Островский Александр Николаевич - Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский

nbsp;  Представители консервативной критики считали, что хроника "Дмитрий Самозванец" "отличается чисто внешнею историческою верностью, грубой верностью больше хронологического и топографического свойства" ("Москва", 1867, N 55, 10 марта). Эти критики отрицали наличие в ней и художественности и "общей идеи" ("Русские ведомости", 1867, N 16, 7 февраля) и обходили вопрос о роли народа, как он был решен Островским. Реакционная критика поспешила заявить о художественном неправдоподобии действующих лиц хроники, прежде всего Василия Шуйского (см. "Москва", 1867, N 55, 10 марта), а образ Самозванца воспринимался рецензентами как "смесь противоречий, которую объяснить довольно мудрено" ("Русский инвалид", 1867, N 77, 18 марта).

   Из общего потока отрицательных отзывов о "Дмитрии Самозванце" выделяется интересная статья в "Записках для чтения" (за подписью "А. П."). В оценке исторических пьес автор статьи исходит из критерия: "В какой мере в драме будет развит народный элемент, представлена народная самодеятельность, в такой мере эта драма и будет исторически верна и для нас, поздних, испытующих потомков, привлекательна" ("Записки для чтения", 1867, N 4, отд. VI, стр. 2). Именно с этой точки зрения он и оценивает хронику Островского. Критик приходит к выводу, что Островский не показал истинной роли народа в возвышении и падении Самозванца, что драматург объясняет гибель Самозванца "столь легкими причинами, как недостаток сдержанности, сановитости, иноземная поступь и приемы" (там же, стр. 4). Настоящая причина падения Самозванца заключалась в непонимании им "своего призвания": ему следовало, пишет Л. П., "прежде всего и больше всего... возвратить народу волю, предупредить с лишком двухсотлетний период крепостничества. Иначе не стоило менять Бориса на Дмитрия. Народ это очень хорошо понял, но не поняли этого наши драматурги" (там же). Не учитывая особенностей исторической эпохи, изображаемой Островским, автор статьи ставил драматургу в упрек отсутствие в хронике "представителя сознательного народного ума".

   Из литераторов либерального толка в известной мере объективный и интересный отзыв принадлежит А. В. Никитенко. А. В. Никитенко относит "Дмитрия Самозванца" к "замечательнейшим произведениям нашей литературы, богатым художественными красотами". Он отмечает стройность построения хроники, ее превосходный язык и стих, полноту в развитии характеров, оттененных "чертами своеобразными".

   "Действие в... пьесе, - пишет А. В. Никитенко, - развивается в постепенно возрастающей занимательности само собою, без всяких искусственных усилий со стороны поэта... В пьесе нет выдуманных произвольно и напрасно ни лиц, ни событий и страстей, и вообще простота ее в плане и исполнении, отсутствие всякого усложнения, запутанности, умничанья составляет одно из существенных ее качеств и достоинств" (А. В. Никитенко, "Об исторической драме г. Островского "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский". Сб. "Складчина", СПБ 1874, стр. 450). Но идею хроники Островского Никитенко свел исключительно к идее земского царя и не принял резко критического отношения Островского к В. Шуйскому. Вина Шуйского, по мнению Никитенко, в том, что он не дождался, пока его изберут на престол (там же, стр. 449). Шуйского "нельзя ни презирать, ни ненавидеть... Словом, он такой, каким представляет его нам история" (там же).

   Такая политическая реабилитация Шуйского либералом Никитенко, естественно, была чужда Островскому.

   В истолковании образа Самозванца у Никитенко наблюдается то же стремление представить его в смягченных красках.

   Высоко оценили пьесу Островского Н. И. Костомаров и М. М. Стасюлевич. 21 января 1867 г. Стасюлевич писал драматургу: "Мы с Николаем Ивановичем (Костомаровым - Н. Г..) с наслаждением читали Ваш труд; он изумлялся в особенности Вашему секрету владеть языком эпохи и быть до мелочей верну ее общему характеру. Василий Шуйский у Вас обделан до высокого совершенства: в изображении этой личности поэт берет верх над историком" ("Неизданные письма к А. Н. Островскому", М.-Л. 1932, стр. 544).

   Осложнения с журналом "Современник" помешали Некрасову высказать свое "искреннее и подробное мнение" о труде Островского (Н. А. Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. XI, М. 1952, стр. 69). Но, по свидетельству M. H. Островского. "Некрасову... пьеса тоже очень нравится" (письмо М. Н. Островского к А. Н. Островскому от 10 мая 1866 г. Рукописный фонд Центрального Театрального музея им. А. А. Бахрушина, архив А. Н. Островского). Некрасов видел в "Дмитрии Самозванце" "вещь высоко даровитую" (Н. А. Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. XI, М. 1952, стр. 70).

   Историческая хроника "Дмитрии Самозванец и Василий Шуйский" была послана в Академию наук на соискание Уваровской премии и баллотировалась на одиннадцатом Уваровском конкурсе. 16 сентября 1867 г. А. В. Никитенко записал в своем дневнике: "Пьесе Островского "Василий Шуйский и Дмитрий Самозванец" отказано в Уваровской премии. Четыре голоса было за нее и четыре против. Я и ожидал этого" (А. В. Никитенко, Дневник, т. 3, Гослитиздат, М. 1956, стр. 97). Убедительным свидетельством враждебного отношения "высших сфер" к демократическому писателю была и история постановки "Дмитрия Самозванца" на сцене.

   16 июля 1866 г. пьеса была одобрена Театрально-литературным комитетом, а цензурное разрешение на нее было получено только 24 декабря 1866 г. Постановке "Дмитрия Самозванца" на сцене чинились всяческие препятствия. Дирекция императорских театров и Министерство императорского двора поддерживали "благонамеренного" драматурга Н. А. Чаева, написавшего пьесу того же исторического содержания. 25 октября 1866 г. Ф. А. Бурдин известил Островского о решении дирекции ставить пьесу Чаева.

   Возмущенный вопиющей несправедливостью, П. В. Анненков писал Островскому 9 ноября 1866 г.: "Дикость и невежество ее (театральной дирекции. - Н. Г.) мне были и прежде известны, но чтобы они развились у нее до такой степени - это для меня новость. Как ни прискорбно должно быть для Вас такое решение, но Вы можете утешаться мыслию, что не составили исключения из того баталиона замечательных писателей, которым жизненный путь был нелегок и которые встречали сопротивление и обиду именно тогда, когда являлись с самыми зрелыми своими произведениями" ("Неизданные письма к А. Н. Островскому", М.-Л. 1932, стр. 16).

   Только благодаря настойчивым хлопотам самого драматурга (см. письмо Островского от 25-26 октября 1866 г. министру двора В. Ф. Адлербергу, т. XIV, стр. 143-144) и вмешательству его брата М. Н. Островского, убедившего Адлерберга в том, что постановка пьесы Островского обойдется дешевле постановки пьесы Чаева, министр двора отменил 15 ноября 1866 г. решение театральной дирекции.

   Но постановка "Дмитрия Самозванца" Островского разрешалась лишь на московской сцене: в Петербурге продолжала идти пьеса Чаева.

   Премьера "Дмитрия Самозванца" в Малом театре состоялась 30 января 1867 г., в бенефис Е. Н. Васильевой. Роли исполняли: К. Г. Вильде - Дмитрий, С. В. Шумский - В. Шуйский, К. П. Колосов - Д. Шуйский, П. М. Садовский - Осипов и Щелкалов, П. Г. Степанов - Конёв, А. Ф. Федотов - калачник, П. Я. Рябов - Афоня, Е. Н. Васильева - Марфа, И. В. Самарин - Мнишек, Е. О. Петров - Мстиславский, М. И. Лавров - Голицын, В. А. Дмитревский - Басманов, Д. В. Живокини 2-й - Маржерет, Н. А. Александров - Скопин-Шуйский, Г. Н. Федотова - Марина, M. H. Владыкин - Вельский.

   Московская премьера пьесы прошла с большим успехом. 2 февраля 1867 г. Островский сообщал Ф. А. Бурдину: "Самозванец" в Москве имел огромный успех. Шумский, сверх ожидания, был слаб, зато Вильде был превосходен. Меня вызывали даже среди актов, в 3-м после сцены с матерью, в 5-м после народной сцены и потом по окончании пьесы, и вызывали единодушно, всем театром и по нескольку раз. Васильевой в 1-е представление был поднесен золотой венок большой цены, а Вильде вчера (в повторение) после сцены в Золотой палате поднесен лавровый венок" (т. XIV, стр. 151-152).

   По свидетельству рецензента "Русских ведомостей", представление было "поистине блестящее": костюмы прекрасны, особенно Дмитрия и Олесницкого, "поистине художественны декорации Золотой и Грановитой палат".

   Замечательно исполнил свою роль Вильде. "Вильде вышел победителем, - писал тот же рецензент, - много труда, ума положил он в свою роль. Стихи читал прекрасно. Правда, по мнению рецензента, ему недоставало "природного жару, а жар в пьесе нужен, и в большом градусе. Вильде заменил его искусственным жаром, но, как говорят, перехватил через край до того, что Дмитрий вышел у него совсем сорвиголова".

   Шумский из роли В. Шуйского "сделал все, что мог... роль понята и исполнена как нельзя лучше". Особенно удалась Шумскому сцена в Грановитой палате: "Гордость, спокойствие, чувство достоинства Шуйского и презрение его к окружающим его боярам выражены им так же хорошо, как и в другой сцене, во дворце, льстивость и затаенные замыслы этого боярина после снятия с него опалы".

   Из других исполнителей ролей бояр рецензент "Русских ведомостей" отмечает Владыкина (Вельский), который был "лучше всех".

   Не удовлетворило рецензента исполнение женских ролей и ролей бояр. Садовский, игравший дьяка Осипова и Щелкалова, показался в первой роли "очень дурен": "неподвижен и безучастен", а Щелкалов "вышел у него как нельзя лучше" ("Русские ведомости", 1867, N 16, 7 февраля).

   В 1868 г. Островский и его друзья снова начали хлопоты о постановке "Дмитрия Самозванца" в Петербурге.

   28 августа 1869 г. Бурдин извещал драматурга: "Дело из рук вон плохо! Без радикальной борьбы я исхода не вижу - приехал в Петербург и узнал, что для будущего сезона решительно нет ничего... и несмотря на все это, твоего "Самозванца" ставить не будут" ("А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин. Неизданные письма", М-Пг. 1923, стр. 98).

   В 1871 г. хлопоты были возобновлены. Островский тяжело переживал интриги театральной дирекции против него. 18 сентября 1871 г. он с горечью писал Бурдину: "В начале будущего года исполнится двадцатипятилетие моей драматической деятельности, - постановка "Самозванца" была бы некоторой наградой за мои труды. Я уж ни на что больше не имею никакой надежды, ужли и этой малости не сделает для меня дирекция за 25 лет моей работы" (т. XIV, стр. 213).

   Предстоящий двадцатипятилетний юбилей известного драматурга и побудил дирекцию императорских театров поставить хронику Островского в Петербурге.

   Разрешение театральной цензуры на постановку "Дмитрия Самозванца" было получено 1 февраля 1872 г.

   Премьера пьесы в Петербурге состоялась 17 февраля 1872 г. на сцене Мариинского театра силами александрийской труппы в бенефис Е. Н. Жулевой. В спектакле участвовали: И. И. Монахов - Дмитрий, П. В. Васильев 2-й - В. Шуйский, П. П. Пронский - Д. Шуйский, П. И. Зубров - дьяк Осипов, В. Я. Полтавцев - Конёв, Ф. А. Бурдин - калачник, И. Ф. Горбунов - Афоня, Е. Н. Жулева - Марфа, Н. Н. Зубов - Мнишек, Л. Л. Леонидов - Мстиславский, П. С. Степанов - Голицын, П. И. Малышев - Басманов, В. Г. Васильев 1-й - Маржерет, П. Н. Душкин - Скопин-Шуйский, Северцева - Марина, П. А. Петровский - Бельский, Д. И. Озеров - подьячий.

   Петербургская постановка не имела успеха. Этому способствовало крайне бедное и небрежное оформление спектакля. "Что... касается нового дворца Самозванца, то он состоял из декорации, употребляемой в 3-м действии комедии "Горе от ума", и столько же походил на дворец Дмитрия, сколько свинья походит на пятиалтынный" ("Петербургский листок", 1872, N 35, 19 февраля). "Костюмы поразили всех, - свидетельствует рецензент "Гражданина", - своею ветхостью... гак все и пахло презрением, неумолимым презрением к русскому театру и к русским талантам!" ("Гражданин", 1872, N 8, 21 февраля, стр. 274).

   Исполнение ролей артистами, по свидетельству большинства рецензентов, также не было удовлетворительным. Монахов из роли Самозванца "не сделал ничего" ("Петербургский листок", 1872, N 36, 20 февраля). Васильев 2-й (Шуйский) говорил "одним тоном и низкую лесть, и речи готовящегося на высокий подвиг человека"; портило впечатление и его "тихое произношение стихов".

   В неудавшемся спектакле критика выделяла игру Бурдина (калачник) и Жулевой (Марфа) и постановку народных сцен (см. "Санкт-Петербургские ведомости", 1872, N 50, 19 февраля; "Биржевые ведомости", 1872, N 49, 19 февраля).

   После представления "Дмитрия Самозванца" при опущенном занавесе юбиляру Островскому артисты поднесли золотой венок и адрес. Предполагалось это "поднесение" устроить публично с приветственной речью режиссера А. А. Яблочкина, но на это не последовало разрешения театральной дирекции.

   В дальнейшем хроника "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" ставилась на сцене очень редко.

   В 1879 г. Е. Н. Жулева снова выбрала эту пьесу Островского для своего бенефиса, но ее постановку не разрешили (см. "А. Н. Островский и Ф. А. Бурдин. Неизданные письма", М.-Пг. 1923, стр. 271-273).

   В Малом театре в Москве "Дмитрий Самозванец" возобновлялся в 1872 г. в бенефис К. П. Колосова, в 1881 г. в бенефис М. В. Лентовского, в 1892 г. в бенефис О. А. Правдина, в сезон 1909-1910 г. Выдающимися исполнителями ролей были: Самозванца - А. И. Южин, А. А. Остужев; В. Шуйского - О. А. Правдин, калачника - К. Н. Рыбаков, Марфы - M. H. Ермолова и др. (см. "Ежегодник императорских театров", сезон 1892-1893 г., стр. 281-288).

   В Александрийском театре в Петербурге постановки "Дмитрия Самозванца" осуществлялись в 1896 г. в бенефис Е. Н. Жулевой (шли две картины: 3-я - Золотая палата и 5-я - Шатер в селе Тайнинском), в сезон 1902-1903 г. Позднейшими исполнителями здесь были: Самозванец - Р. Б. Аполлонский, П. В. Самойлов, Ю. М. Юрьев; Марфа - А. М. Дюжикова 1-я; В. Шуйский - П. Д. Ленский, А. Е. Осокин; калачник - А. И. Каширин и др. (см. "Ежегодник императорских театров", сезон 1902-1903, вып. 13, стр. 25-40).

  

   [1] Ваше величество! (франц.)

   [2] клянусь богом! (польск.)

   [3] Да здравствует император! (франц.)

   [4] Кричите: "Да здравствует император!" (нем.)

   [5] Тебя, бога, хвалим! (лат.)

   [6] отец! (лат.)

   [7] Слуга (от польск. pacholek)

   [8] непобедимейший монарх! (лат.)

   [9] только Бог наш! (лат.)

   [10] разумеется (лат.).

   [11] римский папа (лат.)

   [12] Житые люди - среднее сословие между боярами, первостатейными гражданами и черным людом.

   [13] из хама не будет пана (польск.)

   [14] Аминь! (лат.)

   [15] Вы, негодяи (нем.)

   [16] Это их атаман! (нем.)

   [17] Московское варварство (польск.).

   [18] Благодарим (польск.).

   [19] Рокош - крамола, измена, мятеж

   [20] черт возьми! (польск.)