Главная » Книги

Шекспир Вильям - Макбет

Шекспир Вильям - Макбет


1 2 3 4 5 6 7 8

  
  
  
  Вильям Шекспир
  
  
  
  
  Макбет --------------------------------------
  Памятники культуры. Новые открытия, 1981. Ленинград, "Наука", 1983.
  OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------
  
  
  
   Ю. Д. Левин
  
  "Макбет" Шекспира в переводе В. К. Кюхельбекера
  В конце февраля-начале марта 1846 г., менее чем за полгода до смерти, {1} больной, ослепший Кюхельбекер, ехавший для лечения из Кургана в Тобольск, остановился по пути в Ялуторовске у друга лицейских лет декабриста И. И. Пущина. 3 марта он продиктовал Пущину свое литературное завещание, где указал, как поступить с остающимися его произведениями. В разделе "Стихотворения" четырьмя номерами были отмечены переводы из Шекспира:
  "No 10. Макбет. Напечатать первые три акта.
  No 11. Генрих IV. Истребить, если не успею переправить.
  No 12. Ричард. {2} Сполна напечатать.
  No 13. Варианты. Истребить".
  Кроме того, в разделе "Проза" под No 8 значилось "Рассуждение о восьми исторических драмах Шекспира" с указанием: "Печатать". {3} Таково было "шекспировское наследие" Кюхельбекера; однако оно так и осталось неопубликованным.
  Среди русских литераторов своего времени Кюхельбекер был, пожалуй, наиболее ревностным почитателем великого английского драматурга. {4} В своих программных статьях 1824 г. "О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие" и "Разговор с Ф. В. Булгариным" он возмущался теми, кто "ставят на одну доску" "огромного Шекспира и - однообразного Байрона" и приравнивают Байрона к "Шекспиру, знавшему все: и ад и рай, и небо и землю, - Шекспиру, который один во всех веках и народах воздвигся равный Гомеру, который подобно Гомеру есть вселенная картин, чувств, мыслей и знаний, неисчерпаемо глубок и до бесконечности разнообразен, мощен и нежен, силен и сладостен, грозен и пленителен!" {5}
  Уже тогда у Кюхельбекера, по-видимому, возникла мысль переводить Шекспира, хотя он еще не владел английским языком и знакомился с творчеством драматурга в основном по немецким переводам. Осуществить же эти замыслы писателю-декабристу довелось лишь после
  разгрома
  восстания. Профессионал-литератор, Кюхельбекер и в одиночном заключении в крепостях Шлиссельбурга, Динабурга, Ревеля и Свеаборга не оставлял творчества. Уже во время пребывания в Шлиссельбургской крепости (июнь 1826-октябрь 1827 г.) он занялся английским языком, чтобы читать Шекспира в подлиннике. {6} Пьесы драматурга, наряду с поэмами Гомера, стали для него "хлебом насущным". {7} Это "величайший комик, точно, как величайший трагик из всех живших, живущих и (я почти готов сказать) долженствующих жить", - писал о нем Кюхельбекер. {8}
  Такая любовь к Шекспиру, "насыщенность" шекспировскими образами, а с другой стороны, "сладостная надежда", что, несмотря на заключение, он сможет работать для родной литературы, {9} поддерживали поэта-узника в его намерении познакомить русских читателей с великим английским драматургом, который до конца 1820-х годов был представлен в России лишь несколькими переделками французских переделок. "У нас нет еще ни одной трагедии Шекспира, переведенной как должно", - писал Кюхельбекер своей сестре Ю. К. Глинке 22 сентября 1828 г. {10}
  Состав, последовательность и хронология его шекспировских переводов восстанавливаются на основании сохранившихся рукописей, дневниковых записей и переписки. В августе-сентябре 1828 г. была переведена вчерне историческая хроника "Ричард II". В ноябре-декабре того же года Кюхельбекер перевел "Макбета". Впоследствии, уже в ссылке (т. е. после декабря 1835 г.), поэт коренным образом переработал перевод первых трех актов трагедии. С осени 1829 г. до января 1830 г. переводилась первая часть "Генриха IV". Затем Кюхельбекер начал перевод второй части, но когда он был закончен, неизвестно. В мае-сентябре 1832 г. был переведен "Ричард III"; перевод заново редактировался в 1835-1836 гг. Наконец, в августе-сентябре 1834 г. поэт обратился к пьесе "Венецианский купец", но оставил перевод, дойдя до середины второго акта. Позднее, в ссылке, он вторично принимался переводить эту пьесу и остановился в самом начале. {11} Переводы "Короля Лира" и "Двух веронцев", о которых он раздумывал в 1832-1833 гг., также остались неосуществленными.
