Шекспир Вильям - Гамлет, принц датский

  

  

  

   Почти всѣ переводы Шекспира, существующ³е въ нашей литературѣ, написаны бѣлыми стихами и доступны только для людей посвященныхъ въ область спец³ально шекспировской, такъ сказать, литературы.

   Предпринимая перевести съ нѣмецкаго на русск³й языкъ въ прозѣ трагед³ю Шекспира "Гамлетъ, Принцъ Датск³й," я имѣлъ единственно въ виду передать эту пьесу въ такомъ видѣ, чтобы она была какъ можно болѣе доступна большинству читающей публики. Съ этой цѣлью я позволилъ себѣ, въ крайнихъ случаяхъ, излагать нѣкоторыя слова и фразы въ болѣе простой и краткой формѣ, какъ они изложены у Шлегеля; но, по возможности, слѣдовалъ буквально этому ген³альному переводчику Шекспира, и льщу себя надеждой, что такой переводъ, какъ настоящ³й, если хотя отчасти передаетъ красоты одного только Шлегеля, будетъ для меня лучшей похвалой и наградой.

   Излишне было-бы писать родъ трактата о творен³яхъ Шекспира - цѣлый отдѣлъ литературы созданъ но поводу творен³й этого гиганта между поэтами. Я нахожу возможнымъ высказать нѣсколько только впечатлен³й, которыя на меня производятъ главныя лица этой лучшей, по моему мнѣн³ю и чувству, изъ шекспировскихъ трагед³й.

   Всѣ лица созданы необыкновенно естественно, хотя говорятъ часто весьма искуственнымъ языкомъ; но это дань, которую и самъ Шекспиръ долженъ былъ заплатить своему вѣку.

   Полон³й - это старая придворная лиса; но ни въ какомъ случаѣ его нельзя представлять себѣ шутомъ.

   Король - злодѣй въ полномъ смыслѣ слова, пользуется ловко своимъ положен³емъ, низк³й въ душѣ человѣкъ; но отлично разыгрываетъ роль свою и, въ этомъ отношен³и, не уступаетъ даже Людовику XIV.

   Королева - женщина характера деспотическаго, тщеславная, была бы чудовищемъ въ женскомъ родѣ, если бы не любовь къ сыну, которая придаетъ ей гуманность и даже прелесть, какая отражается въ ея материнскихъ чувствахъ къ Гамлету. Это львица, которая становится опасной, когда задѣваютъ ея первенца.

   Офел³я, которой роль не въ полнѣ обрисована поэтомъ - это прелестная роза, сорванная съ роднаго куста, которой первый шагъ на сценѣ говоритъ, что счаст³е ея не на землѣ и что ее ждетъ преждевременная гибель, такъ поэтично описанная въ пьесѣ королевой.

   Наконецъ Гамлетъ добрая, честная и благородная въ высшей степени душа, окруженъ такими услов³ями и людьми, отъ которыхъ и болѣе сильная натура содрогнулась и падала бы духомъ, какъ и онъ. Кромѣ нерѣшительнаго характера, поэтъ не поскупился подарить своему герою и много другихъ слабыхъ сторонъ: Гамлетъ крайнѣ самолюбивъ и раздражителенъ, что свойственно всѣмъ слабымъ натурамъ; его поступокъ съ бумагами на кораблѣ совсѣмъ уже не рыцарск³й. Но за то миѳическая фигура Гамлета изливается отъ времени до времени такими думами, за которыя этотъ типъ сдѣлался образцомъ героевъ всѣхъ трагед³й въ м³рѣ, любимцемъ самыхъ тонкихъ умовъ и вкусовъ; онъ озарилъ безсмертное чело Шекспира - которымъ такъ давно и справедливо гордится Англ³я - такими яркими лучами, которые исчезнутъ только тогда, когда изчезнетъ все высокое и изящное, присущее нашему духу.

  

  

  

   Клавд³й, король датск³й.

   Гамлетъ, сынъ прежняго и племянникъ настоящаго короля.

   Полон³й, оберъ-камергеръ.

   Горац³о, другъ Гамлета.

   Вольтимандъ, |

   Корнел³й, |

   Розенкранцъ, } придворные.

   Гильденштернъ, |

   Осрикъ, |

   Дворянинъ.

   Священникъ.

   Марцелло |

   } офицеры.

   Бернардо |

   Франциско, солдатъ.

   Рейнгольдъ, слуга Полон³я,

   Фортинбрасъ, принцъ норвежск³й.

   Духъ отца Гамлета, бывш³й король Гамлетъ.

   Капитанъ.

   Посланникъ.

   Трупа актеровъ.

   Слуга.

   Гертруда, королева датская и мать Гамлета.

   Офел³я, дочь Полон³я.

   Придворные мущины и дамы, офицеры, солдаты, матросы, могильщики, посланцы и прочая прислуга.

   Мѣсто дѣйств³я въ Гельзингерѣ; въ 4-й только сценѣ 4-го дѣйств³я равнина въ Дан³и.

  

   Бернардо. Кто здѣсь?

   Франциско. Отвѣчайте мнѣ, остановитесь и скажите: кто вы!

   Бернардо. Многая лѣта королю!

   Франциско. Бернардо?

   Бернардо. Онъ самъ.

