Флобер Гюстав - Искушение святого Антония

  

   Ѳиваида, вершина горы, площадка, закругленная полумѣсяцемъ, которую замыкаютъ крупные камни.

   Въ глубинѣ хижина Отшельника. Она сдѣлана изъ глины и тростника, съ плоской крышей, безъ двери. Внутри виденъ кувшинъ и черный хлѣбъ; по срединѣ, на подставкѣ изъ дерева, большая книга; кое-гдѣ по полу обрывки плетенья, двѣ-три цыновки, корзина, ножъ.

   Въ десяти шагахъ отъ хижины воткнутъ въ землю высок³й крестъ; а на другомъ концѣ площадки скривясь виситъ надъ пропастью старая пальма - гора подъ нею отвѣсна - и Нилъ образуетъ какъ бы озеро у ногъ утеса.

   Справа и слѣва видъ ограничивается кольцомъ скалъ. А со стороны пустыни, какъ уступчатыя прибрежья моря, пролегаютъ одна на другой, все подымаясь, безконечныя параллельныя струи блѣдно-пепельнаго цвѣта; затѣмъ, надъ песками, совсѣмъ вдали, бѣлѣютъ мѣловою цѣпью лив³йск³я горы, слегка затуманенныя ф³олетовыми парами. Передъ глазами садится солнце. На сѣверѣ небо жемчужнаго оттѣнка, а у зенита вытягиваются до голубому своду пурпурныя облака, разбросанныя какъ космы гигантской гривы. Эти огненные лучи темнѣютъ, полосы лазури принимаютъ перламутровую блѣдность; кустарники, камешки, земля, все теперь кажется твердымъ, какъ изъ бронзы; и въ воздухѣ плыветъ золотая пыль такая тонкая, что сливается съ дрожан³емъ свѣта.

  

   съ длинной бородой, длинными волосами и въ туникѣ изъ козьей шкуры, сидитъ, скрестивъ ноги, и работаетъ надъ цыновками. Когда солнце скрывается, онъ глубоко вздыхаетъ, оглядывая горизонтъ:

   Еще одинъ день! еще день прошлаго! Прежде, однако, я не былъ такъ несчастенъ! Передъ концомъ ночи я начиналъ свои молитвы; затѣмъ сходилъ къ рѣкѣ за водой и взбирался по каменистой тропинкѣ съ мѣхомъ на плечѣ, напѣвая гимны. Потомъ развлекался уборкой своей хижины. Брался за инструменты; старался, чтобы цыновки были одинаковы и корзины легки; ибо ничтожнѣйш³я мои дѣла казались мнѣ тогда обязанностями, въ которыхъ нѣтъ ничего труднаго.

   Въ опредѣленные часы я прекращалъ работу; и молясь съ простертыми руками, я ощущалъ какъ бы потокъ милосерд³я, изливавш³йся съ высоты небесъ мнѣ въ сердце. Онъ изсякъ теперь. Почему?

  

   Медленно проходитъ въ оградѣ скалъ.

  

   Всѣ осуждали меня, когда я ушелъ изъ дому. Мать упала замертво, сестра издалека знаками звала вернуться; и та плакала, Аммонар³я, это дитя, которое я встрѣчалъ каждый вечеръ у водоема, когда она пригоняла своихъ буйволовъ. Она бѣжала сзади за мной. На ногахъ у ней блестѣли въ пыли кольца, и туника, распахнувшись на бедрахъ, развѣвалась по воздуху. Старый аскетъ, уводивш³й меня, выкрикивалъ ей ругательства. Два нашихъ верблюда мчались безостановочно; и я навсегда покинулъ близкихъ.

   Сначала я избралъ жилищемъ могилу одного Фараона. Но очарован³е вѣетъ въ этихъ подземныхъ дворцахъ, гдѣ темнота какъ будто гуще отъ древняго курен³я ароматовъ. Изъ глубины саркофаговъ, я слышалъ, раздавался жалобный голосъ, который звалъ меня; или, вдругъ, передо мной оживали отвратительныя сцены, изображенныя на стѣнахъ; и я бѣжалъ къ берегу Краснаго моря, въ разрушенную крѣпость. Тамъ я жилъ въ обществѣ скорп³оновъ, ползавшихъ среди камней, а надъ головой моей постоянно кружили въ голубомъ небѣ орлы. Ночью меня царапали когтями, щипали клювами, касались мягкими крыльями; и страшные демоны, завывая мнѣ въ уши, опрокидывали меня на землю. Разъ даже мнѣ подали помощь люди одного каравана, шедшаго въ Александр³ю, потомъ увели съ собой.

   Тогда я захотѣлъ учиться у добраго старца Дидима. Хотя онъ былъ слѣпъ, никто не зналъ Писан³я лучше его. Когда урокъ кончался, онъ просилъ мою руку, чтобы пройтись. Я сопровождалъ его на Панеумъ, откуда виденъ маякъ к открытое море. Затѣмъ мы возвращались черезъ гавань, сталкиваясь съ людьми всѣхъ народностей до киммер³йцевъ въ медвѣжьихъ шкурахъ и гимнософистовъ Ганга, измазанныхъ коровьимъ пометомъ. А на улицахъ постоянно происходили стычки: евреи отказывались платить налоги, или мятежники пробовали изгнать римлянъ. Кромѣ того, городъ полонъ еретиковъ, послѣдователей Манеса, Валентина, Василида, Ар³я - всѣ они пристаютъ со спорами и стараются переубѣдить.

