Белинский Виссарион Григорьевич - Дмитрий Калинин

>   Софья. Да что-нибудь. Ну хоть, например, что с тобой случилось, как ты уехала с матерью из своего города?

   Рудина (в сторону). В самом деле, не успею ли хоть этим развлечь ее? (Вслух.) Мы уехали в ваш губернский город, где имели родственников. Мать моя вскоре умерла. Ты знаешь, что я была воспитана в Смольном монастыре, и потому решилась употребить себе в пользу свое воспитание, - решилась заняться образованием девиц. Вскоре услышала я, что твоя бабка ищет для тебя русской мамзели, и потому...

   Софья (перерывая). Да, мой друг, моя милая бабушка, несмотря на то, что слишком гордилась своим дворянством, была очень добра и благородна и, несмотря на то, что была богатая русская дворянка, терпеть не могла иноземных воспитательниц. Ее нет уж на земле, но я скоро увижусь с нею. Не правда ли? (Утирает слезы.)

   Рудина (стараясь обратить внимание Софьи на слова свои). Тебе тогда было десять лет, и я решилась образовать тебя по-своему, так, чтобы ты могла быть моим другом, существом, которое бы в этом мире одно любило меня искренно. Причиною моей погибели был недостаток той душевной твердости, той непоколебимой свободы, которые делают человека самостоятельным, независимым от влияния всего, что ниже его, ниже мира, в котором он живет душою. И потому, чтобы избавить тебя от участи, которая постигла меня, я старалась воспламенить в душе твоей любовь ко всему высокому, идеальному и возбудить в ней ненависть и гордое презрение ко всему обыкновенному, суетному. Но, Софья, мне кажется, что я ошиблась в моих расчетах - и сделала ужасную ошибку. Ты имеешь в своем характере слишком много неженского, - это нехорошо.

   Софья. Что ты говоришь! Нет, неправда! Ты была моим ангелом-хранителем; ты сделала меня способною любить; ты заронила в мою душу искры небесного огня... Не правда ли?..

   Рудина. Нет, я не достигла моей цели; я хотела предохранить тебя моим воспитанием от обольщения и вместо того, кажется, более оному способствовала им...

   Софья (смотря в окно). Кто-то приехал! Боже мой! Уж не Дмитрий ли? Ах, как я обрадовалась и в это же самое время как испугалась!.. Как сильно трепещет мое сердце! Мне кажется, что оно хочет вырваться из груди и лететь к нему!.. Моя милая! Пойдем поскорее! Встретим давно жданного гостя!..

   Рудина (останавливает ее). Постой! может быть, это и не он. (Входит князь.)

   Князь (обращаясь к Софье). Здравствуйте, Софья Петровна! Позвольте спросить вас: могу ли я видеться с вашею маменькою?

   Софья (обращаясь к Рудиной). Он опять здесь! Зачем? Уж не опять ли хочет сватать меня? Ха! ха! ха!

   Рудина. Лизаветы Андревны нет дома: она у вечерни. (Уходит.)

   Софья. Куда ты уходишь, друг мой? Зачем оставляешь меня с этим низким человеком?

   Князь (с злобною ирониею). С низким человеком? Право? Я не сомневаюсь, что в глазах ваших тот сумасшедший лакей, с которым вы так благосклонно обращались и который, для доказательства своей к вам любви, убил вашего брата, гораздо выше меня.

   Софья. Про кого это говорит он? А! понимаю: про Дмитрия. Да этот лакей выше и благороднее всех князей и графов - и эти низкие, презренные князья смеются над ним? Ха! ха! ха! Эй, Лиза! Лиза! (Входит Лиза.)

   Лиза. Чего изволите, сударыня?

   Софья. Князь! Вот ваша невеста. (Уходит.)

   Князь. Скоро ли приедет твоя барыня?

   Лиза. Я думаю, что уж скоро-с: вечерня на отходе-с. (Входит Лесинская.)

   Лесинская. Боже мой! Князь! Ваше сиятельство! Какими судьбами?

   Князь. Я приехал к вам извиниться пред вами в беспокойстве, которого был невольною причиною на вашем бале!

   Лесинская. Да, вы тогда с Марьей Николавной что-то поспорили да с этим москвичом, которого к нам привез Томин! Поверьте, князь, что это дело я считаю за пустяки и никогда не променяю вас на всех в свете москвичей и мамзелей.

   Князь. Для меня очень лестно такое расположение в мою пользу с вашей стороны - и я не нахожу слов, чтобы изъявить вам за это мою благодарность.

   Лесинская. Но скажите мне, ради бога, князь, какие были у вас сношения с мамзелью?

   Князь. Видите ли, в чем дело. Назад тому около шести лет я ездил по делам в один городок довольно отдаленной губернии. Там увидел я эту мамзель. Она, объявлю вам за тайну, была ко многим молодым людям слишком благосклонна и милостива; в то время я был моложе и, следовательно, и ветренее, так и не удивительно, что я завел с ней некоторого рода приятное знакомство. Теперь понимаете?..

   Лесинская. Да в этом, разумеется, можпо извинить по молодости лет всякого мужчину. Но она это дело растолковала мне по-своему, совсем не так. Она говорит, что будто вы за нее сватались, ее мать дала вам слово; вы долго ездили к ним в дом как жених и наконец скрылись от них. Неужели это правда?

   Князь. Присягнуть готов, что это самая наглая ложь. Ежели вы не верите мне, Лизавета Андревна, то прикажите образ снять... я готов...

   Лесинская. И, князь, помилуйте! Неужели вы думаете, что я скорее поверю какой-нибудь потаскушке, нежели вам? Жаль только, что у такой твари училась дочь моя. Да, правда, у нее учителей-то была бездна, и счету нет. Досадно, что эта мамзель, несмотря на прежнее свое развратное поведение, еще изволит знаться с дворянами, да еще вздумала налгать мне на князя. Завтра же с двора долой негодницу!

