Флобер Гюстав - Искушение святого Антония

идитъ лунный свѣтъ вдали на волнахъ, и различаетъ даже ихъ мѣрный, слабый плескъ, вмѣстѣ съ глухимъ шорохомъ судна, которое трется килемъ о камешки мода.

   Мужчины, на корточкахъ, спрятавъ лица подъ плащи, являютъ по временамъ подавленные, какъ бы лающ³е звуки. Женщины дремлютъ, закрывъ лицо руками, которыя опираются на колѣна; онѣ такъ закутаны покрывалами, что ихъ можно принять за ворохи одеждъ вдоль стѣнъ. Рядомъ съ ними полуголыя дѣти, облѣпленныя паразитами, съ безсмысленнымъ видомъ глядятъ на свѣтильни; и никто ничего не дѣлаетъ; ждутъ чего-то.

   Говорятъ вполголоса о своихъ семьяхъ, сообщаютъ другъ другу средства отъ болѣзней. Мног³е отплываютъ на разсвѣтѣ, такъ какъ преслѣдован³я становятся невыносимы. Язычниковъ, однако, не трудно обмануть: "Они думаютъ, глупцы, что мы почитаемъ Кнуфисъ"

   Но одинъ изъ братьевъ, внезапно вдохновившись, становится передъ колонной, гдѣ лежитъ хлѣбъ, который возвышается надъ корзиной съ укропомъ и кирказономъ. Остальные заняли свои мѣста, и стоя образуютъ три параллельныя лин³и.

  

   развертываетъ свитокъ, испещренный цилиндрами, и начинаетъ:

  

   На мракъ сошелъ лучъ Слова, и раздался неистовый крикъ, походивш³й на голосъ свѣта.

  

   отвѣчаютъ, покачиваясь:

  

   Кири элейсонъ!

  

   Человѣкъ, затѣмъ, былъ созданъ безчестнымъ Богомъ Израиля при помощи -

  

   перебирая медальоны.

  

   Астофая, Орая, Савнона, Адонаи, Элои, Яо!

   И онъ пребывалъ въ грязи, мерзк³й, слабый, безобразный, безъ мысли.

  

   жалобно:

  

   Кири элейсонъ!

  

   Но Соф³я, сострадая, оживила его частицей своей души:

   Тогда, видя что человѣкъ такъ прекрасенъ, Богъ былъ охваченъ гнѣвомъ. Онъ заключилъ его въ свое царство, запретивъ ему древо познан³я.

   А та еще разъ помогла ему! Она послала змѣя, который посредствомъ многихъ уловокъ заставилъ его преступить этотъ законъ злобы.

   И человѣкъ, вкусивш³й знан³я, понялъ небесное.

  

   съ силой:

  

   Кири элейсонъ!

  

   Но ²абдалаосъ, чтобъ отомстить, низринулъ человѣка въ матер³ю, и съ нимъ змѣя!

  

   очень тихо:

  

   Кири элейсонъ!

  

   Затихаютъ и молчатъ.

   Запахи гавани смѣшиваются въ тепломъ воздухѣ съ копотью свѣтиленъ. Ихъ фитили, потрескивая, тухнутъ; кружатся длинные москиты. Антон³й хрипитъ въ тоскѣ; онъ ощущаетъ какъ бы нѣчто чудовищное, что разлито вокругъ, ужасъ передъ надвигающимся преступлен³емъ.

  

   пристукивая пяткой, щелкая пальцами, потрясая головой, неистовымъ темпомъ поетъ гимнъ, подъ звонъ кимваловъ и пронзительной флейты. Явись! Явись! Явись! покинь свою пещеру! Быстрый, что бѣжишь безъ ногъ, ловецъ, что хватаешь безъ рукъ!

   Въ извивахъ, какъ рѣки, кругообразный, какъ солнце, черный съ золотыми пятнами, какъ небо усыпанное звѣздами! Похож³й на обвивы лозы и спирали внутренностей!

   Нерожденный! пожиратель земли! вѣчно юный! прозорливецъ! чтимый въ Эпидаврѣ! Добрый къ людямъ! излѣчивш³й царя Птоломея, воиновъ Моисея, и Главка сына Миноса! Явись! Явись! Явись! покинь свою пещеру!

  

   Явись! Явись! Явись! покинь свою пещеру!

  

   Однако никого нѣтъ.

  

   Что это значитъ? Что съ нимъ?

  

   Начинаютъ совѣщаться, предлагаютъ средства.

