| Главная » Книги |
Флобер Гюстав - Искушение святого Антония, Страница 8
Флобер Гюстав - Искушение святого Антонияичтожаюсь передъ его могуществомъ! .
ДЬЯВОЛЪ. И ты мнишь его тронуть! Ты говоришь съ нимъ, ты даже украшаешь его добродѣтелью, добротой, справедливостью, кротостью, вмѣсто того чтобы признать, что онъ обладаетъ всѣми совершенствами!
Утверждать что-либо внѣ этого, значитъ утверждать Бога внѣ Бога, быт³е сверхъ быт³я. Итакъ, онъ единственное Быт³е, единственная субстанц³я.
Если бъ Субстанц³я могла дѣлиться, она лишилась бы своей природы, она не была бы собой, Бога не было бы. Итакъ, онъ недѣлимъ какъ безконечное; - а если бъ онъ имѣлъ тѣло, онъ былъ бы составленъ изъ частей, онъ больше не былъ бы одинъ, онъ не былъ бы безконечнымъ. То-есть, онъ не личность!
АНТОН²Й. Какъ? мои молитвы, мои рыдан³я, страдан³я моего тѣла, восторги моего вдохновен³я, все это направлялось ко лжи... въ пространство... безцѣльно,- какъ крикъ птицы, какъ вихрь сухихъ листьевъ!
Плачетъ.
О, нѣтъ! Надо всѣмъ есть нѣкто, велик³й духъ, Господь, отецъ, обожаемый моимъ сердцемъ и который долженъ любить меня!
ДЬЯВОЛЪ. Ты хочешь, чтобы Богъ не былъ Богомъ;- ибо если бы онъ испытывалъ любовь, гнѣвъ, или жалость, онъ перешелъ бы отъ своего совершенства къ совершенству большему или меньшему. Онъ не можетъ снизойти до чувства, какъ и вмѣститься въ форму.
АНТОН²Й. Все-таки, я увижу его когда-нибудь!
ДЬЯВОЛЪ. Въ царствѣ небесномъ, не правда ли? - когда конечное будетъ наслаждаться безконечнымъ, въ ограниченномъ мѣстѣ, содержащемъ абсолютное!
АНТОН²Й. Безразлично, долженъ быть рай для добра, какъ адъ для зла!
ДЬЯВОЛЪ. Развѣ требован³е твоего ума составляетъ законъ м³ра? Безъ сомнѣн³я, Богъ равнодушенъ ко злу, ибо вся земля полна имъ!
По безсил³ю ли онъ выноситъ его, или сохраняетъ изъ жестокости?
Думаешь ли ты, что онъ постоянно исправляетъ м³ръ, какъ несовершенное создан³е и оберегаетъ всѣ движен³я всѣхъ существъ, отъ полета бабочки до мысли человѣка?
Если онъ создалъ вселенную, провидѣн³е излишне. Если Провидѣн³е существуетъ, творен³е несовершенно.
Но зло и добро касается только тебя,- какъ день и ночь, удовольств³е и скорбь, смерть и рожден³е, которыя относятся къ одному уголку пространства, къ особой средѣ, къ опредѣленному благу. Такъ какъ одно безконечное постоянно, то существуетъ Безконечность;- и больше ничего!
Дьяволъ понемногу вытянулъ свои длинныя крылья; теперь они покрываютъ все.
АНТОН²Й не видитъ ничего больше. Ослабѣваетъ.
Ужасный холодъ леденитъ меня до глубины души. Это превосходитъ мѣру страдан³я! Это какъ бы смерть глубже самой смерти. Я погруженъ въ безграничный мракъ. Онъ входитъ въ меня. Мое сознан³е разрывается отъ расширен³я этого "ничто"!
ДЬЯВОЛЪ. Но м³ръ доходитъ до тебя лишь при посредствѣ твоего духа. Какъ вогнутое зеркало, онъ искажаетъ предметы;- и у тебя нѣтъ никакого средства провѣрить его точность.
Никогда ты не узнаешь вселенной во всей ея величинѣ; слѣдовательно, не можешь составить представлен³я о ея причинѣ, создать правильнаго понят³я о Богѣ,- даже сказать, что вселенная безконечна,- ибо сначала нужно познать Безконечное!
Быть можетъ, форма есть заблужден³е твоихъ чувствъ, Субстанц³я - миражъ твоей мысли.
- Если только въ этомъ м³рѣ, гдѣ все течетъ, видимость не есть наиболѣе истинное, иллюз³я единственная реальность.
Но увѣренъ ли ты, что виденъ? увѣренъ ли ты даже, что живешь? Можетъ быть ничего нѣтъ.
Дьяволъ схватываетъ Антон³я; я держа въ рукахъ, смотритъ на него съ разинутой пастью, готовясь проглотить.
Поклонясь же мнѣ! и прокляни призракъ, который называешь Богомъ!
