| Главная » Книги |
Шекспир Вильям - Трагедия о Гамлете, принце датском, Страница 4
Шекспир Вильям - Трагедия о Гамлете, принце датскомign="justify"> Полоний (в сторону). Все о моей дочери.
Гамлет. Разве я не прав, старый Иеффай?
Полоний. Раз вы называете меня Иеффаем, милорд, то действительно у меня
есть дочь, которую я очень люблю.
Гамлет. Нет, это из того не следует.
Полоний. Что же следует, милорд?
Гамлет. Да как же -
Как было суждено, об этом знает только бог.
А затем, как вы знаете, -
Случилось так, как и следовало ожидать...
Первый куплет этой благочестивой песенки {136} доскажет вам остальное. Но,
смотрите, вот близится мое развлечение {137}.
Входят актеры {138}.
Добро пожаловать, господа, добро пожаловать. Я рад видеть вас здоровыми.
Привет вам, добрые друзья. Ах, мой старый друг! Да ну, лицо твое
украсилось бородой с тех пор, как я видел тебя в последний раз! Ты приехал,
чтобы в Дании смеяться надо мной в бороду? Как, сударыня, молодая госпожа
моя! Клянусь владычицей небесной, с тех пор как мы виделись в последний раз,
вы на целый каблук {139} приблизились к небу. Молитесь богу, чтобы ваш голос
не стал бы надтреснутым, как негодная к обращению золотая монета {140}.
Господа, вам всем привет. Мы сейчас примемся за дело, что попадется нам на
глаза. Мы сейчас послушаем монолог. Ну, покажите нам ваше мастерство. Ну,
какой-нибудь страстный монолог.
Первый актер. Какой монолог, милорд?
Гамлет. Я слышал, как однажды ты читал мне монолог, который никогда не
исполнялся на сцене. А если и исполнялся, то не больше одного раза. Ибо
пьеса, помнится, не понравилась толпе. Для обычных зрителей она явилась
икрой {141}. Но это была, - как воспринял я и другие, чьи суждения в таких
делах стоили больше моего, - прекрасная пьеса, с действием, хорошо
распределенным по сценам, и написанная со скоростью и уменьем. Помню,
говорили, что стихам не хватало острой приправы, чтобы придать им вкус, как
не было и ничего такого в оборотах речи, что позволило бы обвинить автора в
аффектации; называли это честным методом, столь же здоровым, сколь и
приятным, в значительно большей степени красивым, чем изысканным. Я больше
всего любил в этой пьесе один монолог: это рассказ Энея {142} Дидоне, в
особенности то место, где он говорит о гибели Приама. Если он у вас в
памяти, начните с этой вот строчки... Дайте вспомнить, дайте вспомнить...
"Свирепый Пирр {143}, подобно гирканскому зверю... {144}" Это не так...
Это начинается с Пирра...
"Свирепый Пирр, чьи черные доспехи, черные, как его намерения,
напоминали ночь, когда он лежал внутри зловещего коня, теперь раскрасил эту
ужасную черную внешность еще более мрачным геральдическим цветом: с ног до
головы теперь он весь багровый {145}, чудовищно разрисованный кровью отцов,
матерей, дочерей, сыновей, спекшихся в огне пылающих улиц, озаряющих
жестоким и проклятым светом убийство своих владык {146}. Опаленный гневом и
огнем, покрытый с ног до головы запекшейся кровью, глазами, подобными
карбункулам, адский Пирр ищет древнего старца Приама". Ну, теперь
продолжайте.
Полоний. Ей-богу, милорд, хорошо прочитано, с хорошими интонациями и
хорошим чувством меры.
Первый актер. "И вот он находит его, тщетно пытающегося разить греков;
его древний меч, непокорный его руке, бессильно падает, сопротивляясь
приказанию. Имея перед собой неравного противника, Пирр устремляется на
Приама. В бешенстве широко замахивается. Но от одного лишь ветра, поднятого
его губительным мечом, падает обессиленный старик. Тогда лишившийся чувства
Илион, как бы под этим ударом, склоняется пылающей главой к своему подножью
и ужасным грохотом оглушает Пирра. Взгляните! Его меч, опускавшийся на
белую, как молоко, голову почтенного Приама, казалось застрял в воздухе.