   Старикъ приноситъ глыбу дерну. Тогда въ корзинѣ что-то подымается. Зелень колеблется, цвѣты падаютъ - и показывается голова пиѳона.

   Онъ медленно ползетъ по краю хлѣба, какъ живое кольцо вокругъ неподвижнаго диска, затѣмъ развертывается, удлиняется; онъ громаденъ и значительнаго вѣса. Чтобы не дать ему коснуться пола, мужчины поддерживаютъ его грудью, женщины головами, дѣти ладонями;- и его хвостъ, проходя сквозь отверст³е въ стѣнѣ, тянется безъ конца, до два моря. Кольца его развертываются, комната наполняется ими; они сдавливаютъ Антон³я.

  

   впиваясь губами въ его кожу, вырываютъ другъ у друга хлѣбъ, который онъ откусилъ.

  

   Это ты! это ты!

   Вознесенный сначала Моисеемъ, сокрушенный Езек³ей, возстановленный Месс³ей. Онъ пилъ тебя въ струяхъ крещен³я; но ты покинулъ его въ саду Оливъ и онъ почувствовалъ тогда всю свою слабость.

   Изогнутый на перекладинѣ креста, надъ его головой, пуская слюну на терновый вѣнецъ, ты видѣлъ его смерть.- Ибо ты не ²исусъ, нѣтъ, ты Слово! ты Христосъ!

  

   Антон³й лишается чувствъ отъ ужаса и падаетъ на щепки передъ своей хижиной, гдѣ мягко теплится факелъ, выскользнувш³й изъ его рукъ.

   Отъ этого сотрясен³я глаза его раскрываются; и передъ нимъ Нилъ, струистый и свѣтлый въ серебрѣ луны, какъ огромная змѣя среди песковъ;- видѣн³я не прекращаются, такъ что онъ и не покидалъ Офитовъ; они окружаютъ его, зовутъ, везутъ пожитки, сходятъ къ гавани. Онъ пoплываетъ съ ними.

   Проходитъ неопредѣленное время.

  

   И вотъ надъ нимъ сводъ темницы. Рѣшетки передъ глазами выглядятъ черными лин³ями на голубомъ фонѣ;- а справа и слѣва, въ тѣни, плачутъ и молятся люди, которыхъ ободряютъ и утѣшаютъ стоящ³е вокругъ нихъ.

   За стѣнами чувствуется гулъ толпы и роскошь лѣтняго дня.

   Пронзительные голоса предлагаютъ арбузы, воду, напитки со льдомъ, набитыя сѣномъ подушки для сидѣнья. По временамъ гремятъ рукоплескан³я. Слышно, какъ ходятъ надъ головой.

   Вдругъ раздается долг³й ревъ, могуч³й, замогильный, какъ шумъ воды въ акведукѣ.

   И онъ видитъ передъ собой, за рѣшеткой другой клѣтки, шагающаго льва,- затѣмъ рядъ сандал³й, голыя ноги и пурпурную бахрому. Выше, симметрично расширяясь, идутъ круги зрителей, отъ самаго нижняго, заключающаго арену, до наивысшаго, гдѣ yкрѣплены шесты, поддерживающ³е г³ацинтовый навѣсъ, который натянутъ въ воздухѣ на веревкахъ. Лѣстницы, сходясь къ центру, прорѣзаютъ на равныхъ разстоян³яхъ эти огромныя каменныя кольца. Ступени теряются подъ массой сидящихъ - всадниковъ, сенаторовъ, солдатъ, плебеевъ, весталокъ и куртизанокъ,- въ шерстяныхъ капюшонахъ, шелковыхъ облачен³яхъ, желтыхъ туникахъ, съ украшен³ями изъ драгоцѣнныхъ камней, султанами изъ перьевъ, ликторскими связками; и все это кишитъ, кричитъ, оглушаетъ его шумомъ и неистовствомъ, какъ огромный кипящ³й котелъ. Посреди арены, на жертвенникѣ, дымится въ сосудѣ ладанъ.

   Люди, которые окружаютъ его - христ³ане, приговоренные къ растерзан³ю. На мужчинахъ красные плащи жрецовъ Сатурна, женщины въ повязкахъ Цереры. Друзья дѣлятъ между собой остатки ихъ одеждъ, кольца. Чтобы проникнуть въ тюрьму, говорятъ они, пришлось потратить много денегъ. Ну что же, они останутся до конца.

   Среди утѣшающихъ Антон³й замѣчаетъ лысаго человѣка въ червой туникѣ, лицо котораго ему откуда-то уже знакомо; онъ поучаетъ о ничтожествѣ м³ра и блаженствѣ избранныхъ. Антон³й охваченъ любовью. Онъ жаждетъ случая отдать свою жизнь на Спасителя, и ему кажется, что самъ онъ тоже одинъ ивъ этихъ мучениковъ.

