sp; Я думала, что ты уж и забыл!
Да не то что рада,
А все не время, некогда подумать.
Об чем тут думать, голову ломать!
Все я же,
Какой ты
Догадливый! Спасибо, что избавил
Меня от тяжкой думы, от заботы!
Позволь спросить, по-твоему-то как же
Помолясь, да по рукам.
Сиротским делом сходим на могилку
Родителям почившим поклониться,
А там, как водится, честным пирком
Не долго думал,
Значит, так и быть,
Утешила меня ты. Точно камень
Лежал на сердце, отлегло теперь,
А то, бывало, сердце, ровно голубь,
Так и колотится без перемолку.
Ты помолчи пока, мой друг сердечный!
Зачем молчать? Кого же мы боимся!
Что прежде времени молву пускать!
Не к спеху дело, погодим немного.
Чего еще? Ты развяжи меня!
Ну, что на улице за разговоры!
Не мало дней у Бога; потолкуем
И после, без помехи, на досуге.
Ступай себе! Вон, видишь, из собора
Татьяна Юрьевна выходит. Плачет
Об муже, бедная. Прощай, голубчик!
Пойду я к ней, разговорю немного.
Поспелов уходит. Выходят Татьяна Юрьевна и две женщины.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Марфа Борисовна, Татьяна Юрьевна и две женщины.
Поверь, что с глазу, больше ни с чего.
А то испортил кто-нибудь. По ветру
Болезнь пущают злые люди часто.
Татьяна Юрьевна, оставь кручину!
Напрасным страхом сердце не томи!
Пройдет невзгодье, мирно Бог устроит
И миром оградит святую Русь,
Тогда Кузьма Захарьич перестанет
Печалиться, здоров и весел будет.
Не плачь, греха на душу не бери!
Как мне не плакать! Ты бы поглядела,
Что сталось с ним. Как ярый воск, он тает.
От сна, от пищи, от всего отстал
И буйную головушку повесил.
И все молчит. Вот иногда и спросишь:
"О чем ты, мил-сердечный друг, тоскуешь?"
Не скажет; нет, не скажет, промолчит,
Махнет рукой, а иногда заплачет,
Так и уйдет. Посмотришь вслед ему,
Да и зальешься горючьми слезами.
Молись, Татьяна Юрьевна, молись!
Да меньше плачь! Господь ему поможет.
Да что же он молчит-то! Я жена,
Что же будет проку
Тебе сказать-то! Посуди сама:
Короток женский ум, от нас совету
Не ждать им; ну, а праздно толковать
О деле важном - тоже не годится!
Головушка кручинная моя!
(Качает головой и задумывается.)
Ты видела, стоял он у вечерни.
На что похож! Ведь краше в гроб кладут.
Глаза горят, лицо как саван белый,
Засохшие не шевелятся губы;
Как вкопанный он не сводил с иконы
Очей; крестом сложенные персты
До ясного чела не подымались;
И только слезы, как ручьи весною,
Бежали по щекам, по бороде
И капали. Убогонький Гришутка
Стал рядом с ним, как лист дрожит и плачет,
То на него, то на икону взглянет.
К добру ли это? Говорят, за кем
Убогий ходит, тот на белом свете
Уж не жилец. А Гриша, как нарочно,
Не отстает ни шагу от него.
И, полно ты! Кого убогий любит,
Тот человек угоден, значит, Богу.
Кто Господу угоден, тех Господь
Отчаянье - грех смертный!
О! загляни ты в грудь, что там творится?
Сегодня ночью
На малый час он не уснул и только
В соборный ранний благовест забылся;
Как звоны отошли, он вдруг проснулся,
Вскочил с постели, разбудил весь дом.
Велел зажечь все свечи, все лампады
И до свету молился со слезами.
И мы молились. "Чудо! чудо Божье!" -
Он все твердил, а не сказал какое.
На вас нисходит благодать Господня,
Ваш дом он избрал для чудес своих.
Ты радуйся, не плачь! Молебны пойте!
Из всех церквей иконы поднимите!
И крестным ходом город весь пойдет
С хвалебным пением и со свечами
В соборе с протопопом
Остановился, говорят о чем-то.
Пойдем, Татьяна Юрьевна, пойдем!
Уходят. Выходят Аксенов, Темкин, Губанин, Лыткин и разные торговые и посадские люди.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Аксенов, Темкин, Губанин, Лыткин и народ.
Ну, так как же, ребятушки, а? Ну вот теперь нас много сошлось, давайте поговорим толком!
И то надо толком. А то что это! Господи Боже мой! Тот говорит: "Давай денег!" Другой говорит: "Давай денег!" А для чего - никто толком не скажет.
