Духоборы - О. М. Новицкий. Духоборцы

тема верований духоборцев, система полная, ясная, во всех отношениях определенная и точная, но которой никогда не было у духоборцев, если бы даже свести в одно целое верования этих раскольникоы разных наших губерний, как

  

  

   напр., тамбовских, харьковских, донских, екатеринославских. Сочинение Новицкого поэтому есть труд книжный, без явного знания дела". Здесь выражены две главные мысли, одна другой противопоставленные: во-первых, что ни в правительственных источниках, ни в литературе 30-х годов нет положительных известий о веровании духоборцев и молокан и это потому, что ни у тех, ни у других системы верования никакой не было и они сами не знали, чему веруют, довольствуясь лишь неопределенными и бессознательными понятиями; и во-вторых, что при таком положении дела Новицкий создал полную систему верования духоборцев, которой они никогда не имели и иметь не могли и что (поэтому) сочинение его есть труд книжный, не соответствующий действительному положению вещей. Что касается первой мысли, то совершенно верно, что у г. Варадинова не было положительных известий об учении ни духоборцев, ни молокан, и, прибавил от себя, известий-таких и быть не могло. Правительству приходилось собирать их или от священников, живших в одном приходе с этими сектантами, или путем полицейским, или наконец почерпать их из литературы. Но отношения между духовенством и отпавшими от православия не могли не быть слишком натянутыми; как местные священники, так и сектанты не могли вести разговора о религиозных предметах спокойно, по душе; разговор о пунктах разногласия тотчас перешел бы в ожесточенный спор и взаимные упреки, и потому те и другие избегали подобного рода бесед, как дела бесполезного. Мы видим лишь единственный пример, что бывший митрополит Киевский, Евгений, еще в сане архимандрита Александро-невской Лавры в 1801 году умел примерною снисходительностию, терпением и кротостию победить упорство и вражду двух представителей тамбовского духоборчества и узнать от них несколько весьма важных указаний на главные пункты их

  

  

   вероучения; но этот пример не повторился уже до наших дней. Еще менее было возможности правительству собрать известия об учении духоборцев и молокан путем полицейским, которым не удалось ему собрать даже статистических данных о количестве этих сектантов, хотя это можно было делать и без их участия. А как скоро правительство, при всех его средствах, не имело достаточных сведений об их вероучении, да и какие имело, не сообщало публике, то и литература ничего не могла сказать о деле совершенно безъизвестном. Но из того, что ни у г. Варадинова, ни у правительства не было положительных сведений о вероучении духоборцев и молокан и, как мы прибавили, и не могло их быть при данных обстоятельствах, вовсе еще не следует, что у них и не было никакой системы, что они и сами не знают, чему веруют и откуда заимствовали свое верование. Если б это было верно, то нечего было бы и приступать к изложению вероучения духоборцев, или молокан; вместо изложения оставалось бы только повторить слова г. Варадинова, что духоборцы и молокане сами не знают, во что веруют, да на этом и кончить. Но в этом заключении г. Варадинова есть только доля правды и есть также доля ошибочного суждения. Когда приходится нам судить о вероучении каких-либо сектантов, особенно о том, имеют ли они определенную систему понятий и ясно ли сознают их, мы, по долгу справедливости, должны разделить этих сектантов на две, хотя далеко неровные части. Большинство, главная так сказать масса последователей известного учения не только не знает своего учения систематически, но и не имеет о нем ясных и определенных понятий. Это можно сказать не только о всякой сектаторской общине, но и о последователях правильно установленных вероисповеданий, как скоро учение религии не преподается систематически в школах простому народу. Относительно этой-то массы г. Варадинов

  

  

   прав; совершенно справедливо, что громадное большинство духоборцев и молокан (что впрочем надо сказать и о православном простонародьи) довольствуется смутными понятиями о содержании своего вероучения. Но за то другая половина какой бы то ни было секты, хотя бы относительно далеко меньшая, остается хранительницею своего вероучения, хотя и недостаточно надежною. Это своего рода богословы и жрецы; это так называемые наставники и вожаки разного рода ересей. Чтобы судить о положении учения каких бы то ни было раскольников и еретиков, надо обращаться к этим именно наставникам и вожакам; как бы ни были ложны и превратны их толки, как бы ни мало было развито их вероучение, но все же эти руководители знают, чему веруют и что отрицают. С этой-то точки зрения, высказанное выше замечание г. Варадинова считаем не верным. У молокан, - как мы уже видели (стр. 12), - давно имеются унаследованные от Тверитинова так называемые "надписания", т. е. тексты св. писания, подобранные преднамеренно и сопоставляемые несогласно с подлинным их смыслом, но тем не менее составляющие основание молоканского вероучения. (см. Ливан. Остр. и раск. т. 1 стр. 165-6). И. Костомаров, во время жительства своего в самарской губернии, сначала не мог доспроситься у молокан о сущности их мнений; как скоро начинал он говорить с ними о вере, они отвечали отрывисто, а если и показывали признаки откровенности, то утаивали главное. Но наконец, он все-таки имел счастливый случай сблизиться особенно с двуми лицами, знатоками этого вероучения; один из них бывший молоканин, но обратившийся в православие, а другой остававшийся в молоканстве. Результат своих бесед как с другими, так особенно с двумя этими лицами г. Костомаров изложил в статье: "Воспоминание о молоканах" *). Из нее видно, что молокане,

  

   *) Отеч. Записки 1860 г. март, стр. 57-78.