   Но кромѣ фриг³йца съ длинными волосами, который поднялъ руки кверху, всѣ печальны. Старикъ рыдаетъ на скамейкѣ, а молодой человѣкъ мечтаетъ стоя, склонивъ голову.

  

   отказывавш³йся платить передъ статуей Минервы, на углу перекрестка, смотритъ на товарищей, какъ бы говоря взглядомъ:

  

   Вы должны были бы помочь мнѣ! Сообщества добиваются иногда, чтобы ихъ оставили въ покоѣ. Мног³е изъ васъ запаслись даже подложными свидѣтельствами, что жертвы принесены.

  

   Спрашиваетъ:

  

   Развѣ не Петръ Александр³йск³й установилъ, какъ нужно поступать, когда поколебленъ мучен³ями?

  

   Продолжаетъ про себя:

  

   Ахъ, это очень тяжело въ мои годы! немощи дѣлаютъ меня такимъ слабымъ! Однако, я могъ-бы еще прожить до слѣдующей зимы!

  

   Воспоминан³е о маленькомъ садикѣ умиляетъ его;- и онъ смотритъ въ сторону жертвенника.

  

   который дракой нарушилъ празднество Аполлона, бормочетъ:

  

   А вѣдь только отъ меня зависѣло - убѣжать въ горы!

   - Солдаты схватили бы тебя,

  

   произноситъ одинъ изъ братьевъ.

  

   - О, я поступилъ бы какъ Кипр³анъ; я бы отрекся; и во второй разъ былъ мужественнѣй, я увѣренъ!

  

   Затѣмъ онъ думаетъ о безконечныхъ дняхъ предстоявшей жизни, о всѣхъ радостяхъ, которыхъ онъ не узнаетъ;- и онъ смотритъ въ сторону жертвенника. Но

  

   подбѣгаетъ къ нему:

  

   Какой позоръ! Какъ, ты, избранная жертва? Всѣ эти женщины смотрятъ на тебя, подумай только! И потомъ Господь по временамъ творитъ чудеса. П³он³й окаменилъ руки своихъ палачей, кровь Поликарпа гасила пламя костра..

  

   Оборачивается къ старику:

  

   Отецъ, отецъ! ты долженъ наставить насъ своею смертью. Откладывая ее, ты конечно допускаешь нѣк³й дурной поступокъ, который погубитъ плодъ добрыхъ. Кромѣ того, могущество Господа безконечно. Быть можетъ, твой примѣръ обратятъ сейчасъ же весь народъ.

  

   А напротивъ, въ клѣткѣ, быстрой поступью безостановочно шагаютъ взадъ и впередъ львы. Самый большой вдругъ посмотрѣлъ на Антон³я, зарычалъ - и паръ идеть изъ его пасти.

   Женщины сбились около мужчинъ.

  

   переходитъ отъ одного въ другому.

  

   Что сказали бы вы, что сказалъ бы ты, если бъ тебя изжарили на желѣзныхъ пластинахъ, четвертовали лошадьми, если бъ твое тѣло, обмазанное медомъ, выставили насѣкомымъ! Ты же умрешь какъ охотникъ, на котораго врасплохъ напали въ лѣсу.

  

   Антон³й предпочелъ бы все это ужаснымъ дикимъ звѣрямъ; онъ какъ будто чувстаетъ ихъ зубы, ихъ когти, слышитъ какъ хрустятъ его кости въ ихъ челюстяхъ.

   Въ темницу входить беллуар³й; мученики трепещутъ.

   Только одинъ фриг³ецъ, который молится въ сторонѣ, безстрастенъ. Онъ сжегъ три храма; и онъ подвигается впередъ, поднявъ руки, раскрывъ губы, обративъ взоръ къ небу, ничего не видя, какъ сомнамбула.

  

   восклицаетъ:

  

   Назадъ! назадъ! Вами овладѣетъ духъ Монтана.

  

   отступаютъ съ криками:

  

   Проклят³е Монтанисту!

  

   Ругаютъ его, плюютъ, порываются бить.

   Раздраженные львы кусаютъ себѣ гривы. Чернь воетъ: "Звѣрей! звѣрей!"

   Мученики, разражаясь рыданьями, обнимаются. Имъ предлагаютъ чашу одуряющаго вина. Они быстро передаютъ ее изъ рукъ въ руки.

