Юшкевич Семен Соломонович - Голод, Страница 3 - Книги

все продано, всѣ плачутъ. А что у бабушки Оснесъ дѣлается? А у Перки? А у Фавла? И теперь тутъ дѣти у всѣхъ умираютъ... Ты крѣпко голодна, Бетька?

БЕТЬКА.

Даже здѣсь болитъ. (Указываетъ. Нахмале заплакалъ) Спи, Нахмале. Вотъ мать придетъ и хлѣба принесетъ, Нахмале. (Со слезами) Нахмале! Что же ты плачешь?

ДАВИДЪ.

Онъ хочетъ кушать.

БЕТЬКА.

Что же я буду съ нимъ дѣлать? (Растерянно) Нахмале!

ДАВИДЪ.

Знаешь, Бетька: ляжемъ всѣ мы вмѣстѣ и закроемся. Можетъ быть, уснемъ и забудемъ, что голодны. (Всѣ ложатся и закрываются старымъ одѣяломъ. Пауза)

ДАВИДЪ.

Ты спишь, Бетька?

БЕТЬКА.

Я закрыла глаза и увидѣла... хлѣбъ... съ поджаренной коркой... такой красной...

ДАВИДЪ (блаженно).

Я тоже вижу... Теплый такой,- правда, Бетька? Такъ онъ пахнетъ хорошо.

БЕТЬКА.

Пахнетъ? А я вижу поджаренную корку...(Бормочетъ) съ красной коркой... Я кушаю... Дѣтей жаль.

ДАВИДЪ.

И я жалѣю. Нахому жалѣю и мужа Перки, и Фавла... Отчего же Нахома не приходитъ?

БЕТЬКА.

Не плачь же, Нахмале! Принесетъ мать хорош³й хлѣбъ.

ДАВИДЪ

(какъ бы со сна).

Что ты сказала, Бетька? А я больше не могу выдержать. Я кушать хочу! (Вскакиваетъ) Кушать... (Подбѣгаетъ къ окну и стучитъ) Дайте намъ хлѣба, хлѣба!..

БЕТЬКА.

Онъ круглый... съ коркой. (Бормочетъ) И селедку. (Съ восторгомъ) Селедка, Давидъ. Такая вкусная. (Давидъ стоитъ у стѣны и бьетъ въ нее кулакомъ. Бетька подбѣгаетъ къ нему съ плачемъ)

БЕТЬКА.

Давидъ, перестань. (Точно вспомнила) А гдѣ-то теперь кушаютъ, гдѣ-то смѣются...

(Стоятъ и плачутъ. Входитъ Нахома. На ней старая шаль. Въ рукахъ корзинка. Пытливо оглядываетъ комнату).

ДАВИДЪ (съ радостью).

Вотъ Нахома пришла. Ты принесла что-нибудь?

БЕТЬКА

(бросается къ ней).

Мать, мать! (Плачетъ) Я думала, что ты никогда уже не придешь.

НАХОМА.

Вотъ и пришла. Перестань... Сейчасъ будетъ тепло. Дѣти плакали?

БЕТЬКА.

Плакали... они звали тебя.

(Нахома сбросила корзинку на столъ. Сбросила съ себя шаль. Давидъ и Бетька роются въ корзинѣ и вскрикиваютъ: "хлѣбъ, уголь, картофель!")

НАХОМА

(подходитъ къ кровати и оглядываетъ спящихъ дѣтей).

Дѣти. (Со слезами на глазахъ) Дѣточки мои, птички мои. (Беретъ Нахмале на руки) Нахмале, жизнь моя. (Страстно цѣлуетъ его) Я принесла тебѣ хлѣба. Нахмале, Нахмале. (Мальчикъ стонетъ. Она стонетъ за нимъ, думая, что ему отъ этого легче) Любишь свою мать, любишь? (Подбгаетъ съ нимъ къ корзинѣ, вынимаетъ оттуда хлѣбъ и показываетъ ему) Видишь, что я тебѣ принесла? Давидъ, разрѣжь хлѣбъ. Только на маленьк³е кусочки.

(Суетится по комнатѣ. Дала каждому хлѣба. Всѣ кромѣ нея усаживаются рядышкомъ на кровати и жадно ѣдятъ. Шумно выражаютъ свою радость).

НАХОМА.

Не кричите, дѣти. Что-то голова у меня болитъ. Никто не приходилъ? Отца не было? (Разводитъ огонь въ казанкѣ. Поставила варить картофель) Сейчасъ будетъ тепло. А отца еще не было?

ДАВИДЪ.

