платкомъ потъ съ лица) Семъ, добрый вечеръ!
Добрый вечеръ, Берманъ!
Вечеръ добрый, какъ дѣла?
Охъ-ой-ой! Дѣла? Нѣтъ дѣлъ. Одну пару калошъ купилъ сегодня.
Теперь вамъ не нужно бояться грязи.
Я самъ такъ думалъ. Охъ-ой-ой!
(Какая-то сосѣдка изъ лѣваго флигеля говоритъ съ своего мѣста)
Что въ городѣ говорятъ, Берманъ?
Кромѣ богачей, никто не разговариваетъ. Вздыхаютъ вотъ такъ: охъ-ой-ой! охъ-ой-ой!..
(Выходитъ Габай. Въ рукахъ у него книжка)
Ну, добрый вечеръ. Чаю мнѣ хочется. (Трогаетъ руками чайникъ. Говоритъ къ Мирѣ) Можно взять чайникъ?
(Мира киваетъ головой, не поднимая глазъ. Габай насвистываетъ. Выливаетъ воду изъ чайника и собирается пойти заварить чай)
Дайте мнѣ, я пойду.
Отлично, Берманъ! Купите и хлѣба. Гулять такъ гулять.
(Берманъ взялъ чайникъ, деньги и ушелъ. Габай садится у порога, перелистываетъ книжку и киваетъ головой).
Вы сегодня веселы...
Не очень... скоро безъ работы останусь. (Повернулся къ Сему) Что подѣлываете, Семъ?
(не отрываясь отъ молитвенника, хмуро).
Не твое дѣло...
Вотъ тебѣ и разъ, а чье же? Живете, Семъ,- давайте отчетъ.
Кому, тебѣ?
Конечно... Больше некому.
Палкой по головѣ я тебѣ дамъ, вотъ что.
И попробую. Думаешь, посмотрю на, то, что у тебя усы выросли.
Есть такая пѣсенка: мы будемъ защищаться.
Оставьте, Габай, дядю...
А-а, Бетька! Здравствуй. Ступай-ка сюда. (Посадилъ ее къ себѣ на колѣни) Ну что? Скверно, нехорошо?
Да, все безъ работы сижу.
Ну давай пѣсенку споемъ. (Поетъ) "Ахъ, Абрамъ, не могу я жить безъ тебя,- ты безъ меня, и я безъ тебя - что дверь безъ замка".
Ахъ, Абрамъ, не могу я жить безъ тебя...
Молодецъ Бетька!
(не громко, обнявъ Габая).
Я васъ люблю, Габай. Какъ васъ зовутъ? Вотъ уже мѣсяцъ,- какъ вы здѣсь живете, а мы не знаемъ вашего имени.
Неправда, неправда.
Ну, хорошо... Я не знаю, какъ меня зовутъ. Не знаю. Будемъ пѣть. (Поетъ) "Помнишь, помнишь, у калитки я шепнулъ тебѣ на ухо: дай мнѣ свои губки".
Зачѣмъ развращать ребенка?
Посмотрите въ молитвенникъ! Тамъ сказано, что вамъ до этого дѣла нѣтъ.
Сказано: не развращай ребенка.
(Берману, который вернулся).
Спасибо, Берманъ. Отличный хлѣбъ. (Наливаетъ себѣ чай и Берману) Ну, что тамъ сказано, Семъ, повторите-ка.
Мало было слушать.
Вашихъ законовъ не хочу слушать. Мира, кто еще исполняетъ его законъ?
Я почитаю священныя книги.
Вотъ мы напишемъ новый законъ, и тогда его всѣ будутъ исполнять. Даже Семъ покорится.
Не могу слушать этихъ рѣчей. Погоди,- отзовется это на тебѣ. А я буду смѣяться.
Не уходите же, Семъ. Это глупо. Ушелъ! Ну, Богъ съ нимъ! Налейте себѣ еще чашку, Берманъ. Берите хлѣба. Бетька, не души, мнѣ жарко. (Бетька спрыгнула съ его колѣнъ) Ну, Мира...
Что, Габай?
Я принесъ новую книжку... Посмотрите.
(Мира беретъ, перелистываетъ книжку и качаетъ головой).
Опять тѣ же слова. Так³я страшныя! Хорош³я слова, но я, кажется, боюсь ихъ. Я вечеромъ буду читать.
Дорог³я слова здѣсь, Мира, дорог³я мысли. Вотъ откуда намъ солнце с³яетъ. Если бы всѣ, Мира, кто трудится, знали, что тутъ!
