Юшкевич Семен Соломонович - Голод - Книги

Семенъ Юшкевичъ.

Голодъ.

Драма въ четырехъ дѣйств³яхъ.

Посвящается Константину Петровичу Пятницкому.

Семенъ Юшкевичъ.

ДѢЙСТВУЮЩ²Я ЛИЦА:

Мина. Работаетъ на сахарномъ заводѣ. 40 лѣтъ.

Нахома. Его жена. 33 года

Мира. Сестра ея. 20 лѣтъ. Работаетъ на табачной фабрикѣ.

Давидъ. Ихъ братъ. Въ ученьи у сапожника. 16 лѣтъ.

Бетька. Высокая худенькая дѣвочка. 14 лѣтъ.

Гершеле. 7 лѣтъ, Нахмале. 5 лѣтъ, Фавеле. 2 мѣсяца - Дѣти Нахомы.

Семъ. Дядя Нахомы. Сторожъ. 60 лѣтъ. Берманъ. Старьевщикъ. 50 лѣтъ - Живутъ у Нахомы.

Габай. Работаетъ на мебельной фабрикѣ. 26 лѣтъ.

Симонъ. Заготовщикъ. 27 лѣтъ.

Куна. Мельничный рабоч³й. Чахоточный. 40 лѣтъ.

Перка. Жена его. 35 лѣтъ.

Дѣти Куны. Калѣки.

Оснесъ. Нищая. 50 лѣтъ.

Гершель. Дурачокъ.

Первая нищая. Вторая нищая. Третья нищая - Старухи.

Сосѣди, сосѣдки, рабоч³е, дѣти.

Дѣйств³е происходитъ въ большомъ городѣ.

ДѢЙСТВ²Е ПЕРВОЕ.

Широк³й немощеный дворъ. По бокамъ длинные одноэтажные флигеля, стареньк³е, низеньк³е. У дверей однихъ квартиръ семьи пьютъ чай, сидя вокругъ маленькихъ столиковъ. У другихъ дверей на ступенькахъ сидятъ старики и старухи, нищ³е калѣки, и грѣются на солнцѣ. Въ глубинѣ ворота, соединяющ³я два фасадныхъ строен³я. Съ правой стороны между боковымъ и фасаднымъ флигелями повозки, биндюги; тамъ же играютъ босыя и оборванныя дѣти со двора. Съ лѣвой - пустырь, гдѣ помѣщается водопроводный кранъ. Сюда приходятъ женщины съ ведрами, мужчины берутъ воду для лошадей. Вдали отчетливо виднѣется городъ, церковь справа и напротивъ верхушка здан³я театра, скрытаго за домами. Слѣва и далеко выдѣляются трубы заводовъ и фабрикъ. Въ ворота безпрестанно входятъ и выходятъ живущ³е въ домѣ. Во дворѣ движен³е, шумъ отъ разговоровъ, суета, дѣтск³й плачъ, смѣхъ, перебранка сосѣдокъ.

Жарк³й ³юльск³й день. Пять часовъ вечера. Мира стоитъ справа, у дверей своей квартиры и разговариваетъ съ Нахомой. Нахома держитъ на рукахъ двухмѣсячнаго Фавеле и пьетъ чай. Бетька, присѣвъ на корточкахъ, щекочетъ ребенка. Остальныя дѣти Нахомы играютъ во дворѣ.

Изъ квартиры слѣва выходитъ Перка съ ведромъ въ рукахъ. Горбатый мальчикъ слѣдуетъ за ней.

МАЛЬЧИКЪ

(назойливо).

Дай мнѣ, дай мнѣ!

ПЕРКА.

Ступай къ чорту! Ступай! Ты не уйдешь отъ меня? (Грозитъ рукой)

МАЛЬЧИКЪ.

Хочу, хочу! (Хнычетъ)

ПЕРКА

(кричитъ)

Вотъ жизнь! Ну возьми! (Даетъ ему ведро) Но если сломаешь,- убью тебя, помни! (Удаляется)

МИРА

(къ Нахомѣ).

Мнѣ иногда хочется убѣжать отъ твоихъ разговоровъ. Ну и осталась безъ работы! Не буду набивать папиросъ на этой проклятой фабрикѣ. Ну и Бетька осталась безъ работы. И всѣ эти остались безъ работы. (Указываетъ на сосѣдей, сидящихъ во дворѣ) Привыкла! Только не говори объ этомъ.