   Ихъ разсужден³я приходятъ по временамъ мнѣ на память. Какъ ни стараешься не обращать на нихъ вниман³я, это смущаетъ.

   Я удалился въ Кольцимъ; и мое покаян³е было такъ велико, что я не боялся больше Бога. Нѣкоторые соединились вокругъ меня, чтобы сдѣлаться анахоретами. Ненавидя нелѣпости гностиковъ и умствован³я философовъ, я составилъ имъ правило общежит³я. Мнѣ присылали отовсюду послан³я. Приходили издалека посмотрѣть на меня.

   Между тѣмъ народъ истязалъ исповѣдниковъ, и жажда мученичества привлекла меня въ Александр³ю. Гонен³е прекратилось три дня назадъ.

   Когда я возвращался, волна людей задержала меня у храма Сераписа. Это, говорили мнѣ, правитель хочетъ дать послѣдн³й примѣръ. Посреди портика, на солнцѣ, была привязана къ колоннѣ голая женщина; два солдата стегали со ремнями; при каждомъ ударѣ все тѣло ея корчилось. Она обернулась, ротъ ея былъ раскрытъ;- и надъ толпой, подъ длинными волосами, закрывавшими ей лицо, мнѣ померещилась Аммонар³я.

   Однако... эта была выше... и прекраснѣе... непостижимо!

  

   Проводить рукою по лбу.

  

   Нѣтъ! нѣтъ! не хочу объ этомъ думать! Въ другой разъ Аѳанас³й позвалъ меня поддержать его противъ ар³анъ. Все ограничилось бранью и издѣвательствами. Но съ тѣхъ поръ на него стали клеветать, онъ лишился каѳедры, бѣжалъ. Гдѣ онъ теперь? ничего не знаю! Вѣдь такъ мало заботятся сообщать мнѣ новости. Всѣ ученики оставили меня, даже Илар³онъ.

   Ему было лѣтъ пятнадцать, когда онъ пришелъ; и умъ его былъ такъ пытливъ, что поминутно онъ задавалъ мнѣ вопросы. Затѣмъ внимательно выслушивалъ;- и когда я ему приказывалъ, онъ безропотно приносилъ мнѣ что нужно, проворнѣе козленка и притомъ съ такой веселостью, что улыбнулся бы даже патр³архъ. Это былъ сынъ для меня!

  

   Небо красно, земля совершенно черна. Подъ порывами и вѣтра подымаются полосы песку, какъ огромные саваны, потомъ ниспадаютъ. Внезапно въ просвѣтѣ облаковъ пролетаютъ птицы трехугольнымъ отрядомъ, похожимъ на кусокъ металла, у котораго трепещутъ только края. Антон³й смотритъ на нихъ.

  

   Ахъ, какъ мнѣ хотѣлось бы съ ними!

   Сколько разъ глядѣлъ я такъ, съ завистью, на длинные корабли, паруса которыхъ напоминаютъ крылья, особенно когда они увозили вдаль тѣхъ, кого я принималъ у себя! Что за часы я проводилъ съ ними! какъ раскрывались сердца! Интереснѣе всѣхъ для меня былъ Аммонъ; онъ разсказывалъ мнѣ о своей поѣздкѣ въ Римъ, о катакомбахъ, Колизеѣ, благочест³и знатныхъ женщинъ, тысячи разныхъ истор³й!.. и я не хотѣлъ ѣхать съ нимъ! Откуда во мнѣ упорство продолжать такую жизнь? Я хорошо бы сдѣлалъ, если бъ остался у нитр³йскихъ монаховъ, они вѣдь умоляли меня. Они живутъ въ отдѣльныхъ кел³яхъ, однако сообщаются между собой. Въ воскресенье труба сзываетъ ихъ въ церковь, гдѣ висятъ три плетки; ими наказываютъ преступниковъ, воровъ и пролазъ, ибо уставъ у нитъ строгъ.

   Тѣмъ не менѣе они не отказываются отъ нѣкоторыхъ удобствъ. Вѣрные приносятъ имъ яйца, плоды и даже инструменты для вытаскиван³я занозъ изъ ногъ. Вокругъ Писпери есть виноградники, у Пабенцевъ плотъ для поѣздокъ за провиз³ей.

   Но я лучше служилъ бы ближнимъ, будучи просто священникомъ. Помогаешь бѣднымъ, совершаешь таинства, пользуешься вл³ян³емъ въ семействахъ.

   Впрочемъ, не всѣ м³ряне осуждены, и отъ меня самого зависѣло стать... напримѣръ... грамматикомъ, философомъ. Въ моей комнатѣ стоялъ бы тростниковый глобусъ, въ рукахъ у меня были бы дощечки, вокругъ молодые люди, а на двери, какъ вывѣска, лавровый вѣнокъ.

   Но въ такихъ успѣхахъ слишкомъ много гордости! Ремесло солдата лучше. Я былъ крѣпокъ и смѣлъ,- достаточно, чтобы тянутъ канаты машинъ, пробираться сумрачными лѣсами, входить со шлемомъ на головѣ въ дымящ³еся города!.. Ничто не мѣшало мнѣ, также, пр³обрѣсти за деньги должность сборщика пошлинъ гдѣ-нибудь у моста; и путешественники разсказывали бы мнѣ о приключен³яхъ, показывая въ своей поклажѣ любопытныя вещицы...

