| Главная » Книги |
Шекспир Вильям - Отелло, венецианский мавр, Страница 5
Шекспир Вильям - Отелло, венецианский мавр пышность и блестящий церемониал славных войн! И вы, о смертоносные орудия,
чьи грубые глотки подражают ужасным громам бессмертного Юпитера, прощайте!
То, что было деятельностью Отелло, ушло навсегда!
Яго. Возможно ли, мой господин?
Отелло. Негодяй, ты обязан доказать, что жена моя шлюха, ты обязан! Дай
мне наглядное доказательство. Или, клянусь бессмертной душой человека, тебе
бы лучше родиться псом, чем отвечать моему пробужденному гневу!
Яго. Уже до этого дошло?
Отелло. Сделай так, чтобы я увидел. Или по крайней мере докажи так,
чтобы в доказательстве не было ни петли, ни крючка, где бы прицепить
сомнение. Иначе - горе тебе!
Яго. Мой благородный господин!..
Отелло. Если ты клевещешь на нее и подвергаешь пытке меня, не молись
больше никогда, отрекись от совести, громозди злодейства на злодейства,
совершай дела, от которых заплачет небо и которым изумится земля, ибо ничего
большего, чем это, ты не можешь прибавить на погибель своей души.
Яго. О милосердие божье! Помилуй меня, о небо! Или вы не человек? Есть
ли у вас душа и чувства? Господь с вами! Увольте меня со службы. О
несчастный глупец, доживший до того, что твоя честность стала пороком! О
чудовищный мир! Смотри, смотри, о мир, - небезопасно быть прямым и честным.
Благодарю вас за этот урок. Отныне я больше не буду любить друзей, раз
любовь порождает такое оскорбление.
Отелло. Нет, не уходи. Ведь ты как будто должен быть честным человеком.
Яго. Мне следовало бы быть умным человеком, ибо честность - дура и
теряет то, чего добивается.
Отелло. Клянусь миром, я думаю, что моя жена честна, и думаю, что она
нечестна; я думаю, что ты прав, и думаю, что ты не прав. Я должен иметь
какое-нибудь доказательство. Ее имя, прежде чистое в свежести своей, как лик
Дианы, теперь запачкано и черно, как мое лицо. Если есть на свете веревки и
ножи, яд, огонь или удушливые пары, я этого не потерплю. Как хотел бы я
убедиться!
Яго. Я вижу, сударь, вас пожирает страсть. Я раскаиваюсь, что поселил
ее. Вы хотели бы получить доказательства?
Отелло. Хотел бы?.. Нет, я их получу!
Яго. Вы можете их получить. Но как? Какие доказательства, мой господин?
Или вам хотелось бы подглядывать и грубо глазеть на то, как она
совокупляется?
Отелло. Смерть и проклятие!.. О!..
Яго. Потребовалось бы много времени, и очень трудно найти случай, чтобы
подсмотреть их, когда они представят это зрелище. Пусть будут они прокляты,
если глаза смертных, кроме их собственных глаз, увидят их лежащими вдвоем.
Что же делать? Как быть? Что мне сказать? Где доказательство? Невозможно,
чтобы вы это увидали, если бы они были даже возбужденными, как козлы,
горячими, как обезьяны, похотливыми, как волки во время течки, и глупыми и
грубыми, как пьяные невежды. Но, однако, послушайте: если доказательства,
основанные на убедительных косвенных уликах, ведущих прямо к дверям истины,
смогут убедить вас, вы можете их получить.
Отелло. Предоставь живое доказательство ее неверности.
Яго. Мне не по душе это поручение. Но, поскольку я так далеко зашел в
этом деле, подстрекаемый глупой честностью и любовью, пойду и далее. Недавно
я ночевал рядом с Кассио. Страдая от зубной боли, я не мог заснуть. Есть
люди, которые столь распущенны и так мало владеют своей душой, что во сне
выбалтывают все свои дела. К таким людям принадлежит Кассио. Я услышал, как
он говорит во сне: "Сладостная Дездемона, будем осторожны, будем скрывать
нашу любовь". И затем, сударь, он схватил мою руку, сжал ее, воскликнув: "О
сладостное создание!", и стал крепко целовать меня, как будто с корнем
вырывал поцелуи, росшие на моих губах. Затем он положил ногу мне на бедро и
вздохнул и поцеловал меня, а затем воскликнул: "Пусть будет проклята судьба,
отдавшая тебя мавру!"