   Франциско. Вы приходите минута въ минуту на свои часы.

   Бернардо. Только-что пробило двѣнадцать; ступай спать, Франциско.

   Франциско. Спасибо за смѣну! Холодъ страшный, мнѣ что-то нездоровится.

   Бернардо. Все-ли было тихо?

   Франциско. Мертвая тишина.

   Бернардо. Ну, спокойной ночи! Если встрѣтишь моихъ товарищей, Горац³о и Марцелло, скажи имъ пусть идутъ скорѣе!

   Франциско. Мнѣ кажется, они идутъ. Стой! Кто идетъ?

  

  

   Горац³о. Другъ здѣшней страны,

   Марцелло. Вассалъ датскаго короля.

   Франциско. Спокойной вамъ ночи!

   Марцелло. Будь здоровъ, храбрый солдатъ! Кто тебя смѣнилъ?

   Франциско. Теперь на часахъ Бернардо. Спокойной ночи! (Уходитъ.)

   Марцелло. Эй, Бернардо!

   Бернардо. Не вамъ спрашивать, вы отвѣчайте. А, и Горац³о здѣсь?

   Горац³о. Отчасти - какъ постороннее лицо.

   Бернардо. Здравствуйте! здравствуйте, другъ Марцелло!

   Горац³о. Ну что, сегодня оно опять являлось?

   Бернардо. Я ничего не видѣлъ.

   Марцелло. Горац³о говоритъ, что это одно только воображенье и не-хочетъ вѣрить въ привидѣн³е, которое мы видѣли два раза. А потому я пригласилъ его сюда, чтобы онъ былъ съ нами сегодня на часахъ съ тѣмъ, что, если снова пр³йдетъ явлен³е, пусть убѣдится самъ и заговоритъ съ нимъ.

   Горац³о. Пустяки, пустяки! Оно не пр³йдетъ.

   Бернардо. Садитесь же и мы разскажемъ вамъ снова то, что видѣли двѣ ночи сряду, во что вы такъ упорно не хотите вѣрить.

   Горац³о. Хорошо, сядемъ, пусть Бернардо разсказываетъ.

   Бернардо. Прошлой ночи, когда таже самая звѣзда свѣтила, на томъ же мѣстѣ, гдѣ теперь горитъ, мы видѣли, Марцелло и я, въ то время пробило уже часъ -

   Марцелло. Тише! Стой! Оно идетъ опять!

  

  

   Бернардо. Точь въ точь образъ покойнаго короля.

   Марцелло. (къ Горац³о.) Ты ученый, поговори съ нимъ, Горац³о.

   Бернардо. Развѣ оно не похоже на короля? Взгляни на него, Горац³о!

   Горац³о. Совершенно похоже; я цѣпенѣю отъ ужаса и изумлен³я.

   Бернардо. Оно, какъ будто, хочетъ, чтобы къ нему заговорили..

   Марцелло. Горац³о, говори!

   Горац³о. (къ духу.) Кто ты, дерзающ³й являться по ночамъ, въ той благородной и воинственной одеждѣ, которую обыкновенно носилъ король покойный? Заклинаю тебя небомъ: говори!

   Марцелло. Оно оскорбилось.

   Бернардо,.Смотрите, оно уходитъ.

   Горац³о. Остановись и говори! Говори, я заклинаю тебя, говори! (Духъ уходитъ.)

   Марцелло. Оно скрылось и говорить не хочетъ.

   Бернардо. Ну, что скажете теперь Горац³о? Вы дрожите, поблѣднѣли: это немного побольше воображен³я? Что вы думаете объ этомъ?

   Горац³о. Какъ Богъ святъ, я никогда-бы не повѣрилъ, если-бы не видѣлъ ясно собственными глазами.

   Марцелло. Развѣ не похоже оно на короля?

   Горац³о. Какъ ты на самаго себя. Точно такой-же панцырь былъ на немъ, когда онъ боролся съ гордымъ Норвежцемъ; такой-же видъ имѣлъ онъ тогда, когда въ пылу борьбы ударилъ тяжелой сѣкирой объ ледъ. Это что-то необыкновенное.

   Марцелло. Вотъ уже два раза такой воинственной походкой, въ это-же глухое ночное время, оно проходитъ мимо насъ.

   Горац³о. Навѣрно сказать, какое значен³е этого явлен³я я не могу, но, судя по всему, оно предвѣщаетъ нашему государству необыкновенное смятен³е.

   Марцелло. Садитесь-же, друзья; скажите мнѣ, кто знаетъ зачѣмъ такая грозная стража по ночамъ? Зачѣмъ день въ день льютъ пушки и закупаютъ военные снаряды въ чужихъ краяхъ? Зачѣмъ кипитъ работа на верфяхъ и народу не даютъ покоя ни по праздникамъ, ни днемъ, ни ночью. Кто объяснитъ мнѣ это?