Я кончила. (Поднимается) Работа кончена, и я свободна. Теперь выпью чай.
(Чуть темнѣетъ. Во дворѣ становится тише. Иные сосѣди заходятъ въ свои квартиры).
Какъ пр³ятно теперь послѣ дня на солнцѣ. Прохладно. Широко здѣсь. (Оглядывается)
Я люблю этотъ дворъ, Габай. Здѣсь я выросла. Напротивъ домъ, гдѣ я родилась. Все мнѣ здѣсь знакомое, родное. Помню, когда отецъ выѣзжалъ на своемъ биндюгѣ, я садилась рядомъ и чувствовала себя... царевной я себя чувствовала. Каждый камень мнѣ здѣсь родной... Въ двѣнадцать лѣтъ я упала возлѣ той квартирки и поранила себѣ руку топоромъ. Остался знакъ на рукѣ, посмотрите. Какъ сейчасъ это вижу. А въ той квартирѣ умерла моя подруга отъ чахотки. Да, отъ чахотки!
Время летитъ. Я тоже выросъ въ этомъ дворѣ. Имѣлъ жену, дѣтей,- всѣхъ похоронилъ. И намучились же мы, охъ-ой-ой!
А мнѣ тутъ все ново. Слушаю васъ, и кажется, что поднимаются тѣни и улыбаются... печально.
Откуда вы, Габай, и какъ васъ зовутъ?
Не знаю...
(Берманъ качаетъ головой).
Пр³ятно въ сумеркахъ на этомъ дворѣ. Иногда, когда луна становится посреди двора, такъ умереть хочется, улетѣть хочется. И дѣти кричатъ... какъ птицы...
А мнѣ вздохи слышатся. Какъ наступитъ ночь, такъ изъ земли вздохи подымаются. Выйдешь, посмотришь, пойдешь,- никого нѣтъ. А вздохи слышатся.
Вздохи!.. Вездѣ сокращаютъ работу - вотъ вздохи! (Послѣ молчан³я) На заводѣ Минѣ вернули книжку...
Не можетъ быть, Габай!
Заводъ прекращаетъ работу...
Что же это будетъ? Разскажите о другомъ... веселомъ. Бѣдная Нахома, бѣдныя дѣти!
Бѣдный народъ!..
Разскажите о другомъ. Лучше не думать.
О чемъ?
Не знаю... Но о чемъ-нибудь свѣтломъ, прекрасномъ. Чтобы душа моя вотъ такъ сжалась.
Она у васъ скоро и такъ сожмется. Не отъ словъ она задрожитъ,- отъ событ³й!
Отъ событ³й?.. (Вздохнулъ)
Отъ гнѣва сожмется ваша душа. Скоро тысячи зальютъ васъ стонами. Вы задохнетесь!
Какое мнѣ дѣло до нихъ? (Покорно) Нѣтъ есть, есть. И еще, когда слышу эти слова,- съ закрытыми глазами я бросилась бы впередъ!
Я... Мира, выучился желать одного: разрушен³я! Если существуетъ вотъ это (жестомъ указываетъ на окраину),- то надо жить съ волею народа, надо, чтобы сердце всегда было съ нимъ. Пока врагъ не сломленъ, не о чемъ другомъ думать.
Да, страшно здѣсь... ужасно здѣсь...
Я живу однимъ, дышу однимъ: надо опрокинуть все. Возьмемъ свою силу,- соединимъ ее. Врагъ силенъ...
Я простой человѣкъ и ничего не понимаю... не слышу...
Вотъ читаешь эти книжки... (Указываетъ на книжки) Отвѣтъ есть,- тутъ онъ. И увѣренно грозишь кулакомъ всѣмъ имъ, окружившимъ насъ своей проклятой силой... Я вижу прекрасный новый день! И сжимается мое сердце дикой и бурной радостью.
Говорите еще, о, говорите...
Я счастливъ, что живу теперь, а не раньше или позже... Снаружи тихо, но внутри все кипитъ, бродитъ... накопляются огромныя силы... Пойдемъ въ комнату, Мира. Зажжемъ лампу и сядемъ читать.
Не къ добру эти чтен³я. Что мужчинѣ къ лицу, то женщинѣ срамъ.
Пойдемъ читать.
