По изд.: А. Н. Островский. Собрание сочинений в 10 томах. Под общ. ред. Г. И. Владыкина, А. И. Ревякина, В. А. Филиппова. - М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1959. - Том 3. - Комментарии А. И. Ревякина. OCR:
Piter, февраль 2006 г.
А. Н. Островский
КОЗЬМА ЗАХАРЬИЧ МИНИН, СУХОРУК (1861)
Драматическая хроника в пяти действиях, с эпилогом, в стихах
[1-я редакция]
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
[25 августа 1611 года]
ЛИЦА:
Козьма Захарьин Минин, Сухорук, земский староста [1] Нижнего посада.
Иван Иванович Биркин, стряпчий, присланный в Нижний Ляпуновым для совету.
Василий Семенов, дьяк, старый человек.
Алексей Михайлович Поспелов, боярский сын.
Петр Аксенов, старик, богатый торговый человек.
Баим Колзаков, стрелецкий сотник.
Роман Пахомов, боярский сын,
Родион Мосеев, посадский, гонцы из Москвы.
Василий Лыткин (лет пятидесяти),
Павел Темкин (лет тридцати пяти),
Семен Губанин (лет двадцати), торговые люди.
Гриша, юродивый мальчик.
Павлик (писчик), писарь Биркина.
Марфа Борисовна, богатая вдова.
Всякие люди нижегородские обоего пола.
Часть Нижнего посада, близ Кремля: направо и налево деревянные лавки, на заднем плане деревянный гостиный двор, за ним видна гора и стены Кремля; налево, в заднем углу, на пригорке, башня и ворота в Кремль. Направо продолжение Нижнего посада. Вдоль лавок деревянные мостки с навесом для пешеходов; у растворов скамьи и раздвижные стулья.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
В гостином дворе торговцы в лавках и у лавок; проходит народ, некоторые останавливаются и покупают разные вещи. Слышны голоса: "Здесь рукавицы, шапки, кушаки! Гляди, зипун! Из Решмы, с оторочкой". Петр Аксенов сидит на скамье у своей лавки (крайней справа). Василий Лыткин входит, отпирает крайнюю лавку с противоположной стороны; заставляет ее скамьей и подходит к Аксенову.
Здорово, Петр Аксеныч.
Спасибо!
Живем-таки. Что Господа гневить!
С низу, из Казани;
Да позамешкался в дороге малость.
Не слышно ль из Москвы каких вестей?
Да уж где нам!
Не до хорошего теперь, Аксеныч!
Поменьше бы худого, так и ладно.
Толкуют много. Может, что и есть
Новее, только хуже уж навряд ли.
Да якобы, грех наших ради,
Святого патриарха Ермогена
Михайло Салтыков да вор Андронов
С его вселенского престола свергли
И в тесном заточении томят.
Толкуют, что Михайло Салтыков
Ножом на патриарха замахнулся,
И проклят им отныне и до века.
Ой! Ужли? Ах, грех какой!
Как терпит праведный Господь злодеям!
Беда нам, Петр Аксеныч, всем беда!
Вот до чего дожить нам привелося!
Я вот боюсь, у нас-то все ли тихо?
Здесь тишь да гладь да Божья благодать.
Как за стеной живем за воеводой
Алябьевым. Дай Бог ему здоровья!
Да и в народе смуты не слыхать;
Мордва да черемиса задурила,
Душой болезнует, скорбит. Сам знаешь,
Не радует ничто. О земском деле
Бог милует. Кузьма Захарьич дорог
Нижегородцам. За его здоровье
Все молимся. Он твердо, неослабно
За веру православную стоит;
По площадям да по базарам ходит;
Разумными речами утверждает
Что и говорить!
Диво это, брат Василий,
Как умудрил его Господь речами!
Нас, стариков, к себе сбирает на дом,
Да и беседуем до поздней ночи:
Ты, как дурак, сидишь разиня рот,
Вот так тебя слеза и прошибает,
Все слушал бы, кажись, и не ушел бы.
Что же
Эх, брат Вася,
Зачем тебе чужое дело знать!
Не чужие
Ни ты, ни он: свои, чуть не родные.
Свои-то мы свои, да вот что, друг:
Уж очень это дело-то велико,
А у тебя язык некстати долог.
А, веришь ли, так душу и мутит,
Когда святое дело осрамляют
Речами праздными. Зело противно!
Как если пес какой нечистым рылом
Нанюхает на трапезе хлеб-соль:
Я, Аксеныч,
Не божись!
Ну, слушай, да язык-то за зубами
Подерживай! Затеи-то велики,
А что даст Бог, увидим. Сам ты знаешь,
Что вера гибнет, что ругатель-враг
Нас одолел, что православным тесно,
Что стон и плач сирот и горьких вдов,
Как дымный столб, на небеса восходит.
Вот, глупый человек, мы и толкуем,
Что легче смерть от острия меча,
Чем видеть, как ругаются святыней.
Вот и толкуем, как бы ополчиться
Да либо помереть уж, либо Русь
От иноземцев и воров очистить,
Аксеныч, страшно!
В разор нас разорят и животишки
Ограбят все; куда с детьми деваться!
Не трогают, так и сидеть бы смирно.
Да ты крещен аль нет?
Аль животы тебе дороже веры?
А братия? А слезные писанья
Из-под Москвы? И это ничего!
Пусть умирают, нам тепло да сыто?
Не обижай! Я от миру не прочь.
Смотри, Василий!
Рцы слово твердо и назад не пяться.
Подходят Темкин и Губанин.
А, живая душа! Воротился? За барышами ездил, с. татарами торговал?
Хорошо ли съездил? Чай, мошну-то туго наколотил?
Да, наколотил, как же! Ты спроси, свои-то целы ли. Нажил добра! На харчи не хватило.
И как это тебе только не стыдно людей морочить! Вестимо, даром не поедешь! Что, мы тебя ограбим, что ли?
Не к тому, друг, что ограбишь. Где ограбить! А вот. право, тебе, как перед истинным...
А я вот что скажу: доведись мне, я бы тебя ограбил.
Что ты, что ты! В своем ли ты разуме?
Да уж ограбил бы: верно говорю. За то за самое, что денег у тебя больше всех, а ты все сиротой притворяешься.
Нечего в чужой мошне считать, ты считай в своей!
(Увидав Поспелова, который выходит из Кремля)
Вон Алексей Михайлович идет.
Вот душа-человек! Нужды нет, что из боярских детей, а много проще нашего брата будет.
Куда гулять изволишь, Алексей
Я из собора.
Вестей несу; да только не взыщите,
Не много радости. Роман Пахомыч
Да Родион Мосеич прибежали
Из-под Москвы; отписки привезли.
Нет, не видал; Кузьма
Захарьич сказывал. К нему и стали.
Сряжаются на воеводский двор
Несть грамоту от патриарха.
Чудо
Великое творится. Божьи люди
Между врагов бестрепетно проходят
К святому патриарху и разносят
По всей земле его благословенья
И грамоты.
Ну, Алексей Михайлыч,
Уж худо ль, хорошо ли, - не томи,
Рассказывай, какие слышал вести.
Прокоп Петрович Ляпунов убит
Да что же за напасти
Вот беда-то, вот поруха
Кабы не ты
Рассказывал, ни в жизнь бы не поверил.
Теперь такое время, Петр Аксеныч,
Хорошему не верь, а что дурное
Услышишь, это, брат, уж верно правда.
Так подошло, хоть не живи на свете!
Бедам конца не видно. Знать, Господь
Нам прегрешений наших не отпустит
И до конца нас хочет погубить.
Да, Петр Аксеныч, времена плохие!
Москва разорена, в народе шатость
Да рознь, за что стоять, не знают;
Целуют крест неведомо кому!
Еретикам, латинцам да ворам,
Новгород Великий
Из Швеции царевича зовет;
А сын Жигмонтов, Владислав-царевич,
В Москву идет; во Пскове новый вор.
Такой, что и сказать-то непригоже;
Маринкин сын, Ивашко, тоже царь.
А что же рать, что под Москвою в сборе?
Розно разошлись -
Которые домой, другие грабить.
Что воры не успели, то они
У православных христиан растащат.
Ужли ж совсем оставили Москву?
Остались под Москвой два воеводы:
Князь Трубецкой да атаман Заруцкий.
Они-то? Целовали
Псковскому ведомому вору крест.
В монастыре обеденку стоял,
И панихиду пели, поминали...
Упокой,
Господь, в святых твоих селеньях душу
Он, говорят, был добрый. Я поплакал
И помянул. Подайте на дорогу!
Прими!
(
Подает и уходит в лавку с Аксеновым.)
Аль ты куда собрался, Гриша?
Далеко. Длинная дорога; встанет -
Так до неба достанет. Все песками
Сыпучими да темными лесами
Что он говорит?
Сулит дорогу, а куда? Известно,
Одна дорога; значит, все помрем;
И надо полагать, что это вскоре.
Нет, надо быть, что о другой дороге
Его не разберешь;
Убогий он у нас и малоумный.
Нет, вот что: храмы там без богомольцев,
Без пения. Подайте на дорогу!
Бежит по сцене. Все расходятся по лайкам. Входят Биркин и Семенов.
Ну вот, Иван Иваныч, твоего
Отца и благодетеля не стало.
Всем горе, а тебе, чай, вдвое.
Что ж?
Все под Богом. Слезами не поможешь!
Всех мертвых не оплачешь!
Это так;
А все-таки тебе он благодетель,
Понеже в люди вывел, дал дорогу.
Сам виноват, гордыня обуяла,
Да и к тому ж с казаками не ладил.
И по писанию, блажен тот муж,
Кто к нечестивым на совет не ходит;
С ворами как же ладить! Не бери
Греха на совесть! Лихом поминать
Не след тебе такого воеводу.
Его ж убили, он же виноват!
Не говори! Грешишь, Иван Иваныч!
И не бояр.
Нам осуждать бояр не подобает,
Мы молоды с тобой и худородны.
А виноват во всем злохитрый враг,
Злокозненный диавол, ненавистник
Спасенья нашего. Он искони
Враждует, искони злоумышляет
Расхитить божье стадо и украсть
И погубить вконец. Его-то действом
Междоусобие и рознь меж нами,
Вражда и ложь и дьявольская прелесть.
И в прелести смятеся вся земля.
А в Нижнем шатости не замечаешь?
А знаешь что?
Ведь Нижний - ключ всей Волги; за него бы
Король Жигмонт иль Владислав-царевич
Нам дорогую цену заплатили,
Кабы привесть к присяге. Воеводой
Быть можно. А тебя в Москву, в дьяки,
Как понимать!
Изменником я не был и не буду,
И с дьяволом быть в доле не хочу;
Зане отступникам страшна кончина!
Идут во ад, и во святых церквах
Поминовенья о таких не будет,
И приношенья неприятны Богу,
И будет им мученье без конца.
Иван Иваныч,
Шути с кем помоложе. Этих шуток
Я не люблю, они подвохом пахнут.
Ну, не сердись! не любишь, так не стану
Шутить с тобой; нам ссориться не след:
Полно, что пугаешь,
Иван Иваныч; как тебе не грех!
И знаешь, кто у нас заводит смуту?
Погоди,
Дай срок, увидишь сам. Всегда толпою
За ним народ валит, все шепчут что-то
И по ночам сбираются к нему.
Ты не спорь со мной; разведай лучше!
Не ошибусь я в этом человеке.
Кузьму я знаю вдоль и поперек:
Он боек на язык, упрям и дерзок;
В дела мешается, за всех заступник;
А все-таки души он не продаст;
Сгрубить - сгрубит, а смуты не затеет.
От грубости до мятежа далеко ль!
Я не люблю, кто бойко говорит.
Да у меня ведь горлом не возьмешь!
Я не ему чета, молчать заставлю.
На то мы власти, чтобы нас боялись;
Мы черный люд, как стадо, бережем,
Как стадо, должен он повиноваться.
Я при царе Иване начал службу,
В дьяках состарился и поседел.
Уж мы с Кузьмой не первый год воюем;
Ты слово, а он десять, да зуб за зуб.
Наскочит на меня, так будет помнить.
Ну, и тебя таки честит изрядно,
И за глаза все Тушиным корит,
А тушинцам у нас почету мало;
Не беда!
Насильно мил не будешь! Уж народец
У вас на Волге! Нечего сказать!
Новогородским духом так и пахнет.
Некстати говорливы! Вот ты здешний,
Не тушинский; а тоже говорят,
Что ты берешь посулы, что с живого
И с мертвого дерешь, не разбираешь.
Не верь, Иван Иваныч! Все напрасно;
Посулов не беру. Он злым поклепом
Меня обносит. Да ты сам ли слышал?
Не снесу такой обиды,
Пойду челом ударю воеводе.
Я говорю тебе, что он мятежник;
С народом шепчет, а властей ругает;
Небось без умыслу? Да кто ж поверит!
Его теперь и знать я не хочу,
Ругателя. Не вымолвлю ни слова,
А ты пока молчи,
Умей скрывать обиду; дожидайся
Поры да времени. Он не уйдет
От наших рук, запомни это слово.
Я сторожа к нему приставил, знаешь,
Павлушку; он хоть зайца соследит;
Волк травленый, от петли увернулся.
Он из дьячков из беглых, был в подьячих,
Проворовался в чем-то; присудили
Его повесить, он и задал тягу.
Теперь веревки как огня боится.
Да может быть, и не своей виной
Мне какое дело!
Хоть висельник, да только бы служил.
Ну, и писать горазд, мне то и нужно.
Да мы еще с тобою потолкуем.
На Оку,
Стерлядок искупить недорогих бы.
Так вместе и пойдем! И я туда же.
Уходят. Из Кремля выходит Минин, за ним несколько посадских.
Кузьма Захарьич идет!-Кузьма Захарьич идет!
Аксенов, Поспелов, Лыткин и несколько торговцев выходят из лавок
А, милый человек! Как поживаешь?
Нешто! таки живем; а все тоска,
Кузьма Захарьич. Веришь ли ты, руки
От дела отымаются, и хлеб
Да, годы испытанья
Все боязно, Кузьма
Захарьич. Не знаю, что и делать,
Надеяться на Бога
Да денежку на черный день пасти!
Скажи нам что-нибудь, Кузьма Захарьич!
Мне Бог гостей послал. Роман Пахомыч
Да Родион Мосеич, по старинной
Любви и дружбе, стали у меня.
Рассказами всю душу истерзали.
В Москве неладно; надо так сказать,
Что хуже не бывает. Владиславу
Одни последствуют, другие вовсе
Передались Жигмонту. Хоть и мало
Таких отступников, да страхом сильны.
И те, которые за патриарха,
Стоят не явственно, беды боятся.
А на него-то наша вся и надежда.
Он наше утверждение и столп,
Он твердый адамант [2] в шатанье общем,
Он Златоуст, громит бесстрашно
Предателей. От нашей стороны
Он ждет спасенья русскому народу
И из темницы умоляет нас
Стоять за веру крепко, неподвижно.
Пахомову не раз он говорил:
"Спасенье русское придет от Волги.
Хороший, говорит, и чистый край!
Снеси ты им мое благословенье!"
Не обессудьте, что сказал вам мало!
У самого-то в голове неладно;
Прокоп Прокопыч из ума нейдет.
Пойдем-ка потолкуем, Петр Аксеныч!
Кланяется на все стороны; все расходятся по лавкам. Минин и Аксенов входят на мостки и садятся на скамью подле лавки Аксенова. Поспелов стоит у лавки. С Нижнего посада выходит Колзаков и трое стрельцов.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же, Колзаков и стрельцы.
Нам на Волге жить,
Все ворами слыть.
На Яик идти,
Переход велик;
Под Казань идти,
Грозен царь стоит.
А! Бог тебя люби, Кузьма Захарьич!
Видишь, а не осуждай!
Нельзя не пить: такое время! Вот что!
Ты думаешь, я с радости; я с горя,
Расстройство! Не возьмешь ничем! А помнишь,
Как помоложе был, так дело делал;
Царю Ивану царства покоряли.
А что теперь! Ходили с воеводой
И бились тоже, крови не жалели;
А с чем пришли? В глаза-то людям стыдно
Глядеть. Какой я воин, братец! Срам!
И что мы за люди! Прощенья просим!
(Отходит со стрельцами на другую сторону.)
Нам идти ль, не идти ль
На Иртыш на реку.
На Иртыш на реку.
Под Тобол-городок.
Скрываются. Выходит Марфа Борисовна, за ней две женщины оделяют деньгами нищих. Минин идет к ней навстречу.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