   У двери клѣтки другой беллуар³й ждетъ знака. Она отворяется; выходитъ левъ.

   Онъ пересѣкаетъ арену длинными косыми шагами. За нимъ вереницей появляются друг³е львы, затѣмъ медвѣдь, три пантеры, леопарды. Они разбредаются какъ стадо по лугу.

   Раздается щелкан³е бича. Христ³ане трепещутъ - и, чтобы прекратить это, братья подталкиваютъ ихъ. Антон³й закрываетъ глаза.

  

   Открываетъ ихъ. Но вокругъ тьма.

  

   Скоро она проясняется; и онъ видитъ сухую усѣянную бугорками равнину, как³я бываютъ вокругъ покинутыхъ каменоломенъ.

   Кустарники пробиваются кое-гдѣ между плитъ, лежащихъ вровень съ землей; и бѣлые призраки, туманнѣе облаковъ, склоняются надъ ними.

   Скользя появляются друг³е. Изъ-подъ длинныхъ покрывалъ блестятъ глаза. По небрежности походки и аромату отъ нихъ Антон³й узнаетъ патриц³ановъ. Есть и мужчины, но низшаго происхожден³я, у нихъ простыя и грубыя лица.

  

   глубоко вздыхая:

  

   Ахъ, какъ хорошъ воздухъ холодной ночи среди гробницъ! Я такъ утомлена нѣгой ложъ, суетой дня, тягостью зноя!

  

   Служанка вынимаетъ изъ холщеваго мѣшка факелъ и зажигаетъ его. Вѣрныя зажигаютъ отъ него свои факелы, и втыкаютъ ихъ на могилахъ.

   Трепещущая

  

   О! наконецъ, и я здѣсь! Какъ скучно быть женою язычника!

  

   Посѣщен³я тюремъ, разговоры съ братьями, все подозрительно нашимъ мужьямъ! - И даже надо скрываться, когда дѣлаешь знамен³е креста; они примутъ это за магическое заклинан³е.

  

   У меня были постоянныя ссоры съ мужемъ; я не допускала надруган³й надъ своимъ тѣломъ, какъ требовалъ онъ;- и чтобы отомстить, онъ донесъ, что я христ³анка.

  

   Помните ли вы Люц³я, прекраснаго юношу, котораго тащили за пятки позади колесницы, какъ Гектора, отъ Эсквилинскихъ воротъ до Тибурскихъ холмовъ;- и по обѣимъ сторонамъ дороги кусты были испачканы кровью! Я собрала съ нихъ капли. Вотъ онѣ!

  

   Отнимаетъ отъ груда совершенно черную губку, осыпаетъ ее поцѣлуями, затѣмъ бросается на плиты съ криками:

  

   О, мой возлюбленный, мой возлюбленный!

  

   Нынче ровно три года, какъ умерла Домицилла. Она была побита камнями въ глубинѣ рощи Прозерпины. Я собралъ ея кости, которыя с³яли какъ свѣтлячки въ травѣ. Теперь земля укрываетъ ихъ!

  

   Бросается на могилу.

  

   О моя невѣста! моя невѣста!

  

   по всей равнинѣ:

  

   О сестра! О братъ! О дочь! О мать!

  

   Они стоятъ на колѣняхъ, поддерживая головы ладонями, или простершись на землѣ съ вытянутыми руками;- и груди ихъ чуть не разрываются отъ сдерживаемыхъ рыдан³й. Глядя на небо они молятъ:

  

   Сжалься надъ его душой, о Боже! Она изнываетъ въ пр³ютѣ тѣней; благоволи принять ее въ Воскресен³я, чтобы она наслаждалась твоимъ свѣтомъ!

  

   Или уставившись взоромъ въ плиты, бормочутъ:

  

   Успокойся, не страдай! Я принесла тебѣ вина, мяса!

  

  

   Вотъ кисель, приготовленный мною по его вкусу, здѣсь много ницъ и двойная порц³я муки! Мы примемся сейчасъ на него вмѣстѣ, какъ прежде, не правда ли?

  

   Взявъ немного, подносятъ къ губамъ; и внезапно разражается дикимъ, безумнымъ смѣхомъ.

   Друг³я, какъ и она, гложутъ что-то, пьютъ. Разсказываютъ другъ другу истор³и своихъ мучениковъ; горе разгорается, возл³ян³я учащаются. Глаза, омоченные слезами, останавливаются другъ на другѣ. Они бормочутъ въ опьянен³и и отчаяньи; мало-по-малу ихъ руки соприкасаются, губы сближаются, покрывала пр³открываются, и они соединяются на могилахъ среди чашъ и факеловъ.