Антон³й подымаетъ глаза въ послѣднемъ порывѣ надежды.
Дьяволъ покидаетъ его.
VII. АНТОН²Й приходитъ въ себя, лежа на спинѣ, на краю утеса. Небо начинаетъ блѣднѣть.
Ясность ли это зари, или отсвѣтъ луны?
Старается подняться, затѣмъ снова падаетъ; зубы его стучатъ. Я чувствую утомлен³е... какъ будто у меня переломаны всѣ кости. Отчего?
Ахъ! это Дьяволъ! вспоминаю; - и даже онъ повторялъ мнѣ то же, что я зналъ отъ стараго Дидима объ учен³яхъ Ксенофана, Гераклита, Мелисса, Анаксагора, о безконечномъ, творен³и, невозможности знать что-либо!
И я вѣрилъ, что могу слиться съ Богомъ!
Горько смѣясь:
О, безум³е, безум³е! Развѣ я виноватъ? Молитва для меня невыносима. Сердце мое безплоднѣй утеса. Прежде оно захлебывалось отъ любви!
По утрамъ на горизонтѣ дымился песокъ, какъ пепелъ кадильницы; при захожден³и солнца огненные цвѣты распускались на крестѣ;- и среди ночи часто мнѣ казалось, что всѣ существа и всѣ предметы, соединенные въ общемъ молчан³и, поклонялись со иной Господу. О прелесть молитвъ, счастье восторговъ, дары неба, гдѣ вы?
Припоминаю путешеств³е, которое я совершилъ съ Аммономъ въ поискахъ за уединеннымъ мѣстомъ для монастырей. Былъ послѣдн³й вечеръ; и мы ускоряли шаги, напѣвая гимны, бокъ-о-бокъ, въ безмолв³я. По мѣрѣ того какъ опускалось солнце, тѣни нашихъ фигуръ удлинялись какъ два все растущихъ обелиска, которые какъ бы шли передъ нами. Мы втыкали кое-гдѣ кресты изъ кусковъ нашихъ посоховъ, чтобы обозначить мѣсто кельи. Ночь наступала медленно; и черныя волны разливались по землѣ, въ то время какъ небо было еще въ розовомъ с³ян³и.
Когда я былъ ребенкомъ, я забавлялся, строя скиты изъ камешковъ. Мать невдалекѣ смотрѣла за мной.
Она навѣрно прокляла меня за мой уходъ, вырывая цѣлыя клоки сѣдыхъ волосъ. А ея трупъ остался распростертымъ въ хижинѣ подъ тростниковой крышей, среди рушащихся стѣнъ. Г³ена, фыркая, просовываетъ морду въ отверст³е... Ужасъ! Ужасъ!
Рыдаетъ.
Нѣтъ, Аммонар³я конечно не покинула ее!
Гдѣ она теперь, Аммонар³я?
Быть можетъ, въ глубинѣ бани, она снимаетъ съ себя одну за другой одежды, сначала верхнюю, затѣмъ поясъ, первую тунику, вторую, болѣе легкую, всѣ свои ожерелья; и паръ киннамоны охватываетъ ея наг³е члены. Она ложится, наконецъ, на теплую мозаику. Волосы образуютъ во кругъ ея бедръ какъ бы черное руно,- и слегка задыхаясь въ черезчуръ жаркомъ воздухѣ, она дышетъ, изогнувъ станъ, выставляя впередъ грудь... Однако... это возстаетъ моя плоть! Въ разгарѣ скорби меня терзаетъ сластолюб³е. Два мучен³я сразу, это слишкомъ! Я не могу больше выносить себя!
Наклоняется и смотритъ въ пропасть.
Если спрыгнуть, разобьешься. Ничего нѣтъ легче, стоитъ покатиться съ лѣваго бока; всего одно движен³е! только одно!
Появляется
СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. Антон³й вскакиваетъ съ движен³емъ страха.- Ему кажется, что передъ нимъ воскресшая мать.
Но эта гораздо старше и необыкновенно худа.
Саванъ, завязанный на головѣ, падаетъ съ сѣдыми волосами къ ступнямъ тонкихъ, какъ костыли, ногъ. Блескъ зубовъ, цвѣта слоновой кости, оттѣняетъ землистость ея кожи. Орбиты глазъ полны мрака, а внутри мигаютъ огоньки, какъ лампады въ склепѣ.
Приблизься, говоритъ она. Кто удерживаетъ тебя?
АНТОН²Й запинаясь:
Я боюсь совершить грѣхъ!