  В выборе пьес для перевода проявилась отчетливая тенденция. Исключая "Венецианского купца", переведенного едва ли на треть, остальные пьесы имеют явный политический характер; они повествуют о кровавой борьбе за власть, узурпации престола, злодеяниях венценосных преступников, о государственных переворотах, междоусобных войнах и народных мятежах. Начав с "Ричарда II", Кюхельбекер, возможно, намеревался перевести все восемь исторических хроник Шекспира, которые затем разбирал в "Рассуждении", {12} но остановился перед "Генрихом V" - пьесой, в которой выведен не преступный, но добродетельный монарх, и сразу перешел к "Ричарду III", где Шекспир создал наиболее впечатляющий образ короля-злодея. Параллельно хроникам переводился "Макбет" - трагедия, также повествующая о преступлениях узурпатора престола. Кюхельбекер хотел также перевести "Короля Лира", где в центре конфликта - проблема королевской власти и ее наследования. И отказался он от "Лира" только из-за отсутствия нужных пособий. {13} В русле тех же интересов лежала и его попытка летом 1834 г. переработать трагедию Шиллера "Димитрий". {14}
  Исторические потрясения, свидетелями которых, а затем и участниками были Кюхельбекер и его соратники-декабристы, делали трагедии Шекспира весьма актуальными в начале XIX в. Свержения королей, захваты власти, народные волнения были чуть ли не повсеместным явлением в Европе эпохи наполеоновских войн. На тронах сидели узурпаторы, обагренные кровью многих жертв, в том числе самых близких им людей: Александр I считался причастным к убийству своего отца, Павла I; узурпатором именовали Наполеона. Показательно, что о царе-узурпаторе писал в своей трагедии Пушкин. И вряд ли было случайностью то, что Кюхельбекер переводил как раз те произведения Шекспира, сходство с которыми обнаруживается в "Борисе Годунове": "Ричарда III", "Генриха IV", "Макбета".
  "Макбет" особенно интересовал поэта-декабриста. Еще в 1825 г. он предлагал В. А. Жуковскому совместно переводить трагедию (возможно, в переделке Шиллера). Жуковский писал ему: <"...> на предложение ваше, к сожалению, должен отвечать: нет. Не имею времени заняться переводом "Макбета", как бы ни приятно было потрудиться вместе с вами. Примитесь одни за этот подвиг. Удача будет верная". {15}
  Когда в 1828 г. трагедия была переведена, Кюхельбекер сумел переслать родным перевод, снабженный предисловием и примечаниями. 18 ноября 1829 г. в письме, отправленном тайно к А. А. Дельвигу, он, сообщая другу о переведенных к тому времени пьесах Шекспира, добавлял: "Макбета можешь прочесть у моих <...>" {16} Дельвиг, который уже раньше в своих альманахах публиковал анонимно произведения Кюхельбекера, стал хлопотать об издании "Макбета", но безуспешно. Помешали, очевидно, цензурные препоны, на которые и в дальнейшем неоднократно наталкивалась эта трагедия Шекспира, где изображено цареубийство. Удалось опубликовать лишь предисловие к трагедии (за исключением последней страницы с изложением переводческих принципов) под заглавием "Мысли о Макбете, трагедии Шекспира". {17} Возможно, что к этой публикации имел отношение Пушкин. {18}
  В ссылке Кюхельбекер, как мы уже отмечали, переработал три акта перевода "Макбета". Видимо, завершить переработку помешала слепота. Эти три акта в новой редакции он и завещал издать, поместив их на первое место в перечне своих шекспировских переводов.