   Александр³йск³е купцы плаваютъ въ дни праздниковъ по рѣкѣ у Канопы и пьютъ вино изъ чашечекъ лотоса подъ грохотъ тамбуриновъ, отъ которыхъ дрожатъ кабачки по берегу! На той сторонѣ обстриженныя конусомъ деревья защищаютъ отъ южнаго вѣтра мирныя помѣстья. Крыша высокаго дома опирается на тонк³я колонки, частыя какъ палочки рѣшетки; а хозяинъ, растянувшись на длинномъ сидѣньи, видитъ сквозь эти промежутки всѣ свои поля вокругъ отгоняльщиковъ птицъ въ хлѣбахъ, давильню, куда собираютъ виноградъ, быковъ, которые молотятъ. Дѣти его играютъ на полу, жена наклоняется обнять его.

  

   Въ бѣлесоватой тьмѣ ночи здѣсь и тамъ появляются острыя морды съ прямыми ушами и сверкающими глазами. Антон³й направляется къ нимъ. Камешки скатываются, звѣри убѣгаютъ. Это стая шакаловъ.

   Остался только одинъ; упираясь двумя лапами, онъ выгнулся дугой и наклонилъ голову, въ позѣ полной недовѣр³я.

  

   Какъ онъ красивъ! мнѣ бы хотѣлось ласково погладить его по спинѣ.

  

   Свиститъ, чтобы вернуть его. Шакалъ исчезаетъ.

  

   А! онъ уходитъ къ другимъ! Какое одиночество! Какая скука!

  

   Смѣясь съ горечью.

  

   Прекрасное существован³е - вить на огнѣ пальмовыя палки для посоховъ, дѣлать корзины, плести цыновки и получать взамѣнъ всего этого отъ Номадовъ хлѣбъ, ломающ³й тебѣ зубы! О, я несчастный! Неужели не будетъ конца? Лучше ужъ смерть! Я не могу больше! Довольно! довольно!

  

   Топаетъ ногой и быстрымъ шагомъ проходить среди скалъ, потомъ запыхавшись пр³останавливается, рыдаетъ и ложится на землю, бокомъ.

   Ночь тиха; мерцаютъ безчисленныя звѣзды; слышно только пощелкиван³е тарантуловъ.

   Двѣ перекладины креста бросаютъ на песокъ тѣнь; плачущ³й Антон³й замѣчаетъ ее.

  

   Неужели я такъ слабъ, о Боже! Мужества, пр³ободримся!

  

   Входитъ въ свою хижину, разгребаетъ засыпанный уголь, зажигаетъ факелъ и втыкаетъ его въ подставку изъ дерева, стараясь освѣтить большую книгу.

  

   Если я раскрою... Дѣян³я Апостоловъ?.. да! на удачу!

   "И видитъ отверстое небо и сходящ³й къ нему нѣкоторый сосудъ, какъ бы большое полотно, привязанное за четыре угла и опускаемое на землю; въ немъ находились всяк³я четвероног³я земныя, звѣри, пресмыкающ³яся и птицы небесныя. И былъ гласъ къ нему: встань, Петръ, заколи и ѣшь!.

   Значить, Господь желалъ, чтобы его Апостолъ вкушалъ ото всего? тогда какъ я...

  

   Склоняетъ голову на грудь. Шелестъ страницъ, которыми играетъ вѣтеръ, заставляетъ его поднять голову, и онъ читаетъ:

  

   "И избивали ²удеи всѣхъ враговъ своихъ, побивая мечемъ, умерщвляя и истребляя, и поступали съ непр³ятелями своими по своей волѣ".

   Слѣдуетъ исчислен³е людей, убитыхъ ими: семьдесятъ пять тысячъ. Но они столько вынесли! Кромѣ того, ихъ враги были врагами истиннаго Бога. И какъ они, должно бытъ, наслаждались местью, умерщвляя идолопоклонниковъ! Городъ, конечно, былъ полонъ мертвыхъ! Они валялись у входовъ въ сады, по лѣстницамъ, на такой высотѣ въ комнатахъ, что двери не могли отворяться!.. Но вѣдь это я погружаюсь въ мысли объ уб³йствѣ и крови!

  

   Открываетъ книгу въ другомъ мѣстѣ.

  

   "Тогда царь Навуходоносоръ палъ на лице свое и поклонился Дан³илу".

   А! это хорошо! Всевышн³й прославляетъ своихъ пророковъ больше царей; между тѣмъ этотъ жилъ среди празднествъ, всегда опьяненный наслажден³ями и гордостью. Но Богъ, въ наказан³е, обратилъ его въ звѣря. Онъ ходилъ на четверенькахъ!

  

   Антон³й смѣется; и дѣлая движен³е руками, переворачиваетъ страницы книги. Глаза его останавливаются на слѣдующей фразѣ:

  

   "Езек³я, выслушавъ посланныхъ, показалъ имъ кладовыя свои, серебро и золото, и ароматы и масти дорог³я, и весь оружейный домъ свой и все, что находилось съ сокровищницахъ его".

   Воображаю... представьте себѣ отборнѣйш³е камни, брилл³анты, дарики, сложенные въ кучу до потолка. Человѣкъ, которому принадлежитъ такая груда, уже не похожъ на остальныхъ. Перебирая ее, онъ думаетъ, что у него въ рукахъ плодъ безчисленнаго множества усил³й и какъ бы жизнь народовъ, которую онъ вобралъ и можетъ излить. Заботы объ этомъ полезны и для царей. Мудрѣйш³й изъ всѣхъ нихъ не пренебрегалъ ими. Корабли его привозили ему слоновой кости, обезьянъ... Однако, гдѣ же это?