   Небо начинаетъ блѣднѣть. Туманъ увлажняетъ ихъ одежды; - и, какъ будто не зная другъ друга, они расходятся разными дорогами въ разныя стороны.

  

   Солнце блистаетъ; трава стала выше, равнина преобразилась.

   И Антон³й отчетливо видитъ сквозь бамбуки лѣсъ колоннъ голубовато-сѣраго цвѣта. Это стволы деревьевъ, идущихъ отъ одного ствола. Отъ каждой ихъ вѣтви спускаются новыя вѣтви, врастая въ землю; и въ цѣломъ всѣ эти горизонтальныя и вертикальныя лин³и, безконечно переплетаясь, напоминаютъ чудовищную змѣю, лишь мѣстами на ней маленьк³я фиги съ черноватой листвой, какъ у сикоморы.

   Онъ замѣчаетъ черезъ ихъ развилины кисти желтыхъ цвѣтовъ, ф³олетовые цвѣты, и папортники, похож³е на птичьи перья. Подъ самыми нижними вѣтками видны кое-гдѣ рога буйвола или блестящ³е глава антилопы; висятъ попугаи, порхаютъ бабочки, ползаютъ ящерицы, жужжатъ мухи; и среди молчан³я слышно какъ бы б³ен³е глубокой жизни.

   У входа въ лѣсъ на чемъ-то въ родѣ костра виднѣется странный предметъ - человѣкъ, обмазанный коровьимъ пометомъ, весь голый, изсохш³й какъ мум³я; его суставы образуютъ узлы на оконечностяхъ костей, которыя кажутся палками. Въ ушахъ вдѣты связки раковинъ, лицо длинное, съ ястребинымъ носомъ. Лѣвая рука вытянута въ воздухѣ, онѣмѣла, жестка какъ колъ;- и онъ стоитъ здѣсь столько времени, что птицы свили гнѣздо въ его волосахъ.

   Въ четырехъ углахъ его костра горятъ четыре огня. Солнце свѣтитъ прямо въ лицо. Онъ созерцаетъ его своими огромными глазами;- и не глядя на Антон³я произноситъ:

  

   Брахманъ съ береговъ Нила, что ты скажешь объ этомъ?

  

   Пламя вырывается со всѣхъ сторонъ изъ-подъ бревенъ; а

  

   продолжаетъ:

  

   Похож³й на единорога, а погрузился въ одиночество. Я жилъ въ деревѣ, которое позади.

  

   Дѣйствительно, толстый стволъ смоковницы образуетъ естественное углублен³е размѣромъ съ человѣческое тѣло.

  

   И я питался цвѣтами и плодами, такъ строго соблюдая заповѣдь, что скрывалъ свою ѣду даже отъ собакъ.

   Такъ какъ жизнь происходитъ отъ грѣха, грѣхъ отъ желан³я, желан³е отъ ощущен³я, ощущен³е отъ прикосновен³я,- я избѣгалъ всякаго дѣйств³я, всякаго прикосновен³я; и - неподвижный какъ могильный памятникъ, испуская дыхан³е черезъ ноздри, сосредоточивъ взглядъ на своемъ носу и созерцая эѳиръ въ своемъ духѣ, м³ръ въ своихъ членахъ, луну въ своемъ сердцѣ,- я думалъ о сущности великой Души, откуда безостановочно истекаютъ, какъ искорки пламени, начала жизни.

   Я позналъ, наконецъ, верховную Душу во всѣхъ существахъ, всѣ существа въ верховной Душѣ;- и мнѣ удалось ввести въ нее свою душу, въ которую я ввелъ своя чувства.

   Я получаю знан³е прямо съ неба, какъ птица Чатака, которая утоляетъ жажду лишь въ струяхъ дождя.

   Благодаря же тому, что я позналъ все, ничего не существуетъ для меня больше.

   Для меня теперь нѣтъ надежды, нѣтъ скорби, нѣтъ счастья, нѣтъ добродѣтели, ни дня, ни ночи, ни тебя, ни меня, совершенно ничего.

   Страшныя лишен³я сдѣлали меня могущественнѣе Сялъ. Напряжен³е моей мысли можетъ убить сто царскихъ сыновей, свергать боговъ, опрокинуть м³ръ.

  

   Онъ произноситъ все это монотоннымъ голосомъ.

