Найденов Сергей Александрович - Стены, Страница 3 - Книги

nbsp; Она ничего, только такъ смотритъ, что неловко цѣдается... На прошлой недѣлѣ замѣчан³е сдѣлала,- сказала: людямъ полагается жить въ законныхъ бракахъ...

ЕЛЕНА.

Я скажу мамѣ, чтобы она не смѣла вамъ замѣчан³й дѣлать... Идите!

МАТРЕША.

Лучше пошлите его сюда, скажите: только на два слова...

ЕЛЕНА.

Славная вы! Если бы я могла на васъ жениться, я женилась бы и всю вашу жизнь устроила бы... Слушайте... Сядьте сюда... (Показываетъ на подоконникъ и садится сама. Матреша тоже садится. Елена говоритъ тише)

ЕЛЕНА.

Я съ нимъ говорила, совѣтовала на васъ жениться. Онъ очень боится, не надѣется на себя, но все-таки не прочь, если ужъ это нужно, необходимо.

МАТРЕША.

Неужели? Не можетъ быть... Вы шутите?.. По ихъ убѣжден³ю, это глупости...

ЕЛЕНА.

Такъ-то такъ, но на свѣтѣ, Матреша, много глупостей, которыя мы принуждены пока дѣлать... Измѣнится жизнь, и не будемъ дѣлать мы глупостей...

МАТРЕША.

Понятно... Только очень тяжело съ ребенкомъ,- на квартиру хозяйки не пускаютъ...

(Пауза. Обѣ задумались)

ЕЛЕНА.

Я его сейчасъ пошлю... Поговорите съ нимъ...

(Отходитъ отъ окна. Матреша, наполненная радостью и боязнью, подойдя къ крыльцу, ждетъ Артамона; когда онъ выходитъ, она бросается къ нему на шею, обнимаетъ и цѣлуетъ)

АРТАМОНЪ

(совершенно равнодушно отстраняя ее рукой).

Неловко здѣсь,- народъ.

МАТРЕША.

Не радъ? (Отошла отъ него на шагъ и замолчала. Молчитъ и онъ) Пропадалъ сколько дней... Я мѣста себѣ не находила... вился, встрѣтились, и такъ обходишься...

АРТАМОНЪ.

Мы цѣловаться-же намъ съ тобой здѣсь? Чудачка...

МАТРЕША.

Я не прошу, чтобы ты цѣловался... А неужели нельзя поласковѣе? Я такъ о тебѣ забочусь...

АРТАМОНЪ.

Все это я знаю и благодаренъ тебѣ... Только объ этомъ нечего говорить...

(Садится на ступеньку крыльца и свиститъ. Пауза. Матреша садится рядомъ)

МАТРЕША.

Сегодня я тебя во снѣ видѣла... Будто-бы ты идешь по полю, а Колюшка за тобой удочки несетъ... На полѣ цвѣтовъ много и разные, разные... (Пауза) О чемъ я ни заговорю, ты все молчишь... Какъ будто тебя не касается все мое... Двѣ разныя жизни...

АРТАМОНЪ.

Пустяки...

МАТРЕША.

Нѣтъ, не пустяки... Ты своей жизнью живешь, а я - твоей, потомъ Колюшкиной, а ужъ затѣмъ своей... И хуже всѣхъ мнѣ! Вѣдь вотъ опять приходится комнаты искать... Какое это мучен³е! Не пускаютъ съ ребенкомъ, да еще съ такимъ, незаконнорожденнымъ...

АРТАМОНЪ.

Сволочи! Дрянь люди, Матреша! - Мнѣ одна старуха ихъ, какъ на ладони, показала... Да я и безъ нея зналъ...

МАТРЕША.

Елена Егоровна славная...

АРТАМОНЪ.

Она не въ счетъ... Ей представляется; что она завтра утромъ проснется, посмотритъ въ окно - и увидитъ царств³е Бож³е на землѣ... А городъ, съ его вонючими домами, улицами, провалится въ тартарары... Это такъ, моментально... Смѣшная...

