народа,
Я никого не осужу один
И не пролью ни капли крови русской!
Над Шуйским суд назначить в нашей думе
Из выборных от всех чинов народа
И дать ему все средства оправдаться.
Оставь меня! Бучинского пошли!
Как тебе угодно:
Коль хочешь-здесь, не хочешь - нет меня.
Monarcha invictissime! [8]
Свершились
Пророчества твои: престол московский
Что трудно человеку,
То Господу легко. Небесный промысл
Ведет тебя, путем прямым и верным,
К величию; да ведают народы,
Что твой оплот, что твой руководитель
Не есть иной кто, nisi Deus noster! [9]
Да ведаешь и ты, что избран Богом
Для дел великих. Ни мирская слава,
Ни гром побед да не прельстят тебя!
Святая церковь ждет побед духовных;
Давно умы святейших наших пап
Обращены на этот север дальний;
Давно они московских государей,
Схизматиков, апостольского трона
Чуждавшихся, к спасению зовут
И, scilicet [10], к спасенью их народов.
И ныне наш universalis pater [11],
Святейший Павел Пятый, умоляет
Всевышнего, да дарует он силу
Димитрию, второму Константину,
Овец заблудших дома своего
Привесть к стопам наместника Христова!
Бучинского ко мне!
На Шуйского донос; но я не верю
Басманову: он ослеплен враждою
И слишком предан мне. Василий Шуйский
Умнее всех бояр; его осудят,
Сомненья нет. И вот, Бучинский, средство
Из бывшего врага мне сделать друга
И лучшего слугу!
Поздравить папу
Со днем вступленья на престол Петра.
Пиши ему учтивостей побольше!
А вместо прежних наших обещаний -
Вводить латинство - мы теперь напишем,
Что мы не праздны на престоле царском.
Что мы, для пользы и для блага церкви,
Хотим начать войну с султаном турским.
А между тем поди скажи Игнатью,
Чтоб грамоты теперь же заготовил
И разослал, как будет патриархом,
По городам, чтобы молебны пели
За нас, царя и за царицу-мать
И Господа просили, да возвысит
И вознесет он царскую десницу
Над бесерменством и латинством.
Мудрость
В лице твоем воссела на престоле.
Сиротливо
В душе моей! Расписанные своды
Гнетут меня, и неприветно смотрят,
Не родственно, таинственные лики
Из темной позолоты стен угрюмых...
Мне рада Русь, но ты, холодный камень,
Святым письмом расписанный, ты гонишь,
Ты трепетом мою обвеял душу -
Я здесь чужой! Сюда без страха входят
Отшельники святые только или
Московские законные цари...
Гляжу и жду, что с низенького трона
Сухой старик, с орлиными глазами,
Поднимется и взглянет грозно... грозно!
И зазвучит под сводами глухими
Презрительно-насмешливая речь:
"Зачем ты здесь? Столетними трудами
И бранями потомство Мономаха
Среди лесов Сарматии холодной
Поставило и утвердило трон,
Блистающий нетелеными венцами
Святых князей, замученных в Орде,
Окутанных одеждой херувимской
Святителей и чудотворцев русских, -
Гремящий трон! Кругом его подножья
Толпы князей, склоненные, трепещут
В молчании... Бродяга безбородый!
Легко тебе, взлелеянному смутой,
Внесенному бурливыми волнами
Бунтующей Украйны в сердце Руси,
Подъятому преступными руками
Бояр крамольных, взлезть на опустелый
Московский трон с казацкого седла:
Вскочить легко, но усидеть попробуй!"
Отец названый! Я себя не знаю,
Младенчества не помню. Царским сыном
Я назвался не сам; твои бояре
Давно меня царевичем назвали
И, с торжеством и злобным смехом, в Польшу
На береженье отдали. Не сам я
На Русь пошел; на смену Годунова
Давно зовет меня твоя столица;
Давно идет по всей России шепот,
Что Дмитрий жив. Опальное боярство
Из монастырских келий посылало
Ко мне в Литву, окольными путями,
Своих покорных, молчаливых слуг
На Годунова с челобитьем. В Польше
Король меня царевичем признал,
Благословил меня на царство папа,
Царевичем зовут меня бояре,
Царевичем зовет меня народ,
Усыновлен тебе я целой Русью!
Не твой я сын; а разве Годуновы
Наследники тебе? А разве Ромул,
Пастуший сын, волчицею вздоенный,
Царем рожден?
Как сон припоминаю,
Что в детстве я был вспыльчив, как огонь;
И здесь, в Москве, в большом дому боярском,
Шептали мне, что я в отца родился,
И радостно во мне играло сердце.
Так кто же я?.. Ну, если я не Дмитрий,
То сын любви иль прихоти царевой...
Я чувствую, что не простая кровь
Течет во мне; войнолюбивым духом
Кипит душа - побед, корон я жажду,
Мне битв кровавых нужно, нужно славы
И целый свет в свидетели геройства
И подвигов моих. Отец мой грозный,
Пусти меня! Счастливый самозванец
И царств твоих невольный похититель,
Я не возьму тиранских прав твоих -
Губить и мучить. Я себе оставлю
Одно святое право всех владык -
Прощать и миловать. Я обещаю
Прославить Русь и вознести высоко,
И потому теперь сажусь я смело
На сей священный, грозный майестат.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
ЛИЦА:
Дмитрий, самозванец.
Бояре:
Мстиславский.
Василий Шуйский.
Голицын.
Воротынский.
Куракин.
Бельский.
Масальский.
Басманов.
М. В. Скопин-Шуйский, великий мечник
В. Щелкалов, дьяк.
Окольничие, думные дворяне, выборные люди, рынды, стражи.
Трон; по обе стороны трона скамьи; близ трона на столе три короны царские.
Мстиславский, Воротынский, Голицын, Масальский, Бельский, окольничие, дворяне, выборные люди, дьяк Щелкалов.
Входит Дмитрий, впереди его рынды и Скопин-Шуйский с мечом, за ним Басманов.
Короны царств моих! Еще корону
Желал бы я прибавить к этим трем -
Корону Крыма. Если ж наше счастье
Послужит нам, то, с помощию Польши
И императора, врагов Христовых
Мы выгоним из царства Константина;
И завоюют вере христианской
Иван - Казань, а Дмитрий - Византию.
Все садятся по своим местам; Скопин-Шуйский с мечом и Басманов становятся по сторонам трона. Рынды впереди.
Великий царь и государь Димитрий
Иванович всея России созвал
Бояр своих, окольничих, дворян
И вас, житые, выборные люди [12].
Для государского больного дела!
Его боярин, князь Василий Шуйский,
Забыв Господень страх, а целованья
И милостей царя к себе не помня,
Виновен стал ему в изменном деле.
Ни гнева, ни вражды я не имею
На Шуйского и мести не хочу;
Но, чтоб в Московском славном государстве
Без наказанья не был виноватый,
Велели мы московским всем народом
Судить его, чему он доведется.
Великий государь, велишь поставить
Изменника, боярина Василья,
Ведите!
Стража приводит Шуйского.
Скажи ему вину его, Василий!
Пусть он оправится, коль прав, винится -
Благодарю за милость!
Невинному защита: суд да Бог.
"В нынешнем, в 113 году, июня в 20 день, как был государя царя Дмитрия Ивановича всея России в Москву въезд, изыманы торговые и иных чинов люди в пустотных речах. И те люди в расспросе в тех своих пустотных, затейных речах винились и сказали: торговый человек Федька Конёв говорил: как был-де великого государя в Москву въезд и стоял он, Федька, перво у Архангела с народом и, выдя из городских ворот, был-де он с народом же на Пожаре, там его и изымали; а говорил он, Федька, на государя Дмитрия Ивановича составные затейные речи, что он государь царевич не прямой, а прямой-де царевич убит от лихих людей в Угличе, там-де у Спаса его и положили, и клепал государя еретичеством и латинством; а те-де речи он, Федька, говорил не своим умыслом, слышал он про то от князя Василия Ивановича Шуйского не единожды. А Костька лекарь в расспросе говорил на Василия Шуйского ж, что говорил ему Василий про царя Дмитрия Ивановича дурно много раз..." (
Останавливается.)
Чего ж тебе еще!
Кажись, довольно, есть за что повесить.
Изменникам царевым суд короткий! -
Изменников и Бог велит казнить! -
Он - лиходей царев! - Его измена
Всем видима. Повинен смертной казни! -
Что нам судить его! Повинен смерти!
Василий, что ты скажешь в оправданье?
Царь-государь! Боярин твой великий,
Петр Федорыч, слуга тебе хороший!
Лихих людей он сыскивать горазд
И накрепко разведывать измену;
Изменники в речах своих расспросных
Басманову всю правду показали.
И ты теперь перед моим лицом,
Передо всем собором, признаешься
В своих речах бездельных?!
Государь!
Обманом жить я не умею, не был
И смолоду обманщиком, зачем же
Под старость мне обманывать учиться!
Моя вина! Винюсь перед собором.
Не верю я. От слов своих злодейских,
Предательских, ты лучше откажись!
Иль повтори их громко пред собором,
Тогда уж я оправдываться стану
Доказывать, что я- царя Ивана
Да разве мы попустим?
Ни вымолвить, ни даже заикнуться
Изменникам твоим мы не дадим!
Мы голову за батюшку царя
Димитрия Иваныча положим,
Мы все умрем!
Басманов, Вельский и Масальский
Ты наш царевич! - Наше солнце красно! -
Казнить его, изменника, казнить!
Последний раз скажи мне, Шуйский, правду:
Твои ль слова, твоим ли наученьем
Изменники в народе говорили?
Мои слова, великий государь!
Вести его без всякой волокиты
На лобное!-На лобное его!
Иль он себя нарочно губит, или -
По силам ли борьбу ты затевал?
Иль головы своей ты не жалеешь,
Иль помощи себе откуда ждешь?
Иль испытать меня ты только хочешь,
Не слабо ль я держу свою державу?
Не буду ль я, меня твои заслуги,
Высокий сан и старческие лета,
На замыслы твои глядеть сквозь пальцы?
Ошибся ты! Я взял свою державу
Железною рукой. Я принял царство
Для счастия подвластных мне народов,
А для грозы врагам и на измену
Держу сей меч, и сим мечом клянусь,
Что всякого, кто помешать захочет
Моей священной воле, уничтожу
И прах его развею далеко.
Ну, что же ты не молишь о пощаде?
Что не трепещешь? Иль тебе не страшен
Ни суд мирской, ни грозный гнев царя?
Не стану я просить себе пощады.
Моя вина - слепое исполненье
Велений царских.
(отдает меч Скопину-Шуйскому)
Мы утверждались крестным целованьем
Ты знаешь сам, что всяка власть от Бога.
Иной за страх служил, иной за совесть,
Да не порок служить и за награду.
Боярин твой, Петр Федорыч Басманов,
Не по уму и не по летам, рано
Добился чести преданностью рабской
Царю Борису. Царь бояр крамольных
Не миловал, грозна была опала
Ослушникам! Вон Бельский попытался,
Да сам не рад, проворовался в службе
И надолго себе бесчестья добыл.
Меня, раба, Борис послал к народу,
И раб пошел, творя его веленье,
И говорил, что не царевич Дмитрий
Идет в Москву с иноплеменной силой,
А вор, расстрига, еретик Отрепьев.
Поверили иль нет, и кто поверил
Словам моим - не знаю; я исполнил,
Что царь велел. Вот вся вина моя!
Не верь ему, великий государь!
Я все сказал, что за собою ведал,
Перед лицом царя я повинился,
И больше нет вины за мной. Велите
Пытать меня, хоть до смерти замучьте,
Вы не услышите ни слова больше!
Напрасно ты, Петр Федорыч, безвинных
Сирот пытал! Узнать тебе хотелось,
Что говорил, по царскому приказу,
Я с лобного; на каждом перекрестке
Спросил бы ты - тебе без пытки скажут,
Да не запрусь и я, не потихоньку -
На всю Москву я громко говорил.
Ждет милостей народ, а ты пытаешь.
Что значит - кровь! Отец был в палачах,
Он лжет перед собором,
Бесстыдно лжет! он ведомый обманщик!
Не с лобного - то было, да прошло, -
В своем дому недавно он народу
Бездельные те речи говорил.
Ни слова! Стой! Заглазно сколько хочешь
Нашептывай; в глаза не смей порочить
Вернейших слуг московских государей!
Чем клеветать на Шуйских, вы бы лучше
Царям служить у Шуйских поучились.
У тех ли Шуйских, что в Литву бежали?
У тех ли Шуйских, что царя Ивана
В младенчестве не досыта кормили,
В его глазах бояр его губили,
С митрополитов облаченье рвали?
Или у тех, что черный люд московский
Не раз, не два водили бунтом в Кремль?
Наш род большой, в семье не без урода.
Я б насчитал тебе десятки Шуйских,
Проливших кровь и головы сложивших
На всех концах, на всех украйнах русских,
В бою ручном и в городских осадах -
Да говорить я не хочу с тобой.
Боясь Бориса, ты солгал народу;
Зачем же ты потом не повинился
Во лжи своей? Когда Гаврило Пушкин
С Плещеевым нам грамоты читали
Димитрия Иваныча, ты где был?
Ты что ж молчал? А в день царева въезда
Опять не ты, а я да Петр Басманов
Поехали с народом говорить;
А ехать бы, по совести, тебе!
Ты Федором Иванычем был послан
Похоронить царевича, ты знаешь,
Кого ты хоронил. Вы с патриархом
Не раз божились, что царевич Дмитрий
Похоронен тобой в соборной церкви;
Зачем же ты молчишь теперь, не скажешь
Народу правды? Вы похоронили
Попова сына, так бы ты и молвил;
А ты молчишь да морщишься - мол, знаю,
Василий,
Зачем молчал ты о своем обмане?
Ты виноват передо всем народом -
Ты лгал ему. Я здесь, я на престоле,
Не в Угличе, не мертвый! Хоронили
Другого вы. Кого вы хоронили?
Ты выслушай, великий государь!
Про мой обман, про вымыслы Бориса
Народ забыл и знать про то не хочет
На радости. Бездельные те речи
Я говорил давно; с Мстиславским после
Мы за тебя, под звоном колокольным,
Народ московский ко кресту водили
И верой, правдой, не жалея жизни,
Служить тебе учили. Для чего же
Про старое напоминать народу!
И Бельский да Басманов неразумно
Народ московский на Пожар сбивали,
Чтоб клясться в том, чему и так все верят.
Недаром же руками им махали,
Чтоб не клялись: "Мы и без вас-де знаем".
А без нужды божиться, лишь в сомненье
Народ вводить... И стало им обидно,
Что я разумно сделал, не поехал
На лобное. Чему бы обижаться?
Кому как бог даст: разум или глупость,
Так и живи! На Бога с челобитьем
К кому пойдешь!
Великий государь,
Я все сказал тебе, что может правый
Сказать в защиту правоты своей.
Теперь в твоих руках и суд и милость,
И головы и честь холопей царских,
Бояр исконных, суздальских князей.
Вы слышали, бояре,
Окольничьи и думные дворяне,
И вы, честные люди; обсудите
И приговор поставьте по закону
И совести и расходитесь с Богом!
Чему приговорите, так и быть.
Выходит из палаты, впереди идут рынды и Скопин-Шуйский.
Подумайте! Чтоб не было обиды:
Казнить легко, да после не воротишь.
Хоть думайте, хоть нет, а он изменник!
Пиши скорее приговор соборный!
Честной собор, чему повинен Шуйский?
Казнить его! - Повинен смертной казни. -
Изменник он! Ему и смерти мало! -
Все Шуйские изменники! - И братьев
Помиловать нельзя. Какая милость! -
Всем Шуйским смерть! На том и порешили.
А тех за что? Они не виноваты.
Чай, Дмитрий-то свояки с Годуновым,
Пиши: казнить Василья,
А Дмитрию с Иваном снять боярство
И в ссылку их по дальним городам.
Согласны! - Ладно, ладно! -
Чтоб так и быть тому без перемены!
Пиши, Василий! Расходитесь с Богом!
Все расходятся с поклонами. Остаются Мстиславский, Голицын, Воротынский, Бельский, Масальский, Басманов и Щелкалов, который садится за стол и пишет.
Народ - волна: куда его подует,
Туда и льет. Уж Шуйских ли не любят,
А вымолви за них в защиту слово,
Не знаю только, ладно ль
Судить бояр собором черни буйной!
Короток суд народный - беспощадный.
Кровавый суд, без совести, без толку -
Служу царю, пусть царь меня и судит,
А не торговцы из лубочных лавок.
Убийство, а не суд. Мне Шуйских жалко.
Кому ж не жаль! Нет, Шуйский пригодился б,
Что ни толкуй! Он плут и проидоха,
А все наш брат боярин, нам он свой.
О суде толкуем,
Что глуп народ, и бестолков, и буен,
А все ж не дело черному народу
Судить бояр. Он должен их бояться
Да слушаться; а дай ему почуять,
Что он судья над нами, плохо будет:
Он сам начнет без царского указа
Судить, рядить да головы рубить.
Есть о чем подумать;
Подумаешь - зачешется затылок.
Не напророчь! Не дай Господь дождаться!
Шуйского Василья
Собором всем казнить приговорили,
А братьев разослать по городам.
Приговор исполнить!
На лобном месте завтра прочитать
Его Василью; положить на плаху
Бунтовщика, занесть топор над ним
И объявить, что мы его прощаем,
Что вместо казни посылаем в ссылку
По смерть его, с лишением боярства;
А вотчины и все именье Шуйских
Мы отписать велим в свою казну.
Пошли Господь тебе на многи лета
И радостей и счастья, государь!
Язык всего не скажет,
Что чувствует душа; мы лучше дома
Помолимся о здравии твоем
Куда прикажешь,
Великий государь, сослать Василья?
За Кострому - и завтра же отправить!
Не доезжая места, воротить
Его в Москву и возвратить боярство,
И вотчины, и все его именье...
А Ксения все плачет, все тоскует?
У нас уход за ней, как за царицей.
Не знаешь ли, чем слезы ей унять?
Уймутся сами. Скоро высыхает
Роса на солнце, а девичьи слезы
Заметил ты, Масальский:
В слезах она становится красивей,
&