   Князь. Оставимте это и поговорим о другом деле, для которого я, признаться, больше и приехал к вам. На вашем несчастном бале я был свидетелем ужаснейшего и вместе странного происшествия...

   Лесинская. Да, батюшка, вот каково у нас правительство: разбойники днем режут людей... Мой бедный Андрюша (крестится)... Дай ему, господи, царство небесное!.. (Плачет.)

   Князь. Хотя меня и в большое сомнение привел поступок Софьи Петровны, которая... вы сами догадаетесь... однако, несмотря на то, мои чувства в отношении к вашей дочери нимало не переменились, и я, приписывая ее поступок неопытности н ветрености и думая, что ее страсть исчезнет скоро, - приехал к вам настоятельно просить ее руки.

   Лесинская. Ах, князь! Благодарю вас за ваше лестное предложение! Вы знаете, что я всегда интересовалась им и с своей стороны душевно рада; но я не знаю, что делается с Сонюшкою; она с ума сходит, да и только: и слышать об вас не хочет!

   Князь. Вы можете употребить все влияние, какое только может иметь мать на свою дочь.

   Лесинская. Да об этом уж, князь, не беспокойтесь; уж во что бы то ни стало, а вы женитесь на Сонюшке.

   Князь. Мое счастие неописанно. Итак, я расстаюсь с вами в лестной надежде быть принятым в ваше благословенное семейство и заменить собою потерянного вами сына. Теперь позвольте мне проститься с вами.

   Лесинская. Прощайте, князь! (Прощаются.) Я провожу вас.

   Князь. Ах, бога ради, не беспокойтесь: вы можете простудиться.

   Лесинская. Ничего, ничего: теперь погода теплая. (Уходят; входят Софья и Рудина.)

   Софья. Уехал! Где же маменька?

   Рудина (улыбаясь). Ах! да она никак вышла провожать его на крыльцо? Так и есть! Это их голоса. Все еще наговориться-то не могут. Вот что мило!..

   Софья. И ты могла променять Сурского на этого урода?

   Рудина. Опять повторяю тебе, Софья, не обвиняй меня. Между многими причинами было и желание исполнить неотступные просьбы матери, жадной богатства и знатности. Я решилась пожертвовать ее счастию своим - и погубила себя и ее.

   Софья (смотря в окно). Посмотри-ка, посмотри: лошади уж в ворота выехали, а они все еще раскланиваются. Вот дружба-то!

   Рудина. Наконец идет!

  

  

   Лесинская (к Софье). Ну, Софья Петровна, воля ваша как вам угодно, а извольте готовиться идти замуж за князя!

   Софья. В самом деле? Не шутя?

   Лесинская. Да, в самом деле, не шутя. Что ж тут странного! Князь в тебя влюблен без памяти, несмотря, что ты на бале так прекрасно обошлась с разбойником, с лакеем, и неотступно просит твоей руки...

   Софья. Что ж, от нечего делать и это дело.

   Лесинская. Да нет, любезная дочка, ваши поступки и ваше упрямство мне уж больно надоели. И я для того прошу вас покорно слушаться матери. Я знаю тебя: ты потому только не любишь князя, чтобы этим сделать неприятность матери. Чтобы огорчать меня, ты всегда насмехаешься над Сидором Андреевичем и не уважаешь этого святого человека. Нет, уж терпения моего не стало; извольте делать по-моему, а не по-своему. (Смотрит на стенные часы.) Скоро уж шесть часов. Мне надобно съездить на часок к сестрице Аграфене Лукьяновне, посоветоваться с нею кое о чем да взять от нее Сидора Андреича, а то, пожалуй, она и рада, что завладела им. Да, Марья Николавна, я и позабыла кое-что сказать вам...

   Рудина. А что такое?

   Лесинская. А вот видите ли что: я достоверно узнала, кто вы таковы и какого разбора. Моя дочь училась у вас и выучилась не повиноваться своей матери и теперь вас за это очень любит; но я думаю, что такие знакомства и дружества предосудительны для благородной девушки. И для того прошу вас завтра же оставить мой дом.

   Рудина (с презрением). Нет, завтрашнего дня долго дожидаться: нельзя ли сию же минуту?..

   Софья. Как, маменька, и вы могли поверить этому низкому человеку?..

   Лесинская (топая от злости ногами). Молчать, сударыня, молчать!.. Богатые князья не могут быть низкими людьми!.. (Входит лакей.)

   Лакей. Сударыня, лошади готовы.

   Лесинская. Сейчас выйду. Пошел, вели подавать с заднего крыльца. (Уходит.)

   Рудина. Да, он с ней изъяснился по-своему.

   Софья. Кто он?

   Рудина. Да его сиятельство.

   Софья. Да, этот человек настоящий дьявол. (Смотрит в окно.) Уехала ли она? Уехала. И зачем это? И для каких совещаний? Послушай, моя милая, не прекрасное ли приказание получила я от маменьки? Выйти за князя Кизяева! О, это прелестно! Быть княгинею! Это бесподобно! Ха! ха! ха!

   Рудина. Да и я получила приказание едва ли не лучше твоего. Завтра же должна я уехать отсюда, выгнанная с бесчестием, как преступница. Да, признаться, это премило. Но нет, я сейчас же, до ее возвращения, постараюсь избавить ее от моего присутствия или, лучше сказать, себя от ее. С тобою, друг мой, жаль расстаться, тем более что ты находишься теперь в таких ужасных обстоятельствах.