Отелло. О, чудовищно! Чудовищно!
Яго. Да нет же, ведь это было только его сном.
Отелло. Но такой сон обнаруживает, что происходило прежде наяву. Он
родит дурные подозрения, пусть это только сон.
Яго. И этот сон может пригодиться в подкрепление других доказательств,
которые сами по себе слабы.
Отелло. Я разорву ее на куски!
Яго. Нет, будьте рассудительны. Мы пока еще не видим дела. Еще вполне
возможно, что она невинна. Но скажите; вы никогда не видели в руках вашей
жены платка с вышитыми на нем ягодами земляники?
Отелло. Я подарил ей такой платок. Это был мой первый подарок.
Яго. Я этого не знал. Но сегодня видел, как таким платком, - я уверен,
что это был платок вашей жены, - Кассио вытирал себе бороду.
Отелло. Если это тот платок...
Яго. Если это тот платок или другой, принадлежащий ей, он наряду с
другими уликами свидетельствует, против нее.
Отелло. О, если бы у этого раба было сорок тысяч жизней! Одна слишком
бедна, слишком ничтожна для моего мщения! Теперь я вижу, что это правда.
Смотри сюда, Яго: так сдуваю я к небу свою глупую любовь. Ее уж нет.
Вставай, черное мщение, из бездны ада! Уступи, о любовь, тиранической
ненависти свой венец и утвержденный в сердце престол! Распухай, грудь, от
груза своего, ибо груз этот - сердца престол! Распухай, грудь, от груза
своего, ибо груз этот - жало аспидов.
Яго. Погодите, успокойтесь!
Отелло. О, крови, крови, крови!
Яго. Говорю вам, спокойствие! Вы еще, может быть, передуваете?
Отелло. Никогда, Яго! Подобно Понтийскому морю, чье ледяное и не
зависящее от него течение не возвращается обратно и продолжает движение свое
в Пропонтиду и Геллеспонт {120}, мои кровавые мысли, движущиеся со
стремительной быстротой, никогда не оглянутся назад и не возвратятся в
отливе своем к смиренной любви, пока не поглотит их обширная н широкая
месть. (Становится на колени.) Клянусь этим мраморным небом {121}, со всем
должным благоговением перед священной клятвой, я здесь даю обет исполнить
то, что сказал,
Яго. Погодите, не вставайте! (Становится на колени.) Будьте свидетелями
вы, вечно горящие небесные светила, и вы, окружающие нас со всех сторон
стихии {122}, будьте свидетелями того, как Яго здесь отдает всю деятельность
своего ума, своих рук, своего сердца на службу оскорбленному Отелло! Пусть
он приказывает. И не будет во мне раскаяния, будет одно повиновение, каким
бы кровавым ни было дело.
Отелло. Приветствую твою любовь не пустой благодарностью, но полнотой
ее приятия и немедленно употребляю тебя в дело. Пусть в течение этих трех
дней я услышу, как ты скажешь мне, что Кассио нет в живых.
Яго. Мой друг умер. Это сделано по вашему приказу. Но пусть она живет.
Отелло. Да будет проклята она, похотливая распутница! О, да будет она
проклята! Пойдем, уединимся с тобой. Я удалюсь, чтоб обдумать, где найти
скоро действующее средство, чтобы убить прекрасную дьяволицу. Отныне ты мой
лейтенант.
Яго. Я ваш собственный навеки.
Уходят.
СЦЕНА 4
Входят Дездемона, Эмилия и Простофиля.
Дездемона. Не знаешь ли, малый, где живет лейтенант Кассио?
Простофиля. Я не смею сказать, что он где-нибудь лжет {123}.
Дездемона. Как так?
Простофиля. Он военный. А если сказать про военного, что он лжет, он
заколет кинжалом.
Дездемона. Брось вздор болтать. Где он квартирует?
Простофиля. Сказать, где он квартирует, - значит солгать.
Дездемона. Это каким образом?
Простофиля. Я не знаю, где он квартирует. А выдумать адрес, сказать,
что он живет здесь или живет там {124}, - значило бы нагло соврать.
Дездемона. Можешь ли ты расспросить и узнать от других, где он
находится?
Простофиля. Ради него я поведу со всем миром нравоучительную беседу по
катехизису, то есть буду задавать вопросы и сам давать ответы {125}.
