А.Н.Островский. Правда -
хорошо, а счастье лучшеКомедия в четырех действиях
Москва, ГИХЛ,
1960, Собрание сочинений в десяти томах, т. 7
OCR & spellcheck: Ольга
Амелина, январь 2005
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЛИЦА:
А м о с П а н ф и л
ы ч Б а р а б о ш е в, купец, лет за 40, вдовый.
М а в р а Т а р
а с о в н а, его мать, полная и еще довольно свежая старуха, лет за 60,
одевается по-старинному,
но богато, в речах и поступках важность и
строгость.
П о л и к с е н а, дочь Барабошева, молодая девушка.
Ф и л и ц
а т а, старая нянька Поликсены.
Н и к а н д р М у х о я р о в,
приказчик Барабошева, лет 30.
Г л е б М е р к у л ы ч, садовник.
П а
л а г е я Г р и г о р ь е в н а З ы б к и н а, бедная женщина,
вдова.
П л а т о н, ее сын, молодой человек.
Действие происходит в Москве.
Сад при доме Барабошевых:
прямо против зрителей - большая каменная беседка с колоннами; на площадке, перед
беседкой,
садовая мебель: скамейки с задками на чугунных ножках и круглый
столик;
по сторонам кусты и фруктовые деревья; за беседкой видна решетка
сада.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Входят Филицата и Зыбкина.
З ы б к и н
а. Ах, ах, ах! Что ты мне сказала! Что ты мне сказала! То-то, я смотрю, девушка
из лица изменилась, на себя не похожа.
Ф и л и ц а т а. Все от любви, сердце
ноет. И всегда так бывает, когда девушек запирают. Сидит, как в тюрьме, - выходу
нет, а ведь уж в годах, уж давно замуж пора... Так чему дивиться-то?
З ы б к
и н а. Да, да. Что ж вы ее замуж-то не отдаете? Неужели женихов нет?
Ф и л и
ц а т а. Как женихов не быть, четвертый год сватаются; и хорошие женихи были; да
бабушка у нас больно характерна. Коли не очень богат, так и слышать не хочет; а
были и с деньгами, так, вишь, развязности много, ученые речи говорит, ногами
шаркает, одет пестро; что-нибудь да не по ней. Боится, что уважения ей от такого
не будет. Ей, видишь ты, хочется зятя и богатого, и чтоб тихого, не из бойких,
чтоб он с затруднением да не про все разговаривать-то умел; потому она сама из
очень простого звания взята.
З ы б к и н а. Скоро ль ты его найдешь
такого!
Ф и л и ц а т а. И я то же говорю. Где ты нынче найдешь богатого да
неразвязного? Кто его заставит длинный сертук надеть али виски гладко примазать?
Вяжет-то человека что? Нужда. А богатый весь развязан и уж, обыкновенно, в
цветных брюках... Ничего не поделаешь.
З ы б к и н а. Уж само собой, что в
цветных; потому, Какая ж ему неволя!..
Ф и л и ц а т а. Мудрит старуха над
женихами, а внучка, между тем временем, влюбилась, да и сохнет сердцем. Кабы у
нас знакомство было да вывозили Поликсену почаще в люди, так она бы не была так
влюбчива; а из тюрьмы-то первому встречному рад: понравится и сатана лучше
ясного сокола.
З ы б к и н а. Одного я понять не могу: в этакой крепости
сидючи, за пятью замками, за семью сторожами, только и свету, что в окне, - как
тут влюбиться? Мечтай сколько хочешь, а живого-то нет ничего. Ведь чтоб
влюбиться очень-то, все-таки и видеться нужно, и поговорить хоть немножко.
Ф
и л и ц а т а. Ох, все это было, и не немножко. Разумеется, завсегда в этом мы,
няньки, виноваты, мы - баловницы-то. Да ведь как и не побаловать! Вижу, в тоске
томится - пусть, мол, поболтает с парнем для времяпровождения. А случай как не
найти? Хоть сюда в сад проведу, никому и в лоб не влетит. А вот оно что
вышло-то.
З ы б к и н а. Очень разве уж полюбила-то?
Ф и л и ц а т а. До
страсти полюбила. Сама суди: характер огневой, упорная, вся в бабушку. Вдруг ей
придет фантазия; хочу, говорит, его видеть беспременно! А в другой раз никак
нельзя, а ей вынь да положь, - вот и вертись нянька как знаешь, И день и ночь
ноги трясутся, так вот и жду, так вот и жду, что до бабушки дойдет; куда мне
тогда деваться-то? А моя ль вина, я давно твержу: "Пора, пора, что вы ее
переращиваете, куда бережете?" Так бабушка-то у нас совсем состарилась,
девичье-то положение понимать перестала. Я, говорит, живу же, ни об чем
помышления не имею. На-ка! В семьдесят-то лет! А ты свою молодость вспомни!
З
ы б к и н а. Диковинное дело, что у такого богатого, знаменитого купца дочь
засиделась.
Ф и л и ц а т а. Какой он богатый, какой знаменитый? Бабушка
характерна, а он балалайка бесструнная, - никакого толку и не жди от них.
Старуха-то богата, а у него своего ничего нет, он торгует от нее по
доверенности, - дана ему небольшая; во сколько тысяч, уж не знаю. Да и то
старуха за него каждый год приплачивает.
З ы б к и н а. Что ж им за радость в
убыток торговать?
Ф и л и ц а т а. Бабушка так рассуждает: хоть и в убыток,
все-таки ему занятие; нарушь торговлю, при чем же он останется. Да уж морщится
сама-то, видно, тяжело становится; а он, что дальше, то больше понятие терять
начинает. Приказчик есть у нас, Никандра, такой-то химик, так волком и смотрит;
путает хозяина-то еще пуще, от дела отводит, - где хозяину убыток, а ему барыш.
Слышим мы, на стороне-то так деньгами и пошвыривает, а пришел в одном
сертучишке.
З ы б к и н а. Знаю я все это, - сын мне сказывал.
Ф и л и ц а
т а. Ты за каким делом к хозяину-то пришла?
З ы б к и н а. Все об сыне. Да
занят, говорят, хозяин-то, подождать велели. Взять я сына-то хочу, да опять
беда, долг меня путает. Как поставила я его к вам на место, так хозяин мне
вперед двести рублей денег дал, - нужда была у меня крайняя. И взял хозяин-то с
меня вексель, чтоб сын заживал. Да вот горе-то мое, нигде Платоша ужиться не
может.
Ф и л и ц а т а. Отчего бы так? Кажется, он парень смирный.
З ы б к
и н а. Такой уж от рождения. Ты помнишь, когда он родился-то? В этот год дела
наши расстроились, из богатства мы пришли в бедность, муж долго содержался за
долги, а потом и помер, сколько горя-то было у меня! Вот, должно быть, на
ребенка-то и подействовало, и вышел он с повреждением в уме.
Ф и л и ц а т а.
Какого же роду повреждение у него?
З ы б к и н а. Все он, как младенец, всем
правду в глаза говорит.
Ф и л и ц а т а. В совершенный-то смысл не
входит?