  

  

   по крайней мере вожаки их, ясно понимают, чему они веруют, и приводят основания своим мнениям, хотя как эти мнения, так и их основания ложны и не выдерживают богословской критики. Они знают даже и о происхождении своего учения; вера наша, - говорили они, - пошла на Руси от Матвея Семеновича; он жил давно, назад тому лет 300, при царе Иване Грозном, и был замучен. Упоминаемый ими Матвей Семенович должен быть не иной кто, как Бакшин, осужденный в 1555 году в Москве. А молокане закавказские, вышедшие из Тамбова, по свидетельству г. Максимова *), производят свою веру молоканскую от более позднего наставника, от Семена Матвеевича Уклеина, современника и зятя Побирохина. И в наше время напр. наставник донских молокан, казак и георгиевский кавалер, Ананий Иванов Столлов знает чему верует и чему учит своих последователей, как это видио из его статьи, помещенной в Отечественных Записках за 1870 год **). Духоборцы, конечно, не могли определительно указать на какое-либо одно лице, как на основателя их вероучения; это потому, что оно слагалось последовательно в разных местах и под влиянием разных деятелей; тем не менее тамбовские духоборцы правильно указывали, что их учение перешло к ним из Уираины, что оно перенесено оттуда именно Побирохиным; а Капустин, уверяя своих слушателей, что в нем прибывает душа Иисусова, в тоже время утверждал, что перед тем душа эта пребывала в Силуане Колесникове; стало быть знал, хотя по слуху, и ту личность, от которой заимствованы духоборческие мнения Побирохиным; а у екатеринославских духоборцев не было тайною, что к ним начатки их верования занесены из

  

   *) Отеч. Зап. 1867 г. июль, ст. "За кавказом". стр. 97.

   **) Кн. 6-я стр. 297-314.

  

  

   губернии херсонской. Так как Побирохин к существовавшему до него духоборческому учению привнес еще несколько элементов хлыстовских, то в этом отношении аллегорически указывал также на происхождение своего учения от трех вавилонских отроков, разумея под именем их, по всей вероятности, как мы уже говорили (стр. 16). цирульника Фому и мнимых христов Лупкина и Суслова. Но Капустин, вообще действовавший более по расчету, чем по убеждению, для придания себе возможно большей важности, производил свой род от трех вавилонских отроков, понимаемых уже не аллегорически, а исторически, а потому внушал своим последователям сознательно ложно, будто и самое вероучение их происходит от этих же отроков. Авторитет Капустина среди духоборцев дал этому сообщению значение бесспорного факта и только под нравственным давлением такого внушения нынешние закавказские духоборцы перестали относить происхождение своего вероучения к данным местностям и лицам, а твердят лишь, будто оно ведет свое начало от этих именно отроков *). Имеют ли духоборцы, - не говорим вся их масса, - а их наставники и руководители понятие о том, чему они веруют? Два только писателя, - и оба скрывшие свою фамилию, - отвечают на этот вопрос отрицательно. Первый из них, поместивший статью свою "о раскольниках, поселенных в мелитопольском уезде таврической губернии, в Отечественных Записках 1828 г. на стр. 46-7 говорит: "можно с достоверностию сказать, что духоборцы вовсе никаких постоянных правил вероисповедания не имеют и сами не знают, чему существенно веруют, или какие догматы веры принимают". И тут же продолжает: "детей своих учат опровергать правила иначе мы-

  

   *) Прав. Собеседн. Казань 1859 г. ч. 1. стр. 309 и Отечест. Записк. 1867 июль стр. 8.

  

  

   слящих, при разговоре с ними, текстами св. писания, которые по своему образу мыслей изъясняют". Но если они учат своих детей опровергать иначе мыслящих, то это самое уже показывает, что у них есть своего рода понятия, которые они стараются защищать опровержением противного; иначе для этих опровержений не было бы никакой почвы. Далее (стр. 49) тот же автор передает слова духоборцев: "наши старики знают больше, нежели Христос; вопросите их". Из этих слов видно во-первых, что автор с вопросами о вероучении духоборцев обращался не туда, куда следовало, обращался к молодежи, а не к старикам, и во-вторых, что старики-то и суть носители духоборческого учения. Второй писатель есть автор "Записки о духоборцах, обитающих в мелитопольском уезде", написанной в 1841 году и помещенной в Трудах К. Д. Академии 1876 г. м. август Этот автор уверяет (стр. 400-1), что "в других сектах и расколах встречаются хотя грубые и невежественные, но различные между собой понятия о духовных предметах, мелитопольские же духоборцы отличаются ныне положительным всего незнанием". Не говорим уже о странности его выражения: "невежественные, но различные между собою понятия", а заметим только, что мы никак не можем безусловно положиться на этот отзыв его. Причину такой недоверчивости к нему мы подробно объясним ниже, когда подвергнем разбору его заметку на наше сочинение "о духоборцах". Совсем иного рода отзыв о понимании духоборцами своего верования находим у сенатора Лопухина. В 1801 году в Харькове, куда прибыли и екатеринославские духоборцы, он, в противоположность полицейским суровым и резким приемам, отнесся к ним снисходительно, кротко и ласково и тем расположил их к откровенной беседе о своих религиозных мнениях; впечатление вынесенное им из этого собеседования, он выразил в своих записках

  

  

   следующими словами: "никто почти из них грамоты не знает хорошенько: писать из многих, бывших тогда у нас, худо умел только один, а всякий о законе говорит, как книга" *); стало быть, они отлично знали, во что они веруют. Большинство из них усвоило себе известный религиозный взгляд под руководством Силуана Колесникова. В его доме почти 20 лет без помехи шла духоборческая проповедь; нельзя поэтому не предположить, что у него был достаточный запас религиозных понятий, которым привлекал к себе последователей и образовал из них своего рода религиозную школу. Знал, без сомнения и Побирохин, чему верует, или не верует: и как бы ни были ошибочны его религиозные понятия, но он непременно сознавал их ясно, когда излагал до того увлекательно, что его слушатели называли его "пророком и кормильцем, питающим их духовною пищею" **). Капустин представляется нам более организатором секты, чем ее учителем; но и он, на Молочных водах, с крыльца своего дома нередко поучал благовейно внимавший ему народ; а для этого и самому необходимо было иметь своего рода положительные религиозные мнения. На тех же Молочных водах, при Капустине, на 9 селений назначено было 28 наставников; чему-нибудь же они да учили, а чтоб учить других, надобно было им и самим знать, чему учить. Когда в 1818 году мелитопольских духоборцев посетили квакеры, могли ж они по крайней мере в лице своих наставников вести смело и бойко в течении целого дня религиозную беседу с этими, конечно, образованными людьми, хотя и неудовлетворили их ожидания, обнаружив взгляды несогласные с квакерскими, особенно относительно значения Иисуса Христа. В 1827 году пензен-

  

   *) Ливанов. Раск. и Остр. т. 1, стр. 110.

   **) Правосл. Собеседн. 1858 г. ч. 3, стр. 45.

  

  

   ский губернатор в донесении своем министру внутренних дел выразился, что духоборцы с даром слова соединяют большие религиозные познания *). Поддерживалось ли неуклонно обучение мелитопольских духоборцев определенными наставниками и по смерти Капустина, или эта сторона их деятельности была пренебрежена, мы не имеем известий; но все же и в 1843 году в присутствии Гакстгаузена духоборцы умели с замечательною легкостию и изворотливостию вести с Корнисом религиозный диспут. Но всем этим причинам мы не можем согласиться с тем мнением, будто у духоборцев или молокан, по крайней мере у их вожаков, не было установленных понятий их вероучения; дело лишь в том, что стороннему лицу весьма трудно обстоятельно узнать это вероучение.

   Переходим теперь ко второй главной мысли г. Варадинова, - к его суждению о достоинстве изложения духоборческих мнений в нашем сочинении "О духоборцах". В нем тоже можно отличить две стороны: во-первых частные заметки на способ изложения относительно собирания материала, освещения его и распланировки и во-вторых - общий вывод, или заключительный взгляд, на изложение у нас духоборческого вероучения. Отвечая на частные заметки г. Варадинова относительно сочинения "О духоборцах", мы делаем это не для защиты своего сочинения, - что в сущности считаем не важным, - а для того единственно, чтобы вообще выяснить те приемы, каких следует держаться лицу, желающему заняться разработкой какого-либо из существующих в России, но еще мало известного еретического учения. "Сочинение Новицкого о духоборцах, со стороны изложения их учения, - говорит г. Варадинов, - есть не что иное, как

  

   *) Архив. дело 1827 г. No 119. Ливанов. Раск. и Острож. т. IV стр. 476.

  

  

   приведение в систему разных известий, собранных о духоборцах в разных местах и имевших мало общего между собою". Заметка эта приводит нас к общему вопросу о том, как следует собирать необходимый материал для изложения такого сектаторского вероучения, которое у самих сектантов не изложено письменно, для которого слишком мало данных собрано правительственными мерами, которым весьма мало занималась литература и с последователями которого не имеет возможности лично ознакомиться тот, кто хотел бы заняться разработкою этого предмета? Очевидно, что остается единственное для предположенной цели средство - собирать хотя краткие и отрывочные известия, где только можно найти их - и в показаниях сектантов и в сведениях правительства и в заметках литературы. Но как бы ни были различны собранные таким образом известия, хотя бы относились они к разным временам и к разным местностям, нельзя по справедливости сказать о них, что они "имеют мало общего между собою". Во всяком случае между ними будет общее то, что они относятся к одному и тому же предмету, к одному и тому же сектаторскому учению. Конечно, между ними могут встречаться противоречия, но и это обстоятельство не разрушает их общности; одни противоречия могут выражать только различные ступени в развитии какого-либо понятия сектантов об отдельном пункте учения, а другие - означать раскол в самой секте. Относительно собирания же материала г. Варадинов продолжает далее: "эти все известия (собранные т. е. в разных местах) автор прилагает к разным ересям, существовавшим и существующим в христианском мире и дополняет первые последними". Если бы автор в самом деле вздумал изложенное им учение духоборцев дополнять подходящими мнениями разных еретиков, принадлежащих разным народностям и живших в разные времена, то та-

  

  

   кой способ собирания материала для изложения мнений данной секты был бы крайне бестактным в логическом отношении. Но ничего подобного автор не сделал. Изложив учение духоборцев и затем, в другом отделе сочинения, перешедши к суждению о нем, он указывает только, что многие духоборческие мнения встречаются в разных еретических учениях различных времен и что по этому уже одному и самое духоборческое учение есть еретическое; стало быть речь идет здесь не о дополнении его каким-либо сторонним материалом, а об оценке его со стороны правоверия. При сличении двух противопоставленных одна другой мыслей г. Варадинова, что "духоборцы сами не знали, чему веруют и не имели никакой системы верования, а в сочинении Новицкого созидается система этого вероучения ясная и точная", - возникает вопрос: приступающий к изложению какого-либо религиозного вероучения, не ясного по содержанию и не приведенного в порядок по форме, должен ли и передавать его в таком же виде неясном и беспорядочном, или обязан осветить его и привести в систему? Из самого противопоставления этих мыслей у г. Варадинова хотя косвенно вытекает то заключение, что ни освещать, ни приводить в порядок-таких вероучений не следует. Мы же с своей стороны признаем такой взгляд неправильным. Кто не в состоянии выяснить неясное вероучение и привести в порядок отрывочные о нем известия, тот и не должен браться за это дело, как непосильное для него; а кто мог бы это сделать, но почему-либо намеренно оставляет предмет исследования в тени и беспорядке, того пришлось бы считать человеком несовестливым. Освещение не довольно ясных воззрений какого-либо вероучения может бать сделано и фальшиво, как скоро оно представлено с чисто субъективной, большею частию неверной точки зрения и без должной критики данных, но может быть и вполне

  

  

   верным, если сделано объективно после поверки как источников, из которых добыты сведения о нем, так и самых этих сведений чрез их сопоставление. Как дне с виду темные тучи при своем столкновении производят молнию, так и неясные, отрывочные понятия вероучений при сопоставлении и сближении их дают свет, озаряющий всю их совокупность. При правильном их освещении из групы их выделяются те, которые составляют как бы центр, к которому тяготеют и около которого сосредоточиваются все остальные. А это само собою приводит исследователя к их систематизации. Система, конечно, есть дело науки и нечего искать ее в каком бы то ни было простонародном вероучении; однако и человек необразованный следует, хотя и бессознательно, тем же прирожденным нам требованиям здравомыслия, которыми руководствуется и ученый, но только сознательно. Поэтому и в верованиях людей малообразованных, как наши духоборцы, или молокане, все-таки есть внутренняя связь между отдельными мнениями вероучения; она остается лишь несознанною и невысказанною; сознательно указать на эту сокровенную связь, значит дать всему вероучению точную систему, которая никак не будет насилием для него, ни фальшью. Итак, нам остается и теперь собирать материал дла изложения духоборческого вероучения в разных местах, освещать его по возможности вернее и излагать связно, или в системе, не смотря на то, что эти приемы, по-видимому, не нравятся г. Варадинову, по крайней мере относительно духоборческих мнений.

   На чем же основан общий вывод г. Варадинова, а именно, что Новицкий создал полную систему вероучения духоборцев, какой они никогда не имели и иметь не могли и что потому сочинение его (относительно изложения учения) есть труд книжный, без живого знания дела? Сейчас мы видели, что частные заметки г. Варадинова о способе изучения ду-

  

  

   хоборческого вероучения, на которых держится этот вывод, не совсем верны; при том, нам кажется, что для того, чтобы с полною основательностию критиковать чужое изложение какого-либо вероучения, надо прежде всего самому знать это верование лучше критикуемого автора; но г. критик сам говорит, что ни в источниках его, ни в литературе того времени он не мог почерпнуть положительных и подробных известий, в чем состояла система вероучения духоборцев; да это и само собою обнаруживается из того, что в 60-х годах он не имел еще возможности провести грань между духоборцами и молоканами. И однакож, этот заключительный взгляд г. Варадинова на предложенное нами вероучение духоборцев совершенно верен; скажем больше, один только г. Варадинов метко указал на самую слабую сторону в нашем сочинении, тогда как другие писатели, в виду эгого учения останавливались в каком-то лишь недоумении. Так Н. Полевой, в своей критической статье вкратце передав это учение по нашему изложению, удивляется, как могла такая теософическая, мистическая система образоваться и утвердиться между простолюдинами, не способными к жизни созерцательной *). И Гакстгаузен, ознакомившись с вероучением духоборцев по нашему же сочинению, переведенному для него на немецкий язык Ив. Корнисом, удивляется живости воображения и силе логики, как наиболее выдающейся черте в их учении, - которая доказывает, по его мнению, на сколько русский народ одарен разумением и редкими способностями, ожидающими только своего развития**). А г. Варадинов, без всякого удивления, прямо заявляет, что никакого вероучения духоборцы не имели и иметь не могли.

  

   *) М. Телегр. 1832 г., No 21 ноябрь стр. 83-4.