  

   Быстро перелистываетъ.

  

   А! вотъ: "Царица Савская, услышавши о славѣ Соломона во имя Господа, пришла испытать его загадками".

   Чѣмъ надѣялась она его искусить? Д³аволъ очень хотѣлъ искусить ²исуса! Но ²исусъ восторжествовалъ, такъ какъ былъ Богъ, а Соломонъ, быть можетъ, благодаря магическому знан³ю. Оно возвышенно, это знан³е! Ибо м³ръ,- такъ объяснялъ мнѣ одинъ философъ,- составляетъ цѣлое, всѣ части котораго вл³яютъ другъ на друга, какъ органы одного тѣла. Нужно только знать природную любовь и ненависть вещей, затѣмъ воспользоваться этимъ. Значитъ, можно было бы измѣнить то, что кажется непреложнымъ порядкомъ?

  

   Вдругъ двѣ тѣни, обрисованныя сзади него перекладинами креста, выдвигаются впередъ. Онѣ образуютъ какъ бы два большихъ рога; Антон³й вскрикиваетъ:

  

   На помощь, Боже!

  

   Тѣнь возвращается на свое мѣсто.

  

   А!.. это было видѣн³е! я только! Напрасно мучаю я свои духъ! Что мнѣ дѣлать!.. что!

  

   Садится и скрещиваетъ руки.

  

   Однако... какъ будто вблизи былъ кто-то... Но зачѣмъ бы ему приходить? Впрочемъ, развѣ я не знаю его хитростей? Я отвергъ чудовищнаго пустынника, который смѣясь предлагалъ мнѣ маленьк³е теплые хлѣбцы, кентавра, старавшагося посадить меня себѣ на спину,- и того чернаго ребенка среди песковъ, который былъ очень красивъ и сказалъ мнѣ, что называется духомъ блуда.

  

   Антон³й въ волнен³и ходитъ взадъ и впередъ.

  

   Вѣдь по моему повелѣн³ю выстроены эти сотня святыхъ обителей, гдѣ столько монаховъ во власяницахъ подъ козьими шкурами, что изъ нихъ можно бы набрать войско! Я исцѣлялъ издалека больныхъ; я изгонялъ бѣсовъ; я переплылъ рѣку, полную крокодиловъ; императоръ Константинъ написалъ мнѣ три письма; Валак³й, плюнувш³й на моя послан³я, былъ растерзанъ своими лошадьми; когда я снова появился въ Александр³и, народъ дрался, чтобы меня видѣть, и Аѳанас³й провожалъ меня до дороги. Но и как³е подвиги! Вотъ уже болѣе тридцати лѣтъ я безпрерывно стенаю въ пустынѣ! Я носилъ у пояса восемьдесятъ фунтовъ бронзы, какъ Евсев³й, я подставлялъ свое тѣло укусамъ насѣкомыхъ, какъ Макар³й, я пятьдесятъ три ночи не закрывалъ глазъ какъ Пахом³й; и у тѣхъ, кого казнятъ, кого терзаютъ клещамя и жгутъ, быть можетъ, менѣе заслугъ, ибо моя жизнь сплошное мученичество!

  

   Антон³й стихаетъ.

  

   Поистинѣ, чья скорбь по глубинѣ могла бы равняться моей! Добрыхъ сердецъ все меньше. Мнѣ не приносятъ больше ничего. Мой плащъ изношенъ. У меня нѣтъ сандал³й, даже чашки,- ибо я роздалъ бѣднымъ я семьѣ все свое имущество, до послѣдняго обола. Вѣдь только на инструменты, необходимые для моей работы, мнѣ нужно сколько-нибудь денегъ. О! немного! совсѣмъ немного! Я былъ бы бережливъ.

   Никейск³е Отцы, въ пурпурныхъ одѣян³яхъ, держались какъ маги на тронахъ вдоль стѣнъ; и ихъ угощали на пиру, ихъ осыпали почестями, особенно Пафнут³я, такъ какъ онъ кривъ и хромаетъ со временъ гонен³я Д³оклет³ана! Императоръ нѣсколько разъ поцѣловалъ ему вытекш³й глазъ; какая глупость! Впрочемъ, на Соборѣ были так³е нечестивцы! Епископъ Скиѳ³и, Ѳеоѳилъ, этотъ ²оаннъ изъ Перс³и; пастухъ Спиридонъ! Александръ былъ слишкомъ старъ. Аѳанас³ю надо было быть ласковѣе съ ар³анами, чтобы добиться уступокъ!

   Развѣ они сдѣлали бы это! Они не хотѣли меня слушать! Тотъ, что возражалъ мнѣ, высок³й молодой человѣкъ съ завитой бородой, спокойно бросалъ свои лукавыя возраженья; и пока я искалъ словъ, они со злобой смотрѣли на меня, лая какъ г³ены. О, почему я не могу заставить Императора изгнать ихъ всѣхъ, нѣтъ лучше бить, раздавить, видѣть ихъ муки. Я самъ очень мучусь!

  

   Ослабѣвая, прислоняется къ хижинѣ.