   Софья. Нет, моя милая, этого не будет. Я не буду женою князя, а ты не уедешь нынче от нас. Уверяю тебя. Но, боже мой! Какой ужасный стук! Кто-то бежит сюда опрометью. Ах! это Дмитрий...

   Рудина. Как, Дмитрий? Я уйду. Ах! как бы он опять чего-нибудь не наделал... (Уходит.)

   Софья. Да, он, точно он!

   Голос из-за двери. Трепещите! это я! это я!.. (Вдруг сбегает Дмитрий в том же самом виде и положении, как и в четвертой картине. На левой руке его висит разорванная цепь. При взгляде на Софью он отступает назад и, не говоря ни слова, гремит цепью, устремя на нее мертвые и неподвижные взоры.)

   Софья. Дмитрий! Где ты был столь долгое время? Я об тебе стосковалась! Откуда пришел ты?

   Дмитрий (мрачно). Из тюрьмы!

   Софья. Как? ты сидел в тюрьме, вместе с ворами, убийцами?., и я... и я не пришла разделить с тобою это заключение... Ты был посажен в тюрьму!..

   Дмитрий. Приличное место и прекрасное общество для убийцы...

   Софья. Но, Дмитрий, ты опять явился ко мне так ужасен...

   Дмитрий. Я потому кажусь тебе ужасным, что на моем челе ты читаешь страшную повесть убийства. Ах!.. оно... это чело приводит в трепет всякого, кто ни взглянет на него.

   Софья. Но что ты стоишь там, бледный и недвижный, как мертвец? Для чего не подойдешь к своей Софье? Дмитрий! На земле для нас нет более счастия, говорила я тебе в один роковой вечер, - ты помнишь его; на земле для нас нет более блаженства! - говорю я тебе теперь. (Бросается к нему в объятия.) О! прижми меня крепче к своему сердцу, напечатлей на устах моих огненный поцелуй - пусть в этом поцелуе сольются души наши и вместе с ним вознесутся на небо!..

   Дмитрий (высвободившись из ее объятий). Нет, ангел небесный! Убийца Дмитрий не осквернит тебя поцелуем, на его устах еще и теперь видна запекшаяся кровь! Нет: не для того сокрушил я свои оковы, не для того обманул бдительность стражи и пришел сюда. Позорная казнь меня ожидает, но это железо (показывает ей кинжал) спасет меня от нее и прекратит мои мучения. Но прежде мне хотелось взглянуть на тебя; хотелось ободрить себя божественным сиянием твоих черных очей. Софья! Ты мною любима - и любовь моя превратилась для тебя в источник бедствий, - я убил твоего брата, и его дымящаяся кровь течет между нами рекою огненною. Софья! Прости меня! Скажи, что ты меня не проклинаешь: улыбнись мне в последний раз - и я умру спокойно.

   Софья. Дмитрий! Ты меня жестоко обижаешь: я не ожидала от тебя этого. Как! неужели ты думаешь, что моя любовь есть обычное, суетное чувство? Неужели ты думаешь, что на земле может что-нибудь разделить нас? Ты для меня равно мил и в золоте и в рубище. Дмитрий был невинен - и я его любила; Дмитрий омыл руки свои в крови моего брата - и я люблю его еще более, - но не убийство, а несчастие делает его в глазах моих милее. Дмитрий! Ступай в тюрьму - и я за тобой последую; лети на поле брани - и я туда сопутствую тебе; будь царем - и я разделю с тобою трон; будь презренным разбойником - и я буду разделять твое мрачное, всегда потопленное в крови подземелье! Для тебя я презираю всеми условпямп света; для тебя попираю ногами все узы, соединяющие меня с людьми. - Теперь сомневайся в любви моей; если можешь, - беги от меня - или ко мне!..

   Дмитрий. К тебе, к тебе! Существо божественное! (Бросается к ней в объятия.) О! кто умеет так любить, как я, и кто так любим, как я, - тот с презрением смотри иа жизнь, на людей, на землю: они не могут ничего ни дать ему, ни отнять у него. Но кто, подобно мне, держит в объятиях свою милую, - тот все адские бичи, поражающие его, почитай за уязвление ничтожных насекомых! О моя милая! жизнь человеческая обильна бедствиями, но еще обильнее блаженством. (Долгое молчание; он безмолвно склоняется своею головою на ее плечо.)

   Софья (вздохнувши). Ах! эта минута с избытком вознаграждает меня за многое.

   Дмитрий. Моя любезная! Сначала я был окованный посажен между толпою отчаянных злодеев. Члены этой дикой, буйной толпы с неистовым смехом описывали друг другу свои преступления. Один рассказывал, как он, помирая со смеху, разорвал пополам грудного ребенка; другой - как размозжил кистенем голову девяностолетнего старика; третий - как перерезал целое семейство и забавлялся смертными судорогами своих жертв; четвертый... но довольно; я не хочу терзать тебя подобными рассказами. Потом эти головорезы подходили ко мне и просили как своего товарища потешить их рассказом о моем преступлении. Ах! и теперь еще содрогаюсь, вспоминая их зверские лица, их кровавые глаза, - суди же, каково мне было тогда! Потом эти злодеи с буйною веселостию, с адским хладнокровием и с грубыми насмешками говорили о палачах, о кнуте, о Сибири, о каторге - и предсказывали мне мою участь. Я спрашивал самого себя, что со мною будет; взглядывал на свои руки - на них еще виднелась кровь, - и я, чтобы заглушить ревущий голос моей совести, гремел цепями - и в звуке этих цепей слышал роковой ответ. Мое положение было ужасно, но я еще мог жаловаться, мог изрыгать проклятия на все существующее. А теперь, теперь, когда я держу в своих объятиях мое небо - теперь я не нахожу слов для выражения моего блаженства. Я в состоянии только молчать - и чувствовать!.. Нет, радость сильнее горести!