   Листья вокругъ свертываются. Крысы на землѣ убѣгаютъ. Онъ медленно склоняетъ взоръ на пламя, которое все растетъ и прибавляетъ:

  

   Я возненавидѣлъ форму, возненавидѣлъ воспр³ят³е, возненавидѣлъ даже само знан³е,- ибо мысль не переживаетъ мимолетнаго событ³я, отъ котораго происходитъ, и умъ только призракъ, какъ и остальное.

   Все, что родилось, погибнетъ, все, что мертво, должно ожить; существа, исчезнувш³я нынѣ, найдутъ себѣ убѣжище въ еще несозданныхъ утробахъ, и вновь появятся на землѣ, чтобы въ печали служить другимъ создан³ямъ.

   Но, такъ какъ я влачилъ безчисленное множество жизней, подъ видомъ боговъ, людей и животныхъ, я отказываюсь отъ странств³я, я не желаю больше этой тягости! Я покидаю грязное пристанище своего тѣла, грубо сдѣланнаго изъ мяса, краснаго отъ крови, покрытаго безобразной кожей, полнаго нечистотъ;- и въ награду я отхожу, наконецъ, къ успокоен³ю въ бездонной глубинѣ абсолютнаго, въ Уничтожен³и.

  

   Пламя подымается ему до груди,- затѣмъ охватываетъ всего. Голова выступаетъ какъ бы сквозь отверст³е въ стѣнѣ. Вытаращенные глаза по-прежнему смотрятъ.

  

   встаетъ.

  

   Факелъ на поду поджегъ древесныя стружки; и пламя подпалило ему бороду.

  

   Съ крикомъ онъ затаптываетъ огонь;- и вотъ осталась только груда пепла:

  

   Гдѣ же Илар³онъ? Онъ сейчасъ былъ здѣсь. Я его видѣлъ.

   О, нѣтъ, не можетъ быть, я заблуждаюсь! Почему?.. Право, это было явственнѣе моей хижины, этихъ камней, песку. Я схожу съ ума. Спокойств³е! Гдѣ я былъ? что произошло?

   Ахъ, гимнософистъ! Эта смерть въ обычаѣ у инд³йскихъ мудрецовъ. Каланосъ сжегъ себя передъ Александромъ; другой сдѣлалъ то же во времена Августа. Какую нужно имѣть ненависть къ жизни! А можетъ быть, ихъ толкаетъ гордость?.. Все равно, это безтрепетность мучениковъ!.. Что касается ихъ, я вѣрю теперь всему, что мнѣ говорили о распущенности, которую они порождаютъ.

   А передъ этимъ? Да, вспоминаю! толпа ерес³арховъ... Как³е крики! как³е глаза! Но почему столько излишествъ плоти и заблужден³й духа?

   Всѣми этими путями они мнятъ достичь Бога! По какому праву мнѣ проклинать ихъ, разъ я самъ колеблюсь въ вѣрѣ? Когда они удалились, я былъ, быть можетъ, ближе къ ней. Все это было похоже на вихрь; не было времени отвѣтить. Сейчасъ въ моей головѣ какъ будто яснѣе и больше свѣту. Я спокоенъ. Я чувствую себя способнымъ... Что это значитъ? какъ будто я потушилъ огонь.

  

   Огонекъ перепархиваетъ среди скалъ; и немного спустя вдали въ горахъ слышенъ отрывистый голосъ.

  

   Что это, лай г³ены, или рыданья заблудившагося путника?

  

   Антон³й слушаетъ. Огонекъ приближается.

  

   И вотъ передъ нимъ плачущая женщина, которая облокотилась на плечо человѣка съ сѣдой бородой.

   Она одѣта въ платье изъ лохмотьевъ пурпура. Онъ съ обнаженной головой, какъ и она, въ туникѣ того же цвѣта, и съ бронзовымъ сосудомъ, откуда подымается маленькое голубое пламя.

   Антон³ю страшно - и хочется узнать, кто эта женщина.

  

   Это молодая дѣвушка, бѣдное дитя, которое я вожу всюду за собой.

  

   Подымаеть мѣдный сосудъ.

   Антон³й разсматриваетъ ее при отблескѣ этого колеблющагося пламени.

   На лицѣ ея есть отпечатки укусовъ, по рукамъ слѣды ударовъ; растрепанные волосы запутались въ прорѣхахъ ея рубища; глаза кажутся нечувствительными къ свѣту.

  

   По временамъ она очень долго остается такъ, не говоритъ, не ѣстъ; потомъ просыпается,- и изрекаетъ удивительныя вещи.

  

   Въ самомъ дѣлѣ?

  

   Эннойя! Эннойя! разскажи, что ты знаешь!