Так, подобно злодею, изображенному на картине, стоял Пирр и, словно
безучастный к собственному намерению и цели, бездействовал. Но как часто
бывает перед бурей - молчанье в небесах, тучи стоят неподвижно, безмолвны
дерзкие ветры и земля внизу, как смерть, притихла, и вдруг ужасный гром
раскалывает небо; так, после передышки, Пирр, побуждаемый местью, снова
принимается за дело. Молоты циклопов ударяли по доспехам Марса, выковывая их
и придавая им вечную крепость, с меньшей жесткостью, чем пал окровавленный
меч Пирра на Приама. Стыдись, стыдись, распутница Фортуна! Боги, общим
собором отнимите у нее власть. Сломайте все спицы и обод ее колеса и
швырните круглую ступицу с небесной горы в преисподнюю!".
Полоний. Это слишком длинно.
Гамлет. Пошлем в цирюльню вместе с вашей бородой. Прошу тебя,
продолжай. Ему нравятся только джиги и непристойные рассказы, все остальное
нагоняет на него сон. Продолжай. Перейди к Гекубе.
Первый актер. "Но кто же, о, кто видел опозоренную царицу... {147}"
Гамлет. "Опозоренную царицу"?
Полоний. Это хорошо... "Опозоренная царица" - хорошо.
Первый актер. "Как металась она, босая, угрожая пламени слепящим ей
глаза потоком слез. Голова ее, на которой некогда возлежала диадема,
повязана тряпкой; ее сухой, изнуренный деторождением стан {148}, вместо
платья, закутан в одеяло, схваченное в минуту тревоги и страха. Тот, кто
увидел бы это, ядовитым языком произносил бы изменнические речи против
власти Фортуны... Но если бы узрели ее сами боги, когда она увидела, как
злобно развлекался Пирр, разрезая своим мечом на мелкие куски тело ее мужа,
внезапный взрыв ее вопля, - если только могут их трогать явления смертной
жизни! - увлажнил бы горящие очи небес {149} и вызвал бы сострадание у
богов".
Полоний. Посмотрите, он изменился в лице и слезы выступили у него на
глазах! Прошу тебя, довольно.
Гамлет. Хорошо. Скоро я попрошу тебя дочитать остальное. Мой добрый
милорд, не последите ли вы за тем, чтобы актеров хорошо устроили? Слышите,
пусть с ними хорошо обращаются, ибо они - воплощение и краткая летопись
нашего времени {150}. Лучше иметь скверную эпитафию после смерти, чем их
дурной отзыв при жизни.
Полоний. Милорд, я обойдусь с ними по заслугам.
Гамлет. Нет, черт возьми, любезнейший, гораздо лучше! Если обращаться с
каждым по заслугам, кто избежит порки? Обращайтесь с ними сообразно вашим
собственным понятиям о чести и достоинстве. Чем меньше у них заслуг, тем
ценнее будет ваша щедрость. Проводите их.
Полоний. Пойдемте, господа.
Гамлет. Ступайте за ним, друзья. Завтра мы услышим пьесу {151}.
Уходит Полоний и все актеры, кроме Первого.
Вот что, старый друг. Сможете вы сыграть "Убийство Гонзаго"? {152}
Первый актер. Да, милорд.
Гамлет. Вы сыграете его завтра вечером. Смогли бы вы, если понадобится,
выучить монолог стихов в двенадцать - шестнадцать, который я напишу и включу
в пьесу, - не правда ли?
Первый актер. Да, милорд.
Гамлет. Отлично. Ну, ступайте за тем лордом. Да смотрите, не
издевайтесь над ним.
Первый актер уходит.
Дорогие мои друзья, я расстаюсь с вами до вечера. Добро пожаловать в
Эльсинор.
Розенкранц. Добрый милорд!
Гамлет. Да, добро пожаловать, идите с богом!
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
Теперь я один. Какой же я негодяй и низкий раб! Не чудовищно ли, что этот
актер в вымысле, в мечте о страсти смог настолько подчинить душу
собственному воображению, что под воздействием души осунулось его лицо,
слезы выступили на глазах, безумие появилось в его облике, голос стал
надломленным и все его поведение {153} стало соответствовать образам,
созданным его воображением! И все это из-за ничего! Из-за Гекубы! Что ему
Гекуба и что он Гекубе, чтобы плакать о ней? Что сделал бы он, если бы у
него была такая же причина и такой же повод к страсти, как у меня? Он
затопил бы сцену слезами, растерзал бы страшным монологом слух толпы, свел
бы с ума виновных, ужаснул бы невинных, смутил бы неведущих, изумил бы слух
и зрение. А я, тупое {154} и из нечистого металла сделанное ничтожество,
томлюсь, как мечтатель, бесплодный в своем деле, и не могу ничего сказать в
свое оправдание; не умею заступиться за короля, чьи владения и драгоценная
жизнь были так подло похищены!" Разве я трус? Кому угодно назвать меня
подлецом? Ударить по голове? Вырвать у меня бороду и дунуть мне ее в лицо?
Дернуть меня за нос? Назвать меня лжецом и вбить мне это слово в самые
легкие? Кто хочет это сделать? Ха! Черт возьми, я бы это проглотил. Ибо тут
может быть только одно объяснение - у меня голубиная печень {155} и не
хватает желчи, чтобы почувствовать горечь угнетения. Иначе я бы уже давно
откормил всех коршунов поднебесья потрохами этого раба. Кровавый, блудливый
негодяй! Не знающий угрызений совести, предательский, сластолюбивый,
противоестественный негодяй! О, месть! Ах, какой же я осел! Как прекрасно,
не правда ли, что я, сын убитого любимого отца, побуждаемый к мести раем и
адом, облегчаю сердце словами, как проститутка, и начинаю ругаться, как
шлюха, как судомойка! Фу, гадко! Фу! За дело, мозг мой! Гм... Я слышал, что
виновные, находясь на спектакле, бывали настолько потрясены до глубины души
искусством игры, что тут же признавались в своих злодеяниях {156}. Ибо
убийство, хотя и нет у него языка, заговорит чудодейственным образом. Я
поручу этим актерам сыграть перед моим дядей что-нибудь вроде убийства моего
отца. Я буду следить за выражением его лица. Я исследую его {157}, пока не
доберусь до живого места. Если он хотя бы вздрогнет, я буду знать, что мне
делать. Быть может, тот призрак, который я видел, - дьявол. Ведь дьявол
властен принимать приятный облик. Да и возможно, пользуясь моей слабостью и
меланхолией, - ведь он обладает большой властью над такими душами, - что он
обманывает меня, чтобы погубить мою душу. Я найду основание более надежное,
чем это. Пьеса - вот на что я поймаю совесть короля. (Уходит.)
Входят король, королева, Полоний, Офелия, Розенкранц и Гильденстерн, свита.
Король. Неужели вы не можете окольными вопросами выведать у него,
почему он притворяется расстроенным, так резко нарушая свои мирные дни
буйным и опасным безумием?
Розенкранц. Он сознается, что чувствует себя душевно расстроенным, но в
чем причина - ни за что не хочет сказать.
Гильденстерн. Мы не находим, чтобы он легко поддавался исследованию; в
хитром безумии он замыкается в себе каждый раз, когда мы стремимся привести
его хоть к какому-нибудь признанию в том, что с ним действительно
происходит.
Королева. Он хорошо вас принял?
Розенкранц. Как настоящий джентльмен.
Гильденстерн. Но заставляя себя быть любезным.
Розенкранц. Он сам был скуп на вопросы, но охотно отвечал на наши.
Королева. Вы же пробовали привлечь его к каким-нибудь развлечениям?
