование было немедленно исполнено, и все пришли в восхищение от превосходного музыкального исполнения. Между нами не было итальянцев, но были лица, настолько понимавшие язык, что могли судить о его правильности. Подобные опыты были повторены несколько раз, причем жена моя также и говорила по-итальянски".

   Мы видим здесь, что внушение, исходившее от видимого магнетизера, -должно было уступить внушению более сильного магнетизера, хотя и невидимого. Вот другой случай, где невидимый внушитель должен уступить место другому, также невидимому внушителю, или сообщение, диктованное, быть может, сомнамбулическим сознанием медиума, внезапно прерывается сообщением из другого источника. Г. Бриттен, писатель, очень известный в спиритической литературе, сообщает в письме своем к редактору "Religio-Philosophical Journal" следующий факт:

   "Однажды утром, в 1852 году, я находился на сеансе в Гринфильде (Масс.), где медиумом был столь известный впоследствии Д.Д. Юм. В то время как кто-то из участвующих говорил азбуку и получалось сообщение посредством стуков, вдруг они сделались очень громкими и условным их числом (пять) была потребована азбука. Кто-то заметил, что не было никакого смысла в таком требовании, так как азбука и без того уже говорилась. Тот же сигнал был дан сильным движением стола, на что кто-то заметил, что дикий беспорядок заменил царившую гармонию. Догадываясь, в чем дело, я сказал кружку, что тут может быть и не беспорядок, что явилась другая личность и прервала получавшееся сообщение, имея, вероятно, сказать нечто важное, не терпящее отлагательства. Это тотчас было подтверждено громкими стуками в разных частях комнаты и сильнейшими движениями стола. Я стал говорить азбуку и получил следующую депешу: "Ступайте домой, ваш ребенок очень болен, отправляйтесь тотчас, а не то опоздаете к поезду". Схватив свой дорожный мешок, я тотчас же отправился. Едва я вышел на улицу, как услышал свисток подходившего поезда, в тот день последнего, с которым я мог бы попасть домой. До вокзала было около одной осьмой мили. Бежавши изо всех сил, я прибежал на станцию, когда поезд уже трогался, и только успел вскочить на заднюю площадку последнего вагона. Вернувшись домой, я узнал, что спиритическая депеша вполне соответствовала действительности" ("Light", 1881, р. 266).

   Какая, по мнению Гартмана, могла быть причина перерыва этого сообщения? Что она не крылась в медиуме - это очевидно. Быть может, то была телепатическая депеша, посланная сомнамбулическим сознанием одного из членов семейства Бриттена? Но Гартман не допускает умственных сообщений на большом расстоянии иначе как в галлюцинаторной форме (о чем мы будем говорить далее), а здесь оно выразилось стуками и движениями стола; и откуда то отдаленное сомнамбулическое сознание могло знать о приближавшемся поезде?

   Вот другой подобный случай, где причина перерыва не выяснена, но одинаково не представляется достаточного основания отыскивать ее в самом медиуме. Заимствую этот случай из книги пастора Баллу в цитате, приведенной проф. Гером в своем сочинении "Опытные исследования спиритических явлений",  1602:

   "По приглашению невидимых деятелей я должен был говорить в назначенное время проповедь, с уверением с их стороны, что они при этом будут выражать стуками свое одобрение, что и было в точности исполнено. Однажды на сеансе совершенно неожиданно, когда никто об этом не думал, сложился вопрос: "Выбран ли вами текст для проповеди в следующее воскресенье?" - "Выбран, но только один, - ответил я, - не укажете ли вы мне текст для вечерней проповеди?" - "Хорошо". - "Какой же?" - спросил я. Сложилось слово "вторая", и остановилось. Покуда я дивился этому молчанию, объявилась другая личность и стала сообщаться не стуками, как предшествовавшая, а движениями стола. Она сказала, что ее предшественник, сообщавшийся стуками, был отозван на несколько минут, но скоро вернется. Действительно, через четверть часа он вернулся и закончил сообщение словами: "Глава 1-го Послания к Коринфянам, стих 12 и 13. Никто из присутствующих не мог вспомнить содержания указанных стихов, оказавшихся вполне пригодными для проповеди". - Если б этот перерыв был делом сомнамбулического сознания, где разумная причина замещения стуков движениями стола?

   Вот другой случай, где нам приходится выбирать между признанием третьего фактора или alibi (нахождения в другом месте) сомнамбулического сознания:

   "Мисс Мэри Баннинг, медиум, находясь 14 июня 1852 года в доме г. Мура, в Уинчестере, желала получить сообщение от своего отшедшего брата Иосифа Баннинга, но он против обыкновения не заявлял себя. Вызов был повторен в продолжение вечера, и опять без результата; наконец поздно вечером, когда общество было уже готово разойтись, стуки неожиданно заявили о присутствии Иосифа Баннинга, который объяснил, что ранее он быть не мог, ибо "весь день был с сестрой своей Эдитой". Эдита Баннинг проживала в Гартланде, в шестнадцати милях от Уинчестера, и занимала там должность школьной учительницы. Вскоре Мэри Баннинг получила письмо от Эдиты, писанное наутро после вышеприведенного случая у г. Мура, в котором она сообщала сестре, что брат Иосиф был с ней накануне в продолжение всего дня, проявляя себя стуками" (S.R. "Britten and Richmond a discussion of the facts of spiritualism", New York, 1853, p. 289).