НАХОМА

(къ Бетькѣ).

Не мучь его, Бетька... Отойди.

МИРА.

Улетѣть мнѣ иногда хочется. Все объ одномъ, все о землѣ, о тлѣнѣ, какъ говоритъ дядя. (Разсмѣялась)

НАХОМА

(грустно).

Я хотѣла бы произносить самыя лучш³я слова... Самыя лучш³я! Бетька, не стой передъ глазами!

БЕТЬКА.

Я хочу его поцѣловать. Дай мнѣ его, мать. (Беретъ у Нахомы ребенка и начинаетъ подбрасывать его, цѣловать)

МИРА.

Как³я? (Сходитъ со ступеньки и оборачивается лицомъ къ городу)

НАХОМА.

Я ихъ не знаю, Мира... я забыла! (Задумчиво) Когда-то все знала, какъ ты! Когда-то! Что-то с³яло впереди... И душа моя поднималась. (Опускаетъ голову) Но оно прошло, вотъ эти глаза наплакались!...

МИРА.

Наплакались! (Вдругъ закрываетъ уши руками) Какъ они кричатъ!

НАХОМА.

Я въ дурной день родилась, Мира. Пока ты была маленькой, меня успѣли закопать вотъ такъ... глубоко.

МИРА.

Почему ты не боролась, какъ я?

НАХОМА.

Съ кѣмъ? Съ отцомъ, съ матерью? Можетъ быть, со стѣнами? Я опускала голову, ницъ я падала,- не помогало. И вышла за Мину. Да, за Мину!

МИРА.

Не говори!

НАХОМА.

Иногда вспомню, что за Мину вышла, и не повѣрю. Такъ это правда? Нахома - жена Мины? Нахома! Согласилась она! (Машетъ рукой. Грустно) Я всю жизнь работала то на отца, на мать, пока похоронила ихъ, то на тебя, на Давида, потомъ свои дѣти, Мина... и чего хочу я? Одной минуты, только одной минуты. Вздохнуть вотъ такъ и сказать: славу Богу! И этого нѣтъ! Нѣтъ этого... (Къ дочери) Бетька, ты его уронишь.

БЕТЬКА.

Нѣтъ, мать! Что-то онъ третъ глазки кулачкомъ. Его надо выкупать. (Бѣгаетъ съ нимъ)

МИРА.

Я жалѣю тебя, Нахома. Сердце мое сжимается отъ жалости. Но все-же, когда слышу вотъ эти разговоры дома-ли, или у сосѣдей - гдѣ бы я ихъ ни слышала,- я страдаю... У меня какъ будто крылья навѣки складываются и вотъ такъ я ихъ чувствую. (Дѣлаетъ движен³е) Я хочу, Нахома, только прекрасныхъ, хорошихъ словъ. Я хочу! Вотъ сегодня я вычитала въ книжкѣ что-то, и мнѣ хотѣлось смѣяться и кружиться. Я произносила это громко, и душа моя дрожала. Я люблю что-то, но что - не знаю. И скорбно мнѣ,- судорожно обнять кого-то хочется.

НАXОМА.

Ты странная дѣвушка, Мира. Я была другой.

МИРА.

Можетъ быть, можетъ быть...

НАХОМА.

Это отъ книжекъ. Онѣ вскружили тебѣ голову.

МИРА.

Не совсѣмъ еще. Глаза мои! Ясно видятъ мои глаза. (Разсмѣялась). Вотъ Гершель идетъ.

(Въ воротахъ показывается дурачокъ Гершель, весь въ заплатахъ, въ помятомъ старомъ цилиндрѣ, въ лаптяхъ, и подпрыгивая уходитъ налѣво. Его окружаютъ дѣти. нѣкоторыя дергаютъ сзади, кричатъ).

БЕТЬКА.

Сумасшедш³й Гершель! (Побѣжала за нимъ)

НАХОМА.

Ну, а жизнь?

МИРА.

Что жизнь?

НАХОМА.

Я о Симонѣ говорю...

МИРА.

Онъ некрасивый... (Показывается изъ флигеля Гершель) Гершель, Гершель! (Манитъ его рукой)

ГЕРШЕЛЬ

(хохочетъ и кричитъ).

Я приду! (Хохочетъ и подпрыгивая заходитъ въ чью-то квартиру)

НАXОМА

(съ удивлен³емъ).

Симонъ некрасивый? Въ первый разъ это слышу отъ тебя.

МИРА.

Ахъ, Нахома!... Я о душѣ его говорю. Душа у него простая.

НАХОМА.

Но зато онъ будетъ покорнымъ. Не будетъ гнуть тебя къ землѣ.

МИРА.

Мнѣ не нужно покорности. (Разсмѣялась) Нѣтъ, нужно.

НАХОМА.

Такъ откажи ему. (Съ жаромъ) Я, Мира, всегда дѣйствовала прямо. Прямо я шла.

МИРА.

И отказать не хочу. Почему? Не знаю, но не хочу. Пусть ходитъ... Нѣтъ, мнѣ все равно, пусть не ходитъ. Развѣ я его привязала? (Вдругъ откровенно) Что-то есть въ этомъ хорошее, Нахома. Крикнешь: "Симонъ, Симонъ!" - и онъ уже здѣсь. Сидишь на фабрикѣ, крутишь папиросы, и тошно и мучительно. И вотъ вспомнишь: Симонъ думаетъ о тебѣ, Симонъ мучается изъ-за тебя...

НАХОМА.

Ну, а Габай?

МИРА.

Габай? (Задумчиво) Почему, Нахома, я радуюсь и сердце сжимается, когда слушаю его,- вотъ что хотѣла бы знать. Не знаешь, Нахома?

НАХОМА

(съ безпокойствомъ).

Онъ нравится тебѣ?

МИРА.

Это не то слово... Иногда вотъ такъ дрожишь,- вдругъ въ огонь хочешь броситься... Иногда чувствуешь, что вотъ-вотъ крикнешь и убѣжишь. Нѣтъ, я не знаю - что это!

НАХОМА.

Я жалѣю, что сдала ему уголъ.

МИРА.

Я тоже.... иногда.

БЕТЬКА (прибѣжала).

Когда мы Фавеле купать будемъ?

НАХОМА.

Ступай, принеси горячей воды. (Бетька отдастъ ей ребенка и убѣгаетъ въ комнату)

МИРА.

Пойду кончать работу. Все-же лучше, чѣмъ на фабрикѣ.

(Перка возвращается. Согнулась подъ тяжестью ведра съ водой. Поставила ведро у дверей своей квартиры)

НАХОМА.

Подумай, Мира, о Симонѣ. Тебѣ двадцать лѣтъ.

МИРА

(стоя въ дверяхъ).

Ахъ, Нахома, Нахома!

НАХОМА.

Что - Нахома? Я спрошу тебя: а жизнь? Вѣдь отъ нея не уйдешь.

МИРА.

Жизнь! Покориться нужно, Нахома. Надо смять ее подъ себя, усѣсться на ней и бить ее кнутомъ... Тогда она пойдетъ!

(Засмѣялась и ушла въ комнату. Нахома пожимаетъ плечами. Бетька выскочила съ чайникомъ и стрѣлой побѣжала къ воротамъ)

ПЕРКА

(подходитъ къ Нахомѣ).

Смѣется Мира? А я совсѣмъ не вижу, отчего можетъ быть теперь весело. Убейте меня,- не вижу. Фабрики! Кончились всѣ фабрики! Заработки! Кончились всѣ заработки! Народъ въ отчаян³и. Я сказала бы ей: удержись. (Слышенъ дѣтск³й плачъ, она прислушивается) Только-что на улицѣ поймали вора. Вы никогда не сказали бы, что это воръ. Онъ шелъ, плакалъ и жаловался: "я отъ голода укралъ. Зачѣмъ меня бить?.." Отъ голода! Опять моего калѣку побили. Чтобъ ихъ съ корнемъ вырвало!

(Побѣжала въ конецъ двора, поймала какого-то мальчика и поколотила его. На крикъ ребенка выбѣжала женщина. Обѣ поссорились. Возвращается Бетька съ чайникомъ и заходитъ въ комнату)

НАХОМА

(пьетъ чай. Обращается къ Бетькѣ).

Вымой корыто.

БЕТЬКА.

Хорошо, мать.

ПЕРКА

(которая уже вернулась).

Такихъ проклятыхъ людей еще не было въ этомъ дворѣ. Живу здѣсь десять лѣтъ, а такихъ не видѣла.

(Садится возлѣ Нахомы. Бетька показывается на порогѣ и выливаеть воду изъ корыта)

ПЕРКА.

Что это? Вы его хотите выкупать? Дорогая, счастливы, что можете еще объ этомъ думать. Мои дѣти уже больше года не знаютъ горячей воды.

НАХОМА.

Ребенку вѣдь два мѣсяца...

ПЕРКА.

А если два? Гляжу на васъ и думаю: еще у нея эти глупости въ головѣ, еще она этимъ занимается...

НАХОМА.

Разъ онъ уже родился... Сказать правду, я его не хотѣла. Вотъ этого уже не хотѣла. Первые дни я на него смотрѣть не могла отъ злости. А теперь люблю... да, люблю! Что-то съ маленькими сама моложе становишься,- тише дѣлаешься.

ПЕРКА.

Не большое счастье.

НАХОМА.

Что-же мнѣ дѣлать? Стоять въ сторонѣ и смѣяться - легко. Богъ знаетъ, какъ не хотѣла этого. Но не помогло, Перка. Вѣдь я за двѣнадцать лѣтъ девять разъ рожала,- насытилась! Четверо умерло, наплакалась! А спросишь у Мины, зачѣмъ намъ дѣти, такъ услышишь отвѣтъ!

ПЕРКА.

Мужчины - скоты... Ничего имъ не нужно,- только это! Знаю ихъ. Но своего чахоточнаго я таки выучила. Объ этомъ даже разговоровъ не должно быть. Хлѣбъ, хлѣбъ, хлѣбъ,- вотъ о чемъ онъ долженъ думать.

НАХОМА.

Завидую вамъ...

ПЕРКА.

Я ему пою: хлѣбъ, хлѣбъ,- и онъ поетъ за мной: "хлѣбъ, хлѣбъ".

НАХОМА.

А печаль,- когда они умираютъ? А скорбь? Четыре жизни отняли они у меня, четыре здоровья...

(Гершель показывается во дворѣ. Дѣти набрасываются на него, онъ рычитъ).

ГЕРШЕЛЬ.

Я васъ, о-го-го! Съ хлѣбомъ скушаю!

(Наступаетъ на дѣтей, тѣ съ крикомъ убѣгаютъ отъ него. Погнался за ними).

ПЕРКА.

Опять Гершель появился здѣсь. Не къ добру это.

НАХОМА (мрачно).

Не люблю его.

БЕТЬКА

(появляется на порогѣ).

Вода готова.

НАХОМА.

Сейчасъ иду.

(Въ ворота входитъ нищая - Оснесъ, съ палкой въ рукахъ. Передвигается медленно. Голова у нея трясется)

ПЕРКА.

Вотъ идетъ Оснесъ, несчастная душа. Посидите, послушаемъ, что въ городѣ дѣлается. (Поднимается) Бабушка Оснесъ, бабушка Оснесъ! Подойдите-ка сюда. (Старуха направляется къ нимъ) Здравствуйте, бабушка. Принесли что-нибудь?

ОСНЕСЪ.

Что я принесла, дитя мое, хи-хи! Ничего я не принесла! Хи-хи-хи! Людямъ плохо, ахъ, какъ плохо! Никогда еще такъ плохо не было, хи-хи. (Трясетъ головой и переводитъ духъ) Безъ ногъ останешься, безъ здоровья, а вотъ что приносишь. (Показываетъ мѣдяки) Нищихъ, какъ мухъ въ этомъ году. И откуда они взялись, думаю себѣ, хи-хи...

НАХОМА (тихо).

И отчего она смѣется?.. Я все боюсь чего-то эти дни. Услышу слово и ловлю его. Можетъ быть, отсюда идетъ несчастье! Кто-то сторожитъ насъ! Кто-то...

ОСНЕСЪ.

Такой уже этотъ годъ. Охъ, вижу я этотъ годъ, хи-хи! Не было еще такого года! Меня спросите,- я все знаю, хи-хи!

ПЕРКА (испуганно).

Что вы говорите, Оснесъ? Разскажите что-нибудь повеселѣе.

ОСНЕСЪ.

Не купила еще веселаго, дитя мое, и никто его не продаетъ. И слезами его не выпросишь, хи-хи! Хожу по улицамъ и вижу длинныхъ людей... Молчаливыхъ людей! Но сердце ихъ знаю...

НАХОМА.

Выпейте, бабушка, стаканъ чаю.

ОСНЕСЪ.

Таки выпью, добрая. (Усаживается на порогѣ и не можетъ отдышаться) Вотъ съ какимъ сердцемъ ходитъ нужно. За грошъ лѣзешь по лѣстницамъ и вверхъ и внизъ, на четверенькахъ ползешь, а часто и ничего не дадутъ. Вотъ как³е люди есть. Стоишь у дверей, стоишь ты, хи-хи, хи-хи!.. (Трясетъ головой) Ай, ай, я и позавтракала жизнью и пообѣдала, и поужинала его. Вотъ такъ наѣлась жизнью! Пошла бы въ богадѣльню, а кто мою вдову-калѣку накормитъ? Кто мою внучку накормитъ? Нѣтъ, Нахомочка, я сахаръ не возьму. У чужихъ пью безъ сахара. Зачѣмъ людей разорять?

НАХОМА.

Видите, Перка... Сердце каменѣетъ! И только когда туда посмотрю... (Указываетъ на городъ) Меня желчь душитъ, когда посмотрю туда... Видите вы эти проклятые дома? Какъ они красивы, а я на нихъ кровь нашу вижу.

ПЕРКА.

Ну, это оставьте.

НАХОМА

(шопотомъ и съ ужасомъ).

Иногда выйду ночью... Стою и смотрю. И кажется мнѣ, что отъ него, проклятаго, протягиваются сюда длинныя, цѣпк³я руки, чтобы отнять у насъ мужей, нашихъ дѣтей, нашу жизнь... И я стою и показываю ему зубы,- а сердце не вѣритъ!

ПЕРКА

(посмотрѣла на городъ).

Что вы говорите, а тамъ не виноваты. Даже не возражайте мнѣ. Вы и вашъ Мина вѣчно нападаете на городъ. Развѣ намъ мѣшаетъ, что тамъ ѣдятъ изъ золотыхъ тарелокъ?

НАХОМА.

Они высасываютъ нашу кровь и наливаютъ ее въ свои жилы... Вотъ что намъ мѣшаетъ.

БЕТЬКА (появляется).

Идешь, мать?

(Махома машетъ головой и входитъ въ комнату)

ПЕРКА

(тихо, къ Оснесъ).

Терпѣть не могу этой женщины! Видѣли вы? Она ненавидитъ богатыхъ! Она! Нахома! Мужъ ея любитъ выпить и всего-навсего работаетъ на сахарномъ заводѣ, а она ненавидитъ богатыхъ. Мигнулъ бы ей богатый,- она бы на четверенькахъ поползла. Вотъ мужъ мой чахоточный и - кровью и потомъ работаетъ на мельницѣ, а я ни слова не говорю. Я знаю свое мѣсто.

ОСНЕСЪ.

Не знаю, отчего вы, Перка, разсердились, хи-хи...

ПЕРКА.

Молчите, бабушка. Я кланяюсь городу, на колѣняхъ готова стать передъ нимъ. Кто насъ кормитъ? Городъ! Кому нуженъ нашъ трудъ? Городу! Я это чувствую... Можетъ быть, вы думаете, что сестра ея лучше? Посмотрите на мою сестру и вы скажете: золото, тихая, золотая рѣка. А Мира играетъ Симономъ. Вотъ какая она дѣвушка.

ОСНЕСЪ.

А я люблю людей, хи-хи, и не чувствую къ нимъ ненависти. Люблю ихъ хорошихъ и всякихъ, хи-хи! Человѣкъ стоитъ, чтобы его любили.

(Изъ какой-то квартирки выходитъ худая женщина въ платочкѣ, на костыляхъ. Увидѣвъ Оснесъ, тихо кричитъ)

ЖЕНЩИНА.

Мама, что-же ты тамъ усѣлась? Иди домой!

(Старуха поднялась. Въ ворота входятъ нѣсколько рабочихъ. Одного изъ нихъ, худого и чернобородаго, нѣсколько мальчиковъ встрѣчаютъ съ крикомъ: "отецъ, отецъ"! Онъ идетъ съ ними къ квартирѣ Перки)

ПЕРКА

(испуганно и всплеснувъ руками).