З ы б к и н а. Говорит очень прямо, ну, значит, ничего себе в жизни
составить и не может. Учился он хоть на медные деньги, а хорошо, и конторскую
науку он всю понял; учителя все его любили и похвальные листы ему давали - и
теперь у меня в рамках на стенке висят. Ну, конечно, всякому мило в ребенке
откровенность видеть, а он и вырос, да такой же остался. Учатся бедные люди для
того, чтоб звание иметь да место получить; а он чему учился-то, все это за
правду принял, всему этому поверил. А по-нашему, матушка, по-купечески: учись,
как знаешь, хоть с неба звезды хватай, а живи не по книгам, а по нашему
обыкновению, как исстари заведено.
Ф и л и ц а т а. Что же ему у нас-то не
живется?
З ы б к и н а. Да нельзя, матушка. Поступил он к вам в контору
булгахтером, стал в дела вникать и видит, что хозяина обманывают; ему бы уж
молчать, а он разговаривать стал. Ну, и что же с ним сделали! Начали все над ним
смеяться, шутки да озорства делать, особенно Никандра; хозяину сказали, что он
дела не смыслит, книги путает, - оттерли его от должности и поставили шутом.
(Оглядываясь.) Какой у вас сад распрекрасный!
Ф и л и ц а т а. Сама старуха
за всем наблюдает; и сохрани бог, коли кто хоть одно яблоко тронет. А куда
бережет? Ведь не торговать ими. Ужо, к вечеру, я пойду со двора, так занесу тебе
десяточек либо два.
З ы б к и н а. Спасибо.
Ф и л и ц а т а. Надо мне
сходить по нашему-то делу; колдуна я нашла.
З ы б к и н а. Ужели
колдуна?
Ф и л и ц а т а. Колдун не колдун, а слово знает. Не поможет ли он
моей Поликсене? Все его в Москве не было, увидала я его третьего дня, как
обрадовалась!
Входит Глеб, крутя в зубах веревку из мочалы.
ЯВЛЕНИЕ
ВТОРОЕ
Филицата, 3ыбкина, Глеб.
Ф и л и ц а т а. Меркулыч, ты мешок-то
с яблоками убрал бы куда подальше; а то в кустах-то его видно. Сама пойдет да
заметит, сохрани господи!
Г л е б. Прибрано.
Ф и л и ц а т а. То-то
же.
Г л е б. А ты почем знаешь, что он с яблоками? Может, там у меня жемчуг
насыпан?
Ф и л и ц а т а. Не жемчуг, видела я.
Г л е б. Понюхала. Эко у
вас любопытство! Ну уж!
Ф и л и ц а т а. Тебя же берегу, Меркулыч.
Г л е
б. Не надо, я сам себя берегу. Кабы в сад, окромя меня да хозяев, никому ходу не
было, ну, был бы я виноват; а то всякий ходит, значит с меня взыскивать
нечего.
Ф и л и ц а т а. Толкуй с тобой! Кому нужны ваши яблоки? Хоть и
сшалит кто, ну десяток, много два во все лето, а ты мешками таскаешь.
Г л е
б. Я виноват не останусь, ты не сумлевайся!
Ф и л и ц а т а. Да мне что.
З
ы б к и н а. Заходи ко мне, как пойдешь к колдуну-то!
Ф и л и ц а т а. Да уж
пойду; там что ни выдет, а попробую я эту ворожбу. Вон, никак, сама идет, пойдем
за ворота, постоим, потолкуем. (Уходят.)
Г л е б. Я себе оправдание
найду.
Входят: Мавра Тарасовна и Поликсена, Глеб отходит к стороне и
подвязывает сук у дерева.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Мавра Тарасовна,
Поликсена, Глеб.
М а в р а Т а р а с о в н а. Нет уж, миленькая моя,
что я захочу, так и будет, - никто, кроме меня, не властен в доме
приказывать.
П о л и к с е н а. Ну и приказывайте, кто ж вам мешает!
М а в
р а Т а р а с о в н а. И приказываю, миленькая, и все делается по-моему,
как я хочу.
П о л и к с е н а. Ну, вот прикажите, чтоб солнце не светило,
чтоб ночь была.
М а в р а Т а р а с о в н а. К чему ты эти глупости!
Нешто я могу, коли божья воля?..
П о л и к с е н а. И многого вы, бабушка, не
можете; так только уж очень вы об себе высоко думаете.
М а в р а Т а р
а с о в н а. Что бы я ни думала, а уж знаю я, миленькая, наверно, что ты-то вся
в моей власти: что только задумаю, то над тобой и сделаю.
П о л и к с е н а.
Вы полагаете?
М а в р а Т а р а с о в н а. Да что мне полагать? Я без
положения знаю. Полагайте уж вы, как хотите, а мое дело вам приказы давать, вот
что.
П о л и к с е н а. Стало быть, вы воображаете, что мое сердце вас
послушает: кого прикажете, того и будет любить?
М а в р а Т а р а с о в
н а. Да что такое за любовь? Никакой любви нет, пустое слово выдумали. Где много
воли дают, там и любовь проявляется, и вся эта любовь - баловство одно.
Покоряйся воле родительской - вот это твое должное; а любовь не есть какая
необходимая, и без нее, миленькая, прожить можно. Я жила, не знала этой любви, и
тебе незачем.
П о л и к с е н а. Знали, да забыли.
М а в р а Т а р а
с о в н а. Вот как не знала, что я старуха старая, а мне и теперь твои слова
слушать стыдно.
П о л и к с е н а. Прежде так рассуждали, а теперь уж совсем
другие понятия.
М а в р а Т а р а с о в н а. Ничего не другие, и теперь
все одно; потому женская природа все та же осталась; какая была, такая и есть,
никакой в ней перемены нет, ну и порядок все тот же: прежде вам воли не давали,
стерегли да берегли, - и теперь умные родители стерегут да берегут.
П о л и к
с е н а (смеясь). Ну, и берегите, да только хорошенько!.. (Отходит к
стороне.)
М а в р а Т а р а с о в н а (Глебу). Вижу я, Меркулыч, что
тебе у нас жить надоело, - больно хорошо место, не по тебе. Так ищи себе такого,
где от вас дела не спрашивают, за пропажу не взыскивают! Оглядись хорошенько,
что у нас в саду-то! Где ж яблоки-то? Точно Мамай с своей силой прошел; много ль
их осталось?
Г л е б. Убыль есть, Мавра Тарасовна, это я вижу, это правда
ваша; у вас глаз на это верный, золотой глаз, - убыль есть, это так точно.
П
о л и к с е н а (смеясь). Яблоков уберечь не можете, а хотите...
М а в р
а Т а р а с о в н а. Погоди, Глеб, постой! до тебя очередь после дойдет.
(Медленно подходит к Поликсене.) Это ты что же, миленькая, с кем так
разговариваешь?
П о л и к с е н а. Сама про себя. Да я уж и забыла, что
сказала.
М а в р а Т а р а с о в н а. Ты не огорчайся, что ты позабыла;
я запомню. Будешь ты сидеть дома под замком вплоть до свадьбы.
П о л и к с е
н а. До какой свадьбы?
М а в р а Т а р а с о в н а. А вот когда я найду
тебе, миленькая, жениха по своей мысли.
П о л и к с е н а. А коли найдете по
своей мысли, так сами за него и выходите, а мне какая надобность.
М а в р
а Т а р а с о в н а. Уж извини, надобностей твоих мы разбирать не станем,
а отдадим за кого нам нужно.
П о л и к с е н а. Утешайтесь в мыслях-то,
утешайтесь!
М а в р а Т а р а с о в н а. Да не то что в мыслях, а и на
деле будет то самое. Знаю я это твердо и так-то покойна, как нельзя быть
лучше.
П о л и к с е н а. Бывает, что и бегают из дому-то.
М а в р а
Т а р а с о в н а. Бегают, у кого привязки нет.
П о л и к с е н а. А меня что
удержит?
М а в р а Т а р а с о в н а. Приданое богатое. Пожалеешь его,
миленькая, не бросишь. Да вот что: уж очень ты разговорилась, - а птица ты еще
не велика, и не пристало мне с тобой много разговорных слов говорить. Есть у
тебя охота, так болтай с нянькой. На то она в доме, чтоб твои глупости слушать,
за то ей и жалованье платят. Ты грезишь, словно к зубам, а она поддакивает, -
вот вам и занятие, - будто дело делаете. Мне распорядок в доме вести, а не
балясы с вами точить. А ты мне убегом не грози! Коли замки у нас старые плохи,
так слесаря нам по знакомству новые сделают, покрепче.
П о л и к с е н а. И
вы мне, бабушка, замками не грозите! Кому неволя опротивеет, кто захочет из нее
вырваться, тот себе дорогу найдет.
М а в р а Т а р а с о в н а. Куда
это, не слыхать ли?
П о л и к с е н а (на ухо бабушке). В могилу.
(Уходит.)
М а в р а Т а р а с о в н а (вслед ей). Ну, миленькая, не
вдруг-то туда сберешься, подумаешь прежде.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мавра Тарасовна, Глеб.
М а в р
а Т а р а с о в н а. Где же, Меркулыч, яблоки-то?
Г л е б. Яблоки? Это
точно, как я теперь замечаю, их бы надо больше быть, - умаление есть.
М а в р
а Т а р а с о в н а. Да от чего умаление-то?
Г л е б. Вот что,
сударыня, Мавра Тарасовна: я их стеречь приставлен...
М а в р а Т а р а
с о в н а. Ну да, ты; я с тебя и спрашиваю.
Г л е б. Позвольте! Я их стеречь
приставлен, так вы себя успокойте, я вам вора предоставлю.
М а в р а Т
а р а с о в н а. Давно б тебе догадаться. Да ты, пожалуй, далеко искать станешь,
так не скоро найдешь; не поискать ли нам самим поближе?
Г л е б. Я вам вора
предоставлю; потому мне тоже слушать такие слова от вас - ой-ой!
М а в р
а Т а р а с о в н а. Напраслину терпишь, миленький, задаром обидели?
Г
л е б. Что угодно говорите, на все ваша воля... А только я вам вот что скажу:
нам без ундера никак нельзя.
М а в р а Т а р а с о в н а. Какого,
миленький, ундера, на что он нам?
Г л е б. У ворот поставить. Сторожка у нас
новая построена, вот он тут и должен существовать.
М а в р а Т а р а с
о в н а. У нас дворники есть.
Г л е б. Ну, что дворники! Мужики - одно
слово.
М а в р а Т а р а с о в н а. Ундер ундером, это наше дело; а я с
тобой об яблоках толкую.
Г л е б. Да ундер для всего лучше, особливо если с
кавалерией. Кто идет - он опрашивает: к кому, зачем; кто выходит - он осмотрит,
не несет ли чего из дому. Как можно! Первое дело - порядок, второе дело - вид.
Купеческий дом, богатый, да нет ундера у ворот - это что ж такое!
М а в р
а Т а р а с о в н а. Ундера, это правда, для всякой осторожности... Я
прикажу поискать.
Г л е б. А вора, вы не беспокойтесь, я вам найду, я его
устерегу. Не для вас, а для себя постараюсь, потому этот вор должен меня
оправдать перед вами. Вам обидно, я вижу, вижу; но, однако, и мне... такое
огорчение... это хоть кому...
М а в р а Т а р а с о в н а. Ты с
огорчения-то, пожалуй...
Г л е б. Ну уж не знаю, перенесу ли. Я вам наперед
докладываю. Вон хозяин в сад вышел. (Уходит.)
Входят Барабошев и Мухояров.
ЯВЛЕНИЕ
ПЯТОЕ
Мавра Тарасовна, Барабошев, Мухояров.
М у х о я р о в
(Барабошеву). Давно я вас приглашаю: пожалуйте в контору; потому - хозяйский
глаз... без него невозможно...
Б а р а б о ш е в. Не в расположении.
(Матери.) Маменька, я расстроен. (Мухоярову.) Мне теперь нужен покой... Понимай!
Одно слово, и довольно. (Матери.) Маменька, я сегодня расстроен.
М а в р
а Т а р а с о в н а. Уж слышала, миленький, что дальше-то будет?
Б а р
а б о ш е в. Все так и будет, в этом направлении. Я не в себе.
М а в р
а Т а р а с о в н а. Ну мне до этих твоих меланхолиев нужды мало; потому
ведь не божеское какое попущение, а за свои деньги, в погребке или в трактире,
расстройство-то себе покупаете.
Б а р а б о ш е в. Верно... Но при всем том и
обида.
М а в р а Т а р а с о в н а. Так вот ты слушай, Амос Панфилыч,
что тебе мать говорит!
Б а р а б о ш е в. Могу.
М а в р а Т а р а с
о в н а. Нельзя же, миленький, уж весь-то разум пропивать; надо что-нибудь, хоть
немножко, и для дому поберечь.
Б а р а б о ш е в. Я так себя чувствую, что
разуму у меня для дому достаточно.
М а в р а Т а р а с о в н а. Нет,
миленький, мало. У тебя и в помышления нет, что дочь - невеста, что я к тебе
третий год об женихах пристаю.
Б а р а б о ш е в. Аккурат напротив того, как
вы рассуждаете, потому как я постоянно содержу это на уме.
М а в р а Т
а р а с о в н а. Да что их на уме-то содержать, ты нам-то их давай.
Б а р а б
о ш е в. Через этих-то самых женихов я себе расстройство и получил. Вы
непременно желаете для своей внучки негоцианта?
М а в р а Т а р а с о в
н а. Какого негоцианта! Так, купца попроще.
Б а р а б о ш е в. Все одно -
негоцианты разные бывают: полированные и не полированные. Вам нужно черновой
отделки, без политуры и без шику, физиономия опойковая, борода клином, старого
пошибу, суздальского письма? Точно такого негоцианта я в предмете и имел, но на
деле вышел конфуз.
М а в р а Т а р а с о в н а. Почему же так,
миленький?
Б а р а б о ш е в. Извольте, маменька, понимать, я сейчас вам буду
докладывать. Сосед, Пустоплесов, тоже дочери жениха ищет.
М а в р а Т а
р а с о в н а. Знаю, миленький.
Б а р а б о ш е в. Стало быть, нам нужно ту
осторожность иметь, чтобы себя против него не уронить. Спрашиваю я его: "Кого
имеете в предмете?" - "Фабриканта", - говорит. Я думаю: "Значит, дело вровень,
ушибить ему нас нечем?" Только по времени слышу от него совсем другой тон.
Намедни сидим с ним в трактире, пьем мадеру, потом пьем лафит "Шато ля роз",
новый сорт, мягчит грудь и приятные мысли производит. Только опять зашла речь об
этих женихах-мануфактуристах. "Вы, говорит, отдавайте, дело хорошее, вам такого
и надо; а я раздумал". - "Почему?" - спрашиваю. "А вот увидишь", - говорит.
Только вчера встречаю его, едет в коляске сам-друг, кланяется довольно гордо и
показывает мне глазом на своего компаниона. Гляжу - полковник в лучшем виде и
при всем параде.
М у х о я р о в. Однако плюха.
М а в р а Т а р а с
о в н а. Ай, ай, миленький!
Б а р а б о ш е в. Как я на ногах устоял, не
знаю. Что я вина выпил с огорчения! "Шато ля роз" не действует, а от мадеры еще
пуще в жар кидает... Велите-ка, маменька, дать холодненького.
М а в р а
Т а р а с о в н а. Прохладиться-то, миленький, еще успеешь... Видела я, сама
видела, что к ним военный подъезжал. Как же нам думать с Поликсеной-то?
Б а р
а б о ш е в. Ты скажи, маменька, обида это или нет!
М а в р а Т а р а с
о в н а. Ну, как не обида? Само собой, обида.
Б а р а б о ш е в. Поклонился
да глазами-то так скосил на полковника - на-ка, мол, Барабошев, почувствуй!
М
а в р а Т а р а с о в н а. Ведь зарезал, миленький, зарезал он нас.
М у
х о я р о в. Он теперь в мыслях-то подобно как на колокольне, а вы с грязью
вровень-с.
М а в р а Т а р а с о в н а. Но до этого случая ему
возноситься над нами было нечем, Амос Панфилыч ни в чем ему переду не
давал.
Б а р а б о ш е в. И теперь не дадим. Раскошеливайся, маменька,
камуфлет изготовим.
М а в р а Т а р а с о в н а. Да какой такой
камуфлет?
Б а р а б о ш е в. К ним в семь часов господин полковник наезжает,
и все они за полчаса ждут у окон, во все глаза смотрят, - и сейчас - без
четверти семь, - подъезжает к нашему крыльцу генерал. Вот мы им глазами-то и
покажем.
М у х о я р о в. Закуска важная! Сто твоих помирил, да пятьсот в
гору.
М а в р а Т а р а с о в н а. Да где ж ты, миленький, генерала
возьмешь?
Б а р а б о ш е в. В образованных столицах, где живут люди
просвещенные, там на всякое дело можно мастера найти. Ежели вам нужно гуся, вы
едете в Охотный ряд, а ежели нужно жениха...
М а в р а Т а р а с о в н
а. Ну, само собой, к свахам.
Б а р а б о ш е в. К этому самому сословию мы и
обращались и нашли настоящую своему делу художницу. Никандра, как она себя
рекомендовала?
М у х о я р о в. "Только птичьего молока от меня не
спрашивайте; потому негде взять его; а то нет того на свете, чего бы я за деньги
не сделала".
Б а р а б о ш е в. Одно слово, баба орел, из себя королева,
одевается в бархат, ходит отважно, говорит с жаром, так даже, что крылья у
чепчика трясутся, точно он куда лететь хочет.
М а в р а Т а р а с о в н
а. И тебе не страшно будет, миленький, с генералом-то разговаривать?
Б а р а
б о ш е в. У меня разговор свободный, точно что льется, без всякой задержки и
против кого угодно. Такое мне дарование дано от бога разговаривать, что даже все
удивляются. По разговору мне бы давно надо в думе гласным быть или головой;
только у меня в уме суждения нет и что к чему - этого мне не дано. А
обыкновенный разговор, окромя сурьезного, у меня все равно что бисер.
М а в р
а Т а р а с о в н а. У тебя есть дарование, а мне-то как, миленький?
Б
а р а б о ш е в. И вы так точно, под меня подражайте!
М а в р а Т а р а
с о в н а. А денег-то сколько нужно, как это генералу полагается?
Б а р а б о
ш е в. Деньги все те же; но лучше отдать их вельможе, чем суконному рылу.
М а
в р а Т а р а с о в н а. Да шутишь ты, миленький, или вправду?
Б а р а
б о ш е в. Завтрашнего числа развязка всему будет: придет сваха с ответом; и
тогда у нас рассуждение будет, какой генералу прием сделать.
М а в р а
Т а р а с о в н а. Нам хоть кого принять не стыдно, дом как стеклышко.
Б а р
а б о ш е в. Об винах надо будет заняться основательно, сделать выборку из
прейскурантов.
М а в р а Т а р а с о в н а. Да, вот еще, не забыть бы:
нужно нам ундера к воротам для всякого порядку; а теперь, при таком случае, оно
и кстати.
Б а р а б о ш е в. Это дело самое настоящее, я об ундере давно
воображал.
М а в р а Т а р а с о в н а. Так я велю поискать, нет ли у
кого из прислуги знакомого. (Уходит.)
Входит 3ыбкина.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Барабошев,
Мухояров, 3ыбкина.
З ы б к и н а (кланяясь). Я к вам, Амос Панфилыч.
Б а р
а б о ш е в. Оченно вижу-с. Чем могу служить? Приказывайте!
З ы б к и н а.
Наше дело - кланяться, а не приказывать. Насчет сынка.
Б а р а б о ш е в. Что
же будет вам угодно?
З ы б к и н а. Коли он к вашему делу не нужен, так вы
его лучше отпустите!
Б а р а б о ш е в. В хорошем хозяйстве ничего не
бросают; потому всякая дрянь пригодиться может.
З ы б к и н а. Да что ж ему у
вас болтаться; он в другом месте при деле может быть.
Б а р а б о ш е в. И
сейчас при должности находится, он у нас заместо Балакирева.
З ы б к и н а.
Он должен свое дело делать, чему обучен; ему стыдно в такой должности быть.
Б
а р а б о ш е в. А коли это звание для него низко, мы его можем уволить. Сам
плакать об нем не буду и другим не прикажу.
З ы б к и н а. Так уж сделайте
одолжение, отпустите его!
Б а р а б о ш е в. Я против закону удерживать его
не могу, потому всякий человек свою волю имеет. Но из вашего разговору я
заключаю так, что вы деньги принесли по вашему документу.
З ы б к и н а. Уж
деньги-то я вас покорно прошу подождать.
Б а р а б о ш е в. Да-с, это,
по-нашему, пустой разговор называется. Разговаривать нужно тогда, когда в руках
есть что-нибудь; а у вас нет ничего, значит, все ваши слова только одно
мечтание. Но мечтать вы можете сами с собой, и я вас прошу своими мечтами меня
не беспокоить. У нас, коммерсантов, время даже дороже денег считается. Затем до
приятного свидания (кланяется), и потрудитесь быть здоровы! (Мухоярову.)
Никандра, какие у нас дела по конторе спешные?
М у х о я р о в. Задержка в
корреспонденции; побудительные письма нужно подписать; потому платежи в большом
застое.
Б а р а б о ш е в. Скажи Платону Иванову Зыбкину, чтобы он все, что
экстренное, сюда принес.
Мухояров уходит.
З ы б к и н а. Я одного боюсь, Амос
Панфилыч, как бы он на ваши шутки вам не согрубил, пожалуй, что обидное
скажет.
Б а р а б о ш е в. Никак не может; потому обида только от равного
считается. Мы над кем шутим, так даже и ругаться дозволяем; это для нас одно
удовольствие.
З ы б к и н а. Нечего делать, надо будет денег искать.
Б а р
а б о ш е в. Сделайте одолжение! И ежели где очень много найдете, так покажите и
нам, и мы в оном месте искать будем. Честь имею кланяться.
Зыбкина уходит. Входят: Мухояров и Платон Зыбкин, в руках у него
письма и чернильница с пером.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Барабошев,
Мухояров, Зыбкин.
Б а р а б о ш е в. Корреспонденция?
П л а т о н.
Совершенно справедливо-с. (Кладет письма на столик и ставит чернильницу.)
Б а
р а б о ш е в. А сколько писем? Чтоб не было мне утомления...
П л а т о н.
Подпишете без утомления; потому только пять.
Б а р а б о ш е в (шутя).
Почему, братец, нечетка? Как ты неаккуратен.
М у х о я р о в. Сколько чего,
вы его не спрашивайте; он в счете сбивчивость имеет.
П л а т о н. Нет, я счет
твердо знаю и тебя поучу.
М у х о я р о в. Извольте подписывать, после
сосчитаем. (Подкладывает еще письмо и делает знак Барабошеву.)
Б а р а б о ш
е в (подписывая). Я пять подписал, а вот еще. (Берет письмо, которое положил
Мухояров.)
М у х о я р о в. Я говорю, что счету не знает-с.
П л а т о н.
Моих пять, а шестого я не знаю-с.
Б а р а б о ш е в. Кто же из нас кого
обманывает? Чья это рука?
М у х о я р о в. Его-с. А ты, Платон, не отпирайся,
нехорошо.
П л а т о н (подходя). Позвольте! Я свою руку знаю. (Смотрит на
письмо, потом с испугом хватается за карман.) Это письмо у меня украли... Оно
сюда не принадлежит... Пожалуйте! Это я сам про себя... Это мое сочинение.
(Хочет взять письмо.)
Б а р а б о ш е в. Осади назад, осади назад! Ты мне сам
его подал, значит, я вправе делать с ним что хочу.
П л а т о н. Позвольте,
позвольте! Что я вам скажу... вы, может, не знаете... Да ведь это неблагородно,
это довольно даже низко, Амос Панфилыч, чужие письма читать.
Б а р а б о ш е
в. Что для меня благородно, что низко, я сам знаю: ни в учителя, ни в гувернеры
я тебя не нанимал. Не пристань ты ко мне, я б твою литературу бросил, потому,
окромя глупости, ты ничего не напишешь; а теперь ты меня заинтересовал,
пойми!
П л а т о н. Амос Панфилыч, ну имейте сколько-нибудь снисхождения к
людям!
Б а р а б о ш е в. Стало быть, это тебе будет неприятно?
П л а т о
н. Да не то что неприятно, а для чувствительного человека это подобно казни,
когда над его чувствами смеются.
Б а р а б о ш е в. А ты разве чувствительный
человек? Мы, братец, этого до сих пор не знали. Сейчас мы вставим двойные стекла
(надевает пенсне) и будем разбирать твои чувствия.
П л а т о н (отходя). В
пустой чердак двойных стекол не вставляют.
Б а р а б о ш е в. Вы полагаете,
что в пустой?
П л а т о н. Да уж это так точно. (Хватаясь за голову.) Но за
что же, боже мой, такое надругательство?
Б а р а б о ш е в. А вот за эти ваши
каламбуры.
М у х о я р о в. И за два года вперед зачти!
Б а р а б о ш е в.
По вашим заслугам надо бы вам еще по затылку награждение сделать...
П л а т о
н. Что же, деритесь! Все это вы можете, и драться и чужие письма читать; но при
всем том мне вас жалко, очень мне вас жалко, да-с.
Б а р а б о ш е в. Отчего
ж это такая подобная скорбь у вас?
П л а т о н. Оттого что вы купец богатый,
известный, а такие ваши поступки, и даже хотите драться...
Б а р а б о ш е в.
Так что же-с?
П л а т о н. А то, что это есть верх необразования и подлость в
высшей степени.
Входит Мавра Тарасовна, за ней Филицата и Поликсена, которые
останавливаются в кустах.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Барабошев, Мухояров,
Платон, Мавра Тарасовна, Филицата, Поликсена.
Б а р а б о ш е в. Пожалуйте,
маменька! Очень вы кстати, сейчас мы вам развлечение доставим, будем читать
сочинение господина Зыбкина.
Мавра Тарасовна садится. Поликсена прислушивается из
кустов.
П л а т о н. Вот уж благодарю, вот уж покорно вас благодарю! Куда как
благородно!
Б а р а б о ш е в (читает). "Красота несравненная и душа души
моей". Важно! Ай да Зыбкин.
П л а т о н. Эх! Как это довольно подло, что вы
делаете!
Б а р а б о ш е в (читает). "Любить и страдать, вот что мне судьба
велела. Нельзя открыть душу, нельзя показать чувства - невежество осмеет тебя и
растерзает твое сердце. Люди необразованные имеют о себе высокое мнение только
для того, чтоб иметь высокое давление над нами бедными. Итак, я должен молчать и
в молчании томиться".
М а в р а Т а р а с о в н а (сыну). Что ж это,
миленький, такое написано?
Б а р а б о ш е в. Любовное письмо от кавалера к
барышне.
М а в р а Т а р а с о в н а. Какой же это кавалер?
Б а р а
б о ш е в. А вот рекомендую: чувствительный человек и несостоятельный должник!
Он должен мне по векселю двести рублей, на платеж денег не имеет и от этого
самого впал в нежные чувства.
М а в р а Т а р а с о в н а. К кому же
это он, любопытно бы...
Б а р а б о ш е в. И даже очень любопытно. (Платону.)
Слышишь, Зыбкин: нам с маменькой любопытно знать твой предмет, так потрудись
объяснить, братец.
П л а т о н. Мало ли кому что любопытно! Нет уж, будет с
вас. Я так, про себя писал.
М у х о я р о в. Да ты тень-то не наводи, говори
прямо!
М а в р а Т а р а с о в н а. Скажи, миленький! Вот и посмеемся
все вместе, все-таки забава.
П л а т о н. Умру, не скажу.
Б а р а б о ш е
в. Он сейчас, маменька, скажет, у меня есть на него талисман. (Вынимает
вексель.) Видишь свой документ? Коли скажешь, год буду деньги ждать.
П л а т
о н. Да невозможно. Смейтесь надо мной одним, чего вам еще нужно?
М у х о я р
о в. Как есть храбрый лыцарь, но, при всем том, без понятия к жизни.
Б а р а
б о ш е в. Мало тебе этого? Ну, изорву, коли скажешь.
П л а т о н. Жилы из
меня тяните - не скажу.
Б а р а б о ш е в. Ну так пеняй на себя! Сейчас пишу
уплату, двадцать пять рублей тебе за месяц. Ставлю бланк, без обороту на меня.
(Пишет на векселе.) Передаю вексель доверенному моему. (Отдает вексель
Мухоярову.) Видишь?
П л а т о н. Что ж, ваша воля, отдавайте кому
хотите.
Б а р а б о ш е в (Мухоярову). Завтра же представь вексель, получи
исполнительный лист и (показывая на Зыбкина) опусти его в яму.
П л а т о н (с
испугом). Как, в яму, зачем? Я молодой человек, помилуйте, мне надо работать,
маменьку кормить.
Б а р а б о ш е в. Ничего, братец, посиди, там не скучно;
мы тебя навещать будем.
М а в р а Т а р а с о в н а. Да, миленький, в
богатстве-то живя, мы бога совсем забыли, нищей братии мало помогаем; а тут
будет в заключении свой человек, все-таки вспомнишь к празднику, завезешь
калачика, то, другое - на душе-то и легче.
Б а р а б о ш е в. Покорись,
братец!
П л а т о н (опустив голову). Ну, в яму, так в яму! Но только я
теперь ожесточился.
М а в р а Т а р а с о в н а. Какой ты, миленький,
глупый! Двести рублей для вас велики деньги, хоть бы мать-то пожалел.
П л а т
о н. Ах, уж не мучьте меня!
М а в р а Т а р а с о в н а. Ведь так, чай,
какая-нибудь полоумная либо мещанка забвенная. Хорошая девушка, из богатого
семейства, тебя не полюбит; ну, что ты за человек на белом свете!
П л а т о
н. Ничем я не хуже вас, вот что! Я молодой человек, наружность мою одобряют, за
свое образование я личный почетный гражданин.
М у х о я р о в. Нет, не личный
- а ты лишний почетный гражданин.
Б а р а б о ш е в. Вот это верно, что ты
лишний.
П л а т о н. Нет, вы лишние-то, а я нужный, я ученый человек, могу
быть полезен обществу. Я патриот в душе и на деле могу доказать.
Б а р а б о
ш е в. Какой ты можешь быть патриот? Ты не смеешь и произносить... потому это
высоко и не тебе понимать.
П л а т о н. Понимаю, очень хорошо понимаю. Всякий
человек, что большой, что маленький, - это все одно, если он живет по правде,
как следует, хорошо, честно, благородно, делает свое дело себе и другим на
пользу, - вот он и патриот своего отечества. А кто проживает только готовое, ума
и образования не понимает; действует только по своему невежеству, с обидой и с
насмешкой над человечеством, и только себе на потеху, тот мерзавец своей
жизни.
Б а р а б о ш е в. А как ты обо мне понимаешь? Ежели я ни то, ни
другое и, промежду всего этого, хочу быть сам по себе?
П л а т о н. Да уж
нельзя, только два сорта и есть, податься некуда: либо патриот своего отечества,
либо мерзавец своей жизни.
Б а р а б о ш е в. В таком случае поди вон и
ожидай себе по заслугам.
М у х о я р о в. А вот он у меня другую песню
запоет.
П л а т о н. Всю жизнь буду эту песню петь, другой никто меня не
заставит.
Б а р а б о ш е в. Однако у меня от этих глупых прениев в горле
пересохло. Маменька, попотчуйте холодненьким, не заставьте умереть от
жажды!
М а в р а Т а р а с о в н а. Пойдем, миленький, и я с тобою
выпью. Какое это вино расчудесное, ежели его пить с разумом.
П л а т о н.
Прощайте, бабушка.
М а в р а Т а р а с о в н а. Прощай, внучек! бабушка
я, да только не тебе.
Б а р а б о ш е в. Господин Зыбкин, до свидания у
Воскресенских ворот! (Мухоярову.) Проводи его честь честью!
П л а т о н. Чему
вы рады? Кого вы гоните? Разве вы меня гоните? Вы правду от себя гоните, вот
что!
Уходит, за ним Мухояров, Мавра Тарасовна и Барабошев. Из кустов
выходят Поликсена и Филицата.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Поликсена,
Филицата.
П о л и к с е н а. Няня, няня, Филицата!
Ф и л и ц а т а (не
слушая). Ай, что он тут наделал-то, что натворил! На-ка, хозяевам в глаза так
прямо.
П о л и к с е н а. Филицата, да слушай ты меня!
Ф и л и ц а т а.
Ну, что, что тебе?
П о л и к с е н а. Чтобы ночью, когда все уснут, он был
здесь в саду! Слышишь ты, слышишь? Непременно.
Ф и л и ц а т а. Что ты, что
ты, опомнись! Тебя хотят за енарала отдавать, а ты ишь что придумываешь?..
П
о л и к с е н а. Я тебе говорю, чтобы он был здесь ночью! И ничего слышать не
хочу, - ты меня знаешь.
Ф и л и ц а т а. Что ты об своей голове думаешь? На
что он тебе? Он тебе совсем не под кадрель. Ну, хоть будь он какой советник, а
то люди говорят, что он какой-то лишний на белом свете.
П о л и к с е н а.
Так ты не хочешь? Говори прямо: не хочешь!
Ф и л и ц а т а. Да с какой стати,
и с чем это сообразно, коли тебя за енарала...
П о л и к с е н а (доставая
деньги). Так вот что: поди, купи мне мышьяку!
Ф и л и ц а т а. Ай, батюшки!
Ай, что ты, греховодница!
П о л и к с е н а (отдавая деньги). Купи мне
мышьяку! А если не купишь, я сама пойду. (Уходит.)
Ф и л и ц а т а. Ай,
погибаю, погибаю! Вот когда моей головушке мат пришел.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЛИЦА:
3 ы б к и н а.
П л а т
о н.
М у х о я р о в.
Ф и л и ц а т а.
С и л а Е р о ф е и
ч Г р о з н о в, отставной унтер-офицер, лет 70-ти, в новом очень широком
мундире старой формы,
вся грудь увешана медалями, на рукавах нашивки, фуражка
теплая.
Бедная, маленькая комната в квартире Зыбкиной. В глубине дверь в
кухню, у задней стены диван, над ним повешены в рамках школьные похвальные
листы, налево окно, направо шкафчик, подле него обеденный стол; стулья простой,
топорной работы. На столе тарелка с яблоками.
ЯВЛЕНИЕ
ПЕРВОЕ
3ыбкина (сидит у окна), входит Платон.
П л а т о н (садится
утомленный). Готово. Теперь чист молодец, все заложил, что только можно было.
Семи рублей не хватает, так еще часишки остались.
З ы б к и н а. А как
жить-то будем?
П л а т о н. А как птицы живут? У них денег нет. Только бы
долг-то отдать, а то руки развязаны. Вот деньги-то. (Подает Зыбкиной деньги.)
Приберите! Завтра снесем.
З ы б к и н а. А как жалко-то; столько денег в
руках, и вдруг их нет.
П л а т о н. Да ведь нечего делать: и плачешь, да
отдаешь.
З ы б к и н а. Уж это первое дело - долг отдать, петлю с шеи
скинуть, - последнего не пожалеешь. Бедно, голо, да зато совесть покойна, сердце
на месте.