  Оценку "Макбета" Кюхельбекер дал в предисловии к первой редакции. Разумеется, надеясь на опубликование трагедии, он не стал подчеркивать политический ее смысл и ограничился лишь разбором художественных достоинств. "Макбет <...> - писал он, - поразит с самого начала всякого: красоты его большею частию таковы, что и простолюдин и ученый, и прозаик и поэт, и свободный романтик и даже подобострастный поклонник прежней Французской школы, - должны их признать, сколь бы тому ни противились их предрассудки, должны их почувствовать <...> Если в Гамлете <...> более глубокомыслия; в Макбете не в пример более силы, движения, возвышенности. В Гамлете Шекспир является преимущественно философом; в Макбете он первый, величайший (может быть) поэт романтический". И далее Кюхельбекер перечислял "черты" трагедии, "подобных которым довольно было бы и одной, дабы обессмертить имя другого писателя; таковы, напр., первая встреча Макбета и Банко с вещими сестрами, монолог Макбета перед первым своим злодеянием, разговор его с женою после оного, явление Банковой тени, Макдуф, узнающий о гибели своего дома, Леди Макбет в припадке лунатизма: все сии черты известны, можно сказать, целому свету и так превосходны, высокое их достоинство так очевидно, что всякая похвала, всякое пояснение тут были бы совершенно излишними".
  Кюхельбекер создавал свои переводы в то время, когда в истории восприятия Шекспира в России обозначился новый этап. Вольные переделки, переложения французских переложений, "склонения на русские нравы", которые практиковались до тех пор, уже не удовлетворяли требованиям русской литературы. Нужен был истинный Шекспир, сохраняющий подлинность и в новом языковом облачении. Это ощущали разные литераторы. Незадолго до того, как Кюхельбекер в цитированном выше письме писал сестре об отсутствии на русском языке шекспировских трагедий, переведенных должным образом, М. П. Погодин заявил публично: "Не стыд ли литературе русской, что у нас до сих пор нет ни одной его (Шекспира, - Ю. Л.) трагедии, переведенной с подлинника?" {19}
  В 1827-1828 гг. одновременно с Кюхельбекером и независимо от него начинает переводить Шекспира еще неизвестный в литературе офицер-геодезист М. П. Вронченко. В начале 30-х годов за то же дело принимается адъюнкт Харьковского университета В. А. Якимов, а молодой литератор П. В. Киреевский переводит "Отелло". Все они переводили с подлинника, который стремились воспроизвести по возможности точно.
  Эта новая тенденция, отражавшая развитие русской переводческой культуры, проявлялась не только в переводах из Шекспира. В конце 20-х годов, когда Кюхельбекер переводил "Ричарда II" и "Макбета", а Вронченко трудился над "Гамлетом", Н. И. Гнедич завершал свой многолетний труд - перевод "Илиады" Гомера, а П. А. Вяземский перевел "Адольфа" Бенжамена Констана. При всем различии переводимых произведений, при всем индивидуальном различии переводчиков, работавших независимо друг от друга, в их переводческих принципах было много общего, и главное - стремление к максимальному приближению к оригиналу, приближению, граничившему с буквализмом. В буквальной точности перевода проявились, с одной стороны, отрицание прежних методов вольных переложений, когда перевод являлся возведением к некоему идеалу, независимому от индивидуальных, национальных и исторических особенностей оригинала, и, с другой стороны, требование, чтобы переводчик не подменял собою автора, но целиком подчинялся его замыслу, поэтической форме его творения. В то же время тенденция к буквализму отражала неразработанность метода адекватной передачи художественной формы при переводе. Она была явлением кризисным, но это был кризис роста русской переводческой культуры, связанный с превращением перевода из произведения более или менее самостоятельного, принадлежащего скорее переводчику, чем переводимому автору, в произведение подчиненное, задача которого была по возможности точно передать оригинал. Это был длительный процесс, и в конце 20-х годов мы отмечаем только его начало. {20}