   **) Etudes sur la sityation intérieure de la Russe. 1 vol. 1847 p. 343.

  

  

   Такое заявление подсказало ему живым чутьем истины, которое схватывает ее и там, где строго научным образом и нечем доказать ее. - Откуда же автор сочинения взял такое невозможное у русского простонародья вероучение? Не выдумал же он его; да и не подбирал его из разных мест таким нелепым образом, как предполагает это г. Варадинов. На этот раз автор виноват, как говорится, без вины. Он сделал все, что при данных обстоятельствах можно было сделать; под данными обстоятельствами мы разумеем те источники для изучения духоборческих мнений, какие в то время можно было иметь под рукой; их было всего три; но два из них очень кратки; самым же полным, подробно излагающим учение, было "Исповедание веры, поданное в 1791 г. екатеринославскими духоборцами екатеринославскому губернатору Каховскому. Автор, указывая на этот источник, тогда же заметил, что составитель этого исповедания был не просто грамотный человек, а учившийся в методических школах и должно быть многое придумал от себя; но пришлось пользоваться им по необходимости, и автор, по крайней мере, пользовался им добросовестно, передавая его содержание вполне верно, в чем, кому угодно, легко можно убедиться теперь, когда это "Исповедание" уже напечатано; содержание его только приведено автором в систему. Об этом источнике подробнее поговорим ниже, когда придется указать и обсудить и другие источники для изложения духоборческого вероучения.

   Считаем не лишним привести здесь еще одно замечание многоуважаемого нами критика относительно изложенного нами вероучения духоборцев, замечание, которое, скажем откровенно, удивило нас тем, что вышло от такого сериозного ученого, как г. Варадинов. "Не можем удержаться, - говорит он, - чтобы не высказать опасения, что если духоборцы не знали своего учения, не имели никакой системы для

  

  

   своих верований, то они получили то и другое в этом (Новицкого) сочинении и что оно могло сделаться, если уже не сделалось, догматическою книгою духоборцев". Чтож именно возбуждает здесь опасения и страхи? Исследование какого-либо вероучения, уклонившегося от православия, может или соответствовать излагаемому предмету, или не соответствовать ему. В первом случае, когда изложение верно и притом ясно и связно, то оно обладает такими достоинствами, каких только можно пожелать от сочинений подобного рода. Опасаться что подобное сочинение, в следствие именно своих достоинств, сделается догматическою книгою сектантов, значит высказывать затаенную мысль, что подобные сочинения вредны, что если они и имеются в наличности, то их следует запретить и изъять из обращения в публике, - значит высказывать желание, да будет в этом деле полная тьма, да остаются во тьме и исследователи ложного вероучения и правительство и самая церковь, не зная, в чем именно состоят еретические уклонения от православия и каким способом можно им противоборствовать. В оправдание такого мраколюбивого взгляда и пожелания имеется, вероятно, в виду то предположение, что еретическую секту, имеющую под рукой ясное и систематическое изложение своего вероучения, невозможно будет обратить к православию; но мы думаем напротив, что именно те, которые по своей необразованности не понимают ясно, чему веруют, бывают самыми упрямыми, фанатическими приверженцами своих заблуждений и что если самые эти заблуждения будут изложены ясно и связно, то их приверженцы скорее могут сознать свою ошибку и опомниться. А если изложение какого-либо вероучения сектантов неверно, как это и полагает г. Варадинов относительно разбираемого им нашего сочинения, то чем тогда могут возбуждаться опасения и страхи? Да тем же, что такое сочнинение по своей ясности и систематичности может сделаться

  

  

   догмагическою их книгою, что напр., духоборцы оставят свою веру и станут уже веровать по этой книжке. А мы думаем, что никто и никогда не переменит своей веры, какова б она ни была, по прочитанной книжке, исключая разве евангелие. Вера не есть мысль, которую можно заимствовать из книги и усвоить себе; вера есть глубочайшее убеждение сердца; а такое убеждение может быть поколеблено и изменено только живым словом живого же убеждения и при том, если это слово умеет затронуть самые отзывчатые струны сердца у своего слушателя. И опыт показал, что эти опасения и страхи были напрасны: полстолетия прошло уже с того времени, как написано сочинение о духоборцах, но не произвело на них оно никакого влияния, ни дурного, ни хорошего; ничего из этого сочинения не заимствовали они в состав своего вероучения, ни от чего и не отказались; не для них оно было и писано. Но допустим предположение г. Варадинова, что книга Новицкого сделалась догматическою книгою у духоборцев: чтоже тогда? Тогда следовало бы сделать еще другое предположение, что изложенное у Новицкого вероучение безбожнее, безнравственнее, вообще в каком бы то ни было отношении зловреднее действительного учения духоборцев. Но этого не сказал, да и не мог сказать сам г. Варадинов, как ни опасался за духоборцев, тогда как на самом деле, вероучение изложенное в книге, хотя и ложное, все-таки лучше того, которому действительно следуют эти сектанты. Приведенную выше заметку г Варадинова можем объяснить и оправдать лишь состоянием цензуры того времени, когда она была написана. В конце царствования Николая Павловича, именно с 50-х годов - это дело прошлое и потому о нем можно сказать несколько откровенных слов, - цензура стояла на фальшивой точке зрения; с одной стороны она была слишком требовательна и взыскательна, а с другой - слишком поблажающая; она

  

  

   видела опасности там, где в сущности не предстояло никакакой опасности; она взыскивала с цензоров за неважные и мелочные пропуски (что испытали и мы на себе в качестве цензора), но не хотела замечаить действительной опасности; напр., в Современнике проводились понятия открытого материализма и безверия; но для них как бы не существовало цензурного шлагбаума; они проходили свободно, под пломбой цензуры, и теперь в виде нигилизма с его отрицаниями мы вкушаем горькие плоды посеянных тогда семян; уж лучше бы вовсе не было цензуры для таких зловредных для общества понятий; они проходили бы, по крайней мере под собственною ответственностью их авторов, а не под одобрением цензурным, снимавшим с них всякую ответственность, и пред правительством и пред публикою. В это-то время, им. сколо 60-х годов, писал г. Варадинов Историю министерства внутренних дел и по самому такому отношению к министерству, заведывавшему цензурой, не мог не соображаться в своих воззрениях с тогдашними ее требованиями; по неволе, думается нам, приходилось и ему видеть опасения и страхи, где их в действительности не было и быть не могло.

   Есть еще две критические заметки у г. Варадинова, но относящиеся уже не к изложению вероучения духоборцев, а к их истории. В сочинении Новицкого, - говорит он, - есть и исторические неверности, как напр. упоминая об ужасном происшествии самоубийц в саратовской губернии, он причисляет их к духоборцам, тогда как эти изуверы были раскольники беспоповщинской секты и кажется поморской. Задавшись мыслию, что это были духоборцы, он относит к духоборческой секте всех наших так называемых морельщиков, которые ничего общего не имели с духоборцами". Здесь справедливо только то, что фанатик, возбудивший почти половину селения к самосожжению, принят за

  

  

   духоборца. Нам и самим, при упоминании об этом случае, казалось, что подобный поступок не мог быть вызван духоборческими воззрениями; но мы введены были в заблуждение бывшим у нас под рукой и указанным нами официальным заявлением *), где этот случай приписан именно фанатику духоборцу. Но совершенно несправедливо, будто этот случай мы обобщили, подведя сюда всех морельщиков. Мало мальски толковый человек не сделает такого заключения от частного к общему; не сделали и мы такого отчаянного прыжка мысли; частный этот случай мы и оставили как частный и исключительный без всякого обобщения и без малейшего намека на морельщиков.

   Наконец, г. Варадинов замечает еще: "Есть у него (Новицкого) и пропуски: ему не известно, что малороссийский философ Сковорода своими сочинениями, ходившими в рукописях и непонятыми большинством, много содействовал к распространению, или утверждению духоборческих верований в харьковской губернии". На сколько нам известно, Григорий Саввич Сковорода имел сильное влияние на молокан. И доныне они распевают в домах в праздничные дни некоторые его стихи, и некоторые псалмы из Библии поют его напевом. Из печатных сочинений его в большом употреблении у молокан: 1) Библиотека духовная, Спб. 1798 г., 2) Начинальная дверь к христианскому добронравию 1766 г. (и в Сионском Вестнике за 1808 г.); 3) Дружеский разговор о душевном мире. Моск. 1837. Самый Журнал "Сионский Вестник" до того популярен у молокан, что кроме публичных библиотек его по преимуществу можно встретить только у них. Рукописные сочинения Сковороды охотнее всех списывали и сознательнее всех читали тоже молокане;

  

   *) Журнал мин. вн. дел 1802 г. ст. 11 по полиц. стр. 12.

  

  

   он же был известен у них под именем "апостола христианства" *). Но об отношениях его к духоборцам мы нигде не находим положительных данных. Поэтому думаем что г. Варадинов говорит о влиянии его сочинений на духоборцев только потому, что этих последних не отличал от молокан. Впрочем, о вероятном отношении Сковороды к духоборцам сказано будет ниже.

   В 1857 году по поручению министра внутр. дел, Ланского, составлена г. Мельниковым записка о русском расколе для В. К. Константина Николаевича. В записке этой г. Мельников, в примечании, сделал следующую заметку касательно сочинения "о духоборцах". "Замечательно, что профессор к. д. Академии, Новицкий, по напечатании своего сочинения "о духоборцах", имел прискорбие принимать депутатов от разных толков молоканства, которые благодарили его за то, что он в своем сочинении сделал рациональный свод их верований, которого они прежде не имели. Сведя в систему духоборческие верования, Новицкий, конечно, опровергает их, но, к сожалению, система духоборцев и молоканов пришлась ему не по силам. Молокане скупили все издание сей книги. Книгу запретили и она теперь продается по 50 рублей серебром за экземпляр (около 60 страниц в 8 д.")**). На самом деле, сочинение "о духоборцах" профессор Новицкий не печатал; оно помимо его издано правлением к. д. Академии вместе с другими опытами студентов этой Академии V-го курса, к числу которых принадлежал и он. Ни в качестве профессора Академии, где он был не долго, ни потом в качестве профессора Университета св. Владимира не имел он ни удовольствия, ни при-

  

   *) Ливан. Раск. и Остр. т. II, стр. 288-99.