   Горац³о. Я могу; покрайней мѣрѣ, какъ говорятъ. Послѣдн³й король, тотъ, котораго образъ только-что являлся намъ, былъ, какъ вы знаете, вызванъ на бой честолюбивымъ Фортинбрасомъ, королемъ Норвежскимъ; нашъ храбрый Гамлетъ (такимъ его весь свѣтъ считалъ) побѣдилъ Фортинбраса, который, въ силу заключеннаго договора, утвержденнаго закономъ и рыцарскимъ обычаемъ, съ жизн³ю потерялъ всѣ земли, перешедш³я въ собственность побѣдителя. Нашъ-же король обязался, съ своей стороны, соотвѣтственную часть своихъ земель уступить Фортинбрасу, если-бы послѣдн³й остался побѣдителемъ. Такимъ образомъ земли Фортинбраса достались Гамлету. И вотъ теперь юный Фортинбрасъ, нося въ груди неукротимый пылъ и злобу, набралъ по всѣмъ угламъ Норвег³и толпу отчаянныхъ головъ, на все готовыхъ за хлѣбъ и воду и вздумалъ (что не безъ извѣстно и нашему государству) силою оруж³я отнять у насъ, утраченныя отцомъ его, земли. И вотъ чѣмъ можно объяснить наши вооружен³я, вотъ причина усиленной стражи, необыкновеннаго движен³я и тревоги въ государствѣ.

   Бернардо. Иначе нельзя и думать; вотъ почему, какъ разъ теперь и посѣщаетъ нашъ постъ это страшное видѣн³е въ оруж³и, похожее такъ на короля, виновника этой войны.

   Горац³о. Это всталъ прахъ, чтобы смутить глаза нашего духа. Когда Римъ, какъ пальма, гордо поднимался, передъ самымъ уб³йствомъ великаго Юл³я, пустѣли гробницы, мертвецы въ саванахъ кричали и бродили по улицамъ цѣлыми толпами, Тогда являлись кометы съ огненными хвостами, выступала кровавая роса, солнце покрылось пятнами, влажная звѣзда, управляющая царствомъ Нептуна, затмилась, какъ будто въ день страшнаго суда. И вотъ, точно так³я-же явлен³я грозныхъ событ³й (обыкновенно предвѣстники роковыхъ переворотовъ,) высланы теперь небомъ и землей противъ страны и нашего народа.

  

  

   Горац³о. Но тише! Оно опять идетъ. Я загорожу ему дорогу, хотя-бы пришлось погибнуть. Стой, привидѣн³е! Владѣешь-ли ты языкомъ или только одними звуками: говори ко мнѣ! Нужно-ли совершить честное дѣло, которое можетъ тебя успокоить: говори ко мнѣ! Посвященъ-ли ты въ тайну судьбы страны, которую, можетъ быть, слѣдуетъ предупредить: о, говори! Зарылъ-ли ты въ нѣдрахъ земли награбленныя при жизни сокровища, вокругъ которыхъ вы, духи, какъ говорятъ, бродите послѣ смерти: скажи объ этомъ! Остановись и говори! (Пѣтухъ поетъ.) Останови его, Марцелло!

   Марцелло. Можно ли его ударить аллебардой?

   Горац³о. Руби, если не захочетъ остановиться!

   Бернардо. Оно здѣсь.

   Горац³о. Оно здѣсь.

   Марцелло. Оно ушло.

  

   Мы оскорбили величественное видѣн³е, расчитывая покорить его, съ помощью грубой силы. Оно неуязвимо, какъ воздухъ, и наши удары для него не болѣе, какъ оскорбительная шутка.

   Бернардо. Оно хотѣло уже говорить, но пѣтухъ, какъ разъ въ это время запѣлъ.

   Горац³о. И тогда оно исчезло, какъ грѣшное существо, испуганное для него ненавистнымъ звукомъ. Я слыхалъ, что пѣтухъ, подобно утренней трубѣ, пробуждаетъ своимъ громкимъ и яснымъ крикомъ бога дня; въ это-же время отовсюду: изъ моря, огня, земли и воздуха спѣшитъ блуждающ³й духъ и кроется въ свою обитель. Что это вѣрно, доказало намъ явлен³е.

   Марцелло. Оно поблѣднѣло и изчезло при крикѣ пѣтуха. Говорятъ, что передъ праздникомъ Рождества Христова, ранн³е эти птицы поютъ цѣлую ночь: тогда будто-бы ни одинъ духъ бродить не смѣетъ, ночи здоровы, не падаютъ зловѣщ³я свѣтала, русалки не поютъ и вѣдьмы не колдуютъ - такое блаженное и святое это время.

   Горац³о. И я такъ слышалъ и отчасти этому вѣрю. Но смотрите: утро, одѣтое въ пурпуръ, уже занимается надъ росой высокаго холма. Оставимъ стражу, и я совѣтую разсказать все, что видѣли мы ночью, молодому Гамлету. Можно поклясться жизнью,что духъ, съ нами нѣмой, съ нимъ навѣрно будетъ говорить. Согласны-ли вы сказать ему объ этомъ, какъ требуютъ этого любовь и долгъ нашъ?

   Марцелло. Непремѣнно нужно сказать. Я знаю гдѣ мы его, навѣрно, найдемъ сегодня.