Дездемона. Найди его, попроси его прийти сюда; скажи ему, что я
расположила моего господина в его пользу и надеюсь, что все будет хорошо.
Простофиля. Сделать это - в силах ума человеческого, и потому я
попытаюсь это сделать. (Уходит.)
Дездемона. Где же могла я потерять этот платок, Эмилия?
Эмилия. Не знаю, синьора.
Дездемона. Поверь, я бы охотней потеряла мой кошелек, полный крузадов
{126}. Если бы мой благородный мавр не был человеком неподдельной души,
сделанным не из того низкого материала, из которого сделаны ревнивые
создания, этого было бы достаточно, чтобы навести его на дурные мысли.
Эмилия. Он не ревнив?
Дездемона. Кто? Он? Я думаю, что солнце его родины иссушило его
ревность.
Эмилия. Посмотрите, вот он идет.
Дездемона. Я его теперь не оставлю в покое, пока он не призовет к себе
Кассио.
Входит Отелло.
Как вы себя чувствуете, мой господин?
Отелло. Хорошо, добрая госпожа моя. (В сторону.) О, как тяжело
притворяться! Как вы, Дездемона?
Дездемона. Хорошо, мой добрый господин.
Отелло. Дайте мне вашу руку. Это влажная рука, госпожа моя {127}.
Дездемона. Она еще не испытала старости и не знала печали!
Отелло. Это указывает на предрасположение к щедрости и на
расточительность сердца. Горячая, горячая и влажная. Ваша рука требует
ограничения свободы, поста и молитвы, постоянного умерщвления плоти и
упражнения в благочестии. Ибо вот здесь, в этой руке, живет молодой потный
дьявол {128}, который всегда готов бунтовать. Это хорошая рука, откровенная
рука.
Дездемона. Вы вправе это сказать, потому что эта рука отдала вам мое
сердце.
Отелло. Расточительная рука. В старину руку отдавали вместе с сердцем,
теперь, согласно нашей новой геральдике {129}, отдают руку без сердца.
Дездемона. Не мне судить об этом. Скажите лучше, как с вашим обещанием?
Отелло. Каким обещанием, цыпочка? {130}
Дездемона. Я послала за Кассио, чтобы он пришел поговорить с вами.
Отелло. Мне не дает покоя сильный насморк: одолжи мне свой платок.
Дездемона. Вот, мой господин.
Отелло. Тот, который я подарил тебе.
Дездемона. У меня его нет с собой.
Отелло. Нет?
Дездемона. Нет, в самом деле, мой господин.
Отелло. Плохо. Этот платок подарила моей матери цыганка. Она была
колдунья и могла почти свободно читать мысли людей. Она сказала моей матери,
что, пока она будет хранить этот платок, она сохранит привлекательность и
отец мой будет всецело покорен ее любви; но что, если она потеряет этот
платок или подарит его, она станет отвратительна в его глазах, и душа его
устремится в погоню за новыми любовными мечтами. Моя мать, умирая, подарила
мне этот платок и просила меня, когда судьба пошлет мне жену, подарить его
ей. Так я и поступил; берегите же его, храните его как зеницу ока. Потерять
или отдать его - значит навлечь беду, не сравнимую ни с чем.
Дездемона. Возможно ли?
Отелло. Это правда. В самой ткани его заключена магия. Пророчица,
которая насчитала в этом мире двести обращений солнца, шила на нем узор в
пророческом исступлении. Священны были черви, которые произвели шелк. Платок
был смочен в зелье {131}, которое люди сведущие изготовили из сердец умерших
дев.
Дездемона. Неужели? Это правда?
Отелло. Истинная правда. А потому берегите его.
Дездемона. О боже, лучше бы я его никогда не видала!
Отелло. Ха! Почему?
Дездемона. Отчего вы говорите так порывисто и стремительно?
Отелло. Он потерян? Его нет? Говорите, он пропал?
Дездемона. Да сохранит нас небо!
Отелло. А? Что?
Дездемона. Он не потерян. Но что из того, если бы даже он был потерян?
Отелло. Как?
Дездемона. Говорю вам, что он не потерян.
Отелло. Достаньте его, дайте мне взглянуть на него.
Дездемона. Я могла бы это сделать, но сейчас не хочу. Это все хитрость,
чтобы отделаться от моей просьбы. Прошу вас, примите Кассио.
