Тимковский Николай Иванович - Дело жизни

Право, я какой-то выродокъ... Живешь цѣлые годы съ близкими людьми - и вдругъ начинаешь чувствовать, что ничего тебѣ не надо: ни семьи, ни... ходишь, точно во снѣ или точно что потеряла... Жалко мнѣ ихъ... Я не знаю, что съ собой дѣлать.

   Крузовъ. А я знаю (кладетъ передъ ней бумагу и карандашъ). Пишите сейчасъ мужу...

   Анна Род³оновна (машинально беретъ карандашъ). Мужу?

   Крузовъ. Пишите... что вы остаетесь здѣсь (Анна Род³оновна отшатывается). Остаетесь потому, что вамъ дома нечего дѣлать. Пишите, что вы наконецъ ясно поняли истину...

   Анна Род³оновна (тихо). Какую истину?

   Крузовъ. Ту, что вы созданы не для деревни, не для лямки будничной жизни, а для искусства, для музыки, для красоты. Глѣбъ не видитъ и не понимаетъ этого; онъ весь поглощенъ своей деревней. Онъ многаго въ жизни не замѣчаетъ потому, что живетъ съ шторами на глазахъ. Что? Или боитесь написать правду?

   Анна Род³оновна. Я не знаю, въ чемъ правда, гдѣ она... Я перестала себя понимать!

   Крузовъ. Нѣтъ, вы отлично видите истину и трусливо отмахиваетесь отъ нея. Вамъ чуждо все то, чѣмъ живетъ Глѣбъ, но вы старательно поддѣлываете себя подъ его образецъ и обманываете вашихъ близкихъ этой поддѣлкой. Вы поддѣльная жена, поддѣльная мать, поддѣльная хозяйка... Одно въ васъ есть неподдѣльное: это то, что вы артистка, артистка съ ногъ до головы, въ душѣ, въ мысляхъ, во вкусахъ, во всемъ существѣ. И это-то единственно неподдѣльное вы малодушно прячете ото всѣхъ, даже отъ себя самой, и разыгрываете несвойственныя вамъ роли жены, матери... Имѣете-ли вы право жить съ человѣкомъ и числиться его подругой, когда душа ваша не съ нимъ, а совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ? Надо мало уважать себя и своего мужа, чтобы продолжать эту поддѣльную жизнь, эту жалкую мистификац³ю и только "числиться"...

   Анна Род³оновна (блѣдная, перемучившись отъ словъ Крузова, старается улыбнуться). Вы точно кипяткомъ брызжете на меня... Вѣдь это больно... Это очень жжется... (выпиваетъ залпомъ остатки вина). Что-же я должна, по вашему?

   Крузовъ. Я вамъ сейчасъ скажу... Хотите еще вина?

   Анна Род³оновна. Не нужно... или нѣтъ, дайте... Все равно.

   Крузовъ (наливаетъ ей вина). Мы съ вами уѣдемъ за границу. Я устрою вамъ жизнь, къ которой вы всегда органически тянулись: жизнь, посвященную цѣликомъ искусству.

   Анна Род³оновна. Постойте... о чемъ мы съ вами говоримъ? Моя жизнь прожита... У меня взрослая дочь.

   Крузовъ. Да, конечно, мы съ вами не молодые влюбленные, а помятые жизнью старые друзья.

   Анна Род³оновна. Да, помятые жизнью.

   Крузовъ. А для такихъ-то именно людей всего ужаснѣе одиночество. Мнѣ нужна ваша душа... ваша тонкая, нѣжная женская душа, безъ которой я всю жизнь чувствовалъ себя одинокимъ, хотя у меня и не было недостатка въ пр³ятеляхъ и пр³ятельницахъ. Я люблю въ васъ прежде всего артистку, которой вы всегда были и будете, люблю вашу чуткость ко всякой красотѣ, ваше отвращен³е къ обыденщинѣ. Мнѣ нужна ваша артистическая душа - понимаете? А вамъ нуженъ м³ръ красоты, впечатлѣн³я искусства, художественныя наслажден³я. Послушайте, вѣдь надо устраивать жизнь такъ, чтобы всяк³й получалъ то, что ему прежде всего нужно. Или я ошибаюсь?

   Анна Род³оновна. Нѣтъ, вы не ошибаетесь.

   Крузовъ. Ну, вотъ я и вашему мужу дамъ то, что ему нужно...

   Анна Род³оновна (съ изумлен³емъ), Глѣбу? Вы?

   Крузовъ. Да... Онъ такъ щедро благодѣтельствовалъ деревнѣ, что у него выросъ долгъ выше головы. Флегонтовъ каждый день могъ явиться къ нему съ векселемъ и сказать: "уходи-ка, братъ, на всѣ четыре стороны, потому что здѣсь все - усадьба, лѣсъ, земля - принадлежитъ мнѣ". И Флегонтовъ сдѣлалъ бы это, если бы я не купилъ у него вексель...

   Анна Род³оновна. Вы?! Вексель?

   Крузовъ. Да, чтобы доказать вамъ, какъ нельзя лучше, полную безпомощность Глѣба со всѣми его идеями, которыми онъ увлекъ васъ. Теперь онъ будетъ дѣлать "дѣло своей жизни" только въ томъ случаѣ, если я позволю ему это. Вѣдь теперь я могу, какъ Флегонтовъ, придти къ Глѣбу и сказать: "съ чужого коня среди грязи долой!" Я могу раздавить его, но не сдѣлаю этого: я предоставлю ему то, что для него прежде всего нужно въ жизни,- т. е. возможность жить въ деревнѣ и работать для народа...

   Анна Род³оновна. И взамѣнъ этого хотите отнять у него жену? Такъ?

   Крузовъ. Ему нужна не жена, а деревня.

   Анна Род³оновна (встаетъ, задыхаясь). Велите дать мнѣ лошадь... Скорѣй! Я ѣду домой!

   Крузовъ. Что это значитъ?

   Анна Род³оновна. Вы хотите купить меня у мужа? O, какая это... Скорѣе вонъ отсюда!..

   Крузовъ. Что вы говорите? И вы могли подумать?..

   Анна Род³оновна. Я уйду пѣшкомъ!.. Я не могу!.. (Идетъ; за сценой звуки венгерки).

   Крузовъ. Постойте! (Анна Род³оновна останавливается). Сегодня вы оба съ мужемъ оскорбили меня такъ, какъ меня никто еще въ жизни не оскорблялъ. (Вынимаетъ изъ кармана веселъ) Вотъ вашъ вексель! (Разрываетъ его на клочки). Теперь ступайте. (Анна Род³оновна стоитъ пораженная; влетаетъ танцующей походкой Карлъ Ивановичъ).

  

  

   Карлъ Ивановичъ. Анна Род³оновна, осчастливьте!.. Андрей Павловичъ! (Беретъ Крузова подъ руку). Мы васъ увлечемъ, увлечемъ! Вы будете танцовать съ Анной Род³оновной...

   Крузовъ (рѣзко освобождаетъ свою руку и говоритъ сухимъ, начальническимъ тономъ). Велите приготовить для Анны Род³оновны экипажъ. (Уходитъ. Карлъ Ивановичъ, опѣшенный, смотритъ вслѣдъ ему, потомъ на Анну Род³оновну и разводитъ руками. За сценой звуки венгерки. Появляется Гаврила Ивановичъ и Флегонтовъ, пародирующ³й венгерку, и группа зрителей съ Поскребинымъ во главѣ, который хохочетъ).

  

  

  

   Анна Род³оновна (пожимаясь и кутаясь въ платокъ). Вечера дѣлаются холодные.

   Таня. Ты бы пошла лучше въ комнаты: ты такая зябкая.

   Анна Род³оновна. Мнѣ опротивѣли стѣны комнатъ. (Пауза). Скоро наступятъ темныя ночи. Будетъ идти по цѣлымъ недѣлямъ дождь, кругомъ будетъ слякоть... Вся жизнь замретъ вокругъ насъ, и сами мы замремъ... какъ тѣ бабочки, которыхъ ты приколола на булавки... Фу, когда же замолчитъ эта несносная гармоника? Такъ бы зажала уши и бѣжала отсюда!

   Таня. Въ Авдеевѣ престольный праздникъ.

   Анна Род³оновна. Что можетъ быть хуже этихъ деревенскихъ праздниковъ? (Пауза).

   Таня. Мама, ты поѣдешь на заводъ?

   Анна Род³оновна (съ удивлен³емъ). Зачѣмъ?

   Таня. А какъ же, вѣдь ты - попечительница школы?

   Анна Род³оновна. Я не буду попечительницей.

   Таня. Почему?

   Анна Род³оновна. Просто не хочу. (Пауза).

   Таня. Что писалъ тебѣ Андрей Павловичъ?

   Анна Род³оновна. Когда?

   Таня. А вчера онъ прислалъ тебѣ письмо... вмѣстѣ съ цвѣтами-то?

   Анна Род³оновна. А,- ты видѣла?..

   Таня. Что онъ пишетъ?

   Анна Род³оновна. Тебя очень интересуетъ Андрей Павловичъ?

   Таня. Я думала,- онъ самый счастливый, а онъ... А ему нехорошо живется...

   Анна Род³оновна. Откуда ты это знаешь?

   Таня. Онъ самъ говорилъ... тогда, на вечерѣ у него. Отчего онъ такой?

   Анна Род³оновна. (пытливо смотритъ на дочь). Поди-ка сюда. (Таня подходитъ и останавливается противъ матери, стараясь не глядѣть на нее). Ты въ послѣднее время стала со мной неоткровенна.

   Таня (тихо). И ты тоже, мама.

   Анна Род³оновна (съ изумлен³емъ). Я? Что ты хочешь сказать этимъ?

   Таня. Ты не такая, какъ была прежде, - а между тѣмъ...

   Анна Род³оновна (съ невольной досадой). Не говори, пожалуйста, загадками.

   Таня. Я съ тобой неоткровенна потому, что не умѣю говорить. И хочу, да не умѣю... А вотъ ты умѣешь, да не хочешь.

   Анна Род³оновна. Просто потому, что ты не можешь понять меня: для этого надо пережить гораздо больше, чѣмъ ты пережила.

   Таня. Ты привыкла смотрѣть на меня, какъ на дѣвочку.

   Анна Род³оновна (какъ бы сама съ собой). У которой больше общаго съ папой, чѣмъ съ мамой... Да, да... Тѣмъ лучше для тебя.

   Таня (тихо, многозначительно). А я чувствую, что теперь у меня съ тобой много общаго... (Анна Род³оновна смотритъ на нее пытливо-вопросительно). Я вотъ прежде не понимала, а теперь понимаю, почему ты такъ любишь музыку. Вѣдь на словахъ ничего не выразишь, а въ музыкѣ...

   Анна Род³оновна (смотритъ на нее). Да, да...

   Таня. Я прежде не хотѣла учиться музыкѣ, а теперь хочу... Когда ты играла тамъ... на заводѣ...- у меня сердце разрывалось не то отъ тоски, не то еще отъ чего-то... (Входитъ Корягинъ). Мнѣ все представлялась какая-то особенная жизнь: и интересная, и страшная... И я все рвалась туда, точно взлетѣть хотѣла...

  

  

   Корягинъ (здороваясь съ обѣими). Однако никуда не взлетѣли, а только оторвались отъ жизни и повисли между небомъ и землей?

   Анна Род³оновна. Лучше быть между небомъ и землей, чѣмъ на такой землѣ, какъ въ нашемъ дрянномъ захолустьѣ.

   Корягинъ. Ну, спорить я не расположенъ... Глѣбъ Гавриловичъ дома?

   Анна Род³оновна. Онъ съ утра уѣхалъ къ предсѣдателю управы.

   Корягинъ. Что такое натворилъ у васъ староста?

   Анна Род³оновна. Какой староста?

   Корягинъ. Да Савостьянычъ то вашъ? Говорятъ, проворовался?

   Анна Род³оновна. Очень можетъ быть.

   Корягинъ. Впрочемъ, вы стали не отъ м³ра сего. (Къ Танѣ). Разскажите, пожалуйста, что такое вышло?

   Таня (смутившись). Я сама хорошенько не знаю.

   Корягинъ. Какъ? Вы, помощница отца, правая рука его, не знаете...

   Таня. Да неужели это такъ важно?

   Корягинъ. Послушайте, Татьяна Глѣбовна, тутъ проворовывается человѣкъ, къ которому вы вмѣстѣ съ Глѣбомъ Гавриловичемъ привыкли, которому вы такъ довѣряли, - а вы говорите... Что же важно-то послѣ этого?

   Анна Род³оновна. Мы такъ привыкли здѣсь ко всякимъ мерзостямъ, что...

   Корягинъ (смотритъ на Таню). Сегодня у васъ видъ мечтательной барышни. (Заглядываетъ въ книгу, которую читаетъ Таня). Взялись за чтен³е жестокихъ романовъ?

   Анна Род³оновна. Отчего же ей не читать жестокихъ романовъ? Если нѣтъ жизни, такъ пусть хоть романы будутъ.

   Корягинъ. Гм... А вы сидите и любуетесь луной?

   Анна Род³оновна. Сижу и любуюсь луной.

   Корягинъ. Ну, а днемъ, когда луны нѣтъ, чѣмъ занимаетесь?

   Анна Род³оновна. Да ничѣмъ... Подойду къ фортепьяно, возьму однимъ пальцемъ ноту и слушаю. (Таня слушаетъ, задумчиво смотря на матъ).

   Корягинъ. И находите смыслъ въ этомъ занят³и?

   Анна Род³оновна. Тутъ хорошо то, что смысла и не требуется.

   Корягинъ. Вотъ какъ?

   Анна Род³оновна. Худо, когда ищешь смысла въ своемъ дѣлѣ - и не находишь его.

   Корягинъ. Тогда надо бросить это дѣло и заняться тѣмъ, въ чемъ есть смыслъ, вотъ и все.

   Анна Род³оновна. А въ чемъ онъ есть?

   Корягинъ. Ну, философ³я пошла.

   Анна Род³оновна (задумчиво). Чистый звукъ, чистое небо, чистый бѣлый снѣгъ - хороши сами по себѣ, безъ всякихъ вопросовъ.

   Корягинъ. Ну, хороши, да что мнѣ съ ними дѣлать? Во всякомъ случаѣ, на одной красотѣ далеко не уѣдешь... Скажите лучше, какъ чувствуетъ себя Кириловна? Я зашелъ провѣдать ее.

   Таня. Ей, кажется, полегчало.

   Корягинъ. Температуру мѣрили?

   Таня. Утромъ мѣрила: тридцать восемь и семь.

   Корягинъ. А вечеромъ?

   Таня. Я еще не... Сейчасъ поставлю градусникъ. (Встаетъ).

   Корягинъ. Значитъ, вы попросту забыли? Надо было раньше сдѣлать... Эхъ, Татьяна Глѣбовна!

   Таня. Я сейчасъ поставлю. Право, это ужъ не такъ важно... (Уходитъ въ крыльцо).

  

  

   Анна Род³оновна. Вы все священнодѣйствуете надъ разными важными дѣлами... величиной съ булавочную головку?

   Корягинъ. А вамъ бы хотѣлось горами двигать?

   Анна Род³оновна. Что мнѣ за дѣло до вашихъ горъ? Пусть ихъ себѣ стоятъ спокойно на мѣстѣ. А вотъ вы съ Глѣбомъ...

   Корягинъ. Мы, Анна Род³оновна,- люди маленьк³е, и дѣла у насъ поэтому маленьк³я.

   Анна Род³оновна. И жизнь маленькая, и мысли, и чувства - все маленькое?..

   Корягинъ. Совершенно вѣрно. Но маленькое дѣло, Анна Род³оновна, все же лучше, чѣмъ большая праздность.

   Анна Род³оновна. И любовь ваша къ Танѣ - тоже очень маленькая?

   Корягинъ. Конечно, я не могу любить такъ, какъ любятъ герои вотъ этихъ (беретъ книгу, которую читала Таня) жесточенныхъ романовъ; но я смѣю думать, что моя любовь и серьезнѣе, и лучше.

   Анна Род³оновна. Если она выражается въ выговорахъ и нотац³яхъ, какъ у васъ, то я бы на мѣстѣ Тани...

   Корягинъ. Ну, ужъ коли пошло на правду, то я скажу вамъ, Анна Род³оновна, что вы первая портите дочь.

   Анна Род³оновна. Я?

   Корягинъ. Портите прежде всего своимъ примѣромъ, своимъ пренебрежен³емъ къ окружающей васъ жизни, къ дѣлу, къ людямъ...

   Анна Род³оновна (подавивъ свое волнен³е). Далѣе?

   Корягинъ. А далѣе... Зачѣмъ вамъ понадобилось тащить Таню съ собой на заводъ?

   Анна Род³оновна. Это что за вопросъ?

   Корягинъ. Она съ тѣхъ поръ ходитъ, какъ шальная. Развѣ вы не видите? Какимъ дурманомъ тамъ опоили ее? Господа въ родѣ Крузова дѣйствуютъ на молодыя головы, какъ вредный наркозъ... особенно когда эти головы не знаютъ еще ни людей, ни жизни...

   Таня (входитъ). У меня разбился градусникъ. Пойду въ больницу, возьму... (Идетъ и встрѣчается съ Марьей Платоновной, одѣтой въ дорогу).

  

  

   Марья Платоновна. Здравствуйте, Танечка! (Здоровается). Докторъ здѣсь?

   Таня. Здѣсь. (Идетъ за Марьей Платоновной).

   Марья Платоновна (здоровается съ Анной Род³оновной). Здравствуйте. (Корягину) Ульяновъ помираетъ. Сейчасъ ѣду къ нему. За вами заѣхала... Поѣдемте!

   Корягинъ. Зачѣмъ? Прежде еще можно было бы полѣчить его стрихниномъ, а теперь... Какая цѣль ѣхать? Все равно, помретъ.

   Марья Платоновна. Ахъ, никакой тутъ цѣли не нужно!

   Корягинъ (пожимая плечами). Хорошо, съѣздимъ. Я сейчасъ, только на старуху взгляну (уходитъ въ крыльцо).

   Таня. Что такое съ Ульяновымъ?

   Марья Платоновна. Допился таки, постылый. Вчера заѣзжала къ нему - раздуло всего, лицо багровое, глаза помутились...

   Анна Род³оновна (морщится съ выражен³емъ боли). Да не разсказывайте вы, ради Бога! (Вскакиваетъ съ мѣста и ходитъ). Вѣдь это просто нестерпимо!

   Марья Платоновна. Ну, ну... Я молчу. (Входитъ Домна Захаровна съ книгой). Экая вы "не тронь меня"!

  

  

   Домна Захаровна. Здравствуйте... Здѣсь мужъ? У васъ?

   Марья Платоновна. А вы бы сначала поздоровались по-человѣчески.

   Домна Захаровна. Какъ еще здороваться? Я не аристократка, не дама изъ Амстердама. (Танѣ). Принесла вамъ книжку. (Отдаетъ книгу). Благодарствуйте.

   Таня. Обмѣнить хотите?

   Домна Захаровна. Нѣтъ ужъ... (Высматривая, не спрятался ли гдѣ мужъ). Куда тутъ читать! Это вы все читаете да гуляете. Завидки на васъ берутъ. А намъ не до гулянокъ: все заботы да непр³ятности разныя. Бѣгай вотъ за мужемъ: то индюкъ пропадетъ, то мужъ (высматриваетъ).

   Марья Платоновна. А вы подъ столъ загляните.

   Домна Захаровна. Пожалуйста, не стройте надо мной надсмѣшковъ. Я знаю, что онъ сюда пошелъ.

   Таня. Его нѣтъ у насъ, Домна Захаровна. Онъ къ намъ съ завода не ходитъ.

   Домна Захаровна. Нѣтъ, я знаю; онъ прячется отъ меня. (Аннѣ Род³оновнѣ): Вы ему, должно-быть, все на фортепьянахъ играете? Грѣшно вамъ: мужа совсѣмъ у меня отъ дома отбили.

   Анна Род³оновна. Домна Захаровна, избавьте меня отъ этихъ сценъ.

   Домна Захаровна. Я за мужемъ пришла! Я въ своемъ правѣ! Онъ дѣтей малыхъ совсѣмъ забросилъ: каждый день изъ дому бѣгаетъ.

   Анна Род³оновна. Пожалуйста, не кричите на меня своимъ кухарочьимъ голосомъ.

   Домна Захаровна. "Кухарочьимъ"? (Съ сердитыми слезами). И не такимъ еще закричишь, коли у тебя на шеѣ прорва дѣтей сидитъ малъ-мала меньше! Вамъ-то въ полагоря безъ маленькихъ дѣтей-то. Схоронили мальчишку - теперь гуляй на всѣ четыре стороны!

   Анна Род³оновна (судорожно хватается за сердце). Злая, безсовѣстная! Она нарочно о дѣтяхъ... Стыда нѣтъ! Жалости нѣтъ! (Страшно разстроенная, уходитъ въ комнаты).

   Таня. Мамочка, мамочка! (Убѣгаетъ за ней).

   Марья Платоновна (Домнѣ Захаровнѣ). Взбалмошная баба! (Идетъ). Ревнуетъ мужа ко всѣмъ женщинамъ въ м³рѣ, какъ своего индюка къ чужимъ индюшкамъ... (Уходитъ).

   Домна Захаровна. А вы всѣ - кликуши, психопатки, читательницы! (Кричитъ). Егоръ, у меня не отбѣгаешься! Я съ тобой еще по свойски поговорю! (Идетъ и встрѣчается съ Гаврилой Ивановичемъ, который входитъ изъ парка въ дворянской фуражкѣ, съ тростью. Онъ немного навеселѣ).

  

  

   Гаврила Ивановичъ (издали при видѣ Домны Захаровны). "Пыря, пыря"! (Подходитъ). Мужа ищете? Вашъ благовѣрный въ деревнѣ брагой угощается.

   Домна Захаровна. Брагой?.. Ахъ, онъ... Чуяло мое сердце: каша-то вчера изъ горшка вылѣзла! Ну, погоди-жъ ты! (Быстро уходитъ. Изъ крыльца выходитъ Корягинъ).

  

  

   Корягинъ. Кто это: Домна? А Марья Платоновна ушла? Здравствуйте. (Здоровается съ Гаврилой Ивановичемъ).

   Гаврила Ивановичъ (скандируя). Привѣтъ мой вамъ, почтеннѣйш³й мой докторъ! (Вѣшаетъ фуражку на сучокъ). А я сейчасъ заходилъ въ деревню, полюбовался на праздникъ. Меня, вѣдь, любятъ тамъ... Я почему-то большое вл³ян³е имѣю на нихъ... Подхожу къ околицѣ, а тамъ ужъ драка идетъ. "Что вы, говорю, православные, дѣлаете". А православные такъ и чешутъ... Хе, хе!.. Завтра будутъ у васъ въ больницѣ увѣчные: предсказываю вамъ. И вѣдь что, безобразники, дѣлаютъ: у нихъ хлѣба нѣтъ, а они брагу варятъ. Развратился народъ,- я всегда говорилъ это. (Слышенъ звукъ подъѣхавшаго экипажа).

   Корягинъ. Ну, да вѣдь не всѣ варятъ. Чѣмъ говорить-то, вы-бы лучше не ходили къ нимъ пить эту брагу.

   Гаврила Ивановичъ. Нельзя: надо жить съ народомъ общей жизнью. Народъ празднуетъ,- и я праздную. Тутъ - идея... Вѣдь деревня, знаете, чѣмъ хороша: всегда можно выпить на свѣжемъ воздухѣ... (Входитъ Черемисовъ). А, Глѣбъ многострадальный!

  

  

   Черемисовъ. Здравствуйте, докторъ. (Пожимаетъ руку Корягину, потомъ нехотя здоровается съ отцомъ, который протягиваетъ ему руку).

   Корягинъ. За что вы прогнали старосту?

   Черемисовъ. Лукавый старичишка!

   Гаврила Ивановичъ. Именно "лукавый"! Я всегда говорилъ это.

   Черемисовъ. Никогда вы не говорили этого, а всегда стояли за него горой.

   Гаврила Ивановичъ. Я? (Вздергиваетъ плечами, потомъ идетъ къ столу, беретъ книгу, приставляетъ лорнетъ къ глазамъ и, щуря одинъ глазъ, силится прочесть).

   Корягинъ. Что же, онъ обманывалъ васъ?

   Черемисовъ. Сѣно у меня воровалъ... Но что хуже всего: своего же брата - мужика грабилъ: ужилилъ часть лѣса, который я пожертвовалъ погорѣльцамъ. Да много разныхъ плутней... Я утѣшаюсь тѣмъ, что все это отрыжка крѣпостничества и отживаетъ свой вѣкъ, а молодое поколѣн³е...

   Корягинъ. Да, да... Ну, мнѣ надо ѣхать. (Прощается).

   Черемисовъ. Куда?

   Корягинъ. Къ Ульянову.

   Черемисовъ. Да, онъ совсѣмъ плохъ. Жаль парня: хорошая душа, широкая.

   Корягинъ. Гнилое дерево. (Уходитъ. Таня сбѣгаетъ съ террасы и торопливо подходитъ къ отцу).

   Таня. Здравствуй, папочка (цѣлуетъ отца и идетъ).

   Черемисовъ. Куда же ты? Мы съ тобой цѣлый день не видались.

   Таня. Въ больницу надо: за градусникомъ для Кирилловны.

   Черемисовъ. Намъ и поговорить-то съ тобой путемъ некогда. Эхъ!.. Мама дома?

   Таня. Она въ спальнѣ. (Уходитъ. Черемисовъ ходитъ по саду, поглядывая на отца и хмурясь съ видомъ человѣка, собирающагося начатъ непр³ятный разговоръ. Вдали слышится визгливая бабья пѣсня).

   Гаврила Ивановичъ (оставляетъ книгу). Н-да... Савостьянычъ, Ульяновъ - все это очень грустно, но зато... погляди, Глѣбъ, какой вечеръ. Луна... Звуки пѣсни... Хочется посидѣть, помѣчтать. Жаль, что дамскаго общества нѣтъ. Хоть бы Марью Пантагоновну, что ли... Впрочемъ, она существо безполое... Вообще, Глѣбъ, надо смотрѣть на жизнь съ философской точки зрѣн³я.

   Черемисовъ. Э, подите вы съ своей философской точкой!

   Гаврила Ивановичъ. Я вижу, ты разстроенъ... Я понимаю это: "и скучно, и грустно, и некому руку пожать"... Я бы на твоемъ мѣстѣ тоже... (Многозначительно) Да, я понимаю тебя (направляется къ террасѣ). "А годы проходятъ, все лучш³е годы"...

   Черемисовъ. Постойте, папаша, вы куда?

   Гаврила Ивановичъ. Да что то ѣсть захотѣлось. Пойдемъ, выпьемъ травничку?

   Черемисовъ. Погодите минуту... (Не глядя на отца). Сейчасъ я заѣзжалъ къ Флегонтову.

   Гаврила Ивановичъ. Да... Ну, и что же?

   Черемисовъ. Вы брали у него деньги?

   Гаврила Ивановичъ. Ну да, бралъ... Триста рублей...

   Черемисовъ. Не триста, а пятьсотъ.

   Гаврила Ивановичъ. Или пятьсотъ? Не помню хорошенько... Да, да, именно пятьсотъ. Ну, что же изъ этого? Я взялъ ихъ на попечительство.

   Черемисовъ. И проиграли въ городѣ въ карты?

   Гаврила Ивановичъ. Ну да, со мной случай вышелъ... Но я, конечно, выплачу.

   Черемисовъ. Изъ какихъ денегъ?

   Гаврила Ивановичъ (съ видомъ оскорбленнаго достоинства). Ты, кажется, хочешь сказать, что я не кредитоспособенъ?

   Черемисовъ. Да, не вполнѣ. Я знаю, что вы способны брать въ кредитъ, но способны ли отдавать - сомнѣваюсь.

   Гаврила Ивановичъ. Глѣбъ?!

   Черемисовъ. А зачѣмъ вы поручились Флегонтову моимъ именемъ, что и попечительство, и земство купитъ муку у него, а не у Кувшинова?

   Гаврила Ивановичъ. Кто оклеветалъ меня? кто? Я просто взялъ у него деньги въ возмезд³е за твоего бычка.

   Черемисовъ. Да вѣдь теперь про насъ съ женой распускаютъ слухи, будто мы, подъ прикрыт³емъ попечительства, занимаемся гешефтами, что мы взяли съ Флегонтова больш³я деньги, обобрали Ульянова, Крузова и еще чортъ знаетъ кого... Вы позорите меня!

   Гаврила Ивановичъ. Покорно благодарю! На васъ съ женой злятся въ уѣздѣ, про васъ распускаютъ разныя сплетни,- а я оказываюсь виноватъ? Вотъ это значитъ: "другъ на дружку, а всѣ на Петрушку!"

   Черемисовъ. Да неужели вы не понимаете, что вы сдѣлали? Вѣдь вы просто-напросто взяли съ Флегонтова отъ моего имени взятку! (Анна Род³оновна выходитъ на террасу съ книгой).

   Гаврила Ивановичъ. Я! Взятку?!. И это говоришь ты? Боги безсмертные, вотъ до чего я дожилъ! (Показываетъ на свою голову) Вѣдь эта голова за всѣхъ думала, вѣдь это сердце за всѣхъ страдало! Рѣжьте меня! Терзайте меня!

   Черемисовъ (морщится). Э... папаша!

   Гаврила Ивановичъ. Я не мальчишка... Я всегда былъ душой общества! Весь домъ мною держался! Меня всѣ уважали... меня умѣли цѣнить... Я сейчасъ докажу тебѣ, насколько я былъ популяренъ! (Торопливо идетъ въ комнаты). Ты увидишь, увидишь... (Проходя мимо Анны Род³оновны). Это все вы натравливаете его на меня! вы, вы, вы! (Уходитъ въ комнаты).

   Анна Род³оновна. (съ тоской и отвращен³емъ въ тонѣ). Глѣбъ, зачѣмъ эти сцены? Все равно, все останется по старому... съ той только разницей, что насъ будутъ считать взяточниками (сходитъ съ террасы).

   Черемисовъ. Нѣтъ, по старому не останется! Я положу этому конецъ... Много я отъ него переносилъ, но ужъ это... Я не позволю втаптывать въ грязь наше доброе имя! Флегонтову я верну деньги, а отца заставлю... (Входитъ въ возбужден³и Гаврила Ивановичъ, неся вышитую подушку, вышитыя туфли и жбанъ; вдали слышны пьяные крики).

   Гаврила Ивановичъ. Вотъ! вотъ, какъ меня цѣнили! Земск³я учительницы вышиваютъ мнѣ подушки! земск³я акушерки дарятъ мнѣ туфли! признательные крестьяне подносятъ мнѣ жбанъ,- а ты... И это за всѣ мои труды и попечен³я?

   Черемисовъ. Кому вы это говорите? Всѣ ваши труды заключались въ томъ, что вы прокутили имѣн³е, разорили насъ, влѣзли въ долги, съ которыми я еще до сихъ поръ не раздѣлался. Мнѣ надо было нѣсколько лѣтъ работать, какъ каторжному, чтобы не все еще здѣсь пошло прахомъ.

   Гаврила Ивановичъ. Лжешь! Ты самъ раскидалъ деньги на своихъ сиволапыхъ! Тебѣ мужикъ дороже отца родного? Мужику почетъ, а отца на живодерню? Такъ? Нѣтъ, мое терпѣн³е наконецъ истощилось! Я молча несъ крестъ свой... Я долго молчалъ,- а теперь скажу, какъ Тургеневъ: "довольно"! (Надѣваетъ фуражку, идетъ и останавливается). Да, довольно! (Уходитъ). (Слышны звуки гармоники и дѣтск³й плачъ).

  

  

   Анна Род³оновна (съ злымъ смѣхомъ). Прелестнѣе всего то, что онъ пойдетъ сейчасъ въ деревню, будетъ болтать съ бабами, угощать ихъ сладкой водкой и разсказывать всѣмъ и каждому, какъ онъ облагодѣтельствовалъ насъ...

   Черемисовъ. Что же тутъ смѣшного? не понимаю...

   Анна Род³оновна. Мнѣ забавно смотрѣть, какъ ты здѣсь всю жизнь надрываешься, воображая, что тебя поймутъ, оцѣнятъ, поддержатъ... ха, ха.

   Черемисовъ. Не всѣ же так³е, какъ мой папенька.

   Анна Род³оновна (съ накопившимся болѣзненнымъ раздражен³емъ). Друг³е то лучше его? Домна Захаровна, напримѣръ,- этотъ "самородокъ?" Или твой милый Савостьянычъ, этотъ "хорош³й русск³й типъ"? Ха, ха! Да всѣ здѣсь, всѣ! Вездѣ, куда ни посмотришь, темно, грязно, мерзко... O, какъ мнѣ противно здѣсь все... даже эти деревья, которыя вѣчно у меня передъ глазами!

   Черемисовъ. Анна, что съ тобой?

   Анна Род³оновна. А мы продолжаемъ сидѣть здѣсь, изнывать, колотиться головами объ стѣну - и все ради этого идола: деревни. O, какъ я ненавижу эту безсмысленную глыбу, которая придавила васъ всѣхъ! Мнѣ противенъ этотъ дик³й народъ, противны ихъ грубые голоса, ихъ пьяныя пѣсни и вѣчная брань, и вѣчное попрошайничество; ихъ отвратительныя избы, эти гнѣзда заразы, и грязь, грязь вездѣ: на ихъ улицахъ, на ихъ дѣтяхъ, на одеждѣ, на лицахъ...

   Черемисовъ. Анна, Анна, ты столько лѣтъ прожила среди народа - и ты не хочешь понять...

   Анна Род³оновна (запальчиво перебивая его). Здѣсь, среди твоего народа, погибло самое для меня дорогое въ жизни: мой сынъ!

   Черемисовъ. Ты хочешь все свалить на деревню?

   Анна Род³оновна. Вѣдь изъ нея же, изъ твоей милой деревни, пришла сюда зараза и отняла у меня ребенка; а мы, сидя въ этой проклятой глуши, были безсильны: мы не могли отстоять его... Онъ былъ здоровъ, игралъ... качался вотъ тутъ (указывая на качели)... и вдругъ налетѣла смерть... смерть!

   Черемисовъ (стараясь успокоить ее). Анна, Анна!

   Анна Род³оновна. Деревня сгубила нашего ребенка!.. Неужели ты не понимаешь? (Истерически). Да пойми же, пойми!

   Черемисовъ (понуря голову, глухо). Анна, не вспоминай... Его не воскресишь, только душу надорвешь. Надо о живомъ думать. Анна, скажи мнѣ: неужели вотъ тѣ... мужицк³я дѣти, которыя массами болѣютъ, уродуются, мрутъ кругомъ насъ... тотъ же Вася Гусевъ, раздавленный телѣгой...- неужели они не возбуждаютъ въ тебѣ никакого участ³я? Анна, неужели сердце твое закрылось для всего на свѣтѣ?

   Анна Род³оновна (съ взрывомъ ожесточен³я). А, пусть ихъ хоть всѣ перемрутъ! (Съ рыдан³емъ). Мой-то... мой-то вѣдь умеръ!

   Черемисовъ (глубоко тронутый, старается побороть свое волнен³е). Анна, Анюта... (Старается ласками успокоить ее). Ну, полно же... Я знаю, какъ велика твоя мука... Не вспоминай... Не нужно... Ты изведешься такъ... Ну, полно же, полно... прошу тебя!

   Анна Род³оновна. Тебѣ легко: ты никогда не любилъ его... нашего бѣднаго мальчика. Ты сразу успокоился.

   Черемисовъ (съ горечью). Я не любилъ?

   Анна Род³оновна. У тебя всегда былъ одинъ кумиръ: твой народъ! На долю нашего ребенка не очень-то много оставалось въ твоемъ сердцѣ.

   Черемисовъ. Я не любилъ его? Анна, ты не знаешь, что говоришь. Когда онъ умеръ, я убѣгалъ изъ дому, чтобы ты не видала моего сумасшедшаго горя... Я справился съ собой: я загналъ свою тоску глубоко... на самое дно души... заставилъ себя вспомнить о томъ, чего требовали отъ меня долгъ и сострадан³е... Да, я справился съ собой... Но и теперь подчасъ мой сынъ, какъ живой, стоитъ у меня передъ глазами и рветъ мнѣ сердце. Мнѣ чудится его голосъ: я слышу, какъ онъ зоветъ меня... я бываю готовъ откликнуться; а потомъ вспомню все, и...

   Анна Род³оновна (плачетъ). Колюшка мой, Колюшка мой...

   Черемисовъ (дѣлаетъ страшное усил³е надъ собой и подавляетъ свое волнен³е). Не надо думать о мертвыхъ... Не надо оглядываться назадъ. Это мѣшаетъ жить, работать, отнимаетъ силы, растравляетъ душу... Анна, не надо!

   Анна Род³оновна (отираетъ слезы и встаетъ съ видомъ человѣка, принявшаго роковое рѣшен³е). Глѣбъ, уѣдемъ отсюда!

   Черемисовъ (не понявъ хорошенько). Куда? Мнѣ теперь никакъ нельзя уѣхать. Ты знаешь, что попечительство только что стало у меня налаживаться; вотъ Духанинъ хочетъ примкнуть, Лазуринск³й тоже подбираетъ компан³ю... Лубковъ пишетъ мнѣ изъ Москвы, что онъ организуетъ тамъ кружокъ... Гдѣ его письмо-то? (Шаритъ въ карманѣ). А уѣду я, и къ моему возвращен³ю опять все рухнетъ.

   Анна Род³оновна. Возвращаться и не надо.

   Черемисовъ. Что ты говоришь, Анна?

   Анна Род³оновна. Да, да, совсѣмъ переселиться отсюда

   Черемисовъ. Анна, подумай, если мы и подобные намъ будутъ бѣжать изъ деревни, съ кѣмъ же останется народъ? Съ Крутогоровыми, Флегонтовыми, Черничкиными?

   Анна Род³оновна. А я тебѣ говорю: дальше, дальше отсюда, отъ этого страшнаго мѣста, гдѣ я похоронила и сына моего, и молодость, и талантъ, и все, что было во мнѣ живого...

   Черемисовъ (ошеломленный). Ты похоронила свою молодость? Ты жалуешься?.. Значитъ, дѣло, ради котораго ты пошла сюда со мной, всегда было тебѣ чуждо? Да развѣ ты не была моей подругой, помощницей? Нѣтъ, ты была ею,- слышишь ли: была!

   Анна Род³оновна. Я обманывала и тебя, и себя, и только Крузовъ научилъ меня быть искренней...

   Черемисовъ (внутренно вздрогнувъ). Крузовъ?

   Анна Род³оновна. Да, онъ одинъ осмѣлился посмотрѣть правдѣ прямо въ глаза.

   Черемисовъ. Правдѣ? Какой правдѣ?

   Анна Род³оновна. А мы всѣ слишкомъ изолгались передъ самими собой и отъ этого стали трусами. Ты не посмѣешь признаться даже самому себѣ, что твой народъ, для котораго мы жертвовали своими силами, средствами, нервами, остается все такимъ же темнымъ, грубымъ, что онъ готовъ продать тебя первому встрѣчному кулаку...

   Черемисовъ. Неправда! Клевета на народъ!

   Анна Род³оновна. Нѣтъ, ты скажи лучше, чѣмъ отплатилъ тебѣ народъ за твои попечен³я? Благодаренъ онъ тебѣ за нихъ? Любитъ онъ тебя? Жалѣетъ?

   Черемисовъ. А кто его любилъ, кто его жалѣлъ? Отвѣть мнѣ, если можешь. Мы расплачиваемся за грѣхи нашихъ отцовъ; и это тоже правда, потому что этого требуетъ справедливость, совѣсть... даже простое человѣческое чувство. Вотъ объ этой-то правдѣ вы съ Крузовымъ и забыли... Да!.. А благодарности народа мнѣ не надо, и не за что ему благодарить насъ: всѣ мы его должники неоплатные, а онъ нашъ кредиторъ. Да, Анна, да! Очень терпѣливый кредиторъ...

   Анна Род³оновна (съ взрывомъ болѣзненнаго раздражен³я). Нѣтъ, ужъ мы достаточно заплатили этому кредитору! Тебѣ хочется, чтобы онъ вытянулъ изъ насъ послѣдн³я жилы? Да я-то не хочу этого! (Сдерживается и говоритъ серьезнымъ искреннимъ тономъ). Глѣбъ, если ты хоть сколько-нибудь любишь меня, ты бросишь это чудовище-деревню, которое погубитъ всѣхъ насъ. Вѣдь прежде мы хоть уѣзжали отсюда, а послѣдн³е годы живемъ безвыѣздно въ этомъ склепѣ... Я измучилась здѣсь. У меня передъ глазами все только убожество, нищета, разрушен³е. Вижу больницу, и на меня оттуда вѣетъ смертью. Вижу дѣтей около школы и вспоминаю своего мальчика... Прохожу по деревнѣ: грязь, гнилая солома, раззорен³е... Все только сѣрое, угрюмое, жалкое. Ни тѣни красоты, ни тѣни радости! Все это камнемъ ложится на душу. Все у меня изныло внутри...

   Черемисовъ. Да пойми же, Анна, что твое спасенье здp