  

   Король. Хотя память о смерти Гамлета достойнаго брата нашего еще свѣжа, хотя сердце наше должно-бы скорбѣть еще и государство носить глубок³й трауръ, но разсудокъ побѣдилъ на столько чувства, что мы среди глубокой о покойномъ скорби не позабыли и сами о себѣ. И такъ, мы, съ бывшей намъ сестрой, съ теперешней королевой и царственной вдовой, съ наслѣдницей воинственной страны, вступили въ бракъ. Съ притупленной радостью, соединили мы ясные глаза съ глазами влажными отъ слезъ, похоронное торжество со свадебнымъ пиромъ; мы положили, такъ сказать, на вѣсы по ровной долѣ и счастья и горя; мы не противурѣчили и мудрымъ совѣтамъ вашимъ, которыми вы надѣляете насъ такъ щедро. Благодаримъ за все! Теперь, вы знаете уже, что юный Фортинбрасъ, пренебрегая достоинствомъ и силой нашей, расчитываетъ, что, со смертью нашего блаженной памяти брата, государство разстроено и пришло въ упадокъ, Увлекаемый этой надеждой и корыстью, онъ шлетъ настойчиво къ намъ пословъ, и требуетъ возврата тѣхъ земель, которыя уступлены на законномъ основан³и его отцомъ нашему храброму брату. Вотъ что знаемъ мы объ немъ. Скажу теперь объ нашихъ планахъ и о цѣли настоящаго собран³я. Дѣло вотъ въ чемъ: мы шлемъ письмо къ Норвежцу, къ дядѣ юнаго Фортинбраса, слабому, больному, едва-ли знающему о планахъ племянника, чтобы онъ остановилъ дальнѣйшее его движен³е, тѣмъ болѣе, что наборъ людей и содержан³е войска производятся въ его земляхъ. А потому посылаемъ васъ, храбрый Вольтимандъ, и васъ, Корнел³й, съ поклономъ къ старому Норвежцу; уполномочиваемъ васъ вести переговоры съ королемъ, но не далѣе тѣхъ предѣловъ, которые изложены здѣсь въ этомъ документѣ. Прощайте, поспѣшите, какъ можно скорѣе.

   Корнел³й и Вольтимандъ. Теперь, какъ и всегда, мы поспѣшимъ на сколько это будетъ возможно.

   Королъ. Въ этомъ мы не сомнѣваемся. Всего хорошаго въ пути сердечно вамъ желаемъ.

   Ну, Лаэртъ, что скажете вы теперь? Вы, кажется, о чемъ-то просили: что это такое было, Лаэртъ? Дѣльно вы все можете сказать Датчанину и не будете даромъ словъ терять. Просите. Развѣ я вамъ отказывалъ когда нибудь, не ожидая даже просьбы? Не столько голова родная сердцу, рука не можетъ быть болѣе услужлива устамъ, сколько датск³й престолъ благосклоненъ къ твоему отцу. Чего желаешь ты, Лаэртъ?

   Лаэртъ. Ваше Величество, позволен³я возвратиться во Франц³ю, откуда я, хотя охотно, явился въ Дан³ю исполнить долгъ при торжествѣ; коронован³я, но теперь мои чувства и мечты снова стремятся къ Франц³и и ожидаютъ только вашего милостиваго разрѣшен³я.

   Король. Позволяетъ-ли вамъ отецъ? Что скажетъ Полон³й?

   Полон³й. Государь, настойчивыми просьбами онъ вынудилъ у меня позволен³е, и я, наконецъ, къ своему почти противу воли данному, соглас³ю, приложилъ печать. И я прошу, позвольте, Ваше Величество, пусть ѣдетъ.

   Король. Пользуйся-же благопр³ятной минутой: время твое и наслаждайся твоими дарован³ями въ волю. А теперь, мой племянникъ Гамлетъ и мой сынъ -

   Гамлетъ. (въ сторону) Больше, чѣмъ родственникъ, но менѣе всего другъ.

   Король. Какъ, еще до сихъ поръ висятъ надъ вами тучи?

   Гамлетъ. Нисколько; но, какъ сыну, мнѣ кажется солнце блещетъ слишкомъ ярко.

   Королева. Брось уже, добрый Гамлетъ, мрачный цвѣтъ и посмотри на Дан³ю веселымъ глазомъ. Не ищи постоянно съ опущенными рѣсницами благороднаго отца твоего. Ты знаешь, что это общ³й законъ для всѣхъ: что живетъ, должно умирать и стремиться отъ временнаго къ вѣчному.

   Гамлетъ. Да, королева, это общ³й законъ.

   Королева. Хорошо; почему же онъ кажется для тебя такимъ страннымъ?

   Гамлетъ. Кажется, королева? Нѣтъ: есть; для меня "кажется" не имѣетъ никакого значен³я. Ни мрачное покрывало, добрая матушка, ни общепринятая траурная одежда, ни глубок³й вздохъ стѣсненнаго дыхан³я, ни потоки слезъ въ глазахъ, ни лице, поникнувшее долу, ни какая тоска и грусть, ничто не можетъ дать понят³я обо мнѣ; все это только кажется: все это можно и съ играть. Но то, что больше всего, что кажется - ношу въ груди; остальное все - одно только украшен³е и нарядъ печали.

   Король. Это прекрасно и дѣлаетъ честь твоему сердцу, Гамлетъ, что ты объ отцѣ такъ жалѣешь. Но ты знаешь, что и у отца твоего умеръ отецъ, у того тоже умеръ отецъ и, оставш³йся въ живыхъ наслѣдникъ, долженъ, изъ дѣтскаго почтен³я, надѣть на нѣкоторое время трауръ. Но упорно предаваться печали, это дѣло безбожнаго упрямства, скорбь не свойственная человѣку; указываетъ на волю непокорную небу, закоренѣлое сердце и мятежный духъ; показываетъ слабый и не совсѣмъ еще развитый умъ. О чемъ мы знаемъ, что оно не избѣжно, что оно обыкновенно, какъ одна изъ самыхъ обыкновенныхъ, осязаемыхъ чувствами, вещей: зачѣмъ-же такъ близко принимать ихъ къ сердцу? Полно-же! Это преступлен³е противу неба, преступлен³е противу мертвыхъ, преступлен³е противу законовъ природы; противурѣчитъ въ высшей степени разсудку, котораго коренное учен³е - смерть отцевъ, и который вѣчно взываетъ отъ первой смерти до послѣдней: "это должно быть такъ". Мы просимъ, бросьте безполезное горе и считайте насъ своимъ отцомъ; пусть знаетъ свѣтъ, что вы всѣхъ ближе къ нашему престолу и что болѣе сильной любви къ сыну никакой отецъ имѣть не можетъ. Что-же касается того, что вы хотите отправиться обратно въ Виттенбергъ, въ университетъ, это въ высшей степени противно нашимъ желан³ямъ. Мы убѣдительно васъ просимъ остаться здѣсь подъ кроткимъ блескомъ очей нашихъ, какъ первый нашъ придворный, племянникъ, сынъ.

   Королева. Я надѣюсь, Гамлетъ, что ты не откажешь въ просьбѣ матери: пожалуста, останься съ нами, не уѣзжай въ Виттенбергъ.

   Гамлетъ. Охотно повинуюсь вамъ, королева.

   Король. Отлично; вотъ любезный и прекрасный отвѣтъ! Будьте, какъ мы сами въ Дан³и! Пойдемъ, супруга! Эта добровольное и дружеское соглас³е Гамлета развеселило сердце мое; и въ честь этого пусть сегодня громъ оруд³й возвѣщаетъ облакамъ о каждомъ веселомъ тостѣ, который провозглашаетъ Дан³я; когда-же король будетъ пить заздравный кубокъ, пусть загремятъ вмѣстѣ и небо и земля. - Пойдемъ.

   Гамлетъ. О растопись, наконецъ, ты, слишкомъ крѣпкое мясо, исчезни и испарись, какъ роса! Или, если-бы Предвѣчный не установилъ законъ противъ самоуб³йства! О Боже, Боже! какимъ пошлымъ, ничтожнымъ и не пригоднымъ кажется мнѣ весь строй этого м³ра! Съ отвращен³емъ гляжу я на него! Это заглохш³й садъ, въ которомъ выростаютъ сѣмена однѣхъ только сорныхъ и ядовитыхъ травъ. Нужно-же, чтобы случилось такъ? Два мѣсяца, какъ умеръ! - Нѣтъ, это много; и двухъ мѣсяцевъ нѣтъ еще; такой превосходный монархъ! въ сравнен³и съ которымъ этотъ - все равно, что Сатиръ подлѣ Апполона; любивш³й мою мать такъ нѣжно, что кажется зефиръ небесный не смѣлъ-бы прикоснуться къ ея лицу. Небо и земля! Можно ли было думать? Она была такъ предана ему, что ея любви, казалось, и предѣла нѣтъ. Но въ одинъ лишь мѣсяцъ - я не въ состоян³и представить себѣ этого! Слабость - имя твое, женщина! Въ какой нибудь коротк³й мѣсяцъ; прежде чѣмъ башмаки износились, въ которыхъ она шла за гробомъ моего отца, какъ Н³оба, вся въ слезахъ - она, да она; о небо! Звѣрь безчувственный скорбѣлъ-бы болѣе - обвѣнчена уже съ дядей; съ братомъ моего отца, который на него однако-же такъ похожъ, какъ я на Геркулеса: въ одинъ лишь мѣсяцъ! Прежде чѣмъ соль коварныхъ слезъ сбѣжала съ заплаканныхъ очей, она уже была женой другого! - О, какая подлая поспѣшность броситься такъ скоро на ложе, оскверненное кровосмѣшен³емъ! Это ничтожно, изъ этого добра не можетъ быть. Сердце чуть не разорвется! потому что языкъ говорить несмѣетъ.

  

  

   Горац³о. Да здравствуетъ Ваше Высочество!

   Гамлетъ. (къ Горац³о) Я радъ, что васъ здѣсь вижу: Горац³о - если память мнѣ еще не измѣнила?

   Горац³о. Онъ самый, принцъ, и всегда вашъ бѣдный и покорнѣйш³й слуга.

   Гамлетъ. Называйте меня своимъ добрымъ другомъ, замѣните первое назван³е послѣднимъ. Что дѣлаете вы съ тѣхъ поръ, какъ пр³ѣхали изъ Виттенберга, Горац³о? (къ Марцелло) Марцелло?

   Марцелло. Ваше Высочество -

   Гамлетъ. Я очень радъ васъ видѣть. (къ Бернардо) Здравствуйте? (къ Горац³о) Серьезно, что привело васъ сюда изъ Виттенберга?

   Горац³о. Праздношатательство, мой принцъ.

   Гамлетъ. Пусть и врагъ этого объ васъ не скажетъ, вы никогда не въ состоян³и убѣдить меня въ этомъ. Я знаю, что вы не любите жить праздно, Чѣмъ, однако-же, вы занимаетесь въ Гельзингерѣ? Вы еще здѣсь научитесь пьянствовать, пока уѣдете.

   Горац³о. Я пр³ѣхалъ на погребен³е вашего отца.

   Гамлетъ. Пожалуста, коллега, не издѣвайся надо мной; ты вѣрно пр³ѣхалъ на свадьбу моей матери.

   Горац³о. Дѣйствительно, мой принцъ, она что-то скоро послѣ того случилась.

   Гамлетъ. Эконом³я, Горац³о! Эконом³я! Печен³е погребальнаго пира пригодилось на закуску къ свадебному столу. Лучше-бы мнѣ на небесахъ встрѣтить злѣйшаго врага, чѣмъ пережить тотъ день, Горац³о! Мой отецъ - мнѣ представляется, что я какъ будто вижу моего отца.

   Горац³о. Гдѣ, принцъ?

   Гамлетъ. Въ глазахъ моего духа, Горац³о.

   Горац³о. Я его когда-то видѣлъ, это былъ храбрый король

   Гамлетъ. Это былъ настоящ³й мужъ, въ полномъ значен³и этого слова: подобнаго ему никогда не увижу.

   Горац³о. Мой принцъ, я думаю, что я его видѣлъ прошлой ночи.

   Гамлетъ. Видѣлъ, кого?

   Горац³о. Мой принцъ, короля, вашего отца.

   Гамлетъ. Короля, моего отца?

   Горац³о. Успокойтесь и выслушайте внимательно, что я вамъ разскажу объ этомъ чудѣ, чему свидѣтелями были вотъ и они.

   Гамлетъ. Ради самого Создателя, разсказывай!

   Горац³о. Двѣ ночи сряду оба, Марцелло и Бернардо, стоя на часахъ, среди гробовой тишины, въ полночь, вотъ что видѣли: тѣнь, совершенно какъ вашъ отецъ, въ панцырѣ, вооруженная съ головы до ногъ, является передъ ними, идетъ мимо, медленно и величественно, трижды проходитъ передъ ихъ оцѣпенѣлыми отъ ужаса глазами и такъ близко, что чуть не задѣваетъ ихъ жезломъ; они-же, какъ-бы превратившись въ студень отъ страха, онѣмѣли и ничего не могли сказать. Съ ужасомъ, въ глубокой тайнѣ, они объ этомъ сообщили мнѣ. На третью ночь я былъ съ ними на стражѣ и тамъ, какъ они разсказывали, въ тоже время, въ томъ-же видѣ, буквально вѣрно, явилось привидѣн³е. Я зналъ вашего отца, вотъ двѣ руки - онѣ не такъ похожи другъ на друга.

   Гамлетъ. Гдѣ-же это было?

   Марцелло. На террасѣ, гдѣ мы стояли на часахъ.

   Гамлетъ. Вы ничего не говорили съ нимъ?

   Горац³о. Напротивъ, принцъ; но оно не отвѣчало; въ одно время, казалось, оно подняло голову и сдѣлало движен³е, какъ будто-бы хотѣло говорить: какъ вдругъ запѣлъ пѣтухъ и, при этомъ крикѣ, оно быстро ускользнуло и исчезло изъ нашихъ глазъ.

   Гамлетъ. Очень странно.

   Горац³о. Клянусь жизн³ю, благородный принцъ, это правда; мы считали долгомъ нашимъ объ этомъ сообщить вамъ.

   Гамлетъ. Это серьезное, серьезное дѣло, господа; оно начинаетъ меня тревожить. Вы сегодня на часахъ?

   Всѣ. Да, Ваше Высочество.

   Гамлетъ. Въ панцырѣ, говорите вы?

   Всѣ. Въ панцырѣ, Ваше Высочество.

   Гамлетъ. Съ головы до ногъ?

   Всѣ. Съ головы до ногъ.

   Гамлетъ. Не видѣли вы лица его?

   Горац³о. Напротивъ, шлемъ былъ поднятъ.

   Гамлеть. Какъ-же выглядѣлъ онъ, мрачнымъ?

   Горац³о. Его лице выражало скорѣе страдан³е, чѣмъ гнѣвъ.

   Гамлетъ. Блѣдный или красный?

   Горац³о. Чрезвычайно блѣдный.

   Гамлетъ. Глаза его смотрѣли на васъ?

   Горац³о. Очень пристально.

   Гамлетъ. Какъ жаль, что я при этомъ не былъ.

   Горац³о. Вы бы навѣрно пришли въ ужасъ.

   Гамлетъ. Очень можетъ быть, очень можетъ быть. И долго оно оставалось?

   Горац³о. Сотню можно насчитать, не торопясь.

   Марцелло и Бернардо. Дольше, дольше.

   Горац³о. Когда я видѣлъ, это продолжалось не болѣе,

   Гамлетъ. Съ сѣдою бородой, не такъ-ли?

   Горац³о. Какую онъ носилъ при жизни - черная съ просѣдью.

   Гамлетъ. Сегодня я буду самъ на часахъ; можетъ быть оно снова придетъ,

   Горац³о. По всей вѣроятности.

   Гамлетъ. Если оно явится въ образѣ моего благороднаго отца, я буду говорить къ нему, хотя бы самъ адъ поднялся и заставилъ меня молчать. Я прошу васъ всѣхъ: если вы до сихъ поръ ни кому не говорили объ явлен³и, то и впредь сохраните эту тайну крѣпко; и, чтобы ни случилось ночью, знайте все про себя, но никому ни слова. За вашу любовь я не останусь у васъ въ долгу. Затѣмъ, прощайте! Между одиннадцатью и двѣнадцатью я пр³йду къ вамъ на террасу.

   Всѣ. Къ услугамъ Вашего Высочества.

   Гамлетъ. Вмѣсто услугъ, любите меня такъ, какъ я васъ люблю. И такъ, прощайте!

   Гамлетъ. (одинъ) Духъ моего отца въ оруж³и? Это не даромъ: я предчувствую какую нибудь гнусную продѣлку. Какъ-бы скорѣе ночь! А пока, будь покойна, душа моя! Подлыя дѣла, прикрой ихъ хоть шаръ земной, сами собой всплывутъ на верхъ. (уходитъ).

  

   Лаэртъ. Мои вещи уже на кораблѣ. Прощай! И, когда будетъ благопр³ятный случай, не спи, сестра, и напиши объ себѣ.

   Офел³я. Можешь-ли ты въ этомъ сомнѣваться?

   Лаэртъ. Что-же касается Гамлета и его любовныхъ пустячковъ, считай это мимолетнымъ настроен³емъ духа, брожен³емъ крови, это ф³ялка еще въ цвѣтущей порѣ молодости, рано созрѣвшая, не постоянная, мила, но не прочна, ароматъ и удовольств³е одной минуты - не болѣе.

   Офел³я. Не болѣе?

   Лаэртъ. Иначе и не смотри на это! Природа стремится къ развит³ю не только велич³я и страстныхъ желан³й нашего тѣла, но, вмѣстѣ съ этимъ храмомъ, быстро растутъ и внутренн³я стремлен³я души и духа. Онъ, можетъ быть, тебя и любитъ: до сихъ поръ обманъ и коварство не оскверняютъ чистоты его намѣрен³й, но опасность въ томъ, что онъ не можетъ располагать собой. Онъ болѣе, чѣмъ кто другой, долженъ подчиняться судьбѣ своего рожден³я. Онъ не можетъ, какъ обыкновенные люди, сдѣлать по волѣ своей выборъ потому, что отъ его выбора зависитъ безопасность и счаст³е цѣлаго государства. Онъ самъ находится въ зависимости отъ соглас³я того политическаго тѣла, въ главѣ котораго стоитъ. Если онъ, какъ говоритъ теперь, и любитъ тебя, разсуди сама хорошенько, на сколько этому можно вѣрить, и можетъ ли онъ располагать словомъ и дѣломъ, въ виду основныхъ законовъ, которые требуютъ для браковъ царственныхъ особъ соглас³я Дан³и. Подумай, какъ можетъ пострадать честь твоя, если ты будешь внимать слишкомъ довѣрчиво его пѣснямъ - утеряешь сердце и невинность. Страшись этого, Офел³я! страшись этого, дорогая сестра, скрой свои чувства далеко отъ соблазна страстей: самая цѣломудренная дѣвица нескромна тогда даже, когда передъ луной обнажаетъ прелести свои. Сама добродѣтель не властна противу козней! Червь подтачиваетъ вешнее дитя прежде, чѣмъ распустится цвѣтокъ и для самой ранней и свѣжей, какъ роса, юности, ядовитое дыхан³е самое опасное. Будь же осторожна! Страхъ - это безопасность наша. И, безъ врага, наша юность полна внутреннихъ волнен³й.

   Офел³я. Достоинство такого прекраснаго наставлен³я я сохраню, какъ стража, въ груди моей; однако-же, любезный братъ, не поступай и ты подобно лицемѣру-проповѣднику, который указываетъ другимъ тернистый путь къ спасен³ю, а самъ, какъ наглый и пошлый сластолюбецъ, идетъ по цвѣтистой дорогѣ порока и издѣвается надъ собственнымъ своимъ совѣтомъ.

   Лаэртъ. О, этого не бойся! Однако мнѣ уже давно пора, - но вотъ отецъ идетъ.

  

  

   Лаэртъ. Еще разъ благословен³е и еще разъ благополуч³е мнѣ въ пути: случай предстоитъ удобный, еще разъ сказать: прости.

   Полон³й. Еще здѣсь, Лаэртъ? Ай, ай! На бортъ, на бортъ! уже попутный вѣтеръ надуваетъ парусъ и тамъ тебя зовутъ. Вотъ тебѣ мое благословен³е -

   и эти правила твердо помни: не говори все, что знаешь; ничего не дѣлай, необсудивши, какъ слѣдуетъ. Будь веселъ, но никогда не пошлъ. Испытаннаго друга прижми къ сердцу желѣзными цѣпями. Не позволяй себѣ жать руку первому встрѣчному. Берегись заводить ссору; когда-же это необходимо, поступи такъ, чтобы врагъ тебя боялся, Выслушивай всякаго, но не всякому разсказывай; принимай отъ всѣхъ совѣты, но сохраняй свое мнѣн³е. Носи одежду дорогую, какую позволяетъ тебѣ карманъ, но не вычурную, богатую, но не пеструю: одежда часто объясняетъ человѣка. Ты ѣдешь во Франц³ю, гдѣ любятъ щеголять одеждой и люди высшаго класса, отличаются изящными манерами и знаютъ въ этомъ толкъ. Не дѣлай долговъ, но не давай и въ займы; себя или друга погубить этимъ легко: долги ведутъ къ разорен³ю. Но прежде всего, будь вѣренъ самому себѣ, изъ этого вытекаетъ, какъ день изъ ночи, то, что никто въ тебѣ никогда не ошибется. Прощай! мое благословен³е да содѣйствуетъ тебѣ во всемъ!

   Лаэртъ. Остаюсь съ глубочайшимъ уважен³емъ къ вамъ, батюшка.

   Полон³й. Тебѣ нужно спѣшить; иди, тебя ожидаютъ слуги твои.

   Лаэртъ. Прощай, Офел³я, и помни то, что я тебѣ сказалъ!

   Офел³я. Это останется въ памяти моей подъ крѣпкимъ замкомъ, а ты самъ возьми ключь отъ него.

   Лаэртъ. (къ отцу и сестрѣ). Прощайте! (уходитъ).

   Полон³й. Что это такое, Офел³я; о чемъ онъ тебѣ говорилъ?

   Офел³я. Если позволите, о принцѣ Гамлетѣ рѣчь была.

   Полон³й. Да, легокъ на поминѣ! Я слышу, что онъ съ нѣкоторыхъ поръ очень часто проводитъ съ тобою время и что ты сама въ обращен³и съ нимъ свободна и даже слишкомъ, можетъ быть, любезна. Если это такъ - какъ говорятъ, хотя только для того, чтобы меня предостеречь - я долженъ тебѣ сказать, что ты хорошо не понимаешь сама себя, какъ прилично это моей дочери и твоей дѣвичьей чести. Что такое между вами? скажи мнѣ правду!

   Офел³я. Не такъ давно и не разъ онъ сдѣлалъ мнѣ признан³е въ склонности своей.

   Полон³й. Вотъ какъ, склонность! Ты говоришь, какъ ребенокъ, неопытный въ такихъ щекотливыхъ дѣлахъ. И ты вѣришь этимъ признан³ямъ, какъ ты ихъ называешь?

   Офел³я. Я не знаю, батюшка, что я должна думать?

   Полон³й. Такъ слушай-же: думай, что ты дурочка, что ты приняла его признан³я за чистую монету, которая не имѣетъ никакой цѣны. Нѣтъ, веди себя умнѣе, въ противномъ случаѣ твоя глупость (чтобы не говорить по пустому) можетъ кончиться твоимъ позоромъ.

   Офел³я. Онъ настойчиво увѣрялъ меня въ своей любви, какъ того требуетъ прилич³е и честь.

   Полон³й. Да, мало чего, что ты называешь это прилич³емъ: вотъ выдумала что!

   Офел³я. И въ словахъ своихъ клялся небомъ и всѣми святыми, мой милый батюшка.

   Полон³й. Да, силки на куропатокъ! Я уже знаю, когда кровь кипитъ, какъ легко языкъ расточаетъ клятвы. Этотъ пламень, дочь моя - болѣе блестящ³й, чѣмъ согрѣвающ³й и гаснущ³й уже въ самомъ обѣщан³и - не принимай за огонь. Съ этой минуты, будь поскупѣе на эти невинныя свидан³я; цѣни себя по больше и не будь готова являться на всякое востребован³е. Что-же касается лично къ принцу Гамлету, вѣрь ему такъ: онъ еще молодъ и что позволено ему, то не можетъ быть позволено тебѣ. Однимъ словомъ, Офел³я, не вѣрь его клятвамъ: ибо они обманъ, не то, чѣмъ кажутся по наружности; это не больше, какъ заступники порочныхъ покушен³й, которые поддѣлываются подъ благочестивые и священные обѣты для того, чтобы лучше обольстить. Разъ на всегда: ты должна тотчасъ распорядиться такъ, чтобы не убивать, по обыкновен³ю, время на разговоры съ принцемъ Гамлетомъ. Берегись, я тебѣ говорю; теперь ступай своей дорогой!

   Офел³я. Слушаю, батюшка. (оба уходятъ).

  

   Гамлетъ. Какой рѣзк³й вѣтеръ и холодъ не стерпимый.

   Горац³о. Да, вѣтеръ пронзительный.

   Гамлетъ. Который часъ?

   Горац³о. Я думаю, скоро двѣнадцать.

   Марцелло. Двѣнадцать уже пробило.

   Горац³о. Въ самомъ дѣлѣ? Я не слышалъ; наступаетъ, значитъ время, когда обыкновенно проходитъ духъ.

   Что это значитъ, принцъ?

   Гамлетъ. Король кутитъ всю ночь, напившись до пьяна, какъ бѣшенный пляшетъ, и когда наливаетъ онъ рейнвейнъ и поднимаетъ тостъ, трубы и литавры торжественно гремятъ.

   Горац³о