Шекспир Вильям - Король Генрих Iv (Часть первая)

ковъ. Ты изъ-за грубаго поступка лишился своего мѣста въ совѣтѣ, которое занялъ твой младш³й братъ, и утратилъ расположен³е и двора, и всѣхъ принцевъ моей крови. Всѣ надежды, всѣ ожидан³я, возлагавш³яся на твою будущность, рушились, и нѣтъ человѣка, который пророчески не предчувствовалъ бы въ душѣ, что паден³е твое неизбѣжно. Если бы я слишкомъ щедро расточалъ свое присутств³е, если бы я мозолилъ глаза народу, если бы я изнашивался и обезцѣнивалъ себя въ негодной компан³и, общественное мнѣн³е, возведшее меня на престолъ, осталось-бы вѣрнымъ прежнему правителю и меня, какъ человѣка низкой пробы, отъ котораго нечего ожидать хорошаго, заставили-бы вѣчно томиться въ безвѣстномъ изгнан³и. Рѣдко доставляя народу случай видѣть меня, я, словно комета, вызывалъ всеобщее удивлен³е каждымъ своимъ появлен³емъ. Одни говорили своимъ дѣтямъ: - "Это онъ". Друг³е восклицали: - "Гдѣ онъ? Который Боллинброкь?" Казалось, будто я затмѣвалъ даже небесныя свѣтила, а самъ принималъ такой смиренный видъ, что всѣ забывали про вѣрноподданническ³я чувства, и даже въ присутств³и вѣнценосца цѣлыя тысячи устъ восторженно привѣтствовали меня громкими криками "ура!" Поступая съ такимъ благоразум³емъ, я вѣчно оставался свѣжимъ и новымъ. Мое появлен³е, словно риза первосвященника, всегда вызывало изумлен³е, поэтому оно всегда было торжественно и имѣло праздничный видъ. Самая рѣдкость такого зрѣлища придавала ему особенную торжественность. Тогдашн³й-же вѣтренный король рыскалъ повсюду, окруженный пустыми забавниками, чьи остроты вспыхивали такъ-же быстро, какъ сухой хворостъ, но такъ-же быстро и сгорали. Отбросивъ велич³е, онъ допускалъ свою царственную особу якшаться съ разными скачущими шутами, осквернявшими своими насмѣшками его высокое имя. Не взирая на это имя, онъ поощрялъ смѣхъ и шутки надъ нимъ пажей, являясь мишенью для остроум³я безбородыхъ молокососовъ. Его часто видали на улицѣ, и онъ даже входилъ въ сношен³я съ толпой. Такъ какъ онъ вѣчно находился у всѣхъ на глазахъ, всѣ къ нему привыкли, и отъ его присутств³я тошнило, какъ это бываетъ, когда объѣшься меда. Онъ становится уже не сладокъ. Немножко его и еще немножко, а на повѣрку выйдетъ, что черезчуръ много. Когда-же Ричарду, бывало, захочется торжественно показаться народу, его появлен³е производило такое-же впечатлѣн³е, какъ крикъ кукушки въ ³юнѣ; слышишь этотъ крикъ, но не обращаешь на него вниман³я. На него смотрѣли, но только пресыщенными, вслѣдств³е привычки, глазами и не удостоивали его того особеннаго восторга, какой должно вызывать солнце королевскаго велич³я, когда оно показывается рѣдко. Сытой, пресыщенной его лицезрѣн³емъ толпѣ до того надоѣлъ его видъ, что она смотрѣла на него полусонными глазами, полуопустивъ вѣки, съ тѣмъ угрюмымъ выражен³емъ съ какимъ подозрительный человѣкъ смотритъ на своего врага. На томъ-же самомъ пути стоишь и ты, Герри. Твои близк³я и пятнающ³я тебя отношен³я къ негоднымъ изъ низкаго происхожден³я людямъ лишили тебя твоего царственнаго преимущества. Ты такъ всѣмъ приглядѣлся, что ни у кого нѣтъ желан³я видѣть тебя, разумѣется, кромѣ меня. Мнѣ, напротивъ, хотѣлось бы видѣть тебя чаще; даже и теперь меня, противъ воли, ослѣпляетъ глупая привязанность къ тебѣ.

   Принцъ Генрихъ. На будущее время, трижды великодушный государь, я постараюсь быть болѣе самимъ собою.

   Король Генрихъ. Такимъ, какимъ ты теперь, былъ въ глазахъ всего свѣта и Ричардъ, когда я, вернувшись изъ Франц³и, высадился въ Рэвенспоргѣ. Такимъ, какимъ я былъ тогда - теперь Генри Пэрси. Клянусь и скипетромъ моимъ, и душею, что у него больше правъ на корону Англ³и, чѣмъ у такого призрака наслѣдника престола, какъ ты. Онъ безъ всякаго права, даже безъ тѣни права, наводняетъ теперь поля государства вооруженными людьми и не страшится стать лицомъ къ лицу съ вооруженной пастью льва. Хотя онъ и не старше тебя годами, но тѣмъ не менѣе онъ престарѣлыхъ лордовъ и почтенныхъ епископовъ ведетъ за собою въ кровопролитныя схватки и въ смертоносныя битвы. Какую безсмертную славу стяжалъ этотъ молодой человѣкъ своею побѣдою надъ прославленнымъ Доуглесомъ, за свои подвиги, за свои безстрашные набѣги, своими блестящими военными способностями завоевавъ себѣ во всѣхъ государствахъ, исповѣдующихъ христ³анскую вѣру, первое мѣсто среди воиновъ и назван³е величайшаго полководца своего времени. Три раза этотъ самый Генри Пэрси, этотъ Марсъ въ пеленкахъ разбивалъ въ прахъ всѣ усил³я Доуглеса; онъ захватилъ шотландца въ плѣнъ, освободилъ безъ выкупа и вслѣдств³е этого пр³обрѣлъ въ немъ друга. Теперь оба они, дерзко возвышая голосъ, шлютъ намъ вызовъ, потрясая имъ и нашъ престолъ, и спокойств³е страны. Что скажешь ты на это? Горяч³й, Норсомберлендъ, его преподоб³е епископъ ²оркск³й, Доуглесъ и Мортимеръ подняли противъ насъ знамя возстан³я, но зачѣмъ, Герри, передаю эти извѣст³я я тебѣ, моему блѣжайшему и самому дорогому врагу? Кто знаетъ, не придется ли мнѣ увидѣть, что ты вслѣдств³е ли досады и малодушнаго страха, или вслѣдств³е увлечен³я постыдными страстями, очутишься въ рядахъ бунтовщиковъ подъ начальствомъ Пэрси и у него на жалован³и? Кто знаетъ, не станешь-ли ты пресмыкаться у его ногъ и льстиво поощрять его гнѣвъ противъ меня, чтобы доказать, до чего дошло твое перерожден³е?