(Матреша отодвигается отъ него и задумывается. Пауза)

МАТРЕША.

Каждый разъ, когда ты объ ней говоришь, дѣлаешься пр³ятнымъ, такимъ, какимъ былъ раньше... Похожъ на того, что въ Лѣтнемъ саду присталъ ко мнѣ... Присталъ и не отсталъ. На горе себѣ ты связалъ меня съ собою... Скажи: вѣдь ты такъ, такъ думаешь?

АРТАМОНЪ.

Вздоръ... старая пѣсня... Все ты объ одномъ толкуешь...

(Пауза. Матреша пересаживается ближе къ нему и робко кладетъ голову на его грудь)

МАТРЕША.

Артамонъ, люби меня...

АРТАМОНЪ.

Да вѣдь я-же люблю... Я не подлецъ, я никогда не брошу тебя... Только мнѣ странно: м³ръ огромный, и идетъ въ немъ ерунда страшная,- ужасъ беретъ, а тебѣ все равно... И ничего ты не хочешь...

МАТРЕША.

Мнѣ любви твоей надо... Вотъ я тебѣ говорю о квартирѣ, что нигдѣ съ ребенкомъ не пускаютъ, а ты не обращаешь вниман³я...

АРТАМОНЪ.

Все это я, братъ, понимаю... отлично представляю... И если ужъ такъ тебѣ необходимо становится, я женюсь, и тогда... тогда тебѣ, понятно, будетъ лучше...

МАТРЕША.

Еще-бы, еще-бы! Вездѣ жить можно будетъ, люди не будутъ пренебрегать... Я вѣдь не хуже ихъ... Ты не бойся меня и ничего не бойся... Подумай, разсуди: вѣдь все останется по-прежнему, только мнѣ и Колюшѣ будетъ лучше... Люди не будутъ смѣть къ намъ дурно относиться.

АРТАМОНЪ.

Что у него животъ болитъ еще?

МАТРЕША.

Давно прошелъ... Я ему гофманскихъ капель на сахарѣ дала. Два раза сказалъ сегодня: папа... А ты вотъ три дня не былъ...

АРТАМОНЪ.

Завтра приду... Потолкуемъ...

МАТРЕША.

Какъ было бы хорошо... Какъ было бы хорошо! (Встаетъ) Надо домой идти... Я на минутку... Кухарка за Колюшей хотѣла посмотрѣть, пока я бѣгаю...

(Изъ воротъ появляются - Осокинъ, Копейкина и Таня; остановились въ воротахъ и о чемъ-то говорятъ)

АРТАМОНЪ.

Иди, иди... Народъ тутъ... Слышишь, разговоръ?

МАТРЕША

(цѣлуя его).

Прощай... Когда придешь? Въ шесть? Въ шесть?

АРТАМОНЪ.

Ну, въ шесть, семь, восемь...

МАТРЕША.

Нѣтъ, въ шесть, обязательно въ шесть... Прощай (Опять цѣлуетъ) Я рубашку Колюшѣ сшила - голубенькую съ бѣлыми мушками. Да это тебѣ не интересно... Прощай.

(Проскальзываетъ въ ворота, стараясь быть незамѣченной Копейкиной и Осокинымъ. Артамонъ уходитъ въ квартиру Кастьяновыхъ)

КОПЕЙКИНА

(выйдя изъ-подъ воротъ).

Видѣли? Видѣли, сейчасъ проскользнула?

ОСОКИНЪ.

Нѣтъ. Кто проскользнулъ?

КОПЕЙКИНА.

Матрешка... Каждый день она къ нимъ бѣгаетъ... Женятъ они Артамона на ней... Вотъ увидите, у меня нюхъ есть...

ОСОКИНЪ.

Вы, того... Вы насчетъ этого чуть что услышите, ко мнѣ сейчасъ же,- этого допускать нельзя... Только и стоитъ прогнать ихъ съ квартиры, да контрактъ связываетъ...

КОПЕЙКИНА

(подсматривая въ окно).

Посмотрите... Чай собираются пить... Тоже, какъ люди хорош³е, проклятые, живутъ,- на столѣ и сыръ, и масло... Даетъ же Господь людямъ! (Увидѣвъ Артамона) Артамонъ! Артамонъ вошелъ...

ОСОКИНЪ.

Возвратился... Что онъ дѣлаетъ у нихъ? Интересно... (Подсматриваетъ въ окно) Изволите ли видѣть? Съ книгой... Литературой занимается... Вотъ дуракъ! То пьетъ, то читаетъ...

КОПЕЙКИНА.

Погибаетъ... Ужъ вы, пожалуйста, господинъ Осокинъ, насчетъ квартиры...

ОСОКИНЪ.

Ладно, ладно... Не разговаривайте, услышатъ...

КОПЕЙКИНА.

Пожалуйста... Позвольте пожать вашу руку... вы такой пр³ятный человѣкъ...

ОСОКИНЪ

(продолжая подсматривать).

Пожмите. (Подаетъ ей руку)

КОПЕЙКИНА

(обращаясь къ Танѣ).

Пойдемъ!

(Пауза. Осокинъ продолжаетъ свои наблюден³я и вдругъ отскакиваетъ отъ окна, какъ мячикъ. Тигровыми прыжками подбѣгаетъ къ стѣнѣ и, какъ тать, пробирается въ хмѣлевую бесѣдку. Елена распахиваетъ окно и выпрыгиваетъ въ садъ)

ЕЛЕНА

(выпрыгивая).

Артамонъ, за мной! Дышать свѣжимъ воздухомъ!

АРТАМОНЪ

(показывается въ окнѣ).

Я черезъ дверь...

ЕЛЕНА.

Вылѣзайте въ окно... тюлень!..

(Артамонъ вылѣзаетъ. Елена схватываетъ его за руку, закидываетъ голову назадъ и смотритъ на небо)

ЕЛЕНА.

Смотрите на небо...

АРТАМОНЪ.

Сколько звѣздъ!..

ЕЛЕНА.

А вамъ изъ нашего колодца видно только клочокъ неба...

(Пауза)

ЕЛЕНА.

Вы знаете назван³я звѣздъ?

АРТАМОНЪ.

Нѣтъ, кромѣ "Большой Медвѣдицы", ничего...

ЕЛЕНА.

Давайте искать "Большую Медвѣдицу"... (Перебѣгаетъ на другое мѣсто) Не видите?

АРТАМОНЪ.

Нѣтъ. Она вѣдь ковшомъ, а тутъ мѣста мало...

ЕЛЕНА.

А я вижу, вижу... вижу!

АРТАМОНЪ.

Гдѣ?

ЕЛЕНА

(показывая).

Вонъ, надъ трубой... Видите? Видите, изгибается?

АРТАМОНЪ.

Нѣтъ.

ЕЛЕНА.

Надъ трубой... надъ трубой...

АРТАМОНЪ.

Ну, ее къ чорту! Шея заболѣла...

(Садится на скамейку. Елена все смотритъ на звѣзды)

АРТАМОНЪ.

Вы меня не узнаете... Ей-Богу, не узнаете... Совсѣмъ другимъ буду... Мнѣ жизнь представляется такой... (Подумавъ) Вотъ ни живемъ, и нѣтъ у насъ ни родины, ни городовъ, ни домовъ,- ничего нѣтъ, что жить мѣшаетъ... И ничего мы этого не хотимъ, а хотимъ мы и дѣлаемъ новую родину, распахиваемъ поля, работаемъ и поемъ пѣсни... Обязательно пѣсни... Подъ пѣсни строимъ новый домъ, большой, огромный для всѣхъ домъ, съ зеркальными окнами... И крыша тому дому небо... Только небо... Отецъ на старомъ мѣстѣ громоздитъ пятиэтажный... Не построитъ... То-есть, онъ построитъ, да... (Задумывается)

ЕЛЕНА

(подходя къ нему).

Вы что-то говорили? Я не слышала...

АРТАМОНЪ.

Я не говорилъ, я пѣлъ...

ЕЛЕНА.

Пѣли?..

АРТАМОНЪ.

Это бываетъ... Вотъ мнѣ вы говорили сейчасъ въ комнатѣ о разныхъ книжныхъ мудростяхъ, а мнѣ показалось, что вы говорите о чемъ-то другомъ, о чемъ-то хорошемъ,- о Богѣ или небѣ, вотъ объ этомъ, что надъ нами... А мудрости эти всѣ тутъ не причемъ...

ЕЛЕНА.

Вы не поняли... Давайте сидѣть здѣсь до зари...

АРТАМОНЪ.

Давайте... Съ большой охотой...

(Пауза)

ЕЛЕНА.

Какъ-то разъ, когда мнѣ было лѣтъ семнадцать, я попала за городъ... Былъ вечеръ... Закатывалось солнце... И мной овладѣло такое настроен³е, что я встала на колѣни и поцѣловала землю... И это искренно, безъ всякой комед³и... Со мной никого не было...

АРТАМОНЪ.

Мнѣ хочется это сейчасъ сдѣлать...

(Молчан³е)

Занавѣсъ.

ДѢЙСТВ²Е ТРЕТЬЕ.

Комната въ квартирѣ Кастьяновыхъ. Три двери: одна, въ глубинѣ, выходитъ въ переднюю и расположена противъ парадной входной двери, двѣ другихъ находятся съ лѣвой стороны и ведутъ въ комнату Елены и въ комнату старика Кастьянова. Обстановка разнохарактерная: золоченая мебель и простыя кухонныя табуретки. У одной изъ стѣнъ - рваный турецк³й диванъ; недалеко отъ него старинные часы тумбой. Посрединѣ - обѣденный столъ; надъ нимъ лампа. Рояль. Большой книжный шкафъ; на немъ стоитъ глобусъ. Буфета нѣтъ - развалился; посуда поставлена на отдѣльномъ столѣ и покрыта скатертью. Драпировки на окнахъ и дверяхъ разноцвѣтныя, дырявыя. На стѣнахъ портреты писателей 60-хъ годовъ и географическ³я карты. На полу - подоб³е ковровъ

Каждая вещь въ комнатѣ говоритъ о разрушающейся жизни. Утро. На столѣ кипящ³й самоваръ и посуда. Самоваръ уныло поетъ. Старикъ Кастьяновъ, въ старомъ халатѣ и туфляхъ, бродитъ по комнатѣ, останавливается иногда передъ окномъ и смотритъ на улицу. Онъ не спадъ ночь, пожелтѣлъ, осунулся; повидимому, переживаетъ что-то мучительное, тяжелое. Жадно куритъ и, докуривъ одну папиросу, торопливо свертываетъ другую.

КАСТЬЯНОВЪ

(обращаясь къ самовару).

Поешь? Выпроваживаешь? Не умираю еще... поживу... Вотъ тебѣ! (Закрываетъ трубу самовара крышкой, снова бродитъ по комнатѣ. Подходитъ къ окну и принимаетъ какую-то дѣвушку, идущую по улицѣ, за Елену) Леночка! (Торопливо, задыхаясь отъ радости, идетъ къ средней двери и кричитъ) Старуха, Леночка идетъ!.. Я говорилъ, что придетъ...

(Входитъ Марья Герасимовна)

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Гдѣ? Показалось тебѣ...

КАСТЬЯНОВЪ.

Нѣтъ, смотри! (Оба подходятъ къ окну) Видишь? Видишь, походка такая, какъ у Леночки... Вонъ тамъ идетъ, у желѣзнаго дома...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Это не она... Глаза-то у тебя совсѣмъ плох³е стали...

КАСТЬЯНОВЪ.

Не она... Какъ же это не она? А мнѣ показалось...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Что чай-то не пьешь? Пей! Смотрѣть-то на тебя страшно: пожелтѣлъ, какъ лимонъ.

КАСТЬЯНОВЪ.

Это тебѣ кажется...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Чего ужъ не кажется. Вижу я, что съ тобой дѣлается...

(Уходитъ. Старикъ садится на стулъ и погружается въ тяжелыя думы; кажется, что онъ думаетъ о смерти. Пауза)

КАСТЬЯНОВЪ.

Не придетъ... А ну-ка не придетъ?..

(Отгоняя отъ себя эту мысль, начинаетъ усиленно курить. Входитъ Марья Герасимовна съ каплями въ рюмочкѣ)

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

На, выпей.

КАСТЬЯНОВЪ.

Чего тутъ еще?

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Не разговаривай, выпей... Это успокоитъ...

КАСТЬЯНОВЪ.

Ничего не успокоитъ. (Выпиваетъ капли)

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА

(ставя рюмочку на столъ).

Ночь не ночевала... О насъ не подумала... И что люди будутъ говорить?

КАСТЬЯНОВЪ.

Глупости! И все ты по рецепту другихъ живешь, которыхъ и въ глаза никогда не видала... Всю жизнь такъ: "осудятъ"! "Подумаютъ"! Ничего, никогда я больше не слыхалъ отъ тебя!

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Не разстраивайся... Что злишься? Говорить съ тобой нельзя стало... Совсѣмъ студентомъ сталъ подъ старость лѣтъ: все не такъ, все не нравится... (Садится пить чай и наливаетъ ему стаканъ. Ставя передъ нимъ стаканъ) Пей! (Послѣ небольшой паузы) Къ доктору сегодня пойдемъ... Пусть при мнѣ тебя осмотритъ: ты вѣдь самъ ничего не скажешь.

КАСТЬЯНОВЪ.

Ступай одна - осматривайся.

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА

(вырывая у него изъ рукъ папиросу).

Перестань курить! Вѣдь всѣ внутренности свои прокоптѣлъ, изо рта не выпускаешь...

КАСТЬЯНОВЪ

(свертывая новую папироску).

Это ты напрасно... 35 лѣтъ ты мнѣ это говоришь, и 35 лѣтъ я курю.

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Не я, задохся бы въ дыму... И Богъ знаетъ, что съ тобой было бы безъ меня... Можетъ быть, и въ каторгу угодилъ бы... (Пауза) Не ждала я, чтобъ Леночка вся въ тебя вышла... (Съ отчаян³емъ) И гдѣ ходитъ? Подумать страшно... Придетъ ли?

КАСТЬЯНОВЪ.

Придетъ... Вотъ посмотри, сейчасъ придетъ... Засидѣлась у какой-нибудь подруги и осталась ночевать...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Не притворяйся, старикъ... Меня утѣшать нечего. Самъ не вѣришь словамъ своимъ... И что съ ней сдѣлалось? Кончила курсъ съ золотой медалью, любила музыку, играла такъ, какъ никто въ гимназ³и... Помнишь Саратовск³й концертъ? Начальница поцѣловала при всей публикѣ... И вдругъ... не понимаю...

КАСТЬЯНОВЪ.

Стара, чтобъ понимать... Впрочемъ, ты никогда этого не понимала...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Чего не понимала?

КАСТЬЯНОВЪ.

Никакого протеста... Ты только приноравливалась къ жизни, да меня лечила касторкой отъ всякихъ фантаз³й...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Что говоришь, старый?

КАСТЬЯНОВЪ.

А что? Развѣ неправда? Вѣрно!.. Бывало, чуть во мнѣ вспыхнетъ огонекъ и какому-нибудь почтенному вору-мерзавцу захочется запустить, ты сейчасъ-же касторки... У тебя - все отъ плохого желудка, всякая порядочная мысленка...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

И сейчасъ скажу, что все отъ здоровья... У Леночки нервы плох³е... Ей надо водой лечиться и на желудокъ обратить вниман³е... У насъ въ панс³онѣ мадамъ Альбертъ всегда, бывало, какъ дѣвочка задумается, сдѣлается грустной, касторки давала... Всѣмъ, всѣмъ... Такая была славная, симпатичная...

(Въ передней звонокъ)

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Она!

КАСТЬЯНОВЪ.

Можетъ быть, Артамонъ... Если бы она!

(Оба бѣгутъ въ переднюю отпирать дверь. Приходитъ Артамонъ, печаленъ и сумраченъ. Раздѣвается въ передней и входитъ въ комнату. Старики въ то время. когда онъ раздѣвается, забрасываютъ его вопросами. Онъ упрямо молчитъ) .

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Ну что же? Что? Говори скорѣй!

КАСТЬЯНОВЪ.

Что молчишь-то? Разсказывай. Былъ у Осиповыхъ?

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Къ Бондаревымъ заѣзжалъ?

КАСТЬЯНОВЪ.

Чай, въ трактирѣ сидѣлъ, не искалъ? Говори!..

(Всѣ входятъ изъ передней въ комнату. Молчан³е Артамона объяло стариковъ страхомъ и ужасомъ. Артамонъ сѣлъ у чайнаго стола. Пауза)

КАСТЬЯНОВЪ.

Говори... Все равно узнаемъ.

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Господи, что такое?

АРТАМОНЪ.

Ничего. Не нашелъ я ее. Вездѣ былъ, гдѣ она бываетъ.

КАСТЬЯНОВЪ.

Ну что же? Что?

АРТАМОНЪ.

Да чего что! Видите, одинъ,- значитъ, не нашелъ.

КАСТЬЯНОВЪ.

Не скрывай... Говори, Артамонъ, не скрывай... Вѣдь намъ еще хуже не знать-то, что съ ней...

АРТАМОНЪ.

Я самъ не знаю, что съ ней и гдѣ она.

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Правда?

АРТАМОНЪ.

Правда... отстаньте!

(Молчан³е)

АРТАМОНЪ

(обращаясь къ Кастьянову).

Что носъ повѣсилъ? Не годится старому студенту носъ вѣшать.

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

А ты заѣзжалъ къ этой?.. Какъ ее? Рыженькая такая... еврейка она... Гофманъ. что ли?

АРТАМОНЪ.

Заѣзжалъ... Не была она у ней...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

И у Осиповой былъ?

АРТАМОНЪ.

Говорилъ уже...

(Пауза)

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Я пойду искать... И къ Гофманъ, и къ Прибытковой схожу опять. Онѣ мнѣ помогутъ... Онѣ скажутъ, гдѣ она... Пейте тутъ чай... я пойду.

АРТАМОНЪ.

Придетъ она.

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА.

Когда придетъ? Можетъ быть, съ ней, Богъ-знаетъ, что случилось! Пойду одѣться... (Уходитъ)

КАСТЬЯНОВЪ.

Всю ночь не спалъ... Затылокъ теперь ломитъ... Ворочался, думалъ-думалъ и ничего не выдумалъ... Ну, что мнѣ съ ней дѣлать? Замужъ совѣтовать выйти, дѣтей народить? Не могу я этого, стыдно... А другого ничего не придумаю...

АРТАМОНЪ.

Пусть ее.

КАСТЬЯНОВЪ.

Пропадетъ, ни за грошъ пропадетъ... Ей вѣдь море по колѣно,- она ничего не боится... совсѣмъ казакъ на войнѣ... Бывало, въ мое время и либеральничали, и работали, но какъ-то все это келейно, тихо, втихомолку... А теперь вѣдь на площадяхъ кричатъ, на улицахъ орутъ... А талантовъ нѣтъ... Гдѣ Герценъ? Гдѣ у нихъ Герценъ? Вонъ онъ, посмотри! (Показываетъ на портретъ Герцена на стѣнѣ) Умъ! Огонь!

АРТАМОНЪ.

Ну, ихъ!..

КАСТЬЯНОВЪ.

Кого?

АРТАМОНЪ.

Да всѣхъ вашихъ писателей... Не люблю я ихъ...

КАСТЬЯНОВЪ.

Неучъ, неучъ...

АРТАМОНЪ.

Толковали, толковали, а изъ жизни ничего не сдѣлали, только въ тупикъ ее загнали... Имъ хорошо,- они умерли! А намъ вотъ тутъ живи, да расхлебывай всѣ мерзости!

КАСТЬЯНОВЪ

(добродушно).

Болванъ! Ты, братъ, совсѣмъ дуракъ. Да развѣ это писатели сдѣлали?

АРТАМОНЪ.

Не они только... Время ихъ сдѣлало, наше время... А они выражали свое время, стало быть, и они тоже... Это я такъ понимаю.

КАСТЬЯНОВЪ.

Болванъ и выходишь, да еще однобок³й болванъ... Ничего ты правильно себѣ уяснить не можешь. А отчего? Систематическаго образован³я нѣтъ. Если бы не шелопайничалъ, а учился...

АРТАМОНЪ.

Слышалъ я это! Только мнѣ всегда казалось,- не тому меня начинали учить, чему надо... Мнѣ мальчишкой больше всего хотѣлось знать, откуда люди на землѣ появляются, и зачѣмъ они появляются... День и ночь я объ этомъ думалъ, и мучила меня эта тайна; а при такомъ состоян³и я никакъ не могъ грамматикой прилежно заниматься.

КАСТЬЯНОВЪ.

Что же тебѣ объяснить надо было?

АРТАМОНЪ.

Я не знаю, что надо было. Только грамматика-то тутъ не причемъ была, а особенно молитвы... Смѣшили онѣ меня... Я ихъ учителю, какъ дьяконъ, нараспѣвъ отвѣчалъ и хохоталъ, а онъ отцу жаловался... Отецъ поролъ... И всякое yченье сдѣлалось мнѣ противно тогда.

КАСТЬЯНОВЪ.

Не попалъ ты въ руки хорош³я... Былъ у меня одинъ такой же огарокъ, какъ ты... Въ Тамбовской гимназ³и я тогда служилъ...

АРТАМОНЪ

(прислушиваясь)

Постой... Кажется, Осокинъ въ кухнѣ. (Подходитъ къ двери передней)

КАСТЬЯНОВЪ

(прислушиваясь).

Кухарку пробираетъ.

(Ясно доносится фраза Осокина: "У меня, смотри, не выливать помой!"!)

АРТАМОНЪ

(отходя отъ двери).

Сюда идетъ. Должно быть, за мной...

(Садится ни диванъ: входитъ Осокинъ)

ОСОКИНЪ

(подходя къ Артамону).

Здравствуй! (Протягиваетъ руку, Артамонъ руки не даетъ) Очень деликатно... ничего другого отъ васъ ждать нельзя... Я за вами... Отецъ требуетъ... Требуетъ какого-то отчета въ трехъ тысячахъ... По векселямъ, что ли, вы тамъ заняли у кого-то...

КАСТЬЯНОВЪ.

Что, вы и здороваться не хотите?

ОСОКИНЪ.

Простите, я разсѣянъ... Непр³ятности все... Чортъ знаетъ, как³я возлагаютъ на тебя ид³отск³я поручен³я, а ты долженъ ихъ исполнять!.. (Здороваясь съ Кастьяновымъ) Что, Елена дома?

АРТАМОНЪ.

Какая она вамъ Елена?

ОСОКИНЪ.

Я съ вами не желаю перебираться... Желаете вы идти къ отцу?

АРТАМОНЪ.

Скажите ему: отчета отдавать никакого не хочу, деньги подъ векселя больше брать не буду и, вообще, не буду у него брать никакихъ денегъ...

ОСОКИНЪ.

Романтизмъ... Вотъ вы ступайте и скажите ему.

АРТАМОНЪ.

Не хочу.

(Молчан³е)

ОСОКИНЪ.

Странно... При чемъ же я тутъ? Онъ накинется на меня, и я долженъ буду выслушивать то, что вы должны выслушать. Не очень это пр³ятно...

(Уходитъ. Звонокъ)

КАСТЬЯНОВЪ.

Она! Ея звонокъ...

(Выбѣгаетъ въ переднюю, за нимъ выходитъ Артамонъ; Марья Герасимовна уже въ шляпѣ, собравшаяся идти искать Елену, но является тоже въ передней.

Дверь отпирается, и входитъ Елена. Въ шляпѣ и кофточкѣ, прямо проходитъ въ свою комнату)

КАСТЬЯНОВЪ

(съ ребяческой радостью кружась около Елены).

Пришла... Наконецъ-то пришла!.. Гдѣ же это ты? Ну, потомъ, потомъ разскажешь... чай, голодная? Садись чай пить.

ЕЛЕНА

(уже въ дверяхъ своей комнаты).

Мнѣ надо остаться одной... я... мнѣ нужно умыться, привести себя въ порядокъ...

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА

(важно).

Какъ мать, я тебѣ обязана сказать, Елена...

ЕЛЕНА.

Пожалуйста, мама, безъ этого тона!

(Уходитъ. Недоразумѣн³е. Молчан³е. Заговорили почему-то таинственно, почти шопотомъ)

КАСТЬЯНОВЪ.

Блѣдная. Замѣтили вы? Блѣдная? Да?

АРТАМОНЪ.

Это ничего... Я не люблю красныхъ лицъ.

КАСТЬЯНОВЪ.

Не мылась... Вы слышали - сказала: пойду, умоюсь? Значитъ, не до того было... Авось, все разскажетъ... только нѣтъ, едва ли... Она въ послѣднее время совсѣмъ разговаривать со мной перестала... А всегда была откровенна... Гдѣ? Что? Ничего не знаю... (Обращаясь къ Артамону) Авось, тебѣ разскажетъ. Попытайся...

АРТАМОНЪ.

Не буду. Захочетъ, сама разскажетъ. (Садится на диванъ)

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА

(подсматривая въ замокъ двери Елениной комнаты).

Бумаги как³я-то рветъ... Грѣхъ... грѣхъ, да и только... Пойду ей цвѣтной капусты сварю,- чай, ѣсть захочетъ...

(Уходитъ въ кухню)

КАСТЬЯНОВЪ.

А я полежу, братъ... Голова у меня не того... Надо полежать.

(Уходитъ въ свою комнату. Артамонъ, посидѣвъ на диванѣ и что-то обдумавъ, подошелъ къ двери Елениной комнаты, хотѣлъ было постучатъ, но раздумалъ и снова, стоя у дверей, погрузился въ думы.

Въ передней появляются Матреша и Марья Герасимовна. Матреша въ бѣломъ, простенькомъ платьѣ, шляпкѣ, въ рукахъ небольшая картонка съ цвѣтами. Оживлена, весела, счастлива)

МАРЬЯ ГЕРАСИМОВНА

(въ передней).

Ну, или, или... не бойся... Чего ты сегодня какъ разрядилась? (Показывая на Артамона) Вонъ онъ стоитъ. Разговаривайте, я мѣшать не буду. (Уходитъ)

МАТРЕША

(подбѣгая къ Артамону).

Здравствуй! (Хотѣла было его поцѣловать, но спохватилась и осмотрѣлась кругомъ) Нельзя... Увидятъ... Готовъ?

АРТАМОНЪ.

Что ты такъ рано?

МАТРЕША.

Вѣдь сегодня 28-ое.

АРТАМОНЪ.

Ну что же 28-ое?

МАТРИША.

День вѣнчанья... Батюшка обѣщалъ послѣ обѣдни вѣнчать... Надо сейчасъ идти... У меня все готово... И четырехъ свидѣтелей нашла... Одинъ, Богъ его знаетъ, кто... подошла и попросила на улицѣ какого-то господина... Засмѣялся и согласился.

АРТАМОНЪ.

Чортъ возьми, а я и забылъ объ этомъ обстоятельствѣ... Мнѣ казалось, 28-ое не скоро.

МАТРЕША.

Какъ же такъ? Надо идти... За десять рублей батюшка согдасился.