  

   Слишкомъ много постовъ! силы мои уходятъ. Если бы мнѣ отвѣдать... хоть кусочекъ мяса.

  

   Полузакрываетъ глаза, въ томлен³и.

  

   А! мяса... гроздь винограда!.. кислаго молока, что дрожитъ на блюдѣ!..

   Но что со мной? Что со мной? Я чувствую, мое сердце переполнено, какъ море, вздувающееся передъ бурей. Безконечная слабость овладѣваетъ мной, и теплый воздухъ доноситъ какъ бы ароматъ волосъ. Нѣтъ ли тутъ женщинъ?

  

   Поворачивается къ небольшой тропинкѣ между скалъ.

  

   Вотъ отсюда онѣ появляются, покачиваясь на своихъ носилкахъ въ черныхъ рукахъ евнуховъ. Онѣ сходятъ на землю и, соединяя руки въ кольцахъ, колѣнопреклоняются. Онѣ разсказываютъ мнѣ о своихъ горестяхъ. Ихъ сжигаетъ жажда нечеловѣческой страсти; онѣ мечтаютъ о смерти, видятъ во снѣ Божества, которыя зовутъ ихъ; и края ихъ одеждъ касаются моихъ ногъ. Я ихъ отталкиваю. "О, говорятъ онѣ, подожди! Что намъ дѣлать?" Всѣ покаянья хороши для нихъ. Онѣ просятъ тягчайшихъ,- участвовать въ моемъ, жить со мной.

   Уже давно я не видалъ ихъ! Быть можетъ, онѣ сейчасъ появятся? Почему бы и нѣтъ? А вдругъ... я услышу сейчасъ въ горахъ колокольчики муловъ? Какъ будто...

  

   Антон³й избирается на утесъ надъ тропинкой и, наклоняясь, вперяетъ взоръ въ темноту.

  

   Да! тамъ, въ самомъ низу, движется что-то, точно путники, сбивш³еся съ дороги. Она вонъ тамъ! Они заблудятся!

  

   Зоветъ:

  

   Здѣсь! Сюда! сюда!

  

   Эхо повторяетъ: сюда! сюда!

   Пораженный, онъ опускаетъ руки.

  

   Какой позоръ! О, бѣдный Антон³й!

  

   И тотчасъ же слышится шопотъ: "Бѣдный Антон³й!"

  

   Кто тамъ? Отвѣчай!

  

   Вѣтеръ звенитъ, проносясь въ расщелинахъ скалъ; и въ этихъ неясныхъ звукахъ онъ различаетъ ГОЛОСА, какъ будто говоритъ воздухъ. Они низки и вкрадчивы, свистящи.

  

   Хочешь ты женщинъ?

  

   Больш³я груды серебра, быть можетъ?

  

   Блестящ³й мечъ?

  

   - Весь народъ боготворитъ тебя!

   - Довѣрься!

   - Ты ихъ погубишь, конечно, ты ихъ погубишь!

  

   Въ то же время предметы измѣняются. На краю утеса старая пальма съ короной желтыхъ листьевъ становится торсомъ женщины, склонившейся надъ пропастью и длинные волосы которой колеблются.

  

   оборачивается къ своей хижинѣ; и скамья, на которой лежитъ большая книга съ крупными черными буквами, кажется ему кустомъ, покрытымъ ласточками.

  

   Это факелъ, конечно, производитъ игру свѣта... Погасимъ его!

  

   Тушитъ, настаетъ глубокая темнота.

   И вотъ проплываетъ въ воздухѣ лужица воды, потомъ блудница, уголъ храма, фигура воина, колесница съ парой бѣлыхъ коней, которые упрямятся.

   Эти образы являются порывисто, толчками, выдѣляясь на фонѣ ночи какъ живопись пурпуромъ по эбену.

   Ихъ движен³е ускоряется. Они мелькаютъ съ головокружительной скоростью. По временамъ они пр³останавливаются и постепенно блѣднѣютъ, таютъ; или уносятся, и сейчасъ же появляются друг³е.

   Антон³й закрываетъ глаза.

   Ихъ все больше, они окружаютъ его, осаждаютъ. Невыразимый ужасъ овладѣваетъ имъ; и онъ чувствуетъ только жгучее сдавливан³е въ груди. Несмотря на шумъ въ головѣ, онъ ощущаетъ великое молчан³е, отдѣляющее его отъ м³ра. Онъ пробуетъ говорить; немыслимо! Какъ будто общая связь частей въ его духѣ распадается; и, не сопротивляясь болѣе, Антон³й падаетъ на цыновку.

  

   И вотъ большая тѣнь, прозрачнѣе обыкновенной и окаймленная по краямъ другими тѣнями, очерчивается на землѣ.

   Это Д³аволъ; онъ облокотился на крышу хижины и держитъ у себя подъ крыльями, какъ гигантская летучая мышь, кормящая дѣтенышей,- Семь Смертныхъ Грѣховъ, уродливыя головы которыхъ видны неясно.

   Антон³й, попрежнему закрывъ глаза, блаженствуетъ въ бездѣйств³и и вытягивается во весь ростъ на цыновкѣ.

   Она кажется ему все мягче и мягче,- какъ будто ее набиваютъ шерстью; она растетъ, становится постелью, постель лодкой; вода плещется у его боковъ.