  

   Она поводить главами, какъ бы разставаясь со сномъ, медленно проводитъ пальцами по бровямъ, и произноситъ жалобно:

  

   Я храню память о дальней странѣ, изумруднаго цвѣта. Единственное дерево наполняетъ ее.

  

   Антон³й вздрагиваетъ.

  

   У каждаго ряда ея широкихъ вѣтвей находится въ воздухѣ пара Духовъ. Сучья переплетаются вокругъ нихъ, какъ вены одного тѣла; и они видятъ круговращен³е вѣчной жизни, что восходитъ отъ погруженныхъ въ тѣнь корней до верхушки, которая выше солнца. Я, со второй вѣтви, освѣщала своимъ лицомъ ночи лѣта.

  

   прикасаясь ко лбу.

  

   А, понимаю! голова!

  

   прикладывая палецъ въ губамъ: Тс! тс!

  

   Парусъ надувался, киль разрѣзалъ пѣну. Онъ говорилъ мнѣ: "Все равно, пусть я врежу родинѣ, пусть потеряю царство! Ты будешь моей, въ моемъ домѣ!"

   Какъ плѣнительна была высокая комната его дворца! Онъ возлегалъ на ложе изъ слоновой кости, и, лаская моя волосы, влюбленно пѣлъ.

   На закатѣ дня я наблюдала оба лагеря, зажигавш³еся сигналы, Улисса на порогѣ его палатки, Ахилла во всеоруж³и, который правилъ колесницей вдоль морского прибрежья.

  

   Но она совсѣмъ безумная! Что съ ней?

  

   Тссъ! тссъ!

  

   Они умастили меня мазями и продали черни, чтобъ я забавляла ее.

   Разъ вечеромъ, стоя съ систромъ въ рукѣ, я играла танцующимъ греческимъ матросамъ. Дождь лилъ потоками на кабачекъ и чаши теплаго вина дымились. Вошелъ человѣкъ, хотя дверь была заперта.

  

   Это былъ я! Я вновь нашелъ тебя!

   Передъ тобой, Антон³й, та, кого зовутъ Сиге, Эннойя, Барбело, Пруникосъ! Духи правители м³ра завидовали ей, и заключили ее въ тѣло женщины.

   Она была Еленой Троянцевъ, память о которой проклялъ поэтъ Стесихоръ. Она была Лукрец³ей, патриц³анкой, и ее оскорбили цари. Она была Далилой, отрѣзавшей волосы Самсона. Она была той дочерью Израиля, что отдавалась козламъ. Она любила распутство, идолопоклонство, ложь и глупость. Она отдавалась всѣмъ народамъ. Она пѣла на всѣхъ перекресткахъ. Она перецѣловала всѣ губы.

   Въ Тирѣ Сир³йскомъ она была любовницей воровъ. Она пила съ ними по ночамъ, и скрывала уб³йцъ въ отрепьяхъ своего теплаго ложа.

  

   Что мнѣ до этого?

  

   въ неистовствѣ:

  

   Я выкупилъ ее, говорю тебѣ,- и возстановилъ ея великолѣп³е; такъ что Кай Цезарь Калигула влюбился въ нее, ибо пожелалъ спать съ Луной!

  

   И что-же?

  

   Она и есть Луна! Развѣ не писалъ папа Климентъ, что она была заключена въ башню? Триста человѣкъ окружили башню; и во всѣхъ бойницахъ одновременно появились луны,- хотя на свѣтѣ всего одна Луна, и одна Эннойя!

  

   Да... какъ будто вспоминаю.

  

   Впадаетъ въ задумчивость.

  

   Невинная какъ Христосъ, который умеръ за мужчинъ, она пожертвовала собою для женщинъ. Ибо безсил³е ²еговы явствуетъ изъ грѣхопаден³я Адама, и нужно отвергнуть древн³й законъ, враждебный строю вещей.

   Я проповѣдывалъ обновлен³е въ колѣнѣ Ефрема и Иссахара, по течен³ю потока Бизоръ, позади озера Уле, въ долинѣ Мегиддо, за предѣлами горъ, въ Бострѣ и Дамаскѣ! Пусть придутъ ко мнѣ тѣ, кто утопаетъ въ винѣ, кто утонетъ въ грязи, кто утопаетъ въ крови; и я омою ихъ скверны Духомъ Святымъ, названнымъ у Грековъ Минервой!

   Она Минерва! Она Духъ Святой! Я Юпитеръ, Аполлонъ, Христосъ, Параклетъ, великое могущество Бога, воплощенное въ лицѣ Симона!