Тебе только все разговаривать, лясы точить, а дела-то делать, видно, ты не любишь! Мало еще, что ли, разговору-то было! Сорок дней со днем сходимся да толкуем.
Уж и не говори! Срам! То есть, кажется, не глядел бы людям в глаза от стыда, особливо Кузьме Захарьичу. Он о земском деле печалится, а мы... Ах, стыдобушка!
Значит, ребята, как в последний раз говорили, так и быть: третью деньгу.
Третью деньгу. - Что ж, мы не прочь! - Так тому и быть! - Что сказано, то свято!
Все, дедушка, согласны, все. (
К народу.) Не стыдите, братцы! (
Аксенову.) Дедушка! Спорщиков нет.
Постой ты, погоди! От трех денег - деньгу, от рубля - десять алтын, от трех рублей - рубль.
Ладно! Ладно! (
Разговор в толпе.) С десяти рублев выходит - три рубля да десять алтын. - А от сорока? Долго ль счесть! - С пятидесяти рублев - пятнадцать рублев. - Не пятнадцать, а шестнадцать рублев двадцать два алтына. - Ишь ты, счетчик! Да уж ладно, ладно!
Стойте! Как же это? Значит, все одно, что семейный, что одинокий?
Как тебе не грех рот-то разевать! Ужли один против всех пойдешь?
Тебе что за дело до одиноких! Одинокий-то, может, все отдаст, да и сам своей головой пойдет!
Ах ты, жила! Прости, Господи!
Да что жила! Кому ж своего не жаль!
На земское-то дело? Экой срам! Ну уж...
Стало быть, и делу конец. Отслужить молебен, да и собирать.
У нас в рукавичном ряду уж и деньги готовы.
В железном ряду хотят собирать. - Толкуют и в хлебном.-И в горшечном. - И в мясном. - И рыбаки.
Известно, прикинем, что чего стоит. - Долго ль прикинуть. - В цену поставим.
Промеж себя выберем. - Всякий в своем ряду. - Свой суд короче.
Да как же я поверю чужому человеку свое добро ценить?
Самому тебе не счесть, как мы сочтем.
Мы торговые люди, друг у дружки каждую деньгу насквозь видим.
Что ж такое! Лучше ложись да умирай!
Ты для себя для одного, что ли, жить хочешь? Так ступай в лес, да и живи себе. С людьми живешь, так и слушай, что мир говорит. Больше миру не будешь! Мир никто не судит, один Бог. Велит мир, так и всё отнимут.
Да и отнимем, силой отнимем.
Ну, да что на него смотреть, Петр Аксеныч! Как сказано, так и будет. На том все и станем.
Есть тут кто-нибудь из немцев?
Вот видишь ты, Василий! Ну скажи ты мне теперь, есть в тебе душа али нет?
Зреть не могу таких людей; вся душа во мне поворачивается.
Кузьма Захарьич идет! - Кузьма Захарьич!
Входит Минин. Все кланяются.
Что ты невесел, голову повесил?
Аль что неладно? Али прихворнул?
Все одно и то же, точно
Как сговорились. Все хотят быть с нами
В любви, в совете и в соединенье,
На разорителей хрестьянскои веры
Единомышленно идти готовы.
Теперь лететь бы к матушке Москве!
Подняться нечем, спутала нужда,
Узлом орлиные связала крылья.
Видна добыча, а тяжелых крыльев
Не отдерешь, и бейся оземь грудью
И алую точи по капле кровь!
Мы положили третью деньгу брать
От денег, от товару тоже.
И те с трудом, а больше не сберешь.
Тяжело одним. Помогут
Плохая помощь!
Все обнищали. Рады бы помочь,
Так и быть. На нет - суда нет.
Что есть, с тем и пойдем. Наймем подмогу,
Стрельцов бродячих да казаков конных.
Ждать нечего, пойдемте умирать
За Русь святую! Сходим к воеводе,
Челом ударим, чтобы вел к Москве;
А не пойдет, так выберем другого.
Мне ждать нельзя. Мне Бог велел идти.
Смотрите на меня! Теперь не свой я,
А Божий. Не пойдет никто, один
Пойду. На перепутьях буду кликать
Товарищей. В себе не волен я.
Сегодня поздней ночью,
Уж к утру близко, сном я позабылся,
Да и не помню хорошенько, спал я
Или не спал. Вдруг вижу: образница
Вся облилася светом; в изголовье
Перед иконами явился муж
В одежде схимника, весь в херувимах,
Благословляющую поднял руку
И рек: "Кузьма! иди спасать Москву!
Буди уснувших!" Я вскочил от ложа,
Виденья дивного как не бывало;
Соборный благовест волной несется,
Ночная темь колышется от звона,
Оконницы чуть слышно дребезжат,
Лампадки, догорая, чуть трепещут
Неясным блеском, и святые лики
То озарялися, то померкали,
И только разливалось по покоям
Слава в вышних Богу!
Но кто же старец? Рассмотрел ли ты?
Угодников ты подлинники знаешь.
Гонцы от Троицы живоначальной,
От Сергия-угодника пришли.
От Сергия-угодника? И старец,
Явившийся мне, грешному, был Сергий.
Перст Божий! - Божья воля! - Чудеса!
Еще от нас Господь не отступился.
У них письмо отца архимандрита
На воеводский двор
Ступай, Аксеныч, прямо к воеводе!
Оповести его! А вы сбирайте
Дворян, детей боярских, и голов,
И сотников стрелецких и казацких,
И земских старост, и гостей, и всяких
Людей служилых к воеводе в дом.
Не соберутся, так в набат ударим.
А ты, Нефед, домой! Веди гонцов!
Как есть с дороги, так пускай и идут.
Теперь в последний раз, друзья, пойду я
Боярам, воеводам поклониться.
Молитесь Богу, чтоб смягчил он сердце
Властителей, смирил гордыню их,
Чтобы помог мне двинуть кротким словом
На дело Божье сильных на земле.
Господь поможет. - Он тебе поможет. -
Молиться будем! Господа умолим.
СЦЕНА ВТОРАЯ
ЛИЦА:
Воевода, Андрей Семенович Алябьев.
Биркин.
Семенов.
Минин.
Аксенов.
Поспелов.
Колзаков.
Роман Пахомов.
Дворяне, дети боярские, головы, старосты, богатые посадские люди.
Большая богатая изба в воеводском доме.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
В избу входят постепенно разные лица, всё более пожилые и зажиточные, потом Аксенов. Вновь пришедшие кланяются молча с теми, которые пришли прежде. Говорят вполголоса.
Зачем нас собирают? Аль беда какая? - Нет, грамоту из Сергиева монастыря привезли. - Верно, не легко, коли грамоты пишут? - Какая легость! Видимая смерть! Наша рать разошлась, а к врагу на подмогу сила подходит. - Что же в грамоте пишут? - Подожди малость, всё узнаем.
Роман Пахомыч. Кому же больше!
Сам великий господин патриарх называет их, его да Родиона Мосеича, бесстрашными людьми. Так и пишет: "А пришлите мне тех бесстрашных людей!"
Говорят, Пахомов от всякой напасти заговорен.
Толкуй тут! Известно, божьим произволением. К патриарху ходит, благословение принимает, а ты: "заговорен!". Нешто такие заговоренные-то бывают?
Заговоренный-то который - и креста не носит, а не то что к благословению идти.
Да еще к кому? К самому патриарху!
Входят Минин, Поспелов и Роман Пахомов.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, Минин, Поспелов и Роман Пахомов.
Роман Пахомыч, здравствуй! - Здравствуй! - Как тебя Бог милует? Здорово ли доехал? - Чай, устал?
Немножко есть. Последние две ночи не ночевал, все ехал.
От Троицы на Суздаль, оттуда на Балахну.
Что в Москве? -Что в Москве, Роман Пахомыч?
Пожжено, разорено, хлеба мало.
Мало. Я стоял у одного посадского, у Яузских ворот, - бедствует.
Ах, сердечные! - Эка беда! - Эка причина!
Скажи ты мне на милость, пуще мне всего: к патриарху ходу нет?
Теперь нет, крепко держат.
А что Трубецкой? - Что Заруцкий с войском?
Какое это войско! Вор на воре! Содом!
Входят Воевода, Биркин, Семенов, Колзаков и несколько народа.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Тe же, Алябьев, Биркин, Семенов, Колзаков и другие.
Воевода садится за стол; некоторые садятся; некоторые стоят. Роман Пахомов подает грамоту Воеводе.
Ну, молодец же ты, Роман Пахомов!
Хвала и честь тебе! Чай, отдохнуть
Да когда уж!
Велели к вам заехать, да в Казань.
Уж отдохну, вернувшись из Казани.
Все собралися?
Все.
(отдает грамоту Семенову)
Сначала тут, как водится, все власти
Казанские и весь народ помянут:
Татары, черемиса, вотяки
"Не раз мы вам писали
О нашей гибели и разоренье;
И снова молим вас: не позабудьте,
Что вы родились в православной вере,
Святым крещением знаменовались.
Сего-то ради положите подвиг
Страданья вашего за ваших братий!
Молите всем народом христианским
Людей служилых быть в соединенье
И заодно стоять против врагов
И всех предателей хрестьянской веры.
Вы сами видите, что всем близка
От тех врагов конечная погибель.
В которых городех они владели,
Какое разоренье учинили!
Где Божьи образы и где святыня?
Не все ли разорили до конца
И обругали наглым поруганьем!
Где множество бесчисленное в градех?
Не все ли люто горькими смертями
Скончалися! Где в селах наши чада,
Работные? Не все ли пострадали
И в плен разведены! Не пощадили
И престаревших возрастом. Седин
Не усрамились старцев многолетних
И душ незлобивых младенцев. Все
Испили чашу праведного гнева.
Попомните и смилуйтесь над нами,
Над общей гибелью, чтоб вас самих
Та лютая погибель не постигла!
Не мешкая, идите в сход к Москве!
Вы сами знаете, всему есть время,
Без времени бездельно начинанье
И суетно. А если есть меж вас
Какое недовольство - отложите!
Соединитесь все, забыв обиды,
И положите подвиг пострадать
Для избавленья православной веры!
Незакосненно сотворите дело,
Казною и людями помогите!
Чтоб скудостью и гладным утесненьем
Боярам, воеводам и всем людям
Порухи никакой не учинилось.
О том вас молим много со слезами
И от всего народа бьем челом!"
Вели списать ты список слово в слово,
А грамоту отдай свезти в Казань.
Знают воеводы
Про то, а наше дело будет - слушать.
Мы рады бы идти,
Да нас походы разорили вовсе.
Давно ль ходил князь Александр Андреич,
И я ходил; без дела не сидели!
Казны да войска просят. Где ж нам взять?
Промеж себя найдем; сберем, что можем.
Сколько ни на есть!
Доброй воли
Я не снимаю с вас. Сбирайте с Богом!
Ну, может быть, кой-что и соберете;
Наймем людей служилых да стрельцов,
Как преж того водил Андрей Семеныч,
Так и теперь ему челом ударим.
Андрей Семеныч!
Ты вздумай, если нашим нераденьем
Московскому крещеному народу
Конечная погибель учинится,
Иссякнет корень христианской веры,
И благолепие церквей господних
В Московском государстве упразднится -
Какой ответ дадим мы в оный день,
А кто порукой.
Что наше войско враг не одолеет,
Что врозь оно не разбежится, прежде
Чем мы Москву перед собой увидим?
Не хуже нас ходили воеводы!
Со всех концов бесчисленное войско
Шло под Москву громовой черной тучей.
Рязанцы шли с Прокопом Ляпуновым,
Из Мурома с окольничим Масальским,
Из Суздаля с Андреем Просовецким,
Из городов поморских шел Нащокин,
С Романова, с татарами-мурзами
И с русскими, шли Пронский да Козловский,
С Коломны и с Зарайска князь Пожарский,
Петр Мансуров вел галицких людей,
Из Костромы пошли с Волконским-князем,
Из Нижнего князь Александр Андреич.
Да не дал Бог; все розно разошлись.
Так как же хочешь ты, чтоб с горстью войска
Я шел к Москве? Мне с Господом не спорить!
Мы все на Бога. Сами виноваты,
А говорим: "Бог не дал". Да за что
Ему и дать-то нам! Такое дело
Великое как делалось, сам знаешь.
Когда-то соберутся да пойдут,
Как точно через пень колоду валят.
А соберутся, - споры да раздоры:
Да не о том, кто первый помереть
За Русь святую хочет, - разбирают,
Кто старший, набольший, кто чином больше,
Кто стольник, видишь ты, а кто боярин.
Другой боярин-то, гляди, в Калуге
Боярство-то от вора получил.
Поспорят, покричат, дойдет до драки;
До смертного убивства доходило!
Потом и разойдутся нас же грабить,
Врагу на радость, царству на погибель.
Да ты не осердись, Андрей Семеныч!
За что сердиться! Правду говоришь.
А там и говорят, что не дал Бог.
Что за корысть великим воеводам
За нас, за маленьких людей, сражаться,
За дело земское стоять до смерти!
Им хочется пожить да погулять!
Им хорошо везде. С царем повздорил,
Так в Тушино, - там чин дадут боярский;
Повздорил там, опять к царю с повинной:
Царь милостив, простит; а то так в Польшу.
Да и целуют крест кому попало,
Не разбирая; на году раз пять
Господне имя всуе призывают.
И все они, прости меня Господь,
Для временные сладости забыли
О муке вечной. Им ли нас спасать!
Такими ли руками Русь очистить
И в ней Господне царство обновить!
Что правда - правда. - Что греха таить!
Кому ж стоять теперь за Русь святу