   Справа и слѣва подымаются двѣ полоски черной земли, выше которой воздѣланныя поля и кое-гдѣ сикоморы. Вдали слышны звуки барабановъ, бубенчиковъ и пѣнья. Это отправляются въ Канопу спать въ храмѣ Сераписа, чтобъ видѣть сны. Антон³й знаетъ объ этомъ; - и подгоняемый вѣтромъ, онъ скользитъ между двухъ береговъ канала. Надъ нимъ свѣшиваются листья папирусовъ и красныя цвѣты нимфей, крупнѣе человѣка. Онъ растяулся на днѣ лодки; сзади бѣжитъ по водѣ весло. Время отъ времени налетаетъ теплый вѣтерокъ, и шуршатъ тонк³е тростники. Ропотъ маленькихъ волнъ смолкаетъ. Имъ овладѣваетъ дремота. Во снѣ онъ видитъ себя египетскимъ пустынникомъ.

   Тогда онъ стремительно вскакиваетъ.

  

   Я видѣлъ сонъ?.. все было такъ отчетливо, что даже не вѣрится. Языкъ мой пылаетъ! Я жажду!

  

   Входитъ въ свою хижину и наугадъ шаритъ повсюду.

  

   Полъ влаженъ... Развѣ шелъ дождь? Однако! осколки! разбитый кувшинъ... а мѣхъ?

  

   Находитъ его.

  

   Пустъ! совершенно пустъ!

   Чтобы сойти съ рѣкѣ, мнѣ надо по крайней мѣрѣ три часа, а ночь такъ непроглядна, что я не найду дороги. Голодъ мучитъ меня. Гдѣ-же хлѣбъ?

  

   Проискавъ долго, находитъ корку не больше яйца.

  

   Какъ! неужели шакалы съѣли его? О, проклят³е!

  

   И въ бѣшенствѣ онъ бросаетъ хлѣбъ на землю.

   Лишь только онъ дѣлаетъ это движен³е, показывается столъ, покрытый яствами.

   Виссоновая скатерть, въ бороздкахъ, какъ повязки сфинкса, отливаетъ свѣтлыми волнами. На ней огромныя куски мяса, больш³я рыбы, птицы въ перьяхъ, четвероног³я въ шкурахъ, плоды оттѣнка человѣческаго тѣла; а глыбы бѣлаго льда и сосуды ф³олетоваго хрусталя сверкаютъ огнями. Антон³й замѣчаетъ посреди стола дымящагося всѣми порами кабана, съ поджатыми лапами и полузакрытыми глазами;- и мысль о возможности съѣсть этого страшнаго звѣря необычайно радуетъ его. Затѣмъ, тутъ совершенно неизвѣстныя для него кушанья темное рубленое мясо, заливныя золотого цвѣта, рагу, гдѣ плаваютъ грибы, какъ ненюфары на прудахъ, пирожныя. легк³я какъ облака.

   И въ ароматѣ всего этого онъ ощущаетъ соленый запахъ Океана, свѣжесть фонтановъ, великое благоухан³и лѣсовъ. Ноздри его раздуваются; изо рта течетъ слюна; онъ твердитъ себѣ, что этого хватитъ ка родъ, на десять лѣтъ, на всю жизнь.

   По мѣрѣ того какъ расширенные глаза его перебѣгаютъ съ блюда на блюдо, прибавляются новыя, образуя пирамиду, углы которой сползаютъ. Вина начинаютъ течь, рыбы трепещутъ, кровь въ кушаньяхъ бурлить, мякоть плодовъ тянется впередъ, какъ уста влюбленныхъ; и столъ выростаетъ ему по грудь, по подбородокъ - на немъ, прямо передъ его глазами, всего одна тарелка и хлѣбъ. Онъ хочетъ взять его.

   Появляются друг³е хлѣбы.

  

   Какъ!.. все это мнѣ...

  

   Отступаетъ.

  

   Вмѣсто одного получилось столько! Да это чудо, то самое, что сотворилъ Спаситель!

   Для чего? Ахъ, развѣ все остальное болѣе понятно? О, дьяволъ, прочь, прочь!

  

   Ударяетъ ногой по столу. Столъ исчезаетъ.

  

   И нѣтъ ничего? Невѣроятно!

  

   Вздыхаетъ полной грудью.

  

   О, искушен³е было сильно. Но какъ я избавился отъ него!

  

   Подымаетъ голову и спотыкается о звонк³й предметъ.

  

   Что такое?

  

   Наклоняется.

  

   Однако! чаша! вѣроятно, кто-нибудь, путешествуя, потерялъ ее. Ничего удивительнаго...

  

   Слюнитъ палецъ и третъ.

  

   Блеститъ! металлъ! Но я не различаю...

  

   Зажигаетъ свой факелъ и разсматриваетъ чашу.

  

   Она изъ серебра, украшена выпуклыми овалами по краю, на ея днѣ медаль.

  

   Подбрасываетъ медаль щелчкомъ ногтя.

  

   Эта монета стоитъ... отъ семи до восьми драхмъ; не больше! Ну что же! Я бы свободно могъ купить себѣ на нее овечью шкуру.

  

   Отблескъ факела освѣщаетъ чашу.

  

   Не можетъ быть! золотая! да... вся изъ золота!

  

   На днѣ оказывается еще монета, крупнѣе. Подъ ней онъ замѣчаетъ много другихъ.

  

   Но на это можно купить... трехъ быковъ... участокъ земли.

  

   Чаша теперь полна золотыми монетами.

  

   Вотъ какъ! сто рабовъ, солдаты, цѣлая толпа...

  

   Выпуклости по краю, отдѣляясь, образуютъ жемчужное ожерелье.

  

   Противъ такой драгоцѣнности не устояла бы и жена Императора!

  

   Встряхнувъ, Антон³й поддѣваетъ соскользнувшее ожерелье на руку. Онъ держитъ чашу въ лѣвой, а правой подымаетъ факелъ, чтобы лучше освѣтить ее. Какъ влага, льющаяся изъ бассейна, ожерелье струится сплошными волнами,- образуя на пескѣ небольшой холмикъ,- алмазы, карбункулы и сапфиры въ перемежку съ крупными золотыми монетами, на которыхъ изображены цари.

  

   Какъ? статеры, сикли, дарики, ар³андики! Александръ, Димитр³й, Птоломеи, Цезарь! но, ни у кого изъ нихъ не было столько! Все въ моей власти! нѣтъ больше страдан³й! и эти лучи, что ослѣпляютъ меня! О, сердце мое разорвется! Какъ это дивно! еще, еще, безъ конца! Сколько бы я ни бросалъ ихъ въ море, мнѣ останется все же. Зачѣмъ растрачивать? Я сберегу все; никому не окажу; вырою себѣ въ скалѣ комнату, которая будетъ выстлана изнутри бронзовыми плитами;- и приходя туда, я съ наслажден³емъ буду погружать свои ступни въ кучи золота; я запущу въ него руки, какъ въ мѣшки съ зерномъ. Я хотѣлъ бы натереть имъ лицо, спать на немъ!

  

   Выпускаетъ факелъ, чтобы обнять груду, и падаетъ ничкомъ на землю.

  

   Подымается.

   Ничего нѣтъ.

  

   Что случилось?

   Если я былъ мертвъ все это время, то это адъ! адъ, безнадежный!

  

   Дрожитъ всѣми членами.

  

   Значитъ, я проклятъ? О, нѣтъ! Я самъ виноватъ! я поддаюсь на всѣ уловки! Кто можетъ быть глупѣе и подлѣй? Мнѣ нужно бичеван³е, нѣтъ, лучше совсѣмъ лишиться тѣла! Слишкомъ долго я воздерживаюсь! Я чувствую потребность мстить, разить, убивать! какъ-будто въ моей душѣ стадо дикихъ звѣрей. Я бы хотѣлъ, ударами сѣкиры, въ толпѣ... А-а, кинжалъ!..

  

   Бросается на замѣченный ножъ. Ножъ выскальзываетъ изъ его руки, и Антон³й остается прислоненнымъ къ стѣнѣ своей хижины; огромный ротъ его раскрытъ, онъ неподвиженъ,- въ каталепс³и.

  

   Все вокругъ исчезаетъ.

   Онъ какъ будто въ Александр³и, на Данеумѣ, искусственномъ холмѣ въ центрѣ города, на которыя ведетъ лѣстница улиткой.

   Прямо предъ нимъ лежитъ озеро Мареотисъ, направо море, налѣво поля,- а непосредственно внизу масса плоскихъ крышъ, перерѣзанныхъ съ юга на сѣверъ и съ востока на западъ двумя улицами, которыя пересѣкаются и образуютъ по всей своей длинѣ цѣпь портиковъ съ коринѳскими капителями. Дома, возвышающ³еся надъ этой двойной колоннадой, снабжены цвѣтными стеклами въ окнахъ. У нѣкоторыхъ снаружи больш³я деревянныя клѣтки, гдѣ продуваетъ вѣтеръ.

   Монументы различной архитектуры тѣснятся одни около другихъ. Египетск³е пилоны господствуютъ надъ греческими храмами. Обелиски встаютъ какъ копья изъ-за зубцовъ краснаго кирпича. На площадяхъ виднѣются Гермесы съ заостренными ушами и Анубисы съ собачьей головой. Антон³й различаетъ мозаики во дворахъ и развѣшенные на балкахъ потолковъ ковры.

   Онъ охватываетъ однимъ взглядомъ два порта (Большой Порть и Эвностъ); оба они круглы, какъ цирки, и ихъ раздѣляетъ молъ, связывающ³й Александр³ю съ утесистымъ островкомъ, гдѣ подымается четырехугольная башня маяка, высотой въ пятьсотъ локтей и съ девятью этажами; на вершинѣ ея груды дымящагося угля.

   Главные порты разрѣзаны малыми внутренними. Молъ съ обоихъ концовъ переходитъ въ мостъ на колоннахъ изъ мрамора, водруженныхъ въ море. Подъ нимъ проплываютъ корабли; и тяжелыя габары, нагруженныя товаромъ, таламежныя барки въ рѣзьбѣ изъ слоновой кости, гондолы съ тентами, триремы и биремы, суда всѣхъ родовъ, проходятъ или останавливаются у набережныхъ.

   Вокругъ Большого Порта непрерывный рядъ царскихъ построекъ: дворецъ Птоломеевъ, Музей, Посид³онъ, Цезареумъ, Тимон³онъ, гдѣ укрывался Маркъ-Антон³й, Сома съ могилою Александра;- а на другомъ концѣ города, за Эвностомъ, видны въ предмѣстьѣ фабрики хрусталя, ароматовъ и папирусовъ.

   Толкаясь снуютъ бродяч³е торговцы, носильщики, погонщики ословъ. Кое-гдѣ въ толпѣ жрецъ Овириса со шкурой пантеры на плечѣ, римск³й солдатъ въ бронзовомъ шлемѣ, много негровъ. У порога лавочекъ останавливаются женщины, работаютъ ремесленники; и скрипѣнье возовъ разгоняетъ птицъ, подбирающихъ на землѣ обрѣзки мяса и остатки рыбъ.

   На однообразную бѣлизну домовъ накинута узоромъ улицъ какъ бы черная сѣтка. Рынки, полные овощей, выглядятъ зелеными букетами, сушильни красильщиковъ цвѣтными пластинками; золотые орнаменты на фронтонахъ храмовъ с³яющими точками,- и все это заключено въ овальную ограду сѣроватыхъ стѣнъ, подъ сводомъ голубого неба, вблизи неподвижнаго моря.

   Но толпа замираетъ и всѣ смотрятъ на западъ, откуда движутся огромные вихри пыли.

   Это идутъ монахи Ѳиваиды въ козьихъ шкурахъ, вооруженные дубинами, и рыча воинственный религ³озный гимнъ съ припѣвомъ:

   "Гдѣ они? гдѣ они?"

   Антон³й соображаетъ, что они явились избивать ар³анъ.

   Улицы сразу пустѣютъ, и мелькаютъ только ноги.

   Теперь Пустынники уже въ городѣ. Ихъ страшныя палки, унизанныя гвоздями, вращаются какъ стальныя солнца. Слышенъ грохотъ разбиваемыхъ вещей въ домахъ. Наступаютъ промежутки молчан³я. Потомъ снова дик³е крики.

   По всему городу въ смятен³и кишитъ испуганный народъ.

   Въ рукахъ у многихъ пики. По временамъ двѣ группы сталкиваются, сливаются въ одну; и эта масса скользитъ по каменнымъ плитамъ, разстраивается, таетъ. Но каждый разъ люди съ длинными волосами появляются вновь.

   Надъ углами здан³й вьются струйки дыма. У дверей соскакиваютъ щеколды. Рушатся части стѣнъ. Падаютъ архитравы.

   Антон³й встрѣчаетъ поочередно всѣхъ своихъ враговъ. Онъ вспоминаетъ тѣхъ, кого забылъ; прежде чѣмъ убивать, онъ мучитъ ихъ. Вспарываетъ животы, рѣжетъ, колетъ, тащитъ старцевъ за бороды, давитъ дѣтей, добиваетъ раненыхъ.

   Мстятъ также за роскошь; неумѣющ³е читать рвутъ книги; друг³е бьютъ, уничтожаютъ статуи, картины, мебель, ящички, тысячи изящныхъ предметовъ, которыхъ употреблен³я не знаютъ и за это еще больше ненавидятъ. По временамъ они останавливаются, переводя духъ, и снова начинаютъ.

   Жители, укрывшись во дворахъ, трепещутъ. Женщины подымаютъ къ небу заплаканные глаза и обнаженныя руки. Чтобы тронуть Пустынниковъ, онѣ обнимаютъ имъ колѣна; тѣ отталкиваютъ ихъ; и кровь брызжетъ къ потолку, стекаетъ полосами со стѣнъ, струится по обезглавленнымъ трупамъ, наполняетъ акведуки, образуетъ на полу больш³я красныя лужи.

   Антон³й вымокъ въ ней по колѣна; она повсюду вокругъ него; онъ облизываетъ ея капельки со своихъ губъ и вздрагиваетъ отъ наслажден³я, чувствуя ее на всемъ своемъ тѣлѣ подъ волосяной туникой, которая напитана ею.

   Наступаетъ ночь. Страшный шумъ смолкаетъ.

   Пустынники исчезли.

   Вдругъ на внѣшнихъ галлереяхъ вокругъ девяти этажей маяка Антон³й замѣчаетъ черныя полоски - какъ будто усѣвш³еся вороны. Онъ бѣжитъ туда и оказывается на вершинѣ.

   Большое мѣдное зеркало, обращенное къ открытому корю, отражаетъ корабли на горизонтѣ.

   Антон³й съ любопытствомъ разглядываетъ ихъ; и по мѣрѣ того какъ онъ смотрятъ, число ихъ растетъ.

  

   Они толпятся въ заливѣ, имѣющемъ форму полумѣсяца. Сзади, на мысу, лежитъ новый городъ римской архитектуры съ каменными куполами, коническими крышами, розовымъ и голубымъ мраморомъ и массой мѣди въ завиткахъ капителей, на верхахъ домовъ и въ углахъ карнизовъ. Надъ нимъ господствуетъ лѣсъ кипарисовъ. Цвѣтъ моря зеленѣе, воздухъ прохладнѣе. Вдали на горахъ виденъ снѣгъ.

   Антон³й разыскиваетъ дорогу, какъ вдругъ къ нему подходитъ человѣкъ и говоритъ: "Иди, тебя ждутъ".

   Онъ пересѣкаетъ форумъ, входитъ во дворъ, нагибается у двери; и передъ нимъ фасадъ дворца, украшенный восковой группой, на которой Императоръ Константинъ повергаетъ дракона. Внутри порфирнаго бассейна видна раковина изъ золота, полная фисташекъ. Проводникъ говоритъ ему, что ихъ можно брать. Онъ беретъ.

   Далѣе, онъ затеривается въ переходахъ комнатъ.

   На мозаичныхъ стѣнахъ изображены полководцы, подносящ³е на