   Вот две сестры-медиумы, мисс Мэри и мисс Эдита Баннинг, и их сомнамбулическое сознание, одинаково настроенное в данную минуту, должно было дать каждой из них одинаковое удовлетворение или, иначе сказать, так называемый дух Иосифа Баннинга, их брата, должен бы был проявиться у обеих сестер одновременно! Но на деле вышло иначе.

   Под этой рубрикой я могу упомянуть об одном случае из моего личного опыта в домашнем кружке; хотя первая часть его и не принадлежит собственно к этой рубрике, но я привожу ее здесь в виде вступления к следующей части его, где фигурируют те же личности. 17 (29) октября 1873 года, во вторник, я был в Лондоне, на сеансе профессионального медиума, г-жи Олив; один из ее невидимых внушителей Гамбо, называвший себя ямайским негром, обращаясь ко мне, сказал, между прочим, что любит заниматься развитием медиумов. Заметив на моем пальце изумрудное кольцо, он прибавил, что не любит изумруда, ибо эманации его нехороши, но что мне лично они не вредят, так как это кольцо память друга (это было верно, кольцо подарено мне В.И. Далем), и затем сказал, что он и вообще духи предпочитают алмаз, как символ чистоты. "Жена ваша, - продолжал он, - носит бриллиант на безымянном пальце" (это было также верно). - "Видите ли вы ее?" - спросил. - "Да, знатный медиум (и это было верно); добрая леди, ее левая рука не знает, что дает правая" (и это опять была правда). Он обещал посетить нас в Петербурге, чтобы содействовать медиумическому развитию моей жены, и мы уговорились, что первое его посещение будет в пятый вторник, считая с 17 октября, т.е. 20 ноября, в 8 ч вечера, и что он будет сообщаться стуками, так как жена моя в трансе не говорила. Я выбрал вторник потому, что в ту пору всегда по вторникам имел с женою сеанс совершенно интимного характера. Когда я вернулся в Петербург, сеансы возобновились; я никому ничего не сказал об обещании Гамбо, и, когда настал сеанс 20 ноября, разумеется, я был занят мыслью, удастся ли этот опыт, чего, конечно, очень желал. Но из него ничего не вышло. Что помеха была не со стороны жены, это доказывается тем фактом, что сеанс не прошел без результата и мы получили разные другие сообщения; следовательно, ее сомнамбулическое сознание функционировало; представлялся отличный случай прочитать в моих мыслях и заставить говорить м-ра Гамбо. Условия к тому были самые благоприятные, ибо, как говорит Гартман:

   "Медиум всегда сильно заинтересован, чтобы угадать явные или скрытые мысли присутствующих, так как в его интересе вызвать удивительные явления; а между тем нет ничего поразительнее для "здравого человеческого смысла" как проявления такого знания, которым присутствующий ни с кем не делился и которого, быть может, даже вовсе нет в его бодрственном сознании. Поэтому волю, направленную к воспринятию, надо предположить имеющейся у медиума всегда налицо. Если же медиум работает с людьми, которые со своей стороны также живо заинтересованы тем, чтобы удивительные явления совершались, то и в них должна развиться воля, направленная к поддержке медиума по мере возможности и к облегчению ему исполнения его задачи. А через это бессознательная воля побуждается к передаче представлений. Сверх того, в сеансах кружков руки соседних лиц прикасаются, так что условия для передачи мыслей становятся крайне благоприятными" (с. 90). Почему же эта передача мыслей не состоялась - ведь все условия были налицо?

   Как бы то ни было, опыт не удался; я этому не удивился, зная, сколь мало можно полагаться на обещания этих собеседников, и более об этом не думал; не имея чем похвастаться, я никому об этом ничего не сказал. В следующий вторник мы, по обыкновению, уселись за свой сеанс, но на этот раз втроем, с проф. Бутлеровым. Я потушил свечку, но комната весьма достаточно освещалась газом с улицы. Была потребована английская азбука; я стал ее говорить и записывать буквы, указываемые ударами ножки стола, за которым мы сидели. Так как я не мог схватить смысла, то остановился и зажег свечку, чтобы ориентироваться; жена уже была в трансе и на бумаге находились следующие буквы:

   "gamhereanewaslasttemewtghou".

   Увидав, что что-то складывается, что можно будет потом разобрать, я скорее погасил свечку и продолжал говорить азбуку. Смысла я опять схватить не мог, но когда сообщение кончилось и я зажег свечку, то оказалось, что на этот раз я записал почти без ошибок следующее:

   "As I promised, but I cannot yet take entirely control of her. Hambo". ("Как я обещал, но я еще не могу вполне овладевать ею. Гамбо".)