  

   Ахъ, это ты... такъ это ты? Но я знаю твоя преступлен³я!

   Ты родился въ Гиттонѣ, вблизи Самар³я. Досиѳей, твой первый учитель, отослалъ тебя! Ты ненавидишь св. Павла, такъ какъ онъ обратилъ одну изъ твоихъ женъ; и, побѣжденный св. Петромъ, ты отъ страха и бѣшенства бросилъ въ воду мѣшокъ со своими фокусами.

  

   Хочешь ихъ?

  

   Антон³й смотритъ на него; и внутренн³й голосъ шепчетъ ему: "Почему бы и нѣтъ?"

   Симонъ продолжаетъ:

  

   Знающ³й силы Природы и природу Духовъ долженъ творить чудеса. Это мечта всѣхъ мудрыхъ,- и желан³е, которое гложетъ тебя; признайся!

   Въ циркѣ у Римлянъ я взлеталъ такъ высоко, что пропадалъ изъ глазъ. Неронъ приказалъ обезглавить меня; но на землю упала голова овцы, вмѣсто моей. Наконецъ, меня заживо похоронили; но я воскресъ въ трет³й день. Доказательство,- что я передъ тобой!

  

   Даетъ ему дотронуться до рукъ. Онѣ пахнутъ трупомъ, Антон³й отступаетъ.

  

   По моему приказан³ю движутся бронзовыя змѣи, смѣются мраморныя статуи, разговариваютъ собаки. Я покажу тебѣ безсчетное множество золота; я воздвигну царей; ты увидишь, что народы поклонятся мнѣ! Я могу ходить по волнамъ и по тучамъ, проходить сквозь горы, обернуться юношей, старикомъ, тигромъ и муравьемъ, принять твой обликъ, дать тебѣ мой, произвести ударъ грома. Слышишь?

  

   Громъ грохочетъ, молн³и сверкаютъ другъ за другомъ.

  

   Это голосъ Всевышняго! "ибо Вѣчный твой Богъ есть огонь", и всѣ создан³я происходятъ отъ искръ этого очага.

   Ты сейчасъ примешь это крещен³е,- второе крещен³е, возвѣщенное ²исусомъ, и сошедшее однажды на апостоловъ во время грозы, когда было открыто окно!

  

   И двигая рукой съ сосудомъ, онъ колеблетъ пламя,- медленно, какъ бы окропляя имъ Антон³я:

  

   Мать милосерд³я, ты, которая открываешь тайны, чтобы миръ посѣтилъ насъ въ восьмомъ домѣ...

  

   восклицаетъ:

  

   Ахъ, если бъ у меня была святая вода!

  

   Пламя тухнетъ и даетъ много дыма.

   Эннойя и Симонъ исчезли.

   Необычайно холодный, густой и зловонный туманъ наполняетъ все вокругъ.

  

   простирая руки, какъ слѣпецъ:

  

   Гдѣ я?.. Я боюсь упасть въ пропасть. И крестъ, очевидно, слишкомъ далекъ отъ меня... О, какая ночь! какая ночь!

  

   Подъ порывомъ вѣтра туманъ отодвигается;- и онъ видитъ двухъ мужчинъ, одѣтыхъ въ длинныя бѣлыя туники.

   Первый высокаго роста, съ привѣтливымъ лицомъ, внѣшность его значительна. Его свѣтлые волосы, расчесанные какъ у Христа, ровно опадаютъ на плечи. Онъ бросаетъ жезлъ, который держалъ въ руки, и спутникъ подхватываетъ его съ поклономъ, по обычаю Востока.

   Этотъ послѣдн³й малъ, толстъ, курносъ, съ плотной шеей, волосы его курчавы, видъ простодушенъ.

   Оба они босы, съ обнаженными головами, и запылены, какъ будто только что вернулись изъ путешеств³я.

  

   встрепенувшись:

  

   Что вамъ нужно? Говорите! Прочь отсюда!

  

   меньш³й изъ нихъ.

  

   Тише, тише, добрый отшельникъ! что мнѣ нужно? Не знаю! Вотъ учитель.

  

   Садится; спутникъ его стоитъ. Молчан³е.

  

   продолжаетъ:

  

   Итакъ, вы пришли?..

  

   О, издалека,- очень издалека!

  

   А идете?

  

   указывая на спутника:

   Куда онъ захочетъ!

  

   Кто же онъ, наконецъ?

  

   Взгляни на него!

  

   въ сторону:

  

   Онъ походитъ на святого! Если бы я рѣшился...

  

   Мгла