Отелло. Принесите и покажите мне платок. Моя душа предчувствует дурное.
Дездемона. Ну же, ну! Вы нигде не найдете более достойного человека.
Отелло. Платок!
Дездемона. Прошу вас, поговорим о Кассио.
Отелло. Платок!
Дездемона. О человеке, который всю жизнь свою основывал свое счастье на
вашем расположении к нему, делил с вами опасности.
Отелло. Платок!
Дездемона. Честное слово, вы достойны порицания.
Отелло. Прочь! (Уходит.)
Эмилия. И этот человек не ревнив?
Дездемона. Я этого раньше никогда не видала. Есть, повидимому, что-то
чудесное в этом платке. Потеря его для меня несчастье.
Эмилия. Мужчину не узнаешь ни в год, ни в два. Они желудки, мы - пища.
Они жадно съедают нас, а когда насытятся - изрыгают. Посмотрите - Кассио и
мой муж.
Входят Кассио и Яго.
Яго. Нет другого средства. Сделать это должна она. Посмотрите, вот
удача! Ступайте и настойчиво просите ее.
Дездемона. Ну как, добрый Кассио? Какие у вас новости?
Кассио. Все с прежней просьбой, синьора. Умоляю вас благодетельным
заступничеством вашим вернуть мне существование, а также любовь того, кого я
во всех отношениях почитаю, насколько только способно мое сердце. Я не хотел
бы дольше оставаться в неизвестности. Если мой проступок является
смертельным грехом и ни прошлая служба, ни горесть в настоящем, ни те
услуги, которые я собираюсь оказать в будущем, не могут быть достаточным
выкупом, чтобы вернуть мне его любовь, одно уже знание этого будет для меня
благодеянием: тогда я возьму себя в руки и выберу какой-нибудь другой путь
жизни, в надежде на подаяние судьбы.
Дездемона. Увы, трижды благородный Кассио! Сейчас мое заступничество не
звучит, как должно. Мой господин уже не прежний господин мой. Я бы не узнала
его, если бы он так же изменился лицом, как изменилось его душевное
состояние. Да молят за меня святые духи так, как я просила за вас, как
только могла. За свои свободные речи я попала под обстрел его гнева. Вам
нужно на время запастись терпением. Что я смогу сделать, я сделаю. Сделаю
больше, чем осмелилась бы сделать для себя. Удовольствуйтесь этим.
Яго. Мой господин в гневе?
Эмилия. Он только что сейчас вышел отсюда в каком-то странном
беспокойстве.
Яго. Неужели он может разгневаться? Я видел, как пушка взметала в
воздух ряды его солдат и, подобно дьяволу, подхватила у него из-под локтя
его собственного брата, - и чтоб он мог разгневаться? Значит, это что-нибудь
важное. Пойду повидаю его. Это уж действительно неспроста, если он
разгневался.
Дездемона. Прошу тебя, ступай к нему.
Яго уходит.
Его ясный дух, верно, замутили государственные заботы, - вести из Венеции
или какой-нибудь раскрытый здесь, на Кипре, заговор, о котором ему стало
известно. В таких случаях люди готовы раздражаться по пустяковым поводам,
хотя в сущности взволнованы важными. Это, несомненно, так: заболит палец, и
чувство боли распространяется на другие здоровые части тела. К тому же мы не
должны думать, что мужчины - боги, и не должны ждать от них такого же
ласкового внимания, как во время свадебного пира. Какая я, право, Эмилия!
Я, недостойный воин {132}, в душе обвиняла его за недоброе ко мне отношение.
Теперь я вижу, что подослала ложных свидетелей и что он несправедливо
обвинен.
Эмилия. Дай бог, чтобы это были государственные дела, как вы думаете, а
не какие-нибудь ревнивые фантазии или причуды, касающиеся вас.
Дездемона. Помилуй бог, я никогда не давала ему повода.
Эмилия. А для ревнивых душ этого и не нужно. Они ревнуют не потому, что
есть причина, но ревнуют потому, что они ревнивы. Ревность - чудовище,
которое само себя зачинает и само себя порождает.
Дездемона. Да охранит небо душу Отелло от этого чудовища.
Эмилия. Аминь, синьора!
Дездемона. Пойду и найду его. Кассио, побудьте здесь. Если он в
подходящем состоянии духа, попрошу его за вас и сделаю все зависящее от
меня, чтобы добиться результата.
Кассио. Покорно вас благодарю, синьора!
Дездемона и Эмилия уходят. Входит Бьянка.
Бьянка. Спаси вас бог, друг Кассио!
Кассио. Почему ты не дома? Как поживаете, моя прекрасная Бьянка?
Честное слово, любовь моя, я собирался идти к вам.
Бьянка. А я шла к вам, Кассио! Как! Не приходить целую неделю! Семь
дней и ночей? Сотню, шесть десятков и восемь часов? А для влюбленных часы
разлуки в сто шестьдесят раз длиннее, чем на циферблате. Ах, как скучно их
считать!
Кассио. Простите меня, Бьянка! Все это время я был подавлен тяжелыми,
как свинец, мыслями. Но в более свободное время я возьму счет моих
отсутствий. (Дает ей платок Дездемоны.) Сладостная Бьянка, вышейте мне такой
платою.
Бьянка. Кассио, откуда это? Это подарок новой подруги. То я чувствовала
разлуку, теперь чувствую ее причину. Уже до этого дошло? Прекрасно,
прекрасно!
Кассио. Полно! Бросьте свои глупые догадки в лицо наславшему их
дьяволу. Вы ревнуете, полагая, что это подарок на память от какой-нибудь
любовницы. Это не так, честное слово, Бьянка.
Бьянка. Ну, так чей же он?
Кассио. Я сам не знаю. Я нашел его в своей комнате. Мне нравится узор.
Прежде чем его потребуют обратно, - а вполне вероятно, что его потребуют, -
я бы хотел, чтобы с него сняли узор. Возьмите его и вышейте такой же, а
покамест оставьте меня.
Бьянка. Оставить вас! Почему?
Кассио. Я здесь ожидаю генерала и не думаю, что мне послужит на пользу,
если он увидит меня в обществе женщины, да и не хочу этого.
Бьянка. Почему, смею спросить?
Кассио. Не потому, чтобы я вас не любил.
Бьянка. Но потому, что вы меня не любите. Прошу вас, проводите меня
немного. И скажите, скоро ли я увижу вас ночью?
Кассио. Я провожу вас, но только недалеко: я должен ждать здесь. Но мы
скоро увидимся.
Бьянка. Вот это хорошо. Мне приходится покориться обстоятельствам.
Уходят.
АКТ IV
СЦЕНА 1
Кипр. Перед замком {133}. Входят Отелло и Яго.
Яго. И вы в самом деле продолжаете так думать?
Отелло. Так думать, Яго!
Яго. Да что тут особенного - целоваться тайком?
Отелло. Это недозволенный поцелуй.
Яго. Или полежать часок-другой голой с дружком в постели, не
намереваясь сделать ничего дурного?
Отелло. Голой в постели, Яго, и не намереваясь сделать ничего дурного?
Это лицемерие перед дьяволом. Те, которые хотят быть добродетельными, но так
поступают, подвергают свою добродетель искушению дьявола, сами же они
искушают небо.
Яго. Если они при этом ничего не делают, это простительный проступок.
Но если я дарю моей жене платок...
Отелло. Что тогда?
Яго. Ну что ж, тогда, значит, он принадлежит ей, господин мой. И,
поскольку он принадлежит ей, я думаю, что она вправе подарить его любому
мужчине.
Отелло. Она также обладательница и своей чести. Разве она вправе
подарить и ее?
Яго. Ее честь - незримая сущность {134}. Честью часто обладают те, у
которых нет чести. Но что касается платка...
Отелло. Клянусь небом, я бы с радостью забыл о нем! Ты говорил... О,
этот платок возникает в памяти моей, как ворон над зачумленным домом,
предвещающий всем гибель... Ты говорил, что мой платок у него.
Яго. Ну и что ж из этого?
Отелло. Хорошего в этом нет.
Яго. А что, если бы я сказал, что видал, как он вам нанес обиду? Или
что слышал, как он говорил, - мало ли на свете плутов, которые, настойчивым
ухаживанием или по ее любви и добровольному выбору склонив любовницу
уступить их желанию или дав ей то, чего та сама хотела, не могут удержаться
от болтовни...
Отелло. Он что-нибудь сказал?
Яго. Да, господин мой. Но, будьте уверены, не более того, от чего он
готов клятвенно отречься.
Отелло. Что он сказал?
Яго. Честное слово, он сказал, что он... Я, право, не знаю...
Отелло. Что? Что?
Яго. Лежал...
Отелло. С ней?
Яго. С ней, на ней, как вам угодно.
Отелло. Лежал с ней, лежал на ней! Мы говорим - лежать на ней, когда
хотим сказать, что ее оболгали {135}. Лежать с ней! Это гнусно. Платок...
Признания... Платок.... Пусть признается, и затем повесить его за труды...
Сначала повесить его, а потом пусть признается... Я дрожу при одной мысли об
этом... Природа не без причины наслала на меня эту омрачающую рассудок бурю
чувств... {136} Не слова заставляют меня так содрогаться. Фу!.. Носы, уши и
губы... {137} Возможно ли?.. Признавайся... Платок... О дьявол!.. (Падает
без чувств {138}.)
Яго. Действуй, мое лекарство, действуй! Так ловят доверчивых глупцов, и
именно так многие достойные и целомудренные дамы, хотя они и ни в чем не
повинны, становятся предметом осуждения... Что с вами? Мой господин! Мой
господин, говорю я! Отелло!
Входит Кассио.
А, Кассио!
Кассио. Что случилось?
Яго. С моим господином припадок падучей. Это уже второй. Вчера у него
тоже был припадок.
Кассио. Потрите ему виски.
Яго. Нет, не надо. Нужно дать припадку спокойно развиваться. Иначе у
него выступит пена на губах и он мгновенно впадет в неистовое бешенство.
Посмотрите, он шевелится. Прошу вас, удалитесь на минутку, - он сейчас
придет в себя. Когда он уйдет, мы поговорим с вами о весьма важном деле...
Кассио уходит {139}.
Как вы себя чувствуете, генерал? Вы не ушибли себе лба? {140}
Отелло. Ты издеваешься надо мной?
Яго. Я издеваюсь над вами! Нет, клянусь небом! Мне бы только хотелось,
чтобы вы переносили вашу участь как мужчина.
Отелло. Рогатый мужчина - чудовище и зверь.
Яго. В таком случае в населенном городе много зверей и благовоспитанных
чудовищ.
Отелло. Он признался в этом?
Яго. Будьте мужчиной, сударь. Подумайте только, что любой из бородатой
породы, стоит ему лишь впрячься в ярмо брака, тянет, возможно, наравне с
вами. Среди живущих сейчас людей имеются миллионы, которые еженощно ложатся
в постель, являющуюся общим достоянием, но, по их убеждению, - они готовы в
этом поклясться, - принадлежащую только им. Ваше положение лучше. О, это
проклятие, посланное адом, сверхиздевательство сатаны - целовать распутницу
на ложе, которое уверенно считаешь неприступным, и считать распутницу
непорочной. Нет, уж лучше позвольте мне знать. И зная, что я такое, я тем
самым знаю, чем будет она {141}.
Отелло. О, ты мудр; это несомненно.
Яго. На минуту встаньте в сторонку. Превратитесь весь в терпеливый
слух. Когда вас здесь обуревала скорбь, - страсть, недостойная такого
человека, - сюда пришел Кассио. Я удалил его отсюда, придумал благовидное
объяснение вашему исступлению и попросил Кассио поскорее вернуться
поговорить здесь со мною, что он и обещал. Вы только спрячьтесь и наблюдайте
за усмешками, издевательскими улыбками и явным презрением, которые выразятся
в каждой черте его лица. Ибо я заставлю его снова пересказать рассказ о том,
где, как, как часто, с каких пор и когда он совокуплялся с вашей женой и
когда он снова собирается совокупиться с ней. Говорю вам, наблюдайте за его
движениями. Черт возьми, терпение! Иначе я скажу, что вы целиком поддались
гневному настроению и перестали быть мужчиной.
Отелло. Слышишь, Яго? Я буду хитер в своем терпении, но буду - слышишь!
- и кровожаден.
Яго. Это не помешает. Но всему свое время. Спрячьтесь же.
Отелло прячется.
Теперь я расспрошу Кассио о Бьянке, проститутке, которая, продавая свою
похоть, покупает на это для себя хлеб и одежду. Эта тварь влюблена в Кассио,
ибо таково уж проклятие проституток - обманывать многих и быть обманутой
одним. Кассио, когда он слышит о ней, не может удержаться от бурного хохота.
Вот он идет. Когда он станет улыбаться, Отелло сойдет с ума, и его наивная
| |
| Просмотров: 343 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры