Тимковский Николай Иванович - Дело жизни

3;сь, среди чужого горя и нищеты! Не отъ деревни тебѣ надо спасаться, а отъ себя самой. Ты сама, какъ ржавчина, подтачиваешь свою душу. Стань ближе къ людямъ, утопи свою муку въ морѣ чужихъ страдан³й, и тебѣ будетъ легче, легче... повѣрь мнѣ, Анна!

   Анна Род³оновна (съ горькой усмѣшкой). Утопить свою муку? Пробовала, да видно вода не принимаетъ... Ты рѣшительно не хочешь уѣхать отсюда? Даже послѣ того, что ты слышалъ отъ меня?

   Черемисовъ. Анна, это невозможно. Бросить народъ въ то время, какъ на него надвигается бѣда? Да ужъ одна мысль о томъ, что тутъ безъ меня дѣлается... Да я просто не имѣю права уѣхать.

   Анна Род³оновна (подходитъ къ мужу и говоритъ очень серьезно и многозначительно). Глѣбъ, вѣдь я сейчасъ не одну себя жалѣю... Я хочу и тебя пожалѣть... Ты осунулся, постарѣлъ. Ты всегда стараешься скрыть отъ меня всяк³я бѣды, но я все знаю... Я тебя жалѣю - пойми! И потому говорю тебѣ: уѣдемъ вмѣстѣ. Для меня это дѣло не шуточное - повѣрь мнѣ! Я слишкомъ много ставлю на карту. Уѣдемъ, пока не поздно!

   Черемисовъ. Да пойми же, Анна, что я родился тутъ, выросъ среди этого народа, сроднился съ нимъ. Моя жизнь переплелась съ его жизнью тысячью нитей... Я чуть не всѣхъ знаю лично. Я тутъ крестилъ, училъ, вѣнчалъ, хоронилъ, устраивалъ ихъ семейныя дѣла, входилъ въ ихъ интимную жизнь. Деревня знаетъ, что есть вблизи нея человѣкъ, который болѣетъ за нее сердцемъ, думаетъ о ней, готовъ придти къ ней на помощь въ тяжелую минуту... Развѣ одного этого мало? Народъ грубъ, теменъ, говоришь ты? Такъ это еще больше обязываетъ меня быть здѣсь. Если сами они темны, если дѣти ихъ темны, такъ внуки перестанутъ быть темными... Анна, какъ я могу сбѣжать отъ нихъ? Да меня замучитъ совѣсть, я буду презирать себя, какъ дезертира, какъ измѣнника. Пойми же, Анна, пойми, ради Бога, что тутъ у меня не упрямство, не капризъ: тутъ для меня вопросъ совѣсти, тутъ дѣло всей моей жизни!

   Анна Род³оновна. Довольно, Глѣбъ. Все сказано между нами. Для меня тоже рѣшался вопросъ жизни. Я хотѣла уѣхать съ тобой, теперь я уѣду съ Крузовымъ.

   Черемисовъ (не понимая еще настоящаго значен³я ея словъ). Съ Крузовымъ? Какъ? Почему съ Крузовымъ? И куда? Въ Петербургъ?

   Анна Род³оновна. Ты меня не понялъ... Я уѣду навсегда, совсѣмъ.

   Черемисовъ. Какъ?

   Анна Род³оновна. Я не вернусь больше...

   Черемисовъ (ошеломленный). Ты не вернешься? Постой, Анна, дай опомниться...

   Анна Род³оновна. Я не нужна ни тебѣ, ни твоей деревнѣ... Единственно, кому я нужна,- это Крузовъ, и я уѣду съ нимъ.

   Черемисовъ. Анна, да ты безумствуешь!

   Анна Род³оновна. Нѣтъ, я была безумна, когда замуровала себя здѣсь ради твоего народа!

   Черемисовъ. Ты раскаиваешься въ томъ, что вышла за меня, а не за Крузова? Значитъ,ты и въ этомъ обманывала меня? И тутъ была ложь? Ты любишь его, а не меня?

   Анна Род³оновна. Я никого не люблю.

   Черемисовъ. Никого? Такъ зачѣмъ-же тутъ Крузовъ? При чемъ-же тутъ Крузовъ?

   Анна Род³оновна. Мы съ нимъ подъ пару. Онъ тоже не вѣритъ ни въ какое "дѣло жизни" и тоже ни къ чему ни приросъ.

   Черемисовъ. Анна, какъ мнѣ понимать тебя? Чего-же ты хочешь отъ жизни?

   Анна Род³оновна. Ничего я отъ нея не хочу. Мнѣ твоей жизни не нужно: я не гожусь для нея. Мнѣ надо только убѣжать отъ нея куда-нибудь подальше, отгородиться стѣной отъ ея безобраз³й, не видѣть ея, не слышать, не замѣчать...

   Черемисовъ. Чѣмъ ты отгородишься отъ нея? Такой стѣны для тебя не существуетъ!

   Анна Род³оновна (наполовину сама съ собой). Искусство, красота, музыка... Будемъ скитаться съ Крузовымъ, какъ вѣчные жиды, изъ одного мѣста въ другое, безъ оглядки на себя, безъ всякихъ связей съ жизнью... точно въ аэростатѣ, который носится надъ землей. Будемъ опьянять себя искусствомъ, звуками, картинами, театрами...

   Черемисовъ. Вы будете осматривать музеи, выставки, покупать картины... на Крузовск³я деньги? Устраивать концерты, поощрять искусство... ха, ха! Прекрасное зрѣлище! Но,- Анна, гдѣ-же стыдъ-то, отъ котораго у всякаго честнаго человѣка краска бросается въ лицо?

   Анна Род³оновна. А твой стыдъ куда дѣвался? Пока мы будемъ устраивать концерты, ты станешь благодѣтельствовать крестьянамъ... тоже на Крузовск³я деньги! (Черемисовъ дѣлаетъ удивленный и негодующ³й жестъ). Да, да! Вѣдь ты отлично знаешь, что все здѣсь принадлежитъ ему. Значитъ, ты успокоился послѣ того, какъ онъ уничтожилъ вексель?

   Черемисовъ (сдавленнымъ голосомъ). Анна, не говори мнѣ такихъ оскорбительныхъ словъ. Я не успокоюсь до тѣхъ поръ, пока не выплачу ему все, до копѣйки. Я говорилъ сегодня съ Флегонтовымъ: я продамъ ему имѣн³е,- и тогда...

   Анна Род³оновна. И тогда все-таки останешься здѣсь?

   Черемисовъ. Да, потому что можно помогать не одними деньгами... И не одними рублями живъ будетъ человѣкъ. И ты останешься съ нами... Все, что ты говорила сейчасъ, я считаю за бредъ... Ты поѣдешь въ Петербургъ къ сестрѣ, отдохнешь, освѣжишься и опять вернешься къ намъ. (Входитъ Таня съ градусникомъ и, заслышавъ послѣдн³я слова, замираетъ въ испугѣ).

   Анна Род³оновна. Я никогда не вернусь къ вамъ.

   Таня (бросается къ матери и кричитъ, задыхаясь). Мама! Мама!.. Ты не уѣдешь отъ насъ! Нѣтъ, нѣтъ! Мамочка!?

   Анна Род³оновна. Пусти! (Освобождается отъ нея и отходитъ въ сторону).

   Таня (бросаясь къ отцу). Папа, что-же это? Она хочетъ уѣхать? Она не вернется? Господи, что мы за несчастные!

   Черемисовъ (обнимая дочъ). Таню-то, Таню-то пожалѣй! Прожить столько лѣтъ вмѣстѣ и вдругъ бросить все: мужа, семью, дѣло!.. Нѣтъ, ты не рѣшишься на это! Ты не имѣешь права! Это безчеловѣчно! Это безчестно! Да я просто не пущу тебя! (Съ отчаян³емъ). Ахъ, я все не то говорю! Зачѣмъ все это сразу обрушилось на меня?!

   Анна Род³оновна (останавливается у террасы). Хорошо, я останусь здѣсь... Боюсь только, что съ каждымъ днемъ я все больше буду ненавидѣть твой народъ и все, что меня здѣсь окружаетъ... а потомъ и тебя съ дочерью! (Уходитъ въ комнаты).

  

  

  

   Любаша (подметаетъ полъ. Кирилловна сметаетъ тряпкой пыль съ мебели, полокъ, книгъ).

   Кирилловна. Покамѣстъ я хворала, тутъ щетка-то, чай, и не гащивала? Ишь, пыли-то сколько развели... эвона, эвона! Ты, знать, Любашка, съума сошла со своими книжками,- право! Да всѣ вы тутъ...

   Любаша. Легла бы ты лучше, баушка, пожалѣла бы свою старость.

   Кирилловна. "Легла-а?!" Что я за барыня? Нѣтъ, постой, я тутъ такую пыль подыму!

   Любаша. Ну, вотъ ты все говорила: не надо лѣчить... Вылѣчилъ же тебя Митр³й Николаичъ.

   Кирилловна. И даже вовсе не онъ.

   Любаша. А кто же?

   Кирилловна. Бабочка такая въ Авдеевѣ есть: черезъ нее я и свѣтъ увидала. Вотъ кабы Анна-то Род³оновна поклонилась ей, она бы у нея болѣзь отвела: порчу вотъ какъ сымаетъ!

   Любаша. Да нешто барыня у насъ порченая? Что ты, баушка!

   Кирилловна. Да ужъ дѣло видимое. А кто испортилъ? Домна - вотъ кто! Съ сердцовъ за мужа. Злющая вѣдь она, поганка.

   Любаша. Мало ли, баушка, что люди болтаютъ. Все это по глупости.

   Кирилловна. Ты больно умна! Не знаешь, какъ людей портятъ? Вотъ зашьютъ тебѣ въ перину башмаки или чулокъ подбросятъ на дорогу съ худымъ словомъ,- и затоскуешь, инда высохнешь вся, какъ лучинка. Вонъ Агафью изъ Демидовки какъ испортили? Странникъ съ Афона ее отчитывалъ: "у тебя, говоритъ, на каждой вещи чертикъ - тьфу! - сидитъ".

   Любаша. Э, врутъ все!

   Кирилловна. "Врутъ"? Ты вѣрь старымъ людямъ, а не книжкамъ. И отчего это у насъ въ домѣ такое напущен³е пошло? Что Анна Род³оновна, что Танечка - всѣ разбились въ мысляхъ. Ужъ на что Гаврила Иванычъ,- и тотъ, слышь, съ предводителемъ как³е-то горшки откапываетъ; а когда же Гаврила Иванычъ такими дѣлами занимался? Напущен³е, право напущен³е. Прежде въ землѣ не копались, а всего было много, а теперь горшки откапываютъ, а во всемъ пошло хуже да хуже... Въ деревнѣ сказываютъ, знаменья всяк³я начались. Быдто вотъ идешь ты въ чистомъ полѣ, на небѣ ни тучки,- ничего... и вдругъ быдто шаръ летитъ... и кружитъ и кружитъ... и вдругъ тебѣ къ ногамъ - бухъ! Обкатится этакъ округъ тебя - да какъ лопнетъ! Такъ вотъ тебѣ, стало быть, золотомъ весь и разсыпится... Да! (Увидавъ на столѣ коробку съ коллекц³ей) А это что такоеча? Откудова? (Беретъ коробку и смотритъ).

   Любаша. Не трожь, баушка: это барышнина комплекц³я.

   Кирилловна (ворчитъ). "Комплекц³я"! Еще что выдумаешь? Натаскали въ комнаты всякихъ гадовъ. (Любаша видитъ раскрытую книгу, беретъ ее и старается прочитать что-нибудь въ сумеркахъ).

   Любаша. Это все къ наукѣ принадлежитъ.

   Кирилловна. Мудруешь больно. Гадина - она гадина и есть. Выходила бы замужъ лучше, а она вотъ что-то...

   Любаша. Кто? барышня-то?

   Кирилловна. А кто же? Не дурнушка она у насъ, не кособокая какая. (Стираетъ пыль съ книгъ). Книговъ-то какая пропасть проваленная! И для чего это господа книжки пишутъ?

   Любаша. Извѣстно, баушка, для чего:- для жалости.

   Кирилловна. Только пыль разводить. (Взглянувъ на Любашу). А ты опять уткнулась? Эхъ, мужа-то у тебя нѣтъ: бить-то тебя некому. Брось! (Любаша оставляетъ книгу и опять начинаетъ мести).

  

  

   Таня. Кирилловна, тебѣ докторъ не велѣлъ много двигаться.

   Кирилловна. А кто же безъ меня сдѣлаетъ? (Указывая тряпкой на бюсты). Болванчиковъ-то обметать, аль нѣтъ?

   Таня. Какихъ болванчиковъ?

   Кирилловна (указывая на бюсты). А вонъ...

   Любаша. Экъ, баушка, брякнула! (Смѣется).

   Кирилловна. Ну, ну, не глупѣе тебя... Обметать что ли?

   Таня. Не нужно... все равно... оставь. (Подходить къ двери и задумчиво смотритъ въ садъ).

   Кирилловна (замахиваясь тряпкой на Любашу, которая смѣется и крутитъ головой). Нишкни, ты! Вотъ такъ тряпкой грязной и ляпну! (Танѣ). Лампу, что ли, зажечь? Дни-то как³е махоньк³е стали.

   Таня. Зажги.

   Кирилловна. Спички-то? (Уходитъ).

   Любаша (участливо). Грустливы ты что-то, барышня. И книжекъ не читаете, а бывало, все съ книжкой.

   Таня (разсѣянно). Да, да, а ты какъ?.. читаешь?

   Любаша. Вотъ какъ читаю. Меня, барышня, ваши книжки вотъ какъ привѣчаютъ.

   Таня (съ грустной улыбкой). А вотъ меня онѣ ужъ больше не привѣчаютъ.

   Кирилловна (входя со спичками). Обидно мнѣ, барышня: Любкѣ платокъ подарили, а мнѣ шишь съ масломъ.

   Таня. Да вѣдь ты - старуха, ты не будешь цвѣтное носить.

   Кирилловна. Вотъ только надѣть стыдно, а ужъ какъ хорошо-то! Извѣстно, человѣкъ два раза въ жизни глупъ бываетъ: въ дѣтствѣ, да въ старости... (Подставляетъ стулъ и лѣзетъ, чтобы зажечь висячую лампу).

   Любаша. Не лазь, баушка: я зажгу... (Зажигаетъ лампу).

   Кирилловна. Ты, чай, и ланпу-то не оправила? Карасину-то, кажись, мало... Ну, да авось хватитъ. Что зря жечь-то? (Идетъ и опускаетъ у оконъ занавѣски. Таня задергиваетъ дверь портьерой и отходитъ).

  

  

   Марья Платоновна (входитъ). Здравствуйте, Танечка! (Здоровается). А мы тутъ Ульянова схоронили. (Вынимаетъ портъ-сигаръ; Кирилловна подаетъ ей спички; Марья Платоновна закуриваетъ).

   Кирилловна. Петра Акимыча? Хорош³й баринъ былъ: просторный; въ тотъ разъ мнѣ два цѣлковыхъ далъ, "гуляй, говоритъ, старуха"! (Со вздохомъ). Такая ужъ, видно, судьба его коротенькая. Кому назначено помереть, тотъ помретъ. Вонъ въ Авдеевѣ лѣтось мужикъ рубилъ дрова, повздорилъ съ женой, да и пусти ей вслѣдъ полѣнцемъ... такъ, легонько. Ну, и убилъ, и въ Сибирь пошелъ. Хорош³й мужикъ: умственный... бородастый такой. А иного бьютъ, бьютъ, а онъ все живъ. Кому что предназначено. (Вздыхая, уходить).

   Марья Платоновна. Что это вы, Танечка, носикъ повѣсили, а? (Таня не отвѣчаешь). Докторъ у васъ?

   Таня (выходя изъ задумчивости). Докторъ? (Киваетъ по направлен³ю къ кабинету). Онъ тамъ съ папой.

   Марья Платоновна. Сейчасъ Анна Род³оновна была у меня въ больницѣ: взялась помогать мнѣ при перевязкѣ больного...

   Таня. Какъ, мама?

   Марья Платоновна. Хотѣла переломить себя, а какъ только увидала кровь, съ ней сдѣлалось дурно.

   Таня (встревоженная). Господи!

   Марья Платоновна. Потомъ ничего: отошла. Нѣтъ, это дѣло не по ней.

   Таня. Она все на могилѣ у Коли сидитъ.

   Марья Платоновна. Вы бы повл³яли на нее какъ-нибудь. Вѣдь этакъ не долго и свихнуться.

   Таня (съ болѣзненной усмѣшкой). Кому что предназначено.

   Марья Платоновна. Да будетъ вамъ - чушь какая! Придетъ вѣдь въ голову. Право, я браниться начну! Обѣ вы со своей мамой как³я то мертворожденныя. Я бы изъ пожарной трубы васъ всѣхъ! (Подходить къ Танѣ и обнимаетъ ее). Вѣдь вотъ какое мнѣ съ вами горе! (Съ энергическимъ жестомъ). А все эта любовь проклятая! (Таня грустно качаетъ головой, какъ бы желая сказать, что тутъ дѣло не въ любви). Да ужъ нечего. Вижу, вижу... Вамъ, небось, представляется, что это ужъ и Богъ знаетъ, какъ важно, а вѣдь на самомъ дѣлѣ это все чушь одна! У каждой изъ насъ есть въ прошломъ какое-нибудь дурацкое увлечен³е: это неизбѣжно, какъ корь у дѣтей. Облюбуемъ какого нибудь прохвостика и носимся съ нимъ, какъ полоумныя, и страдаемъ. Вѣдь и я когда-то съ ума сходила... вы знаете это... Наплевала же я на своего сударя - и живу, не тужу. Все это только лишн³я путы. (Дружески хлопая Таню по плечу). Выбросьте-ка поскорѣй изъ головы эту копоть, да, благословясь, принимайтесь за дѣло! Ну ее, эту любовь,- провались она совсѣмъ! Безъ нея то лучше, спокойнѣе... да и меньше глупостей надѣлаешь. (Входитъ Корягинъ. Таня, избѣгая смотрѣть на него, подходитъ къ книгамъ и дѣлаетъ видъ, что роется въ нихъ).

  

  

   Корягинъ (молча здоровается съ Таней).

   Марья Платоновна. А васъ въ амбулатор³и Степанъ Огузкинъ ждетъ.

   Корягинъ. Что ему нужно?

   Марья Платоновна. Его въ дракѣ избили. Свидѣтельство проситъ: судиться намѣренъ. (Слышится звукъ заводскаго гудка). Чу, гудокъ загудѣлъ... значитъ, надо больнымъ ужинъ отпускать. (Встаетъ). Такъ вы зайдете въ амбулатор³ю?

   Корягинъ. Да, я скоро.

   Любаша (входитъ). Марья Платоновна...

   Марья Платоновна. Иду, иду... Знаю, что за мной. (Любаша уходитъ). Мы еще, Танечка, увидимся съ вами: я забѣгу. (Уходитъ).

   Корягинъ (не глядя на Таню). Давно собираюсь сказать вамъ, Татьяна Глѣбовна...

   Таня (понуря голову). Что сказать?

   Корягинъ. Собственно говоря, тутъ и безъ словъ все понятно...

   Таня (еще ниже опуская голову). Говорите.

   Корягинъ. Ну... видите... мы съ вами не пара. Да. Вы не годитесь мнѣ въ товарищи, да и я буду для васъ скученъ. Вы не такая, какой я васъ считалъ...

   Таня. Да, не такая...

   Корягинъ. Не думайте, что во мнѣ говоритъ ревность... Да я и не вѣрю, чтобы тутъ у васъ было что-нибудь серьезное... Скажу больше: если бы вы измѣнили лично мнѣ, это было бы поправимо. Но тутъ вышло хуже... Я думалъ, что вы, какъ вашъ отецъ, органически тянетесь послужить народу, но оказалось, что вы, какъ ваша чувствительная мама...

   Таня. Не трогайте маму.

   Корягинъ. Вы хорош³й человѣкъ, но вы не работница. Если первый попавш³йся господинъ можетъ такъ подѣйствовать на ваша воображен³е... (Таня жестомъ останавливаетъ его). Вы вообще, подобно своей мамѣ, живете прежде всего воображен³емъ. Это не ваша вина, конечно, но бѣда въ томъ, что дѣятельность, которой мы съ вами рѣшили посвятить себя, не можетъ дать пищи ни вашему воображен³ю, ни тѣмъ "поэтическимъ" настроен³ямъ, къ которымъ вы по своей натурѣ такъ склонны. Какъ бы то ни было, но одно несомнѣнно: мы съ вами смотримъ въ разныя стороны, а при этомъ совмѣстная жизнь есть обидная нелѣпость.

   Таня (съ болью). Довольно, Дмитр³й Николаевичъ.

   Корягинъ. Еще два слова: если бы я думалъ, что все это пройдетъ у васъ, какъ опьянен³е, и вы опять войдете въ колею трудовой, идейной жизни, я бы не обратилъ особеннаго вниман³я на этотъ эпизодъ: "было и прошло". Но это не пройдетъ: въ этомъ сказалась ваша натура. Вы никогда не будете хорошей работницей, какъ напримѣръ Марья Платоновна, а мнѣ нужна именно жена работница. Я, какъ мужикъ, ищу въ женѣ прежде всего рабочую силу, такъ какъ для меня жизнь - это сплошная работа, требующая напряжен³я всѣхъ силъ...

   Таня. Довольно, не говорите больше... Къ чему?

   Корягинъ. Ваша правда: всяк³е комментар³и тутъ излишни. Простите меня, что я такъ грубо и прямо. Это очень больно, а все-таки такъ лучше: по крайней мѣрѣ на чистоту... да. Дайте вашу руку: вѣдь мы не враги. (Таня, сдѣлавъ усил³е надъ собой, протягиваетъ ему руку. Корягинъ пожимаетъ ее, потомъ идетъ и останавливается). Мнѣ, вѣроятно, придется перевестись въ другое мѣсто, потому что меня выживаютъ отсюда Крутогоровъ и К°; да это выходитъ теперь какъ будто даже кстати... А пока я не переведусь, постараемтесь видѣться порѣже. Глѣбу Гавриловичу я подожду говорить обо всемъ этомъ. И вы пока не говорите: у него и безъ того безпокойства много. (Входитъ Анна Род³оновна; Таня отходитъ къ окну, отодвигаетъ занавѣску и прижимается къ стеклу лбомъ.