   Принцъ Генрихъ. Не говорите этого; ничего подобнаго вы не увидите. Да проститъ Богъ тѣмъ, кто такъ страшно уронилъ меня во мнѣн³и вашего величества. Голова Генри Пэрси искупитъ всѣ прошлыя мои ошибки. Когда нибудь, послѣ особенно доблестнаго дня, я позволю себѣ снова назваться вашимъ сыномъ. Тогда я предстану передъ вами въ окровавленной одеждѣ, съ окровавленнымъ лицомъ, а когда я смою съ себя эту кровь, вмѣстѣ съ нею исчезнетъ и мой позоръ. Этотъ день, если ему только суждено настать, заблещетъ тогда, когда съ Горячимъ, съ этимъ сыномъ чести и любимцемъ славы, съ этимъ безукоризненнымъ и всѣми прославляемымъ рыцаремъ сразится никѣмъ до сихъ поръ не признанный сынъ вашъ, Герри. О, какъ-бы я желалъ, чтобы всѣ доблести, вѣнчающ³я его шлемъ, размножились до безконечности, а позоръ, тяготѣющ³й надъ моею головою, удвоился, потому что настанетъ время, когда этотъ юный уроженецъ сѣвера вынужденъ будетъ промѣнять свои доблестныя дѣян³я на мой позоръ! Добрѣйш³й мой повелитель, Пэрси для меня только довѣренное лицо, обязанное накоплять для меня какъ можно большее количество блистательныхъ подвиговъ, но я потребую отъ него такого неумолимаго отчета, что онъ вынужденъ будетъ возвратить мнѣ всю накопленную имъ славу до послѣдней крупицы, до самой ничтожной похвалы. Да, это будетъ такъ, если-бы даже пришлось вырвать у него все это вмѣстѣ съ сердцемъ! Вотъ въ чемъ я клянусь вамъ именемъ Бога! Если вашему величеству угодно, чтобы я сдержалъ слово, пролейте нѣсколько капель цѣлебнаго бальзама въ видѣ снисхожден³я на тѣ застарѣлыя язвы, которыя явились послѣдств³ями моей безпутной жизни. Если мнѣ не суждено достигнуть желаемаго, смерть уничтожитъ всѣ обязательства, и я скорѣе вытерплю сто тысячъ смертей, чѣмъ нарушу хоть ничтожнѣйшую частицу даннаго обѣта.

   Король Генрихъ. Вотъ смертный приговоръ сотни тысячъ мятежниковъ. Ты получишь назначен³е съ широкими полномоч³ями (Входитъ Блонтъ). Что съ тобою, добрый мой Блонтъ? У тебя такой видъ, словно ты куда-то торопишься.

   Блонтъ. Дѣло, о которомъ я обязанъ доложить, не допускаетъ отлагательствъ. Лордъ Мортимеръ прислалъ изъ Шотланд³и извѣст³е, что одиннадцатаго числа этого мѣсяца войска Доуглеса соединились съ мятежниками въ Шрюсбэри. Если всѣ союзники сдержать слово, получится такое невиданно громадное, такое устрашающее войско, что государству справиться съ нимъ будетъ не легко.

   Король Генрихъ. Эту новость я узналъ уже пять дней тому назадъ, поэтому лордъ Уэстморлендъ и мой сынъ принцъ Джонъ Ланкастрск³й уже уѣхали сегодня. Въ среду отправишься ты, Герри, а въ четвергъ тронемся въ путь и мы сами. Мѣстомъ нашей встрѣчи будетъ Бриджнорсъ; ты, Герри, направишься туда чрезъ Глостэрширъ. На то, что намъ остается сдѣлать еще, потребуется дней двѣнадцать; только тогда всѣ наши силы могутъ стянуться къ Бриджнорсу. А дѣла на рукахъ у насъ много и надо спѣшить: каждая проволочка съ нашей стороны дастъ непр³ятелю возможность усиливаться (Уходятъ).

  

  

   Фольстэфъ. Слушай, Бардольфъ, мнѣ кажется, что послѣ нашего послѣдняго дѣла я начинаю опускаться самымъ позорнымъ образомъ. Смотри, развѣ я не спадаю съ тѣла, не сохну? Кожа держится на мнѣ, какъ обвислое платье старой бабы; весь я сморщился, какъ излежавшееся яблоко. Нѣтъ, надо раскаяться... и поскорѣе, пока я еще хоть на что нибудь похожъ; не то, того и гляди, такъ ослабѣю, такъ исхудаю, что силъ, пожалуй, не хватитъ на раскаян³е. Вѣдь, я забылъ, какой бываетъ внутренн³й видъ церкви! Будь я перечное зерно или кляча съ пивовареннаго завода, если я хоть что-нибудь помню! А кто въ этомъ виноватъ, кто загубилъ меня? - Все товарищество, одно подлое товарищество!

   Бардольфъ. Сэръ Джонъ, если вы и далѣе будете такъ сильно сокрушаться, то не долго проживете.

   Фольстэфъ. Совершенная твоя правда. Иди, спой-ка мнѣ какую нибудь самую непристойную пѣсню; это меня развеселитъ. Отъ природы я надѣленъ былъ всѣми качествами, необходимыми джентельмену, то есть, достаточно былъ добродѣтеленъ, ругался и божился мало, въ кости игралъ не болѣе семи разъ въ недѣлю, а въ непотребныя мѣста хаживалъ не болѣе одного раза въ четверть... часа; три или четыре раза возвращалъ занятыя деньги. Жилъ хорошо, съ чувствомъ мѣры, а теперь живу до того безпорядочно, что не знаю ни мѣры, ни границъ. Это ни на что не похоже!

   Бардольфъ. Толщина ваша, сэръ Джонъ, выходить изъ всякихъ границъ; поэтому вы дѣйствительно становитесь ни на что не похожи.