  Переведя впервые на русский язык шекспировского "Макбета", {21} Кюхельбекер счел необходимым заявить в предисловии о своих переводческих принципах. При этом он обнаружил, что Вронченко уже предпослал сходную декларацию своему переводу "Гамлета". Поэтому Кюхельбекер указал, что его правила "почти те же, которые г. Вронченко излагает в предисловии к своему Гамлету". {22} И далее он писал: "<...> надеемся, что в нашем переводе мало найдется мест, которые бы не произвели в читателе ощущения, предположенного самим Поэтом: а сие то, по нашему мнению, главная цель, к которой мы должны были устремить все свои усилия. Объясним средства, употребленные нами к достижению сей цели. Все то, что представляло нам отличительные черты особенного, личного, так сказать, слога нашего поэта, как то: его любимые обороты и иносказания, картины - мы старались передать по возможности близко; а игру слов такою же или равносильною игрою. Сверх того, обращали внимание на то, чтобы каждому стиху английскому у нас соответствовал стих русский: конечно, тут должны были встретиться некоторые исключения по самому свойству языков русского и английского; но ручаемся, что их немного. Самые перерывы стихов и рифмические вольности Шекспира мы часто выражали если не теми же, по крайней мере подобными. Стихам рифмованным у нас соответствуют рифмованные же. Формою мы жертвовали только тогда, когда того требовал или смысл, или гений русского языка. - Вот правила, которые мы соблюдали свято". {23} Новые переводческие принципы предполагали научный подход к оригиналу. Как Гнедич при переводе Гомера или Вронченко при переводе Шекспира, Кюхельбекер считал необходимым глубокое изучение подлинника. Разумеется, в тюремных условиях он мог осуществить это в очень ограниченной мере. Он располагал шекспировским текстом только в старом издании английского филолога XVIII в. Льюиса Тиболда (Theobald, 1688-1744), {24} которое, отмечал он, "хоть и очень хорошо, но почти столетней давности. С тех пор появились лучшие с более обстоятельными примечаниями и толкованиями". {25} Этот факт он счел необходимым специально оговорить в предисловии, обнаруживая хорошую осведомленность в истории изданий Шекспира: "<...> мы поневоле должны были отказаться от сличения чтений, разнствующих по изданиям: остоятельства лишили нас возможности достать оные; у нас не было ни Джонсонова, ни Стивенсова, ни Малонова. По необходимости мы переводили с одного Тибальдова издания: впрочем, немецкий перевод Венды {26} нам послужил к объяснению некоторых стихов темных". {27}
  Как мы видели, основной принцип, которого придерживался в переводе Кюхельбекер, - это точность при передаче формы и содержания. Никаких намеренных отступлений от подлинника или вольных зариаций на шекспировские темы мы у него не обнаруживаем. Созданные Шекспиром необычные образы его не останавливали; он старался передать их на родном языке без изменений, буквально, и при этом сохранить поэтичность. Нередко это ему удавалось. Например:
  Most sacrilegious murder hath broke ope
  The Lord's anointed temple, and stole thence
  The life o' the building!
  (II, 3, 73-75). {28}
  В переводе:
  Убийство святотатственное вторглось
  В помазанный Господень храм и жизнь
  Исхитило!
  Подобных примеров можно привести немало. Образцом удачного воссоздания шекспировской образности служит знаменитый монолог Макбета о "зарезанном сне" (д. II, сц. 2), приобретший уже в первой редакции вид, близкий к окончательному (см. ниже, с. 45).
  Иногда, правда, необычность поэтического образа смущала Кюхельбекера. Слова леди Макбет: "But screw your courage to the sticking-place" (I, 7,60) - были сперва переданы: "Только утверди неколебимо Свое бесстрашье" - и лишь во второй редакции приобрели вид: "Сердце завинти в груди покрепче". Выражение "downy sleep" (II, 3, 83) в первой редакции было переведено: "нежный сон", а во второй: "сон пуховый". {29}