  

  

   Корягинъ. Здравствуйте, Анна Род³оновна (здоровается). Зачѣмъ вы все на кладбище ходите, разстраиваете нервы?

   Анна Род³оновна. Мнѣ тамъ спокойнѣе.

   Корягинъ. Ну, ужъ какое это спокойств³е? (Смотритъ на нее). Вамъ бы лучше уѣхать куда-нибудь на время.

   Анна Род³оновна. На время? Да, я, можетъ быть, уѣду.

   Корягинъ. И прекрасно сдѣлаете. (Смотритъ на Таню, хочетъ что-то сказать, но раздумываетъ и уходитъ).

   Анна Род³оновна. Какъ скоро наступила осень. Летятъ листья, летятъ, летятъ... Какъ уныло у насъ теперь въ саду! Становится такъ грустно, такъ пусто, такъ холодно кругомъ... (Подходитъ къ фортепьяно, беретъ аккордъ и замираетъ въ тоскливой задумчивости). Хорошо вылить въ музыкѣ всю душу, всю муку и умереть...

   Таня. Да, умереть...

   Анна Род³оновна (взглядываетъ на нее, потомъ подходитъ къ ней). Что съ тобой? (Таня молчитъ). O чемъ вы сейчасъ говорили съ докторомъ?

   Таня. Мы разошлись.

   Анна Род³оновна. Я знала, что такъ будетъ...

   Таня. Мы съ нимъ разные люди и чувствуемъ по разному.

   Анна Род³оновна (какъ бы отвѣчая на собственныя мысли). Разные люди? Да, да... Хорошо, что вы вовремя...

   Таня. Нельзя соединять намъ жизнь, это нечестно.

   Анна Род³оновна. Нечестно? (За сценой привp3;тственный гулъ голосовъ). Что это за шумъ?

   Таня. Тамъ Егоръ Тарасовичъ... Это, должно быть, его бывш³е ученики пришли.

   Анна Род³оновна. Ты говоришь: нечестно?.. Да, да... Я сама такъ же думаю.

   Таня (тихо черезъ силу). Мама... ты лучше... уѣзжай отъ насъ.

   Анна Род³оновна (вздрогнувъ); Куда? Зачѣмъ?..

   Таня. Тебѣ нехорошо тутъ... (Анна Род³оновна съ волнен³емъ смотритъ на нее испытующимъ взглядомъ). Мы съ папой какъ-нибудь справимся съ собой, проживемъ... Я по себѣ знаю, какъ тяжело бываетъ, когда... Нѣтъ, ты лучше уѣзжай, мама, а то ты будешь ненавидѣть насъ. (Анна Род³оновна порывисто прижимаетъ къ себѣ дочь). А ужъ это страшнѣе смерти... (Увидя, что матъ прислушивается къ звукамъ на улицѣ). Что ты?

   Анна Род³оновна. Ничего. Такъ... Мнѣ показалось, будто подъѣхалъ кто-то... (Глубоко заглядывая дочери въ глаза). А ты знаешь, куда и съ кѣмъ я собиралась ѣхать?

   Таня. Я все знаю, мама... Что тебѣ мучиться здѣсь? (Третъ себѣ грудь)... Грудь давитъ. (За сценой привѣтственный гулъ голосовъ. Въ то время какъ Черемисовъ отворяетъ дверь, слышится): Прощайте, Егоръ Тарасычъ! Приходите къ намъ, Егоръ Тарасычъ! Мы прибѣжимъ къ вамъ! Счастливо оставаться!

  

  

   Черемисовъ (входитъ). Собралась деревенская молодежь: все бывш³е ученики и ученицы Егора Тарасовича... (За сценой привѣтственный гулъ).

  

  

   Дворянчиковъ (въ дверь). До свидан³я, братцы. Какъ бы намъ, съ Божьей помощью, такъ преумудриться, чтобы не забывать другъ друга? (Голоса. - "Нѣтъ, Егоръ Тарасовичъ! Нѣтъ! Мы не забудемъ!") Я буду захаживать къ вамъ по воскресеньямъ. Равно забѣгайте и вы. (Гулъ голосовъ: "Прощайте, Егоръ Тарасовичъ!- Спасибо! Будьте здоровы, Егоръ Тарасовичъ!".

   Дворянчиковъ (затворяетъ дверь, оборачивается и видитъ Анну Род³оновну). Анна Род³оновна! (Смущенно здоровается съ ней). Тронули они меня до слезъ: обрадовались мнѣ... (Танѣ). Вы, какъ и встарь, читаете имъ по воскресеньямъ? Доброе дѣло, свѣтлое дѣло... Сѣйте разумное, доброе, вѣчное!.. А у меня, повѣрите-ли, все задрожало внутри, когда они стали привѣтствовать меня... Зазвенѣли струны въ душѣ... Вѣдь я съ ними сроднился... Эхъ!

   Черемисовъ. Здѣсь, Егоръ Тарасовичъ, нѣсколько поколѣн³й прошло черезъ ваши руки, здѣсь на вашихъ глазахъ стали выростать так³е славные молодые побѣги,- а вы...

   Дворянчиковъ. Не бейте лежачаго, Глѣбъ Гавриловичъ! Мнѣ самому на заводѣ вотъ какъ тошнехонько. Одинъ этотъ фабричный гудокъ всю мою нервную систему переворачиваетъ... Безсонница меня истомила... Страхъ какой-то сверхъестественный, почти, можно сказать, суевѣрный... Изъ дому убѣгать сталъ, пьянымъ два раза напивался, вотъ ужъ до чего дошелъ! А уйти съ завода не смѣю. Я не такой подвижникъ, какъ вы, и не такая у меня подруга жизни, какъ у васъ. (Анна Род³оновна отворачивается.) Анна Род³оновна понимаетъ васъ, идетъ съ вами рука объ руку; а моя... (Махнувъ рукой) Ну, да Богъ съ ней; она о дѣтяхъ печется... Я душевно радъ, что вы отъ меня за мою ренегац³ю не отвернулись. Тянетъ меня къ вамъ; сколько разъ ходилъ сюда съ завода, да съ полдороги вертался: духу не хватало. А вотъ, наконецъ... Вѣдь тѣломъ я на заводѣ, а душой-то здѣсь, здѣсь!.. Ну, а теперь забѣгу къ доктору въ амбулатор³ю, да и домой скорѣй. До свиданья! (Жметъ руку Черемисову). Потеплѣло у меня на душѣ съ вами... До свиданья, Татьяна Глѣбовна! (Прощается). Коллекц³ю изволили закончить?

   Таня. Нѣтъ. Бросила. (Черемисовъ тревожно наблюдаетъ за женой и дочерью).

   Дворянчиковъ. Жаль, жаль... До пр³ятнаго свиданья, Анна Род³оновна. (Прощается). Какъ вы тогда играли у Андрея Павлычато: вѣкъ не забуду! (Черемисову). А Гавр³илъ Ивановичъ, какъ я слышалъ, археолог³ей увлекся?

   Черемисовъ. Какая археолог³я! Просто, у предводителя поваръ хорош³й: вотъ онъ и поѣхалъ туда погостить. Что-то роютъ тамъ: как³е-то черепки.

   Дворянчиковъ. Хе, хе...Такъ-съ... Андрей Павловичъ, кажется, скоро въ Европу уѣзжаетъ. А къ намъ въ школу наставникъ пр³ѣхалъ: санктъ-петербургская штучка, въ золотыхъ очкахъ щеголяетъ... хе-хе. Прощайте-съ! (Идетъ и останавливается). Вы, въ случаѣ чего, не говорите ужъ женѣ, что я тутъ былъ: вѣдь я, собственно, въ больницу пошелъ, къ доктору, насчетъ безсонницы посовѣтоваться, а сюда попалъ, такъ сказать, инкогнито... Хе, хе... До пр³ятнѣйшаго! (Уходитъ).

   Черемисовъ. Танюшка, тамъ твоя публика ждетъ тебя.

   Таня (какъ-бы очнувшись). Какая публика?

   Черемисовъ. Ты забыла? Вѣдь сегодня воскресенье?

   Таня (все еще не собравшись съ мыслями). Да, да...

   Черемисовъ. Деревенская молодежь собралась на воскресное чтен³е.

   Таня. Ахъ, да... Сейчасъ, сейчасъ... (Беретъ съ полки книгу и уходитъ. Черезъ минуту за сценой слышится привѣтственный гулъ).

   Черемисовъ (притворивъ дверь, подходитъ къ женѣ). Анна, ты чувствуешь, что жить такъ, какъ мы съ тобой сейчасъ живемъ,- нельзя?

   Анна Род³оновна. Я давно чувствую это.

   Черемисовъ. Вотъ ты послушалась меня, осталась здѣсь; ты живешь съ нами, а вѣдь ты не живая. Такъ нельзя... Надо на что нибудь рѣшиться. (Ходитъ по комнатѣ). Ты слышала: онъ скоро уѣзжаетъ?

   Анна Род³оновна. Слышала.

   Черемисовъ. Анна... я тебя больше не буду удерживать...

   Анна Род³оновна (съ больной усмѣшкой). А,- видно, тяжеленько вамъ обоимъ приходится со мной: и тебѣ и дочери...

   Черемисовъ (подходитъ къ женѣ). Анна, поговоримъ по душѣ. Въ тотъ разъ мы говорили съ тобой нехорошо, не по-товарищески. Тогда я негодовалъ на тебя, стыдилъ, упрекалъ; теперь стыжу себя самого. (Анна Род³оновна смотритъ на него съ недоумѣн³емъ и волнуется). Тогда я говорилъ тебѣ: "я тебя люблю, я твой мужъ - и потому требую, чтобы ты была со мной, жила моею жизнью". А теперь говорю: Анна, я люблю тебя, я твой самый близк³й, и потому хочу, чтобы ты была тамъ, куда рвешься душой, и жила такъ, какъ велятъ тебѣ твои чувства, взгляды, твоя натура. Я не могу допустить, чтобы въ тебѣ зародилась тѣнь вражды противъ насъ, твоихъ близкихъ, родныхъ. Мы не ляжемъ камнемъ на твою душу,- не бойся; намъ слишкомъ дорога твоя душа. Мы хотимъ, чтобы въ тебѣ опять воскресла жизнь, чтобы теплѣе и свѣтлѣе было у тебя на сердцѣ. Лучше будь вдали отъ насъ живой, чѣмъ вблизи насъ мертвой. (Анна Род³оновна плачетъ). O чемъ? O чемъ? Анна, мы и безъ слезъ все можемъ рѣшить и устроить... Надо только вѣрить другъ другу... до конца вѣрить, Анна.

   Анна Род³оновна. Сколько любви, сколько красоты въ душѣ у тебя и у Тани... Зачѣмъ нѣтъ у меня такого сердца? Отчего я не могу отдавать свою душу людямъ, какъ это дѣлаешь ты? Ты думалъ, что твоя Анна горитъ любовью къ ближнему,- а у нея только холодъ внутри, мучительный холодъ. Изъ любви къ тебѣ я старалась полюбить твой народъ, всю жизнь ломала себя, убивалась надъ мужиками, входила въ бабьи интересы, учила, утѣшала, устраивала ясли, а внутри у меня было холодно, холодно. Я судорожно хваталась то за одно, то за другое: только бы не размышлять, только бы не оглядываться на себя! И всегда мнѣ казалось, что вотъ, вотъ упадетъ передо мной завѣса, и я увижу страшную пустоту, огромную могилу...

   Черемисовъ. Да, бѣдная моя, да...Я знаю это... Даже въ тѣ минуты, когда ты бывала радостной, оживленной, я всегда чувствовалъ въ тебѣ этотъ холодъ... тамъ, гдѣ-то, на самомъ днѣ души. Такъ бываетъ весной на рѣкѣ: сверху оттаетъ, а внизу подъ водой все еще держится ледъ. (Беретъ ея руки и смотритъ на нее). Вотъ и теперь онъ просвѣчиваетъ въ твоихъ глазахъ.

   Анна Род³оновна. Сегодня я пошла въ деревню навѣстить свою слѣпую... Она стала гладить меня по головѣ - она вѣдь по волосамъ меня узнаетъ - гладила и плакала отъ радости... и говорила, что какъ только я пришла, ей стало лучше... А я... я, вѣдь, ничего этого не чувствовала: я только притворялась передъ ней... Я вся точно пустая...

   Черемисовъ. Не могу простить себѣ, что я столько лѣтъ прожилъ съ тобой и не заглянулъ ни разу поглубже въ твою душу, не разсмотрѣлъ, что тамъ стонетъ въ ней, не помогъ тебѣ въ твоей страшной душевной ломкѣ. Моя вина, моя вина!

   Анна Род³оновна. Ахъ, какъ ужасно быть мертвой среди живыхъ! (Слышенъ звукъ подъѣхавшаго экипажа. Анна Род³оновна вздрагиваетъ и прислушивается. Черемисовъ старается подавить въ себѣ волнен³е и казаться особенно бодрымъ).

   Черемисовъ. Не отчаивайся, Анна... Еще загорится въ тебѣ душа... Ты еще оживешь, бѣдняжка моя; ты еще... (Входитъ Крузовъ, одѣтый по-дорожному).

  

  

   Крузовъ. Не удивляйся, что я такъ поздно: я заѣхалъ проститься. (Протягиваетъ Черемисову руку).

   Черемисовъ (не безъ колебан³я подаетъ свою). Ты уѣзжаешь?

   Крузовъ. Да, сегодня съ ночнымъ поѣздомъ. (Здоровается съ Анной Род³оновной).

   Черемисовъ. Куда? въ Петербургъ?

   Крузовъ. Сначала въ Петербургъ, а потомъ за границу.

   Черемисовъ. Да, да, вотъ ты какъ... Ну, я сейчасъ... Мнѣ нужно отдать тебѣ... Я сейчасъ... (Поспѣшно уходитъ).

  

  

   Крузовъ. Вы ѣдете со мной? (Анна Род³оновна не отвѣчаетъ). Вчера вы писали мнѣ, что ѣдете.

   Анна Род³оновна. Да, я писала...

   Крузовъ. Глѣбъ знаетъ?

   Анна Род³оновна. Знаетъ.

   Крузовъ. Ну, и что же?

   Анна Род³оновна. Онъ не удерживаетъ меня...

   Крузовъ. Вотъ какъ? Я узнаю Глѣба... Онъ понялъ, что вамъ не такая жизнь нужна, что никто въ этомъ не виноватъ... Да, это съ его стороны умно и... честно. Вы собрались въ дорогу?

   Анна Род³оновна. Нѣтъ.

   Крузовъ. Но вѣдь я писалъ вамъ, что заѣду за вами? Или у васъ не хватаетъ духу разомъ сжечь корабли? (Анна Род³оновна молчитъ). Или вы, можетъ быть, все еще не довѣряете мнѣ, какъ тогда съ векселемъ?

   Анна Род³оновна. Нѣтъ, я вѣрю вамъ.

   Крузовъ. Вполнѣ?

   Анна Род³оновна. Вполнѣ.

   Крузовъ. И препятств³й къ отъѣзду у васъ никакихъ нѣтъ?

   Анна Род³оновна. Препятств³й нѣтъ.

   Крузовъ. Такъ, значитъ, ѣдемъ. Да будьте же повеселѣе: все на свѣтѣ происходитъ гораздо проще, чѣмъ кажется; надо только быть посмѣлѣе и поменьше философствовать надъ жизнью. Что у васъ сейчасъ въ мысляхъ, никакъ я не пойму? (Входитъ Черемисовъ, держа въ рукахъ бумагу).

   Черемисовъ. Вотъ тебѣ вексель взамѣнъ уничтоженнаго.

   Крузовъ. Не нужно мнѣ твоего векселя.

   Черемисовъ. Я требую, чтобы ты взялъ его.

   Крузовъ (пожимая плечами). Изволь, если тебѣ такъ хочется. Все равно, я брошу его въ печку.

   Черемисовъ. Это для меня безразлично. Я отдамъ тебѣ, что долженъ. Часть долга вышлю тебѣ на дняхъ, а часть...

   Крузовъ. Но вѣдь ты разоряешь себя?

   Черемисовъ. Это не твоя забота.

   Крузовъ. Наконецъ, что же ты будешь дѣлать здѣсь, сидя на развалинахъ?

   Черемисовъ (не отвѣчая ему). Анна, ты ѣдешь съ нимъ? Если да, то возьми у меня денегъ... У него ничего не бери... Пока я могу дать тебѣ немного; потомъ вышлю... (Женѣ). Если ты ѣдешь съ нимъ, зачѣмъ откладывать? Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, легче... Уѣзжай такъ, чтобы Таня не видала, а то она и безъ того... Потомъ мы съ ней какъ-нибудь...

   Крузовъ. Онъ правъ. Рѣшайте скорѣе.

   Черемисовъ. Анна, если ты думаешь, что я или дочь твоя... Повѣрь мнѣ: мы не будемъ судить тебя: ни я, ни Таня. Мы хотимъ только, чтобы ты была живой... Мы будемъ любить тебя, какъ всю жизнь любили, будемъ все такъ же болѣть и радоваться за тебя... И когда бы ты ни вернулась къ намъ, ты всегда будешь для насъ близкой, любимой... И всегда мы... Вѣрь мнѣ, Анна... Зачѣмъ мучиться? Надо жить... да. Надо искать жизни. Ты вотъ что: ты живи,- а все прочее... Э, да что говорить... Главное: живи!

   Крузовъ. Онъ тысячу разъ правъ. Пока человѣкъ не умеръ, онъ долженъ жить, а не ходить около жизни... какъ мы съ вами. Какая цѣна, какой смыслъ въ самомъ добродѣтельномъ существован³и, если человѣкъ мертвъ?

   Анна Род³оновна. "Жить?" Вы оба говорите это?.. "Искать жизни"? А я вотъ знаю, что довольно мнѣ выѣхать за околицу,- и я буду, какъ безумная, рваться сюда назадъ, точно я здѣсь душу свою покинула... (Черемисовъ дѣлаетъ порывистое движен³е къ ней, но сдерживается).

   Крузовъ (отступая въ изумлен³и). Что же это? Давно ли вы...

   Анна Род³оновна. Какъ! Мы будемъ съ вами искать жизни, а въ это время они, мои близк³е, брошенные мной...

   Крузовъ (понуривъ голову). Я такъ и зналъ, что вамъ будетъ жаль мужа.

   Анна Род³оновна. Нѣтъ, нѣтъ,- не то... Во мнѣ сейчасъ не то. Жаль мужа, дочери? Нѣтъ, это не остановило бы меня. Или вы думаете, что я не жалѣла ихъ до боли, когда писала вамъ, что ѣду? Я знала, что мнѣ придется насильно оторвать себя отъ нихъ... И все-таки я уѣхала бы съ вами... А вотъ теперь не въ силахъ оторваться! Ну, говорите же что-нибудь, объясните мнѣ... Ну, оторвите меня отъ него, если можете!

   Крузовъ. Увы! не могу. Для меня теперь ясно, что вы никогда не уѣдете отъ него. Глѣбъ, ты еще разъ побѣдилъ меня. Ну, что же дѣлать... Значитъ, такъ суждено. Я всегда чувствовалъ это въ глубинѣ души, а теперь хорошо понялъ... (Къ Аннѣ Род³оновнѣ). Мы съ вами всю жизнь коченѣемъ отъ холода:- мы не можемъ отогрѣть другъ друга... А вотъ у него есть огонь, у котораго всякому хочется погрѣться. Все живое летитъ на огонь... да. Тутъ ужъ ничего не подѣлаешь. Для меня теперь это ясно... да. Ну, и значитъ... значитъ, прощайте. (Идетъ. Анна Род³оновна въ страшномъ волнен³и отворачивается, чтобы не видѣть, какъ онъ уходитъ).

   Черемисовъ. Постой! (Подходитъ къ нему и протягиваетъ ему руку).

   Крузовъ (продолжительно пожавъ ему руку). Счастливо оставаться. (Идетъ).

   Черемисовъ. Куда тебѣ выслать деньги? .

   Крузовъ. Денегъ я не возьму.

   Черемисовъ. Опять великодуш³е?

   Крузовъ. Нѣтъ, это просто равнодуш³е. Мнѣ никого и ничего не нужно, Прощайте. (Уходитъ). (Черемисовъ задумчиво смотритъ ему вслѣдъ; видимо, онъ не можетъ собраться съ мыслями. Слышенъ звонъ бубенчиковъ. Анна Род³оновна подходитъ къ окну, отворяетъ его, высовывается и смотритъ).

   Черемисовъ (тихо). Анна... (Анна Род³оновна не слышитъ; Черемисовъ смотритъ на нее, потомъ осторожно подходитъ и кладетъ ей на плечо руку; Анна Род³оновна вздрагиваетъ. Задушевнымъ тономъ): Анна, его еще можно вернуть...

   Анна Род³оновна (съ измѣнившимся лицомъ). Я пойду туда... къ нему.

   Черемисовъ. Къ кому?

   Анна Род³оновна. Къ сыну... Я тамъ у него посижу... Я немножко... Ты не ходи за мной... (Выходитъ. Черемисовъ въ тревожномъ недоумѣн³и). (Входитъ Таня съ книгой).

  

  

   Таня. Онъ уѣхалъ? Совсѣмъ уѣхалъ?

   Черемисовъ. Да... Отчего ты не вышла проститься?

   Таня. Онъ спрашивалъ обо мнѣ?

   Черемисовъ. Нѣтъ.

   Таня. Такъ зачѣмъ же я... (Обрывается). А гдѣ мама?

  &nb