ОНА продолжаетъ:
Но царь Саулъ убилъ себя. Раз³я, праведникъ, убилъ себя. Святая Пелагея изъ Ант³ох³и убила себя; Доммина Алепская и ея двѣ дочери, три другихъ святыхъ, убили себя;- а вспомни исповѣдниковъ, что предупреждали палачей изъ нетерпѣн³я съ смерти. Чтобъ насладиться ею поскорѣй, дѣвственницы Милета удавливались своими шнурами. Философъ Геген³й такъ успѣшно проповѣдалъ ее въ Сиракузахъ, что убѣгали изъ лупанаровъ, чтобы вѣшаться въ поляхъ. Патриц³и Рима доставляютъ ее себѣ какъ развратъ.
АНТОН²Й. Да, эта страсть сильна! Много анахоретовъ поддаются ей!
СТАРУXА. Сдѣлать нѣчто, равняющее тебя съ Богомъ, подумай только! Онъ сотворилъ тебя, ты замышляешь уничтожить его дѣло,- своимъ мужествомъ, добровольно! Это не ниже блаженства Герострата. И затѣмъ, тѣло твое достаточно надругалось надъ духомъ, чтобы ты отмстилъ, наконецъ. Ты не будешь страдать. Это произойдетъ быстро. Чего ты боишься? большая черная дыра! Она пуста, быть можетъ?
Антон³й слушаетъ, не отвѣчая; - и съ другой стороны появляется.
ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА юная и обаятельно прекрасная.- Онъ принимаетъ ее сначала за Аммонар³ю.
Но она выше, свѣтлая какъ медъ, очень полная, съ нарумяненными щеками и розами на головѣ. Ея длинное платье, усыпанное блестками, отливаетъ металломъ; чувственныя губы налиты кровью, а тяжеловатыя вѣки полны такой истомы, что ее можно принять за слѣпую.
Она бормочетъ:
Живи же, наслаждайся! Соломонъ проповѣдуетъ радость! Иди куда влечетъ сердце и слѣдуя желан³ю глазъ!
АНТОН²Й. Гдѣ найти радость? мое сердце устало, глаза плохо видятъ!
ОНА продолжаетъ:
Иди въ предмѣстье Ракотисъ, толкни дверь, выкрашенную въ голубое; и когда ты будешь въ атр³и, гдѣ журчитъ фонтанъ, выйдетъ женщина - въ бѣломъ шелковомъ пеплосѣ, вышитомъ золотомъ, съ распущенными волосами, со смѣхомъ похожимъ на щелканье кроталовъ. Она искусна. Ты вкусишь въ ея ласкахъ гордость посвящен³я въ таинства и удовлетворенье потребности.
Ты не знаешь также и тревоги прелюбодѣйства, ночныхъ свидан³й, похищен³й, счастья видѣть голой ту, кого уважалъ въ одеждѣ.
Прижималъ ли ты къ груди дѣвушку, любившую тебя?
Помнишь ли ты какъ уходилъ ея стыдъ и въ потокѣ нѣжныхъ слезъ таяли угрызен³я.
Ты можешь, конечно, представить себѣ, какъ вы идете въ лѣсу при свѣтѣ луны? Отъ пожат³я вашихъ рукъ трепетъ пробѣгаетъ по тѣлу; ваши близк³е глаза обмѣниваются какъ бы нематер³альными волнами, и сердца наполняются; они разрываются; это сладк³й вихрь, затопляющее опьянен³е...
СТАРАЯ. Развѣ нужно знать радости, чтобы чувствовать ихъ горечь! Достаточно взглянуть на нихъ издали, и тебя возьметъ отвращен³е. Ты навѣрно усталъ отъ однообраз³я одинаковыхъ дѣйств³й, течен³я дней, некрасивости м³ра, глупости солнца!
АНТОН²Й. О, да, все, что оно освѣщаетъ, не нравится мнѣ!
МОЛОДАЯ. Отшельникъ, отшельникъ! ты найдешь алмазы среди камешковъ, фонтаны подъ пескомъ, наслажден³е въ случайностяхъ, которыя презираешь; и даже на землѣ есть так³я дивныя мѣста, что хочется прижать ихъ къ сердцу.
СТАРАЯ. Каждый вечеръ, засыпая на ней, ты надѣешься, что скоро она возьметъ тебя!
МОЛОДАЯ. Однако, ты вѣришь въ воскресен³е тѣла, а это переноситъ жизнь въ вѣчность!
Старая за это время еще болѣе изсохла; и надъ ея черепомъ, на которомъ нѣтъ больше волосъ, описываетъ въ воздухѣ круги летучая мышь.
Молодая стала толще. Платье ея переливаетъ, ноздри дрожатъ, глаза томны.
ПЕРВАЯ раскрывая объят³я:
Приди, я утѣшен³е, покой, забвен³е, вѣчная ясность!
ВТОРАЯ предлагая свои груди:
Я усыпительница, радость, жизнь, неисчерпаемое счастье!
Антон³й поворачивается, пытаясь бѣжать. Обѣ кладутъ ему на плечи руки.
Саванъ распахивается и обнажаетъ скелетъ Смерти.