   Фо³ьстэфъ. А ты измѣни свою образину, тогда и я образъ жизни перемѣню. Ты у насъ адмиралъ, стоишь на кормѣ съ фонаремъ, а фонарь этотъ ни что иное, какъ твой красный носъ. Ты кавалеръ ордена Горящей Лампы.

   Бардольфъ. Лицо мое, сэръ Джонъ, никакого вреда вамъ не дѣлаетъ.

   Фольстэфъ. Напротивъ, готовъ побожиться, что оно приноситъ мнѣ такую же пользу, какъ инымъ людямъ созерцан³е человѣческаго черепа или memento mori. Какъ только я увижу твою рожу, такъ вспомню объ адскомъ пламени, о богачѣ, облеченномъ въ пурпуръ, потому что она въ своихъ багровыхъ покровахъ такъ и горитъ, такъ и пылаетъ. Будь ты хоть мало-мальски добродѣтеленъ, я и клясться не сталъ бы иначе, какъ твоей рожей и даже вотъ въ какихъ словахъ: "Клянусь краснымъ носомъ Бардольфа который есть огнь небесный!" но, къ несчаст³ю, ты человѣкъ совсѣмъ потерянный, и, глядя на твою синебагровую образину, тебя можно принять только за самое черное исчад³е мрака, и исчезни всѣ деньги съ лица земли, если я не принялъ бы тебя за ignus fatuus или за свѣтящуюся бомбу, когда ты ловилъ мою лошадь на Гэдсхильскомъ перекресткѣ. Да, ты вѣчный торжественный день, неугасаемый потѣшный огонь. Благодаря твоему пылающему носу, я сберегъ по крайней мѣрѣ тысячу марокъ на фонаряхъ да на факелахъ, отправляясь съ тобою по ночамъ изъ харчевни въ харчевню, но за то хересъ, который ты выпилъ тамъ на мой счетъ, стоилъ мнѣ дороже всякаго освѣщен³я, будь оно куплено даже въ самой дорогой свѣчной лавкѣ въ м³рѣ. Ахъ, саламандра ты этакая! Вотъ уже тридцать два года, какъ я денно и нощно поддерживаю для тебя этотъ огонь... Да наградитъ меня за это Господь!

   Бардольфъ. Что вамъ далось мое лицо? Желалъ бы я, чтобы оно лежало у васъ въ брюхѣ.

   Фольстэфъ. Покорно благодарю! тогда у меня непремѣнно сдѣлалось бы воспален³е (Входитъ хозяйка). Ну, милѣйшая моя курочка, розыскала ли того, кто очистилъ мои карманы?

   Хозяйка. Ахъ, сэръ Джонъ, какого же вы о насъ мнѣн³я? Неужели же, сэръ Джонъ, вы воображаете, будто я стала бы держать у себя воровъ? И я, и мой мужъ допрашивали и обыскивали слугъ и прислужниковъ всѣхъ вмѣстѣ и каждаго въ отдѣльности. Десятой доли волоска и той до сихъ поръ не пропадало у меня въ заведен³и.

   Фольстэфъ. Лжешь ты, кабатчица! Бардольфъ у тебя въ харчевнѣ брился нѣсколько разъ, слѣдовательно волосъ у него пропало не мало... Я же присягу готовъ принять, что меня обворовали... но ты - баба, потому продолжай, какъ оно и слѣдуетъ бабѣ.

   Хозяйка. Кто? Я баба? Клянусь свѣтомъ господнимъ, что никто еще такъ меня не обзывалъ, при томъ у меня же въ домѣ.

   Фольстэфъ. Продолжай, продолжай! Я тебя довольно хорошо знаю!

   Хозяйка. Нѣтъ, сэръ Джонъ! Не знаете вы меня, сэръ Джонъ! Васъ же, сэръ Джонъ, я знаю: вы, сэръ Джонъ, у меня въ долгу, вотъ и затѣваете теперь ссору, чтобы отъ меня отвертѣться. Не я ли купила дюжину рубашекъ для вашего грѣшнаго тѣла?

   Фольстэфъ. Да, изъ негодной толстой холстины! Носить я ихъ не сталъ, а отдалъ женамъ булочниковъ, чтобы онѣ изъ нихъ мѣшковъ надѣлали.

   Хозяйка. Нѣтъ, какъ честная женщина, увѣряю, что рубашки были изъ чистѣйшаго голландскаго полотна, по восьми пенсовъ за элль. Кромѣ того, вы, сэръ Джонъ, должны мнѣ за пищу и питье, да и такъ взаймы деньги брали... всего двадцать четыре фунта.

   Фольстэфъ (Указывая на Бардольфа). Онъ тоже всѣмъ этимъ пользовался, такъ пускай и расплачивается онъ.

   Хозяйка. Онъ? Да онъ бѣденъ: у него ничего нѣтъ!

   Фольстэфъ. Кто? Онъ бѣденъ? Взгляни только на его рожу!... Что ты толкуешь про бѣдность? Пусть начеканятъ монетъ изъ его носа, изъ его щекъ; я же ни за одинъ обѣдъ не заплачу. Дурака ты изъ меня разыгрывать хочешь, что ли? Какъ! Мнѣ въ своей же харчевнѣ вздремнуть даже нельзя? - Тотчасъ всѣ карманы очистятъ. Кромѣ того, у меня еще перстень съ печатью украли; онъ моему дѣду принадлежалъ и стоилъ сорокъ марокъ.

   Хозяйка. О, Господи ²исусе! Ужъ не знаю, сколько разъ самъ принцъ при мнѣ говорилъ, что перстень мѣдный!

   Фольстэфъ. Что такое? Послѣ этого твои принцъ оселъ и подлецъ! Жаль, что теперь его здѣсь нѣтъ, а то я бы его искалѣчилъ, если-бы онъ это посмѣлъ повторить при мнѣ! (Принцъ Генрихъ и Пойнцъ входятъ маршируя; Фольстэфъ идетъ къ нимъ на встрѣчу, приложивъ къ губамъ палку вмѣсто свирѣли). Ну, что, милѣйш³й мой? Видно, вотъ изъ какой щели вѣтеръ дуетъ... Неужели намъ всѣмъ походнымъ шагомъ идти придется?

   Бардольфъ. Да, попарно, какъ ходятъ колодники въ Ньюгэтской тюрьмѣ.

   Хозяйка. Ради Бога, принцъ, выслушайте меня.

   Принцъ Генрихъ. О, сколько угодно, мистрисъ Куикли! Какъ поживаетъ твой супругъ? Я его очень люблю: онъ человѣкъ честный,

   Хозяйка. Добрѣйш³й принцъ, выслушайте меня.

   Фольстзфъ. Ахъ, пожалуйста, оставь ее и слушай меня...

   Принцъ Генрихъ. А тебѣ что нужно, Джэкъ?

   Фольстэфъ. На дняхъ я заснулъ вотѣтуть за ширмами, и у меня обчистили карманы. Эта харчевня совсѣмъ непотребнымъ домомъ становится: въ ней посѣтителей обворовываютъ.

   Принцъ Генрихъ. Что-же у тебя-то украли, Джэкъ?

   Фольстэфъ. Повѣришь ли, Галь? - у меня украли не то три, не то четыре билета въ сорокъ фунтовъ каждый... да, кромѣ того, еще перстень съ печатью, принаддежавш³й моему дѣду.

   Принцъ Генрихъ. Ну, перстень - пустяки! все дѣло тутъ въ какихъ нибудь восьми пенсахъ.

   Хозяйка. То-же, свѣтлѣйш³й принцъ, и я заявляю ему. Еще сказала я ему, что слышала, какъ вы, ваше высочество, изволили говорить ему то-же, а онъ, сквернословъ этак³й, началъ отзываться о васъ самымъ гнуснымъ образомъ. Хвастался даже, что искалѣчить васъ.

   Принцъ Генрихъ. Что такое? Быть этого не можетъ.

   Хозяйка. Если я лгу, то, значитъ, нѣтъ во мнѣ ни правды, ни искренности, ни женственности.

   Фольстэфъ. Въ тебѣ столько-же правды, сколько въ вываренномъ черносливѣ, и столько-же искренности, сколько ея въ травленной лисицѣ, а насчетъ женственности, сама дѣвственница Мар³анна скорѣй годилась-бы въ жены любому констеблю, чѣмъ ты. Ну, пошла, подстилка ты этакая, пошла!

   Хозяйка. Что такое? Какая я подстилка? говори!

   Фольстэфъ. А такая, о которую ноги вытираютъ.

   Хозяйк а. Нѣтъ, я не подстилка. Такъ ты и знай! Я жена честнаго человѣка... Вотъ ты такъ, несмотря на все свое дворянство, не больше, какъ холопъ, если смѣешь такъ обзывать меня.

   Фольстэфъ. А ты, несмотря на всю свою женственность, - иначе говоря, - не болѣе, какъ скотина.

   Хозяйка. Какая я скотина? Говори-же, холопъ, говори!

   Фольстэфъ. Какая ты скотина? Выдра ты, вотъ что.

   Принцъ Генрихъ. Выдра, сэръ Джонъ? почему-же она выдра?

   Фольстэфъ. Потому что она животное земноводное, то есть, ни рыба, ни мясо. Ни одинъ мужчина не знаетъ, съ какой стороны надо къ ней подступиться.

   Хозяйка. Клеветникъ ты, если смѣешь такъ говорить! И тебѣ, и всякому другому мужчинѣ извѣстно, съ какой стороны я доступна. Помни ты это, ходопъ!

   Принцъ Генрихъ. Ты, хозяйка, совершенно права, а онъ позоритъ тебя самымъ наглымъ образомъ.

   Хозяйка. Онъ такъ-же позоритъ и васъ, свѣтлѣйш³й принцъ. Как-то намедни онъ вдругъ говоритъ, будто вы ему тысячу фунтовъ должны.

   Принцъ Генрихъ. Что такое? Я тебѣ тысячу фунтовъ долженъ?

   Фольстэфъ. Не тысячу фунтовъ, Галь, а цѣлый милл³онъ. Твоя дюбовь стоитъ милл³она, ее то ты мнѣ и долженъ.

   Хозяйка. Потомъ онъ называлъ васъ осломъ и грозилъ искалѣчить.

   Фольстэфъ. Бардольфъ! Развѣ я это говорилъ?

   Бардольфъ. Да, сэръ Джонъ, говорили.

   Фольстэфъ. А зачѣмъ онъ говорилъ, будто перстень меня мѣдный?

   Г³ринцъ Генрихъ. Я и теперь утверждаю тоже самое. Посмотримъ, посмѣешь ли ты привесть въ исполнен³е свою угрозу.

   Фольстэфъ. Ты знаешь, Галь, что будь ты обыкновеннымъ человѣкомъ, я бы отъ слова своего не отступился, но ты принцъ, и я тебя боюсь, какь боялся-бы рычан³я львенка.

   Принцъ Генрихъ. Почему-же львенка, а не льва?

   Фольстэфъ. Потому что, какъ льва, надо бояться короля. Не думаешь ли ты, что тебя я столько-же боюсь, какъ твоего отца?... Что ты на это скажешь? Пусть лопнетъ мой поясъ, если я не правъ.

   Пр³³нцъ Генрихъ. Если-бы лопнулъ поясъ, то штаны твои спустились-бы до колѣнъ. У тебя, пр³ятель, въ утробѣ ни для правды, ни для искренности, ни для честности нѣтъ мѣста: въ ней только и есть, что кишки да грудобрюшная перепонка. Ты честную женщину обвиняешь въ воровствѣ. Ахъ ты ублюдокъ, безстыж³й клеветникъ и мошенникъ! Развѣ у тебя въ карманахъ бывало хоть что нибудь, кромѣ грязныхъ трактирныхъ счетовъ, адресовъ непотребныхъ домовъ, да леденца на одинъ жалк³й пенни, чтобы изъ живота вѣтры выгонять? Будь я не принцемъ, а послѣднимъ простолюдиномъ, если у тебя въ карманахъ бывало хоть что нибудь, помимо этой дряни! Тѣмъ не менѣе, ты упорствуешь на своемъ и не хочешь допустить, чтобы тебя обличали во лжи... Какъ тебѣ не стыдно?

   Фольстэфъ. Послушай, Галь! ты, вѣдь, знаешь, въ какой невинности жилъ Адамъ, а дошелъ-же и онъ до грѣхопаден³я. Что-же въ нашъ развратный вѣкъ дѣлать бѣдному Джэку Фольстэфу. Ты видишь, - мяса у меня болѣе, чѣмъ у другихъ людей, поэтому я еще болѣе хрупокъ, чѣмъ всѣ друг³е. - Значитъ, ты сознаешься, что очистилъ мои карманы?

   Пгинцъ Генрихъ. По ходу дѣла, оно какъ будто такъ.

   Фольстэфъ. Мистрисъ Куикли, я тебѣ прощаю: приготовь мнѣ завтракать, люби мужа, наблюдай за прислугой и уважай своихъ посѣтителей. Ты видишь: - когда мнѣ представляютъ разумные доводы, я человѣкъ сговорчивый. Гнѣвъ мой уходился... Опять? - Нѣтъ, будетъ! пожалуйста, уйди (Хозяйка уходитъ). Теперь, Галь, разсказывай, что новаго при дворѣ? Чѣмъ разрѣшилось дѣло о грабежѣ на большой дорогѣ?

   Принцъ Генрихъ. Хорошо, милый мой ростбифъ, что у тебя при дворѣ есть такой ангелъ-покровитель, какъ я, деньги ограбленнымъ уплачены.

   Фольстэфъ. Мнѣ эта уплата не нравится: только двойной трудъ!

   Принцъ Генрихъ. Теперь я съ отцомъ въ ладу и могу дѣлать все, что захочу!

   Фольстэфъ. Такъ знаешь что? - Ограбь казну, да сдѣлай это, не умывая потомъ рукъ.

   Блрдольфъ. Въ самомъ дѣлѣ, поступите такъ, какъ онъ говоритъ.

   Принцъ Генрихъ. Я выхлопоталъ тебѣ, Джэкъ, мѣсто въ пѣхотѣ.

   Фольстэфъ. Мѣсто въ конницѣ было-бы мнѣ болѣе по-сердцу... Гдѣ-бы мнѣ найти молодца, лѣтъ такъ двадцати-двухъ, который умѣлъ-бы воровать, не попадаясь, потому что карманы мои пусты до безобраз³я... А все-таки надо благодарить Бога за бунтовщиковъ. Народъ этотъ ополчается только противъ честныхъ людей. Хвалю ихъ за это, хвалю и цѣню!

   Принцъ Генрихъ. Бардольфъ!

   Бардольфъ. Что угодно вашему высочеству?

   Принцъ Генрихъ. Отнеси это письмо лорду Джону Ланкастру, то-есть, моему брату Джону, а это лорду Уэстморлендъ. А ты, Пойнцъ, живо, живо на коня, такъ какъ намъ до обѣда предстоитъ проскакать галопомъ цѣлыхъ тридцать миль. Джэкъ, постарайся добраться до Тэмпль-Голля часамъ къ двумъ дня. Я буду тебя тамъ ожидать, и ты узнаешь, какое готовится тебѣ назначен³е; получишь также и деньги, и инструкц³и насчетъ вербовки солдатъ. Страна въ огнѣ, а Пэрси находится на вершинѣ славы; надо будетъ посбитъ у нихъ спѣси; или они, или мы! (Принцъ Генрихъ, Пойнцъ и Бардольфь уходятъ).

   Фольстэфъ. Слова хорош³я и какой хорош³й народъ!... Эй, хозяйка, подавай мнѣ завтракать! Живѣй! Какъ-бы; желалъ я, чтобы эта харчевня была моимъ барабаномъ! (Уходитъ).

  

  

   Горяч³й. Хорошо сказано, благородный мой шотландецъ. Если-бы слова правды въ нашъ утонченный вѣкъ не считались лестью, слѣдовало-бы Доуглеса осыпать такими похвалами, какихъ не слыхивалъ ни одинъ даже самый испытанный воинъ, и во всемъ м³рѣ не было-бы человѣка славнѣе его. Клянусь Богомъ, я не льстецъ. Я презираю ласкательство, но все-таки скажу, что ни одинъ любимый человѣкъ не занимаетъ въ моемъ сердцѣ такого почетнаго мѣста, какъ ты... Лови-же меня на словѣ и дай мнѣ случай доказать тебѣ мою привязанность на дѣлѣ.

   Доуглесъ. Ты король благородства. Нѣтъ на землѣ такого могущественнаго человѣка, противъ котораго я-бы не пошелъ.

   Горяч³й. Поступай такъ всегда. Это хорошо.

  

  

   Горяч³й. Что это у тебя за письма?... Заранѣе благодарю тебя за нихъ.

   Гонецъ. Письма отъ вашего отца.

   Горяч³й. Зачѣмъ-же вмѣсто того, чтобы писать, онъ не пр³ѣхалъ самъ?

   Гонецъ. Онъ не можетъ пр³ѣхать, милордъ; онъ тяжело боленъ.

   Горяч³й. Досадно! нашелъ когда хворать! въ самое горячее-то время. Кто ведетъ его войско? Кому поручилъ онъ начальство надъ нимъ?

   Гонецъ. Вы все узнаете изъ письма. Мнѣ-же ничего неизвѣстно.

   Уорстэръ. Скажи, пожалуйста, лежитъ онъ въ постели?

   Гонецъ. Точно такъ, милордъ. Онъ слегъ въ постель за четыре дня до моего отъѣзда, а когда я собрался въ путь, врачи очень за него опасались.

   Уорстэръ. Нужно было дать выздоровѣть времени, а ужъ потомъ хворать самому. Никогда его здоровье не было такъ драгоцѣнно, какъ теперь.

   Горяч³й. Заболѣть теперь! ослабѣть именно въ эту минуту! Его болѣзнь наноситъ нашему предпр³ят³ю ударъ прямо въ сердце; она отзывается на насъ, на нашемъ станѣ, Онъ пишетъ мнѣ, что страдаетъ какою-то внутреннею болѣзнью, и что вербовку друзей и сосѣдей нельзя было поручить другому лицу. По его словамъ, такое щекотливое дѣло опасно поручить кому нибудь и вести его необходимо ему самому, тѣмъ не менѣе онъ совѣтуетъ смѣло продолжать предпр³ят³е съ тѣми силами, как³я у насъ уже есть, и попытаться узнать, насколько къ намъ благосклонна судьба? Слѣдуетъ поступать такъ потому, - пишетъ онъ, - что всѣ наши намѣрен³я теперь уже, конечно, извѣстны королю. Что вы на это скажете?

   Уорстэръ. Болѣзнь твоего отца большое для насъ увѣчье.

   Горяч³й. Рана опасная; все равно, что у насъ отнята рука ми нога... А, впрочемъ, нѣтъ! На первый взглядъ отсутств³и отца кажется важнѣе, чѣмъ оно есть на самомъ дѣлѣ. Хорошо ли подвергать опасности участь всѣхъ нашихъ имуществъ, ставя ихъ на одинъ ударъ, отдать на авось такую громадную ставку въ распоряжен³е прихоти одного какого-нибудь часа? Нѣтъ, это было-бы нехорошо, потому что тогда мы обнажили-бы самую глубину, самую душу нашихъ надеждъ, границы, даже крайн³е предѣлы всѣхъ нашихъ средствъ.

   Доуглесъ. Да, было-бы именно такъ, тогда какъ теперь есть въ виду значительная подмога. Мы можемъ смѣло, въ надеждѣ на будущее, тратить все, что у насъ есть. Кромѣ того, въ случаѣ неудачи, у насъ будетъ вѣрное средство для отступлен³я.

   Горяч³й. Именно, у насъ будетъ мѣсто для сбора, пристанище, если дьяволу или несчаст³ю вздумается непр³язненно посмотрѣть на дѣвственную чистоту нашего дѣла.

   Уорстэръ. А все-таки мнѣ очень жаль, что твоего отца нѣтъ съ нами. Самое свойство нашей попытки настолько щекотливо, что не допускаетъ дроблен³я силъ! Мног³е, не зная настоящей причины отсутств³я Норсомберленда, припишутъ послѣднее его благоразум³ю, его вѣрности королю, или прямо скажутъ, что графа удержало дома полное несочувств³е къ нашимъ начинан³ямъ. Теперь подумайте, какъ подобныя предположен³я могутъ охладить смѣлый порывъ нашего, во всякомъ случаѣ, опаснаго заговора и даже пошатнуть все предпр³ят³и. Вы отлично знаете, что намъ, нападающимъ, необходимо строго изслѣдовать и старательно законопачивать всѣ щели, всѣ отверст³я, черезъ которыя взглядъ разсудка могъ-бы взглянуть на наше дѣло. Отсутств³е твоего отца теперь откинутая завѣса, могущая открыть непосвященному так³я опасныя стороны предпр³ят³я, о какихъ онъ даже и не помышлялъ.

   Горяч³й. Вы заходите слишкомъ далеко. Напротивъ, вотъ, по моимъ ожидан³ямъ, то впечатлѣн³е, какое произведетъ его отсутств³е: оно придастъ нашему великому предпр³ят³ю такое обаян³е, такой видъ рѣшительной смѣлости, такой блескъ героизма, какихъ-бы оно не имѣло, если бы графъ былъ здѣсь. Всѣ подумаютъ, что мы, имѣя и безъ него возможность тягаться силами съ цѣлымъ государствомъ, при его помощи перевернемъ все вверхъ дномъ. Итакъ, все идетъ пока не дурно, и всѣ наши сочленен³я пока здравы и невредимы.

   Доуглесъ. Именно такъ, какъ желательно душѣ; въ Шотланд³и даже не знаютъ значен³я такого слова, какъ страхъ.

  

  

   Горяч³й. А, кузенъ Вернонъ! Добро пожаловать, моя душа.

   Вернонъ. Просите Бога, милорды, чтобы принесенныя мною извѣст³я были достойны такого ласковаго пр³ема. Графъ Уэстморлендъ направляется сюда съ семи-тысячнымъ войскомъ. Ему сопутствуетъ принцъ Джонъ.

   Горяч³й. Не бѣда! Что-же еще?

   Вернонъ. Кромѣ того, я узналъ, что король самъ своею особою выступилъ въ походъ и торопливо направляется сюда-же. Войско у него тоже внушительное.

   Горяч³й. Добро пожаловать. А гдѣ его сынъ, быстроног³й и безпутный принцъ Уэльсск³й съ своею компан³ею, какъ будто оттолкнувш³й отъ себя м³ръ, говоря ему: - "Ступай своею дорогой?"

   Вернонъ. Всѣ въ доспѣхахъ, всѣ вооружены; у всѣхъ на шлемахъ развѣваются страусовыя перья; всѣ хлопаютъ крыльями, словно только что выкупавш³еся орлы; всѣ въ своихъ золотыхъ кольчугахъ с³яютъ, словно иконы, всѣ такъ-же полны жизни, какъ май, такъ-же лучезарны, какъ солнце въ Ивановъ день, рѣзвы, какъ юные козлята, дики, словно молодые быки. Я видѣлъ принца Генриха, когда онъ въ шлемѣ съ забраломъ, въ набедренникахъ, въ блестящемъ вооружен³и, словно крылатый Меркур³й, съ такою легкостью прямо съ земли вскочилъ на сѣдло, что его можно было принять за слетѣвшаго съ небесъ бога, чтобы сѣсть верхомъ на горячаго Пегаса и очаровать м³ръ своею благородной осанкой, своимъ умѣн³емъ управлять конемъ!

   Горяч³й. Будетъ! Будетъ! Отъ такихъ похвалъ, пожалуй, сдѣлается лихорадка, хуже чѣмъ отъ лучей мартовскаго солнца. Пусть придутъ! Пусть явятся разряженные, какъ жертвы. Мы ихъ остывш³е и окровавленные трупы принесемъ на алтарь синеокой дѣвы дымящейся войны. Закованный въ желѣзо Марсъ, весь въ крови до самыхъ ушей, возсядетъ на свой престолъ. Я весь горю, словно въ огнѣ, всяк³й разъ, какъ только подумаю, что такая богатая добыча такъ, близко отъ насъ, а между тѣмъ намъ она еще не принадлежитъ. Ахъ, скорѣй-бы наступило время, когда я вскочу на коня, помчусь, словно громовая стрѣла, и ударю принца Уэльсскаго прямо въ грудь! Оба Герри вступятъ въ ожесточенный бой и разстанутся только тогда, когда одинъ изъ нихъ окажется трупомъ. Ахъ, что такъ долго не ѣдетъ Глендауръ!

   Вернонъ. Есть еще непр³ятныя вѣсти. По дорогѣ, я въ Уорстэрѣ слышалъ, что Глендауръ прибудетъ не ранѣе, какъ черезъ двѣ недѣли; онъ только къ этому сроку успѣетъ собрать войско.

   Доуглесъ. Отроду не слыхивалъ такого непр³ятнаго извѣст³я!

   Уорстэръ. Да, честное слово, отъ него обдаетъ холодомъ.

   Горяч³й. А какой численности достигаетъ арм³я короля?

   Вернонъ. До тридцати тысячъ человѣкъ.

   Горяч³й. Предположимъ, пожалуй, что и до сорока. Если мой отецъ и Глендауръ даже останутся въ сторонѣ, нашихъ силъ будетъ достаточно, чтобы въ велик³й день битвы дать отпоръ королевскому войску. Пойдемте, произведемъ смотръ нашимъ войскамъ. День суда близокъ, и если надо будетъ умереть, умремъ всѣ, но весело!

   Доуглесъ. Не говори о смерти. Я еще на цѣлыхъ полгода застрахованъ отъ чувства страха и отъ смертельнаго удара (Уходятъ).

  

  

   Фольстэфъ. Ступай впередъ, Бардольфъ, и добудь мнѣ бутылку хереса. Нашъ отрядъ пройдетъ черезъ Ковентри, не останавливаясь. Намъ необходимо къ вечеру поспѣть въ Сэттонъ.

   Бардольфъ. Пожалуйте денегъ, капитанъ.

   Фольстэфъ. Возьми на свои... на свои возьми.

   Бардольфъ. Да, вѣдь, цѣна бутылкѣ цѣлый ангелъ.

   Фольстэфъ. Что-жъ изъ того? - Расплатись, а сдачу, сколько-бы ея тамъ ни было, - хоть цѣлыхъ двадцать ангеловъ, - возьми себѣ за труды; денежные счеты - мое дѣло. Да скажи моему лейтенанту Пето, чтобы онъ ждалъ меня на концѣ города.

   Бардольфъ. Хорошо, капитанъ. Прощайте (Уходитъ).

   Фольстэфъ. Однако, будь я просто селедка въ разсолѣ, если мнѣ самому не стыдно за своихъ солдатъ. Во время принудительной вербовки, я самымъ дьявольскимъ образомъ злоупотребилъ довѣр³емъ короля. Въ замѣнъ полутораста новобранцевъ, я получилъ съ чѣмъ-то триста фунтовъ. Старался я вербовать только людей зажиточныхъ, сыновей богатыхъ мызниковъ, выбиралъ преимущественно обрученныхъ жениховъ, раза два уже оглашенныхъ въ церкви, изнѣженныхъ негодяевъ, кому барабанный бой страшнѣе самого чорта, а выстрѣлъ изъ пищали ужаснѣе чѣмъ для зарѣзанной курицы или для подстрѣленной дикой утки. Да, вербовалъ я только разъѣвшихся истребителей жирныхъ кусковъ, у кого храбрости въ утробѣ не болѣе, чѣмъ на булавочную головку, и всѣ они откупились, такъ-что теперь отрядъ мой состоитъ изъ знаменосцевъ, капраловъ, лейтенантовъ и разныхъ оборванцевъ, рубищемъ своимъ напоминающихъ Лазаря, у котораго прожорливыя собаки лижутъ раны, какъ его изображаютъ на узорахъ ковровъ... Въ сущности сволочь эта и понят³я не имѣетъ о военной службѣ; весь отрядъ состоитъ изъ проворовавшихся лакеевъ безъ мѣста, изъ младшихъ сыновей младшихъ братьевъ, изъ цѣловальниковъ, бѣжавшихъ отъ хозяевъ, да изъ проторговавшихся трактирщиковъ; словомъ, изъ всякаго отребья, изъ всякихъ язвъ въ образѣ человѣка, порожденныхъ спокойной жизнью общества и продолжительнымъ миромъ; лохмотья - же на нихъ, право, хуже самаго стараго заштопаннаго знамени. Вотъ такимъ - то сбродомъ приходится мнѣ замѣнять тѣхъ, кто откупился отъ службы. Глядя на мое войско, право, подумаешь, что оно цѣликомъ составлено изъ полутораста блудныхъ сыновъ, только-что пасшихъ свиней, отпоенныхъ помоями и откормленныхъ желудями. Какой-то проклятый шутникъ, встрѣтивъ на пути мой отрядъ, не даромъ-же сказалъ, будто я навербовалъ однихъ мерзавцевъ, снятыхъ съ висѣлицы. Да и въ самомъ дѣлѣ, свѣтъ отъ роду не видывалъ такихъ пугалъ... Не идти-же мнѣ съ ними черезъ Ковентри! Конечно нѣтъ; дѣло ясное!... Потомъ эти мерзавцы ходятъ-то еще раскоряками, словно на ногахъ у нихъ лошадиныя подковы... Дѣло въ томъ, что большинство ихъ, дѣйствительно, набрано мною по тюрьмамъ. Слава Богу, если на весь отрядъ отыщется полторы рубахи, а сама сказанная полурубаха не что иное, какъ двѣ сшитыя вмѣстѣ салфетки, накинутыя на плечи, какъ безрукавная епанча герольда; цѣльная-же рубашка, говоря по правдѣ, украдена или у хозяина харчевни въ Сентъ-Эльбэни, гдѣ мы останавливались, или у красноносаго трактирщика въ Ковентри. Впрочемъ, это не бѣда: бѣлья они, сколько угодно, могутъ добыть на любомъ заборѣ.

  

  

   Принцъ Генрихъ. А, вотъ и ты, вздутый пузырь, взбитая перина!

   Фольстэфъ. А, это ты, Галь - пустая голова? Кой чортъ занесъ тебя въ Уоркширъ? Дражайш³й лордъ Уэстморлэндъ, простите великодушно! Я думалъ, что вы уже въ Шрюсбэри.

   Уэстморлендъ. По правдѣ говоря, давно-бы мнѣ надо быть тамъ, да и вамъ тоже. Впрочемъ, войска мои уже на мѣстѣ. Могу сказать вамъ, что король давно уже ожидаетъ всѣхъ насъ, потому всѣмъ намъ необходимо выступить отсюда сегодня-же въ ночь.

   Фольстэфъ. Не бойтесь за меня; я не просплю. Я бдителенъ, какъ котъ, намѣревающ³йся тайкомъ полизать сливокъ.

   Принцъ Генрихъ. Полизать воровски сливокъ? Да, кажется, именно такъ, потому что ты уже столько разъ воровалъ ихъ, что самъ превратился въ масло... Однако, скажи мнѣ, Джэкъ, что это за народъ идетъ за нами.

   Фольстэфъ. Это мой отрядъ, Галь.

   Принцъ Генрихъ. Я отъ роду не видывалъ такой оборванной сволочи.

   Фольстэфъ. Что за бѣда! Чтобы подставлять грудь подъ копья, лучшихъ и не нужно... Они пушечное мясо... какъ есть пушечное мясо!... На то, чтобы затыкать дыры, они такъ-же годны, какъ и всяк³е друг³е; да, милый человѣкъ!³ - всѣ люди смертны, вотъ и они смертны тоже.

   Уэстморлендъ. Однако, сэръ Джонъ, мнѣ кажется, что они смотрятъ какими-то истомленными и голодными; они черезчуръ похожи на нищихъ.

   Фольстэфъ. Рѣшительно понять не могу, отчего они такъ обнищали... что же до ихъ худобы, право, не я-же ихъ этому научилъ.

   Принцъ Генрихъ. Да, конечно, такъ; худобой другихъ не заразишь, когда у самого на ребрахъ слой жира въ три пальца толщиною. Поторопись, однако, Пэрси уже на полѣ битвы.

   Фольстэфъ. Какъ, неужто король уже сталъ лагеремъ?

   Уэстморлендъ. Да, сэръ Джонъ, и я сильно боюсь как-бы намъ не опоздать.

   Фольстэфъ. Къ самому началу пира является самый прожорливый гость, а къ концу битвы - плохой воинъ (Уходятъ).

  

  

   Горяч³й. Мы сегодня-же вечеромъ вступимъ въ бой.

   Уорстэръ. Это невозможно.

   Доуглесъ. Иначе намъ съ нимъ не совладать.

   Вернонъ. Почему-же нѣтъ?

   Горяч³й. Какъ, почему? Развѣ онъ не ожидаетъ подкрѣплен³й?

   Вернонъ. Да и мы тоже.

   Горяч³й. Онъ дождется ихъ навѣрно, а дождемся ли мы? - вопросъ.

   Уорстэръ. Милый племянникъ, послушайся моего совѣта, не вступай въ бой сегодня.

   Вернонъ. И я говорю тоже.

   Доуглесъ. Совѣтъ вашъ никуда не годится. Вы говорите такъ изъ трусости и отъ холоднаго отношен³я къ дѣлу.

   Вернонъ. Не клевещите на меня, Доуглесъ. Клянусь жизнью, - и буду поддерживать свои слова, если бы это даже стоило мнѣ жизни, - мною всегда управляетъ правильно понятое чувство чести, и я такъ-же мало слушаюсь совѣтовъ трусости или слабодуш³я, какъ вы и какъ всѣ шотландцы, сколько ихъ есть на свѣтѣ. Завтра въ сражен³и мы увидимъ, кто изъ насъ трусливѣе.

   Доуглесъ. Не завтра, а сегодня.

   Вернонъ. Какъ знаете.

   Горяч³й. И я говорю - сегодня.

   Вернонъ. Да пойми-же, что это невозможно, и меня удивляетъ, что ты не видишь тѣхъ препятств³й, вслѣдств³е которыхъ необходимо отложить сражен³е. Часть конницы моего двоюроднаго брата Вернона еще не пришла, а конница твоего дяди прибыла только сегодня. Гдѣ-же взять силъ и одушевлен³я, чтобы съ честно держать себя въ сражен³и, когда пылъ и мужество подавлены, совсѣмъ уничтожены крайнею усталостью, вслѣдств³е которой каждаго коннаго солдата можно считать только половиною воина.

   Горяч³й. Непр³ятельская конница точно въ такомъ-же положен³и; она точно такъ-же измучена, истощена усталостью. Лучшая-же часть нашей конницы успѣла уже отдохнуть.

   Уорстэръ. Королевск³я войска численностью значительно превосходятъ наши. Ради самого Бога, племянникъ, дождись времени, когда всѣ будутъ въ сборѣ.

  

  

   Блонтъ. Я отъ имени короля являюсь къ вамъ съ милостивыми предложен³ями. Соблаговолите только выслушать ихъ съ должнымъ уважен³емъ.

   Горяч³й. Добро пожаловать, сэръ Уольтэръ Блонтъ. Какъ были-бы мы благодарны Богу, если-бы вы находились въ нашихъ рядахъ. Мног³е изъ насъ искренно васъ любятъ, и даже эти мног³е, глубоко уважая васъ за ваши высок³я заслуги, за ваше громкое имя, негодуютъ на васъ за то, что вы стоите не на нашей сторонѣ, а въ числѣ нашихъ враговъ.

   Блонтъ. При Бож³ей помощи я до тѣхъ поръ буду стоять въ числѣ послѣднихъ, пока вы, выйдя изъ предѣловъ истиннаго долга и забывъ чувство вѣрности, дерзаете возставать противъ помазанника Бож³я, вашего законнаго государя. Вернемся, однако, къ моему поручен³ю. Король прислалъ меня узнать, чѣмъ именно вы недовольны? Зачѣмъ нарушаете общественный миръ и, разжигая въ его нѣдрахъ дикую вражду, научаете его послушную страну безразсудной неистовости? Король сознаетъ, что былъ обязанъ вамъ многимъ, и если вамъ кажется, что онъ забылъ которую-нибудь изъ вашихъ многочисленныхъ заслугъ, скажите прямо, чѣмъ вы обижены, и онъ поспѣшитъ удовлетворить ваши законныя желан³я; даруетъ онъ также безусловное прощен³е какъ вамъ самимъ, такъ и тѣмъ, кто сбился съ истиннаго пути, послушавшись вашихъ наущен³й.

   Горяч³й. Король очень милостивъ, и намъ отлично извѣстно, что онъ знаетъ, въ какое время слѣдуетъ обѣщать, а въ какое расплачиваться. Своимъ королевскимъ саномъ онъ обязанъ моему отцу, моему дядѣ и мнѣ самому. Когда ему едва минуло двадцать шесть лѣтъ, и онъ, значительно упавъ въ общественномъ мнp