   **) Сборник правительственных сведений о раскольниках. Выпуск 1. Лондон. 1860 г. стр. 174.

  

  

   скорбия принимать депутатов ни от молокан, ни от духоборцев; во всю даже жизнь свою не случалось ему видеть ни одного молоканина и духоборца; и не за что было молоканам благодарить автора за рациональный свод духоборческого учения, тогда как это учение и молоканское совершенно различны, при не большом сходстве; о вероучении же молокан сказано у автора весьма не много и как бы мимоходом. В этой заметке, очевидно, еще смешиваются духоборцы и молокане в одну секту. Выражение, что "система и духоборцев и молокан пришлась Новицкому не по силам", не довольно ясно; не ясно, в каком отношении пришлась она не по силам, относительно ли изложения или критики ее. Но если бы пришлось не по силам самое изложение системы, то не за что было бы и благодарить автора; да и не много требуется сил для изложения какого-либо сектаторского учения; был бы только достаточный для этого материал. Не по силам, по мнению критика, должно быть, было для автора опровержение учения. Но сочинение студента Новицкого "о духоборцах" писано было для получения ученой степени, а не для каких бы то ни было полемических целей; в особом отделе своего сочинения, именно в третьем, автор подверг духоборческое вероучение обсуждению и, если угодно, осуждению, но собственно в полемику не считал нужным вдаваться; а потому и трудно сказать, было ли, или не было по силам для него опровержение учения духоборцев: и вообще нужна и полезна ли при изложении какого-либо сектаторского учения полемика, скажем немного ниже. Не думаем, чтобы молокане скупали сочинение о духоборцах, как скоро они не сходятся с ними в своем вероучении; скорее могли покупать это сочинение сами духоборцы, интересуясь не столько изложением вероучения, которое, как мы уже заметили, и не соответствовало действительному его положению, а историческими известиями о их секте. Почем продавалось это сочи-

  

  

   нение мы не знаем; в своем распоряжении мы имели только 10 экземпляров, которые вскоре и роздали нашим близким знакомым и таким образом сами не получили за это сочинение ни одной копейки. Но и Гакстгаузен говорит, что "за один экземпляр этого сочинения духоборческая община платила до 500 рублей серебром, или 550 марок" *). В книжке этой не 60 страниц, а 146. О запрещении этой книги мы никогда не слыхали. И за что бы ее запретить? За то, что молокане, или духоборцы закупили все издание? Но если бы они действительно закупили все издание, то это значило бы, что учение этих сектантов изложено в нем вполне верно; а за такое качество не запрещают книг, так как это вообще означало бы запрещение писать о русских ересях, что едва ли желательно кому бы то ни было. Или сочинение это запрещено за то, что изложенное в нем вероучение не достаточно опровергнуто? Но запрещение книги после закупки всего издания ее было бы запоздалым и бесцельным. А главное, что говорит не в пользу запрещения книги, есть следующее обстоятельство: тему для сочинения "о духоборцах" предложил бывший киевский митрополит Евгений (Болховитинов), который в тоже время был членомь 1-го комитета по делам о раскольниках **). Он выразил желание свое ректору к. д. Академии Иннокентию (Борисову), чтобы на эту тему написано было сочинение студентом Академии по его выбору и передал в академическую библиотеку две рукописи о духоборцах, как источник для изложения их вероучения; а Иннокентий предложил эту тему автору, тогда оканчивавшему курс учения студенту, для диссертации

  

   *) Etudes sur la Russe 1 vol. 1847 p. 345 в примечании.

   **) Комитет учрежден в 1825 г. из митрополитов спбургского и киевского, из управл. м. в. д. Ланского и мин. нар. просв. адмир. Шишкова. Ист. мин. Варадинова. Т. VIII, стр. 191.

  

  

   на ученую степень. Написанное по этому поводу сочинение рассматривал не только бывший профессор словесности в к. Академии Як. Кузм. Амфитеатров, но и ректор Иннокентий и Высокопреосвященному митрополиту Евгению угодно было перечитать это сочинение в рукописи. И все они одобрили его в цензурном именно отношении. Наконец, вместе с другими сочинениями товарищей автора, напечатанными в "Опытах" студентов V-го курса, восходило оно на рассмотрение и св. Синода. Стало быть в цензурном отношении одобрено полнейшим авторитетом членов высшей духовной иерархии. Кто же помимо ее нашел бы и причину и власть запретить это сочинение вышедшее при таких условиях? Не вывел ли г. Мельников заключение о запрещении книги "о духоборцах" из того обстоятельства, что она покупалась слишком дорогою ценою? Но это проще объясняется тем, что она издана была в небольшом количестве экземпляров, что духоборцы узнали о ее появлении в свет уже тогда, когда все ее экземпляры были распроданы. Из всего здесь нами сказанного видно, что указания в приведенной нами заметке г. Мельникова все до одного исторически не верны. Если б эти указания сделаны были не таким, всеми признанным знатоком русского раскола, как г. Мельников, то по всей вероятности они были бы оставлены нами без всякого возражения. Между тем вызсказанную здесь г. Мельниковым заметку о нашем сочинении повторяет с небольшими изменениями и г. Анатоль Леруа Болье (Anatole-Leroy-Beaulieu) в своем сочинении: L'empire des Tsars et les Russes *).

   Мы сказали, что нам не приходилось видеть ни духоборцев, ни молокан. Неизвестный составитель статьи "о мелитопольских духоборцах" написанной в 1811 году и на-

  

   *) См. Revue des deux mondes 1 juin 1875 3-е livraison р. 612.

  

  

   печатанной в Трудах к. д. Академии за м. август 1876 г. ставит это обстоятельство причиной неудовлетворительного изложения их религиозных мнений. "Новицкий, - говорит он, - не имел случая ни лично беседовать с духоборцами, ни наблюдать за ними и смешал учение их с учением молокан" (стр. З97). На самом деле автор не только не смешал, а напротив, хотя в немногих чертах обозначил отличие молоканского учения от духоборческого, при том, когда не только в 30-х годах, но и в последствии времени и правительство и духовенство не делало между ними никакого различия; он только ошибочно признал одно из этих учений отраслию другого. Но дело не в этом. Заметка неизвестного автора возбуждает у нас общий вопрос: на сколько для иследователя какой-либо ереси необходимо личное знакомство с ее последователями, и наоборот, на сколько собеседование и наблюдение за какими-либо сектантами может быть порукой, что их учение собеседником понято и передано верно? Недавно г. Пругавин заявил желание, чтобы различные наши секты были исследуемы не книжным образом, а посредством живого наблюдения над ними в среде народа и для этого наблюдения предложил обширную и подробную программу *). Мысль и желание прекрасные! Не подлежит сомнению, что личное знакомство и собеседование с сектаторами весьма полезно и желательно для исследования их вероучения, особенно если этим путем можно проверить и дополнить уже имеющиеся на лицо данные. Но безусловной необходимости в этом не предстоит. Если желание и надежда г. Пругавина исполнятся, если найдется достаточное число лиц, готовых и способных произвести требуемые наблюдения, если обстоятельства поблагоприятствуют этим деятелям собрать богатый запас новых сведений и печатно передать их публике, то и эти сведения представлят собою

  

   *) См. Русская Мысль 1881 г. No 1-3.

  

  

   не окончательное дело, а только свежий материал для исследователя какой-либо секты; ему придется еще сличить его с теми известиями, какие уже имеются о ней, критически пересмотреть те и другие и сообразно с этим осветить их; а в таком случае дело все-таки выйдет книжное, так как этою разработкою всего лучше может заняться тот, кто сам не участвовал непосредственно в собирании сведений среди народа. Вообще исторические явления описываются не по личному лишь наблюдению, но по критически обработанным материалам; и такого рода исследование в большинстве случаев бывает более объективно и беспристрастно, чем впечатления одноличного наблюдения. Особенно это надо сказать относительно сектаторских вероучений. Здесь представляются особенного рода трудности для личного собирателя сведений. Во-первых, не всякому встречному станут излагать свое вероучение какие-либо сектанты: сперва нужно приобресть у них полное доверие, а дла этого надо пожить среди них довольно долго. Во-вторых, не всякий сектатор может сообщить стороннему лицу свое верование ясно и точно; огромное большинство и само плохо знает, чему верует; надо отыскивать вожаков секты и с ними сблизиться и к ним обращаться. Но в-третьих, в они могут далеко не все высказать постороннему лицу ради одного лишь его любопытства; не станут напр. духоборцы первому встречному рассказывать, что они не признают никаких внешних отличий между людьми, не признают никаких властей и пр., а некоторые сектанты и ничего постороннему лицу не скажут из своего вероучения; таковы напр. хлысты, которые при встунлении в секту дают клятву ничего никому не открывать из своего образа мыслей. Наконец, в-четвертых не всякий собеседник способен надлежащим образом повести свое дело. Непосредственный наблюдатель неизвестного ему религиозного явления большею частию смотрит на него с своей

  

  

   личной точки зрения, односторонней и неправильной, а потому и его наблюдение оказывается далеко не верным. Так напр. сенатор Лопухин, в 1801 году беседовавший с харьковскими и екатеринославскими духоборцами, был бесспорно умный человек, как это видно между прочим и из составленных им записок; духоборцы полюбили его за его простое и сердечное обращение с ними и откровенно ему высказывали свои религиозные воззрения; однакож и при таких, самых благоприятных условиях, он понял своих собеседников по-своему; как масон, он и в их толках видел учение, почти масонское же, чего на самом деле не было. Чего же ждать от наблюдателей средней руки, каких бывает наибольшее число? Наилучшим примером такого наблюдателя может служить упомянутый нами здесь неизвестный автор сочинения о мелитопольских духоборцах. По всей вероятности, священник села Новоалександровки и потому ближайший их сосед, он имел полную возможность часто их видеть и по-соседски беседовать с ними. Но при всех этих благоприятных обстоятельствах, он спрашивает сектантов о предметах их вероучения неумело и их ответы понимает превратно. Напр. "что такое Господь", спрашивает он у двадцатилетнего духоборца (стр 405);. парень не знает, как не знал бы как ответить и православный прихожанин села Новоалександровки. "Что же есть на небесах", продолжает спрашивать неизвестный автор; "смелейшие духоборцы отвечают: небеса токмо поведают славу божию" (стр. 400), - ответ, очевидно, более удачный, чем вопрос. Неизвестный распрашивает духоборцев "об ипостасных свойствах св. Троицы, о заслугах Иисуса Христа, о первородном грехе, и замечает, что о такого рода духовных предметах его собеседники не могут дать положительного оивета" (стр. 101): это верно; но неизвестный и не подозревает, что положительного знания об этих пред-