  Передавая стихи стихами, а прозу прозой, Кюхельбекер стремился к точному воспроизведению стихотворных размеров. При этом он мог опереться на собственный опыт, поскольку сам был одним из создателей русского пятистопного драматического ямба. Пушкин даже счел нужным отметить в набросках предисловия к "Борису Годунову" (1830), что "у нас первый пример" пятистопного ямба "находим мы, кажется, в Аргивянах". {30} Точно следуя английскому тексту, Кюхельбекер рифмовал двустишия, завершающие отдельные сцены, и стихи в сценах ведьм.
  Особое внимание уделял он игре слов у Шекспира, на передачу которой тратил немало сил. Он жаловался в дневнике: "Верх же трудностей Шекспировы "concetti": выпустить их нельзя - без них Шекспир не Шекспир, а между тем тут иногда бьешься над одним словом час, два и более". {31} С особо сложной игрой слов он столкнулся во втором действии "Макбета", где содержится знаменитый монолог привратника, построенный на каламбурах. С их передачей Кюхельбекер справился лишь отчасти: он нашел соответствие для игры словом "equivocator" (см. ниже его прим. 9), но дальше не сумел воссоздать игру с двумя значениями слова "goose" - "гусь", "портновский утюг", и его фраза: "Войди, портной, здесь, небось, гуся своего зажаришь" - лишена какого-либо смысла, хотя формально передает точно английский текст.
  Первоначально Кюхельбекер архаизировал свои переводы за счет лексики. Такая тенденция соответствовала его литературной позиции, о которой он не без гордости заявлял: "<...> а я вот уж 12 лет служу в дружине славян под знаменами Шишкова, Катенина, Грибоедова, Шихматова". {32} Даже неологизмы, которые можно встретить в его переводах, вроде, например, "исшлец" (выходец) в "Макбете" (д. II, сц. 1), имеют архаический вид.
  Архаизация в сочетании с буквализмом и стремлением соблюсти эквилинеарность, что столь трудно при переводах с английского на русский, имели пагубные последствия. Эквилинеарность требовала многих жертв. За счет сокращений язык обеднялся, а за счет архаизации утяжелялся. Стремясь к сжатости, Кюхельбекер употреблял редкие краткие формы слов вроде "свободить", "спех", "журба", "взгляньте" или сам создавал несуществующие сокращенные формы: "роскошствую" (вместо "роскошествую"), "взвьется" (вместо "взовьется") и т. п. В результате многие места перевода становились тяжеловесными, корявыми, неудобочитаемыми. В ряде случаев сокращения, изъятия служебных слов, местоимений делают первую редакцию перевода "Макбета" непонятной или искажающей смысл подлинника. Приведем два примера.
  Монолог леди Макбет из 7 явления I действия:
  Открыться мне, какой же зверь тебя
  Увлек? Тогда ты мужем был; решась
  Быть боле, чем ты днесь, - тем большим мужем. -
  Удобных не было тогда ни места,
  Ни времени: их ты создать хотел.
  Создались сами; но удобство их
  Тебя преобразило. Я младенца
  Вскормила; знаю, как его любить:
  Но пусть бы улыбался мне; исторгнув
  Сосец из нежных уст его, я череп
  Ему бы сокрушила, клявшись так,
  Как ты клялся!
  Монолог Банко, открывающий 1 явление III действия:
  Так! ты теперь царь, Кадор, Гламис, все,
  Что обещали вещие!.. Но как?
  Страшусь, в злодейскую игру играл ты!
  И не пребыть сему в твоем потомстве:
  Монархов многих быть отцом и корнем
  Мне предрекли. Нашлася правда в них
  (Как то явилось на тебе, Макбет!);
  Почто, - твоя ж удача за меня, -
  Оракулом не быть им и моим
  И мне не уповать? - Но нет! довольно.
  Иногда понять то или иное выражение в переводе можно лишь после сравнения его с оригиналом, как например в этой строке из монолога Макбета о Банко: "Ему поведали сынов царей!" (ср.: "They hail'd him father to a line of kings"; III, 1, 60).