   Некоторые буквы указывались иногда и стуками в столе, а последнее слово сложилось сильнейшими его движениями. Жена моя все время была в трансе и по окончании сообщения спокойно пришла в себя. Тогда я принялся разбирать первую фразу и с заменою нескольких букв, очевидно, неправильно записанных, получил следующее:

   "I am here, and was last time with you ("Я здесь и в тот раз также был с вами".).

   Зачем же сомнамбулическое сознание медиума открывает в моем мозгу представление Гамбо и персонифицирует его, когда я уже о нем не думаю и когда это представление находится в моем мозгу уже в скрытом состоянии, зарытым в глубинах моего замаскированного сомнамбулического сознания?

   Познакомив моих читателей с Гамбо, я могу передать теперь тот случай - единственный в летописях спиритизма, - который прямо относится к этой рубрике. В следующий сеанс мы также были втроем и ожидали появления Гамбо; вместо того была потребована русская азбука; после нескольких русских фраз, относившихся до медиумизма жены, и когда они были нами прочитаны, снова была потребована азбука; я потушил свечку; говоря и записывая русские буквы и не имея возможности их читать, я заметил: "Тут написано у и ч, это, вероятно, английское слово which (которое произносится уич), следовательно, надо говорить английскую азбуку" и я начал. Сообщение вскоре остановилось, я зажег свечку и увидал, что мною было записано совершенно правильно по-английски:

   "уоич wife" (ваша жена).

   (Английское прописное r, пишется как русское ч.)

   Итак это не было уич, но уоич, и это слово было сложено, когда я говорил русскую азбуку; итак, диктовавший их воспользовался формою русских букв, отражавшихся в моей мысли по мере того, как я их произносил, чтоб составить таким образом английское слово уоич (ваша). Что сообщения на иностранном языке делаются русскими буквами, по созвучию их с иностранными буквами, когда говорится русская азбука, это мне случалось видеть не раз, почему я и принял русские буквы уич, за английское слово which; но, чтобы воспользовались формою русских букв, соответствующих формам некоторых иностранных букв, для составления иностранного слова, -это я увидал в первый и последний раз и нигде в летописях спиритизма я ничего подобного не встречал. Спрашивается теперь: зачем сомнамбулическое сознание моей жены, которая одинаково располагала азбуками русской и английской, не потребовало тотчас английскую азбуку или, наконец, не указывало на русские созвучные буквы для передачи английских слов, причем английское слово уоич передается легко и точно двумя русскими буквами юр? Но нет! Русская азбука была употреблена таким именно способом, каким употребил бы ее иностранец, не знающий этой азбуки и только выбирающий буквы, похожие по форме на буквы своего языка.

   Случаи подобного рода, указывающие на достаточное основание предполагать участие третьего фактора, многочисленны в спиритизме, но их мало ценят. Вот, напр., что говорит д-р Вольф о медиуме Мансфельде, писавшем однажды обеими руками зараз и в то же время с ним разговаривавшем: "Я видел Мансфельда, писавшего два сообщения одновременно: одно правой рукой, другое левой и оба на неизвестном ему языке. Будучи занят таким образом, он в то же время вел со мной деловой разговор или продолжал беседу, начатую до этого двойного писания. Таким образом, пока он разговаривал со мной, его обе руки также были заняты разговором. Однажды, я помню это очень хорошо, когда он писал обеими руками на двух различных языках, он сказал мне: "Доктор, знали ли вы в Колумбии человека по имени Якобе?" Я ответил утвердительно; он продолжал: "Он здесь и желает вам сказать, что он покинул тело сегодня утром". Это известие оказалось верным, а случилось это на расстоянии нескольких сот миль. Какое объяснение может быть предложено для этого одновременного тройственного проявления разумности и силы?" (Вольф, "Поразительные факты в современном спиритуализме", 1874, с. 48).

   Достопочтенный Дж. Б. Фергюссон свидетельствует о подобном же факте в своей книге "Supramundane facts" ("Сверхчувственные факты") (London, 1865, р. 57).

   О таком же более современном факте повествуется в "Трудах Лондонского Общества психических исследований" (1887, с. 222).

   Г. Крукс свидетельствует о подобном же факте: "Я видел как мисс Кэт Фокс (позднее м-с Иенкен) писала автоматически сообщение для одного присутствующего лица, в то время как другому лицу о другом предмете давала сообщение азбукой посредством стуков, и вместе с тем все это время она свободно разговаривала с третьим лицом о предмете, не имевшем ничего общего с получавшимися сообщениями" (Крукс, "Researches", p. 95).

   Я сам помню, как м-с Иенкен, бывшая мисс Фокс, находясь в моем кабинете и сидя против меня за письменным столом, писала сообщение в то время, как стуки раздавались около нее в полу справа и слева от нее не попеременно, а одновременно.

   В области физических явлений есть много случаев, когда игра производилась на многих музыкальных инструментах зараз (до шести), что также указывает на множественность сознательно действующих центров напр. (см. "Light", N 372, или "Ребус", 1888, с. 290).

   Закончу эту рубрику расс