П л а т о н. Как это, маменька, приятно, что у нас с вами мысли
одинакие.
З ы б к и н а. А ты думаешь, ты один честный-то человек. Нет, и я
понимаю, что коли брал, так отдать надо. Просто уж это очень.
П л а т о н. А
как я давеча этой ямы испугался.
З ы б к и н а. Ну вот! Да разве я допущу? Я
последнее платье продам. Мухояров за тобой из трактира присылал, дело какое-то
есть.
П л а т о н. Надо идти, у него знакомства много, работы не достану ли
через него.
З ы б к и н а. Поди. Убытку не будет, дома-то делать
нечего.
Платон уходит.
Перечесть деньги-то да в комод запереть.
(Считает деньги и запирает в шкафчик.)
Входит Филицата.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Зыбкина,
Филицата.
Ф и л и ц а т а. Снова здорово, соседушка!
З ы б к и н а.
Здравствуй, Филицатушка! Садись! Как дела-то: по-прежнему, аль что новое
есть?
Ф и л и ц а т а. Ох, уж и не говори! Голова кругом идет.
З ы б к и н
а. Была у колдуна-то?
Ф и л и ц а т а. Была. До утра ворожбу-то отложили; уж
завтра натощак, что бог даст; а теперь другая забота у меня. Вот видишь ли:
хозяева наши хотят ундера на дворе иметь, у ворот поставить.
З ы б к и н а.
Что ж, дело хорошее, при большом доме не лишнее.
Ф и л и ц а т а. Вот я и
ездила за ним, у меня знакомый есть; да куда ездила-то! В Преображенское.
Привезла было его с собой, да не вовремя: видишь, дело-то к ночи, теперь
хозяевам доложить нельзя, забранятся, что безо времени беспокоят их; а до утра
чужого человека в доме оставить не смеем.
З ы б к и н а. Так вели ему завтра
пораньше явиться, а теперь пусть домой идет.
Ф и л и ц а т а. Что ты, что ты!
Уж куда ему назад плестись да завтра опять такую даль колесить! Я его и сюда-то,
в один конец, насилу довезла, боялась, что дорогой-то развалится.
З ы б к и н
а. Старенький?
Ф и л и ц а т а. Ветхий старичок.
З ы б к и н а. Так на что
ж вам такого?
Ф и л и ц а т а. Да что ж у нас работа, что ль, какая! У
ворот-то сидеть трудность не велика. У нас два дворника, а его только для
порядку; он кандидат, на линии офицера, весь в медалях, - вахмистр, как следует.
Состарился, так уж это не его вина; лета подошли преклонные, ну и ослаб; а все ж
таки своего геройства не теряет.
З ы б к и н а. Где ж он у тебя?
Ф и л и ц
а т а. У калитки на лавочке сидит, отдыхает: растрясло, никак раздышаться не
может. Так вот я тебя и хочу просить: приюти ты его до утра, он человек смирный,
солидный.
З ы б к и н а. Что ж, ничего, пусть ночует; за постой не
возьму.
Ф и л и ц а т а. Смирный он, смирный, ты не беспокойся! А уж я тебе
за это сама послужу. Дай ему поглодать чего-нибудь, а уснет, где пришлось, -
солдатская кость, к перинам не привычен. (Подходит к окну.) Сила Ерофеич,
войдите в комнату! (Зыбкиной.) Сила Ерофеич его зовут-то. Сын-то у тебя
где?
З ы б к и н а. По делу побежал недалеко.
Ф и л и ц а т а. А и мне его
нужно бы. Ну, да я к тебе еще зайду; далеко ль тут, всего через улицу
перебежать. Кстати тебе яблочков кулечек принесу.
З ы б к и н а. Да у меня и
прежние твои еще ведутся. Вот на столе-то.
Ф и л и ц а т а. Ну все-таки не
лишнее, - когда от скуки пожуешь; у меня ведь не купленные.
Входит Грознов.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же и
Грознов.
Г р о з н о в (вытягиваясь во фрунт). Здравия желаю!
З ы б к и н
а. Здравствуйте, Сила Ерофеич!
Ф и л и ц а т а. Это моя знакомая, Палагея
Григорьевна... Вот вы, Сила Ерофеич, здесь и ночуете.
Г р о з н о в.
Благодарю покорно.
З ы б к и н а. Садитесь, Сила Ерофеич!
Грознов садится к столу.
Яблочка не угодно ли?
Г р о з н о
в (берет яблоко с тарелки). Налив?
З ы б к и н а. Белый налив, мягкие
яблоки.
Г р о з н о в. В Курске яблоки-то хороши... Бывало, набьешь целый
ранец.
З ы б к и н а. А дешевы там яблоки?
Г р о з н о в. Дешевы, очень
дешевы.
З ы б к и н а. Почем десяток?
Г р о з н о в. Ежели в саду, так
солдату задаром, а с прочих не знаю; а на рынке тоже не покупал.
З ы б к и н
а. Да, уж это на что дешевле!
Ф и л и ц а т а. Ну, мне пора домой бежать.
(Подходит к Грознову.) Вот что, Сила Ерофеич: чтоб вас завтра скорей в дом-то к
нам допустили, вы, отдохнувши, сегодня же понаведайтесь к воротам. У нас
завсегда либо дворник, либо кучер, либо садовник у ворот сидят; поговорите с
ними, позовите их в трактир, попотчуйте хорошенько. Своих-то денег вам тратить
не к чему, да вы и не любите, я знаю; так вот вам на угощение! (Дает рублевую
бумажку.)
Г р о з н о в. Это хорошо, хорошо. Я так и сделаю, я люблю в
компании-то, - особенно ежели на чужие-то...
Ф и л и ц а т а. А завтра, когда
придете, скажите, что мой родственник; вас прямо ко мне наверх и проводят задним
крыльцом.
Г р о з н о в. Я скажу, кум. Я все, бывало, так-то и смолоду: когда
нужно повидать либо вызвать кого, так кумом сказывался, хе-хе-хе.
Ф и л и ц а
т а. Значит, вас учить нечего.
Г р о з н о в. Что ученого учить! Тоже ведь
ходок был.
З ы б к и н а. Да вы и сейчас на вид-то не очень чтобы... еще
мужчина бравый.
Г р о з н о в. Что ж, я еще хоть куда, еще молодец; ну, а уж
кумовство все ушло, - прежнего нет, тю-тю!
Ф и л и ц а т а. Вот вы и
потолкуйте. Вы, Сила Ерофеич, расскажите, в каких вы стражениях стражались,
какие страсти-ужасти произошли, каких королей, принцов видели; вот у вас
время-то и пройдет. А я через час забегу, сына твоего мне нужно видеть
непременно. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Зыбкина, Грознов.
З ы б к и н а. И
рада бы я вас послушать, - очень я люблю, когда страшное что рассказывают, ну, и
про королей, про принцев тоже интересно; да на уме-то у меня не то, свое горе
одолело.
Г р о з н о в. Я про сражения-то уж плохо и помню, давно ведь это
было. Прежде хорошо рассказывал, как Браилов брали, а теперь забыл. Я больше
двадцати лет в чистой отставке; после-то все в вахмистрах да в присяжных служил,
гербовую бумагу продавал.
З ы б к и н а. Все у денег, значит, были?
Г р о
з н о в. Много их через мои руки перешло.
З ы б к и н а. А мы вот бьемся, так
бьемся деньгами-то... Уж как нужны, как нужны!
Г р о з н о в. Кому они не
нужны! Жить трудно стало: за все деньги плати.
З ы б к и н а. Жить-то бы
можно; а вот долг платить тяжело.
Г р о з н о в. Да, платить тяжело; занимать
гораздо легче.
З ы б к и н а. Ну, не скажите! Вот я понабрала деньжонок
долг-то отдать, а все еще не хватает, да на прожитие нужно, - рублей тридцать бы
призанять теперь; а где их возьмешь? У того нет...
Г р о з н о в. А у другого
и есть, да не даст. Вот у меня и много, а я не дам.
З ы б к и н а. Что вы
говорите?
Г р о з н о в. Говорю: денег много, а не дам.
З ы б к и н а. Да
почему же?
Г р о з н о в. Жалко.
З ы б к и н а. Денег-то?
Г р о з н о
в. Нет, вас.
З ы б к и н а. Как же это?
Г р о з н о в. Я проценты очень
большие беру.
З ы б к и н а. Скажите! Да на что вам: вы, кажется, человек
одинокий.
Г р о з н о в. Привычка такая. А вы кому должны?
З ы б к и н а.
Купцу.
Г р о з н о в. Богатому?
З ы б к и н а. Богатому.
Г р о з н о в.
Так и не платите. Об чем горевать-то! Вот еще! Нужно очень себя разорять.
З ы
б к и н а. Да ведь по векселю.
Г р о з н о в. Да что ж за беда, что по
векселю. Нет, что вы, помилуйте! И думать нечего! Не платите, да и все тут. А
много ли должны-то?
З ы б к и н а. Да без малого двести рублей.
Г р о з н
о в. Двести? Ни, ни, ни! Что вы, в уме ли!.. Столько денег отдать? Да ни под
каким видом не платите!
З ы б к и н а. Да ведь он документ взял, говорю я
вам.
Г р о з н о в. Ну, а взял, так что ж ему еще! И пусть его смотрит на
документ-то.
З ы б к и н а. Да ведь посадит сына-то.
Г р о з н о в.
Куда?
З ы б к и н а. В яму, к Воскресенским воротам.
Г р о з н о в. Что ж,
это ничего, пущай посидит, там хорошо... пищу очень хвалят.
З ы б к и н а. Да
ведь срам, помилуйте.
Г р о з н о в. Нет, ничего, там и хорошие люди сидят,
значительные, компания хорошая. А бедному человеку, так и на что лучше: покойно,
квартира теплая, готовая, хлеб все больше пшеничный.
З ы б к и н а. Это
действительно, правда ваша; только жалко, сын ведь.
Г р о з н о в. Что его
жалеть-то! Посидит да опять домой придет. Деньги-то жальче, они уж не воротятся,
запрет их купец в сундук, вот и идите домой ни с чем. А спрятать их подальше да
вынимать понемножку на нужду, так на сколько их хватит! Ну, пропади у вас
столько денег, что бы вы сказали?
З ы б к и н а. Сохрани бог! С ума можно
сойти.
Г р о з н о в. Украдут жалко; а своими руками отдать не жалко. Смешно.
Руки-то по локоть отрубить надо, которые свое добро отдают.
З ы б к и н а.
Справедливы ваши речи, очень справедливы; а все-таки у меня-то сомнение: чужие
деньги, взятые, как их не отдать.
Г р о з н о в. Да вы разве на сбереженье
брали? Коли на сбереженье брали, да они у вас целы, - так отдавайте. А я думал,
это трудовые. Трудовые-то люди жалеют, берегут.
З ы б к и н а. Так вы не
советуете отдавать?
Г р о з н о в. Купец от наших денег не разбогатеет; а
себя разорите.
З ы б к и н а. Уж как я вам благодарна. Женский ум, что
делать-то, всего не сообразишь. А ежели сын требовать будет?
Г р о з н о в. А
что сын! Сиди, мол, вот и все! Надоест купцу кормовые платить, ну, и выпустит,
либо к празднику кто выкупит.
З ы б к и н а. Как это все верно, что вы
говорите.
Входят Платон и Мухояров. Грознов садится сзади стола у шкафа и
жует яблоко.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Зыбкина, Грознов, Платон,
Мухояров.
М у х о я р о в (садится, разваливается и надевает пенсне).
Скажите, пожалуйста, я вас спрашиваю: ваш сын имеет в себе какой-нибудь
рассудок?
З ы б к и н а. Не знаю, как вам сказать. Кажется, бог не обидел,
ну, и учили мы его.
М у х о я р о в. Однако и образования настоящего по
бухгалтерской части я не вижу.
П л а т о н. Фальшивые балансы-то тебе писать?
Нет, уж это на что же.
М у х о я р о в. Не с вами говорят, а с вашей
маменькой. Но я даю ему работу, и очень интересную, - баланс стоит сто рублей, я
предлагаю полтораста; но он не берет.
П л а т о н. Совести не продам, сказано
тебе, и не торгуйся лучше.
М у х о я р о в. Какой же ты бухгалтер! От тебя
твоей науки сейчас требуют, а не совести; значит, ты не своим товаром
торгуешь.
П л а т о н. Да уж будет разговаривать-то! Тысячи рублей не возьму,
вот тебе и сказ!
М у х о я р о в. Твоя глупость при тебе, - я спорить не
стану. Мы людей найдем. (Зыбкиной.) У нас дело вот какого роду: много денег в
кассе не хватает, хозяин издержал на свои развлечения: так нам требуется баланс
так оттушевать, чтобы старуха разобрать ничего не могла. (Показывая на
Грознова.) Что это у вас за орангутант?
З ы б к и н а. Какой орангутант,
помилуйте! Это кавалер. Ваша нянька хочет его к вам в ундера поставить.
(Грознову, указывая на Платона.) Вот, Сила Ерофеич, сынок-то мой, про которого
говорили.
Г р о з н о в. Парень знатный! (Манит рукой Платона.) Поди-ка сюда
поближе.
Платон подходит.
Кто это? (Указывая на Мухоярова.)
П л а т
о н. Приказчик от Барабошева.
Г р о з н о в. О!.. А я думал!..
(Отворачивается и жует яблоко.)
М у х о я р о в (вставая). Хорош
мужчина.
Г р о з н о в. Недурен. А ты как думаешь?
З ы б к и н а. Он в
разных сражениях бывал, королей, императоров и всяких принцев видел.
М у х о
я р о в. Врет все, ничего он не видел; за пушкой лежал где-нибудь.
Г р о з н
о в. Нет, видел.
М у х о я р о в. На картинке?
Г р о з н о в (сердится). В
натуре.
М у х о я р о в. Которого?
Г р о з н о в. Австрицкого,
прежнего.
М у х о я р о в. А какой он из себя? Мал, велик, толст, тонок? Вот
и не скажешь.
Г р о з н о в. Нет, скажу.
М у х о я р о в. А скажешь, так и
говори! Вот мы твою правду и узнаем. Ну какой?
Г р о з н о в (передразнивая