align="justify"> А я тебя ищу, Кузьма Захарьич!
Привел Господь.
Пока есть силы, каждый день бываю,
Я панихиду сам и заказал.
Уж ты прости меня! Сама не знаю,
Что говорю. Уж кто же, как не ты!
Вот горе-то на нас, Кузьма Захарьич!
Как услыхала в церкви, обмерла;
Стою, себя не помню; позабыла,
Что помянуть-то надо. Прихожу
Домой к себе, сижу да разливаюсь;
Как будто только мне и дела; точно
Я не хозяйка в доме. Да уж после
Хватилась. Разогнала всех людей
По бедным, оделить хоть понемногу
Да звать обедать. Приказала стряпкам
Для нищей братии обед готовить.
Зайди, Кузьма Захарьич, да зови,
Кого увидишь; вместе помянули б,
Благодарю за ласку.
А уж не знаю, как тебе сказать!
Есть дело земское: от патриарха
Гонцы сегодня прибежали ночью;
Так надо бы на воеводский двор
Так ты попозже!
Уж очень скучно; хоть поговорить бы;
Все от думы,
Дела не радуют. Я и пришел бы,
Да у меня у самого-то гости:
Из Решмы мужичок, из Балахны
Да из Москвы. Гостей таки довольно.
Покорно просим и с гостями!
Я очень рада буду, буду ждать.
Прощенья просим, Марфа
Борисовна! Благодарю за память!
Марфа Борисовна уходит. Аксенов и Поспелов выходят к Минину. Павлик пробирается в лавку к Лыткину.
Об чем это, Кузьма Захарьич, Марфа
Борисовна с тобою говорила?
Нельзя нейти.
Ее грешно обидеть! Приходите
Святая женщина. Не много
Таких на белом свете наберется.
Вся жизнь ее есть Господу хвала.
Во младости цветущей овдовела,
И с той поры, что день, то новый подвиг.
Спроси сирот, спроси убогих, нищих,
Чьей милостью и сыты и одеты,
Чья ласка красит горькие их дни!
Да еще плачет, что не всем доходит
На вольном свете много лет я маюсь;
А что грешить, не приводилось видеть
Такого дива. Баба молодая,
Живет в миру, без мужа, без опоры,
Без старших; а чернице не уступит
Смирением, пощеньем и молитвой.
И весела всегда; печальным видом
Мирских людей обидеть не желает.
Другой ханжа: так всем нарочно кажет
Свой тощий облик, я-де вот пощусь.
Вот иногда сберутся наши бабы, -
Ну, праздничное дело, уж известно,
Не все-то трезвы - к ней-то и пристанут:
"Да выпей с нами!" - "Рада б, говорит,
Да я вчера, признаться, согрешила:
С подругой все сидела, да тянула
Я мед, такой-то сладкий показался,
Не утерпела. Нынче не просите!"
Она, чтоб не обидеть их, а те
Смеются сдуру, весело им, видишь;
Их полку прибыло. А ей до меду ль!
Какой тут мед! И мяса-то не ест.
Гляди, всю ночь молилась со слезами,
Во власянице, в тереме своем,
С бессчетными поклонами земными.
А утром весела, на пир идет.
Они смеются, а она, голубка,
И рада, что ее не очень хвалят.
Сама не пьет, а любит угостить:
Я бражничал у ней таки довольно.
Ступайте, братцы! Что ж, коли зовет,
Недужится, уж стар. Был помоложе,
Так по гостям ходил; теперь и дома
Так только впору. Может, и приду,
Коль удосужусь да не разнедужусь.
Кузьма Захарьич! я к тебе с поклоном,
Заместо батюшки родного будь!
Мне жизнь не в жизнь: с утра до поздней ночи
И с вечера до утренней зари
Все об одном я думаю-гадаю,
Одно мне сна-покою не дает.
Ты наведи меня на ум - на разум.
Прямую путь-дорогу покажи!
Как бы это молвить?
Такое дело, и сказать-то стыдно,
И утаить-то грех перед тобой.
Иль бес мутит, иль уж судьба такая,
Такой предел на долю вышел. Марфа
Борисовна все из ума нейдет.
Поверишь ли, все я об ней жалею.
Мне жаль ее, что сиротой живет,
Одна как перст, никто не приласкает,
Печаль-заботу не с кем поделить.
Ну, кто ее, сиротку, приголубит
И по-родному крепко обоймет?
Она о бедных плачет, слезы прячет,
А я об ней. Гляжу, да все боюсь,
Чтоб на нее и ветер не повеял,
Осенний дождь не канул на лицо,
Чтоб не озябла, ног не замочила.
Так любят да жалеют только жен;
А то грешно. Ты ей самой сказал ли?
Не раз, не два мы с нею говорили,
Отказом не обидела меня.
Не обещает, да и прочь не гонит.
Такое ль время, Алексей Михайлыч!
Да что мне время! Жить и умирать
Уж лучше вместе. Годы подошли,
Кузьма Захарьич, мне нужна хозяйка.
Ей двадцать лет, и мне уж скоро тридцать;
Она богата, да и я не беден;
Мы ровни по годам и по всему.
Поговори ты ей! Заставь меня
Навечно Богу за тебя молиться!
Честна вдова, а мужняя жена
Еще честней в дому благочестивом.
Придется к слову, я поговорю.
(Уходит в лавку Аксенова.)
Павлик и Лыткин выходят из лавки; к ним постепенно подходят из других лавок и проходящие.
Ох, дела, дела! Как сажа бела!
Так ты верно знаешь, что королевич скоро будет в Москве?
Кабы не верно, я бы, друг любезный, и не говорил. Нам ли с Иван Иванычем не знать! Мы люди чиновные, грамотные; а вы что! Чернеть!
Что ж потом с нами будет, как королевич придет в Москву?
А то и будет, что спросит: "Кто мне слуги верные?" Ему скажут, а он будет их жаловать. "А кто, спросит, нам супротивники?" Скажут на нас, ну и пошлет королевич рать-силу великую, без числа, и не оставят камня на камне.
Вяземский подходил, да много ли взял!
Что ты знаешь! С огненным боем придут, как тут устоять!
Все может быть, все может быть. Так не лучше ли заблаговременно... (
Увидав Минина, который с Поспеловым вышел из лавки, говорит что-то шепотом.)
Постой! что за народ? О чем толкует?
Того и жди что смута заведется.
Из воровских, полков с подсылом много
Народу набегает; не усмотришь,
Проезжий город. А, да это наш,
Из биркинских людей, Павлушка, писчик.
Негодный человечишка, за ним
Глядеть, да и глядеть! Что за охота
Держать такую дрянь, не знаю, право!
Послушаем-ка, что он там толкует.
Ну, что ж ты замолчал?-Что язык-то прикусил?
Я живу с краю, ничего не знаю, мое дело сторона. (
Убегает.)
Да много говорил. -
Про королевича. - Да разореньем
Такие страсти
Наговорил, не знаешь, что и делать.
Как только вам не грех воришек слушать,
Бездельных, шлющихся! Развесьте уши -
Им на руку, они тому и рады.
Их много изрыгнул на Русь святую
Огнедыхательный диавол, поядатель
Душ человеческих, злохитрый змей.
Да кто ж ему поверит! - Зря болтает!
Учи нас, вразумляй, Кузьма Захарьич!
Одно вы помните и зарубите,
Что мы клялись креста не целовать
Ни Владиславу, ни кому другому
Из иноземцев; ждать, кого на царство
Пошлет Господь и выберет земля.
Нам государь - великий патриарх,
Другого нет у нас. Что скажет - свято.
Что нам прикажет, то и будем делать.
Сегодня от него пришли гонцы.
Мы грамоту прочтем и вам объявим
Его приказ и земское решенье.
Вбегают несколько человек.
Отписки из Москвы! Гонцы с вестями!
Письмо от патриарха Ермогена.
Площадь наполняется. Входят Роман Пахомов и Родион Мосеев.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
[Те же,] Роман Пахомов и Родион Мосеев.
Честным нижегородцам из Москвы
От разоренных и плененных братий
Поклон мы правим низкий, до земли.
Кланяется, все кланяются.
Честному духовенству, воеводам
И всем, и старшим и молодшим людям,
Благословение от патриарха.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
ЛИЦА:
Биркин.
Семенов.
Минин.
Аксенов.
Темкин.
Губанин.
Народ.
Место в Кремле близ воеводского дома.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Темкин и Губанин и несколько народа стоят возле дома. Аксенов выходит из дому.
Что, Петр Аксеныч, об чем читали?
Великий господин наш патриарх пишет, чтобы паньина Маринкина сына, Ивашку, на царство нам отнюдь не хотеть, и чтобы были мы в любви и в соединении и промышляли бы, как души свои положить за веру. Да и на словах про то же приказывал Роману Пахомычу да Родиону Мосеичу.
Много разговору было. Кузьма на одном стоял, что грех нам сложа руки сидеть; а надо, как ни на есть, промышлять на супостата.
Не давали ему путем слова вымолвить. А пуще Биркин да Семенов, - оборвали, обругали. А за что? Диви бы он о своем деле радел! Вот какова злоба-то в человецех!
Доведись мне, я бы с ними поговорил. Я бы их отчитал; так бы и вцепился.
Как им не грех! Как это они Бога-то не боятся! Ах, срам какой! Как это у людей стыда нет в глазах!
Выходят из дому Биркин, Семенов и Минин.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, Биркин, Семенов и Минин.
Наслушались мы вдоволь разговору
Сегодня. Сыт ли ты, Иван Иваныч?
По горло сыт. От ваших разговоров
Ну, Кузьма Захарьев,
Спасибо за науку! Угостил
Нас, дураков, разумными речами,
Так и сидели все, развеся уши,
Ну, как его не слушать,
Он всех умней! Ишь краснобай какой!
Не помню я, что говорил; быть может,
Кого обидел словом. Не вините;
Не сам я говорил, кровь говорила.
Обидеть не обидел, грех сказать;
А насказал довольно, не уложишь
Да кто же виноват?
Мы сами дали волю, так и слушай!
Да кто же запретит
За веру православную стою,
Не за дурное что. Молчать нельзя мне.
Ведь ты еще не воевода! Скажут,
Чтоб говорил - так говори что хочешь;
А скажут: замолчи!-так замолчишь.
Не замолчу. На то мне дан язык,
Чтоб говорить. И говорить я буду
По улицам, на площади, в избе,
И пробуждать, как колокол воскресный,
Уснувшие сердца. Вы подождите,
Я зазвоню не так. Не хочешь слушать,
Я не неволю: не любо - не слушай;
А замолчать меня заставить трудно.
Я не свои вам речи говорил:
Великий господин наш, патриарх,
Того же просит. Пусть нас Бог рассудит,
Кто прав, кто виноват. Вы не хотели
Поверить мне; смотрите, не пришлось бы
Тебе поверить? Ишь ты,
Чего ты захотел! Ты будь доволен,
Что слушали, молчать не заставляли.
Да из избы не выгнали тебя.
Уходят, и за ними все, исключая Минина и Аксенова.
Знать, им не жаль ни крови христианской,
Ни душ своих. Какая им корысть!
Самим тепло, а братию меньшую
Пусть враг сечет и рубит, да и души
Насильным крестным целованьем губит.
Просил я их со многими слезами,
Какую ни на есть, придумать помощь, -
И слышать не хотят. Не их, вишь, дело.
И вправду. Нам теперь одна надежда -
На Бога. Помощи откуда ждать!
Кто на Руси за правду ополчится?
Кто чист пред Богом? Только чистый может
Святое дело честно совершить.
Народ страдает, кровь отмщенья просит,
На небо вопиет. А кто подымет,
Кто поведет народ? Он без вождя,
Как стадо робкое, рассеян розно.
Вождя, печальника о нас, убили
Изменой адской. Где искать другого?
Нет помощи земной, попросим чуда;
И сотворит Господь по нашей вере.
Молиться надо! В старину бывало,
Что в годы тяжкие народных бедствий
Бог воздвигал вождей и из народа.
Не за свои грехи, а за чужие
Он переносит тягостную кару.
Избит, ограблен! Нынче сыт с семьей,
А завтра отняли сухую корку,
Последнюю, что берегли ребятам;
Сегодня дома, завтра в лес беги,
Бросай добро, лишь о душе заботься,
Да из кустов поглядывай, что зверь,
Как жгут и грабят пСтом нажитое.
Поймают - силой приведут к присяге,
Кривить душой, крест вору целовать.
Да и не счесть всех дьявольских насилий,
И мук непереносных не исчислить!
И все безропотно и терпеливо
Народ несет, как будто ждет чего.
Возможно ли, чтоб попустил погибнуть
Такому царству праведный Господь!
Вон огоньки зажглись по берегам.
Бурлаки, труд тяжелый забывая,
Убогую себе готовят пищу.
Вон песню затянули. Нет, не радость
Сложила эту песню, а неволя,
Неволя тяжкая и труд безмерный,
Разгром войны, пожары деревень,
Житье без кровли, ночи без ночлега,
О, пойте! Громче пойте! Соберите
Все слезы с матушки широкой Руси,
Новогородские, псковские слезы,
С Оки и с Клязьмы, с Дона и с Москвы,
От Волхова и до широкой Камы.
Пусть все они в одну сольются песню
И рвут мне сердце, душу жгут огнем
И слабый дух на подвиг утверждают.
О Господи! Благослови меня!
Я чувствую неведомые силы,
Готов один поднять всю Русь на плечи,
Готов орлом лететь на супостата,
Забрать под крылья угнетенных братий
И грудью в бой кровавый и последний.
Час близок! Смерть злодеям! Трепещите!
Из дальнего Кремля грозит вам Минин.
А если Бог отступит от меня
И за гордыню покарать захочет,
Успеха гордым замыслам не даст,
Чтоб я не мнил, что я его избранник, -
Тогда я к вам приду, бурлаки-братья,
И с вами запою по Волге песню,
Печальную и длинную затянем,
И зашумят ракитовы кусты,
По берегам песчаным нагибаясь;
И позабудет бросить сеть рыбак
И в тихом плесе на челне заплачет;
И девка с ведрами на коромысле,
Идя домой извилистой тропинкой,
Оглянется с горы и станет слушать
И, рукавами слезы утирая,
Широкие измочит рукава;
Бурлаки запоют ее под лямкой
И балахонцы за своей работой
Над новою расшивой, с топорами.
И понесется песня, и прольется
Из века в век, пока стоит земля.
О Господи! Грешу я; мал я духом,
Смел усомниться в благости твоей!
Нет, прочь сомненья! Перст твой вижу ясно.
Со всех сторон мне шепчут голоса:
"Восстань за Русь, на то есть воля Божья!"
СЦЕНА ВТОРАЯ
ЛИЦА:
Марфа Борисовна.
Домна, старуха.
Минин.
Аксенов.
Поспелов.
Иван Кувшинннков, сотник из Балахны, и Григорий Лапша, крестьянин из Решмы -предводители восстания на Волге.
Юродивый.
Девушки.
Просторная бревенчатая светлица. В правой стене два маленьких окна; на левой стороне перегородка с решетчатым расписным верхом; в конце перегородки узенькая дверь; за дверью резной и расписной столб, в котором утвержден верхний брус перегородки; прямо за столбом и до самого угла изразцовая печь; в задней стене выходная дверь; по задней и по правой стене лавки; с правой стороны большой дубовый стол; у перегородки небольшая приставная скамья; у задней стены несколько пяльцев. Лавки, полки, косяки - с резьбой.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Входят Домна, юродивый и девушки и потом Марфа Борисовна.
Ну, девушки, примайтесь за работу!
Девушки садятся за пяльцы.
А ты, убогонький, у нас ночуешь -
Что по дворам проситься на ночь глядя!
Пойдешь к заутрене и нас разбудишь.
Юродивый салится к печке. Марфа Борисовна выходит в задумчивости из-за перегородки и садится на скамью с левой стороны. Домна садится у ног ее на низенькой скамейке.
А ты бы нам сказала что-нибудь.
Ишь память-то какая золотая!
А у меня так словно решето;
Что ни услышу, тут же и забуду.
Ты давеча не досказала утром
Нам про царевича, как открывали;
Вот, благо время, доскажи теперь!
Да, девушки, произволеньем божьим,
И в наше время чудо совершилось.
И говорят, все пело: ожерелье
Жемчужное, шириночка в руке
Тафтяная, вся золотом расшита
И серебром, кафтанчик на хребтах
На беличьих и сапожки; все цело...
Да горсть орешков; как его убили,
В руках держал орехи; обагрились
Орешки кровью; так и положили
С ним вместе. Вот какое чудо было!
Перенесли из Углича в Москву,
Там и стоит, и многих исцеляет.
Замолкли. Тихий ангел пролетел.
Чем молча-то сидеть, так лучше спойте
Нам "О пустыне" стих душеполезный,
Благое дело - славить
На всякий день и час Господне имя,
Да и работа, говорят, спорится
За пением благочестивым. Пойте!
Пустыня прекрасная!
Меня многогрешную,
Как чадо свое, приими.
Любимая мать моя,
В пристанище тихое,
В безмолвные недра свои!
Чертоги высокие
И ризы богатые
Меня от грехов не спасут.
Богатства и почести
Все тленны и суетны,
Не станут со мною на суд.
Луга твои тихие,
Цветы испещренные,
И красен и дивен твой сад!
Деревья кудрявые
И листье зеленое
В пустыне без ветра шумят.
Останавливаются. Все прислушиваются.
Отопри поди!
Девушки собирают работу. Домна уходит и скоро возвращается.
Гостей веду. Идет Кузьма Захарьич.
Один или ведет кого-нибудь?
Подите, девушки!
Девушки уходят. Входят Минин, Кувшинников и Лапша.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Марфа Борисовна, Домна, Минин, Кувшинников, Лапша и юродивый.
А ты поди да принеси медку!
Иван Кувшинников, из Балахны,
Начальный человек; а это Гриша
Лапша, из Решмы, тоже воевода.
Взял мужичков, кой-чем вооружились,
Да с Богом и пошли на супостата.
И Бог помог, себя не осрамили.
Ну, вот спасибо за таких гостей!
Ты, Кузьма Захарьич,
Нет, мне не подобает.
Ступай-ка в кухню,
Да и ложись на печку; там теплее.
Божий человек. Лет с восемь
Тому, к нам в город он еще ребенком
Пришел и сел на паперти церковной.
Откуда, кто такой - никто не знает,
Должно быть, сирота бездомный. Мало
И говорит, и только церковь любит.
Ест что дадут, спит где укажут. Разум
Нехитрый у него, а богомолен:
Пристанет к богомольцам, да и бродит
По всем обителям. В Москву ходил,
И в Киев, и к ростовским чудотворцам.
Прослышал он про разоренье наше,
И слабый ум в нем больше помутился;
Еще он