Нѣтъ. (Ѣстъ) Гдѣ ты работала сегодня, Нахома?

НАХОМА.

Гдѣ? Не знаю. Кажется, я горы переворачивала. И что принесла? Пятнадцать копѣекъ. Купила пять фунтовъ угля, хлѣба, картофеля и ни гроша не осталось. Опять ни гроша.

БЕТЬКА.

Дай, мать, еще хлѣба Нахмале.

НАХОМА.

Уже съѣлъ весь хлѣбъ? Не кушай такъ скоро, Нахмале. Нельзя такъ скоро кушать. Надо отцу оставить. Вотъ возьми, только потихоньку кушай. Видишь какъ? Кусочекъ - и въ ротъ. Долго держи во рту.

(Беретъ его на руки, опять страстно цѣлуетъ. Посадила на кровать. Входитъ Оснесъ. Стоитъ на порогѣ и какъ бы колеблется зайти. Смотритъ скорбно и умоляюще. Голова ея трясется)

ОСНЕСЪ

(дрожащимъ голосомъ).

Добрый вечеръ, Нахома.

НАХОМА.

Не стойте же на порогѣ, бабушка. Закройте дверь, на дворѣ не лѣто...

ОСНЕСЪ

(долго возится съ щеколдой).

Вотъ этими руками когда-то м³ръ переворачивала, хи-хи. Теперь онѣ никуда не годятся... Никуда. Хи-хи.

НАХОМА.

Этими руками? (Посмотрѣла на нее) Хорошо, хорошо. Что же вы стоите? Сядьте гдѣ-нибудь. А что ваша Ита?

ОСНЕСЪ (шопотомъ).

Смерть прокрадывается въ мой домъ. Ахъ, Нахома, Нахома... И маленькая уже свалилась.

НАХОМА.

Что вы говорите? И маленькая? Когда?

ОСНЕСЪ.

Сегодня утромъ. Горитъ дѣвочка и... кусочекъ лимона проситъ... А у меня ни одного гроша. Два дня мы уже не ѣли... Вы хорошая, Нахома. Шла по двору и думала: Нахома у насъ хорошая.

НАХОМА (подозрительно).

Вотъ этого не говорите, бабушка. Если человѣку плохо, онъ хуже звѣря. (Вспомнила о своей заботѣ) А Мины все нѣтъ.

ОСНЕСЪ

(подходитъ къ Нахомѣ и долго смотритъ на нее).

Нахома!

НАХОМА.

Что, бабушка?

ОСНЕСЪ.

Нахома, я къ вамъ зашла. И въ той квартиркѣ была, и у другихъ людей была... (Безнадежно машетъ рукой) Стѣны кричатъ, стѣны плачутъ... Зашла и къ Перкѣ. О чемъ вамъ раньше разсказать? О ней или о Кунѣ, или о ея дѣтяхъ? Комната пустая, какъ въ лѣсу - у нея страшно. И четвертый день ничего во рту не имѣли. А Куна кончается,- хрипитъ уже Куна.

НАХОМА.

Не разсказывайте мнѣ. (Сердито) Прошу васъ, бабушка... Тамъ насмотрѣлись, а сюда пришли свалить... Не мое дѣло. Не мое... (Машетъ руками)

ОСНЕСЪ.

Нахома! Кусочекъ лимона. Одинъ только кусочекъ лимона она проситъ. Что-то ей нехорошо. Одолжите мнѣ что-нибудь, хоть пять копѣекъ. Куплю четверть лимона, четверть хлѣба, заварю въ лавочкѣ чай... Что-нибудь, Нахома. Вы думаете, для меня? Ничего не хочетъ это тѣло,- только сердце еще чувствуетъ. Что-нибудь, Нахома.

НАХОМА

(смотритъ на нее съ упрекомъ).

Мнѣ кажется, что вы съ ума сошли, бабушка.

ОСНЕСЪ.

Я уже и здѣсь всѣ сто квартиръ обошла, и въ сосѣднемъ домѣ обошла... Даромъ, Нахома. Ни у кого ничего нѣтъ. Пустые лѣса стоятъ. А въ городъ не могу пойти, нѣтъ, не могу. Хоть пять копѣекъ, Нахома. Хоть три копѣйки. Вы добрая, Нахома. (Трясетъ головой)

НАХОМА.

Что вы сказали, бабушка? Подумайте. Пять копѣекъ? Теперь? Съ ума вы сошли. Сегодня я заработала пятнадцать копѣекъ... Заработала... Ударило васъ? Два дня бѣгала, искала, а на трет³й пятнадцать копѣекъ заработала. А сколько наработалась, а какъ наработалась! Вѣдь если нѣтъ копѣйки, то это тоже самое, что нѣтъ тысячъ. А что мои глаза кругомъ видѣли? (Съ ужасомъ) Голодъ. Люди кричатъ и падаютъ. Скажите, гдѣ взять душу крѣпкую? Люди бьютъ другъ друга за грошъ, меньше чѣмъ за грошъ, и падаютъ...

ОСНЕСЪ.

Знаю, Нахома, ахъ, знаю.

НАХОМА.

Пять копѣекъ. Скажите - пять тысячъ и это будетъ не меньше. Идите и не мучьте моего сердца.

ОСНЕСЪ.

Хоть что-нибудь, Нахома. Какъ мнѣ домой вернуться? Если бы вы слышали, какъ она проситъ... Плача ея не могу перенести.

НАХОМА (въ волнен³и).

Ну и пусть ваша внучка умретъ. Легче вамъ будетъ. Умеръ же мой Фавеле. Я только стиснула зубы... Только. Пусть весь м³ръ умретъ... Кто теперь царь нашъ? Голодъ. Такъ молчите. Будемъ молчать. Скушаемъ послѣдн³й хлѣбъ и впустимъ царя... Умремъ. Кто первый, кто послѣдн³й. Бейтесь, можетъ быть вы будете послѣдней,- но не трогайте меня. Не бейте моего сердца. Не смѣйте. Я пью свой ядъ.

ОСНЕСЪ.

Я боюсь васъ, Нахома.

НАХОМА

(иронически разсмѣялась).

Кого? Меня? Меня? (Еще разъ разсмѣялась и грозно) Вставьте раньше въ ротъ мой желѣзные зубы, тогда бойтесь. Я буду кусаться. Дайте мнѣ сильное сердце, крѣпкую душу и тогда кричите: я боюсь Нахомы. Возьму я голодъ за шиворотъ и брошу его сильнымъ, какъ бросаютъ большой камень въ дорогое зеркало. Или дайте мнѣ широкую глотку,- вотъ когда бойтесь. Я крикну такъ, что люди содрогнутся...

ОСНЕСЪ (испуганно).

Вы такъ, тамъ (дѣлаетъ жестъ) иначе,- но всѣ сойдемъ съ ума.

НАХОМА.

Говорю вамъ, я пью свой ядъ.

(Входятъ Берманъ и Семъ. Берманъ въ шубенкѣ, вокругъ шеи красный шарфъ. Въ рукахъ у него старая дамская кофточка. Семъ раздѣвается и усаживается подлѣ казанка. Держитъ молитвенникъ въ рукахъ).

БЕРМАНЪ (съ удивлен³емъ).

Тепло здѣсь. Охъ-ой! А на улицѣ рѣжетъ,- вотъ такъ рѣжетъ. Бросаетъ вѣтеръ людьми. (Снимаетъ съ себя шубу, шарфъ и кряхтитъ) Кости мои перемерзли,- вотъ какой морозъ теперь... Гдѣ Мина? (Разсматриваетъ кофту)

НАХОМА.

Не пришелъ еще Мина. Что это вы купили сегодня?

БЕРМАНЪ

(пожимаетъ плечами).

Спрошу у васъ. Самъ не знаю... Народъ все уже распродалъ, что имѣлъ. Теплая кофточка,- а кому она нужна? Теперь ей цѣна какъ разъ два гроша, а я далъ пятнадцать копѣекъ. Охъ-ой-ой, Нахомочка, плачется народъ.

НАХОМА.

И я продала все, что у меня было.

БЕРМАНЪ

(вѣшаетъ кофточку на гвоздь).

Охъ-ой-ой! Говорятъ, что въ Писан³и сказано про тотъ голодъ. Ходишь по улицѣ и слышишь: кризисъ, кризисъ; а я не знаю, что въ Писан³и сказано про этотъ голодъ. Такой человѣкъ мнѣ объяснилъ. (Подходитъ къ Сему и тычетъ пальцемъ въ его молитвенникъ) Почитайте-ка намъ, Семъ. Я простой человѣкъ,- но сказано такъ: "Придеть такая зима, что всѣ люди, сколько ихъ есть бѣдняковъ, умрутъ отъ голода. Почернѣетъ небо и хлынетъ каменный дождь". Охъ-ой-ой! Вотъ какъ сказано. "И всѣ звѣри, домашн³е и дик³е, умрутъ отъ голода. И всѣ птицы, что умѣютъ летать и не умѣютъ, умрутъ отъ голода. И останутся одни богатые". Такъ говоритъ народъ. Охъ-ой-ой. Охъ-ой-ой!

СЕМЪ.

Этого нѣтъ въ Писан³и, примите руку....

БЕРМАНЪ.

А можетъ быть, и нѣтъ. Я простой человѣкъ и ничего не знаю. Старикъ одинъ мнѣ сказалъ. И звѣзду какую-то ищутъ на небѣ. Съ хвостомъ. Охъ-ой-ой! Вотъ я скажу такъ: (тычетъ пальцемъ въ воздухъ) м³ръ темный, и жизнь темная. (Садится на корточкахъ у казанка и грѣетъ руки. Оснесъ подходитъ къ нему)

ОСНЕСЪ.

Хотѣла бы у васъ, Берманъ, попросить... Что-нибудь, Берманъ.

БЕРМАНЪ.

Что хочешь, старуха? Просить. Я лучше тебя умѣю... Не помогаетъ, старенькая. Всю жизнь прошу, языкъ мой шелковымъ сдѣлался,- не помогаетъ, нѣтъ, нѣтъ, охъ-ой-ой. И тебѣ не поможетъ. Какъ добрая собачка, я и такъ ложусь и вотъ такъ, и на лапкахъ стою, и на веревочкѣ танцую,- не помогаетъ.

ОСНЕСЪ

(подходитъ къ Сему).

Ну, а вы, Семъ? Что-нибудь?..

НАХОМА

(послѣ колебан³я).

Возьмите, бабушка, кусочекъ хлѣба.

СЕМЪ.

Не смотри на меня, Оснесъ.- Не проси: что у сторожа за богатство. Меня не трогай, Оснесъ.

ОСНЕСЪ.

Хлѣбъ - что-нибудь. Ахъ, Нахома... Ну пойду уже. Зайдите, Нахома, къ Перкѣ. Вотъ къ ней зайдите. (Къ Сему) А я не сержусь, Семъ. Душа болитъ, а на людей не сержусь, хи-хи. Нѣтъ, нѣтъ, хи-хи. (Выходитъ. Нахома провожаетъ ее глазами)

НАХОМА.

Вотъ, дядя, какъ люди умираютъ съ голода. Тихо и безъ шума. Маленькая ея тоже свалилась.

(Семъ погрузился въ молитвенникъ, не отвѣчаетъ. Нахома снимаетъ кастрюлю съ казанка и выбираетъ картофель).

БЕРМАНЪ

(вытащилъ изъ кармана соленый огурецъ и кусокъ чернаго хлѣба).

Только-что въ лавочкѣ разсказывали, что на улицѣ подняли голоднаго... Шелъ человѣкъ и упалъ... (Ѣстъ) Хорош³й человѣкъ съ виду, говорятъ - съ бородой, шелъ и упалъ. (Послѣ молчан³я) Кто-то далъ ему кусокъ хлѣба... И онъ заплакалъ. Охъ-ой-ой.

БЕТЬКА.

Пусть онъ не разсказываетъ, мать. Я боюсь.

БЕРМАНЪ.

Не надо бояться... Еще хуже будетъ. Пройдись-ка по базару, Бетька.

НАХОМА (къ Сему).

А почему вы молчите, дядя? Ничто васъ не трогаетъ? Все молитесь,- еще не надоѣло? Ступайте лучше на улицу и соберите народъ. Что вы эту книгу все передъ глазами держите? Зачѣмъ вы молитесь, кому вы молитесь?

СЕМЪ

(спокойно, потомъ съ волнен³емъ).

Каждый здѣсь приставленъ къ чему-нибудь, Нахома. Этого ты не хочешь знать. Тебѣ мучиться, мнѣ молиться, тому кричать... Набери въ ротъ воды и ты тоже чему-нибудь научишься. Кто слышитъ крикъ человѣка, страдан³е человѣка? Люди? Ты не скажешь: люди. Онъ слышитъ. Повернись же лицомъ къ Нему, закрой глаза и стань на колѣни. Ты хочешь крикнуть. Задави свой крикъ,- ну, задави же. Задави. Смотри, вотъ очистился путь твой и ты идешь по ровному пути Ты идешь, куда нужно. Не бойся. Кто-то стонетъ, кто-то плачетъ,- прислушайся. Развѣ это ты? Это Онъ. Въ Немъ боли, въ Немъ скорби...

НАХОМА.

Не говорите, дядя. Не смотрите на меня такъ вашими глазами. Почему-то въ душѣ смолкаетъ и она умиляется. Робкой становится моя душа. (Отворачивается отъ него) Но когда я не могу... (Взволнованно) Онъ. Все Онъ. Гдѣ Онъ? Гдѣ? Подайте-ка мнѣ Его. Поставьте Его здѣсь и я съ Нимъ поговорю, я. Я спрошу Его. Я скажу: Ты, всесильный, всемогущ³й, всевидящ³й, почему Ты отвратилъ лицо отъ насъ? Почему лаской и добромъ с³яешь Ты только сильнымъ, только избраннымъ? Почему одарилъ ты однихъ всѣмъ - и золотомъ, и здоровьемъ, и теплымъ домомъ, и смерть Ты посылаешь имъ рѣдко, а у насъ Ты отнялъ все, Ты вырвалъ надежду? Почему, когда Ты говоришь о людяхъ, то думаешь о тѣхъ, а насъ поставилъ ниже скотовъ, ниже червей. И что бы Онъ ни отвѣтилъ, я сказала бы Ему: обманщикъ Ты. Не всесильный, не могущ³й, а слабый. Съ лукавымъ сердцемъ, съ лукавымъ языкомъ. Всѣхъ, что страдаютъ на землѣ, взяла бы въ свидѣтели и сказала бы Ему: уйди съ глазъ нашихъ, лукавое сердце, лживый языкъ. Уйди, прислужникъ богатыхъ, поденщикъ у сильныхъ...

БЕРМАНЪ.

Охъ-ой-ой, Берманъ... До чего мы дожили. Берманъ, Берманъ.

СЕМЪ (сурово).

Я не слышу, Нахома, знай, что я не слышу.

БЕРМАНЪ.

Скажите ей что-нибудь, Семъ. Надо же... Пусть она опомнится. Мучаюсь самъ, но хожу съ опущенными глазами. Языкъ мой тащится по землѣ.

СЕМЪ (твердо).

Будемъ молчать...

(Погружается въ молитвенникъ. Нахома подходитъ къ кровати и начинаетъ раздѣвать спящихъ дѣтей, Входятъ Симонъ и Мира. Дѣвушка взволнована)

МИРА.

Они сидятъ спокойно. Развѣ вы не знаете, что во дворѣ дѣлается? Куна вѣдь кончается.

НАХОМА.

Я уже слышала объ этомъ, Мира. Мнѣ разсказали.

БЕРМАНЪ (вздыхаетъ).

Голодъ убилъ его...

МИРА.

Весь дворъ собрался у ея дверей. Женщины кричатъ, плачутъ... А Перка... Я только въ окно посмотрѣла и отшатнулась. Голова у меня закружилась.

СИМОНЪ

(обращается къ Мирѣ).

Ты видишь, здѣсь ничего не случилось. Пойдемъ.

МИРА

(сѣла на кровать и цѣлуетъ Нахмале).

Я не пойду. Я раздумала. (Вздохнула)

НАХОМА.

Куда вы теперь пойдете, Симонъ? Снимите пальто.

СИМОНЪ

Видите ли, Нахома. Она все время у Розы сидѣла, и мы словомъ не обмѣнялись. Понимаете ли вы меня? Нельзя вѣдь разговаривать при чужихъ, о чемъ хочешь. (Къ Мирѣ, умоляюще) Ты мнѣ обѣщала, Мира.

МИРА (нетерпѣливо).

Ну, обѣщала, а теперь раздумала. И перестань повторять: "понимаете вы меня". (Снимаетъ шаль)

СИМОНЪ (конфузливо).

Я таки перестану... Можетъ быть, ты позже пойдешь, такъ я посижу, хотя мнѣ и нужно къ утру сдать работу. (Неохотно сбрасываетъ пальто)

МИРА (разсѣянно).

Можетъ быть... развѣ я знаю? Что это, Нахома, Мина еще не пришелъ? Гдѣ онъ можетъ быть?

НАХОМА.

Если бы я знала. (Поднялась и поставила возлѣ казанка табуретку) Сядьте здѣсь, Симонъ, согрѣйтесь.

СИМОНЪ.

Я мороза не боюсь и мнѣ не холодно.

МИРА.

Я принесла сахаръ, Нахома... (Оглядывается, словно ищетъ чего-то) А Габай тоже не приходилъ?

ДАВИДЪ (вдругъ).

Смотри-ка: она покраснѣла...

НАХОМА.

Молчи, Давидъ. Такихъ словъ нельзя говорить.

МИРА

(вспыхнула. Встала).

Развѣ я покраснѣла? Симонъ, иди-ка сюда. Посмотри, я покраснѣла?

СИМОНЪ (бормочетъ).

Все это глупости...

МИРА (повелительно).

Подойди, я хочу... Сама хочу узнать, покраснѣла ли я?

БЕРМАНЪ.

Эта дѣвушка когда-нибудь съ ума сойдетъ. Охъ-ой-ой!

СИМОНЪ (подошелъ).

Немножко, Мира... Но это ничего... только немножко.

МИРА.

Неправда. Развѣ можно покраснѣть, когда говоришь: Габай?

СИМОНЪ (осторожно).

Мнѣ кажется, что объ этомъ намъ не слѣдуетъ разговаривать. Выходитъ какъ будто не красиво... Я ничего не говорю... Понимаешь ты, но это не идетъ какъ-то.

МИРА

(посмотрѣла на него. Торопливо).

Ну, хорошо. Садись тамъ, нѣтъ, вотъ тамъ. Нахома, дай мнѣ свой гребень, я расчешу волосы.

НАХОМА (даетъ ей).

Берманъ, принесите ведро воды. У насъ есть сахаръ, и я сварю чай.

БЕРМАНЪ.

Давайте, охъ-ой-ой. (Одѣвается и выходитъ)

МИРА

(ходитъ по комнатѣ и расчесываетъ волосы).

А дядя все съ книжкой? Почитайте мнѣ что-нибудь изъ Писан³я. (Заглядываетъ въ молитвенникъ)

НАХОМА (къ Симону).

Что у васъ слышно, Симонъ? Есть ли работа?

СИМОНЪ.

Понемножку. Я никогда не жалуюсь. Только вотъ... (Сдерживается) Немножко больше, немножко меньше,- безъ башмаковъ люди вѣдь не живутъ. Зарабатываю и теперь свои шесть-восемь рублей въ недѣлю. Заготовщику всегда хорошо. Кризисъ, а я не чувствую его. Вотъ только... (Сдерживается) Вы понимаете меня? (Знакомъ указываетъ на Миру) Но нужно терпѣть...

НАХОМА

(разводитъ руками).

Что съ ней подѣлаете?

МИРА.

Почитайте-ка, дядя, что-нибудь изъ Писан³я. Зачѣмъ,- не знаю. Но хочу.

СЕМЪ

(нѣжно оглядываетъ ее).

Я разскажу тебѣ объ одной дѣвушкѣ, которую звали Мира. Это будетъ лучше.

МИРА

(съ любопытствомъ).

Разскажите.

СЕМЪ.

Ее звали Мирой... Она не знала, чего хочетъ отъ жизни, и никто этого не зналъ. Вотъ это самое главное. Вотъ это...

МИРА

(въ волнен³и).

Дядя, откуда вы все знаете? (Быстро рѣшается) Симонъ, одѣвайся и уходи. Сейчасъ. (Со слезами на глазахъ) Уходи и не приходи больше.

СИМОНЪ.

Ну вотъ... (Разводитъ руками. Взволнованно) Это уже нехорошо, Мира, честное слово. Два года хожу сюда, и ты этого никогда не говорила мнѣ. Честное слово, нехорошо это. Всѣ скажуть: смѣется она надъ Симономъ. Я на тебя не сержусь, но что-то оно нехорошо... Для тебя же. Отчего же ты плачешь? (Растерянно) Отчего же ты плачешь? Вы видите, Нахома. Это трудно понять, это совершенно трудно понять. (Торопливо, къ Мирѣ) Ну, хорошо, хорошо, вотъ я одѣваюсь, вотъ я и ухожу...

МИРА

(вытираетъ глаза. Засмѣялась).

Какъ я жалѣю тебя.

СИМОНЪ (перебиваетъ).

Вотъ этого ты не должна говорить мнѣ.

МИРА.

Понимаешь ты меня... жалѣю. Я пойду съ тобой; Скорѣй дай мнѣ кофточку, или я раздумаю. (Съ отчаян³емъ) Нѣтъ, я уже раздумала...

СИМОНЪ

(держитъ кофточку въ рукахъ. Съ недоумѣн³емъ).

Такой странной дѣвушки, какъ ты, я еще не видѣлъ. Понимаешь ли,- клянусь...

МИРА

(въ отчаян³и).

Чего же я хочу? Я смѣялась. Да, я смѣялась. Я... страдаю... я мучаюсь. (Заплакала. Сдержалась и - нетерпѣливо) Дядя! (Подходитъ къ нему) Я хочу знать, что пишутъ Тутъ. (Тычетъ пальцемъ въ молитвенникъ) Хоть тутъ...

СЕМЪ (просто).

Тутъ пишутъ, что все благополучно,- все благополучно.

МИРА.

Такъ я довольна... Я довольна, Симонъ...

(Слышенъ стукъ шаговъ въ корридорѣ. Входитъ Берманъ съ ведромъ воды въ рукахъ и Габай. При видѣ Габая, Мира садится возлѣ Симона)

БЕРМАНЪ.

Ну вотъ и вода. Охъ-ой-ой. И этотъ молодецъ - вотъ.

НАХОМА.

Дайте мнѣ ведро. (Беретъ у него ведро и относитъ въ уголъ. Поставила чайникъ на казанкѣ)

БЕРМАНЪ (къ Габаю).

Вы молчите. Поговорите-ка... Теперь спрошу: зачѣмъ мучить эту старую голову? Эта старая голова - вотъ.

(Бьетъ пальцемъ по столу).

СИМОНЪ.

Что съ вами случилось, Берманъ? Здравствуйте, Габай.

ГАБАЙ.

Здравствуйте. (Снимаетъ пальто и ходитъ по комнатѣ)

БЕРМАНЪ

(слѣдитъ за нимъ, съ негодован³емъ).

А еще человѣкъ съ книжками. Скажите вы, Семъ. (Упираетъ руки въ бока) Что значитъ слово - бунтуй? А? Охъ-ой-ой. Какое слово. А? Стыдитесь, молодой человѣкъ.

СЕМЪ.

Изъ-за такихъ народъ распускается. Вотъ враги народа. Сюда не посмотрятъ. (Указываетъ на книгу) Зачѣмъ имъ?

ГАБАЙ

(смѣется. Легъ на полъ и подложилъ подушечку подъ голову).

А что сказано въ вашей книгѣ нужное людямъ?

СЕМЪ.

Покорись,- вотъ что сказано.

ГАБАЙ.

Ага. А въ моихъ сказано: борись. (Поднимается, достаетъ пальто, книжку и погружается въ нее) Это получше.

МИРА.

Гдѣ же правда?

СИМОНЪ.

Это уже не наше дѣло.

БЕРМАНЪ

(все стоитъ, уперши руки въ бока).

Змѣя мнѣ милѣе. Она жалитъ, но безъ словъ. Вы молчите, Габай? Развѣ это по-человѣчески? Охъ-ой-ой. Иду я, Семъ, по двору... Что возлѣ Перки дѣлается. словъ много знаю, а не разскажу. Иду, и въ сердцѣ горько-горько... Думаю я себѣ: что же Ты, Господь, задумалъ, когда создавалъ м³ръ и людей. Могъ вѣдь Ты лучше сдѣлать, а создалъ такъ. Почему-то. Создалъ морозъ, бѣдняковъ, голодъ, Перку. Выдумалъ горе, боли, болѣзни и конецъ человѣка. Кажется мнѣ, могъ Ты что-нибудь получше выдумать, а выдумалъ это...

СЕМЪ

(перебиваетъ его).

Лучше бы вы замолчали. (Плюетъ)

БЕРМАНЪ

(не разслышавъ).

Я простой человѣкъ и то, кажется, могъ бы придумать что-нибудь поумнѣе. Сдѣлалъ бы человѣка, такъ изъ стали сдѣлалъ бы его, изъ золота. Не далъ бы ему желудка, чтобы ѣсть не хотѣлось, не далъ бы сердца, а если бы далъ, то сдѣлалъ бы изъ мѣди или изъ чугуна... Нашелъ бы уже планъ. И думаю я себѣ: дуракъ ты, Берманъ. Охъ-ой-ой, ужъ дуракъ. Можешь ли ты понять, что онъ этимъ думаетъ? Вѣроятно, нужно страдать... Вѣроятно, такъ лучше и не надо спрашивать. Страдай!

МИРА.

Не тяните же, Берманъ.

БЕРМАНЪ.

Вотъ я иду такъ и все думаю объ этомъ, а на сердцѣ у меня нехорошо. Черная ночь у меня на сердцѣ... И вдругъ встрѣчаю я этого чорта...

НАХОМА

(прерываетъ его).

Кажется, это шаги Мины.

БЕРМАНЪ (не слушая).

Добрый вечеръ, говорю ему...

(Габай смѣется. Входитъ Мина. Шапка у него на боку, глава горятъ, походка не совсѣмъ твердая)

БЕТЬКА.

Отецъ пришелъ. Отецъ!..

БЕРМАНЪ (обернулся).

А, Мина... Ну, довольно - ну, хорошо. (Машетъ рукой садится у казанка на полъ)

МИНА.

Отецъ. Я, Бетька... Иди, поцѣлуй меня. Пусть никто не мѣшаетъ. Я буду цѣловаться съ своей дочерью. Добрый вечеръ.

НАХОМА

(всплеснувъ руками).

Ты пьянъ, Мина? Опять ты напился?

МИНА.

Сердцемъ пьянъ я. Злобой пьянъ я. Что такое водка? А, Семъ? Вы не знаете? Для камня водка - вода. Для отчаян³я - мечъ. Съ мечомъ хочу я идти...

(Нахома въ отчаян³и усаживается въ сторонѣ и наблюдаетъ за нимъ).

СИМОНЪ.

Успокойтесь, Мина.

МИНА.

Ага, Симонъ. Это хорошо, что ты здѣсь. Честное слово, сапожникъ.

ГАБАЙ.

Уложите его, Нахома.

МИНА.

Я таки выпилъ, но почему мнѣ нельзя было выпить, когда это ничего не стоитъ? Я, Симонъ, весь день бѣгалъ, какъ вчера, какъ мѣсяцъ тому назадъ. Всѣ двери заперты. Нѣтъ дверей... И я шелъ и спрашивалъ у людей: такъ это правда? Что? Правда? Голодъ! Голодъ! (Въ бѣшенствѣ) Вотъ онъ. Сапожки его подкованы. Тонк³й онъ, какъ коса... Лицо его звѣрское... Идетъ и зубами вырываетъ мясо у людей. Съ кровью... Морда его окровавлена. (Грозитъ кулакомъ)

БЕТЬКА.

Опять. Я боюсь его, мать.

МИНА.

Меня? (Хохочетъ) Никто Мины не боится. Нѣтъ въ м³рѣ человѣка, который сказалъ бы: я боюсь Мины. Мина былъ трусомъ и есть трусъ. Мина - собака безъ зубовъ.

НАХОМА (умоляюще).

Ложись, Мина. Ноги у меня дрожатъ отъ страха и отъ отчаян³я дрожатъ. Ложись.

БЕРМАНЪ.

Плохо вы кончите, Мина, охъ-ой-ой.

МИНА.

Нѣтъ, Нахома. Не проси. Развѣ я пьянъ? Душа моя пьяна. Только душа. (Грозно) Нахома, дай Минѣ поужинать... Вотъ эти зубы сегодня еще хлѣба не пробовали.

НАХОМА (угрюмо).

А водку?

СЕМЪ.

Дай ему покушать, Нахома. Не спорь съ нимъ.

НАХОМА.

Пусть возьметъ себѣ, вотъ тутъ, на столѣ стоитъ.

МИНА

(подходить къ столу).

Что тутъ есть? Картофель? Хлѣбъ? (Ѣстъ, стоя) Водку? Сейчасъ я тебѣ разскажу, Нахома. Все имѣетъ свою причину. Все. Вышелъ я утромъ, какъ всегда. Бросился къ одному заводу, къ другому, бросился на биржу,- ничего. Бѣгу и думаю, кому продать свою силу? Почему она никому не нужна? За грошъ отдамъ - только возьмите ее.

НАХОМА.

И я такъ бѣгала и тоже самое думала.

МИНА

(оставляетъ ѣсть).

Ты понимаешь, Нахома? Понимаешь? Дѣти тутъ плачутъ, за квартиру не заплачено, въ комнатѣ морозъ, понимаешь? А лавки открыты, вездѣ торгуютъ хлѣбомъ, углемъ, мясомъ. (Бьетъ рукой по столу) Кто же могъ такъ обмануть насъ? Кто заставилъ насъ думать: это твое, это мое? Я голоденъ, лавки переполнены добромъ, не смѣй трогать. Умри, но не смѣй. Народъ съ ногъ падаетъ, а никто не подумаетъ сказать: мы не хотимъ больше, довольно.

БЕРМАНЪ.

Ложитесь уже, охъ-ой-ой. Водка сдѣлала васъ сумасшедшимъ.

ГАБАЙ.

Молчите, Берманъ, дайте ему договорить.

МИНА.

Водка? Да, Абрамъ, меня угостилъ,- я выпилъ. Утопился бы я въ водкѣ. Или мы ослѣпли? (Лицо у него подергивается) Я встаю и спрашиваю людей: люди, почему мы должны страдать? Ага, вы не знаете?