Розенкранц. Господа, случилось так, что мы обогнали на пути актеров. Мы
рассказали ему о них, и в нем проявилось нечто вроде радости, когда он
услыхал об этом. Актеры уже в замке, и, как я полагаю, они уже получили
приказ сегодня вечером играть перед ним.
Полоний. Это правда. И он мне сказал, чтобы я просил ваши величества
послушать и посмотреть пьесу.
Король, От всего сердца. Я очень рад, что он так настроен. Добрые
господа, продолжайте и дальше поощрять его и направляйте его к таким
развлечениям.
Розенкранц. Мы это исполним, милорд.
Уходят Розенкранц и Гильденстерн.
Король. Милая Гертруда, вы также нас оставьте. Ибо мы тайно послали за
Гамлетом, чтобы он как бы случайно встретился здесь с Офелией. Ее отец и я,
законные шпионы, спрячемся так, чтобы мы все увидели, хотя нас не будет
видно, чтобы по их встрече определенно судить и по его поведению узнать,
муки ли это любви или нечто другое, что заставляет его так страдать.
Королева. Я повинуюсь вам. А что касается вас, Офелия, я желаю, чтобы
ваша красота была счастливой причиной безумия Гамлета. Тогда я буду
надеяться, что ваши достоинства снова вернут его на обычный путь к чести вас
обоих.
Офелия. Госпожа, я этого желала бы.
Королева уходит.
Полоний. Офелия, прохаживайся вот здесь. Государь, прошу вас, давайте
спрячемся. (Офелии.) Читайте эту книгу {158}. Вид такого занятия может
подчеркнуть ваше одиночество. Нас часто за это можно упрекать, - и это не
раз было доказано, - богомольным лицом и благочестивым действием мы можем
обсахарить самого дьявола.
Король (в сторону {159}). О, это слишком верно! Какой острый удар
наносят его слова моей совести! Щека проститутки, приукрашенная искусством
подмалевки, не более уродлива по сравнению с тем, что ее украшает, чем мои
дела по сравнению с моими раскрашенными словами {160}. О, тяжкое бремя!
Полоний. Я слышу его шаги. Отойдемте, милорд.
Король и Полоний прячутся. Входит Гамлет.
Гамлет. Быть или не быть, вот в чем вопрос {161}. Благороднее ли молча
терпеть {162} пращи и стрелы яростной судьбы, или поднять оружие против моря
бедствий и в борьбе покончить с ними? Умереть - уснуть - не более того. И
подумать только, что этим сном закончится боль сердца и тысяча жизненных
ударов, являющихся уделом плоти, - ведь это конец, которого можно от всей
души пожелать! Умереть. Уснуть. Уснуть, может быть видеть сны; да, вот в чем
препятствие {163}. Ибо в этом смертном сне какие нам могут присниться сны,
когда мы сбросим мертвый узел суеты земной? {164} Мысль об этом заставляет
нас остановиться. Вот причина, которая вынуждает нас переносить бедствия
столь долгой жизни. Ибо кто стал бы выносить бичи и насмешки жизни,
несправедливости угнетателя, презрение гордеца, боль отвергнутой любви,
проволочку в судах, наглость чиновников и удары, которые терпеливое
достоинство получает от недостойных, если бы можно было самому произвести
расчет простым кинжалом? Кто бы стал тащить на себе бремя, кряхтя и потея
под тяжестью изнурительной жизни, если бы не страх чего-то после смерти -
неоткрытая страна, из пределов которой не возвращается ни один
путешественник, - не смущал бы нашу волю и не заставлял бы скорее
соглашаться переносить те бедствия, которые мы испытываем, чем спешить к
другим, о которых мы ничего не знаем? Так сознание делает нас всех трусами;
и так врожденный цвет решимости покрывается болезненно-бледным оттенком
мысли, и предприятия большого размаха и значительности в силу этого
поворачивают в сторону свое течение и теряют имя действия. Но тише!
Прекрасная Офелия! Нимфа, в твоих молитвах да будут помянуты все мои грехи!
Офелия. Добрый милорд, как поживала ваша честь все эти дни?
Гамлет. Покорно благодарю вас: хорошо, хорошо, хорошо.
Офелия. Милорд, у меня есть от вас подарки, которые я давно хотела
вернуть. Прошу вас, примите их сейчас.
Гамлет. Нет, я тут ни при чем. Я вам никогда ничего не дарил.
Офелия. Высокочтимый милорд, вы прекрасно знаете, что дарили. И вместе
с подарками дарили слова столь благоуханные, что подарки становились еще
дороже. Теперь, когда их аромат утрачен, возьмите их обратно. Ибо для
благородной души богатые дары становятся бедными, когда дарящий оказывается
нелюбящим. Вот, возьмите, милорд.
Гамлет. Ха, ха, вы честны?
Офелия. Милорд?
Гамлет. Вы красивы?
Офелия. Что вы хотите сказать, милорд?
Гамлет. А то, что если вы честны и красивы, ваша честность не должна
общаться с вашей красотой.
Офелия. С кем же и общаться красоте, милорд, как не с честностью?
Гамлет. Да, конечно. Ведь скорее власть красоты превратит честность в
сводню, чем сила честности уподобит себе красоту. Это некогда звучало
парадоксом, но теперь наш век это доказывает. Я вас любил когда-то.
Офелия. Да, милорд, вы заставили меня этому поверить.
Гамлет. Вы не должны были верить мне: ведь сколько ни прививай
добродетель к нашему старому стволу, в нас остается примесь греха. Я вас не
любил.
Офелия. Значит, я обманулась.
Гамлет. Иди в монастырь. Зачем тебе рожать грешников? Я достаточно
честен. Однако я мог бы обвинить себя в таких вещах, что лучше бы моя мать
меня не родила. Я очень горд, мстителен, тщеславен. В моем распоряжении
больше преступлений, чем мыслей, чтобы их обдумать, воображения, чтобы
облечь их в плоть, и времени, чтобы их исполнить. К чему таким молодцам, как
я, ползать между небом и землей? Мы все отъявленные подлецы. Никому из нас
не верь. Ступай своим путем в монастырь. Где ваш отец?
Офелия. Дома, милорд.
Гамлет. Заприте его там, чтобы он валял дурака только у себя дома.
Прощайте.
Офелия. О, помогите ему, благостные небеса!
Гамлет. Если ты выйдешь замуж, я дам тебе в приданое следующее
проклятие: будь ты целомудренна, как лед, чиста, как снег, ты не избежишь
клеветы. Ступай в монастырь, ступай. Прощай. Или, уж если ты непременно
хочешь выйти замуж, выходи за дурака. Ибо мудрые люди достаточно хорошо
знают, каких чудовищ {165} вы из них делаете. В монастырь иди! И поскорей.
Прощай.
Офелия. Силы небесные, исцелите его!
Гамлет. Слыхал я и о вашей живописи: бог вам дал одно лицо, вы себе
делаете другое; ваша походка смахивает то на джигу, то на иноходь; вы
жеманно произносите слова, даете прозвища божьим созданиям и свое распутство
выдаете за наивность. Ну вас, я больше не хочу говорить об этом, это свело
меня с ума. Я заявляю, что у нас больше не будет браков. Те, которые уже
вступили в брак, будут жить все, кроме одного {166}, а другие пусть остаются
в настоящем своем положении. В монастырь ступай!
Гамлет уходит.
Офелия. О, какой благородный ум повержен! Внешность придворного, язык
ученого, меч воина; надежда и роза прекрасного государства, зеркало моды,
образец изящества, тот, кому подражали все, умеющие наблюдать, так низко,
низко пал! А я, самая печальная и несчастная из женщин, - я, которая впивала
мед его сладкозвучных обетов, теперь вижу, как этот благородный и
царственный ум стал подобен некогда сладкозвучным, а теперь треснутым
колоколам, которые звучат нестройно и резко для слуха. Эта несравненная
внешность, облик цветущей юности погублены безумием. О, как горько мне,
видевшей то, что я видела, видеть то, что я вижу!
Выходят король и Полоний.
Король. Любовь? Чувства его направлены не в эту сторону. И то, что он
говорил, хотя и было несколько бессвязным, не походило на безумие. Есть в
его душе что-то, что высиживается его меланхолией. И я боюсь, - что выводок
окажется опасным; чтобы это предупредить, я поторопился принять следующее
решение. Он немедленно отправится в Англию, чтобы потребовать невыплаченную
нам дань. Возможно, новые моря и страны, а также разнообразные предметы
изгонят из его сердца то, что в нем укоренилось, над чем постоянно бьется
его мозг и что делает его непохожим на самого себя. Что вы думаете об этом?
Полоний. Это будет хорошо. И, однако, я полагаю, что причина и начало
его печали - отвергнутая любовь. Ну что, Офелия? Вам не нужно рассказывать
нам, что говорил принц Гамлет: мы все слышали, милорд, поступайте так, как
вам будет угодно. Но если вы сочтете это нужным, пусть после окончания пьесы
его мать-королева попросит его открыть ей наедине причину его печали. Пусть
она поговорит с ним прямо. Я же, с вашего разрешения, устроюсь так, чтобы
слышать весь их разговор. Если она не узнает причины, пошлите его в Англию
или заточите его туда, куда сочтет нужным ваша мудрость.
Король. Да будет так. Безумие знатных людей не должно оставаться без
присмотра.
Уходят.
Входят Гамлет и трое актеров {167}.
Гамлет. Читайте монолог, прошу вас, так, как я вам его читал: чтобы
слова подтанцовывали на языке. Но если вы будете произносить всем ртом, как
делают многие из вас, актеров, я предпочел бы, чтобы городской глашатай
читал мои стихи. И не слишком пилите воздух рукою - вот так. Но ко всему
подходите мягко; ибо в самом потоке, буре и, если можно так выразиться, в
вихре страсти вы должны соблюсти умеренность, которая придаст всему
плавность. О, меня оскорбляет до глубины души, когда я слышу, как
здоровенный парень с париком на башке рвет страсть в клочья, в лохмотья,
чтобы оглушить зрителей партера, которые в большинстве ничего не способны
воспринять, кроме бессмысленных пантомим и шума. Я бы хотел, чтобы такого
парня высекли за то, что он переиграл Термаганта и переиродил Ирода {168}.
Прошу вас, избегайте этого.
Первый актер. За это, ваша честь, я ручаюсь.
Гамлет. Не будьте и слишком робкими. Пусть наставником вашим будет ваш
собственный здравый смысл. Согласуйте действие со словом, слово с действием
и особенно наблюдайте за тем, чтобы не преступать скромности природы. Ибо
всякое преувеличение в этом смысле изменяет назначению актерской игры, цель
которой, с самого начала и теперь, была и есть - держать, так сказать,
зеркало перед природой; показывать добродетели ее собственные черты, тому,
что достойно презрения, - его собственный образ, и самому возрасту и телу
века 169 - его внешность и отпечаток. И вот если тут хватить через край или
недоделать, это - хотя бы и смеялись невежды - огорчит людей сведущих,
мнение одного из которых должно быть для вас более веским, чем мнение целого
театра, наполненного зрителями. О, я видел актеров и слыхал, как их хвалили
и превозносили высоко, а между тем у них, да простит мне бог, и речь была не
как у христиан, и походка была не как у христиан, и не как у язычников, и
вообще не как у людей. Они пыжились и выли, и мне казалось, что какие-то
поденщики природы создали людей, и притом создали их плохо: они так
отвратительно подражали роду человеческому.
Первый актер. Надеюсь, мы у себя до некоторой степени это
преобразовали.
Гамлет. О, преобразуйте это до конца. И пусть те, которые играют у вас
комиков {170}, говорят только то, что для них написано. Ибо среди них есть
такие, которые смеются сами, чтобы заставить смеяться нескольких тупых
зрителей, хотя как раз в это время и наступил важный момент пьесы. Это
мерзко и доказывает, какое жалкое тщеславие у глупца, который к этому
прибегает. Ступайте приготовьтесь.
Актеры уходят; входят Полоний, Розенкранц и Гильденстерн.
Ну что, милорд, желает ли король выслушать это произведение?
Полоний. И королева также, и как можно скорее.
Гамлет. Попросите актеров поторопиться.
Полоний уходит.
Не поможете ли вы оба их поторопить?
Розенкранц. |
} Охотно, милорд!
Гильденстерн. |
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
Гамлет. Эй, хо, Горацио!
Входит Горацио {171}.
Горацио. Здесь, милый принц, к вашим услугам.
Гамлет. Горацио, ты самый справедливый из всех людей, с которыми мне
приходилось общаться.
Горацио. О дорогой милорд...
Гамлет. Нет, не думай, что я льщу... Ведь на какую прибыль от тебя я
могу надеяться, когда ты не имеешь иного дохода, чтобы кормиться и
одеваться, кроме духовных сил? Зачем льстить беднякам? Нет, пусть сладкий
язык подлизывается к глупой роскоши и пусть легко сгибаются колена там, где
за лестью может последовать выгода. Ты слышишь? С тех пор, как моя душа
стала хозяйкой своего выбора и научилась различать людей, она отметила тебя.
Ибо ты человек, который, все выстрадав, как будто и не перенес страданий и
который с одинаковой благодарностью принимал удары и награды судьбы.
Благословенны те, у которых кровь и суждение так соединены, что они не
являются флейтой в руках Фортуны, берущей ту ноту, которую захочет. Покажите
мне человека, который не является рабом страстей, и я буду носить ею в
недрах моего сердца, да, в сердце моего сердца, как я ношу тебя. Но довольно
об этом. Сегодня вечером перед королем будет сыграна пьеса. Одна из сцен в
этой пьесе близка к обстоятельствам смерти моего отца, о которых я тебе
рассказал. Прошу тебя, во время этой сцены со всею силою наблюдательности
следи за моим дядей. Если его скрытая вина не обнаружится во время одного
монолога, значит мы видели окаянного духа и мое воображение столь же грязно,
как кузница Вулкана. Внимательно наблюдай за ним. И я вопьюсь глазами в его
лицо, а затем мы вместе обсудим, каким он нам показался.
Горацио. Хорошо, милорд. Если он что-нибудь скроет от нас во время
представления пьесы и уйдет неуличенным, я плачу за украденное.
Гамлет. Они идут сюда смотреть спектакль. Мне нужно притвориться
беспечным {172}. Займите себе место {173}.
Трубы и литавры. Датский марш. Входят король, королева, Полоний, Офелия,
Розенкранц, Гильденстерн, свита и стража, несущая факелы {174}.
Король. Как поживает наш племянник Гамлет?
Гамлет. Превосходно, ей-богу; кормлюсь пищей хамелеона {175}: ем
воздух, начиненный обещаниями. Этим не откормишь каплуна.
Король. Я не имею никакого отношения к этому ответу, Гамлет. Слова эти
не мои.
Гамлет. А теперь и не мои {176}. (Полонию.) Милорд, вы говорите, что
некогда выступали на сцене в университете?
Полоний. Да, выступал, милорд, и считался хорошим актером.
Гамлет. Что же вы играли?
Полоний. Я играл Юлия Цезаря. Меня убивали на Капитолии {177}. Брут
убивал меня.
Гамлет. Было брутально с его стороны убивать такого капитального
теленка. Да, готовы ли актеры?
Розенкранц. Готовы, милорд: они ждут вашего приказания.
Королева. Иди сюда, мой дорогой Гамлет, садись рядом со мной.
Гамлет. Нет, добрая мать, здесь есть металл попритягательней.
Полони 
| |
| Просмотров: 254 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры