Урусов Сергей Дмитриевич - Записки губернатора

центной нормой в праве занимать в полку музыкантские должности. Становясь на защиту родины, он продолжает быть неполноправным в рядах своих товарищей по оружию.

  Когда-то, еще в тридцатых годах прошлого века, военное начальство проявляло заботы о неприкосновенности религиозных убеждений евреев-солдат. Рекомендовалось не нарушать обрядов их религии, выражалась готовность содержать для них раввина. В настоящее время русским войскам, по вопросу о евреях, предлагают другие директивы, снабжая их брошюрами генерала Богдановича и воззваниями о необходимости бить жидов - врагов русских людей.

  Говоря об ограничениях, которым вообще подвергались у нас евреи, я перечислю кратко те из них, которые касаются отдельных занятий и, между прочим, права занимать должности по службе.

  Известно, что в России на государственную службу евреев, кроме медиков, почти не принимают. Но им, кроме того, особо запрещается участвовать в земских собраниях и избирательных съездах, избираться в городские головы, быть членами разных присутствий по избранию земств и городов. Еврей не может быть ремесленным головой даже там, где, как в Бессарабии, все почти ремесленники - евреи. Участие евреев в городских думах разрешается в числе, не превышающем 1/10 части состава думы, причем гласные евреи назначаются городским присутствием из особого списка, составляемого городской управой. В биржевые комитеты, в купеческие, мещанские и ремесленные управы евреи допускаются лишь со строгими ограничениями. В начале XX века основательно забыто повеление великой императрицы, которая, в конце Х?Ш столетия, указала, что "если евреи, по добровольному согласию общества, будут выбраны к каким-нибудь должностям, то они не могут быть удержаны от вступления в действительное возложенных на них должностей отправление". Но и этого мало. Примерно с половины восьмидесятых годов, министерство внутренних дел, утверждая уставы частных обществ и товариществ на паях, стало требовать включения в них параграфов, согласно которым участие евреев в управлении такого рода предприятиями ограничивалось, или даже совершенно воспрещалось. Не лишнее будет упомянуть, что указанная тенденция министерства, вопреки, по-видимому, здравому смыслу, проявлялась особенно сильно в отношении тех предприятий, пайщиками которых были именно евреи.

  Последнее обстоятельство, любопытное, как пример мелочной придирчивости правительства, не является особенно существенным; для каждого общества не трудно найти декоративное правление из русских людей. Гораздо тяжелее положение евреев в отношении прав на получение образования. Правительство давно закрыло казенные еврейские училища первого и второго разрядов, заменив их скупо и неохотно открываемыми еврейскими начальными училищами, в которых получает образование лишь незначительный процент еврейских детей школьного возраста. Большинство таких детей продолжает получать начальное образование в хедерах и у меламедов, где, в виду отсутствия еврейских учительских институтов для подготовления педагогического персонала обучение стоит на весьма низком уровне. Еврейским учителям, кроме того, запрещено обучать своих учеников русскому языку, благодаря чему русская грамота почти недоступна большинству еврейских детей низших слоев населения. По произведенному на юге России в 1900 году исследованию, предпринятому особой коммиссией, по поручению одесской городской управы, оказалось, что только 11% еврейского населения умеет писать и читать по русски. Какие цели преследует при этом наше правительство - остается загадкой, но во всяком случае приходится признать, что описаная тенденция устранять евреев от русской грамоты может лишь способствовать той обособленности, которую обыкновенно ставят в вину русскому еврейству.

  Статьями 787 й 788 т. IX Свода законов евреям дозволено обучать своих детей в общих казенных учебных заведениях и частных училищах на местах своего жительства. Такого рода обучение детей евреев-купцов и почетных граждан даже обязательно и родителям их предоставлено право устраивать с этою целью, при гимназиях, особые пансионы. Но, конечно, этот закон остается мертвой буквой, и упоминание о нём представляется как будто злой насмешкой над евреями.

  На самом деле, многие учебные заведения, средние и высшие, совершенно недоступны для евреев. Их запрещается принимать в учительские семинарии, в столичные театральные училища, в петербургские институты - электротехнический и путей сообщения, в московский сельскохозяйственный институт, в московское училище инженеров путей сообщения, в медицинскую академию, в харьковский ветеринарный институт и в другие училища, перечислять которые я здесь считаю излишним. Прием евреев во все вообще гимназии и университеты ограничен нормой от двух до десяти процентов.

  Не надо при этом забывать, что не только процентная норма ставит преграду для евреев, желающих учиться; они должны считаться еще с другими затруднениями, как показывает памятный мне случай, бывший в Бессарабии в 1904 году.

  Одиннадцатилетний сын небогатаго кишиневского еврея, очень способный и трудолюбивый мальчик, прекрасно подготовленный ко второму классу кишиневского реального училища, не мог туда поступить в виду установленной процентной нормы. Отец его, не жалевший трудов и расходов для образования сына, задумал попытаться поместить его в с. Камрат, в местное реальное училище, о чем и стал усиленно хлопотать в учебном округе и в местном совете. Согласие учебнаго начальства на поступление мальчика было получено, при условии, если со стороны административных властей не встретится препятствий к разрешению ему проживать в Камрате. С такого рода письменным удостоверением директора училища, отец обратился в губернское правление, прося позволения поместить сына в Камрате, на квартире одного из учителей, принявшего его под свой надзор, в качестве нахлебника.

  Губернское правление отказало просителю, на том основании, что Камрат - сельская местность, к тому же отстоящая от румынской границы на разстоянии менее 50 верст.

  Утвержденный императором Николаем I-м ещё в 1843 году прием борьбы с еврейским контрабандным промыслом был в данном случае применен бессарабским губернским правлением, с формальной стороны, совершенно правильно. Но мне было жалко мальчика, приведенного ко мне на утренний прием плачущим отцом, и к тому же я не видел от пребывания в Камрате маленького реалиста серьезной угрозы ни для государственных финансов, ни для добрых нравов и благосостояния камратского населения. Поэтому я решился на этот раз, в виде исключения, отменить наше журнальное постановление, и написал новое, в котором, путем ряда софистических умозаключений, пришел к выводу, что пребывание сына просителя в Камрате не противоречит закону.

  Устранение евреев из области действия государственных мероприятий, направленных на распространение народного просвещения; лишение неимущих, больных и увечных евреев государственного призрения и помощи, в связи с общими ограничениями их гражданских и политических прав, могли бы найти объяснение в том случае, если бы евреи не несли государственных и общественных повинностей наравне с прочим населением России. Одцако, в вопросе о податях и сборах, евреи оказываются не только не в привилегированном положении, но, наоборот, они несли и продолжают нести особые налоговые тягости. Еще сто лег тому назад, евреи платили процентный сбор и подушную подать, в двойном, сравнительно с христианами, размере. Ответственность за безнедоимочное поступление их платежей возлагалась на все еврейское общество, а впоследствии была даже установлена солидарная ответственность евреев купцов за недоимки евреев мещан. Когда же, в 1863 году, подушная, подать была отменена, и евреи, в отношении государственных податей, были уравнены с христианами, они все же продолжали уплачивать специальные сборы - коробочный и свечной, сохранившиеся до настоящего времени.

  Означенные сборы взимаются: первый, с каждой убитой "кошерной" скотины и птицы и с каждого фунта кошерного мяса, а второй со свечей, зажигаемых в синагоге. Предназначаются они, главным образом, на облегчение средств к исправному отбыванию повинностей, на уплату общественных долгов, на содержание училищ и на предметы общественного призрения евреев. Однако, расходная смета по этим сборам вырабатывается городским управлением и утверждается, так же как и такса их, губернской администрацией. Запасный капитал, образуемый из отчислений с откупных сумм, равно как и остатки сборов, находятся на хранении и в заведывании правительственных учреждений, и употребляются нередко на предметы, законом не предусмотренные. Они расходуются, например, на мощение улиц и починку дорог, на поддержание Красного Креста и субсидии полиции, на пособия делопроизводству разных учреждений и даже на постройку гимназий, в которых еврейские дети не могут поступать. Правда, для таких расходов требуется приговор соответствующей общины. Но вряд ли кто-нибудь поверит тому, чтобы такие приговоры являлись результатом доброй воли жертвователей, не говоря уже о том, что инициатива общин в такого рода противозаконном обращении коробочного сбора на неподлежащие предметы встретилась бы с отказом правительства утвердить расход, если бы оно само не было в таких случаях заинтересованной стороной. Отчеты по суммам коробочного сбора, достигающим нескольких миллионов рублей и находящимся в общем заведывании министерства внутренних дел, никогда не публикуются, и можно безошибочно предположить, что если наступит когда-нибудь возможность ознакомиться с расходованием министерством еврейских сумм, то откроется богатая сюрпризами картина.

  Я изложил, в самом сжатом виде, наиболее существенные стороны нашего законодательства о евреях и лишь поверхностно коснулся вопроса о применении законов к евреям, на местах их постоянного жительства. Мне как будто слышатся знакомые голоса, обычно утверждающие, что для евреев упомянутых ограничений еще мало. Я не хотел бы, в пределах возможности, нарушать беспристрастия своих записок навязыванием читателю моих собственных мнений. И в данном случае я не буду решать вопроса о том, мало или много несправедливостей причиняется евреям нашими законами. Но я позволяю себе утверждать, что приведенные выше страницы дают удовлетворительное объяснение причин "систематическая обхода законов евреями".

  Второе, главное и самое распространенное обвинение, предъявляемое евреям, называется "эксплуатацией населения". Принято считать истиной, не требующей доказательства, что евреи всякими дозволенными и недозволенными способами высасывают из окружающаго населения соки и что вся их деятельность состоит в незаконном обогащении на чужой счет, что они не создают ценностей, не увеличивают народного богатства, но лишь переводят выработанное чужим трудом в свои глубокие карманы. Еврейские деньги многим не дают покоя; к ним протягивается не мало рук, и на местах и из центра, с целью, по мере сил, содействовать возвращению в народный оборот, через христианские руки, хотя бы части попавшего к евреям национального достояния. В этом, по крайней мере, отношении, не ошибаются те, кто приписывает еврейству развращающее влияние на окружающих: большинство тех чиновников, в особенности полицейских, которые стоят на страже законов с евреях, несомненно близко знакомо с еврейским кошельком.

  Мне хотелось бы сделать несколько робких шагов с целью ближе подойти к вопросу о еврейской эксплуатации. Я называю их робкими не потому, чтобы я боялся высказать мнение, не совпадающее с общепринятым, но потому, что круг моих наблюдений в исследуемой области был узок и время моего знакомства с деятельностью еврейской массы коротко. Я не могу взяться за разрешение поставленного вопроса во всей его полноте; но я постараюсь добросовестно описать то, что я видел и слышал в этом отношении в Бессарабии, за полтора года времени.

  Если бы законы, ограничивающие еврейские права, не чередовались, на пространстве более ста лет, с законами, приближающими евреев к общему правовому положению русского населения, и если бы применение правил 3 мая 1882 года не оставляло лазеек для еврейской изобретательности, то поле наблюдения экономической деятельности евреев в губерниях черты оседлости сузилось бы до пределов еврейской торговли и промышленности в городах и местечках. Но благодаря отчасти периодическим "слабостям" законодателя, даровавшаго евреям некоторые "льготы", а отчасти вопреки закона, при помощи его обхода, создалось такое положение, при котором в Бессарабии получается возможность наблюдать: евреев - землевладельцев, арендаторов, управляющих; евреев - сельских жителей, сельских торговцев, скупщиков и посредников и, наконец, евреев - сельских ростовщиков и пограничных контрабандистов.

  Евреи в Бессарабии не проявили стремления к приобретению больших земельных площадей. Несмотря на то, что они пользовались правом приобретать землю в собственность в течение нескольких десятков лет, и что цена земли в Бессарабии в то время была очень низка, евреям принадлежат только 60 тысяч десятин, из общего количества четырех миллионов шестидесяти тысяч десятин, составляюших площадь губернии. Около 3 тысяч десятин этих земель составляют собственность шести еврейских колоний, в которых живут 540 семейств; остальная земля распределена между немногими частными владельцами.

  Имения бессарабских евреев не представляют никаких особенностей, выделяющих их из ряда владельческих хозяйств Бессарабии. Особо выдающихся, по приемам культуры, между ними, кажется, не встречается; с другой стороны, мне не приходилось слышать и жалоб на владельцев таких имений со стороны соседей крестьян. Мирные соседские отношения между евреями-помещиками и рабочим населением, в мое время, ничем не нарушались. Не приходилось слышать с этой стороны и об аграрных недоразумениях, относящихся к прошлому времени. Скорее можно было заметить стремление владельцев-евреев оградить себя от нареканий по поводу давления на крестьян и рабочих и, во всяком случае, следует признать, что материала для обвинений в эксплуатации и выжимании исключительных доходов наши помещики-евреи не давали. Вообще можно думать, что при современном походе на крупное землевладение, при общем стремлении, направленном к распадению крупных хозяйств, и при затруднительности и малой выгоде ведения большого хозяйства собственным инвентарем и наемными рабочими, крупное землевладение не может привлечь еврейских капиталов.

  Евреи-колонисты, владеющие в среднем пятью с половиной десятинами на двор, в то время как средняя величина отдельного крестьянского хозяйства в Бессарабии составляет около 8 десятин, сидят на земле с тридцатых годов прошлого столетия. Особых заслуг перед отечественным земледелием они не оказали, хотя заметное стремление их к интенсивным культурам - к табаководству, виноградарству и садоводству - вполне отвечает условиям местного мелкого землевладения. В этой области хозяйства, требующей аккуратного, постоянного труда, некоторого умственного развития и предприимчивости, евреи вряд ли могут считаться вредными. Не будет, по-видимому, оснований для опасений даже в том случае, если бы евреи получили возможность владеть, с тою же целью, мелкими участками земли в большем количестве. Интенсивная культура дорогих растений и плодов в Бессарабии пока еще развивается медленно, требуя поощрения и не вызывая страха перед излишней конкуренцией.

  В общем еврейское землевладение в Бессарабии так ничтожно и так невинно, что оно не вызывает нареканий даже среди заклятых врагов еврейства вообще и бессарабских евреев в частности. Гораздо острее и серьезнее стоить вопрос об арендовании евреями больших земельных владений.

  Условия русского хозяйства не создали у нас класса прочных арендаторов, преемственно, иногда по наследству, занимающихся сельскохозяйственным промыслом. Случайные, часто сменяющиеся арендаторы наши избегагот затраты капитала на улучшение чужой земли, ведут обыкновенно хищническое хозяйство и, по окончании аренднаго срока, сдают владельцу в значительной степени разоренное имение. Бессарабские помещики очень часто сдают свои земли в долгосрочную аренду, не стесняя при том и арендатора в пользовании имением условием обработки земли собственным инвентарем, применением удобрений и вообще какой-либо определенной сельскохозяйственной системой. Поэтому арендатор в Бессарабии не столько сельский хозяин, сколько посредник и ответственный агент по пересдаче отдельных участков имения соседям, нуждающимся в земле. Его цель - получить в течение арендного срока возможно большую разницу между суммой, определенной в контракте, и платой, получаемой им самим от субарендаторов - крестьян.

  Такой способ пользования арендованной землей ни в каком отношении не может заслуживать поощрения. Имения в таких случаях портятся, а отношения с соседями и того больше, и потому большинство аграрных недоразумений обыкновенно сосредоточивается около земель, находящихся в долгосрочной аренде у отдельных лиц.

  Еврею, желающему заняться арендой имений, приходится перенести немало хлопот и потратить немало денег. Прежде всего, он должен найти, конечно за особую плату, фиктивного арендатора, который заключил бы вместо него условие с помещиком, после чего скрывшийся за спиной этого "соломенного человека" фактический съемщик поступает к нему в услужение под видом конторщика. Но такой, сравнительно простой, способ доступа к имению не всегда возможен: обыкновенно еврей не имеет права жить в той местности, где находится арендованная им земля, и он принужден, в дополнение к фиктивному арендатору, содержать на свои средства действительного уполномоченного, которого он проверяет и наставляет, наезжая в имение в качестве "временно-пребывающего по торговым делам".

  Описанный ряд сделок не остается, конечно, тайной, так как в деревне трудно что-нибудь скрыть, и еврею приходится одновременно стать данником местной полиции и прочих властей, волостных и сельских, внося в установленные сроки узаконенную обычаем подать с целью избавиться от судебного вмешательства в незаконный договор и от ряда преследований, могущих затруднить и даже совершенно разрушить все его хозяйственное предприятие.

  Однако, несмотря на препятствия со стороны закона и на прибавочные, накладные, расходы, доходящие при незначительной площади имения до двух рублей с десятины, все же большинство сдаваемых в аренду имений Бессарабии попадает в руки евреев. Для лиц, убежденных в том вредоносном влиянии, которое евреи оказывают на сельское население, не сомневающихся в постоянном успехе их хищнических приемов, причина такого явления ясна: очевидно, евреи умеют так успешно обрабатывать соседнее население, так крепко выжимать из него соки, что им с избытком хватает доходов на покрытие всяких экстраординарных трат. Такое объяснение очень эффектно по простоте и вполне вяжется с ходячим представлением о еврейской эксплуатации. Но беспристрастное и внимательное исследование вопроса не подтверждает правильности столь поспешно сделанного вывода.

  Вопрос о подъименной еврейской аренде заинтересовал меня в самом начале моей губернаторской деятельности. Я не отдавал себе ясного отчета по поводу того, какими путями евреям удается склонять помещиков на вступление в договорные отношения, не только лишенные покровительства закона, но даже преследуемые законом, а потому я, при всяком удобном случае, старался узнать подробные условия такого рода тайных контрактов. По мере расширения моего знакомства в среде землевладельцев, сведения мои стали разрастаться, и я узнал, что большинство местных помещиков, в том числе самые завзятые юдофобы, всегда предпочитают арендатора-еврея греку, армянину или русскому. Так, близко знакомая нам по Кишиневу семья К., состоящая из многим отделенных и самостоятедьных членов, терпеть не могла "жидов вообще", но имения свои все члены этой семьи сдавали исключительно евреям по 14 рублей за десятину, тогда как арендаторы других национальностей не раз предлагали им по 16 рублей. Я знаю случаи, когда владельцы имений, прельстившись высокой ценой, отказывали своим арендаторам-евреям, но эатем, жалея об этом, пользовались первой представившейся возможностью, чтобы вернуть прежних арендаторов обратно.

  Если бы оказалось возможным предпринять своего рода анкету в Петербурге, среди владельцев имений юго-западного края, то результаты получились бы еще более любопытны. Члены государственного совета, сенаторы, даже министры, вводившие ограничительные для евреев законы, не брезгают подчиненной арендой. И это я говорю не в их осуждение, так как жизнь в этом отношении давно выработала свой взгляд на правила 3 мая: никто не может признать, чтобы в желании одного лица сдать свое имущество и в готовности другого лица это имущество принять - заключалось что-либо предосудительное.

  Верный, аккуратный платеж арендных денег и, по большей части, добросовестное исполнение договора во всех его частях, признаются почти всеми за исключительную черту евреев арендаторов. Но еще более ценятся в них те приемы хозяйства, благодаря которым еврей-арендатор избегает всяких столкновений с соседями, не дает повода для исков и споров, старается мирно разрешить всякое недоразумеиие, не доводя его до суда и начальства. Еврей не станет прибегать к таким приемам взыскания долгов, как задержка хлеба в копнах, продажа имущества соседей и т.п. Он выждет время, напомнит о долге, выберет удобный час и получит свое без полиции и судебного пристава. Он не портит отношений владельца с соседями, не создает почвы для споров и вражды, и потому мне, например, ни разу не приходилось ни получать, ни слышать от населения губернии жалоб на еврейских арендаторов, в то время, как по недоразумениям с самими владельцами, а в особенности с арендаторами неевреями, у нас производилось несколько дел.

  Я думаю, вполне правильно будет высказать мнение, что еврейская аренда земли в Бессарабии может считаться злом, поскольку это аренда, но не потому, что она еврейская. Во всяком случае я уверен, что такой вывод не будет оспорен ни бессарабскими помещиками, ни бессарабскими крестьянами.

  Как ни строго запрещение евреям жить в селах, но у каждого помещика, у каждого крупного виноградаря и винодела непременно проживают по нескольку евреев, о неприкосновенности которых владелец постоянно хлопочет в полицейских управлениях и высших губернских местах. Виноделы и подвальщики в Бессарабии - почти поголовно евреи. Евреи Вольфензоны, отец и сын, развели и устроили лучшие в губернии виноградные сады, подобрав подходящие для местного климата и почвы французские и немецкие сорта винограда, и они же создали первые местные питомники филлоксеро-устойчивых американских лоз. Знаменитые сады Кристи и Кассо были обновлены трудами Вольфензона. О еврейском питомнике "Еко" и о роли его в развитии местного плодоводства и виноградарства я упоминал в XI главе; добавлю, что агроном Этингер, стояший во главе этого питомника, создал целую школу садоводов-практиков и, несомненно, сыграл крупную роль в деле улучшения местного плодоводства и виноградарства. Ни для кого не секрет, что виноградные сады бессарабских крестьян медленным, но верным ходом приближаются к гибели и что равнодушные, неподвижные и несведуюшие молдаване, несмотря на усилия земства, все еще не собрались приняться как следует за борьбу с филлоксерой и мильдиу. Евреи, обнаружившие несомненную склонность и способность к виноградарству, могли бы, арендуя сады и виноградники, своим трудом и примером, возбудить соревнование населения, показать ему новые приемы и сыграть, таким образом, в деревне полезную роль.

  Сбыть бессарабскаго чернослива заграницу, на сумму до 2-х миллионов рублей в год, производится евреями. Они первые стали заниматься усовершенствованной сушкой слив, открыли для них рынки и подняли цены на сливные плантации. Евреи же сбывают заграницу птицу, яйца, перо, пух и прочие подсобные продукты местного сельского хозяйства.

  За последнее время, табаководство в Бессарабии повсеместно пало, отчасти под влиянием акцизных правил, покровительствующих исключительно крупным плантаторам табака. Я застал в губернии всего около 10000 десятин, занятых этим растением. Но до 1882 года, когда евреи беспрепятственно арендовали землю, табачные плантации Бессарабии занимали около 25 тысяч десятин, и почти все это количество земли арендовалось и обрабатывалось евреями. В январе и феврале они закладывали парники, весной высаживали рассаду, летом мотыжили растения, отламывали цвет и пасынковали пазушные листья, - осень предназначалась для сбора и сушки, а начало зимы для сортировки и упаковки продукта. Таким образом, целые еврейские семьи имели в течение всего года заработок, а местные землевладельцы, не имевшие возможности уделять времени на высокоинтенсивную культуру табака, получали с клочков своей земли хорошие доходы.

  Ранней весной, ежегодно, приходят в Бессарабию болгары снимать огороды, которыми местное население не занимается; осенью, продав товар, они уходят за границу и уносят с собой наши деньги. Трудно себе представить, какой вред, или убыток, понесло бы местное население в том случае, если бы не иностранцы - болгары, а русские подданные - евреи занимались в деревнях огородничеством, к которому у них есть и способность, и склонность.

  Не раз приходилось мне наблюдать в Кишиневе, как неторопливый молдаванин, привезя на рынок воз сена или зерна, ложился в тени покурить трубку, а юркий еврей, суетясь и волнуясь, приставал к покупателями выхваливая привезенный товар, бегал с образцами его по лавкам и, наконец, найдя покупателя и сговорившись с ним о цене, тащил своего лениваго доверителя к рассчету. Получив деньги, молдаванин, с добродушной важностью, подавал фактору серебряную монету в 15-20 копеек и уезжал домой.

  Такие действия еврея многие готовы назвать, и действительно наэывают, возмутительной эксплуатацией, но я опять отказываюсь понять, в чем проявляется в данном случае вредное влияние фактора, если только он не вошел в стачку с покупателем и не обманул продавца в цене. Невозможно оберегать население до такой крайней степени, постоянно считая поселян недоразвитыми детьми, и нет никакого основания обобщать отдельных фактов обмана и мошенничества, отождествляя их с какими-то специально еврейскими свойствами.

  При посещении сел я старался выяснить роль евреев, скупающих на местах сельскохозяйственные продукты, и много говорил по этому поводу с крестьянами. В большинстве случаев я выслушивал от них заявления, указывавшия на то, что стеснение приезда такого рода скупщиков в деревни для крестьян невыгодно. Действительно, продавцу выгоднее совершить сделку у себя дома, когда продукт его хранится в амбаре или подвале, когда производитель товара является действительно хозяином положения, - волен продать, или подождать с продажей, нежели очутиться на базаре в зависимости от колебания цен, от случайностей привоза, от погоды и дороги, наконец, от стачек покупателей. Поэтому преследования, применяемыя к скупщикам евреям, разъезжающим по деревням, оправдываемыя заботой о сельском населении, казались мне также мало понятными, как и многое другое в злополучном еврейском вопросе.

  Останавливаясь в деревнях и селах при поездках по губернии, я не пропускал никогда случая расспросить местных жителей об отношениях их с евреями, сохранившими, в небольшом, правда, числе, право жительства в этих селах. Ответы всегда, без исключения, доказывали полное отсутствие вражды христианского населения к евреям. Часто я замечал, что отвечающие, видимо, не понимали того, что меня интересовало, и, только после повторных и более подробных обяснений, я получал ответ в таком роде: "Да что вы, какая вражда, зачем? Пусть живут, они нам шубы шьют, что же нам без них каждую мелочь в лавке покупать?"

  Мне случалось иногда замечать среди молдаван некоторый оттенок гордости по отношению к факторам-евреям, что-то похожее на отношение высшего к низшему, господина к слуге. Но далее, по пути разъединения и вражды, это чувство не развивалось, и я не мог открыть в бессарабских деревнях и тени того злобного, по отношению к евреям, чувства, которое иногда, совершенно неожиданно и, повидимому, беспричинно вспыхивает в светских гостиных и в прочих, далеких от настоящей жизни, местах.

  Евреи-торговцы в Бессарабии, как и везде, проявляли обычные свойства: знание рынка, умелое пользование кредитом, быстрый оборот капитала в связи с небольшим процентом прибыли. Указывался и их недостаток: наводнение рынка хотя дешевым, но недоброкачественным товаром. Я мало интересовался вопросом о еврейской торговле, - он не входил в мою задачу, но об одном кишиневском купце я могу дать довольно любопытную справку. Выписывая из Москвы от известных фирм фабричные товары, купец этот имел в Кишиневе склад, из которого ухитрялся продавать оптовым покупателям московския ткани на 1 процент дешевле фабричной цены. Фабрика давала оптовикам 5% скидки, а купец П. - шесть процентов, в виду чего все южные торговцы получали московские товары через него. Секрет его оказался простым. Владея большим капиталом, П. пускал его всецело в оборот и, уплачивая по своим заказам наличными деньгами, пользовался от фабрик десятипроцентной скидкой. Уступая 6% своим заказчикам, он оставлял себе 4%, и, при двойном или тройном годовом обороте, получал верный и достаточный доход.

  В перечисленных выше отраслях деятельности бессарабских евреев я не мог найти таких сторон, которыя давали бы повод обвинять их в систематическом обирании населения. При всем старании связать между собою отдельные случаи еврейских злоупотреблений, ставших мне известными, привести их в систему, открыть в них планомерность, так сказать, - национальную задачу евреев, я должен был придти к выводу, что бессарабские евреи, владельцы и арендаторы, торговцы и скупщики, посредники и факторы могут есть добытый своими трудами хлеб с такой же спокойной совестью, как и прочие люди нашей земли. Кроме того, я убедился, что самыя горячие обвинения против евреев-эксплуататоров раздаются в Бессарабии из рядов лиц, не потрудившихся справиться о том, что думает по означенному поводу само эксплуатируемое население. А оно, в большинстве случаев, не понимает своих защитников и, прежде чем получить отрицательный ответ по поводу тяжести еврейского гнета, приходится обяснить крестьянами в чем, по общему убеждению, должен выражаться этот гнет.

  Однако, в Бессарабии существуют и такие отрасли занятий, которые, будучи предосудительными сами по себе, составляют как бы еврейскую специальность. Надо признать, что дела о контрабандном промысле и жалобы на ростовщичество пестрят еврейскими именами.

  Я умышленно выделил оба упомянутые вопроса из ряда занятий, около которых мы наблюдали евреев, так как они составляют преступления, караемые уголовным законом. Притом контрабандисты евреи своей деятельностыо наносят вред государственному казначейству, а не окрестному населению, для которого беспошлинный провоз товаров даже выгоден. Во всяком случае, трудно, по вопросу о контрабанде, защищать целесообразность законов, ограничивающих права жительства и передвижения евреев: вспомним, что пограничная пятидесятиверстная полоса - единственная территория Бессарабии, бывшая для евреев беспрерывно запретной с 1812 по 1904 год. И если они, несмотря на такое запрещение, не только проникли в эту полосу, но и создали на границе запрещенный промысел, то, казалось бы, их надо привлекать в каждом случае к ответственности по всей строгости законов, а не запрещать, на этом основании, какому-нибудь бендерскому еврею выращивать арбузы на границе Херсонской губернии.

  Ростовщичество в Бессарабии распространено, как я думаю, не более, чем в других местностях империи. Я не слышал в Кишиневе разсказов о тех легендарных подвигах знаменитых закладчиков и дисконтеров, которые, например, в Москве служат темой для романов и повестей, сохраняя память о их героях, как основателях миллионных состояний и родоначальниках известных всей Москве фамилий. Но все же ссуды денег за лихвенные проценты процветают в Бессарабии, в городах и селах, и надо признать, что большинство местных ростовщиков, судя по отзывам бессарабских судей, - еврейского происхождения.

  Меня, по преимуществу, интересовали незаконные кредитные сделки, производимые в селах. Я знал, по наблюдениям своим в центральных губерниях, что русская деревня, лишенная возможности иметь правильный, мелкий кредит, вырабатывает особый вид ростовщиков, умеющих получать по краткосрочным ссудам, деньгами и работой, выше 100% годовых. Мне было известно много случаев, когда, за десятирублевую ссуду, взятую на з месяца, калужский крестьянин, сверх уплаты долга, обязывался дать местному кулаку-кредитору две - три подводы в город и, кроме того, выйти к нему на поле "пожаться" и "покоситься" в страдную пору. То же, примерно, явление я наблюдал и в Бессарабии, с той только разницей, что процент по ссудам определялся точнее и сделки чаще совершались в письменной форме, в виде расписок и векселей. Ростовщики-евреи очень часто практикуют обычай брать двойные обязательства, причем одно из них, имея характер неустойки, возвращается при аккуратной уплате долга и, в таком случае, процент роста по ссуде бывает довольно умеренный. Но часто должник пропускает срок платежа и становится жертвой заимодавца. Надо, однако, добавить, что местные судьи давно учли обычай евреев брать двойные расписки и чрезвычайно легко и охотно отказывают им в такого рода исках, на основании свидетельских показаний и собственного убеждения. Я должен при этом отметить, что случаи взыскания кредиторами долга по второму обязательству, при аккуратной уплате по первому, чрезвычайно редки; Обыкновенно, неустоечный документ возвращается беспрекословно, и, в этом отношении, евреи ростовщики, по общему признанию, стремятся охранять профессиональную честь.

  В результате, о бессарабском ростовщичестве можно сказать следующее: признавая, что конкуренция, на этом поле деятельности, дала победу по преимуществу евреям, можно сожалеть о том, что лихоимство вообще распространено, что борьба с ним ограничивается судебными взысканиями и не переходит в стремление организовать дешевый сельский кредит; но в чем выиграло бы население в том случае, если бы большинство ростовщиков Бессарабии были греки или армяне, - остается неизвестным.

  Сведения и мысли, изложенный в настоящей главе, послужили покойному И.Л. Блоку и мне материалом для ответа на упомянутый выше запрос министра внутренних дел.

  Посоветовавшись между собою, мы пришли к заключению о необходимости сообщить творцу правил 3-го мая 1882 г. наше откровенное мнение, заключающееся в том, что правила эти не только обманули ожидания их составителя, так как не смогли удержать в своих оковах жизненных стремлений и потребностей гонимого ими еврейства, но что самые тенденции, положенные в основу закона 3-го мая, не совпадают с интересами того населения, которое имелось в виду оградить законодательным вмешательством в такие области права, которыя везде признаются свободными от воздействия государственной власти. Блок написал собственноручно всю записку, и я до сих пор бережно храню его рукопись, как воспоминание о добром товарище и честном деятеле, с которым я делил труды и заботы своей нелегкой службы.

  В представленной министру внутренних дел записке по еврейскому вопросу, как и в предыдушем изложении, я избегал проявления того "сентиментального юдофильства", относительно котораго меня предостерегал В.К. Плеве, при отъезде моем в Бессарабию. Не касался я и общих соображений по поводу роли евреев в мировой истории и тех национальных свойств их, признание которых придает рассматриваемому вопросу боевой характер. Но я не мог, конечно, пробыв полтора года в Кишиневе, не заинтересоваться общей постановкой вопроса об евреях, в литературе и жизни, а впоследствии, когда мне пришлось принять участие в работах первой Государственной Думы, я должен был определить отношение свое и к различным способам практического разрешения еврейского вопроса в нашем законодательстве.

  Еврей, в котором, по общему мнению, наиболее полно отразились и таланты и недостатки его народа, - ветхозаветный Иаков боролся с Богом до утренней зари, требуя себе благословения и помощи. Он одолел в конце-концов, хотя и свихнул себе ногу, получив при этом не только имя Израиля, ставшее для его потомков нарицательным, но и обещание несметного потомства, земель и царств.

  В упомянутом библейском сказании люди, почитающие писание, усматривают первое проявление и корень природных еврейских свойств - безумной дерзости и безграничной требовательности, но вместе с тем указывают и на судьбу евреев: получать всякого рода блага путем долгой борьбы и тяжелых жертв. Действительно, при чтении пятой книги Моисеева закона, может придти в голову мысль, что в Ветхом Завете как бы предуказана изменчивая судьба еврейского народа. В постоянно сменяющемся отношении вождя евреев к избранному племени виден как бы прообраз колеблющегося положения, которое впоследствии заняли евреи перед лицом чужеземного закона. "Тебя избрал Господь из любви к вам и ради сохранения клятвы", - говорится в одной главе Второзакония, но рядом с этим обещанием упомянуто, что никто из людей этого "злого рода" не увидит доброй земли, которую Господь клялся дать их отцам. Однако для Халева, с его потомством, делается при этом исключение.

  Ревнитель ограничения еврейских прав со страхом узнает, что израильскому народу предназначены "города, которых он не строил, с домами, наполненными всяким добром, которых он не наполнял, и с виноградниками, которых он не садил". Не мало, однако, найдется у нас и таких людей, которые с облегчениеме вздохнут, узнав, что их сокровенные желания изложены в следующих жутких строфах:

  "И развеет тебя Господь по всем народами Но между этими народами ты не успокоишься, и даст Господь Тебе там трепещущее сердце и томление души."

  "И будет жизнь твоя висеть перед тобою, и будешь бояться ночью и днем, и не будешь уверен в жизни твоей."

  "Утром скажешь: о, если бы пришел вечер. А вечером скажешь: о, если бы наступило утро." (Второзак., гл. 28).

  Не найдется твердой точки опоры для суждения об евреях и в тех мнениях, которые высказывались, в разное время, исследователями Востока, историками культуры, учеными и философами. Противники еврейства часто приводят слова Гердера, указавшего на то, что еврейский народ остался и навсегда останется в Европе народом азиатским, чуждым нашей части света. Они страшатся мощи еврейской крови, силы еврейской завоевательной идеи и, сопоставляя эти опасные свойства с нашей европейской дряблостью, видят в готовности европейцев решать еврейский вопрос с точки зрения высшей справедливости, - доказательство слабости, печальное идеологическое заблуждение. По мнению одного из новейших иссдедователей влияния, оказанного евреями на европейские народности, - Г.С. Чемберлена, равноправие является "пустой фразой склонного к фразерству народа". Однако, мнение ориенталиста Лассена, признающего, что индоевропейские народы выше и богаче одарены, нежели другие, считая в том числе и еврейский, - разделяется многими, и это обстоятельство как будто несколько смягчает наше опасение подпасть еврейскому владычеству. Не мало благородных умов становится на защиту евреев с точки зрения христианской морали и терпимости, полагая, что в свете христианскаго учения нет места для религиозной исключительности, для мрачных идей гонения и преследования, что сопротивление влиянию чуждаго христианству миросозерцания достаточно обезпечено победоносным развитием христианского духа. Но и здесь приходится встречаться с возражениями, вызванными паническим страхом перед еврейским влиянием. Один из новейших немецких философов, Дюринг, находить, что еврейство не есть религия, а - раса, враждебное всем современным культурным нациям племя. Признавая, что нет возможности отвернуться от иудейства, сохранив при том христианские предания, считая, что "христианство выводится от ветхозаветных пророков", Дюринг находит, что "христианин не может быть серьезным антисемитом", а потому предлагает отвернуться от христианской религии, дабы освободиться от гебраизма.

  В России последнее мнение вряд ли встретить сочувствие народных масс. Давний упрек нашего народа по адресу евреев за то, что они "Христа распяли", указывает на осуждение этого исторического факта русским религиозным сознанием, но не дает права заключать о религиозной нетерпимости русского народа. С другой стороны, не приходится наблюдать в русской православной массе инстинктивнаго страха перед еврейством и той безотчетной ненависти, которая порождается сознанием грядущего, неизбежного торжества чуждой и враждебной силы. Усилившуюся за последнее время агитацию против евреев, идущую сверху вниз, от центра к периферии, из дворцов к хижинам, население хижин туго воспринимает и недоверчиво слушает проповедь ненависти и грозные предостережения своих официальных печальников и наемных заступников. Можно, пожалуй, признать, что наш народ не склонен к "пустому фразерству", что равноправие евреев, как идея, столь же чуждо ему, как, например, женское равноправие, по поводу которого в первой Думе раздавались недоумевающие крестьянские голоса. Возможно даже допустить, что овладевшая теперь помыслами крестьян аграрная реформа заставляет кое-кого из них относиться с некоторым вниманием к тем голосам, которые стараются внушить земледельческому классу мысль о стремлении евреев произвести общий дележ, чтобы захватить при этом лучшие куски. Но последнее явление - преходящего характера, и я склонен думать, что проект общего гражданскаго равноправия не вызовет в России народного осуждения только за то, что им предусмотрено, между прочим, освобождение евреев от наложенных на них законом ограничений.

  Для меня лично еврейский вопрос выяснился с той поры, как я стал смотреть на него с точки зрения интересов и нравственных требований русского народа. Постараюсь вкратце пояснить свою мысль.

  Один из ближайших сотрудников моих по Бессарабии, старший советник губернского правления фон Р., человек очень добродушного характера, любил иногда разсказывать о своей находчивости и о проявленных имть на прежней службе полицейских талантах. Лет 20 тому назад, он из драгунского полка перешел на должность полицмейстера города Измаила и однажды обязан был присутствовать, в качестве распорядителя, при казни преступника еврея. Осужденный провисел положенное число минут и был снять с виселицы, после чего врач должен был констатировать его смерть. Но оказалось, что забыли остричь длинную, густую бороду еврея и, благодаря этому обстоятельству, затянувшаяся петля, лишив его сознания, не причинила смерти. "Представьте себе мое положение разсказывал Р., - доктор мне говорить, что жид через 5 минуть очнется. Как поступить? Второй раз повесить его я считал неудобным, а между тем смертный приговор надо было исполнить". - "Что же вы сделали?" спросил я, и получил памятный мне ответ: "Велел скорее закопать, пока он не очнулся".

  Р. признавал, что живого христианина он не решился бы зарыть в землю, но случай с закопанным евреем его не смущал. Он был уверен в том, что поступил остроумно и находчиво.

  Другой характерный случай произошел в Москве, в недавнее сравнительно время. Молодая еврейка желала поступить на курсы, кажется, стенографии, но полиция постоянно высылала ее из города, как не имеюшую права жительства в столицах. Отчаявшись в получении законного разрешения, молодая девушка прибегла к хитрости и взяла удостоверение на занятие тем промыслом, которым молодым еврейкам можно везде заниматься. Но недремлющаго ока полицейской власти ей усыпить не удалось: ее подвергли медицинскому освидетельствованию, доказали, что она своим промыслом не занимается, и выслали окончательно на родину.

  В обоих описанных фактах, безусловно достоверных, меня смущала не столько судьба жертв особого отношения русских чиновников к евреям, сколько тот умственный процесс, путем которого наш средний чиновник полусознательно усвоил привычку применять к бесправному еврею особые нравственные нормы. Не столько для евреев, сколько для России, вредно, по моему мнению, то притупление нравственного чувства, которое создалось у исполнителей, стоящих на страже законов о евреях, и которое безусловно считается признаком надежного слуги и верного подданного.

  Содействует ли укреплению военной доблести поощряемая военным начальством противоеврейская пропаганда при помощи всем известных брошюр и воззваний и отвечает ли достоинству русского войска поведение офицеров и солдат во время еврейских погромов? И не будет ли правильно назвать разложением христианского духа ту изуверскую проповедь ненависти к евреям, которую духовное начальство допускает на церковной кафедре только потому, что гражданская власть поставила евреев как бы вне закона?

  Поэтому законодательное признание еврейского равноправия меня нисколько не страшит. Я вижу в нем способ избавиться от развращающих нас приемов борьбы с евреями. Если еврейскому влиянию надо противодействовать, то пусть борьба происходить путем мирного соперничества и естественного развития сил. Я убежден, что русский народ не потеряет при этом ни своих материальных благ, ни своего духовного богатства.

  

Глава Тринадцатая

Петербург в январе 1904 г. Обявление войны. Плеве. Совещание по еврейскому вопросу. Совещание губернаторов по поводу проекта реформы крестьянского управления. Перевод мой в Харьков. Князь Святополк-Мирский и назначение мое в Тверь. Отъезд из Кишинева.

  

  В середине января 1904 года я поехал в Петербурга для участия в "еврейской" комиссии. Председателем ее был назначен князь И.М. Оболенский, бывший херсонский и затем харьковский губернатор, а в числе членов ее я запомнил: ковенского губернатора Ватаци, виленского - графа Палена, варшавского - Мартынова, могилевского - Клингенберга и московского обер-полицмейстера Трепова. Кроме того, в состав комиссии вошли: директор департамента полиции Лопухин и два херсонских общественных деятеля, вызванные по рекомендации князя Оболенского, - городской голова Соковнин и уездный предводитель дворянства Малаев.

  Помню еще несколько членов этой комиссии, состоявшей из 15-20 лиц, но смутно, и потому, во избежание ошибки, не стану о них упоминать.

  В день моего приезда произошло соб