   Софья. Ах, Дмитрий! Сладко быть в объятиях милого, так сладко, что я желала бы умереть в них!

   Дмитрий. Теперь прочь все черные мысли, прочь бедствия - теперь и самая смерть не посмеет приблизиться к нам!

   Софья. Но чем все это кончится? Подумай о будущем. Моей матери теперь нет дома, и ее-то отсутствию мы обязаны счастием этого свидания - счастием держать друг друга в объятиях, упиваться дружным дыханием. Она скоро приедет и разлучит нас.

   Дмитрий. Нас разлучит? Кто? Сам ад не исторгнет тебя из моих объятий.

   Софья. Но кто исторгнул в тот роковой вечер?

   Дмитрий. Да, но тогда и небо, и ад, и могилы были в заговоре против меня.

   Софья. Моя мать, ты ее знаешь, - она ненавидит тебя, и если увидит здесь, то осыплет проклятиями и ругательствами. - Дмитрий! ты бешен - я трепещу.

   Дмитрий. Не бойся. Я даже не взгляну на эту слабую женщину, чтобы не привесть ее в трепет. Она твоя мать, этого довольно, - будь спокойна.

   Софья. Но она вооружит против тебя всех людей своих; они опять на тебя кинутся - что ты тогда станешь делать?

   Дмитрий. Если хотя одна тварь подползет ко мне поближе, то я раздавлю ее ногою!

   Софья. И ты еще не насытился кровию? Ты еще хочешь обременять себя новыми преступлениями?

   Дмитрий. Но неужели мне отдаться в их руки, чтобы они надругались надо мною?

   Софья. А если следы твои откроют солдаты и придут сюда; ежели они поведут тебя отсюда прямо на место позорной казни - туда, где тебя будет ожидать кнут и палач, - тогда что ты будешь делать?..

   Дмитрий. Софья! к чему эти мрачные предсказания, эти странные предположения и вопросы? Женщина! твои уста есть ящик Пандоры! Так, по всем твоим расчетам, мы должны погибнуть от людей, которые не хотят нас видеть счастливыми. Итак, скажи, что же должно нам делать, чтобы освободиться от их влияния?..

   Софья. Умереть!

   Дмитрий. Как? Умереть!

   Софья. Да, умереть! Что ж тут удивительного?

   Дмитрий. Но каким образом?

   Софья. Ты мужчина, у тебя есть кинжал! Умертви меня и потом сам последуй за мною, не выпуская меня из своих объятий. Мы соединим уста свои, сольем дыхание, вздохнем сладостно - и смерти нашей позавидуют сами ангелы.

   Дмитрий. Женщина! И ты могла предложить мне это?..

   Софья. Могла, и горжусь этим! Мой милый, кто на земле узнал радости небесные, кто разгадал душою тайну тех наслаждений, которые бывают на небе уделом праведных по смерти, - для того уже нет более отечества на земле; для того уже люди, - если они не в состоянии понимать его, - более не братья!.. Да и можно ли жить на земле, узнавши небо? Можно ли существам, уподобившимся ангелам, быть в сообществе зверей, бессловесных и диких!..

   Дмитрий. Все так; это правда. Теперь я вижу ясно, что нам должно умереть. Так, я могу бестрепетною рукою вонзить это железо себе в сердце, могу повернуть его в нем, покуда еще в состоянии буду дышать; но вознести руку свою на поражение существа любезного - видеть его борения с смертию, видеть бьющуюся из раны кровь - нет! На это я никак не могу решиться. Не принуждай меня к этому; не проси, не умоляй! Софья! Знаешь ли, что ты этими небесными взглядами, этим ангельским укором преклоняя меня на убийство, влечешь в ад?..

   Софья. И ты почитаешь себя мужем? Слабый ребенок! бессильное дитя! беги отсюда скорее или я покажу тебе лозу! Отдай мне кинжал, а себе возьми иглу - и беги с глаз моих!

   Дмитрий. Называй меня презренным трусом, низкою душою, - назови, если хочешь и можешь, даже подлецом, - то и тогда, клянусь тебе небом и адом, кровию и мщением, клянусь нашею любовию, и тогда не соглашусь на твое предложение!..

   Софья. А! муж твердый и благородный! Когда неопытным и невинным сердцем я предалась тебе со всем жаром любви, когда пожертвовала тебе всем, - тогда, тогда ты умел этим пользоваться, умел пресыщаться из чаши наслаждения, - а теперь, когда я прошу тебя прекратить мои мучения, переселиться со мною в лучший мир, - ты глух к моим словам! Дмитрий! Кажется, было время, когда ты не проранивал ни одного моего слова, не оставлял без исполнения ни одного моего желания, - а теперь?..

   Дмитрий. Перестань, ради бога, перестань! Как могло прийти тебе в голову такое ужасное желание? От одной мысли об нем я, убийца, я трепещу!..

   Софья. Дмитрий! Заклинаю тебя всем, что есть для тебя священного в мире; умоляю тебя именем любви нашей - исполни мое желание. Оно благородно: оно достойно нас. Вспомни, малодушный, вспомни те сладостные минуты, когда мы занимались чтением истории великих людей. Когда ты читал мне, как Брут казнил сыновей своих; как окончили жизнь свою Лукреция, Виргиния, Клеопатра; как умерли, защищая свободу, два последние римлянина; как Сусанин жертвовал за царя своею жизнию, - я пристально смотрела на лицо твое и с восторгом замечала, что оно пылало, что глаза твои сверкали, что ты весь трепетал. - Дмитрий! неужели эти благородные движения были не чем иным, как низким притворством? Дмитрий! Слышишь ли голос этих великих теней: они говорят тебе, что убить себя не есть преступление, когда честь запрещает жить!..

   Дмитрий. Змея-обольстительница! Прочь с глаз моих! Сам ад управляет языком твоим, упитанным ядом и желчию! Не обольщай меня, говорю тебе! (Софья плачет; Дмитрий бросается к ней в объятия.) Ангел небесный, ты плачешь? Ты опять женщина! Дай налюбоваться мне этими чистыми перлами!..

   Софья. Хорошо: я не буду более говорить об этом. Я вижу, что мой жребий есть страдать на земле, тогда как ты, счастливец, будешь обитать в лучшем мире, тщетно ожидая к себе свою Софью!.. Милый друг, я чувствую, что страдания мои будут бесконечны: смерть разит только счастливых, а злополучных щадит. Ко мне опять пристает с своими докучными просьбами, даже с приказаниями и угрозами моя мать, чтобы я отдала свою руку князю Кизяеву, подлейшему человеку в мире, которого прельщает мое приданое.

   Дмитрий (с беспокойством). Неужели? В самом деле? Так он еще преследует тебя своими предложениями? Что же ты?

   Софья. Лишась тебя, я не буду иметь в целом мире ни одного существа любезного - и охладею к жизни. Равнодушная ко всему, чтобы утешить мать мою, чтобы доставить ей хотя одно удовольствие во всю жизнь мою и вместе чтобы рассеяться немного: от скуки, - я решусь выйти за князя!

   Дмитрий. Как? Что сказала ты? Чтобы кто-нибудь другой, кроме меня, мог назвать тебя своей супругой, мог срывать с божественных уст твоих пламенные поцелуи, мог утопать в твоих роскошных объятиях? Нет: скорее безобразные куски бьющегося тела этого дерзновенного будут добычею псов! Скорее я соглашусь видеть даже тебя растерзанною, окровавленною, бездыханною, нежели думать, что кто-нибудь, кроме меня, будет владеть тобою. Нет, не говори об этом, даже не думай: этого быть не может!..

   Софья. Но что же мне остается делать? К кому прибегну я, кто защитит меня, когда мать моя будет насильно принуждать меня к исполнению своих желаний и станет мстить в случае сопротивления с моей стороны?

   Дмитрий (ужасным голосом). И ты в состоянии решиться выйти за него?..

   Софья. Да, в состоянии, тем более, как по всему заметно могу доставить тебе этим не малое удовольствие!

   Дмитрий (приведенный ее словами в крайнюю степень бешенства). Как? Из чего ж это видно?

   Софья. Из того, что ты не хочешь лишить меня возможности изменить тебе.

   Дмитрий (дико улыбаясь). О, если так, то час нашей смерти пробил. Софья! Обойми меня крепче, крепче, поцелуй в последний раз!.. Ах! как ужасно!.. Во мне кровь оледенела и остановилась; сердце уже не бьется; дыхапие прерывается...

   Софья (трепеща). Да! и мне немного страшно. (Молчание.) Вспомни князя!..

   Дмитрий. А! это слово бросило меня из одной крайности в другую. От него кровь моя разогрелась - этого мало: она теперь кипит, клокочет... (Быстро смотрит ей в глаза.) Софья! ты желаешь... умереть?..

   Софья. Да, от руки твоей. Я перешла цветущий сад бытия и вступила в дикую пустыню, где растут терны колючие, где текут ручьи ядовитые; ее зловещий вид ужаснул меня - и я хочу возвратиться в свое бессмертное отечество, где опять найду с тобою потерянное счастие.

   Дмитрий. Женщина! У меня рука дрожит!..

   Софья. Мужчина! Если ты слаб, то дай мне кинжал, и я или сама заколюсь, или попрошу оказать мне это благодеяние моего будущего мужа... князя... и мой муж исполнит мою просьбу!..

   Дмитрий. Так!.. так!.. Только от руки твоего мужа, только от руки твоего мужа и любовника умрешь ты! Прощай!.. (Вонзает ей в сердце кинжал и между тем тихо опускает и кладет ее на пол.)

   Софья (умирающим голосом). Прощай!.. мой милый!.. Благодарю тебя!.. Ты избавил... (Умирает).

   Дмитрий. Не докончила... Смерть заградила эти уста прелестные, из которых выходили некогда звуки волшебные! Они уже посинели!.. Как мила она и мертвая! Какое спокойствие на лице! Я не могу налюбоваться ею. Но пора! Она зовет меня! Она ждет меня! Пора! Это орудие соединит нас! (Берет кинжал, взмахивает его над своей грудью и вдруг, услышав стук шагов, удерживает кинжал, прячет его в карман и, подошедши к двери, ведущей из залы в коридор, встречается с Иваном.)

   Иван (крестясь.) Господи, Иисусе Христе! Пресвятая богородица! Каким образом вы опять очутились здесь? Ведь вы были в тюрьме? Как же вы ушли из нее? Бога ради, не наделайте опять каких-нибудь бед!

   Дмитрий. Не бойся, старик! Что новенького скажешь ты мне? Ты видел, как умирал старый господин твой?

   Иван. Как же, батюшка, видно, мне всех вас придется перехоронить!

   Дмитрий. Не говорил ли он на смертном одре чего-нибудь обо мне?

   Иван. Как же, батюшка, Дмитрий Егорыч, он горько плакал, когда вспомнил об вас, мой батюшка, и со слезами умолял меня отдать вам вот эту грамотку. (Подает ему запечатанное письмо.)

   Дмитрий (принимая письмо). Не произошло ли у вас в доме каких перемен после его смерти?

   Иван. Как только он скончался, то барыня так начала тиранствовать над нами, что не дай господи такого житья лихому татарину ни здесь, ни на том свете: и била, как собак, и отдавала в солдаты, и пускала по миру, отнимала хлеб, скот, осматривала клети, ломала коробьи, обирала деньги, холст; кто малость в чем-нибудь провинится, так ушлет в дальние вотчины; да всего и пересказать нельзя. На каторге колодникам лучше житье-то, чем нам, грешным, у барыни.

   Дмитрий. Да, старик, подлинно, что радостные вести сообщил ты мне. Но скажи мне, каков был в отношении к вам тот, которого я... понимаешь?..

   Иван (в размышлении). Кто ж бы это был?

   Дмитрий. Андрей!

   Иван. И, батюшка, да от него и сыры-боры загорелись, он-то первый мучитель наш был.

   Дмитрий. А! так я без намерения сделал доброе дело! Пойдем, прочтем эти строки, узнаем, что содержится в них. (Подходит к столу.)

   Иван (увидев труп Софьи и всплеснувши руками). Господи! Боже мой! Это еще что такое?.. Вы никак опять убили человека?.. Ба! да это барышня, Софья Петровна! Вся в крови!.. Ай!.. ай!..

   Дмитрий. Молчи, старик! Разве ты не видишь, как спокойно почивает она?.. Не разбуди ее своим нелепым враньем, своим глупым криком!

   Иван. Ах, душегуб, душегуб! Что ты сделал? За что ты убил ее? Али она обидела тебя? Никто от нее худого слова не слыхивал!.. Кто-то теперь постоит за нас, грешных?.. Лисафета Андревна доконает нас вдосталь!.. Ох! согрешили мы пред господом богом!.. (Уходит.)

   Дмитрий. Неужели эти люди для того только родятся на свет, чтобы служить прихотям таких же людей, как и они сами?.. Кто дал это гибельное право одним людям порабощать своей власти волю других, подобных им существ, отнимать у них священное сокровище - свободу? Кто позволил им ругаться правами природы и человечества? Господин может, для потехи или для рассеяния, содрать шкуру с своего раба; может продать его, как скота, выменять на собаку, на лошадь, на корову, разлучить его на всю жизнь с отцом, с матерью, с сестрами, с братьями и со всем, что для него мило и драгоценно!.. {К славе и чести нашего мудрого и попечительного правительства, подобные тиранства уже начинают совершенно истребляться. Оно поставляет для себя священнейшею обязанностию пещись о счастии каждого человека, вверенного его отеческому попечению, не различая ни лиц, ни состояний. Доказательством сего могут служить все его поступки и между прочим указ о наказании купчихи Аносовой за тиранское обхождение с своею девкою и городничего за допущение оного, напечатанный в 77-м N "Московских ведомостей" за 1830 год, 24 день сентября. Этот указ должен быть напечатан в сердцах всех истинных друзей человечества, в сердцах всех истинных россиян, умеющих ценить мудрые распоряжения своего правительства, напоминающие слова нашего знаменитого, незабвенного Фонвизина: "Где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, - там человечеству не могут не возвращаться права его; там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастия и выгод в том, что законно, и что угнетать рабством себе подобных есть беззаконно" ¹⁰.} Милосердый боже! отец человеков! ответствуй мне: твоя ли премудрая рука произвела на свет этих змиев, этих крокодилов, этих тигров, питающихся костями и мясом своих ближних и пьющих, как воду, их кровь и слезы?.. (Обращаясь к Софье.) Она была их ангелом-хранителем! И я лишил их последней защиты, последней обороны против тиранства. Они будут благословлять ее имя и проклинать мое. (Глядит на нее в размышлении.) О неизъяснимая прелесть! И самая смерть не могла уничтожить тебя! Но что я медлю соединиться с нею? Время! Она зовет! Она ждет! Но я должен прежде прочесть эту бумагу: ее писала рука святого человека. (Разламывает печать и читает вслух.) "Любезный Дмитрий! На одре смерти пишу к тебе эти строки! При моей жизни мне не удалось, прижавши тебя к моему сердцу, назвать своим милым сыном! Так, Дмитрий! узнай тайну, долго хранимую мною: я твой отец! Не проклинай моей памяти: я был молод, имел страсти и, подобно всем людям, мог заблуждаться..." (Дмитрий трепещет всем телом; бумага выпадает из рук его; мутными глазами он смотрит на окружающие предметы.) Вот истинно прекрасные новости!.. Сестра!.. любовница!.. жена!.. Убийство... кровосмешение!.. (В изнеможении упадает на стул и закрывает руками лицо. Входит Рудина.)

   Рудина. Что мне говорил этот безумный старик? Боже мой! что я вижу? Ай! ай!.. (На крик ее сбегается толпа слуг обоего пола и всех возрастов и безмолвно с удивлением смотрит на эту картину; - вдруг вбегают Сурский и Томин.)

   Сурский. Так! я отгадал, что он здесь. (Увидев тело Софьи.) Еще новое убийство и, верно, опять его!.. Несчастный, что ты сделал?..

   Дмитрий (указывая на Софью). Моя сестра!..

   Сурский. Кто? сестра?.. она?.. твоя?..

   Дмитрий. Да, моя любовница... моя жена... моя сестра родная. Прочти эту бумагу, - только не задохнись от смеху. (Сурский поднимает письмо и читает про себя.) Что, понял ли? Вот как играет беспощадная судьба слабыми смертными! Нет: видно, милосердный бог наш отдал свою несчастную землю на откуп дьяволу, который и распоряжается ею истинно по-дьявольски!.. Каким грозным, зловещим светом озарились глаза мои!.. О! теперь, лютый тигр - отчаяние, грызи мое сердцу разрывай его на миллионы частей, покуда еще оно бьется. Эхидиы совести, змеи раскаяния, высасывайте из жил моих соки бытия, иссушайте мозг в костях моих!.. Так! так! Хорошо!.. Прекрасно!.. Мне кажется, что каждый нерв мой превратился в змею лютую, что каждая капля крови моей превратилась в яд пожирающий. Моя внутренность горит, в ней пылает целый ад! Какое превосходное состояние!.. Ха! ха! ха! Воды мне, воды! Дайте залить внутренний огонь!..

   Сурский. Несчастный! Знаешь ли ты, что о твоем побеге узнали, что тебя ищут и скоро найдут? Знаешь ли ты, сколько человек погибнут теперь за твой побег? Несколько человек солдат прогонят сквозь строй, несколько чиновников лишат мест и чинов и, может быть, и более сделают!

   Дмитрий. Да ты пришел ко мне, как фурия, чтобы мучить меня при последнем издыхании. (Вынимает кошелек с деньгами и подает его Сурскому.) На, возьми эти деньги, облегчи ими, сколько можно, судьбу несчастных, пострадавших за меня; я прошу тебя об этом. Оно... это золото для меня только и может быть полезно в этом отношении...

   Сурский. Бедный! бедный! Жаль мне тебя, а помочь не могу. Итак, ты его сын?..

   Дмитрий. Да, его сын: в этом нет ни малейшего сомнения; эта бумага писана им, а мне очень известна рука его. (После некоторого молчания.) Люди! люди! Кто постигнет вас? Я почитал этого старика за образец добродетели; думал, что любовь его ко мне бескорыстна; а он - он потому только любил меня, что видел во мне плод своей роковой любви. Старик! ты просишь меня, чтобы я не проклинал тебя! А! ты, верно, чувствовал, что достоин этого! Так! я проклинаю тебя, низкий сластолюбец, проклинаю тебя и этот бедственный дар, эту преступную жизнь, которою тебе обязан!.. Я убийца! я кровосмеситель!.. Я осужден на позорную казнь: и всем этим одолжен тебе, мой отец! Приди сюда! Я вызываю тебя из твоих мрачных убежищ! Явись предо мною, тень ужасная! Явись отвечать на мои вопросы, выслушать мои проклятия - и проклясть меня! Я расторгаю узы крови; я отрекаюсь от тебя; я не сын твой более! (Обращаясь к толпе.) По вашим бледным, удивленным лицам я замечаю, что вы с ужасом внимаете словам моим; вы удивляетесь, что сын может проклинать своего родного отца; не удивляйтесь более; она моя сестра! Но он не является, он трепещет смертного! Постой! Я сам пойду искать его... (Входит Лесинская.)

   Лесинская. Что тут такое сделалось? Боже мой! Он опять здесь? Кто смел впускать его? Ну, уж только людцы у меня... Где Сонюшка?.. Ай, ай! он ее убил!.. Андрюша!.. Сонюшка!.. Что теперь скажет князь!.. Господи!..

   Дмитрий. Женщина! ты пришла требовать от меня детей своих!.. их нет уже более! Но не проклинай меня! Не смотри на меня страшно! Не я убийца их, а твой муж, их и вместе мой отец! Понимаешь?..

   Лесинская. Господи! за что ты меня, грешную, так жестоко караешь? Или я больше всех согрешила перед тобою? Пресвятая заступница, матерь божия! чем я прогневала тебя?.. (Упадает без чувств.)

   Дмитрий. А! Кровопийца!.. (Обращаясь к толпе.) Посмотрите! посмотрите! Она еще не знает, чем обратила на себя эти громы, которые раздались над ее преступной головою смертию детей... А семейства, разоренные и ограбленные? А несчастные старцы, протягивающие свои дрожащие руки для испрошения милостыни?.. А дети, отторгнутые от семейств?... А истязания, а мучения, а тиранства неслыханные?.. Погашаете ли теперь, чем раздражила она правосудие бога?.. Теперь спросите меня, чем я обратил на себя гонения непримиримого, жестокого рока? За что я несу на себе эти кары, эти мучения, каких, может быть, еще ни один смертный никогда не испытывал? Человеки! Говорить ли вам об этих ужасах; осветить ли глаза ваши адским блеском роковых истин? Поднять ли пред вами эту мрачную завесу, скрывающую за собою преступления неслыханные, страдания, превосходящие всякое вероятие? Слушайте - и трепещите!.. Эта девушка есть ее дочь: мы любили друг друга! Любовь ослепила нас и вовлекла в преступление! - Вот первая ступень в бездну погибели... Я хотел поправить это зло - и решился, признавшись во всем моему благодетелю, требовать руки его дочери; он любил меня, и его ко мне любовь была загадкою для этой женщины, которая лежит пред вами без чувств; но я растолкую ей эту загадку - и она встанет, хотя бы была умерщвлена тысячью смертями, - и вы, внимающие мне, вы содрогнетесь, по вашим жилам пробежит холод, волосы подымутся горою на головах ваших. С нетерпением и страхом я ожидал письма - и получил! Его писали сыновья ее, этой фурии, а диктовал сам ад! В груди моей закипело мщение! Потом в этом доме, в один вечер, один из сыновей ее назвал меня рабом - и упал к ногам моим, окровавленный и бездыханный! Меня схватили, оковали и посадили в тюрьму. Нынешний день мне удалось сокрушить свои оковы и прийти проститься с нею. В ее объятиях я забыл все - и она предложила мне умертвить ее и умереть самому в ее объятиях! Я ужаснулся и отказался! Она умоляла, заклинала, но я, я был тверд; она сказала мне, что ее мать хочет отдать ее насильно замуж - и я - трепещите, окружающие меня, трепещи и ты, виновная женщина, - я вонзил в ее сердце это железо! Смотрите! на нем еще и теперь дымится чистая кровь!.. Потом входит сюда старый служитель, как бы подосланный ко мне враждебною судьбою, и рассказывает мне, как тиранит она рабов своих, - от его простого, безыскусственного рассказа у меня волосы стали горою, кровь сперва замерла в жилах, а потом закипела адским огнем!.. Наконец, этот старик подает мне письмо, говорит, что оно от моего благодетеля. Срываю печать, читаю - и что же узнаю?.. Трепещите, говорю я вам, трепещите!.. Я узнаю, что он - мой отец! Она - моя сестра!.. Так скрытные семейственные преступления ужасно наказываются. (Лесинская приходит в память и медленно приподымается.) А! эти слова пробудили тебя! Женщина! твой дом есть дом преступления и проклятия! Ты сама со дня твоего рождения была жрицею предрассудков и эгоизма; твоя жизнь обременена грехами: смой их своею кровию, - вот кинжал!..

   Лесинская. Помогите! помогите! Этот злодей, изверг, разбойник и меня зарежет! (Опять упадает без чувств; одни из слуг подымают ее и выносят в другую комнату, а другие приближаются к Дмитрию с намерением схватить его.)

   Дмитрий (махая кинжалом). Кому мила еще жизнь, тот не подходи ко мне! (Все отступают; он садится на стул.) Что же вы все молчите? Почему ничего не делаете? Несите сюда гроб!.. Шейте саван!.. Зовите попов, певчих!.. Пускай поют за упокой души ее! Вы сами войте, кричите, бейте в стекла, свистите, топайте ногами! Может быть, от этой музыки мне будет повеселее!..

   Рудина (упавши на колены около трупа Софьи.) Прости, несчастное, благородное существо! Ах!.. ты достойна была лучшей участи.

   Дмитрий. Кто ты такая? Какое имеешь право оплакивать ее?..

   Рудина. Она была мой друг, моя воспитанница!

   Дмитрий. Так ты-то та, которая образовала ее ангельскую душу, возвысила, облагородила? Благодарю тебя, благородная женщина! Ах! для чего, украсив этого ангела всеми прелестями души, ты не могла сделать его счастливым? Смотри, какое спокойствие начертано на лице ее! Она счастлива: она не знает этой роковой тайны; она не ощутила этих мук, этих угрызений совести, этих истязаний, которыми я теперь терзаюсь. И за что? Неужели я был орудием божьего мщения отцу моему?.. Отцу?.. О ненавистное имя! Ты, при звуке которого трепещет от радости сердце каждого человека, - ты заставляешь меня гнушаться собою, своим бытием, проклинать весь мир! А ты, существо всевышнее! скажи мне: насытилось ли моими страданиями, натешилось ли моими муками? навеселилось ли моими воплями, упилось ли моими кровавыми слезами?.. Что делаю я? К моим преступлениям присовокупляю еще новое! Но кто сделал меня преступником? Может ли слабый смертный избежать определенной ему участи? А кем определяется эта участь? О! я понимаю эту загадку! Сурский! подойди ко мне! (Он подходит к нему.) Выслушай последние желания своего умирающего друга: это письмо и прежнее, превращенное мною в лоскутки, положи со мною во гроб! Я с ними предстану пред лицо бога: в них написано мое определение! Еще одна мольба: исполни ее! Я любил и был несчастлив, - ты также любил и также страдал; молю тебя: забудь прошедшее, не будь собственным тираном! (Берет за руку Рудину.) Я знаю: это она, эта воспитательница и друг Софьи, твоя любезная! Помирись с нею, утешь меня при смерти. Покуда еще дышу я, докажи мне, что счастие может существовать на земле!

   Сурский. Хорошо: я согласен! Но скажи мне, что ты...

   Дмитрий. Ты увидишь скоро... Мой друг! благодарю тебя за дружбу, за приязнь! Я ей обязан многими сладостными минутами в моей жизни! (Берет руку Томина и жмет ее.) И тебя благодарю также! Теперь прощайте, мои милые! Не проклинайте моей памяти! Я гибну - но невинный! Я не способен был делать зло - и делал его. (Несколько человек приближаются к Софье и хотят поднять ее, чтобы вынести в другую комнату.) Прочь! Еще одна минута, одна только минута - и тогда делайте, что хотите: я уже буду не в состоянии препятствовать вам! (Слуги отступают и смотрят на него с изумлением.) Софья! твое желание исполнится сейчас! Я иду к тебе. (Вдруг умолкает и с глубоким вниманием смотрит на цепь, висящую у него на левой руке.) А! твои адские звуки сопровождают меня и в могилу! Символ постыдного рабства, прочь с глаз моих, - не обременяй рук моих, не бесчесть их! (С бешенством срывает цепь и далеко отбрасывает от себя.) Свободным жил я, свободным и умру!.. (Закалывается; вбегает толпа вооруженных солдат.)

  

  

   В тексте примечаний приняты следующие сокращения:

   Анненков - П. В. Анненков. Литературные воспоминания. Гослитиздат, 1960.

   Белинский, АН СССР - В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I-XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953-1959.

   "Белинский и корреспонденты" - В. Г. Белинский и его корреспонденты. М., Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, 1948.

   "Воспоминания" - В. Г. Белинский в воспоминаниях современников. Гослитиздат, 1962.

   ГБЛ - Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина.

   Григорьев - Аполлон Григорьев. Литературная критика. М., "Художественная литература", 1967.

   Гриц - Т. С. Гриц, М. С. Щепкин. Летопись жизни и творчества. М., "Наука", 1966.

   ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.

   КСсБ - В. Г. Белински