(Поднимается. Въ воротахъ показываются Симонъ, Мина и Давидъ. Мира увидѣла ихъ)
Симонъ идетъ сюда. Какъ нехорошо, что онъ теперь пришелъ. Если бы онъ зналъ! Габай, я не буду читать. Потемнѣло въ моей душѣ.
(Габай усѣлся въ сторонѣ, раскрылъ книгу и читаетъ. Подходитъ Мина, окруженный дѣтьми, которыя кричатъ: "отецъ пришелъ, отецъ пришелъ! Не здороваясь идетъ къ себѣ съ Давидомъ. Симонъ въ короткомъ пиджакѣ. Носитъ котелокъ. Въ рукахъ у него черная палочка)
Добрый вечеръ, Мира. Здравствуйте, Габай! (Подаетъ имъ руку)
Добрый вечеръ.
Что съ тобой, Мира? Ничего не случилось?
Ну вотъ еще... (Отвернулась и смотритъ упрямо передъ собой)
Я ничего не понимаю, Мира. Берманъ, можетъ бьпъ, вы знаете? (Берманъ качаетъ головой. Симонъ подходить къ Мирѣ) Мира!
Хочу такъ сидѣть. Не мѣшай мнѣ! Я думаю... Или нужно, чтобы я не сводила съ тебя глазъ?
Я ничего не хочу, Мира... Но ты такъ встрѣтила меня! Можетъ быть, я тебѣ мѣшаю?
Ахъ!.. Ну оставь меня въ покоѣ, на минутку! (Посмотрѣла на него и разсмѣялась) Какое у тебя лицо теперь... И причесался ты!
Я знаю, что я тебѣ не нравлюсь.
Мнѣ это не нравится. (Вскочила и растрепала его прическу) Ай, руки стали жирными!
Я вѣдь нарочно... Волосы блестятъ...
(посмотрѣла на него и - торопливо).
Ну садись тамъ, садись гдѣ-нибудь. (Нерѣшительно) Можешь проще одѣваться, когда ко мнѣ приходишь. Ты не дѣвушка.
Я не знаю, какъ тебѣ угодить. Вчера я былъ и другомъ сюртучкѣ,- ты сказала, что я грязно одѣваюсь,
Я была права и вчера, и сегодня. Я была права. Никто не можетъ сказать, что я не права...
Я этого не говорю, Мира. Хотѣлъ бы только знать, какъ сдѣлать тебя довольной.
И я не знаю.
Можетъ быть, ты хочешь...
Ну довольно, довольно. Садись гдѣ-нибудь...
Ты не сердись, Мира.
(Мина выноситъ столъ съ Давидомъ. Дѣти бѣгутъ впереди)
(сѣлъ. Онъ въ жилеткѣ. Обращается къ Габаю).
Вернули книжки!..
Знаю. Они сами себѣ готовятъ гибель. Въ городѣ уже наберется тысячи безработныхъ. Это тянется съ мая.
(Симонъ тихо напѣваетъ. Играетъ палкой).
Не пой, Симонъ!
Гибель? Кого хозяевамъ бояться,- насъ? (Иронически разсмѣялся и ударилъ рукой по столу) Такихъ трусовъ? Всѣ мы храбрые дома... съ женами... а тамъ бы хоть слово сказали. Все хорошо понимаешь, а говоришь себѣ: лучше потерпѣть.
Не надо терпѣть.
Легко сказать! На что я вспыльчивый, а тамъ я тише цыпленка. Языкъ не поворачивается,- вотъ какими насъ сдѣлали. И почему имъ бояться насъ? Развѣ мало безработныхъ? Или сила не за нихъ? Что же она ужинъ не подаетъ. Нахома!
(выноситъ большую чашку съ супомъ. Глаза у нея заплаканы).
Ну, вотъ, кушайте.
Слезы? (Раздраженно) Сейчасъ перестань плакаты
Я перестала... Кушай!
(Всѣ садятся за столъ, кромѣ Бермана, Габая и Симона).
Я еще съ утра видѣлъ, что дѣло наше плохо. Это чувствуется. Стоишь въ проклятой жарѣ или суетишься,- нѣтъ, что-то не то: другимъ воздухомъ пахнетъ. Передай-ка мнѣ хлѣбъ, Нахома.
Я думаю, что теперь не такъ скоро работа найдется.
Мы это увидимъ. Кто-кто, а я-то ужъ работу найду.
Откуда у васъ такая увѣренность?
Оттуда! Захочу и отыщу!
Это легче сказать...
Мертвые будутъ хоронить живыхъ, охъ-ой-ой, вотъ какъ будетъ. Дайте только холоду придти.
Зачѣмъ вы вмѣшались, вы, пятая нога? Какое вамъ дѣло? Что онъ хочетъ, этотъ старикъ? Сидите на своемъ мѣстѣ и вздыхайте, чтобы не слышно было.
Мина! Мина!
Зачѣмъ же онъ вмѣшивается? Обойдутся безъ его скрипки. И ты тоже, Нахома!... Вытри глаза. Не могу видѣть, когда у тебя текутъ слезы по лицу. Кушай, какъ я! Пусть все погибнетъ,- кушай!
Это не долго продлится.
Что? Можетъ быть, вы поможете? (Разсмѣялся) Вмѣстѣ издыхать будемъ. Что? Вмѣстѣ будемъ. Когда начнемъ голодать, вцѣплюсь въ Нахому и въ дѣтей и лягу посреди города.
Это не поможетъ. Вы все-таки умрете.
(Симонъ сѣлъ подлѣ Миры и шепчетъ ей что-то. Она недовольно пожимаетъ плечами).
И вы тоже умрете.
Не дешево... будьте спокойны.
Мина, Мина!
Ну? Только поскорѣе. Кушайте, дѣти.
Мина, позволь мнѣ тебѣ сказать... Ты такой вспыльчивый. Позволь мнѣ... Вотъ ты остался безъ работы. Даже голова кружится, такъ мнѣ страшно...
Поскорѣе, поскорѣе...
Я плачу... Не могу я слезъ удержать!
(словно готовится броситься на нее. Начинаетъ заикаться).
Ну, что ты еще скажешь?
Когда я стояла подлѣ тебя въ комнатѣ, я опять почувствовала... Да, я почувствовала этотъ запахъ. И мнѣ хотѣлось тебѣ сказать съ упрекомъ: опять, Мина! Теперь-то? Вѣдь ты мнѣ обѣщалъ, ты клялся! Опять, Мина, эта проклятая водка! Уже тянетъ тебя къ ней. Вотъ ты теряешь все и разумъ. Характеръ у тебя портится...
Молчи, Нахома!
Хотѣла-бы... Въ комнатѣ удержалась, а здѣсь не могу. И какъ молчать, когда вижу нашу гибель? А о чемъ, Мина, раньше плакать мнѣ?
Дай мнѣ покушать, Нахома. Ты должна меня понять. Голова не на мѣстѣ, и вотъ я рюмочку выпилъ.
Сегодня одну? А въ пятницу, а на прошлой недѣлѣ? Ты всяк³й разъ находишь предлогъ... А голодъ не за горами!
Кушай, Нахома.
Плевать мнѣ на твои слова, если такъ!...
Вотъ здѣсь нѣсколько человѣкъ, спроси ихъ, хорошо ли это? Спроси у дѣтей!
Замолчи, Нахома! Замолчи!...
Надо же меня понять... Нищета, четверо дѣтей, ни одного дня покоя, ни дня отдыха! Все скорби, скорби, да скорби! Что же это за жизнь?
Нахома, замолчи! Мнѣ кровь бросается въ голову...
Сердце стонетъ во мнѣ... Палачъ идетъ на насъ, надо умѣть встрѣтить его... Надо! Вотъ стояла въ комнатѣ и думала: лучше взять топоръ и убить всѣхъ насъ, если Мина опять выпилъ.
Пусть отсохнетъ твой языкъ! (Встаетъ и съ гнѣвомъ) Сейчасъ! Пусть отсохнетъ! И ты замолчишь... Не смѣй мнѣ противорѣчить! Пусть отсохнетъ, говорю я! (Бьетъ рукой по столу, лицо у него передергивается) Отсохнетъ!...
Садитесь, Мина! Будетъ вамъ кричать.
Что? Кто смѣетъ со мной такъ говорить? Я... (задыхается) Я, я... (подымаетъ край стола и опускаетъ его съ силой). Ты... ея... любовникъ! Ага! Любовникъ! (Хочетъ броситься на Габая, но его удерживаютъ) Я... я... тебя убью! Что? Ты... ты здѣсь не хозяинъ! Я хозяинъ! Всѣхъ убью, ее и дѣтей!
Мина, съ ума вы сошли. Сядьте, Мина, довольно!
Лучше кричи, лучше убей насъ, лишь бы не пей. Что за жизнь у насъ будетъ!
(Вокругъ нихъ собираются сосѣди: мужчины, женщины, дѣти).
(садится. Сердитымъ тономъ).
Такъ я хочу. Буду пить, буду пьянствовать. Тебѣ на зло - на улицахъ валяться буду.
Успокоились бы вы, Мина! Собрали народъ... И совсѣмъ не весело это слушать! Жалко это слушать.
Смотри, Нахома, что ты дѣлаешь. Помни это...
Убей меня,- это легче! Не могу я видѣть - какъ ты падаешь.
Что за жизнь!... (Встаетъ въ волнен³и)
Молчи же, проклятая! Вотъ мое честное слово, что подниму руку на тебя. Честное слово. Трижды честное слово мое!...
Не могу я сидѣть за столомъ. Что ты разсказываешь, что руку поднимешь. На меня? На меня? Гдѣ же твой Богъ? Развѣ я пьянствую? Развѣ я не работаю или не смотрю за дѣтьми? Или гуляю на сторонѣ? За что? - спрашиваю тебя. Не говори этихъ словъ, Мина! Моя душа переполнилась. Чувствую, что кончается мое терпѣн³е...
Какъ?... (Заикается) Молчать! Закрыть ротъ!
Должны же вы перестать. Нахома, Мина!
Ни звука! Замереть... Не дышать!... Противъ кого она? Противъ этихъ усталыхъ рукъ? Противъ этой спины? Противъ этихъ мозолей? Замереть, на колѣни пасть... Смотрите на это измученное тѣло! Когда я отдыхалъ? Когда? Пусть кто-нибудь скажетъ, когда Мина прилегъ отдохнуть? Или когда голова его лежала спокойно на плечахъ, или когда его лицо смѣялось? Шесть человѣкъ носитъ Мина на себѣ, и каждый виситъ на его жилахъ! Шесть!.... Съ шестью страдан³ями онъ ложится, съ ними отъ встаетъ! Шесть съ нимъ, гдѣ бы онъ ни былъ, что бы ни дѣлалъ...
Мы всѣ работаемъ до упаду. Посмотрите на насъ: мы всѣ готовимся къ смерти. Зачѣмъ же ссориться?
Дай мнѣ сказать, Мина. Вотъ люди собрались,- пусть скажутъ, пусть разсудятъ. Ты приносишь шесть рублей въ недѣлю... Отсчитай для себя полтора,- что намъ остается? Ты спросилъ, какъ могу я накормить всѣхъ? Голова моя разрывается!.. Насъ шестеро, мы голодаемъ, и я, какъ проклятая лошадь, работаю на васъ. Скажи, упрекнула ли я тебя за эти двѣнадцать лѣтъ? Съ ногъ я падаю ежеминутно, но еще не спросила, когда конецъ, гдѣ конецъ? Мечтала я, Мина: потерплю еще, дѣти подростутъ - и легче станетъ. Отдохнетъ моя голова! Свою жизнь, Мина, я потеряла и не думала о ней: такова моя судьба! Такова, Мина, и твоя судьба, таковы всѣ мы здѣсь... Но терпѣла я и голодъ, и болѣзни дѣтей и голодная думала: вотъ, Богъ дастъ опять Мина станетъ работать. Уговорю я Мину и онъ станетъ человѣкомъ. А вотъ, Мина, ты началъ отбиваться... И этого я испугалась... Въ нашей жизни голова на плечахъ должна быть ясной...
Я испугался, Нахома. Голодъ мнѣ вспомнился и я выпилъ... Только одну рюмочку.
Мы бы всѣ напились съ горя.
Выбросили людей на улицу! Что дѣлать?
Терпѣть надо! Если бы не боялся, всѣхъ перебилъ бы отъ гнѣва...
Гдѣ силъ взять для терпѣн³я? Вотъ у меня шестеро дѣтей, (указываетъ на другого) а у него пятеро! Тамъ восьмеро, а тамъ десятеро! Здѣсь больныя женщины, тамъ больныя дѣти, а тамъ мужчины, тутъ старики - и всѣ безсильные... А голодъ уже чувствуется, голодъ уже бьетъ. И хочется умереть. Развѣ теперь время ссориться? Посмотрите кругомъ! Оглянитесь! Сердце дрожитъ, сердце стонетъ.
Несчастные мы!
Надо вырыть большую яму и всѣмъ лечь въ нее.... Пусть насъ закопаютъ!
(Ропотъ и жалобы. Габай стоитъ среди толпы и старается разслышать то, что ему говоритъ первый сосѣдъ. Онъ дѣлаетъ нетерпѣливые жесты, начинаетъ волноваться)
Почему же вы только плачетесь? Не жалость рождаетъ ваши слезы, а гнѣвъ. Влейте немного смѣлости въ свои жилы и скажите прямо, чего хотите! Не можете? Нѣтъ? Такъ я скажу за васъ. Вотъ ваши палачи!
Мы трусливы, какъ кошки...
Кто виноватъ въ вашихъ несчастьяхъ и въ вашихъ, и въ вашихъ? Скажемъ всѣ въ одинъ голосъ: они!
Не говорите такихъ словъ...
Мы боимся нашей тѣни.
Вы не должны возбуждать народъ.....
Оставьте меня, Семъ! (Обращается ко всѣмъ) Вы боитесь? Что же вы за люди так³е?.. Молотъ бьетъ по нашимъ спинамъ,- возмутимся!... Возстанемъ противъ угнетателей! Обрушимся на нихъ, и они побѣгутъ отъ нашего гнѣва, отъ нашей силы. Пойдемъ туда, запрудимъ ихъ улицы, ихъ площади и подъ окнами ихъ станемъ съ угрозой... Пойдемъ туда и громко скажемъ, чего хотимъ,- и получимъ..... Еще разъ! Возмутимся! (Съ силой) Еще разъ! Возстанемъ!... Падетъ угнетатель - и встанетъ господинъ: господинъ-народъ! Онъ устроитъ жизнь! Или вы не хотите народа-господина? Тогда молчите: пусть насъ задавятъ, пусть насъ замучатъ... Слушайте! Начинаются безумные дни! Неистовые дни начинаются. Вспомнимъ всѣ обиды, всѣ наши горести, всѣ несчастья и съ смѣлымъ сердцемъ пойдемъ туда! Пойдемъ...
(Толпа начинаетъ волноваться).
Народъ, назадъ! Онъ зоветъ васъ на гибель! Назадъ, народъ!
(Волнен³е растетъ. Иный грозятъ кулаками. Гдѣ-то во дворѣ Гершель кричитъ).
Голодъ идетъ! Голодъ!... Ага, ха-ха!
Комната средней величины. Сырыя стѣны, грязный полъ. Напротивъ широкая деревянная кровать. Слѣва окно на улицу. Справа плита, кое-какая утварь на полкахъ. Маленьк³й шкафчикъ. У стѣны узенькая деревянная кровать, принадлежащая Мирѣ. Подлѣ казанокъ. Посреди круглый столъ и три табурета. Напротивъ дверь.
Октябрьск³й вечеръ. Стѣнная лампочка освѣщаетъ комнату. Дѣти Нахомы лежатъ на кровати. Бетька и Давидъ сидятъ тутъ же. Пятилѣтн³й Нахмале плачетъ.
Не плачь, Нахмале,- ты умный мальчикъ. Бетька тебя любитъ, потому что ты всегда былъ умнымъ мальчикомъ. Сейчасъ придетъ мать и принесетъ хлѣба...
Кто ей дастъ? Пошла она въ общество, и ей отказали. Почему? Потому что въ этомъ году много голодающихъ. Не хватаетъ на всѣхъ. А богатые не жертвуютъ. Так³е жадные, что ни хотятъ и жертвовать. Даже угля въ этомъ году дали только пять пудовъ, а въ прошломъ десять.
Можетъ быть, она все-таки принесетъ что-нибудь?
Не принесетъ! Вчера вѣдь не принесла! Сегодня ночью я лежалъ и долго думалъ, отчего богатые никого не жалѣютъ? Тутъ я вспомнилъ о нашемъ бѣдномъ Фавеле и заплакалъ. (Вытираетъ глаза)
Не вспоминай о немъ, Давидъ! Какъ онъ ручками дѣлалъ? Вотъ такъ онъ дѣлалъ (показываетъ) и пищалъ, какъ кошечка. (Заплакала. Пауза)
Мина уже два мѣсяца ничего не зарабатываетъ. Меня сапожникъ разсчиталъ. Никто не работаетъ, и я не знаю, что будетъ съ нами. Умремъ мы всѣ съ голода. Пошелъ бы украсть, да боюсь.
Красть нельзя.
Конечно, нельзя, но что же дѣлать? И жалко мнѣ всѣхъ. Нахома уже все продала, что въ комнатѣ было. Къ кому ни зайдешь во дворѣ,-