Платье разрывается и подъ нимъ видно все тѣло Чувственности, у которой тонк³й станъ, широк³е бока, и длинные волнистые волосы, концы которыхъ развѣваются.
Антон³й не двигаясь стоитъ между ними и разсматриваетъ ихъ.
СМЕРТЬ. Мгновен³емъ раньше, мгновен³емъ позже не все ли равно! Ты мой, какъ солнце, народы, города, цари, снѣгъ горъ, трава полей. Я парю выше коршуна, я мчусь быстрѣе газели, я настигаю даже надежду, я побѣдила сына Бож³я!
ЧУВСТВЕННОСТЬ. Не противься; я всемогуща! Лѣса полны моими вздохами, волны колеблются моими движен³ями. Добродѣтель, храбрость, благочест³е, таютъ въ ароматѣ моихъ устъ. Я сопутствую человѣку во всѣхъ его поступкахъ;- и съ порога могилы онъ оборачивается ко мнѣ!
СМЕРТЬ. Я открою тебѣ то, что ты старался уловить при свѣтѣ факеловъ на лицахъ мертвыхъ, или - когда блуждалъ за Пирамидами, въ этихъ великихъ пескахъ, составленныхъ изъ человѣческихъ останковъ. По временамъ кусокъ черепа откатывался изъ-подъ твоей сандал³и. Ты зачерпывалъ прахъ, ты пропускалъ его между пальцами; и твоя мысль, сливаясь съ нимъ, погружалась въ ничто.
ЧУВСТВЕННОСТЬ. Моя бездна глубже! Мраморы внушали грязную любовь. Бросаются хо встрѣчамъ, которыя ужасаютъ. Куютъ цѣпи, которыя проклинаютъ. Откуда чародѣйство блудницъ, сумасбродство грезъ, безмѣрность моей печали?
СМЕРТЬ. Моя ирон³я превосходитъ все! На похоронахъ царей, при гибели народа, бываютъ спазмы наслажден³й;- и воюютъ подъ музыку, съ султанами, знаменами, золотой сбруей, устраиваютъ церемон³и, чтобы лучше почтить меня.
ЧУВСТВЕННОСТЬ. Мой гнѣвъ стоитъ твоего. Я вою, я кусаю. Я вмѣщаю потъ агон³и и видъ трупа.
СМЕРТЬ. Вѣдь благодаря мнѣ ты значительна; обнимемся!
Смерть хохочетъ, Чувственность рычитъ. Онѣ обхватываютъ другъ друга и поютъ вмѣстѣ:
- Я ускоряю разложен³е матер³и!
- Я облегчаю разсѣянье зародышей!
- Ты разрушаешь, чтобы я возстановляла!
- Ты зарождаешь, чтобы я губила!
- Усиль мое могущество!
- Оплодотворяй мое гн³ен³е!
И ихъ голоса, эхо которыхъ, раскатываясь, заполняетъ окрестность, становятся такъ сильны, что Аатон³й падаеть навзничь.
Толчки, по временамъ, заставляютъ его пр³открыть глаза; и онъ видитъ передъ собой во мракѣ нѣчто чудовищное.
Это голова мертвеца въ вѣнкѣ изъ розъ. Она помѣщена на туловищѣ женщины жемчужной бѣлизны. Внизу - испещренный золотыми точками саванъ образуетъ какъ бы хвостъ; и все тѣло извивается, напоминая гигантскаго, выпрямившагося во весь ростъ червя.
Видѣн³е истончается, исчезаетъ.
АНТОН²Й подымается.
Еще разъ это былъ Дьяволъ въ своихъ двухъ видахъ: духъ блуда и духъ разрушен³я.
Ни тотъ, ни другой не страшенъ мнѣ. Я отвергаю счастье и я чувствую себя вѣчнымъ.
Такъ, смерть есть только призракъ, покрывало, прикрывающее кое-гдѣ безпрерывность жизни.
Но разъ Субстанц³я едина, почему многообразны Формы?
Должны быть гдѣ-нибудь первообразы, предметы же суть лишь ихъ подоб³я. Если бы ихъ можно было увидѣть, мы познали бы связь матер³и съ мыслью, въ чемъ и состоитъ Быт³е!
Эти-то образы и нарисованы въ Вавилонѣ на стѣнахъ храма Бэла, и ими была покрыта одна мозаика въ Карѳагенскомъ портѣ. Я самъ видѣлъ иногда на небѣ нѣчто въ родѣ духовъ. Путешествующ³е въ пустынѣ встрѣчаютъ животныхъ, превосходящихъ все возможное.
И, напротивъ, на другой сторонѣ Нила, появляется Сфинксъ.
Онъ вытягиваетъ свои лапы, потрясаетъ повязками на лбу и ложится на брюхо.
Скача, взлетая, изрыгая пламя изъ ноздрей и хлопая по крыльямъ драконовымъ хвостомъ, кружится и лаетъ Химера съ зелеными глазами.
Кольца ея волосъ, отброшенныя съ одной стороны, путаются въ шерсти на бокахъ, а съ другой свѣшиваются до песка и прыгаютъ при движен³и всего тѣла.
СФИНКСЪ неподвиженъ и глядитъ на Химеру:
Сюда, Химера; остановись!
ХИМЕРА. Нѣтъ, никогда!
СФИНКСЪ. Не носись такъ быстро, не летай такъ высоко, не лай такъ сильно!
ХИМЕРА. Не зови меня больше, не зови меня больше, ибо ты вѣчно нѣмъ!
СФИНКСЪ. Перестань дышать пламенемъ мнѣ въ лицо и выть мнѣ въ уши; ты не расплавишь моего гранита!
ХИМЕРА. Ты не поймаешь меня, страшный сфинксъ!
СФИНКСЪ. Чтобы жить со мной, ты слишкомъ безумна!
ХИМЕРА. Чтобы слѣдовать за мной, ты слишкомъ тяжелъ!
СФИНКСЪ. Куда же ты стремишься, носясь такъ быстро?
ХИМЕРА. Я скачу въ корридорахъ лабиринта, я парю надъ горами, я скольжу по волнамъ, я брешу въ глубинѣ пропастей, я цѣпляюсь пастью за края тучъ; своимъ волочащимся хвостомъ я исчерчиваю морск³я прибрежья, и кривыя очертан³я холмовъ зависятъ отъ формы моихъ плечъ. Но ты, ты всегда и по-прежнему недвиженъ, или выписываешь на пескѣ алфавиты концомъ своего когтя.
СФИНКСЪ. Да, я храню свою тайну! Я мыслю, я счисляю.
Море колышется въ своемъ лонѣ, хлѣба колеблются подъ вѣтромъ, караваны проходятъ, пыль улетаетъ, города рушатся; - а мой взглядъ, котораго ничто не можетъ отклонить, вѣчно направленъ сквозь видимое къ недостижимому горизонту.
ХИМЕРА. Я же легка и радостна. Я открываю людямъ ослѣпительныя перспективы съ воздушными замками и отдаленнымъ счастьемъ. Я лью имъ въ душу вѣчное безум³е, проекты счастья, планы будущаго, мечты о славѣ и клятвы любви и добродѣтельныя рѣшен³я.
Я подстрекаю въ опаснымъ путешеств³ямъ и великимъ предпр³ят³ямъ. Я изсѣкла своими лапами жемчужины архитектуры. Это я повѣсила колокольчики на могилѣ Порсенны и опоясала стѣной коринѳской мѣди набережныя Атлантиды.
Я ищу новыхъ благоухан³й, болѣе пышныхъ цвѣтовъ, неиспытанныхъ удовольств³й. Когда я вижу гдѣ-нибудь человѣка, умъ котораго дремлетъ въ мудрости, я кидаюсь на него и удуша³о его.
СФИНКСЪ. Всѣхъ тѣхъ, кого мучаетъ жажда Бога, всѣхъ я пожралъ.
Сильнѣйш³е, чтобы вскарабкаться на мой царственный лобъ, восходятъ по складкамъ моихъ повязокъ какъ по ступенямъ лѣстницы. Усталость охватываетъ ихъ; и они падаютъ навзничь.
Антон³й начинаетъ трепетать.
Передъ нимъ теперь нѣтъ хижины, онъ въ пустынѣ,- и съ обѣихъ его сторонъ эти чудовищные звѣри, пасти которыхъ касаются его плечъ.
СФИНКСЪ. О, Мечта, унеси меня на своихъ крыльяхъ, чтобы развѣять мою печаль!
ХИМЕРА. О, Незнакомецъ, я влюблена въ твои глаза! Какъ пена въ пыли, я ношусь вокругъ тебя, возбуждая къ оплодотворен³ямъ, необходимость которыхъ пожираетъ меня.
Раскрой пасть, подыми ноги, стань мнѣ на спину!
СФИНКСЪ. Мои ноги, съ тѣхъ поръ какъ вытянуты, не могутъ сдвинуться. Мохъ, какъ лишай, выросъ въ моей пасти. Я столько думалъ, что мнѣ нечего больше сказать.
ХИМЕРА. Ты лжешь, лицемѣрный сфинксъ! Почему ты зовешь меня и каждый разъ отрекаешься?
СФИНКСЪ. Это ты, неукротимая причуда, являешься и вьешься!
ХИМЕРА. Развѣ я виновата? Въ чемъ? оставь меня!
Лаетъ.
СФИНКСЪ. Ты движешься, ты ускользаешь! Ворчитъ.
ХИМЕРА. Попробуемъ! - ты меня давишь!
СФИНКСЪ. Нѣтъ, невозможно!
И погружаясь мало-по-малу, онъ исчезаетъ въ пескѣ а Химера, ползая съ высунутымъ языкомъ, удаляется, описывая круги.
Дыхан³е ея рта произвело туманъ.
Въ этой мглѣ Антон³й видитъ завитки облаковъ, неясныя извилины.
Наконецъ, онъ различаетъ нѣчто въ родѣ человѣческихъ фигуръ.
И сначала приближается
РОЙ АСТОМИ, похожихъ на пузырьки воздуха, пронизанные солнцемъ.
Не дыши слишкомъ сильно! Капли дождя умерщвляютъ насъ, фальшивые звуки обнажаютъ, мракъ ослѣпляетъ. Созданные изъ вѣтерковъ и благовон³й, мы течемъ, мы плывемъ - немного больше чѣмъ грезы, не совсѣмъ настоящ³я твари.
НИНЫ. У нихъ по одному глазу, одной щекѣ, одной рукѣ, одной ногѣ, по половинѣ тѣла, по половивѣ сердца. И они говорятъ очень громко:
Мы живемъ съ полнымъ удобствомъ въ половинахъ нашихъ домовъ, съ половинами нашихъ женъ и половинами нашихъ дѣтей.
БЛЕММ²И совершенно безъ головъ.
Наши плечи отъ этого шире; - и нѣтъ быка, носорога, слона, который могъ бы поднять столько, сколько мы.
Нѣчто въ родѣ слѣдовъ и неяснаго отпечатка лицъ у насъ на груди, вотъ и все! Мы размышляемъ о пищеварен³и, мы разжижаемъ выдѣлен³я. Богъ для насъ плаваетъ съ миромъ во внутреннемъ хилѣ.
Мы идемъ прямо по нашему пути, черезъ всякую грязь, мимо всѣхъ безднъ;- и мы самые счастливые, самые трудолюбивые, самые добродѣтельные люди.
ПИГМЕИ. Маленьк³е человѣчки, мы кишимъ въ м³рѣ, какъ паразиты въ горбу дромадера.
Насъ жгутъ, насъ топятъ, насъ давятъ; и всяк³й разъ мы появляемся снова, еще живучѣе и многочисленнѣй,- страшные своимъ числомъ!
СК²АПОДЫ. Прикрѣпленные съ землѣ своими волосами, длинными какъ л³аны, мы прозябаемъ подъ тѣнью своихъ ногъ, широкихъ какъ зонты; и свѣтъ доходитъ до насъ сквозь толщу нашихъ ступней. Никакого безпокойства и никакого труда! Какъ можно ниже голову, въ этомъ тайна счастья!
Число ихъ поднятыхъ лапъ, напоминающихъ стволы деревьевъ, увеличиваются.
И появляется лѣсъ. Въ немъ бѣгаютъ больш³я четвероног³я обезьяны; кто люди съ собачьими головами.
КИНОЦЕФАЛЫ. Мы прыгаемъ съ вѣтви на вѣтвь, чтобы высасывать яйца, и мы ощипываемъ птичекъ; потомъ надѣваемъ себѣ на головы ихъ гнѣзда вмѣсто шапокъ.
Мы пользуемся случаемъ вырвать коровье вымя; и мы выдираемъ глаза рысей, мы испражняемся съ верхушки деревъ, мы проявляемъ свою гнусность среди бѣла дня.
Портя цвѣты, топча плоды, грязня источники, насилуя женщинъ,- мы господа надъ всѣмъ, ибо руки наши сильны и сердца свирѣпы.
Смѣлѣй, товарищи! Ляскайте челюстями!
Кровь и молоко текутъ у нихъ по губамъ. По мохнатымъ спинамъ струятся потоки воды.
Антон³й вдыхаетъ свѣжесть зеленыхъ листьевъ.
Они трепещутъ, вѣтви шелестятъ; и вдругъ появляется большой черный олень съ бычачьей головой, на лбу у котораго цѣлый лѣсъ бѣлыхъ роговъ.
САДУЗАГЪ. Мои семьдесятъ четыре рога полы какъ флейты! Когда я поворачиваюсь къ южному вѣтру, ихъ звуки привлекаютъ ко мнѣ восхищенныхъ животныхъ. Змѣи свертываются у меня въ ногахъ, осы липнутъ къ моимъ ноздрямъ, и попугаи, ибисы и голуби садятся на мои вѣтви. - Слушай!
Онъ закидываетъ свои рога, и раздаются необыкновенно пр³ятные звуки.
Антон³й сжимаетъ грудъ обѣими руками. Ему кажется, что его душа унесется сейчасъ съ этой мелод³ей.
САДУЗАГЪ. Но когда я поворачиваюсь къ вѣтру сѣвера, мои рога, которые гуще чѣмъ щетина коп³й, издаютъ ревъ; лѣса дрожатъ, рѣки текутъ вспять, оболочки плодовъ лопаются и травы подымаются какъ волосы труса.
- Слушай!
Наклоняетъ свои вѣтви, оттуда летятъ безсвязные крики; Антон³я какъ бы разрываютъ.
И его ужасъ возрастаетъ при видѣ
МАРТИХОРА, гигантскаго краснаго льва съ человѣческимъ обликомъ и тремя рядами зубовъ.
Лоскъ моего ярко-краснаго мѣха сливается съ отблескомъ великихъ песковъ. Я выдыхаю изъ своихъ ноздрей ужасы пустыни. Я изрыгаю чуму. Я поѣдаю войска, когда они дерзаютъ углубиться въ степи.
Мои когти скручены буравами, мои зубы зазубрены какъ пила; а мой кольцеобразный хвостъ утыканъ дротиками, которые я мечу вправо, влѣво, впередъ, назадъ. - Смотри! вотъ!
Мартихоръ сыплетъ иглами своего хвоста, онѣ разлетаются во всѣ стороны какъ стрѣлы. Падаютъ капельки крови, барабаня по листвѣ.
КАНТОБЛЕПЪ, Черный буйволъ со свиной головой, которая склоняется до земли и прикрѣплена къ плечамъ тонкой, длинной и дряблой, какъ пустая кишка, шеей.
Онъ лежитъ на животѣ; и ноги его исчезаютъ подъ могучей гривой изъ жесткихъ волосъ, которая покрываетъ ему морду.
Жирный, задумчивый, дик³й, я постоянно ощущаю у себя подъ брюхомъ теплоту грязи. Мой черепъ такъ тяжелъ, что мнѣ нельзя его поднять. Я медленно катаю его вокругъ себя;- и полураскрывъ челюсти, я вырываю языкомъ ядовитыя травы, орошенныя моимъ дыханьемъ. Однажды я отъѣлъ себѣ лапы, не замѣтивъ этого.
Никто, Антон³й, никогда не видалъ моихъ глазъ, а тѣ, кто видѣлъ, погибли. Если я подыму свои вѣки,- розовыя, налитыя вѣки,- тотчасъ ты умрешь.
АНТОН²Й. О, этотъ... А если я пожелаю сейчасъ? Его глупость влечетъ меня. Нѣтъ, нѣтъ, не хочу!
Упорно смотритъ въ землю.
Но трава загорается, и въ извивахъ пламени подымается.
ВАСИЛИСКЪ, большой ф³олетовый змѣй съ трехлопастнымъ гребнемъ, съ двумя зубами, вверху и внизу.
Берегись, ты сейчасъ попадешь въ мою пасть! Я пью огонь. Огонь это я; - и я вбираю его отовсюду: изъ тучъ, изъ камней, изъ мертвыхъ деревьевъ, изъ шерсти животныхъ, съ поверхности болотъ. Мое тепло питаетъ вулканы; я причина блеска драгоцѣнностей и цвѣта металловъ.
ГРИФЪ левъ съ ястребинымъ клювомъ и бѣлыми крыльями, лапы у него красны, а шея синяя.
Я властелинъ подземныхъ очарован³й. Я знаю тайну могилъ, гдѣ спятъ древн³е цари.
Цѣпь, прикрѣпленная къ стѣнѣ, поддерживаетъ ихъ головы. Рядомъ съ ними, въ порфировыхъ бассейнахъ, плаваютъ въ черныхъ жидкостяхъ женщины, которыхъ они любили. Ихъ богатства размѣщены въ залахъ, ромбами, холмиками, пирамидами;- а ниже, гораздо глубже могилъ, за длинными переходами удушающаго мрака есть золотыя рѣки съ алмазными лѣсами, луга карбункуловъ, озера ртути.
Прислонившись къ двери подземелья и вытянувъ когти, я съ пылающими глазами поджидаю тѣхъ, кто намѣренъ приблизиться. Безпредѣльная равнина пустынна до самаго горизонта и побѣлѣла отъ костей путниковъ. Но предъ тобой бронзовые створы отворятся, и ты вдохнешь пары рудниковъ, ты спустишься въ пещеры... Скорѣй, скорѣй!
Роетъ лапами землю и кричитъ по пѣтушиному.
Тысячи голосовъ вторятъ ему. Лѣсъ трепещетъ.
И появляются всевозможные страшные звѣри: Трагелафъ, полуолень, полубыкъ; Мирмеколео, спереди левъ, сзади муравей, съ половыми органами навыворотъ; Пиѳонъ Акзаръ, въ шестьдесятъ локтей, ужаснувш³й Моисея; большая ласка Пастинака, убивающая деревья своимъ запахомъ; Престеросъ, отъ прикосновен³я въ которому теряютъ умъ; Мирагъ, рогатый заяцъ, житель морскихъ острововъ. У леопарда Фальманта отъ рева разрывается брюхо; Сенадъ, трехголовый медвѣдь, раздираетъ языкомъ своихъ дѣтенышей; собака Кепъ обливаетъ утесы синимъ молокомъ своихъ сосковъ. Москиты жужжатъ, жабы прыгаютъ, змѣй свистятъ. Блистаютъ молн³и. Идетъ градъ.
Налетаютъ гаквалы, принося диковины анатом³и. Здѣсь головы аллигаторовъ на ногахъ козуль, совы съ змѣиными хвостами, борова съ мордой тигра, козы съ ослиными задами, мохнатыя, какъ медвѣди, лягушки, хамелеоны величиною съ гиппопотамовъ, телята о двухъ головахъ - одна изъ нихъ плачетъ, другая мычитъ,- четверни-недоноски, скрѣпленные одной пуповиной и пляшущ³е какъ волчки, крылатыя чрева, что летаютъ какъ мошки.
Ихъ источаетъ небо, они выходятъ изъ земли, текутъ изъ утесовъ. Вездѣ сверкаютъ глаза, рычатъ пасти; закругляются груди, вытягиваются когти, скрежещутъ зубы, плещутся тѣла. Нѣкоторыя изъ нихъ родятъ, друг³е совокупляются, или пожираютъ другъ друга однимъ глоткомъ.
Задыхаясь отъ страшной тѣсноты, размножаясь соприкосновен³емъ, они карабкаются другъ на друга; - и всѣ движутся вокругъ Антон³я въ мѣрномъ колыхан³и, какъ будто земля стала палубой корабля. Онъ чувствуетъ у своихъ икоръ улитокъ, на ладоняхъ холодъ гадюкъ; и пауки, сплетая свои ткани, одѣваютъ его этой сѣткой.
Но цѣпь чудовищъ полуразрывается, небо сразу становится голубымъ и выскакиваетъ
ЕДИНОРОГЪ. Галопомъ, галопомъ!
У меня копыта изъ слоновой кости, зубы изъ стали, голова цвѣта пурпура, тѣло снѣжной бѣлизны, а рогъ на лбу разноцвѣтенъ какъ радуга.
Я несусь изъ Халдеи въ татарскую пустыню, къ берегамъ Ганга и въ Мессопотам³ю. Я обгоняю страусовъ. Я несусь такъ быстро, что увлекаю вѣтры. Я задѣваю спиной за пальмы. Я валяюсь въ бамбукахъ. Однимъ скачкомъ я перепрыгиваю рѣки. Надо мной летятъ голуби. Только одна дѣва можетъ меня взнуздать.
Галопомъ, галопомъ!
И на глазахъ Антон³я онъ исчезаетъ.
Такъ какъ Антон³й смотритъ вверхъ, онъ видитъ птицъ, питающихся вѣтромъ: Гуифа, Агути, Альфалима, Юкнефа съ Каффскихъ горъ, арабскихъ Омаи, которыя суть души убитыхъ. Онъ слышитъ какъ попугаи говорятъ по-человѣчьи, а больш³я лапчатоног³я птицы рыдаютъ какъ дѣти или язвительно хохочутъ, какъ старухи.
Онъ вдыхаетъ сильно соленый воздухъ. Теперь передъ нимъ прибрежье моря.
Вдалекѣ встаютъ водяные фонтаны, вздымаемые китами; и со всѣхъ сторонъ приближаются, ползая по песку,
МОРСК²Е ЗВѢРИ круглые какъ бурдюки, плоск³е какъ пластины, иззубренные какъ пилы.
Ты отправишься сейчасъ съ нами, въ наши просторы, куда не сходилъ еще никто!
Разныя племена населяютъ области Океана. Одни живутъ въ убѣжищѣ бурь; друг³я плаваютъ на волѣ въ прозрачныхъ холодныхъ волнахъ, пасутся, какъ быки на равнинахъ коралловъ, втягиваютъ хоботами остатки отлива, или несутъ на своихъ плечахъ грузъ источниковъ моря.
Усы тюленей, чешуи рыбъ блестятъ фосфорическимъ свѣтомъ. Морск³е ежи вращаются какъ колеса, рога Аммона развертываются какъ канаты, устрицы щелкаютъ своими створами, полипы выпускаютъ щупальца, дрожатъ медузы, похож³я на шарики хрусталя, плаваютъ губки, анемоны выплевываютъ воду; вырастаютъ мхи, водоросли.
И всевозможнѣйш³я растен³я вытягиваются въ вѣтви свиваются воронками, удлиняются въ остр³я, закругляются въ вѣера. Тыквы похожи на груди, Д³аны переплетаются какъ змѣи.
У деревьевъ Дедаимъ изъ Вавилона, вмѣсто плодовъ человѣчьи головы, Мандрагоры поютъ, корень Баарасъ движется въ травѣ.
| |
| Просмотров: 352 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры