Найденов Сергей Александрович - Стены - Книги

С. Найденовъ.

Стѣны.

Драма въ четырехъ дѣйств³яхъ.

Дѣйствующ³я лица:

Ольга Ивановна, хозяйка гостепр³имнаго дома.

Прасковьюшка, ея компаньонка.

Артамонъ Сусловъ.

Осокинъ, управляющ³й домами Суслова.

Лиза, дѣвушка.

Егоръ Егоровичъ Кастьяновъ, учитель гимназ³и въ отставкѣ.

Марья Герасимовна, жена его.

Елена, дочь ихъ.

Федоръ Федоровичъ Копейкинъ, конторщикъ.

Копейкина, жена его.

Таня, ихъ дочь.

Матреша, бѣлошвейка.

Максимъ Сусловъ, отецъ Артамона, мясникъ, скотопромышленникъ и домовладѣлецъ.

Приказчикъ изъ мясной лавки.

Дѣвушка везъ словъ.

Жильцы дома Суслова.

Дѣйств³е происходить въ столичномъ городѣ.

ДѢЙСТВ²Е ПЕРВОЕ.

Гостепр³имный ночлежный домъ Ольги Ивановны. Странная комната: на окнахъ спущены тяжелыя красныя занавѣси, обои свѣтло-голубые, и это сочетан³е голубого и краснаго производитъ впечатлѣн³е чего-то нелѣпаго. Съ правой стороны, на первомъ планѣ, стоитъ двухспальная, красивая кровать, покрытая шелковымъ одѣяломъ, со множествомъ подушекъ; надъ ней слабо горитъ розовый фонарь. У кровати умывальникъ и женск³й туалетный столикъ. Посрединѣ гостинная мебель и столъ. На высокихъ тумбочкахъ по бокамъ дивана канделябры. На стульчикахъ запыленные, искусственные цвѣты-букеты. На круглой желѣзной печкѣ стоитъ гипсовая фигура женщины. Въ каждомъ простѣнкѣ между оконъ больш³я зеркала, отчего комната называется "зеркальной". Полъ закрытъ разноцвѣтными старыми коврами. Два новыхъ ковра, съ изображен³емъ какихъ-то странныхъ фигуръ, украшаютъ стѣны. Кромѣ нихъ, стѣны еще украшены дешевыми олеограф³ями въ золоченыхъ рамахъ. Въ глубинѣ, въ углу, иконы; передъ ними теплятся лампадки. Въ открытую дверь видна передняя, освѣщенная стѣнной лампой. Изъ передней спускается лѣстница къ парадному крыльцу, обнесенная перилами и обставленная растен³ями въ банкахъ.

По поднят³и занавѣса, комната долго пуста. Слышно, какъ проѣзжаютъ по улицѣ экипажи. Потомъ вдругъ, какъ будто бы призракъ, не то изъ-за двери, не то изъ-за печи, безшумно, въ туфляхъ, появляется низенькая, тщедушная, со сморщеннымъ личикомъ, набѣленнымъ и нарумяненнымъ, старушка, съ трясущейся нижней челюстью. Это Ольга Ивановна. На ней шелковая верхняя юбка и ночная бѣленькая кофточка. Волосы растрепаны, сѣдая косичка, какъ мышиный хвостикъ, трясется сзади. Въ рукахъ у нея собачка - больная болонка, съ которой она няньчится, какъ съ ребенкомъ.

ОЛЬГА ИВАНОВНА

(баюкая собаченку).

Ну, ну, лежи... больна, такъ лежи... Чего тутъ вертишься?.. Я тебѣ на ноги чулки свяжу, не будешь простужаться! (Ласково теребя собачку за ухо) Не бѣгай... не бѣгай... Хлопнуть палкой - будешь знать... Люди другъ друга убиваютъ, а тебя развѣ пожалѣютъ? Нѣтъ въ нихъ Жалости... черти они, черти... (Садится на стулъ, задумывается, поетъ что-то божественное и качаетъ собачку. Пауза. Слышно, какъ подъѣзжаютъ къ дому) Пр³ѣхали... (Обращается къ собаченкѣ) Не пустимъ... Мы съ тобой никого не пустимъ... Сами все живое мясо съѣдимъ... Любители... Будь они прокляты!..

(Пауза. Раздается громк³й, продолжительно-отрывистый звонокъ. Въ передней появляется Прасковьюшка, компаньонка и подруга Ольги Ивановны. Она очень похожа на Ольгу Ивановну, какъ будто сестра, но только значительно моложе ея и не имѣетъ привычки бѣлиться и румяниться. Одѣта прилично - для пр³ема гостей)

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

Не пускай!.. Видѣть никого не хочу... Не пускай...

ПРАСКОВЬЮШКА.

Молчите... Завтра за квартиру платить, такъ не то запоете...

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

Изъ банка возьмемъ... Возьмемъ изъ банка...

ПРАСКОВЬЮШКА.

Идите въ свою комнату... Знаю я васъ!

(Спускается съ лѣстницы. Ольга Ивановна выбѣгаетъ въ переднюю)

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

Не смѣй, Прасковья!.. Я не хочу... не хочу я больше грѣха... Дай умереть безъ этого... (Съ параднаго крыльца доносится разговоръ) Прасковья! (Задыхаясь отъ злобы) Слышишь? Слышишь, что я говорю?..

(Прасковьюшка появляется на лѣстницѣ)

ПРАСКОВЬЮШКА.

Что орете? Хорош³е господа... Иванъ Игнатьевъ привезъ...

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

Какой Иванъ Игнатьевъ?

ПРАСКОВЬЮШКА.

Извозчикъ. Онъ плохихъ не привезетъ: знаетъ, какихъ намъ можно, какихъ - нѣтъ... Одинъ-то бывалъ у насъ - знакомый...

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

Окаянная... Будешь въ огнѣ горѣть, будешь!

ПРАСКОВЬЮШКА.

Вмѣстѣ будемъ.

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

Я не хочу больше...

ПРАСКОВЬЮШКА.

Будетъ болтать-то!.. Нашло на тебя, завтра пройдетъ,- опять за старое примешься... Не въ первый разъ находитъ на тебя... Успѣешь покаяться, велик³й постъ для этого есть. (Нетерпѣливо громко стучатъ въ дверь и звонятъ) Стучатъ... Иди-ка въ свою комнату!.. Молись!

(Спускается съ лѣстницы)

ОЛЬГА ИВАНОВНА

(ей вслѣдъ).

Будешь въ аду горѣть... Будешь!.. Проклятая, кошкина дочь!

(Уходитъ въ свою комнату, въ которую ведетъ изъ парадной дверь.

По лѣстницѣ поднимаются Осокинъ и Артамонъ Сусловъ. Прасковьюшка помогаетъ имъ раздѣваться въ передней. Артамонъ Сусловъ медленно раздѣвается, чего-то стыдится, робѣетъ. Осокинъ чувствуетъ себя, какъ дома, поетъ, щиплетъ Прасковьюшку.

Артамонъ - молодой человѣкъ, лѣтъ 27-28. Лицо интеллигентное, красивое, фигура неуклюжая, сутуловатая... Задумчивъ, сумраченъ... Въ немъ, гдѣ-то глубоко, сидитъ дѣтская, наивная, довѣрчивая душа, и пока она не появляется наружу, онъ какой-то мертвый, но въ минуты откровен³я этотъ серьезный, неуклюж³й человѣкъ становится большимъ, наивнымъ, пр³ятнымъ ребенкомъ. Въ настоящ³й моментъ онъ сильно пьянъ и старается не показать этого. Осокинъ - лѣтъ 30, сильно поживш³й, истасканный человѣкъ. Рѣдк³е, сѣдѣющ³е волосы; сѣдые волосы на бородѣ и усахъ онъ выстригаетъ, отчего получаются замѣтныя лысины. Человѣкъ живого, сангвиническаго характера. Ходитъ въ русскомъ костюмѣ и носитъ дворянскую фуражку съ краснымъ околышкомъ. Войдя въ комнату, онъ окидываетъ ее взглядомъ, встаетъ въ театральную позу и поетъ)

ОСОКИНЪ.

"Мнѣ все здѣсь на память"...

ПРАСКОВЬЮШКА

(зажигая лампу на столѣ передъ диваномъ).

Вотъ веселый какой... Давно не были...

ОСОКИНЪ.

Давно, мадамъ Прасковьюшка, давно, Благодѣтельница... (Обращается къ Артамону, стоящему въ передней) Ты чего же тамъ стоишь? Здѣсь безъ доклада, каждый хозяинъ, входи.

(Артамонъ не входитъ, стоитъ въ передней и смотритъ въ комнату Ольги Ивановны)

ОСОКИНЪ.

На что ты тамъ заглядѣлся?

АРТАМОНЪ

(подходя къ двери, пораженный видимымъ фактомъ).

Какая-то старуха тамъ молится.

ОСОКИНЪ.

Это Ольга Ивановна... сама Ольга Ивановна!..

ПРАСКОВЬЮШКА.

Ахъ, Господи!.. И двери не затворила... (Уходитъ, чтобъ затворить дверь, и скоро возвращается)

ОСОКИНЪ.

Экземпляръ, батюшка мой!.. Типчикъ... Хоть сейчасъ на выставку... Настоящ³й истинно-русск³й человѣкъ: живетъ въ помойной ямѣ и пребываетъ въ божественномъ экстазѣ. У ней вездѣ лампадки горятъ... Видишь?

АРТАМОНЪ.

Какъ же это такъ?

ОСОКИНЪ.

Ну, ее къ чорту!.. У насъ на каждомъ шагу непонятное недоразумѣн³е... Я привыкъ ко всякимъ нелѣпостямъ... Иди сюда!.. (Втаскиваетъ его въ комнату за рукавъ) Вотъ комната о которой я тебѣ говорилъ... Эти стѣны видѣли и слышали так³я штуки, что еслибы разсказали,- покраснѣли бы всѣ кремлевск³я башни и московск³я церкви... Правда, Прасковьюшка?

ПРАСКОВЬЮШКА.

Ничего у насъ нѣтъ такого. Сорокъ лѣтъ Ольга Ивановна проживаетъ здѣсь, и никогда ничего.

ОСОКИНЪ.

Сорокъ лѣтъ!.. Слышишь? Сорокъ лѣтъ! Вѣдь это московская древняя грановитая палата...

(Артамонъ сѣлъ и углубился въ самого себя)

АРТАМОНЪ.

Странная старуха... молится...

ОСОКИНЪ.

Плюнь на нее!.. Надъ каждой ерундой ты голову ломаешь. Прасковьюшка, за дѣло!.. Живо два экземплярчика. Мнѣ эту... какъ ее? - Феоночку... Обязательно... Ради нея только и пр³ѣхалъ. (Обращаясь къ Артамону). Прекрасная дѣвушка: бюстъ феноменальный, а животъ съ ладонь... Понимаешь?..

АРТАМОНЪ.

Пакостникъ ты...

ОСОКИНЪ

(добродушно похлопывая его по плечу).

Ладно! Разсказывай сказки, наводи тѣнь... Знаю я тебя!.. (Обращается къ Прасковьюшкѣ) Ему, Прасковьюшка...

АРТАМОНЪ.

Никого мнѣ не надо.

ОСОКИНЪ.

Будетъ влюбленнаго корчить! Ему что-нибудь такое попроще, вродѣ крымскаго яблочка. Главное, чтобъ упругость была, упругость... (Обращаясь къ Артамону) Такъ, что-ли? Угодилъ?

АРТАМОНЪ.

Никого мнѣ не надо.

ОСОКИНЪ

(обращаясь къ Прасковьюшкѣ).

Шагомъ маршъ!.. Живо!.. А предварительно сейчасъ бутылочку коньяку - три звѣзды - и яблоковъ... Валяйте...

ПРАСКОВЬЮШКА.

Приказальщикъ какой! Постараюсь. (Уходить за коньякомъ)

АРТАМОНЪ.

Зачѣмъ ты меня сюда привезъ?

ОСОКИНЪ.

Самъ же просилъ всю подкожную Москвы показать.

АРТАМОНЪ.

Подкожную... Это не подкожность... Это тоже одна внѣшность.

ОСОКИНЪ.

Да что же мнѣ для тебя кожу москвичей выворотить? Чудакъ человѣкъ... Не понимаю, чего ты хочешь?

АРТАМОНЪ.

Въ томъ-то и дѣло, что не понимаешь. (Встаетъ и идетъ къ двери)

ОСОКИНЪ.

Куда ты?

АРТАМОНЪ.

На старуху посмотрю. (Выходитъ въ переднюю и возвращается) Затворилась.

ОСОКИНЪ.

Что она тебѣ далась?

АРТАМОНЪ.

Мать напомнила... Она такъ же молилась. Комнатка у ней была махонькая, и вся въ иконахъ, какъ у этой. Надымитъ, накадитъ и стоитъ, словно въ ѳим³амѣ какомъ небесномъ... А свѣчи и лампадки въ туманѣ этомъ иигаютъ и тухнутъ, и никакъ не могутъ потухнуть...

(Входитъ Прасковьюшка съ коньякомъ и фруктами въ вазѣ)

ОСОКИНЪ.

Вотъ это хорошо! Подопьемся!..

ПРАСКОВЬЮШКА

(ставя на столъ принесенное).

Пожалуйста! Чѣмъ богаты, тѣмъ и рады.

ОСОКИНЪ.

Ну, живо второй номеръ!.. Одна нога тамъ, другая здѣсь.

ПРАСКОВЬЮШКА

(выходя изъ комнаты).

Ишь, разгорѣлось... Торопыга какой!..

ОСОКИНЪ.

Стерва!.. Убить такую, какъ собаку... У нихъ денегъ много...

АРТАМОНЪ.

Да и насъ съ тобой не мѣшаетъ.

ОСОКИНЪ

(наливая коньякъ).

Подопьемся! Брось все... На свѣтѣ - все трынъ-трава, Артамонъ... Помни это и пей...

(Пьютъ)

ОСОКИНЪ.

Будь у меня твои деньги, я показалъ бы себя... я сумѣлъ бы пожить! Вспомнили бы Осокина... Да онѣ будутъ!.. Слышишь? (Ударяетъ кулакомъ по столу) Издохну, а деньги будутъ!.. Безъ тебя проживу... Не хочешь со мной дѣла дѣлать, не вѣришь,- не надо.

АРТАМОНЪ.

Ничего у тебя не выйдетъ... Дворянинъ ты,- проживать только умѣешь.

ОСОКИНЪ.

Чортова перечница!.. Въ прошломъ году съ барками на Волгѣ, если бы меня не подвелъ компаньонъ-мерзавецъ, я бы... Сто тысячъ у меня сейчасъ было бы!.. "Проживать только умѣешь"... Дурья голова... Я три раза былъ богатъ...

АРТАМОНЪ.

Наслѣдства получалъ...

ОСОКИНЪ.

Нѣтъ, не наслѣдства. Поѣзжай-ка на Волгу,- на всѣхъ пароходахъ, во всѣхъ гостинницахъ торговые прейсъ-куранты моего издан³я... Вездѣ прочтешь: "Издан³е Осокина".- Ты думаешь, это шутка? Нѣтъ, братъ, это пятьюдесятью тысячами пахнетъ. Тридцать тысячъ въ карманъ положилъ... Не вѣришь? Счета покажу! Да развѣ тебѣ что-нибудь докажешь, Ѳома невѣрующ³й!

АРТАМОНЪ.

И нечего доказывать,- мнѣ это не интересно.

ОСОКИНЪ.

А что тебѣ интересно? Ленка Кастьянова? Такъ будь у меня деньги, черезъ недѣлю моя была бы, безъ остатковъ, безъ всякихъ разговоровъ... И всѣ бы эти ея идеи и убѣжден³я въ пятки ушли бы, и стала бы она ихъ топтать, а и бы приговаривать: такъ ихъ и надо, такъ ихъ и надо!.. Терпѣть не могу ученыхъ дѣвокъ. Врутъ, канальи!..

АРТАМОНЪ.

Дуракъ!

ОСОКИНЪ.

Вотъ тебѣ и дуракъ. А я одну курсистку въ три дня обставилъ. Так³е подвелъ турусы на колесахъ, такъ залиберальничалъ, что она сейчасъ же меня за революц³онера приняла, и понятно, разъ, два - и готова... "Ахъ, ахъ, ошиблась!.." Слезы, рыданье... "Не ошибайтесь, до свиданья!"Знаю я этихъ ученыхъ... и Ленка такая же - черезъ недѣлю - моя... Пари на пятьсотъ!

(Подаетъ ему руку)

АРТАМОНЪ

(крѣпко сжимая его руку).

Пятьсотъ, говоришь? Пятьсотъ, такъ пятьсотъ...

ОСОКИНЪ

(вырывая руку).

Пусти!.. Выпусти, говорю... Не ломай пальцы... Ой!

АРТАМОНЪ

(сжимая сильнѣе).

Пятьсотъ, такъ пятьсотъ...

ОСОКИНЪ

(корчась).

Не дури! Больно... Я шутя говорилъ про нее... На кой чортъ мнѣ она? Пусти!..

АРТАМОНЪ

(выпуская руку).

Не забывай... И не смѣй здѣсь говорить про нее.

ОСОКИНЪ.

Медвѣдь! Настоящ³й медвѣдь... Буржуй!..

АРТАМОНЪ.

Не нравится вашей милости? Смотри! (Показываетъ ему кулакъ) Ври, да не завирайся...

ОСОКИНЪ.

Ну, будетъ, перестань... Изъ-за всякой чепухи ты серьезныя вещи дѣлаешь... Пр³ѣхали время провести, а ты тутъ... Глупо это! Давай подопьемся... (Наливаетъ двѣ рюмки и пьетъ)

АРТАМОНЪ

(угрюмо смотря на него).

И зачѣмъ ты на свѣтѣ живешь? Притомъ разными субсид³ями и преимуществами пользуешься... Удавить тебя надо.

ОСОКИНЪ.

Погоди, я тебѣ покажу... Къ Рождеству золото буду лопатами загребать.

АРТАМОНЪ.

Никакими я съ тобой дѣлами не желаю заниматься. Всѣ эти дѣла - воровство одно. Я и отцу это говорилъ, и тебѣ неоднократно повторялъ,- и все вы ко мнѣ пристаете. Ну васъ въ банное озеро!.. Отецъ мой мясникъ и домостроитель, а ты дворянинъ, но цѣна вамъ обоимъ два ломаныхъ гроша, а я ихъ не дамъ... Слышишь?

ОСОКИНЪ.

Съ тобой о дѣлѣ говорятъ, а ты антимон³ю заводишь... Болванъ!.. Брось бывать у Кастьяновыхъ... Какъ товарищу, говорю, брось! Толку черезъ это не будетъ, совсѣмъ съ ума спятишь. Ты купецъ, и твое дѣло хватать, ашать - и больше никакихъ. Пожалуйста, не задавайся на макароны! Если каждый алтынникъ будетъ разсуждать, тамъ это...

АРТАМОНЪ

(строго).

Молчи... (Пауза) Глупый ты человѣкъ, больше ничего... Зачѣмъ привезъ меня сюда?

ОСОКИНЪ.

Ребенокъ какой!.. Спеленали, да привезли...

АРТАМОНЪ.

Подмазываешься, подлаживаешься... Эхъ ты, дворянинъ! Ты думаешь, что я тебя не вижу?.. Насквозь вижу и - презираю... Да, презираю. (Пьетъ)

ОСОКИНЪ.

Погоди... (Наливаетъ себѣ рюмку и чокается съ нимъ) Помиримся. Терпѣть не могу ссоръ... Я, братъ, рубаха: для меня люди всѣ равны...

АРТАМОНЪ.

Врешь!

ОСОКИНЪ.

Съ тобой сегодня разговаривать нельзя.

АРТАМОНЪ.

То-то! (Пьетъ) Мнѣ на свѣтъ не хочется глядѣть, а ты съ разными глупостями... И про Кастьянову не смѣй такъ, никогда не смѣй...

ОСОКИНЪ.

Да вѣдь я же шутя про нее... такъ, между прочимъ А если дѣйствительно хочешь знать мое мнѣн³е объ ней, такъ я тебѣ скажу...

(Артамону пр³ятно говорить о Еленѣ Кастьяновой, и на этотъ разъ онъ не замѣчаетъ, какъ Осокинъ подлаживается къ нему, навязывается съ дружбой)

АРТАМОНЪ.

Говори.

ОСОКИНЪ.

Рѣдкая дѣвушка... Не отъ м³ра сего... Она вся тамъ, гдѣ-то далеко, въ будущемъ. И вмѣстѣ съ тѣмъ она - на землѣ... Она любитъ каждый булыжникъ на улицѣ и, кажется, страдаетъ за него, когда ходятъ и ѣздятъ по немъ.

АРТАМОНЪ.

Вѣрно... вотъ это вѣрно! Глаза у ней как³е-то так³е ясные, особенные...

ОСОКИНЪ.

Глаза рѣдк³е,- ни у одной такихъ не встрѣчалъ...

АРТАМОНЪ.

Правда вѣдь? Это рѣсницы дѣлаютъ ихъ такими... Потомъ, у ней волосы... Смотри, как³е волосы...

(Вынимаетъ бумажникъ и изъ него вытаскиваетъ фотографическую карточку Елены)

АРТАМОНЪ

(показывая карточку).

Волны... понимаешь,- волны!

ОСОКИНЪ.

Она на птицу похожа.

АРТАМОНЪ.

Не даромъ ей улетѣть все куда-то хочется...

ОСОКИНЪ.

Хороша-то хороша, только вотъ что, братъ,- ты мнѣ объ ней говорить здѣсь запрещаешь, а сакъ карточку вытащилъ. Это некрасиво...

АРТАМОНЪ.

Да, да... Я и забылъ, что мы въ этомъ домѣ... Поѣдемъ отсюда!

ОСОКИНЪ.

Погоди... Здѣсь хорошо, уютно... Подопьемся...

(Пьетъ. Пауза. Осокинъ ложится на диванъ; Артамонъ сидитъ въ креслѣ и живетъ тяжелыми, пьяными ощущен³ями и мыслями)

ОСОКИНЪ.

Хорошо... Люблю пожить... Люблю, знаешь, чувствовать себя такъ, какъ сейчасъ... Мнѣ какъ-то все безразлично и ни о чемъ не думается... Тамъ, гдѣ-то, кто-то кричитъ, бѣснуется, бьется о стѣнку головой, а мнѣ все равно - лежу и курю... Это блаженство, которое не всѣмъ понятно... Хорошо...

(Пауза)

АРТАМОНЪ.

Обидно.

ОСОКИНЪ.

Что?

АРТАМОНЪ.

Обидно мнѣ!

ОСОКИНЪ

(равнодушно, смакуя свое блаженство).

Что обидно?

АРТАМОНЪ.

Изъ жизни моей ничего не выходитъ и, кажется, ничего не выйдетъ. (Размышляя) Дома чужой я и тамъ... чужой...

ОСОКИНЪ.

Гдѣ тамъ! У Кастьяновыхъ?

АРТАМОНЪ.

Не у нихъ только... вообще, среди такихъ людей, какъ они... Что я для нихъ? Буржуй... Они и разговариваютъ со мной какъ-то не такъ, какъ между собой... Вотъ вчера пришелъ къ одному,- Елена Егоровна послала...- такъ и такъ, говорю, посовѣтуйте, какихъ такихъ убѣжден³й держаться... и вообще, дескать, интересно знать, отчего на землѣ такая канитель идетъ? - просто ему, чистосердечно говорю... А онъ: "Изъ отцовскаго мѣшка золото вытряхните, тогда и узнаете, а до тѣхъ поръ ничего не поймете"... Несуразный какой-то... Не могу я имъ свои мысли ясно выражать... И стыдно мнѣ ихъ... Самъ не знаю, отчего, а стыдно...

(Изъ дверей доносится шумъ разговора и смѣхъ)

ОСОКИНЪ

(прислушиваясь).

Постой!.. Кажется, привезли намъ... (Вскакиваетъ съ дивана)

АРТАМОНЪ.

Ну, ихъ!.. Давай одни... Говорить будемъ, коньякъ пить. (Пьетъ)

ОСОКИНЪ.

Благодарю покорно... Ты мнѣ надоѣлъ: объ одномъ и томъ же цѣлый вечеръ тростишь... Давай деньги!

АРТАМОНЪ.

Как³я деньги?

ОСОКИНЪ.

Вѣдь ты мнѣ обѣщалъ 50 рублей. Не могу же я здѣсь безъ денегъ.

АРТАМОНЪ.

Эхъ, какой ты!..

(Шаритъ въ карманахъ, ищетъ деньги, находитъ отдѣльныя монеты и отдаетъ ихъ Осокину)

ОСОКИНЪ.

Ну давай, давай! Тутъ 85.

АРТАМОНЪ.

Чай, будетъ?

ОСОКИНЪ.

За тобой 15... Я, братъ, люблю келейно... У меня здѣсь есть любимая комната...

(Уходитъ. Артамонъ выпиваетъ двѣ рюмки, ложится на диванъ, тяжело дышетъ и сопитъ, смотря не мигая на потолокъ.

Большая пауза. Прасковьюшка нерѣшительно отворяетъ дверь и пропускаетъ Лизу)

ПРАСКОВЬЮШКА

(въ дверяхъ).

Къ вамъ барышня.

(Скрывается. Входитъ Лизанька, полная дѣвушка съ деревяннымъ, широкимъ лицомъ и безсмысленными глазами. Чужое, нарядное платье виситъ на ней мѣшкомъ. Рабоч³я, красныя, больш³я руки старается не показывать. Смущается, робѣетъ; повидимому, недавно начала свои гастроли у Ольги Ивановны

При входѣ ея, Артамонъ медленно подымается и садится на диванъ, съ любопытствомъ разсматриваетъ Лизаньку съ головы до ногъ)

ЛИЗАНЬКА.

Здравствуйте!.. (Не рѣшается подать ему руку, садится въ кресло и глупо молчитъ) Что вы такъ смотрите?

АРТАМОНЪ.

Ничего, такъ... (Пауза) Васъ какъ звать?

ЛИЗАНЬКА.

Лизой... (Вспомнивъ, что кавалеровъ надо развлекать разговорами) Я у знакомыхъ была сейчасъ... Меня дома не застали, оттого такъ долго... Я все по знакомымъ, люблю въ гостяхъ бывать, особенно, когда на гитарѣ играютъ... Одна моя подруга съ офицеромъ живетъ, такъ онъ на гитарѣ играетъ...

(Пауза)

АРТАМОНЪ

(показывая на вазу съ яблоками).

Хотите яблочка?

ЛИЗАНЬКА.

Благодарю. (Беретъ яблоко и держитъ въ рукахъ. Пауза) Что вы такой скучный?

АРТАМОНЪ.

А такъ.

ЛИЗАНЬКА.

Можеть быть, мнѣ уйти? Не понравилась я вамъ? Не стѣсняйтесь, скажите... Вамъ другую привезутъ. Здѣсь можно разныхъ смотрѣть... У всякаго свой вкусъ.

АРТАМОНЪ

(Что-то вспоминая, опускаетъ голову на грудь и глухо, какъ-будто про себя, читаетъ).

"И куда преступнымъ окомъ

Я ни погляжу,-

Въ унижен³и глубокомъ

Человѣка всюду зрю".

(Эти строки пьянаго и, вообще, наклоннаго къ сантиментальности Артамона, страшно разстраиваютъ и взвинчиваютъ; глаза его наполняются слезами, и сидитъ онъ, какъ будто бы придавленный низкой крышей)

ЛИЗАНЬКА.

Это вы къ чему же? Какъ будто бы не зачѣмъ? (Посмотрѣвъ на него, послѣ небольшой паузы) Что съ вами, голубчикъ? (Пересаживается на диванъ рядомъ съ нимъ)

АРТАМОНЪ.

Скверно на землѣ... А могло бы быть хорошо... Я знаю, какъ могло бы быть... Только надо человѣку научиться думать и чувствовать не по-собачьи. Все въ немъ, и все для него - и солнце, и небо, и лѣса, и моря... А онъ такъ себя унижаетъ. Смотрѣть мнѣ больно на него и на себя больно смотрѣть... (Почти сквозь слезы) Тутъ закономъ не поможешь,- они всѣ собачьи,- тутъ надо душу одухотворить, и все сызнова, чтобы камня на камнѣ не осталось... А этого не понимаютъ, никто не понимаетъ... Елена Егоровна тоже ничего не понимаетъ... А меня недорослемъ считаютъ. Смѣются, не слушаютъ, когда я говорю... Все учатъ... А можетъ быть, я ихъ самъ могу учить?

ЛИЗАНЬКА.

Да вы не убивайтесь! (Лаская его по плечу) Ишь, какой вы, голубчикъ, трогательный.

АРТАМОНЪ.

Дома меня за человѣка не считаютъ... Отецъ давно рукой махнулъ, и я на него махнулъ... Мы, какъ кошка съ собакой, живемъ... И никого у меня нѣтъ, никого... Матреша есть... а зачѣмъ она мнѣ? И что можетъ она дать мнѣ? Это тоже... тутъ тоже запятая. Ребенокъ. У меня ребенокъ есть... А что изъ этого слѣдуетъ? Мнѣ вотъ моя душа дороже ребенка и дороже Матреши. Я... я самъ по себѣ хочу... Елена Егоровна опять тутъ не понимаетъ... Меня никто понять не можетъ... И я никого не понимаю, и книгъ многихъ не понимаю. У меня отъ книгъ голова болитъ.

ЛИЗАНЬКА.

Я не знаю, что сказать вамъ... Вы книгъ-то не читайте. Что ихъ читать, коли голова болитъ?

АРТАМОНЪ

(отстраняя ее, какъ будто про себя).

Зачѣмъ же это я? (Всматриваясь въ глаза Лизаньки) Кто ты мнѣ, и кто я тебѣ? Зачѣмъ я тебѣ все это говорю?

ЛИЗАНЬКА.

Вѣдь я не просила, вы сами...

(Пересаживается на кресло. Она уже испугалась скандала, какъ бы ее не побили, съежилась, замолчала. Молчитъ и Артамонъ.

Большая пауза. Онъ забываетъ о ея присутств³я и ложится на диванъ внизъ лицомъ)

ЛИЗАНЬКА.

Уйти мнѣ? (Пауза. Артамонъ начинаетъ тихо хныкать, и Лизанька смущается, безпомощно стоитъ и смотритъ на него) А вы перестаньте! Вы мужчина... Вотъ грѣхъ какой!

(Тихо, на цыпочкахъ выходитъ изъ комнаты. Черезъ нѣкоторое время въ дверяхъ появляются Прасковьюшка, Ольга Ивановна, позади ихъ Лизанька)

ОЛЬГА ИВАНОВНА

(подходя къ Артамону).

Человѣкъ, о чемъ плачешь?

ЛИЗАНЬКА

(въ дверяхъ, шопотомъ).

Давно такъ они.

(Артамонъ приподнимается и, увидавъ надъ собой Ольгу Ивановну, пронизываетъ ее долгимъ взглядомъ)

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

Что смотришь? Не мѣсто тебѣ здѣсь, не мѣсто... Зачѣмъ ко мнѣ пр³ѣхалъ?

АРТАМОНЪ

(глухо, укоризненно, продолжая смотрѣть на нее).

Старуха, а румянишься...

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

А ты не замѣчай... Что замѣчать-то? Если каждому человѣку на его грѣхъ указывать, палецъ отвалится. Палецъ-то отвалится, а грѣхъ-то все останется.

АРТАМОНЪ.

Значитъ, по-твоему, ничего на землѣ дѣлать не надо? Такъ все, какъ есть, и оставайся? А если я видѣть не могу? Я никакого безобраз³я видѣть не могу...

ОЛЬГА ИВАНОВНА.

Настоящее-то безобраз³е, ммлый человѣкъ, прячется, его не увидишь... Это ничего, что я рожу-то свою напачкала, у меня и душа запачкана - оно и подходитъ. А вотъ у другихъ рожа-то чисто ангельская, а душа-то... у меня, у проклятой сводни, прости, Господи, лучше! Напрасно обидѣлъ...

АРТАМОНЪ.

А вы простите.

(Странно прозвучало въ этомъ домѣ Артамоново наивное "простите". Всѣмъ почему то сдѣлалось неловко и пр³ятно. Ольгѣ Ивановнѣ съ этого момента особенно полюбился Артамонъ)

ПРАСКОВЬЮШКА.

Вамъ не понравилась барышня? Можно другую.

ЛИЗАНЬКА

(совершенно безобидно).

Я имъ говорила.

АРТАМОНЪ.

Никого мнѣ не надо.

ОЛЬГА ИВАНОВНА

(качая годовой).

Чумазлайка, ему не надо этого. Развѣ не видите, что не съ этимъ человѣкъ пр³ѣхалъ? Онъ мѣста себѣ не найдетъ.

АРТАМОНЪ.

Вотъ именно, именно, старуха!