  Co временем Кюхельбекеру, очевидно, самому стала ясна неудовлетворительность такого метода перевода, и заметил он это в переводах Вронченко, которые прежде почитал образцовыми (свои недостатки, как известно, всегда заметнее у других). В 1834 г., сравнивая Вронченко и А. А. Шишкова как переводчиков и отдавая предпочтение последнему, он писал о переводах первого: "Они, правда, почти надстрочные, но вернее ли? Где у Вронченки гармония стихов Мильтона? сила и свобода Шекспировы? Все у него связано, все приневолено, везде виден труд, везде русский язык изнасильствован. Букву, тело своего подлинника, конечно, передает Вронченко; за то Шишкову доступнее душа, поэтический смысл переводимых им авторов". {33}
  И теперь, стремясь передать "душу, поэтический смысл" Шекспира, Кюхельбекер решительным образом перерабатывает свои переводы "Ричарда III" и особенно "Макбета". Сравнение отрывков из публикуемой второй редакции (см. ниже, с. 42, 49), соответствующих приведенным выше примерам из первой, думается, наглядно показывает, насколько естественнее, свободнее, поэтичнее становится речь шекспировских героев. В новых редакциях сказалась и эволюция поэтической манеры в позднем творчестве Кюхельбекера, тяготение его к реализму и упрощению поэтического языка. Последовательно устранялась архаизация, упрощалась и модернизировалась лексика. Вот ряд примеров, взятых из разных мест I-III действий "Макбета" в обеих редакциях:
  1-я редакция
  но все вотще
  да заключу
  не зрел я
  почто ж
  влас мой восстает
  рассудил я за благо
  вран
  ознаменуем (кровью)
  недужен
  соплещешь
  древа
  кто сей, покрытый кровью?
  Мы подлинно ль, о чем вещали, зрели?
  Или вкусили корня злого мы?
  2-я редакция
  не помогло
  оказать короче
  не припомню
  почему ж
  волос мой встает
  я счел полезным
  ворон
  обмажем
  болен
  похвалишь
  деревья
  Как весь он окровавлен!
  То было ли, о чем мы говорили?
  Не вредного ли корня мы наелись?
  Помимо излишних архаизмов, Кюхельбекер старался устранить и русизмы, попавшие в первую редакцию. "Царь" становится теперь "королем" или "властителем"; старинное русское слово польского происхождения "хорунжий" для "sergeant" (I, 2, 3) заменяется "пятидесятником", "братанич" для "cousin" (I, 2, 24) - "молодцом". И все же вопреки осознанному стремлению переводчика избегать русификации в перевод проникли "барыня" (для "Mistress"; II, 1, 31), "барин" (для "master"; II, 3, 48) или "холоп" (для "servant"; III, 4, 132) - понятия из русского крепостного быта, или "постельничьи" ("chamberlains"; I, 7, 63) - понятие, связанное с русской стариной. Это явилось следствием неразработанности переводной лексики во времена Кюхельбекера.
  Следует особо отметить во второй редакции "Макбета" попытку переводчика (чуть ли не первую в России) при передаче по-русски английских имен руководствоваться их произношением, а не написанием. Так, "Дункан" первой редакции (Duncan) превращается в "Донкэн", "Малькольм" (Malcolm) - в "Мальком", "Гламис" (Glamis) - в "Глэмс", "Росс" (Ross) - в "Рос", "Сейвард" (Siward) - в "Сейард" и т. д. Некоторые транслитерации Кюхельбекера были ошибочны (в частности, "Донкэн"). Но решение этого вопроса в условиях одиночного заключения, без возможности общаться со знатоками английского языка было настолько трудно, что он записал однажды: "<...> просидел вплоть до ужина у окна и читал Уакера: {34} английские гласные такой хаос, что едва ли добьюсь толку, как они произносятся". {35} Поэтому для нас представляют интерес не столько достигнутые результаты, сколько принципиальный подход Кюхельбекера к передаче английских имен.
  Помещенные ниже три действия "Макбета" - это первая публикация из шекспировских переводов Кюхельбекера. Она подготовлена по беловому автографу, хранящемуся в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина (ф. 449, карт. 2, ед. хр. 3). После текста "Макбета" приводятся те из "замечаний" Кюхельбекера к первой редакции перевода (там же, ед. хр. 1), которые сохраняют значение для второй редакции, оставленной без примечаний (ссылки на них обозначены цифрами со звездочкой).
  
  
  
  
  МАКБЕТ
  
  
   Une etude d'apres Shakespeare
  
  
  
  
  I ДЕЙСТВИЕ
  
  1 ЯВЛЕНИЕ. ОТКРЫТОЕ ПОЛЕ. ГРОЗА. - ВХОДЯТ ТРИ ВЕДЬМЫ
  
  
  
  
  Первая
  
  
  В гром ли, в дождь, под блеск зарницы,
  
  
  Нам когда сойтись, сестрицы?
  
  
  
  
  Вторая
  
  
  В торжество и пораженье,
  
  
  В час, как кончится смятенье.
  
  
  
  
  Третья
  
  
  Стало, до поры ночной?
  
  
  
  
  Первая
  
  
  Где же?
  
  
  
  
  Вторая
  
  
  
   В пустоши степной.
  
  
  
  
  Третья
  
  
  Там я встречуся с Макбетом.
  
  
  
  
  Первая
  
  
  Буду там и я с приветом.
  
  
  
   Все трое (кружась)
  
  
  Квакнуло... {1*} зовут! пошло!
  
  
  Зло добро, - добро же зло.
  
  
  В мрака мгле нас понесло!
  
  
  
  
  (Исчезают) 2 ЯВЛЕНИЕ. ВОЕННЫЙ СТАН БЛИЗ ФОРИСА. {2*} ДОНКЭН, МАЛЬКОМ, ДОНАЛЬБЭН, ЛЕНОКС
  
  
   ВСТРЕЧАЮТСЯ С РАНЕНЫМ ВОИНОМ
  
  
  
  
  Донкэн
  
  
  Как весь он окровавлен! Вид его {*}
  
  
  {* Под строкой вписано: Вариант:
  
  
  Кто этот, весь в крови? - А вид его}
  
  
  Весть свежую о битве обещает.
  
  
  
  
  Мальком
  
  
  Пятидесятник - добрый, смелый воин:
  
  
  Сражаясь, плен он от меня отбил.
  
  
  Спасибо, храбрый друг! - Скажи Монарху,
  
  
  Что бой? - на чем его покинул ты?
  
  
  
  
   Воин
  
  
  Колеблется. - Так два пловца слабеют,
  
  
  Вдруг схватятся - и задушают удаль
  
  
  Один другого. - Макдональд свирепый
  
  
  (Он по пути мятежник: и без бунта
  
  
  Рой всевозможных скверн над ним парит)
  
  
  Усилился {*} с вечерних островов
  
  
  {* Над строкой вписано: Вариант: Усилен был}
  
  
  И Кернами и ратью Галлоглассов.
  