Боже мой, кто это идетъ? Я съ ума сошла. Вѣдь онъ долженъ былъ ночевать на мельницѣ! Да, это мой чахоточный! (Подбѣгаетъ къ нему и останавливаетъ его) Что это ты пришелъ, Куна? Что? И у васъ распустили людей? Когда? Теперь! Сегодня! (Опять всплеснула руками)

КУНА.

Я вѣдь давно говорилъ тебѣ, что мельница перестанетъ работать.

ПЕРКА.

Что говорилъ? Дуракъ! Какъ это мельница можетъ перестать работать? Какъ? - спрашиваю.

КУНА.

Ей-Богу, я не знаю, о чемъ ты говоришь, Перка!

(Кашляетъ)

ПЕРКА.

Что не знаешь? Уже закашлялся! А дѣти? А я? Намъ развѣ ѣсть не нужно? Что-же, съ ума они тамъ сошли на мельницѣ? Вѣдь идетъ къ осени, къ лютому звѣрю идетъ!..

(На крикъ Перки подходятъ сосѣди. Стоятъ, слушаютъ и качаютъ головами. У нѣкоторыхъ дверей разговариваютъ рабоч³е, спорятъ съ женами и съ сосѣдями)

КУНА.

Сейчасъ они тебѣ отвѣтятъ! Вотъ тѣхъ (указываетъ на рабочихъ) тоже разсчитали. Стояли мы тамъ... Стой передъ глухой стѣной. Не кричи такъ, Перка!

ПЕРКА.

Не кричать? Мое дѣло, что имъ нужно мельницу остановить? Должны же они и о насъ подумать. Не отвѣчай, калѣка,- молчи!

(Показываются Нахома и Мира. Мира подходитъ къ Перкѣ)

НАХОМА.

Крики не помогутъ...

ПЕРКА.

Беру васъ въ свидѣтели, Нахомочка. Вы помните, что было два года назадъ? Тоже работалъ онъ на мельницѣ, а мельница сгорѣла. Годъ мы голодали, пока ее не построили. Теперь опять! Посмотрите же на моего счастливаго мужа!

СОСѢДКА (мрачно).

Онъ не виноватъ: идетъ къ осени. Гдѣ теперь есть работа?

ПЕРКА.

Пусть идетъ къ чорту! На тотъ свѣтъ пусть идетъ!

КУНА.

Не знаю, отчего ты кричишь, Перка? Вѣдь я работалъ,- прилежно я работалъ! (Кашляетъ) Всѣ меня любили на мельницѣ, честное слово, Перка!

ПЕРКА.

Молчи, чахотка!

КУНА.

Перка, прошу тебя. Люди слушаютъ!

НАХОМА.

Это ничего, Куна, это ничего!..

(Куна кашляетъ)

ПЕРКА.

Нахомочка, Нахомочка!.. (Заплакала) Никто не знаетъ моего сердца, никто!

ГЕРШЕЛЬ

(появляется и хохочетъ).

Ага, ха-ха, ага!

СОСѢДКА (кричитъ).

Ступай къ чорту, нечистый! Откуда ты взялся?

ГЕРШЕЛЬ.

Оттуда! Хо-хо! (Оретъ) Оттуда!

СОСѢДЪ.

Прогоните его. Онъ всегда является передъ несчастьемъ.

СОСѢДКА.

Уходи отсюда, недобрый!

ГЕРШЕЛЬ.

Кто сытъ, а я хочу кушать! Жрать я хочу! (Заплакалъ. Его толкаютъ. Онъ уходитъ и слезливымъ голосомъ кричитъ) Хочу кушать!..

НЕРКА (въ слезахъ).

Пустите меня къ Кунѣ, я хочу его спросить...

КУНА

(подходитъ къ ней).

Перка, Перка! Здѣсь народъ, пойдемъ въ комнату.

ПЕРКА.

Что я съ тобой въ комнатѣ буду дѣлать? (Обращается къ сосѣдямъ) Посмотрите же на насъ! Чахоточный мужъ, чахоточныя дѣти,- и ни копѣйки за душой! Завтра придется руку протянуть.

СОСѢДКА

(утираетъ глаза).

Намъ всѣмъ придется...

СОСѢДЪ.

Будь они прокляты!

НАХОМА.

Не могу этого слушать! Въ глазахъ моихъ темнѣетъ... взгляните теперь на него! (Указываетъ на городъ) Вотъ онъ стоитъ, нашъ жесток³й, сильный хозяинъ,- а мы тутъ плачемъ! За что? Кто покорнѣе насъ? Чьи плечи поддерживаютъ его? За что?..

ПЕРКА.

Что мнѣ въ его силѣ, когда я несчастна?

НАХОМА.

Я и говорю...

СОСѢДКА.

Проклятые звѣри!..

(Изъ квартиры Нахомы выходитъ Семъ, съ молитвенникомъ въ рукахъ,- высок³й старикъ. костлявый, съ длинной сѣдой бородой)

ПЕРКА

(возбужденно, къ мужу).

А за бороду ты не могъ его схватить? А за горло? Держать и кричать: съ ума вы сошли, господинъ управляющ³й? Вы жрать будете, а намъ голодать? Вы животы гладить будете, а намъ умирать? Пустите мельницу,- сейчасъ пустите! Не наше дѣло! Достаньте денегъ, достаньте пшеницу и пустите мельницу. Или мы вамъ ее разнесемъ, или мы васъ всѣхъ перебьемъ!

КУНА (испуганно).

Богъ съ тобой, Перка! Что ты сказала? Ты вѣдь умѣешь быть справедливой, когда хочешь... Развѣ управляющ³й виноватъ? Пойдемъ въ комнату.

(Беретъ ее за руку. Послѣ короткаго сопротивлен³я она идетъ за нимъ. Дѣти слѣдуютъ сзади).

СОСѢДЪ.

Она говорила, какъ человѣкъ!

СОСѢДКА.

Несчастная душа! Посмотрите на этихъ калѣкъ.

(Перка и Куна скрываются съ дѣтьми въ комнатѣ).

ОСНЕСЪ

(трясетъ головой).

А я люблю м³ръ, дѣтки, люблю, хи-хи! людей люблю.

(Уходитъ съ калѣкой-дочерью. Сосѣди расходятся. У квартиръ кучка людей продолжаютъ разговаривать)

НАХОМА (къ Сему).

Будемъ ждать Мину. Как³я новости онъ принесетъ? А я дрожу? дрожу... Хотите чаю?

СЕМЪ (смотритъ въ молитвенникъ).

Налей мнѣ стаканъ.

(Мира уходитъ въ комнату и выноситъ оттуда столикъ, на которомъ небольшая горка табаку и гильзы).

МИРА.

Солнце сѣло. Буду здѣсь работать. Еще одну сотню осталось додѣлать, и я свободна, и я птица!

(Набиваетъ папиросы. Семъ пьетъ чай и иногда заглядываетъ въ молитвенникъ. Нахома поминутно оглядывается, не покажется ли Мина въ воротахъ. Дѣти играютъ въ жмурки. Раздается плачъ дѣвочки. Мира поднимаетъ голову и прислушивается)

МИРА.

Роза опять бьетъ своего ребенка. Нахома, слышишь? Каждый день она ее истязаетъ. За что? Как³е люди! Зачѣмъ она бьетъ эту несчастную дѣвочку? (Встаетъ) Роза, довольно, слышите: довольно, довольно! (Къ Сему) И мы люди, дядя? И мы живемъ? Чудовища мы!

(Крики стихли. Пауза. Въ ворота въѣзжаетъ телѣжка, которую человѣкъ тащитъ за собой. Семъ встаетъ и начинаетъ ходить по двору)

НАХОМА.

Что скажете, дядя, на то, что тутъ произошло?

СЕМЪ.

Ничего не скажу.

НАХОМА.

Теперь уже съ отчаян³емъ ожидаю Мину. Ему давно пора быть дома.

СЕМЪ.

Надо, Нахома, идти по одной дорогѣ, а не по двумъ. Отчаян³е! Оно никому здѣсь не нужно. Посмотри наверхъ и ты все увидишь, все узнаешь...

НАХОМА.

Скажите что нибудь земное-мудрое,- вотъ что нужно людямъ. Душа земного хочетъ, дядя.

СЕМЪ (съ сарказмомъ).

Земное!.. Я иду своей дорогой съ этой книгой (указываетъ на молитвенникъ) - и ничего больше. Люди кричатъ о тлѣнѣ и о боли,- я не слышу, я ничего не слышу. Я иду...

МИРА.

Вы не добрый, дядя!

СЕМЪ.

Не разсказывай же мнѣ о людяхъ.

НАХОМА.

О комъ же говорить?

СЕМЪ.

Вотъ тебѣ дана книга...

НАХОМА.

Ну?

СЕМЪ (торжественно).

И тутъ все...

НАХОМА.

А когда жилы трясутся отъ страха? А если четверо дѣтей на плечахъ? Развѣ вы сами не голодаете? Развѣ у васъ близкихъ не было?

СЕМЪ.

Я всѣхъ похоронилъ.

НАХОМА.

И не кричали, и не стонали?

СЕМЪ.

Я смотрѣлъ въ книгу.

НАХОМА (волнуясь).

Вы не человѣкъ... Каменный вы!

СЕМЪ.

Дитя мое...

МИРА (задушевно).

Какъ хорошо вы это произносите, дядя. Скажите еще!

СЕМЪ (къ Нахомѣ).

Дитя мое, покорности хочетъ Онъ! Покорности! Посмотри на нихъ! (Указываетъ на людей во дворѣ) Свиней я вижу кругомъ... Хрюканье слышу!.. Растоптано "Слово" свиными ногами. Дитя мое, сказано такъ: Въ потѣ лица своего будешь добывать хлѣбъ свой. Это надо понять. Или сердце можетъ быть правымъ, когда есть Онъ? Или языкъ смѣетъ роптать, когда повелѣлъ Онъ? Сказано: въ потѣ лица, въ страдан³и... И спрашиваю: легко ли Ему видѣть страдан³я своихъ людей? Легко ли? Подумала ли ты о Его скорби? И вотъ уже утѣшен³е. Твое сердце смягчилось! Я страдаю, и Онъ страдаетъ. Далъ Законъ, далъ Слово, страдаетъ и молчитъ, не мѣняетъ и молча за насъ страдаетъ. Что же мы такъ громко кричимъ? Вотъ такъ отгорожено,- такъ идти нужно. Иди и страдай. Что я, Перка, ты, весь городъ, весь м³ръ, и всѣ наши слезы передъ однимъ вздохомъ Того, Кто наверху? Тлѣнъ! И вотъ гн³етъ земля, но изъ гноища произростаетъ садъ - Его садъ... Сгн³емъ!..

МИРА.

А я не хочу...

НАХОМА (въ волнен³и).

Такъ вы хотите, чтобы я Его пожалѣла, а не Онъ меня, чтобы я Его любила, а не Онъ меня? Отъ меня, слабой Нахомы, нужно доброе слово для Него? Онъ нуждается въ немъ? Онъ Самъ ничего для меня, для всѣхъ насъ, не можетъ сдѣлать ни сердцемъ, ни силой Своей? Несчастные мы! Проклятые мы! Смѣшались мои мысли, дядя. Я буду молчать.

СЕМЪ.

Дитя мое, не спрашивай! Молчи! Вотъ стонутъ, плачутъ и ты и дѣти, стонете и плачете - молчи! Иди и молчи!

МИРА.

А я молчать не буду. Ни за что! Что-то я чувствую, дядя, что-то бьется во мнѣ...

(Въ воротахъ показываются рабоч³е. Среди нихъ Габай и Берманъ. Оба отдѣляются отъ остальныхъ и идутъ къ квартирѣ Нахомы. Берманъ весь въ заплатахъ; держитъ въ рукахъ пару старой одежды)

БЕРМАНЪ

(тихо кричитъ).

Старыя вещи, вещи старыя! Вотъ и я домой пришелъ.

НАХОМА.

Теперь мнѣ не до Габая.

(Махнула рукой и уходитъ въ комнату. Перка выходитъ и садится на порогѣ. Мира при приближен³и Габая углубляется въ работу и дѣлаетъ видъ, что не замѣчаетъ его. Семъ повернулся къ нему спиной Габай не здороваясь заходитъ въ квартиру Нахомы)

БЕРМАНЪ.

Добрый вечеръ. Охъ-ой-ой! Жарко! (Вытираетъ цвѣтнымъ