  
  Делам его проклятым улыбаясь,
  
  
  Являлось счастье блудницей его.
  
  
  Не помогло. - Макбет (его назвать
  
  
  Не грех бесстрашным) - счастьем пренебрег:
  
  
  Кружился меч, дымился с кар кровавых
  
  
  И сек любимцу доблести стезю,
  
  
  Пока не стал мерзавцу он в лице;
  
  
  Руки ж не жал, "прощай!" ему не молвил,
  
  
  Не вскрыв его от челюстей до пупа
  
  
  И не подняв злодейской головы
  
  
  На наши стены.
  
  
  
  
  Донкэн
  
  
  
  
   Молодец! спасибо!
  
  
  
  
   Воин
  
  
  С востока солнце, но с востока ж буря,
  
  
  Крушащая суда, и ярый гром:
  
  
  Отколь отрады ждали, к нам оттоле
  
  
  Нахлынула напасть. Король, внемли!
  
  
  Пред правым делом и оружьем храбрых,
  
  
  Ногам вверяясь, Керн-скакун бежал.
  
  
  Вдруг, случай улуча, Норвежский властель
  
  
  Меч наголо, ударил с свежей силой
  
  
  И поднял новый бой.
  
  
  
  
  Донк<эн>
  
  
  
  
  
   Что ж воеводы
  
  
  Макбет и Банко? - дрогли?
  
  
  
  
   Воин
  
  
  
  
  
  
  Испугались,
  
  
  Как зайца лев, - как воробьев орлы.
  
  
  Всю правду донести ли? На врагов,
  
  
  Как вдвое заряженные орудья,
  
  
  Удвоив громы, грянули вожди.
  
  
  В дымящихся ли им купаться ранах
  
  
  Хотелося, вторую ли Голгофу
  
  
  Отпраздновать... сказать я не могу.
  
  
  Но млею: язвы просят перевязки.
  
  
  
  
  Донк<эн>
  
  
  Равно тебя слова и язвы красят:
  
  
  В них та же честь. - Врачей к нему послать.
  
  
   (Уводят воина; входит Рос)
  
  
  Тут кто идет?
  
  
  
  
  Мальк<ом>
  
  
  
  
  Тан, знаменитый Рос.
  
  
  
  
  Лен<окс>
  
  
  Какой же спех его очами смотрит!
  
  
  Вот взор для повести необычайной.
  
  
  
  
   Рос
  
  
  Бог вас храни, властитель!
  
  
  
  
  Донкэн
  
  
  
  
  
  
  Тан, откуда?
  
  
  
  
   Рос
  
  
  Из Фейфа я, великий Государь:
  
  
  Там знамена Норвежца развевались,
  
  
  Ругаясь небесам и нас знобя.
  
  
  С бессметной ратью зверскую резню
  
  
  Сам Свено начал, и ему помог
  
  
  Наш мерзостный изменник, Тан Кадорский; {3*}
  
  
  Но вдруг жених Беллоны, весь булатный,
  
  
  Мощь буйной мощи, меч мечу, себя
  
  
  Врагу противоставил и сломил
  
  
  Его строптивый дух. Сказать короче:
  
  
  Победа наша.
  
  
  
  
  Донкэн
  
  
  
  
  Вот прямое счастье! {*}
  
  
  {* Под строкой вписано: Вариант:
  
  
  Это прямо счастье!}
  
  
  
  
   Рос
  
  
  Теперь Король Норвежский мира просит;
  
  
  И он не смел и тел похоронить,
  
  
  А десять тысяч долеров в Кольмс-Инче
  
  
  Нам на раздел всеобщий заплатил.
  
  
  
  
  Донк<эн>
  
  
  Нет, полно лгать, душепродавец Кадор!

Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
Просмотров: 524 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа